Текст книги "Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е"

Автор книги: Джо Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

За поверхностью прогрессивных шестидесятых скрывались всевозможные неприятные вещи: сексизм, реакция, расизм и фракционность. На самом деле это было неудивительно. Идея о том, что наркотики, секс и музыка могут изменить мир, всегда была очень наивной мечтой. По мере того, как воздействие контркультуры на мейнстрим увеличивалось, ее собственные ценности и эстетика приходили в упадок. О политических неудачах наступающих лет кричали газетные заголовки, в то время как размывание идеалов происходило гораздо незаметнее. Тем не менее, этот процесс был вполне наглядным для тех, кто обратил на него внимание.

Для меня закрытие UFOстало событием печальным, но принесшим освобождение. Pink Floydбыли теперь успешной гастролирующей рок-группой, Артур Браун пребывал в чартах, Soft Machineи The People Blues Bandгастролировали по Америке вместе с Джимми Хендриксом, a A Whiter Shade of Paleстал одним из наиболее успешных синглов всех времен. Пришло время браться за дело. И тем летом я нашел следующую группу для Witchseason– она играла на разогреве у других и была почти незаметна среди подобных ей команд. Хотя я и не нажил себе состояние с ее помощью, эти музыканты заложили основание для большой части той работы, которой я занимался в течение последующих пятнадцати лет. Я думал, что уже увидел конец фолк-рока, но в итоге он за мной вернулся.

Глава 20

В один из вечеров богатого на события июня 1967-го я пошел послушать Сэнди Денни в клубе Les Cousinsв Сохо. Это выступление меня тоже не убедило: она упорно исполняла песни своего бывшего бойфренда-американца по имени Джексон Си Фрэнк и других посредственных авторов-исполнителей. Голос Сэнди часто казался скорее громким, нежели выразительным. Однако с ней было весело – в зале звучал громче всего ее смех. Сэнди имела обыкновение резко вынимать сигарету изо рта, так что пепел рассыпался повсюду, и кроме того знала толк в выпивке. Как-то раз я видел, как она опрокинула три кружки по дороге на кухню, куда пошла, чтобы заново заварить чай. Когда Сэнди играла на гитаре, то не спускала глаз со своей левой руки, с опаской ожидая неминуемой ошибки. Только когда она сидела за роялем, своим основным инструментом, Сэнди становилась безмятежной и изящной, той полной достоинства леди, которой страстно хотела быть. Она была умной и энергичной, безжалостной к дуракам, но не умела скрывать ни своих чувств, ни своей потребности в эмоциональной поддержке. Единственное, что подкупает меня в фильме «Дневник Бриджет Джонс», так это то, что Рене Зеллвегер поразительным образом копирует большое количество рискованных поступков Сэнди.

Всю ту первую ночь мы проговорили о музыке; рассвет застал нас в доме ее родителей в Уимблдоне за прослушиванием магнитофонной ленты с записью Sgt. Pepper,сделанной с Radio Luxembourg,проигравшей этот альбом еще до его официального выхода. Потрясающее впечатление от шедевра The Beatiesеще более усилилось из-за тех обстоятельств, при которых мы слушали запись – украдкой, прижимаясь к колонкам и очень тихо, чтобы не побеспокоить спящих домашних.

Сэнди устала вкалывать по фолк-клубам, выступая под аккомпанемент своей гитары: она хотела петь с группой. После «А Day in the Life»и «Lucy in the Sky with Diamond»палитра сольного фолк-пения представлялась весьма ограниченной. Она уже записала альбом со Strawhs,но не была убеждена, что это группа для нее. Когда Сэнди дала мне его сигнальный экземпляр, я был просто поражен, насколько же здорово ее голос звучит на пластинке. Лучшим треком была ее собственная песня, первая попытка сочинительства – «Who Knows Where the Time Goes»,которую Джуди Коллинз собиралась сделать заглавной на своем новом лонгплее. (Со временем авторские отчисления за эту песню окажутся наиболее надежным источником доходов из всех, которые когда-либо были у Сэнди.) Я был под большим впечатлением, я был очарован, но когда нашел для нее идеальную группу, то не сделал ничего, чтобы свести их вместе.

