Текст книги "Путь к Эвенору"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

А может, это будет лучший случай. Сейчас у меня уже холодок по коже не бежал. Инстинктивно я потянулся к ножу – мне спокойнее ощущать в руках оружие, – но отдернул руку. Трогать аксессуары мага лучше не стоит.

– Порой нож – это просто нож, – сказала Андреа. – Бери, ничего страшного.

Я взвесил нож на ладони: серебряное лезвие холодило кожу, костяная рукоятка была слишком теплой, точно Энди крепко сжимала ее – слишком долго.

Она смотрела на меня, глаза поблескивали в полумраке. Полосы света и тени косо пересекали ее лицо.

– Порой я тревожусь за тебя.

В голосе ее была какая-то особая нотка, какое-то напряжение. Мне это не понравилось.

– Я и сам тревожусь. – Я провел пальцем по кромке ножа. Видали мы и острее. – Я слишком стар становлюсь.

Уголок ее рта попал в лучик света: она улыбнулась.

– Слишком стар для чего?

– Для скитаний. Для того, чтобы вляпываться в истории и выбираться из них.

– Пока что тебе это вполне удается.

Она откинулась назад. Я пожал плечами.

– Беда этой работенки в том, что совершенно не важно, насколько хорошо ты это умеешь, коли тебе перестало везти. Это как...

В том-то и дело. Сравнения тут не подобрать.

– Ладно, попробуем так. В прежние дни мы с Карлом часто устраивали тренировочные схватки. Тогда, в расцвете сил, он имел передо мной преимущество в силе, а я перед ним – в скорости, но у него реакция была чуть получше. Он не мог так быстро двигаться, но реагировал быстрее и начинал двигаться на миг раньше меня.

Она кивнула – бесстрастно.

– Итак, учитывая, что в рукопашном бою он меня превосходил, он должен был бы побеждать всегда. Но он побеждал не всегда, а в большинстве схваток. Разница огромна. Мы действовали почти на грани человеческих возможностей и порой приходилось, скажем, ставить блок до того, как твой соперник решит ударить – если дожидаться его движения, нервным импульсам просто не хватит времени добежать до мозга и вернуться прежде, чем удар будет нанесен.

– И что? – спросила она. – К чему ты клонишь?

– Я клоню к тому, что мы живем в мире, где действуют и мастерство, и случай. Поставь себя в ситуацию, в которой действует случайный фактор, – и как бы тщательно ты ее ни проанализировала, как бы хорошо ты ни знала свое дело, есть возможность, что ты выберешь путь, на котором тебя раздавит.

– Или размолотит в котлету, – сказала она. Голос ее был тих и неестественно ровен. Она говорила не обо мне. – В фарш. – Пальцы ее впились в мою руку. – Разбросает по грязному берегу, и чайки будут пикировать на обрывки мышц и лоскутья кожи, хватать ошметки мяса и обломки костей, и один глаз, чудом уцелевший, станет слепо пялиться на острые клювы...

– Энди!

– Я вижу его перед тем, как это случилось, – выдохнула она. Речь ее делалась все быстрее и быстрее. – Я его вижу, я это чувствую – но только не когда мой разум пылает, не когда сила щекочет кончики моих пальцев. Я вижу, как он улыбается, не потому, что ему не страшно – он никогда не боялся выказывать страх, – а потому что знает: так он напугает их чуть больше. А еще я вижу, как он поджигает фитиль, – слова вырывались у нее бешеной скороговоркой, – как он валит их здоровой рукой, пока фитиль догорает, и смеется над ними, и улыбается, потому, быть может, что если он не может бежать, то не позволит бежать и им, потому что решил, что коли это конец – они уйдут вместе с ним.

Она вскинула на меня взгляд.

– Но порой у него не его лицо. Порой это лицо Джейсона, порой – Ахиры, иногда это Пиелл, а иногда... Боже мой, Уолтер, порой у него твое лицо, порой он даже выглядит, как ты, порой это ты, Уолтер...

– Тс-с-с... – Я приложил палец к ее губам. – Тише, Энди. Чуть медленнее.

Она умолкла, но я видел, чего ей это стоило. Дрожащие пальцы коснулись моего лица – невесомо, нежно, словно осенняя паутинка.

