Текст книги "Путь к Эвенору"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 15,
в которой возобновляются старые знакомства

Лучший моряк тот, кто умеет маневрировать при чуть заметном дуновении ветерка и обращать в свою пользу самые неблагоприятные обстоятельства.

Генри Дэвид Торо

Мне всегда казалось, что моряки только тем и занимаются, что выдумывают разные чудные названия для простых вещей.

Уолтер Словотский

В первый раз, когда я отправился в плавание, все было неплохо, если бы не одна вещь. Есть люди совсем без чувства юмора.

Я тогда на лето нанялся на работу в туристский лагерь в Мичигане – на самом деле просто грузовик водил, хотя это было веселее, чем можно судить по названию. Мне приходилось забрасывать туристов на маршруты: сплав по какой-нибудь канадской речке, пеший поход через леса Верхнего полуострова, лагерь для робинзонов в национальном парке, еще чего-нибудь в этом роде, – и потом отвозить их обратно. В кузове слегка модифицированного грузовика. Абсолютно против правил – по закону полагались школьные автобусы, – но, пока инцидентов не было, никто к нам не приставал.

Были в этой работе два приятных момента. Один – пейзажи: очень красиво выглядит эта часть мира. Второй – моя лень была довольна: когда не надо было возить туристов, я ничего делать не был обязан.

Поэтому я болтался по лагерю. Пробегал пять миль в день, чтобы держать форму, подновил несколько лесных троп и так далее, но в основном болтался без дела и читал: Эмма и Стах присылали мне каждую неделю пять пакетиков М&М, десяток новых книжек в бумажной обложке, две-три пары носков и совершенно бесполезную дюжину презервативов (в лагере, где было одно пацанье, у меня не было в этих предметах необходимости).

Как-то один из туристов, шестиклассник, кажется, спросил, не могу ли я быть у него и нескольких его друзей капитаном на швертботе. Это была одномачтовая гоночная скорлупка с двумя втыкающимися швертами, быстрая и красивая, отлично ходила по озеру, но если управлять ею неумело, могла перевернуться от дуновения ветерка. Дело в том, что хотя все эти ребята были опытными яхтсменами, правила лагеря требовали, чтобы старшим был взрослый, а я таковым являлся, имея от роду целых девятнадцать лет.

Странно получилось. Мики, тот мальчишка, который на самом деле командовал, обращался ко мне официально: «Капитан, я думаю, нам следует приготовиться к повороту». Я, естественно, давал команду: «К повороту!», и ребята тянули шкоты, или там перекладывали румпель, или как это еще называется, а я потом в ответ на кивок Мики лихо командовал: «Поворот!»

Им только не нравилось, когда я говорил что-нибудь вроде:

– Так, теперь люки задраить, сухопутных крыс – на рею!

Никакого чувства юмора. Особенно когда я командовал: – К перевороту!

 Вот оно в чем дело, – гудел мой новый приятель, толстой лапой обнимая меня за плечи. – Пусть «Русалка» с виду самая медленная шаланда на Киррике... – на самом деле он сказал «Х-х-х-хиррик», но я его понял, – ...пусть она воняет, как сто лет не чищенный плавучий сортир, позорище той сточной канавы, по которой он плавает; пусть капитан на ней – самый тупой из всех тупиц, что когда-либо рисковали упасть за борт и отравить начисто всех рыб морских – пусть! А на самом деле, как поплаваешь на ней да привыкнешь к ее норову, так тут и поймешь, что она еще куда хуже. Дав-вай ще по пиву!

Он был крупный, плотный, с волнистой моряцкой бородой, закрывающей щеки, шею и половину груди. В тусклом свете чадящих свечей, роняющих пятна воска на грубо сколоченный стол, грязное его лицо блестело от пота. Он придавил какого-то жука, глотнул пива и ухватил меня за колено.

Решив, что он собрался снова разразиться длинным пьяным монологом, я рискнул вставить слово.

– Значит, – начал я, раскачиваясь с ним в такт, – ты думаешь, я и думать не должен наниматься?

У меня речь была даже пьянее, чем у него, хотя и ненамного.