Fairport Conventionдебютировали в UFOмесяц спустя. Это были благовоспитанные ребята из Масвел-хилл, выходцы из среднего класса, вкус которых в отношении американских авторов-исполнителей был получше, чем у Сэнди. Впрочем, он не был достаточно хорош для того, чтобы удержать музыкантов от исполнения халтуры вроде «Thirsty Boots»Эрика Андерсена Я содрогнулся, когда ближе к концу своего сета они дерзнули взяться за «Fast-West»Баттерфилда. Но когда Ричард Томпсон начал играть свою собственную версию гитарного соло Блумфилда, я был ошеломлен. Этот семнадцатилетний юнец был просто чем-то из ряда вон выходящим! Когда группа окончила выступление, я ворвался к ним в гримерную, совсем как Майк Джеффрис, и предложил контракт.

Во всем этом была некая странная неизбежность. Вот передо мной была группа хорошо образованных ребят, которые подходили к рок-музыке так, как будто бы писали докторскую диссертацию. Они боготворили Jim Kweskin Jug Band,слушали Джанго Рейнхардта и Дюка Эллингтона и играли ту самую разновидность американского фолк-рока, которую три года назад я мечтал создать с помощью Себастиана и Яновски. Я дотянулся было до блеска The Moveи Pink Floyd,но закончил английской версией самого себя.

Ключевой фигурой в группе был Ричард. Он может играть практически в любом стиле, чем часто и пользуется, но при этом его игра мгновенно узнаваема. В ней слышны звуки шотландской волынки – гудение басовых трубок и мелодия верхнего голоса, так же как и отзвуки гитар Барни Кессела и Джеймса Бертона и рояля Джерри Ли Льюиса. Но в его музыке нет никаких блюзовых клише: как Бикс Бейдербек или Джанго Рейнхардт, Ричард Томпсон не комплексует из-за того, что он белый.

В Fairport Conventionуже была девушка-певица. Ее звали Джуди Дайбл, и вокал ее был довольно неуверенным, но она была подругой Томпсона. И вряд ли было правильно начинать отношения с ребятами с бесцеремонного давления, требуя, чтобы они уволили Джуди. Мало того, хотя музыканты из Fairportимели за плечами такую же среднюю школу в пригороде, как и Сэнди, вряд ли можно было найти столь разных по темпераменту людей. Например, нельзя сказать, что ребята из Fairportникогда не выпивали, просто казалось, что они никогда не напивались. Насколько было сложно сделать так, чтобы Сэнди не шумела, настолько же трудно иногда было побудить их сказать хоть что-нибудь. За пять минут разговора с Сэнди можно было услышать слов из четырех букв больше чем за месяц репетиций Fairport Convention.Сэнди и Ричард, двое из величайших талантов, с которыми я когда-либо работал, медленно двигались навстречу друг другу без какой-либо помощи с моей стороны.

Вопрос слабости Fairport Conventionс точки зрения вокала мы решили, добавив в группу Иэна Мэтьюза – бывшего профессионального футболиста из Сканторпа с голосом поп-тенора Вокальные партии на одноименном первом альбоме группы, который включал несколько невыпущенных песен Джони Митчелл, были распределены между Иэном и Джуди. Когда Ричард и Джуди Дайбл расстались, я думал о том, чтобы предложить замену, но боялся, что Сэнди со своим темпераментом просто подавит остальных.

В конце концов они сами добрались до нее в то время, когда я был в Нью-Йорке. Вернувшись, я в ту же самую минуту помчался на репетицию, где обнаружил, что Сэнди настолько послушна, насколько это вообще было возможно. Она трепетала перед Ричардом и была очень рада, что ей аккомпанирует такая замечательная группа. Вдохновленный ею, Ричард начал писать песни. Второй альбом, What We Did on Our Holidays,был на голову выше первого. Голос Сэнди обычно «забивал» ее гитару, но прекрасно подходил группе, становившейся все более мощной. Саймон Никол вырос как музыкант и стал самым лучшим ритм-гитаристом из всех, с кем я когда-либо работал: он играл очень плотно и был очень чутким аккомпаниатором. Эшли Хатчингс, всегда бывший элегантным басистом, выработал стиль, который окажет влияние на легионы не отягощенных вкусом металлистов. Мартин Дэмбл, барабанщик с подвижным, приджазованным стилем игры, привнес в музыку группы характерный ритм. Выглядел он так, будто бы только что сошел со страницы модного журнала, одевался в бархатные пиджаки и носил завязанный узлом шарф, тогда как остальные, казалось, были намертво зашиты в свои джинсы.

