Текст книги "Когда герои падают (ЛП)"

Автор книги: Джиана Дарлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Мой рот наполнился слюной.

Ошеломленная, растерянная, ужасно возбужденная, я снова подняла глаза на Данте.

Я не знала, что найду, как он отреагирует, но почему-то осознание того, что горело в этих угольно-темных глазах, не было тем, чего я ожидала.

Медленно, со знанием дела, он откинулся в кресле и снова широко раздвинул покрытые легким пушком бедра.

Я сглотнула, застыв под его взглядом, как олень перед волком.

Когда он снова обхватил ладонью свой набухший ствол, мы оба застонали: я легким звуком, а он гулким рыком. Мой взгляд двигался по его длине в такт его крепкой хватке, наблюдая, как он сжимает плоть крепко, почти с силой, каждый раз, когда проходит над головкой. Все эти напряженные мышцы сжимались и дергались, когда наслаждение проникало в него, когда оно вырывалось с шипением сквозь стиснутые зубы.

Он работал быстрее, невероятно сильно, вбивая в свой кулак длинные, жестокие удары.

Отдаленно я осознавала собственное возбуждение, мокрая влага просачивалась на подкладку шелковых шорт, ползла по внутренней стороне правого бедра. Но в тот момент, в этом вибрирующем, мягко освещенном желтым светом пространстве, между нами, ничто не имело значения, кроме удовольствия Данте.

Невозможно было не задаться вопросом, каков будет этот огромный член в моей маленькой руке с тонкими пальцами. Какова на вкус жидкость, непрерывно вытекающая из его головки, соленая, мускусная или сладкая. Смогу ли я заставить его дрожать и стонать так, как он смотрел, как я наблюдаю за тем, как он трахает себя. Если бы я могла поместить хотя бы половину этого широкого ствола в свой довольно нетренированный рот.

Такие грязные, сальные мысли, о которых я никогда не позволяла себе думать, и все они были вызваны видом этого большого, красивого зверя-мужчины, бьющего своим членом в такт моим задыхающимся вдохам.

Я не думала, что что-то могло оторвать меня от этого момента, от начавшегося сексуального пробуждения в нутре, когда я получала больше удовольствия от простого наблюдения за мужчиной, чем когда-либо от сна с ним. Ни кто-то, кто вмешается в мой вуайеризм [85]85
  Вуайеризмом считается тайное подсматривание за интимными действиями других людей, будь то половой акт, переодевание, или справление нужды


[Закрыть], ни звонок моего телефона, сигнал пожарной сигнализации.

Я была прикована к месту из-за темных черных взглядов Данте, пронизывающих чрево моих желаний, и вида его секса, покрытого маслом, бьющим сквозь его тяжелый кулак.

Когда его дыхание стало резким, грудь вздымалась, как подушки, а спина слегка выгнулась, будто все в нем сжалось вокруг его набухающего члена, я действительно затаила дыхание, ожидая неизбежной кульминации, которая потрясет нас обоих.

Я резко вдохнула сквозь зубы, когда его шея напряглась, темп стал неустойчивым, и он воскликнул:

– Елена!

За секунду до оргазма.

Его член дернулся в последний раз в этом крепком захвате, сперма потекла по его кубикам пресса, скользнула по впадинам между ними, поднялась на грудь и брызнула на серебряный крест, спрятанный в волосах. Он кончал почти бесконечно, так много спермы было на его груди, животе и бедрах, даже капало с его пальцев, когда он ослабил хватку на своем размягчающемся органе. Вид всего семени был глубоко эротичным, буквально аппетитным. Я не могла поверить своей собственной реакции на это, впервые в жизни подумав, что могу понять фетишизм, если таковой существует.

От вида Данте, крупнокостного и мускулистого, обмякшего от удовольствия в этом кресле, покрытом его собственными выделениями.