– Порой это ты, – повторила она. – Порой у него твое лицо.

Она дышала неровно и часто, голос был низким, дрожащим. – И все это тем больше перепутано, – сказала она, – чем ближе мы к Эвенору.

Она коснулась моего лба двумя пальцами и выдохнула заклинание – словно вытолкнула воздушный шарик.

Яркая вспышка полыхнула позади моих глаз – у меня в мозгу, и я увидел дальние огни, уходящие к горизонту и за него. Оранжевые, алые, они горели чересчур ярко, так, что вполне могли выжечь мне глаза.

Вдали, за горизонтом, Киррик волнами накатывался на берег Фэйри, где-то бурлил, где-то тихо плескался, а в глубине огромные темные тени ждали освобождения.

Где-то тоже вдали, но ближе, вскрылась багряная вена магии: чуждые твари и чужеродность изливались из нее в холодный воздух, обретая вещественность, реальную, несмотря на всю ее чуждость. Саблезубая тень с крыльями летучей мыши стала тварью и с шумом унеслась в ночь; расплывчатый, неуклюжий морок обретал четкость и плоть, пока барахтался на земле, почесывая шерстистые бока.

А далеко-далеко, на грани зримого, едва различимая, однако кристально ясная, ждала земля, и яркие огни пульсировали вдоль ее берегов в странно знакомом, однако неузнаваемом танце.

– Фэйри, – произнесла Энди. – Вот ты – человек, со всеми проблемами и печалями, какие только могут у человека быть. Ты можешь все их выложить обитателям Фэйри – и они отошлют тебя назад либо исцеленным и счастливым, либо разбитым и несчастным: счастливей, чем ты мог мечтать, либо несчастнее, чем может присниться в кошмаре.

– А вероятность?

Она засмеялась и повела передо мной руками, пальцы ее шевелились, будто тасуя колоду карт.

– Представь себе бесконечную колоду, Уолтер. На каждой карте – номер, от единицы до бесконечности. Одна единица, две двойки, три тройки и так далее. – Она сделала вид, что разворачивает колоду. – Выбери карту – любую, Уолтер, от единицы до бесконечности, и я тоже выберу, и какова будет вероятность, что мой номер больше твоего?

– Это как посмотреть: с одной стороны – 50/50, с другой – 100 процентов, с третьей – вообще ноль.

– И все ответы верны, – сказала она, бросая невидимую колоду.

Мое видение ушло от воды к суше. Мы привыкли думать, что предметы большой волшебной силы редки и запрятаны за тридевять земель – но даже в пределах Артивена я видел пламя почти полудюжины зачарованых вещиц и колец. И не просто огонек там заговоренного камушка или кусочка стекла. Обернутая полуистлевшей кожей, лежала в потаенном месте железная перчатка с пальцами, похожими на толстых червей, каждый палец оканчивался зазубренным лезвием, подобным акульему зубу. Она таилась в ожидании под песками на берегу, похороненная среди развалин старого порта.

– Перчатка смерти, – сказала Андреа. – Она убивает чисто, убивает легко – но всякий раз убивает и частицу того, кто ею пользуется. Погребена много лет назад кем-то, у кого достало мудрости не пользоваться ею – и не оставлять ее у себя. Наверняка найдутся те, кто отдал бы за нее что угодно.

Тогда как могла она пролежать там так долго? Я не задал вопроса вслух – но Энди все равно ответила.

– Разве не видишь? Она спрятана, скрыта.

Не от меня. Но перчатка смерти мне ни к чему, благодарю покорно.

– Нет, Уолтер, болван ты этакий, не перчатка – вся картина в целом, призыв. Чтобы ее увидеть, нужно больше силы и умения ею владеть. Сумей я только заглянуть глубже...

Свет стал распространяться, разгораться, но...

– Нет!

Образы у меня в голове стали болезненно-четкими, они вгрызались в мозг, угрожая рассудку. Я отбросил руку Энди – и свет позади моих глаз померк. Я не предназначен ни творить магию, ни работать с магией.

И ей этого тоже нельзя. Не на этом уровне. Не так.

– Перестань, – сказал я. – Оставь это.