К тому времени как мы начали работать над альбомом Unhalfbricking, Fairport Conventionмало напоминали ту группу, которую я слышал в UFO.Песни, сочиняемые Сэнди и Ричардом, больше не подходили вокальному стилю Иэна. Тут и была основана традиция, согласно которой любые два выпускаемые подряд альбома Fairport Conventionникогда не записывались одним и тем же составом. Иэн всегда находился несколько в стороне, не понимая страсти остальных к джазу, блюзу и фолку.

Я представлял себе множество вариантов его будущего после Fairport Convention,но только не то, которое он создал для себя в действительности. На протяжении более тридцати лет Иэн неизменно выпускал фолк-рок альбомы очень высокого качества, и с песней Джони Митчелл « Woodstock»добился гораздо большего успеха, чем тот, которого когда-либо сумела достичь его бывшая группа.

По мере того как альбом принимал вполне определенные очертания, меня все больше охватывало радостное возбуждение. «Autopsy»,написанная Сэнди, и «Genesis HaU»Ричарда были зрелыми сочинениями, показавшими, что ребята могут воплотить в жизнь все мои честолюбивые замыслы, связанные с ними. Во время перерыва в записях они вызвали меня на концерт в Бристоле, чтобы я послушал две новые песни. Первой из них была «Si Ти Dois Partir»,франкоязычная версия дилановской «If You Gotta Go, Go Now»,исполнение в стиле кейджен ^[157], а второй – традиционная баллада под названием «А Sailor’s Life»,которой их научила Сэнди. Первая песня стала их единственным хитовым синглом, а вторая перевернула английскую фолк-музыку с ног на голову. Более того, эта обработка старинной баллады вызвала отклики повсеместно. Участник Los Lobosрассказывал моему другу, что они были всего лишь еще одной рок-группой из восточного Лос-Анджелеса до тех пор, пока не услышали «А Sailor’s Life».Эта композиция побудила их найти в своих собственных мексиканских традициях что-то равное по значимости тому, что Fairport Conventionнашли в английских. Многие группы по всему миру начинали обращаться к отечественной культуре, когда сталкивались с ограниченностью англо-американской «рок»-модели. Но отправной точкой на карте таких путешествий остается тот вечер в Бристоле. И когда случится трагедия и музыканты Fairport Conventionсами будут нуждаться в источнике душевных сил, чтобы справиться с эмоциональной травмой, они найдут его в том же самом месте.

Характерный для кейджен звук стиральной доски в «Si Ти Dois Partir»Мартин сымитировал, поставив несколько имзовских ^[158]пластиковых стульев друг на друга, так что они образовали стопку, и проводя барабанной палочкой по спинкам сверху вниз. Предполагалось, что ударным инструментом для перебивки будет пустая бутылка из-под молока, лежащая на верхнем стуле. Но когда наступил нужный момент, бутылка упала на пол и разбилась. Я отчаянно сигнализировал, чтобы группа продолжала играть: звук разбитого стекла попал точно в ритм и эффект был идеальным – хорошее предзнаменование для нашей сессии. Когда записывали «А Sailor’s Life»,приглашенный скрипач Дэйв Суобрик все еще привыкал играть на скрипке через усилитель. Но уже на первом дубле он сопровождал соло Ричарда своим собственным, указав путь в будущее группы. Фотография для обложки была сделана в саду семейства Денни, с родителями Сэнди на первом плане и группой, расположившейся на траве за оградой. Ребята были одеты в костюмы, практически не имевшие отношения к стилю того времени. На обложке не было никаких надписей, и она вызывала в воображении обеспеченное будущее, которое не обязательно будет соответствовать последней моде, но обязательно будет успешным. Только оно никогда не наступит.