– Велен, мой мальчик... – Он задвигал в воздухе пальцем. Наверное, хотел его поднять, указуя. – Я думаю – ты полный псих, если продолж-жаешь думать мысль о мысли наниматься.

– Ну не может же все быть так плохо, а?

– Не может, да? Я вижу тебя насквозь, Велен, и не думай, что не виж-жу. Я знаю, куда ты клонишь.

Я изобразил дружескую улыбку.

– Знаешь, вот как?

На дверь я не смотрел. Если надо будет, уйду в три движения: вскочить, прыгнуть и исчезнуть в темноте. Ну, еще чуть-чуть везения надо будет.

– А то нет... Слишком долго топтал ногами землю вместо палубы, да? Это заметно, парень, заметно... человеку нужно есть... и пить, да? – а моряку нужно плавать. В этом я не сомневаюсь, Велен, красавчик, я говорю только – ты мог найти себе что-нибудь получше «Русалки». Это только и говорю – ну еще, может, что хуже ты точно не найдешь.

Он поднялся, пошатываясь, как новорожденный жеребенок.

– Х-хорошо посидели... вот прикончу эту – и отваливаем... Эй, Тонен, Руфол – я отваливаю... Вы со мной или против меня? Рыбой клянусь, вы ж без меня дорогу не найдете. Набрались... вы оба... вы оба набрались...

– Набрались, мы? – откликнулся какой-то моряк. – Не, просто приняли чуток лишку. – Он поднялся, а с ним еще один, и мы все вывалились в ночь.

Шатаясь, мы прошли по улице, спустились с холма и двинулись через центр города, во все горло распевая прекрасную матросскую песню – обычно ее поют, когда тянут канаты.

Я запевал. Я немало времени провел, изображая – нет, будучи – матросом: это лучший способ осматривать побережье Киррика и Расколотые Острова, не привлекая внимания.

Небрежности в освещении, которую я подметил на окраине в центре не существовало. Столбы окружала дюжина фонарей, а поблизости стояло оцепление из десятка солдат. Я мог бы побиться об заклад на что угодно – в доме правителя, через дорогу, таится еще десяток, и куда больше по первому крику набежит из казарм. Прибрежные города всегда под угрозой пиратских рейдов, и местные правители привыкли держать войска под рукой.

 
Поддерни, поддерни, парни,
Сети тяни быстрей.
За пару монет —
Что ночь, что рассвет —
Трудись, не ешь и не пей.
Поддерни, поддерни, парни...
 

Один из стражников оцепления подобрался к нам поближе.

– Потише горланьте, – с улыбкой сказал он. – Государь спит с открытыми окнами, а если его разбудить – мало вам не покажется.

Мой приятель товарищески плюхнул руку солдату на плечо.

– Он не любит песен? Что же он за правитель?

Бедолагу солдата даже шатнуло: таким густым перегаром пахнуло на него. Я его понимал. Моряк выпустил его, потом, таща меня за собой и покачиваясь, двинулся к ближнему столбу.

– Пойдем-ка взглянем, ч-что тут у нас... Ой, а правда, что тут у нас? Костлявые птички сидят на пенечках... Привет, птичка! Может, слетишь оттуда ко мне на пальчик?

Из клетки на нас равнодушно, пустым взглядом смотрело иссохшее лицо Баста. Ни следа узнавания; сомневаюсь, что он вообще хоть что-то видел. Ломаного гроша не поставлю, что он протянет еще хоть день. Кенда выглядела и того хуже, а двое в дальних клетках вообще не шевелились: наверное, умерли.

Клетки заперты на замок, а не заварены. Что не заварены – точно: Кенда чуть изменила положение, и дверь дернулась. Не слишком хорошо – но и не так уж плохо: двери вполне могли быть заварены. А замки... Нет такого замка на Этой стороне, который я не смог бы открыть, будь у меня нужный инструмент и пара минут в запасе. Инструмент всегда при мне; вот с временем может выйти осечка.

Об этом потом. Сейчас просто собирай информацию.

Один из стражников сидел на пороге открытых дверей осадной башни – высокой, мощной, возможно, со спиральной лестницей внутри. Она была мощнее, чем нужна была бы для обычной лестницы с перекладинами, да и пленников в клетки доставлять по винтовой лестнице проще, чем по деревянной.