Зрачки ее немигающих глаз были расширены, челюсть дрожала. Крупная алая капля крови повисла на нижней губе, губы шевелились – быстро, беззвучно, дыхание делалось все более неровным и быстрым.

– Нет!

Я встряхнул ее – сперва тихонько, потом сильнее, но она не останавливалась. Надо бы встряхнуть ее еще сильнее – но я не смог. Это не значит, что я не хотел встряхнуть ее как следует. Я пробовал, правда – но был некий предел тому, насколько сильно я могу ее встряхнуть, насколько крепко ее магия позволит мне это сделать.

– Перестань!

Я попытался дать ей пощечину, но рука замерла близ ее щеки: то, что должно было быть ударом, стало нежным касанием. Что бы ни управляло ею – оно же защищало ее от нападений извне.

– Андреа!

Ударить ее я не мог, а слова – что бы я ни сказал – пропадали втуне, а потому я притянул ее к себе и прижался губами к ее губам.

Зрачки ее были расширены, а губы – теплы и влажны, и солоноваты от крови, может, ее, а может – моей. Руки ее обвились вокруг меня, на удивление сильные пальцы сомкнулись у меня на спине – она тесно прижалась ко мне.

Инстинкты умирают с трудом, а наложенные на себя запреты, напротив – легко; я смел с постели и волшебную книгу, и магические принадлежности – смел их на пол, не заботясь о возможных последствиях.

Глаза Энди, теперь не столько безумные, сколько нетерпеливые, не отрывались от моих глаз; мы рухнули навзничь, пальцы рвали одежду.

Часть моего разума, которая всегда настороже, хихикнула, мол, обычно я делаю это более умело – но я шикнул на нее, и она заткнулась. Что удивительно – сразу.

* * *

Она долго лежала в моих объятиях, пристроив голову у меня на плече, и дышала так тихо и ровно, что я решил – она спит, и не стал ни шевелить рукой, ни вытягивать руку у нее из-под головы, хотя чувствовал, что мышцы вот-вот онемеют.

Честно говоря, первый раз был не так уж и хорош: мы оба спешили, я – уж точно. Второй раз был куда лучше. Двадцать лет назад был третий раз, но мне все равно, сколько прошло лет, я давно уже не был с женщиной – ну очень давно! – а с тех пор стал старше... и медленнее.

Ладно, я знал, что это грядет, и вот оно свершилось, и ничего: мир не рухнул.

Чего я не брал в расчет – это того, что Дория, возможно, права, что Энди перебрала магии, и теперь не только зависит от нее, но может и вообще скатиться «за грань». Я должен был стараться держать ее подальше от магии – но если б у меня была хоть какая-то мыслишка, как это сделать!.. Один раз это у меня вышло, но не думаю, что удерживать ее таким образом все двадцать четыре часа в сутки – возможность сколько-нибудь реальная.

Я хочу сказать, если предположить, что я... хм... способен на это – как мне сформулировать это предложение?

Я улыбнулся про себя, хотя смеяться тут было нечему. Энди загоняла себя, и я не знал способа ее остановить. Возможно – только возможно, – она все же сможет лучше держать себя в руках. Возможно, есть какой-то иной путь.

Ненавижу эти «возможно»!

Я думал – она спит, но вот она потянулась, зевнула, подняла ко мне лицо и с улыбкой коснулась большим пальцем ноги ножен, по-прежнему привязанных к моей щиколотке.

Не то чтобы я ощущал большую потребность в оружии, когда занимаюсь любовью, – просто у меня не было времени его снять.

Напряжение совершенно оставило ее – что и неудивительно. Даже если это делается не совсем так, оно все равно расслабляет, а я, хотя не оценивал процесс, не почувствовал, чтобы кто-то из нас делал что-то не так. Что меня удивило – так это что меня тоже покинуло напряжение. В частности, в плечах и в правой руке. (В левой, наверное, тоже, но сейчас она онемела, и в ближайшее время мне ее не проверить.)

– Что мне полагается сказать? – спросила она неузнаваемым со сна голосом. – Спасибо, мне это было нужно?

Сказать, что именно так оно и было, было бы бестактно – даже если смягчить оное подтверждение объяснением, что для взрослого человека, привыкшего вести активную половую жизнь, не самым лучшим будет резко от нее отказаться, как мог бы я проиллюстрировать своим примером.