Я взял экземпляр полностью готового альбома с собой в Нью-Йорк, где проиграл его кое-кому из членов совета Newport Folk Festival,которые уверили меня, что приглашение нас ждет. На следующий день была запланирована встреча с Фрэнком Барсалоной, самым важным агентом в Америке, организовывавшим рок-концерты. Но на рассвете того дня я был разбужен телефонным звонком из моего офиса Роуд-менеджер Fairport Conventionзаснул на трассе Ml, и микроавтобус группы «нырнул» в кювет. Мартин Лэмбл и американка Джини Фрэнклин, подруга Ричарда, скончались, а сам он и Саймон попали в больницу ^[159]. Когда Unhalfbrickinвышел, все признали, что это замечательная пластинка. Но к тому времени ребята из группы были настроены никогда больше не исполнять тот материал, над которым они так тщательно и долго работали вместе с Мартином.

Глава 21

Через шесть лет после того, как Sgt. Pepperпронесся по миру, проникая, как казалось, в сознание каждого человека на планете, альбомы Кэрол Кинг и Нила Янга разошлись гораздо большими тиражами, чем битловский шедевр. Еще через десять лет продажи всех пластинок The Beatiesвместе взятых покажутся сущим пустяком на фоне показателей альбома Майкла Джексона Thriller,и он купит издательские права на весь каталог песен Лен-нона и Маккартни, потратив всего лишь мелочь, завалявшуюся у него в карманах. Я основал свою компанию в ту простодушную эпоху, когда запросы были относительно скромными.

Однажды вечером (дело было предыдущей зимой) я пошел в клуб Troubadourв районе Эрлс-корт послушать певца по имени Том Ллойд, который открывал выступление Пола Саймона После концерта Саймон рассказал мне, что записал в Нью-Йорке альбом со своим другом Арти из Форесг-Хиллз, а недавно их продюсер (и это вызывает тревогу) методом наложения добавил в одну из песен попсовую партию ударных. И что теперь его зовут обратно, чтобы заниматься раскруткой этой песни, выпущенной на сингле. Полу нравилась его квартира в Лондоне, тот круг фолк-клубов, где он выступал, и совсем не хотелось уезжать. Песней этой была «The Sound of Silence»,и фолк-клубы Англии никогда больше не увидели Пола Саймона.

Тод дал мне демо-запись, которую сделал со своим учителем игре на ситаре. Это был интересный сплав фолка и индийской музыки, но он не подбил меня на то, чтобы рискнуть деньгами, которых у меня не было. Однако оказалось, что у Тода есть небольшое наследство, которое ему не терпится вложить в какое-нибудь музыкальное предприятие. Он стал моим партнером по Witchseasonи перебрался в мою просторную квартиру в Бэйсуотере (обходившуюся в 15 фунтов в месяц). В гостиной мы устроили офис.

Результатом моего путешествия в США в начале августа 1967-го (я возил The Incredible Siring Bandдля выступления на фестивале Newport folk festival)стал визит Джони Митчелл Я обещал познакомить ее с музыкальными издателями, которые могли собрать авторские отчисления с записи ее песни «The Circle Game»Джорджем Хэмилтоном Четвертым. Первая ночь Джони в моей квартире завершилась весьма эффектно, когда в шесть утра «Летучий отряд» ^[160]полиции взломал входную дверь. У них был ордер на обыск, целью которого были «подрывная литература, оружие и боеприпасы». Тод привлек к себе внимание полиции тем, что дал поручительство за Майкла Экс, когда лидер Шаек Powerбыл арестован за подстрекательство к бунту. Фотография, на которой он покидает суд вместе с Майклом, появилась в Daily Telegraph, и его имя, должно быть, попало в некоторые «компетентные» блокноты. Нам пришлось стоять в прихожей в халатах, а полицейские в это время устраивали в квартире разгром. На этот раз они предпочли не подбрасывать ни наркотиков, ни гранат, но для Джони такой прием в Лондоне оказался, вне всякого сомнения, захватывающим.