Я сглотнула, потеряв голову и равновесие. В тот момент я даже не была уверена, кто я, потому что Елена, которую я знала, никогда бы не стояла в дверях и не наблюдала за интимным проявлением мужского удовольствия, будто это было ее право смотреть и ее право владеть.

Я вздрогнула, когда Данте начал приводить себя в порядок, глубоко дыша в процессе восстановления, когда он использовал полотенце для рук, вытирая большую часть спермы. Даже это взбудоражило меня, отдельный пульс бился как церемониальный барабан между бедер.

Когда он встал, я почти убежала, как олень, пойманный в саду, но в его выражении лица был приказ, который держал меня в своем плену, пока он приближался. Только когда он подошел к двери, между его обнаженным телом и моим одетым осталось меньше метра, и только угол открытой двери толщиной в полметра скрывал от моего взгляда его размякший член, он перестал преследовать меня.

Затем, не отрывая взгляда от меня, он провел одной рукой по своей груди, большой палец погрузился в остывающую полоску спермы, которую он пропустил, когда вытирался.

Мое сердце билось так сильно, что ребра болели от удара, когда он медленно поднес его к моим губам и размазал мельчайшую капельку по рту, пятнышко, как блеск для губ. Неосознанно мои губы приоткрылись, но он уже убирал руку обратно в дверь, медленно, но уверенно закрывая ее.

– Sogni d'oro, – пробормотал он перед тем, как закрыть дверь перед моим лицом с легкой тайной улыбкой. – Желаю сладких снов обо мне, Елена.

Как только я осталась одна в темном коридоре, мой язык высунулся изо рта, чтобы коснуться соленого пятна на губах. Аромат соли и мускуса взорвался на вкусовых рецепторах, более восхитительный из-за близости присутствия Данте во рту, чем из-за истинного вкуса.

Я побрела обратно к кровати на шатающихся ногах, как пьяная, натыкаясь на столы, спотыкаясь на лестнице, ведущей в комнату. Я была под кайфом от дыма нашей встречи, от затянувшегося океанского вкуса его на кончике моего языка.

Моя кожа была напряженной и горячей. Даже серый шелковый топ и шортики были слишком велики для воспаленной плоти. Впервые в жизни я разделась догола и скользнула в постель, почти дрожа от острой тоски, которая жгла меня.

Я хотела его.

Я зажмурила глаза, словно вид его не был заклеймен на внутренней стороне моих век, нарисован на стенах моего черепа, как грубое граффити.

Я хотела его так, как никогда не хотела ничего, даже собственной сексуальной разрядки, и разве это не было откровением само по себе.

Завтра мне предстояла операция, которая, надеюсь, навсегда изменит мою жизнь, доведет до точки кипения тот похотливый пыл, который бурлил у меня под кожей.

Я прибывала в восторге от операции с тех пор, как Моника сказала мне, что это возможно, но теперь, после самого интенсивного и позитивного сексуального опыта в моей жизни, я была почти в предвкушении от возбуждения.

Что мог бы сделать Данте с этими властными руками на мне?

Если кто и мог взять в руки мое сломанное и только что исцеленное тело и заставить его петь, так это мафиози, которого я не должна, не могла иметь. Единственный мужчина, которого я когда-либо хотела с таким физическим рвением, и единственный мужчина, которого я действительно не могла позволить себе хотеть.

Глава 18
Елена

Утро четверга выдалось мрачным и серым, а по окнам снаружи стучало стаккато [86]86
  Стакка́то – музыкальный штрих, предписывающий исполнять звуки отрывисто, отделяя один от другого паузами


[Закрыть] дождя.

Я наслаждалась жалкой обманчивостью погоды, готовясь к операции. После вчерашнего безумно странного зрелища я оказалась такой же ворчливой, как Якопо, и страдающей от одинокой меланхолии.

Я не сказала никому в семье, что мне предстоит операция, кроме Козимы, но и тогда я не называла ей дату.