Или я мог бы сказать, что тоже нуждался в этом. Нет, не просто для расслабления: в конце концов, я – нечто большее, чем привесок к собственным гонадам. Что мне было нужно – и нужно до крайности, – это прикосновение женщины, которая не содрогается, когда я касаюсь ее.

Но...

            – В общем, да – сказал я. – Было бы неплохо.

Я вам скажу, чем хорошо, когда рядом старый друг.

Можно сделать нечто, с точки зрения морали в лучшем случае сомнительное, а потом, когда об этом спросят, ответить пожатием плеч и дурацкой шуточкой, и все, что тогда случится, – это что друг на миг замрет в твоих объятиях, потом обмякнет и положит тебе на грудь голову, а потом со смехом в голосе заявит:

– Уолтер, ну ты и зараза! – И быстро добавит: – Нам лучше одеться, пока не вернулся мой сын.

А потом можно стоять у ограждения несущегося в ночи корабля, любуясь сумасшедшей пляской фейских огоньков на горизонте и отражением их в бегущей пенной воде – и другой старый друг подойдет и положит тонкую руку тебе на плечо, прижмется головой к руке и ничего, ничего не скажет.

Глава 22,
в которой мы встречаемся с тремя ворчащими работорговцами, двумя ожидающими магами и одной задумчивой целительницей – только куропатки на грушевом дереве не хватает

Тот, кто влюблен – коль он не ожидает Любви своей успехом завершенья. Подобен он тому, кто в море вышел Затем, чтоб ощутить лишь тошноту.

Джон Донн

Нет хуже геморроя, чем давление коллектива.

Уолтер Словотский

Солнце только что село, окрасив небо и воду полосами и потеками золотого и багряно-алого, – и тогда на горизонте возник Эвенор, подмигивая нам огнями из-за островов.

Холодные седые воды, омывающие Эвенор, усеяны скалистыми, изрезанными водой островами. Иные грозят небу, выставив из-под воды каменные пальцы – глядя на них, невольно начинаешь думать о подводных копьях, готовых пронзить брюхо корабля. Другие, покрытые илом и гнилью, лишь на несколько футов поднимаются над водой. Их темные туши смутно вырисовывались под волнами, угрожая «Делените» мелью.

Они все время лезли нам под днище.

В жизни так оно чаще всего и бывает.

Эрол Линеан вел «Делениту» к опасно узкому проходу меж двух островов, но вроде бы он знал, что делает, и я только надеялся – он это действительно знает.

– Там, на другой стороне, пристань. Ближе в эти дни я к Эвенору подходить не хочу.

Глаза Андреа вспыхнули – поверьте, это не фигура речи – и она положила руку на плечо капитана,

– Нет. Есть другая пристань. Дальше, за каналом. Плывите к ней.

Она сказала это грудным контральто, почти пропела.

Я взглянул на Ахиру, он – на меня, но никто из нас ничего не сказал.

Эрол Линеан начал было возражать – но жест колдуньи заставил его умолкнуть.

– Плывите к ней.

Пристань оказалась уступом, вырубленным в скале. Лестница, извивисто взбегая по боку утеса, тремя пролетами выводила оттуда на вершину.

«Деленита» тихонько покачивалась на якоре – а ветер безнадежно пытался швырнуть ее о скалы и попусту хлопал парусами. Мы быстро выгрузили свои пожитки, Джейсон и Тэннети спустились в шлюпку первыми, мы с Ахирой побросали с борта узлы и тюки четверым гребцам.

Я высаживался последним. Повернулся, чтобы поблагодарить Эрола Линеана – но он ведь вывозил нас из Брэ не по доброте душевной, а в обмен на тайну, стоящую куда больше трюма, битком набитого золотом. Или не стоящую ничего – если я попросту начну распространять ее дальше, рассказывая всем, кому сочту нужным, как и из чего делать порох.

Разумеется, для меня она не представляла особой ценности – а вот Линеан воспринимал ее как бесценное сокровище. А потому ему и в голову не пришло, что я могу распространять секрет и дальше – зачем бы мне раскрывать то, что я столь тщательно скрывал все эти годы?

Я улыбнулся.