– Эй-эй-эй! – окликнул он нас. – Никаких у меня разговоров с заключенными! Ступайте своей дорогой!

И мы побрели прочь – спотыкаясь, запинаясь, шатаясь и горланя следующую песню.

У причала мой толсторукий друг остановился и пропустил двух других вперед.

– Хочу перекинуться с нашим новым... ик... другом словечком, ладно? – сказал он им.

Те засмеялись и пошли к узким сходням в конце причала. Они знали его предпочтения.

Я тоже кое-что понял, причем довольно давно, но не был готов к тому, что он неуклюже обнимет меня за шею и спросит:

– Хорошо сработано, Уолтер Словотский?

Совершенно трезвым голосом. И с хитрой улыбкой.

– Я спрашиваю – мы достаточно разузнали? – сказал он негромко, потом повысил голос: – Да ты чего? Я просто хочу дружить, а т-ты-ы, что ли, не хочешь? Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю. – Он снова говорил тихо. – Ты меня, конечно, не помнишь, но мы когда-то встречались. Много лет назад.

Он пощелкал себя по шее, по месту, где борода, стекая со щек и подбородка, падала на грудь. Возможно, тому виной неровный свет портового фонаря, но мне показалось, я разглядел под густой подушкой бороды белые шрамы – такие оставляет железный ошейник.

Неуклюжие пальцы почесали место, где мог быть ошейник. Где был ошейник.

– А теперь оттолкни меня, Уолтер Словотский, – прошептал он. – Оттолкни посильней. И выругайся, да покрепче, будь так добр.

– Я занимаюсь этим с бабами, черт тебя побери, – и убери свои мерзкие лапы! – завопил я, пихая его изо всех сил. – Отлезь от меня, не то я тебе яйца отрежу и тебе же их в глотку и запихну!

– Да ладно, давай дружить! – И снова негромко: – Мы отплываем утром. Я не храбрец, не то остался бы и помог тебе и твоим друзьям. – Он дал мне пощечину – весьма ощутимо. – Это тебе за наглость! – и тихо продолжал: – Если хотите уйти водой – самые быстрые кораблики тут «Масленка» и «Деленита», но остерегайтесь их капитанов. У них дела со здешними купцами. – Он поднял руки, признавал поражение. – Хрен с тобой, нет так нет, – заявил он и побрел во тьму, прощально махнув мне рукой.

Я даже не знал его имени.

Глава 16,
в которой съедается дружеский завтрак

Если бежишь по тонкому льду, спасение – в скорости.

Ральф Уолдо Эмерсон

Отвага – качество, которым следует пользоваться с осмотрительностью.

Уолтер Словотский

Никто не спал: ждали меня. Ахира втянул меня в окно так быстро, что я будто взлетел.

– Как прошло? – спросил он. – Узнал, что нам нужно?

– Возможно, – кивнул я. – Мне надо подумать.

– Понятно. – Он улыбнулся с облегчением. Люблю я эту его улыбку. Давненько я ее не видал: с самого Бима. – Ты, надеюсь, не полез близко?

Я пожал плечами:

– Решил на этот раз тебя послушаться.

– Порой все решается самым простым образом, – сказал я друзьям, когда мы следующим утром вчетвером сидели за завтраком. – Кажется, я знаю, как их вытащить.

Наши в клетках были обречены еще на день голодания и высушивания на солнце. Тэннети умчалась с каким-то поручением.

А здесь солнце брызгами падало сквозь колышущиеся легким ветром шторы на стол с четырьмя приборами, играло на серебряных блюдах с ветчиной и мясными пирожками, на маленьких рюмочках с вареными всмятку яйцами – не говоря уж обо всем остальном. По традиции Брэ, завтрак – самая плотная еда дня. Мне это нравится.

Ахира склонил голову набок.

– Кто бы сомневался. – Пользуясь парой серебряных вилок – чтоб не обжечься, – он приоткрыл крышку горшочка и принюхался. – Что-то тушеное. – Гном положил немного себе на тарелку и принялся макать туда золотистый, с кулак, хлебец. – М-м-м... Неплохо. Козленок, наверное.