Не то чтобы я смущалась, но признание того, что у меня проблемы с репродуктивной функцией, не говоря уже об аноргазмии, было уязвимым, и я не хотела объяснять это кому-то больше, чем необходимо. Я даже маме не сказала, потому что не сообщила ей, что временно живу с Данте.

Так что, в то утро я быстро собралась и оделась, чтобы поймать такси до частной клиники Моники. Стая тревожных и взволнованных птиц порхала в моем животе при мысли, что меня могут вылечить за двадцать четыре часа.

Я уже почти вышла за дверь, когда Данте позвал меня из кухни.

Все во мне хотело избежать его и смущения от того, что меня обвинили в вуайеризме накануне, но я знала, что в конце концов нам придется пообщаться, поскольку я была его адвокатом и вынужденной соседкой по комнате.

Поэтому я глубоко вздохнула, приказала себе перестать вести себя как стыдливая школьница и вошла в гостиную.

– Поздновато ты сегодня стартовала, – заметил он с островка, где сидел на табурете, попивая эспрессо и читая «Il Corriere», популярную итальянскую газету.

Меня поразило, как он мог сидеть с таким спокойным и невозмутимым видом, когда я видела его в самом уязвимом состоянии прошлой ночью, голого и покрытого брызгами собственной спермы, как картина Поллока. Но разве не это было частью его привлекательности? Данте не испытывал стыда, не прятался и не терпел дураков. Если бы я хотела смутиться, я могла бы, но это не повлияло бы на его восприятие того, что он, несомненно, считал естественным занятием.

То, что я могла восхищаться им, уважать его даже больше, чем до этого случая, было настолько же возмутительно, насколько и правильно.

С самого начала Данте заметил мои рыжие волосы и повернулся ко мне, как бык, намереваясь разрушить все баррикады, между нами, в своем стремлении добраться до меня. Меня до сих пор знобило от мысли, что он может захотеть сделать, когда и если ему это удастся, но этот холодок был лишь прохладным ветерком по сравнению с огненной бурей желания, которая охватывала меня в последнее время всякий раз, когда мы оказывались в одном пространстве.

Я колебалась, нервно поглаживая рукой свою кашемировую водолазку.

– У меня назначена встреча, о которой я тебе говорила.

Он нахмурил брови, и я почувствовала, как он красив, как мне не хватало вида его широкого, красивого лица, пока я избегала его последнюю неделю. На нем тоже была черная водолазка, плотно облегающая все его рельефные мышцы, подчеркивающая бездонную черноту его глаз и волос, так что он выглядел не иначе как зловеще.

Я тут же вернулась к тому, как наблюдала за ним обнаженным и возбужденным в его кабинете. Мускулы обнажились перед моими глазами, напрягаясь и подпрыгивая в такт ощущениям, которые он извергал из своего члена.

По мне пробежала дрожь.

Данте заметил это и, казалось, собирался прокомментировать, но потом снова нахмурился. Вместо этого он потряс меня, предложив:

– Давай я отвезу тебя.

– Нет, – чуть не огрызнулась я, направляясь обратно в прихожую. Это последнее, в чем я нуждалась – чтобы этот невероятно мужественный мужчина знал, что я даже не могу кончить, как нормальная женщина. – Нет, я возьму такси. Нет необходимости срываться с места.

– Это же операция, не так ли? Разве за тобой не должен кто-то заехать, когда ты закончишь?

– попросила друга привезти меня обратно, – объяснила я.

– Он знает, что ты останешься здесь?

– Я ему доверяю.

И я доверяла. Бо никогда не причинит мне вреда, а людей, которым я доверяю, можно пересчитать по пальцам одной руки, так что это о чем-то говорило.

– Если я тебе нужен, ты мне звонишь, si [87]87
  да


[Закрыть]? – потребовал Данте, все еще хмурясь. – Мне это не нравится. Ты должна рассказать мне, что именно тебе делают, чтобы я мог быть готов заботиться о тебе.

Из меня вырвался резкий смех, мое вчерашнее унижение было перечеркнуто мрачным юмором и гордым одиночеством.