– Счастливого плавания, Эрол Линеан, – сказал я, переваливаясь через борт.

Несколькими минутами позже мы и наш багаж были уже на низком причале, а моряки торопливо гребли назад к «Делените».

Ахира взглянул на огни, озаряющие небо над нами, и повернулся ко мне.

– Уолтер! – сказал он. – Действуй.

Большей частью любые предпринимаемые предосторожности пропадают втуне – но их все равно приходится принимать.

Моя однокашница по колледжу – она оканчивала его, когда я был на первом курсе – вышла замуж тут же после диплома. Она сразу постаралась завести детей, и тут выяснилось, что у нее бесплодие, и все деньги, все волнения, за много лет потраченные на контрацепцию, пропали зря. Я не хочу считать, сколько раз я входил в комнату через окно или потайную дверь, сколько раз прежде, чем войти, всовывал туда голову и быстро озирался. А уж вспоминать, сколько раз я вооружался до зубов, чтобы за весь день – или всю ночь – не прикоснуться ни к ножу, ни к пистолету, мне и вовсе не хочется.

И все же всякий раз, поступая так, вы поступаете верно.

Я медленно, осторожно крался вверх по лестнице, сперва ощупывая каждую ступень руками – не прогибается ли – и только потом наступая на нее всем весом. Глаза мои внимательно всматривались в ступени впереди – нет ли чего необычного, и я радовался, что они из камня, а не из дерева. Есть тысяча способов превратить в ловушку деревянную лестницу, но сделать это с лестницей, выложенной из камня, куда сложнее, а с вырубленной в скале – и вообще почти невозможно. Но именно почти.

Очевидно, проще всего было бы устроить ловушку па вершине, где любой болван выставит над краем голову и торс, превратившись в отличную мишень. Поэтому я остановился на последней площадке и осторожно выпрямился.

Вершина заросла плющом, стелившимся над самой почвой, так что ни препятствий для глаза, ни тайных укрытий там не было.

Но не станешь же ожидать, что кто-то будет высматривать в темноте над землей лоб с парой глаз? Не станешь ожидать, что кто-то окажется там на месте в нескольких дюймах, глаза в глаза?

И правильно: ничего такого там и не было.

Зато был человек, сидящий поодаль на земле и глядящий иа меня, и еще двое у него за спиной. Сидящий был широкоплеч, черноволос и чернобород, его тонкие губы чуть приоткрылись в улыбке, то ли слегка циничной, то ли немного презрительной.

У левого его бедра видна была рукоять палаша, торчащая вперед, но руки он скрестил на груди.

– Привет, – сказал он, подчеркнуто медленно развел руки и показал назад, на костер – там, вокруг булькающего котелка, сгрудились еще три тени в темных одеждах. – Они ждут тебя, и вас всех.

Он протянул мускулистую руку помочь мне, потом медленно поднял ладони вверх и отодвинулся, когда я не взял ее.

Я взглянул на троих у огня – трое в надвинутых капюшонах. Они следили за нами, но не двигались.

Их шестеро, нас – пятеро. Не скажу, чтобы расклад был мне по душе: те трое, что у огня, вполне могли оказаться магами.

Чернобородый заговорил снова.

– Та хават, – произнес он с улыбкой. – Мы не причиним вам вреда. Во всяком случае, здесь и сейчас. – Улыбка была добродушной, но мне не понравилась. – Хоть я и зовусь Волкененом и являюсь полноправным членом Работорговой гильдии, как и эти мои братья по гильдии.

Иногда это счастье для всех, включая меня, что я – это я, а не Карл. Карл бросился бы на Волкенена, не думая о последствиях – снять одного для начала не так уж и плохо. Что до меня, я просто дал знак остальным подниматься, а сам осторожно взял в ладонь метательный нож.

Я хочу сказать, я поверил ему, но не был уверен, что верю, если вы меня понимаете.

Рядом со мной возникла Энди и взяла меня за рукав, будто предостерегая. На ее губах уже дрожало заклятие.

– Спокойно, Уолтер, – сказала она, поднялась по лестнице и двинулась по пружинистым плетям ползучих растений к костру и к троице, что сидела подле него. Один из работорговцев шагнул было к ней, но его остановил свирепый взгляд Волкенена.