Я потянулся за хлебцем – он был еще теплым, – разломил его и макнул половинку в малиновый джем, сладкий, с легкой приятной кислинкой. Зернышки захрустели у меня на зубах.

Андреа ничего не ела, а ее сын нехотя ковырялся в еде. Ахира вгрызся в толстый ломоть ветчины, запил его добрым глотком темно-красного вина.

– Давай рассказывай, что это за простой способ, – улыбнулся он. Углы рта его подозрительно дернулись.

– Ты и Джейсон занимаете осадную башню, поднимаетесь наверх и связываете все клетки канатом. – Я макнул вторую половину хлеба в мисочку с золотистым маслом и откусил кусочек. Хм-м... Невозможно решить, что лучше. Я проглотил обе половинки в один присест.        – Я в это время обматываю основания столбов взрывшнуром и поджигаю запал.

Прямо перед взрывом с неба сваливается Эллегон и, как только взрыв освободит столбы, уносит все вместе куда подальше. Что потом – ясно.

Джейсон раздраженно нахмурился. Энди затрясла головой.

– Думаю, с этим планом у нас будут трудности, – сухо сказал Ахира.

– Всего несколько, – отозвался я. – Во-первых, у нас нет взрывшнура. Во-вторых, во время последнего нашего с ним разговора на эту тему Лу заявил, что до создания чего-то подобного ему еще лет пять. Так что единственное, что у нас есть, это гранаты, а тут они не подходят. В-третьих, до свидания с Эллегоном еще восемнадцать дней, так что рассчитывать на него мы не можем. В-четвертых, там слишком много солдат, и нас перебьют прежде, чем мы успеем начать.

На одном из блюд пирамидой лежали жареные цыплята. Я взял верхнего и оторвал ножку. Она оторвалась как-то уж слишком легко: то ли цыплята пережарены, то ли я на большем взводе, чем хочу показать... Впрочем, какое это имеет значение? Кожица на ножке чесночная и хрустит; мясо мягкое, сочное...

В дверь вихрем влетела Тэннети, захлопнула за собой створки, рухнула на стул, схватила хлебец, оторвала горбушку и, впившись в нее зубами, доложила:

– Проезд для восьмерых на «Делените». Уходим завтра, в полдень.

– Когда посадка?

– Утром, в любое время. Одна проблема, впрочем, имеется. У нее слишком низкая осадка, и сегодня ее отводят на рейд, чтобы догрузить там. На Долгом Причале идут работы – он совсем зарос снизу, а у правителя Даэрана проблемы с рабочими-силками.

– Шлюпки?

Она кивнула.

– С «Делениты». Две. Каждая берет восьмерых. Обе будут привязаны с вечера у Долгого Причала.

– Было уже с нами такое, – заметила Андреа. – Через день, как мы свалились на Эту сторону.

Если мы без неприятностей доберемся до корабля, у нас и его капитана будет один общий интерес: поскорее убраться отсюда ко всем чертям. В точности, как давным-давно, с Аваиром Ганнесом и его «Гордостью».

– Вспомнилось прошлое... – Ее улыбка на миг озарила

комнату. Она потянулась к грудке и впилась в нее крепкими белыми зубами. – С эвакуацией понятно. А как сама операция?

Я пожал плечами.

– Тоже как раньше. Последний раз мы с Ахирой занимались этим, когда возвели твоего мужа на трон. – Я тряхнул головой. – Хотя на сей раз все делать мне одному.

– Сделать это должен я, и только я. Я никакой не герой, но Ахира просто не пройдет. И Андреа там тоже нечего делать. Джейсон слишком молод – не справится; Тэннети сможет – и прекрасно – запугать кого угодно, но остального ей не сделать. Я откинулся на спинку, стараясь придумать, как мне выполнить эту работенку в компании с сорокалетней волшебницей, надежным гномом, зеленым юнцом и одноглазой психопаткой, но не смог.

– Это когда же было? Тот последний раз? – Тэннети наклонила голову набок. – Я так понимаю, последний раз ты сталкивался лицом к лицу с властью, когда был убит барон Фурнаэль?

– В яблочко, – кивнул я. – На сей раз у меня должно выйти лучше.

Джейсон перевел взгляд с меня на Ахиру, потом снова на меня.