За год, проведенный на фирме Elektra,я узнал много полезного, в том числе где найти лучший в Сохо кофе «эспрессо». Это знание не было получено методом проб и ошибок: в несуществующее ныне кафе недалеко от Олд-Комптон-стрит меня направил франтоватый джентльмен по имени Дэнни Холперин, который знал подобные заведения в городах по всей Европе и Северной Америке. Дэнни, следующий фрагмент пазла Witchseason,занимался дизайном рекламных модулей и каталогов для фирмы Elektraеще до моего приезда и продолжал это дело все то время, что я в ней работал.

Холперин был из Торонто, где его отец занимал должность в структурах коммунистической партии Канады. Холперин-старший отбыл срок в тюрьме за подрывную деятельность. После войны он организовал совещание лидеров антиколониального движения со всей Британской Империи: Альберта Лутули из Южной Африки, Мохаммеда Али Джинна из той области, которая вскоре станет Пакистаном, Кваме Нкрумы из Золотого Берега (ныне Гана) и Ннамди Азикиве из Нигерии. Дэнни повстречался с ними со всеми. Несколько лет спустя, когда он работал в газете Toronto Globe and Май,с ним связался Азикиве. Не приедет ли Дэнни в Лагос, чтобы возглавить газету, отстаивающую идею независимости? Еще бы, конечно же приедет. Он оставил квартиру в Торонто, порвал со своей девушкой, сделал остановку в Нью-Йорке, чтобы попрощаться с матерью, и сел на «клипер» авиакомпании Pan American,следовавший рейсом Азорские острова – Дакар – Конакри – Монровия – Аккра – Лагос (реактивных авиалайнеров для дальних перевозок в то время еще не было). Самолет вырулил на взлетную полосу, но не взлетел На борт поднялась пара мужчин в коричневых костюмах, и попросила дать им возможность конфиденциально переговорить с Дэнни.

– Вы же на самом деле не хотите лететь в Лагос, не так ли, мистер Холперин?

– Конечно же, хочу!

– Нет, мистер Холперин, я не думаю, что вы действительно хотите. Это было бы большой ошибкой.

– Еще большей ошибкой было бы, если бы я не хотел. Я подписал контракт, оставил свою квартиру, порвал со своей девушкой и попрощался с матерью.

– Но если вы отправитесь туда, вы кончите тюрьмой, как ваш отец.

– Вот и прекрасно, в моем контракте записано, что все то время, что я проведу в тюрьме, будет оплачено в двойном размере.

Невзирая на то, что Дэнни мог или не мог хотеть делать, «коричневые костюмы» настаивали на том, что он не поедет в Лагос, чтобы заниматься газетой. Они обещали это своим приятелям из британского министерства по делам колоний и должны сдержать свое слово. Когда Дэнни пригрозил, что обратится к друзьям из New York Timesи поднимет вокруг этой истории большой шум, они попробовали другой подход.

– Мистер Холперин, если бы вы могли работать в любой газете в любом городе мира, то какую бы выбрали?

– Думаю, что в идеальном мире я бы жил на Левом берегу ^[161]и писал о джазе для парижского издания New York Herald Tribune.

Один из «коричневых костюмов» покинул офис без окон в аэропорту Айдлуайлд ^[162], в котором происходил разговор, и сделал несколько телефонных звонков. В воздухе повисло ожидание. Раздался чей-то ответный звонок. «Коричневый костюм» ушел и вернулся с билетом первого класса на следующий парижский рейс Pan Am. Ана следующей неделе Дэнни начал работу в New York Herald Tribune.Во всяком случае, так он рассказывал, и делал это очень хорошо.