– Нет, – сказал тот. – Оставьте их.

Трое работорговцев попятились: от нас, от костра, к дальнему краю площадки, где стояли две низкие палатки.

Я поднялся по двум последним ступеням и тоже вышел наверх. Внизу, у подножия склона, выжидающе лежал Эвенор. А может, он и не лежал, и не ждал. Может, он там не просто лежал.

Когда я последний раз был у Эвенора – город выглядел совершенно нормальным, за исключением небольшого кусочка вокруг фейрского... скажем так, посольства, я всегда называл его так.

Я сказал бы, что эта часть города не изменилась, загвоздка лишь в том, что она никогда не остается неизменной.

То была высокая башня с куполом, этажа в четыре высотой, сплетенная, казалось, из зари и тумана, яснее всего видимая уголком глаза. Если смотреть прямо – она колеблется, изменяется, переливается из формы в форму, но всегда настолько неуловимо, что никогда не поймешь, что и как происходит, хоть и видно, что сейчас все уже иное, чем миг назад.

Она по-прежнему возвышалась в центре города, но теперь ее окружали три похожих здания поменьше, нет...

...сотня зданий, да нет, конечно же —

тысяча зданий, расползшихся по округе...

...нет, тесно прижавшихся к ней...

...нет, плотно стоящих вдоль кривых...

...извилистых...

...прямых улиц.

Я мог бы и отвернуться, но никогда нельзя отворачиваться от того, что тебя тревожит, – это опасная привычка. Надо притерпеться. Так что я смотрел, сжав зубы настолько крепко, что удивляюсь, как ни одного не сломал.

Ну ладно, хорошо. Окраина города по-прежнему представляла собой узкие улочки, мощеные и немощеные, и дома там стояли обычные, из камня и дерева, но в центр, в скопище чего-то огромного, под слепящую колеблющуюся дымку, ни взгляд мой, ни разум проникнуть не смогли – как я ни старался.

Ну и хрен с ним, бояться нечего. Интегрального исчисления я тоже никогда не понимал, так это же не значит, что я должен его бояться.

Так почему я дрожу? Можно бы сказать себе, что на вершине холодно, но я подобной интеллектуальной нечестности ни в ком не люблю, в себе в первую очередь.

Ну ладно: мне страшно. Тоже мне, жуткая важность. Мне в этой жизни бывало страшно.

Далеко, на грани видимого, сновали туда-сюда темные тени: одни исчезали в мерцающей белизне, другие ныряли во тьму.

Я повернулся к остальным.

М-да, а буря, кажись, надвигается – с одной стороны по крайней мере. Энди тихо подошла к троице у костра, но Джейсон и Тэннети бросили свои пожитки и встали напротив работорговцев. Оружие никто не вынимал – но это как раз дело времени. Джейсон уже расстегнул ремень, на котором висел одолженный им кремневик.

Дурак мальчишка. Я расстегнул ремни на всех своих кремневиках. Я уж совсем было решил положиться на слово Волкенена о том, что он нам не угрожает, так теперь начинается.

Ахира встал перед Джейсоном.

– Друзья, давайте не начинать того, чего не сможем прекратить.

Обращался он в основном к Тэннети и Джейсону, но, возможно, в какой-то степени и ко мне.

Что-то шевельнулось в плетях под ногой, и я вздрогнул, схватившись за рукоять пистолета.

–        Знаете, – сказал я, – это напоминает мне одну историю. Речь там шла о двух армиях, что стояли друг против друга, пытаясь договориться о мире. Но беда в том, что в одной из армий воин заметил змею – и вытащил меч, чтобы отрубить ей голову. И началась драка. Не потому, что кто-то хотел этого, а потому, что все сочли, будто она уже началась.

Ахира кивнул:

– Так что давайте все вести себя очень спокойно. Тэннети, мы с тобой сядем вон там. – Он указал куда-то между костром и палатками. – Джейсон и Уолтер, присоединяйтесь к Андреа.

Я не понял – то ли мне гордиться, что он верит в меня настолько, что доверил прикрывать Андреа, то ли обижаться, что он настолько в меня не верит, что не считает способным удержаться от выстрелов или стрелять, куда надо, а потому не стал ни обижаться, ни задирать нос, а просто поспешил вместе с Джейсоном к стоящей у костра Андреа.