– Мне не нужен присмотр, и я с трудом могу представить тебя в роли няньки. Не беспокойся обо мне, Данте. Со мной все будет в порядке. Я всегда в порядке. А сейчас мне нужно спешить, всего хорошего.

Я выскользнула из комнаты, прежде чем он успел запротестовать, поймав его приглушенное:

– Только она могла надеть каблуки на операцию, – а затем крикнул: – In boca al lupa![88]88
  это итальянская идиома, произнося которую итальянцы желают друг другу удачи. В русском языке аналогом является выражение «Ни пуха, ни пера»


[Закрыть], – прежде чем войти в лифт.

Удачи. Буквально переводится как «В пасть к Волку.»

Мне потребовалось мгновение, чтобы решить, благодарна ли я или раздражена тем, что он не стал допытываться у меня, как он мастурбирует, но в итоге я остановилась на благодарности. У меня были более важные вещи, на которых стоило сосредоточиться, даже если мои мысли возвращались к тем скандальным образам, как жесткая хватка к мокрому мылу. Пока такси пробиралось сквозь утренние пробки к месту назначения, мои нервы начали разъедать все остальные мысли в голове.

Когда мы подъехали к обочине, я уже нервничала, ладони сильно вспотели, пока я оплачивала проезд и заходила в здание к Монике. К тому времени как я добралась до ее этажа, мой лоб был холодным от обильного пота, и когда Моника вышла поприветствовать меня, она нахмурилась.

– Нервничаешь? – мягко спросила она, взяв меня за руку, проводя в отдельную палату ожидания. – Для этого нет причин, Елена. Я делала эти процедуры сотни раз. В конце концов, я лучшая в городе.

Я слабо рассмеялась, как она и хотела, прошла за ней в палату и села в глубокое замшевое кресло, ожидавшее меня.

– Я не сомневаюсь в тебе. Я не нервничаю из-за операции, правда. Только о том, что это даст впоследствии.

– Ах, – отметила она, мудрено кивая, пока рассматривала мою карту. – Я понимаю. У тебя назначена встреча с доктором Марсденом после восстановления?

Я кивнула, хотя и не думала, что мой психотерапевт способен помочь мне справиться с десятилетиями сексуальных травм и шрамов.

– Ты сильная и смелая, Елена. Я вижу очень приятные и страстные вещи в твоем будущем, – сказала она с широкой улыбкой. – Я попрошу медсестру зайти и все тебе объяснить. Пожалуйста, переоденься в это белье и халат. Увидимся в операционной.

Храбрость.

Это слово эхом отдавалось в голове, напоминая о благословении Данте на то, чтобы я была храброй с ним.

Coraggio.

Я натянуто улыбнулась своему врачу и подруге, когда она уходила, и постаралась дышать глубже.

Но я не могла перестать думать о Данте и его непристойном предложении.

Если операция сработает, я смогу испытать такое удовольствие, какого никогда не испытывала раньше, даже с Даниэлом, который, как я знала, был хорошим и щедрым любовником.

Если Данте смог зажечь мое ледяное тело одним лишь прикосновением своих губ к моей точке пульса, то что бы он заставил меня почувствовать, прикоснувшись этими губами к другим частям моего тела?

Я думала об этом всю процедуру регистрации у медсестры и потом, пока шла за ней по коридору в операционную.

Я пришла к неизбежному выводу, что Данте будет галантным любовником, с удовольствием, отдающимся моему наслаждению, как он, казалось, с особой силой отдавался всему, что делал, но это не уменьшало риска.

Того факта, что я могу потерять работу.

Хотя это может произойти и от просто проживания с ним, прошептал дьявол на моем плече. Так не стоит ли мне оправдать этот риск и получить от него что-то большее?

Нет, это другая угроза, та, которую я не смогла проигнорировать той ночью в кабинете Данте, прижатая к полке с книгами его рукой на моей шее и его огромным телом спереди.