На протяжении многих лет я встречал разных членов карасса ^[163]Дэнни. Я всегда мог опознать их по старомодному хипстерскому жаргону; «Слушай, детка, врубаешься?». Достаточно было лишь услышать это урбанистически гнусавое и манерное растягивание слов из притягательного своей архаичностью словаря битников, чтобы я спросил: «А вы случайно не знаете Дэнни Холперина?» И, скажем, Алан Дуглас – тот, что продюсировал последние сессии звукозаписи Джими Хендрикса, или Марвин Уорт, который раньше был менеджером Ленни Брюса, говорил: «Дэнни? Конечно я знаю Дэнни, чувак! Да мы же с ним в пятидесятых в Париже частенько нюхали кокаин вместе с Чарли Паркером (Джанго Рейнхардтом, Бадом Пауэллом)».

Дэнни был среднего роста, с оливковой кожей, голова его была почти полностью лишена волос и напоминала наконечник стенобитного тарана. Чуткие глаза художника были неловко расположены на лице, где главенствовала выдающаяся вперед челюсть и вызывающая нижняя губа. Быстрым широким шагом шел он по Сохо – на плечах кашемировое пальто, ногами в безупречной обуви осторожно перепрыгивает через лужи, мусор и собачье дерьмо. Дэнни имел обыкновение резко дергать руками, чтобы задравшиеся рукава пиджака снова закрыли манжеты на нужную длину, одновременно крутя шеей, словно герой фильма-нуар пятидесятых (так делал Джордж Си Скотт в фильме «Мошенник»). Он непрерывно курил сигареты «житан» ^[164], а его наркотики всегда были высочайшего качества. Когда он уходил, то похлопывал по щеке того, с кем прощался, говоря: «Веди себя хорошо, детка, завтра увидимся».

Дэнни выполнил свой контракт на создание графического дизайна для фармацевтической компании, приложив минимальные усилия. Это освободило его для работы над обложками джазовых пластинок и размещения рекламы для фирм Blue Noteи Elektra.Кроме того, Холперин обустроил офис Track Recordsна Олд-Комптон-стрит, где член его карасса был неактивным компаньоном ^[165](карманы этого человека были гораздо глубже, чем у Тода). Звали его Пит Кэмрон, он был менеджером Modem Jazz Quartet,и в то время, когда на джазе можно было заработать деньги, его дела шли очень хорошо. Также он приглядывал за Теренсом Стемпом, бывшим в британском кинематографе парнем-мечтой для всех девушек, немного занимался финансированием кинопроизводства и был владельцем изысканной квартиры в Найтсбридже. Пит Кэмрон был впечатляющим «серым кардиналом».

Дэнни представил меня брату Теренса – Крису и другому партнеру по фирме Track– Киту Ламберту. Крис Стемп был язвительным кокни, всегда быстро переходящим к сути вопроса. Кит был сыном композитора тридцатых годов Константа Ламберта; ранимым гомосексуалистом, блистательным, пьющим, непостоянным, своеобразным, трагичным… О нем уже написаны целые тома, поэтому продолжать нет смысла. При поддержке Кэмрона Ламберт и Стемп создали замечательную машину для того, чтобы сделать The Whoмеждународными суперзвездами. Они вдохновили группу на создание Tommy– альбома, турне и фильма, но когда пришел большой успех, не смогли совладать с собой. Излишества погубили их карьеры – Крис сейчас тихо живет на Лонг-Айленде, а Кит, погрузившись в бред, вызванный наркотиками и алкоголем, умер в 1981-м.

Ламберту и Стемпу нравились плакаты для UFO,и они думали, что на них можно заработать. Они не сомневались, что контракт с фирмой Polydorна распростанение их продукции может быть расширен, с тем чтобы включить в него и продажу плакатов в пластиночных магазинах по всему миру. Fairport Conventionим тоже нравились и, кажется, нравился я сам. Фирма Trackрасширялась, поэтому нужно было вернуть обратно то офисное пространство, которое занимал Дэнни. Тогда был сделан ловкий ход – мне выдали немного денег фирлш Polydorв качестве аванса за плакаты и фолк-рок. Фирма Witchseasonпотратила их, чтобы снять офис на Шарлот-стрит, где Дэнни занял заднюю комнату под свои графические дела.