Я давно говорил, что если в Эвеноре вершится что-то действительно важное, туда неминуемо слетятся разномастные маги – выяснять, что происходит. Теперь я не знал, радоваться мне своей правоте или огорчаться.

Один из троих встал и отбросил капюшон – плащ темными складками упал к его ногам. Под плащом на нем были светло-желтые рубашка и штаны. Я всегда считал магов невысокими и иссохшими человечками – чем могущественнее, тем немощнее, – но это глупо, если подумать. Кто может выбирать себе внешний вид, тот предпочтет выглядеть сильным и молодым; тот, у кого достанет сил сделать видимость истиной, может стать молодым и сильным. И уж далеко не все маги – человечки.

Этот был высок и скорее строен, чем худ, черная бородка аккуратно подстрижена, движения, когда он приветствовал Энди, – грациозны.

– Войди в наше общество, достопочтенная волшебница. – Он сложил ладони перед грудью и поклонился. – Мы ждали тебя.

Энди не ответила, и повисло молчание – лишь мерцал внизу город да посвистывали сучья в костре. С треском лопнула головня, в воздух, озарив ночь, фонтаном взлетели искры.

Андреа подняла руку и выдохнула заклятие – и маг вытянулся, став слишком худым для человека. Уши его заострились, волосы бородки стали шелковистыми и тонкими, как у ребенка.

– Прекрасно, прекрасно сделано, – почти пропел эльф. – Я свидетельствую: ты разгадала меня.

Она вздернула голову.

– Неискренние поздравления мне ни к чему. Я не прозрела бы сквозь твою личину, не позволь ты мне этого.

– Верно.

Нельзя сказать, что взгляд его был просто покровительственным, как и манеры, когда он сложил руки у пояса и поклонился. Взгляд был пронзительным: мне даже показалось, что он видит насквозь не только мою одежду и плоть, но и самую душу.

– Я – Ваир ип Мелруд, резидент Гильдии магов в блистательном Пандатавэе последние две сотни лет. Меня знают как Ваира Неуверенного. – Губы его покривила улыбка. – По крайней мере думаю, что меня знают под этим прозвищем.

– Годы добры к тебе, – сказала Энди.

– Благодарю.

Поднялся второй, одним движением отшвырнув плащ. Первому он был примерно по пояс: гном. Сперва я подумал, что он не маг: среди гномов маги – редкость, но тут он по-турецки устроился прямо в воздухе, и я переменил мнение. Чтобы просто пользоваться заклинаниями левитации, от мага требуется изрядная сила, и куда большая – чтобы вот так запросто использовать парение для того лишь, чтобы оказаться на одном уровне с Андреа. Это могло быть рисовкой, но гномы рисоваться не любят. Нет, он на самом деле был магом, но не потрудился мастерить себе личину.

Гномам вообще все равно, как они выглядят; ну да о вкусах не спорят.

Этот был уродлив даже для гнома. Чуть пониже Ахиры, но веса примерно вдвое меньшего, и все лицо в глубоких складках. Облезающая кожа не придавала ему особенно здорового вида, но он явно не считал псориаз большим горем.

Большой нос и массивная челюсть придавали Ахире приятно-безыскусный вид, а лицо этого гнома, изборожденное резкими морщинами, казалось вырезанным из старой сморщенной кожи.

– Нареен, – проскрипел он. – Нареен Терпеливый, Нареен Стеклодел. Я прошу тебя сесть с нами.

– Я выслушаю вас, – сказала Андреа. – Скоро.

Она повернулась к третьему. Тот поднялся, как двое предыдущих, сбросил капюшон. М-да... Даже с волосами, стянутыми тугим узлом на затылке, эта волшебница была бы красивой, если бы ее правый глаз не таращился в небо – мертвый и незрячий.

Она раскрыла свой бурый плащ – под ним засияли белые одежды. Несмотря на ее незрячий глаз, я понял, что это значит.

Черт!

            – У меня нет ни имени, ни прозванья, – глубоким контральто произнесла она. – Но я из Сестричества Длани.

Еще раз – черт!