Угроза моему сердцу.

После трагедии с Кристофером и Дэниелом у меня больше не было ничего, что я могла бы отдать. Я прошла через многое, что решила отключить чувства. Годами я хранила свое сердце черным, губы красными, а характер ледяным.

Мне никто не был нужен, чтобы быть полноценной, и я никому не доверяла.

Поэтому было смешно думать о том, чтобы изменить что-то из этого ради такого человека, как Данте.

Человека, обвиняемого в убийстве, который может провести за решеткой от двадцати пяти лет до пожизненного срока, если я не выполню свою работу в полной мере.

Я не могла доверить мафиози ни свою жизнь, ни свое счастье.

Сделать это было равносильно самоубийству.

Так почему я втайне жаждала этого и почему эта жажда казалась мне преступлением, которое я совершала против самой себя?

– Когда ты проснешься, Елена, ты станешь новой женщиной, – пообещала Моника, когда анестезиолог поднес маску к моему рту и велел глубоко дышать.

Я хотела поспорить с ней, но наркоз уже погружал меня в сон.

Я хотела сказать ей, что счастлива с той женщиной, которой была, и ужасно боюсь стать кем-то другим.

Но потом я потеряла сознание, и когда очнулась, моей первой мыслью был мафиози с глазами, похожими на бархатно-черное нью-йоркское небо.

Глава 19
Данте

Я был на совещании с тремя своими капитанами, когда Марко появился в дверях моего кабинета и вздернул подбородок.

Елена вернулась.

Желание немедленно отправиться к ней было на удивление сильным, но я подавил его железной волей, с которой родился британцем, а затем воспитал в себе капо.

Ей понадобится место, чтобы устроиться, и я уже попросил Бэмби сменить постельное белье, положить коробку салфеток, бутылку воды и несколько соленых крекеров у ее кровати на всякий случай. Она будет в порядке, пока я не закончу дела.

– Это сработало, – сказал Гаэтан с широкой ухмылкой. – Слышал по виноградной лозе, что Мур и Келли поссорились из-за того, что Елена осталась с тобой. Очевидно, у figlio di puttana[89]89
  сукиного сына


[Закрыть] есть какое-то сердце, потому что он прямо отказался делать что-либо, что могло бы навредить его драгоценной дочери.

– Ты собираешься причинить ей боль, если он переступит черту? – спросил Джо, нетерпеливо наклоняясь вперед.

Тот, кто сказал, что женщины ужасные сплетницы, явно никогда не встречал итальянца.

Какие бы планы я ни строил в отношении Елены, они были связаны скорее с удовольствием, чем с болью, но Джо Лоди не нужно было об этом знать.

Так же, как Елене не нужно было знать, что я заставил ее переехать к себе, отчасти для того, чтобы ее мудак-отец отказался от нашей операции. Это была рискованная ставка, поскольку я сомневался, что у этого человека есть сердце, даже в отношении своих дочерей, учитывая, что он продал Козиму в рабство, чтобы оплатить свои игровые долги перед итальянской Каморрой, но попробовать стоило.

Мне нравилось, когда это окупалось.

Я вскинул бровь на Джо, наблюдая, как он слегка сдулся под моим холодным взглядом.

– Нет, Джо, я не собираюсь бить женщину, которая гостит в моем доме только потому, что ее отец pezzo di Merda [90]90
  кусок дерьма


[Закрыть] . Я не доверяю этим ирландским ублюдкам, поэтому мы сохраняем бдительность, но теперь у нас есть кое-что на них, поэтому надеюсь, что мы сможем сосредоточиться на проблеме ди Карло.

– Мейсон Мэтлок переведен в безопасное место, как ты и просил, – пообещал Энцо. – Он будет оставаться там под наблюдением, пока ты не скажешь.

Я кивнул.

– Хорошо, хотя у меня такое чувство, что этот сломанный ублюдок рассказал нам все, что знает. Теперь мы знаем, что у ди Карло назревает гражданская война за лидерство между братьями ди Карло и младшим боссом Джузеппе, Итало Фалетти, и мы можем использовать это в наших интересах.