Казалось, это было изящное использование взаимных интересов, но в свете триумфа The Whoв Монтерее, выпуск сингла Fairport Conventionбыл едва замечен. Кроме того, мысль о том, что им нужно распространять что-то, что не приходит в картонном конверте размером 12 на 12 дюймов, ставила служащих Polydorв тупик. При этом Кит и Крис исчезли где-то в мексиканских джунглях, чтобы отпраздновать свой американский триумф употреблением пейота и грибов, и были вне досягаемости в течение месяца. Тогда я прикрыл плакатное предприятие и перевел fairport Conventionна фирму Polydorк Шмольци, чтобы выпустить альбом там Хорст не создал для меня собственную фирму, как для Кита с Крисом или Роберта Стигвуда, но предоставил право помещать нащ логотип с ведьмой верхом на помеле рядом с логотипом Polydor,контроль над маркетингом и продвижением наших пластинок, щедрые бюджеты и полную свободу действий при подписании артистов. Казалось, что все в этом мире идет хорошо: не успел накрыться UFO,как у меня уже был офис в Вест-Энде и продюсерский контракт с крупной компанией грамзаписи.

Но каким бы свободным ни был поводок, на котором руководители Polydorдержали Хорста, в один прекрасный день он натянулся и потащил его обратно в штаб-квартиру фирмы в Гамбурге. Начав с нуля, за два года, проведенных в Лондоне, Хорст завладел двенадцатью процентами английского внутреннего рынка и подписал очень прибыльных артистов. Но, возможно, он слишком увлекался ночной жизнью. Что было еще более не по-немецки, он расходовал прибыль на пышные рекламные кампании и новые проекты, вроде моего собственного. Пришло время, когда стерлинговая чековая книжка должна была оказаться в более воздержанных руках, чтобы в соответствии со стародавней (а сейчас повсеместно распространенной) корпоративной фантазией попытаться сократить издержки, контролируя поступления. Когда Хорст уехал, каждый месяц мои счета за студию оплачивались, деньги на накладные расходы выдавались, но контракт по-прежнему еще только предстояло подписать.

Я продвинулся до середины в работе над альбомом, когда мне представили окончательный вариант. От всей той свободы действий, которую обещал мне Хорст, ни осталось и следа. Документ был составлен вполне традиционно: все права достались крупной компании, а обязанности – мелкой. Я решил поехать в Гамбург и отстоять свои интересы с помощью Хорста, поскольку от бюрократов, которые ею заменили, я ничего не мог добиться. Я понимал, что шансов не много, но у меня была еще одна, скрытая причина для такой поездки. Предыдущим летом в Гайд-парке на митинге в поддержку легализации марихуаны я повстречался с одной немецкой парой. Уве Неттельбек был журналистом, писавшим материал о лондонском Подполье для газеты Die Zeit.Его жена Петра, сидевшая в инвалидном кресле-каталке, к которому она оказалась прикованной после того, как упала и сломала позвоночник семью годами ранее, была ошеломительно красива. Я пригласил их провести вечер вместе, и мы отправились в Speakeasy,клуб в полуподвальном помещении. Он закрывался позже других, и в нем разрешалось подавать спиртные напитки позже установленного времени, поэтому там торчал весь поп-Лондон. Наверху лестницы Уве вынул жену из кресла и передал ее мне со словами: «Ты бери Петру, а я возьму коляску».

От верхней ступеньки до нижней я шел как завороженный. И кажется, я такой был не один. Уже после того, как она получила увечье, Петра стала ведущей на немецком телевидении, рассказывающей телезрителям программу вечера, читающей сводки новостей и представляющей телешоу. За те два года, что она провела в этой роли, в нее влюбилась вся страна. Потом она встретила Уве, вышла за него замуж, ушла с телевидения, стала фотографом и родила двух дочерей. С моей точки зрения, пара была очаровательной; они пригласили меня приехать в гости, и вот теперь я решил поймать их на слове.