– И ты от этой работы получаешь удовольствие?

– По правде сказать, мальчик мой, – да. Считай это моим личным изъяном.

Кроме того, предстоящая работа пугала меня до судорог, но не до потери аппетита. Я потянулся взять еще цыпленка. Нужно во всем знать меру... и блюсти равновесие.

Покуда наши друзья коптились на жарком солнце, мы отдыхали, ели, пили – и готовились.

Завтра утром придется пораньше встать к завтраку. Очень важно успеть в резиденцию к рассвету.

Глава 17,
в которой я мило беседую с правителем Даэраном

Человек не может уметь всего. Каждый мастер в своем.

Эврипид

Нужно научиться соблюдать равновесие между умением делать все понемногу и ничего не уметь хорошо, и умением делать идеально нечто очень узкое, а вне своей специальности вообще ничего не уметь. Научиться соблюдать это равновесие, как я всегда считал, – важный этап взросления. Только я этому равновесию научился с опозданием лет на двадцать.

Уолтер Словотский

Старая семейная история – и это одна из немногих, что рассказывала мать, так что вполне может оказаться правдой. Вряд ли, конечно, но...

Когда мои родители собирались завести меня, у них были вроде бы какие-то проблемы с зачатием. Доктора тогда в бесплодии не очень разбирались и пытались применять кучу разного рода средств, из которых некоторые имели смысл, другие же были просто шарлатанской панацеей. Графики, диеты, измерения температуры, боксерские трусы – весь набор, в общем.

И наконец, как рассказывала мама, доктор им сказал:

– Послушайте, перестаньте так стараться. Может быть, просто дело в перенапряжении. Так что перестаньте на этом фиксироваться, забудьте о графиках, о числах месяца. Вы это просто делайте где только и когда только вам захочется. Понятно?

– Вот почему, – заканчивала Эмма, улыбаясь чуть насмешливо, а Стах слегка краснел, – мы уже никогда не возвращались в ресторан «У Говарда Джонсона».

Путь к сердцу мужчины лежит через желудок – или между ребрами, если надо с этим сердцем разобраться раз и навсегда. Путь в резиденцию правителя лежит через кухню.

В общем-то все вполне осмысленно. Парадная дверь – для официальных визитов, там стоит охрана и ей очень интересно, зачем ты сюда пожаловал. А приходящих, заметьте себе, тьма: правитель Даэран – не какой-нибудь бездельник королевской крови. Он, как большинство правителей разбросанных вдоль Киррика небольших уделов, что-то вроде сельского старосты: на нем и суд, и порт, и цены на ввозимые и вывозимые товары...

С другой стороны, учитывая местные проблемы с холодильниками – которых вообще нет, – тут весьма развита доставка продуктов. Поставщики являются постоянно – особенно по утрам, до того, как солнце полностью вылезет из-за горизонта, прежде чем даже те, кто уже работает, проснутся окончательно.

Но надо отдать им должное, они не вторгаются, как вражеское войско.

Тут весь фокус в том, чтобы делать такой вид, будто точно знаешь, куда и зачем идешь, – и уверен, что не упрешься чулан.

Дело простое: кухня выходила в переулок, и единственная открытая дверь была там. Из-за нее доносились звон посуды и крики поваров. (Почему все повара всегда кричат, по сей день для меня тайна.)

Я прошел через подсобные помещения в собственно кухню, пока меня не перехватили. Перехватила толстуха, чем-то смутно похожая на У'Лен, только с еще более злобной физиономией, если в это можно поверить. Она помешивала кастрюлю с бульоном из костей, моркови и лука, но оторвалась от дела, чтобы вскинуть на меня суровый взгляд.

– Сласти для правителя Даэрана.

Я глубоко поклонился, протягивая ей небольшой деревянный ларец и клочок пергамента.

Она не взяла ни того, ни другого.

– И что мне прикажешь с этим делать?

– Госпожа, я мчался без остановки весь день и всю ночь, чтобы доставить это из Феневара, от правителя Ульвена. – Я протянул руки. – Ларец надлежит передать лично правителю Даэрану; на пергаменте необходимо поставить личную отметку ключника правителя – в доказательство, что я доставил все в целости и в срок. – Я тряхнул пергаментом. – Добрая госпожа, я уверен, вы можете сделать отметку вместо него, будьте уж так...