Я не люблю целительниц Длани. Это личное – Длань на долгие годы забрала у нас Дорию и никогда не вернула бы ее: ей пришлось вырываться силой, и она едва смогла это сделать. Однажды мы с ней встретились в те времена, и тогда ее ум практически не существовал отдельно, вплавленный в коллективное сознание. Я знаю – это часть их отношения с той Силой, что они называют Целящей Дланью, и это дает им возможность быть проводниками ее благословений и милостей, но я не обязан, чтобы мне это нравилось, и оно мне не нравится.

И еще: говорят, чем больше силы обретает целительница Длани, тем меньше в ней остается от ее личности. Тех, кто занимает у них высокие посты, знают по титулам – от имен своих они отказались. Те, кому полагается в этом разбираться, говорят, что Великая Правящая Мать вообще не личность, а лишь отражение общей души Сестричества. Меня от подобного жуть берет. А кроме того, много лет назад я свел с этой самой Матерью знакомство, и она почему-то сочла, что мой очаровательный эгоцентризм не так уж... гм... очарователен, а я не очень-то уютно себя чувствую рядом с тем, кто наделен могуществом и весьма от меня не в восторге. Это у меня с тех самых пор, как в школе был у меня инцидент с директором по поводу баскетбольного мяча, надутого водородом, и бунзеновской горелки.

Можете назвать меня привередливым.

Андреа показала на лагерь работорговцев:

– А эти?

– Они со мной, – отозвался Ваир. – Мне требовались телохранители, а в Пандатавэе между ними и моей гильдией заключено... долговременное соглашение. – Он склонил голову набок. – Ты, кажется, удивлена, увидев нас здесь? Неужели вы полагали, что будете единственными, кого заинтересуют эти события?

– Я жду здесь уже почти год, – вмешался Нареен. – Питаюсь корешками и листьями, слежу за изменениями внизу и жду возможности узнать больше. – Он показал на мерцающий город. – Когда я прибыл, это было лишь в центре. Немногие...

– Вон. – Ваир ткнул пальцем. – Еще одно.

Я проследил, куда он указывал, но ничего не заметил. Энди тоже.

– Одно – что?

Ваир пожал плечами.

– Кто знает?

Нечто вынырнуло из теней и кануло во мрак. Темное, неповоротливое, едва видимое, появилось – и тут же исчезло.

Нареен долго следил за чем-то, чего я не видел, потом тоже пожал плечами.

– Оно может быть чем угодно. Нечто из Фэйри, обретшее плоть, тень, обретшая личность, миф, ставший реальностью... – Его взгляд цеплялся за взгляд Андреа. – Я видел, как вылетели и унеслись вдаль два дракона, как уходили в ночь, переваливаясь, десяток полудемонов-получудовищ и множество, множество крупных волосатых тварей вроде людей, но уродливее даже, чем люди. – Он взглянул на мерцающий внизу город. – Вот опять! Образ, проблеск, привкус Места, Где Стонут Деревья.

Женщина из Длани ощупала перед собой воздух.

– Возможно. Я уверена – раньше мне было видение луга где-то близ Аэрштина.

Я хотел было спросить, откуда она знает, где именно этот самый луг, но промолчал. Магия есть магия. Она покачала головой.

– Нет, Уолтер Словотский, дело не в ней. Луг окружали карликовые пихты, а они растут только на Аэрштине.

– Так что же там происходит?

Если нужно задать тривиальный вопрос, попросите об этом Джейсона.

Ваир пожал плечами – в который раз.

– Что угодно – вариантов великое множество. Возможно, это просто первый за долгое время пробный шар, попытка выяснить, по-прежнему ли находятся в равновесии силы Фэйри и воля богов. Или кто-то из них, не достигший зрелости... нет, кажется, у меня нет нужных слов. – Он взглянул на меня, потом пробормотал несколько слов, и словно пальцы коснулись моего разума. И только тут до меня дошло, что он говорил по-английски, а не по-эренски. – Возможно, кто-то из них, не достигший зрелости, оказался на свободе, создает разных тварей и выпускает в мир тверди, как ребенок пускал бы по ветру мыльные пузыри. – Он улыбнулся – с печалью. —А возможно, я и ошибся – и это просто еще один раунд давней дуэли двух старых безумцев.