Я привез с собой пленку с начерно сведенными вариантами песен, над которыми работал Я собирался проиграть их Хорсту в надежде, что это вдохновит его заступиться за меня перед своими хозяевами. Там было несколько записей Fairport Convention,показывающих, насколько группа изменилась с приходом Сэнди Денни, и кое-какие песни одного неизвестного молодого певца, которого я только начал записывать. Той зимой Fairport Conventionприняли участие в проходившем в Roundhouseконцерте-марафоне против вьетнамской войны. Последствия решения Эшли Хатчингса остаться, когда все остальные ушли, можно видеть и по сей день. В три часа утра он услышал молодого певца по имени Ник Дрейк. Несколько дней спустя Эшли вручил мне номер его телефона, сказав: «Ты должен позвонить этому парню, он очень интересный».

Хорст взял меня с собой на обед у озера, а потом мы слушали пленку. Ему понравились записи Fairport Convention,и он был под впечатлением от Ника, но был бессилен мне помочь. Я посмотрел на часы и сказал, что через десять минут мне нужно быть внизу, чтобы встретить машину, которая должна меня забрать.

– Не глупи. Сядь, выпей, они ведь могут позвонить.

Я встал и пожал ему руку. Я должен был быть внизу.

Хорст требовал, чтобы я объяснил почему.

– Потому что тот человек, который за мной заехал, не может выйти из машины и дойти до дежурного администратора, чтобы спросить меня.

– О чем это ты? Кого это ты такого знаешь в Гамбурге, кто не может выйти из автомобиля?

Для Хорста это был судьбоносный момент. Когда я сказал ему, кто заехал за мной в своем «фольксвагене» с ручным управлением, он был поражен:

– Ты знаешь Петру Неттельбек?!

Когда я представил их друг другу на подъездной дорожке перед зданием, Хорст вел себя как стеснительный подросток. Он пригласил ее и Уве быть его гостями на концерте Фрэнка Заппы на следующей неделе, предложив им лучшие места. В доме Уве и Петры, построенном по их собственному проекту в Люнебург Хит, я провел великолепные выходные. Я курил забористую травку на покрытой газоном крыше, наслаждался парадом замечательных блюд (первым из череды, растянувшейся на четыре десятилетия) за их столом, общался с их умными и красивыми дочерьми.

Знакомство с Неттельбеками делало Хорста вхожим в тот богемный мир, которого ему так не хватало после изгнания из Лондона. Уве и Петра были в центре радикальной жизни Германии, в политическом и культурном смысле. Хорст засыпал их приглашениями и ездил к ним за город. Вскоре Уве получил продюсерский контракт с фирмой Polydor,и вел свои дела с такой выдержкой, будто бы имел здесь большой опыт. Он создавал прекрасные пластинки, записывая группы, которые навсегда изменили лицо немецкой музыки: Faustи Slapp Happy.Об обеих написано бесконечно много в журналах для коллекционеров и специалистов, и к их пластинкам (в особенности к выпущенному на прозрачном виниле первому альбому Faust)сейчас относятся как к золотому песку. Но в то время пластинки этих двух групп практически не продавались. Хорст продолжал тратить на них деньги впустую, пока руководство фирмы Polydorне произвело окончательный подсчет. Меньше чем через три года с того момента, когда я познакомил его с Петрой, Хорст Шмольци остался без работы.

Возможно, это рассказ о кисмете ^[166], но он не из разряда печальных. Хорст основал независимую фирму и приобрел права на певца по имени Роджер Уиттакер. Этот певец начал выдавать одну за другой успешные пластинки, которые на протяжении семидесятых разошлись миллионными тиражами. Джими Хендриксом он не был – больше напоминал Берла Айвза ^[167]– но принес Хорсту целое состояние.

Когда я вернулся в Лондон, меня поджидал мой собственный момент кисмет. Занимаясь сведением альбома What We Did On Our Holidays,я пытался сосредоточиться на музыке и не беспокоиться из-за отношений с Polydor,но это было нелегко. Я ненавидел новых представителей фирмы и контракт, который они лше навязывали. Непокрытые авансы в сумме составляли более 10000 фунтов стерлингов – внушительная сумма для 1968 года, в особенности если у вас нет хитов. Как-то раз я приехал в студию Morgan Studiosна записи и, входя в здание, прошмыгнул мимо кого-то выходящего. Мы оба остановились: «Вы не Джо Бойд?» – «А вы не Крис Блэкуэлл?»