Она взглянула на сломанную восковую печать – мои якобы неловкие пальцы не слишком хорошо скрывали се.

– А с этим мне что делать?

Я невинно улыбнулся.

– С чем?

– С этой печатью. Она сломана. А если там чего не хватает?

– Добрая госпожа, прошу вас... Неужто я похож на человека, способного украсть сласти из подношения самому правителю Даэрану?

Она кивнула:

– Ты не похож ни на кого другого... А я неужто похожа на дуру, которая подтвердит количество, когда знает, что чего-то не хватит? Пшел вон! Правитель Даэран вообще-то человек не вспыльчивый, но ты к нему лучше не суйся. – Она подталкивала меня к внутренней двери. – Найди кого-нибудь другого, кто подпишет твою писульку. А то у правителя терпения немного.

– Госпожа, прошу вас...

Только не бросай меня в терновый куст!

– Проваливай! Первый кордон прошли.

Я поднимался по черной лестнице, шероховатый камень холодил босые ноги. Босые ноги ступают тише, чем обутые.

Дальше все должно быть просто. Нам известно, где покои правителя – когда на улицу выходит роскошный балкон, сообразить не трудно.

Система охраны должна быть вскорости усилена, но не сейчас и не вдруг. Весть о том, что он сотворил с инженерами, дойдет до Приюта, но несколько декад на это уйдет. Даэран, естественно, захочет усилить охрану, но не станет делать этого слишком рано, чтобы люди не выдохлись.

Кроме того, он мог считать, что для Лу Рикетти инженеры – просто работники, которых он сдает внаем, но развязывать из-за них войну не станет.

Если так, то он прав. Слишком большое расстояние и слишком много владений и стран отделяют Приют от Брэ. Не станешь же воевать со всеми.

В любом случае покои Даэрана должны быть на третьем этаже, и стража перед дверями вряд ли стоит, хотя спит он скорее всего, заперев дверь.

Я остановился у вышитой бисером шпалеры, закрывающей вход на третий этаж. Дверной проем закрывала вторая такая же, и я прислушался – не шуршит ли бисер. Заодно послушал, не шлепают ли по площадке шаги.

Ничего. Осторожно, медленно, аккуратно я отвел шпалеру в сторону. Нет никаких причин, чтобы у дверей стояла охрана. А потому охраны у дверей стоять не должно.

Все, что мне оставалось сделать, – это убедить стоящего у дверей стража, что его нет.

Я опустил шпалеру назад и задумался. Плохо, но пока что ничего не случилось.

Что напрашивается само собой? Вынуть пистолет и наставить на стражника – ведь всякому ясно, что если в тебя целятся из пистолета, ты будешь делать, что тебе сказано?

Не всегда.

Один фанат «Грэйтфул Дэд» как-то пролез за кулисы, купив пиццу и пробежав мимо охранников с воплем: «Пицца для Джерри Гарсиа!» Отлично все получилось, и, насколько мне известно, музыкантам тоже понравилось, и они оставили этого типа за кулисами на весь концерт. И пиццу тоже съели.

С другой стороны, парень, который пытался зайцем пролезть на выступление Джерри Форда, попробовал тот же метод, но не добрался даже до секретной службы. Его на первом же полицейском посту свинтили, и все выходные он просидел в тюрьме, а пиццу разбирали по молекулам в лаборатории на предмет содержания взрывчатки.

К чему я все это? К тому, что наглость – оружие обоюдоострое.

В ларце у меня была одежда – я собирался переодеться в спальне правителя Даэрана прежде, чем его разбудить: вряд ли он испугается человека в простых холщовых штанах и рубахе низкорожденного.

Я быстро оделся. Страж тем лучше, чем буквальнее он понимает все приказы. Если ситуация приказом предусмотрена, он ведет себя соответственно; никакой инициативы. Если нет – тоже никакой инициативы.

С другой стороны, правители – особенно правители жесткие – хотят всего сразу. Нарушение приказа нещадно карается, но так же карается нарушение ненаписаных и непроизнесенных приказов – какова бы ни была буквальная формулировка приказа, как бы ни противоречили друг другу приказ писаный и неписаный. Одним из таких непроизнесенных, но обязательных к исполнению приказов не могла не быть охрана тишины во время сна правителя.

Я в открытую вышел из-за портьеры и направился к стражу, глядя на него как можно более повелительно.

– Ты что, солдат, оглох? – спросил я, не понижая голоса. – Не слышал, как я тебя звал? – На ходу я раздраженно похлопывал перчатками по бедру. – Глянь на это безобразие! – Я махнул себе за спину. – Это что там у тебя за...

То ли тут и правда не берут в охрану слишком умных, то Ли этот никак не был жаворонком. Пока он раздумывал, что делать, я ударил его рукой в горло – не насмерть, я умею рассчитывать удар, – а потом ларцом в челюсть (удар твердым предметом в подбородок здорово встряхивает ствол мозга) прежде, чем включилась у него цепь тревоги. После этого было уже поздно. Глаза его закатились, колени подогнулись, и он рухнул.

Я не стал подхватывать его раньше, чем он врезался головой в пол – больно, наверное! – зато потом быстро втянул его в темную дверь, в комнату правителя. Связывать людей я умею отлично: фокус в том, чтобы для начала прикрутить друг к другу большие пальцы потуже.

Спальня большая, светлая, просторная. Однообразие свежепобеленных стен кое-где нарушается картинами, на полу – полосатый черно-белый невелианский ковер. Толстый: нога у меня утонула по щиколотку. Правитель Даэран лежал, похрапывая, на широкой постели. Один. Хорошо.

Широкое окно на балкон запирал засов. Я аккуратно снял его, положил на пол и одной рукой распахнул окно, другой вытаскивая кинжал.

Над постелью правителя высился тяжелый, опирающийся на столбики балдахин. Вдоль каждого столбика свисал шелковый шнур... гм. Явно он их использует, но для себя или для других? Я улыбнулся. Не, такое мне с рук не сойдет.

Только минута мне понадобилась, чтобы собраться.

Ладно, времени терять не будем. Я перевернул его на спину, запихнул ему в рот угол стеганого одеяла, приставил к носу острие кинжала – и он проснулся быстро. То есть очень быстро.

– Одно громкое слово, правитель Даэран, – прошипел я, и рука моя ощутимо дрогнула, – один громкий звук, один вскрик – и разговаривать я буду с вашим преемником. – Острие кинжала непрерывно дрожало у меня в руке, как струна. Я отлично умею дрожать. – Это ясно?

Голос мой слегка прерывался, и это, думаю, пугало его куда больше, чем все остальное. Мне бы тоже не хотелось, чтобы какой-нибудь нервный тип приставил кинжал к моей шее.

При других обстоятельствах, полагаю, правитель Даэран выглядел бы лучше, а сейчас вид портили взлохмаченная треугольная бородка, торчащие щетинистые усы и расширенные от ужаса глаза.

Кивнуть по-настоящему он не мог – попробуйте кивнуть, когда к горлу приставлен нож, – но умудрился наклонить голову на долю дюйма и вернуть в прежнее положение.

Я вытащил изо рта правителя одеяло и заменил его горлышком металлической фляги, большим пальцем отщелкнув ее крышку.

– Выпейте.

Я приподнял фляжку. Нож переехал к его правому глазу. Пойло было мерзкое, но он его проглотил, хоть и зашелся кашлем.

– Глотайте как следует!

Видно было, как меня трясет дрожь испуга.

Бросив взгляд по сторонам, я отошел от постели, положил фляжку на стол и вынул из кармана флакон. С громким хлопком открылась его пробка.

– Вот и все. – Я вольготно устроился в кресле и приподнял руку с колбочкой. – Теперь пару минут держите руки подальше ото рта – а то как бы не стошнило, если ненароком туда пальцы сунете. Или альтернатива: если вам интересно, насколько любит вас ваш наследник, – крикните погромче. Я тогда вылью противоядие на ковер или разобью флакон о стенку. К закату вы умрете – очень неприятной смертью.

Я постучал острием ножа в стекло флакона, и правитель вздрогнул. До него начало доходить. Я улыбнулся.

– Осторожнее, постель не забрызгайте. – Я не стал стыдливо отворачиваться, когда его вывернуло на пол. – Первое. Даже если вы сейчас доберетесь до целительного бальзама, он вам не поможет. Это особое снадобье, и спасти вас может разве что Великая Правящая Мать Целящей Длани или, может быть, Верховный Паукан Тарантул, или как там его зовут. А местные ваши лекари не справятся.

Вытирая рот рукавом рубахи, он сумел взять себя в руки – куда лучше, чем это на его месте удалось бы мне.

– Я понимаю так, что есть и альтернатива?

Он попытался привести бороду и волосы в порядок.

– Ага, – сказал я. – Вот такая: моих друзей выпускают из клеток, везут к Долгому Причалу – и подальше отсюда. Вы изменили решение – они подлежат изгнанию, а не медленной смерти.

Я надеялся услышать несколько по-настоящему бурных угроз, но он только кивнул.

– Кто вы такой?

Я поклонился.

– Уолтер Словотский, к вашим услугам. – Глаза его расширились до предела: он узнал имя. – Так какой вы выбираете вариант?

– Значит, – сказал он, – я освобождаю ваших друзей, а потом получаю противоядие? В количестве достаточном, чтобы купировать яд?

– Разумеется, – кивнул я. – Много не понадобится – здесь втрое больше, чем нужно. В смысле, чтобы вылечиться. Немножко еще поболеете, дней пять еще посидите на ночной вазе, но это будет лишь легкое расстройство. Кишки наружу не вылезут.

Он взглянул на меня прищуренными глазами.

– Знаете, мне не до конца верится.

Я рассчитывал, что он купится.

Это же само собой понятно: я так рисковал, пробираясь внутрь, и зачем, спрашивается? Чтобы скормить ему коктейль из воды, йода, перечного масла, рвотного корня и слегка протухшего майонеза, который мы приберегли со вчерашнего завтрака и подержали на солнышке?

Разумеется, нет.

Чем крупнее блеф, тем больше вероятность, что он сработает, а это было самое серьезное вранье, какое мне удалось измыслить за столь краткий срок.

Хм-м... Конечно, всегда можно обратиться к плану Б. Беда только в том, что я рассчитывал на этот план, и плана Б не придумал. В том смысле, что общие заготовки у меня были, но без подробностей, а подробности-то и есть самое главное. Начать надо, конечно, с того, что всадить ему в горло нож, заглушить крик – а потом можно и убираться отсюда. Окно? Не для меня, но, пожалуй, пригодится – снять со стража мундир и вышвырнуть его из окна. Будет асассином, убитым при попытке скрыться.

Рядом с окном – письменный стол. Я мог бы спрятаться под ним, а потом выскользнуть, когда поднимется кутерьма.

Мне приходилось выбираться и из худших передряг, но не часто, и это было давно. Когда играешь на деньги, нельзя ставить на кон все, а я поставил, и сейчас этот сукин сын...

Вселенная родилась из газового облака, рассыпалась величественной звездной россыпью, состарилась и наполнилась мертвыми железными звездами за время, прошедшее меж словами правителя «Знаете, мне не до конца верится» и его следующей фразой:

– Вам придется принять остаток яда, чтобы убедить меня, что противоядие действует.

Он медленно поднял флягу и протянул ее мне.

– Я хотел бы видеть, как это льется к вам в рот.

Я глотнул жуткого густого пойла – кажется, мы немного перестарались.

– Увидели? – осведомился я. Мой желудок уже бунтовал. Ненавижу рвотный корень. Приступ рвоты бросил меня на колени, и Даэран тут же извлек откуда-то кинжал, но я приподнял повыше флакон с противоядием, давая понять, что чуть что – и уроню его.

Я вытер рот его простыней, потом осторожно отпил ровно треть противоядия. Обжигающая капля помчалась по пищеводу. Именно то, что нужно сейчас моему брюху: добрый глоток лучшего пшеничного виски. «Отменное» Рикетти не зря так называется.

Правитель помедлил долгую секунду – и опустил кинжал.

– Думаю, мне лучше одеться, – сказал он.

Он, конечно, уже соображал, как бы меня обдурить. Надеюсь, я опережал его – хотя бы на шаг.