Иррационально я хотел, чтобы Гидеоне ди Карло и его старший брат Агостино умерли ужасной смертью только за то, что подобрались к Елене, но я знал, что если я собираюсь поддержать кого-то в этой гонке, то это должен быть младший ди Карло.

На задворках сознания, когда я отвлекся от бесчисленных проблем, стоящих передо мной, появилась одна идея. Решение вражды, которую Джузеппе начал с нами и ирландская проблема, даже тот раздражающий факт, что другие главы пяти семейств в Комиссии все еще не принимали меня как одного из своих.

Могу ли я уничтожить их всех одним махом с помощью одной взрывоопасной идеи?

Все еще было слишком неясно, чтобы говорить об этом вслух, но если все сложится удачно, включая некую ледяную рыжую голову в комнате наверху, я смогу выйти из этого суда с большей властью, чем была до него.

Я усмехнулся своим людям, решив привести колеса в движение. В моей операции был крот, факт, который я не скоро забуду, но, надеюсь, эта схема выведет их на чистую воду.

– Энцо, – приказал я, – Пусть Виолетта Мэтлок будет рядом и достанет для меня информацию о Каэлиане Аккарди.

– Сын босса Ндрангеты [91]91
  Ндра́нгета – крупная итальянская организованная преступная группировка, происходящая из Калабрии – самой бедной провинции Италии


[Закрыть]? – спросил он.

Гаэтан ударил его по затылку.

– Просто делай то, что говорит босс, оцепеневший череп.

Энцо поморщился, затем отлучился, чтобы позвонить в дальний конец кабинета.

– О чем думаешь, Ди? – спросил Фрэнки с журнального столика в центре кабинета, где он устроился.

Улыбка, овладевшая моим лицом, была смертоносной, как оружие.

– Думаю, пришло время немного встряхнуться. Эти ублюдки думают, что это их мир только потому, что они родились на американской земле. Давайте покажем им, каково это умереть по-нашему.

Она спала, когда я наконец нашел время проведать ее. Я чуть не рассмеялся, увидев, как она лежит на бледно-серой кровати с черной шелковой маской на глазах и черными поролоновыми затычками в ушах. Только Елена Ломбарди могла выглядеть так, словно готовилась к войне, чтобы просто вздремнуть.

Но нельзя было отрицать, что во сне она выглядела изысканно, ее классические черты лица стали мягче в спокойном состоянии, губы были розовым без обычной помады. Мне захотелось наклониться, чтобы насладиться ею, исследуя мелкие белые зубы под губами в форме бантика, скользя языком по её губам, пробуя её сны.

Я задался вопросом с яростным приливом одержимости, от которого у меня чуть не перехватило дыхание, не снился ли ей я. Не было никаких сомнений в том, что она испытывала сильное возбуждение, наблюдая, как я дрочу в своем кабинете прошлой ночью. Это было видно по румянцу, который я уловил, несмотря на то, что она была скрыта в тени коридора, по тому, как ее губы расцвели, словно роза, готовая к опылению, по ее резкому дыханию. Она была чертовски очарована мной и своей реакцией на меня, почти напугана и потрясена трещащей химией, между нами.

Было чертовски приятно осознавать, что я могу оказать такое воздействие на женщину, которая явно никогда не пользовалась силой своей сексуальности. Мой обычный железный контроль сейчас был в лучшем случае неустойчивым, зная, что под этим великолепным, воспитанным обликом скрывается сердце распутницы, отчаянно нуждающейся в мужчине, который показал бы ей, как ориентироваться в мире удовольствий и гедонизма[92]92
  гедонизм – этическое учение, утверждающее наслаждение как высшее благо и цель жизни


[Закрыть].

Я страстно желал разбудить ее, чтобы увидеть, как эти холодное океанские серые глаза смотрят на меня, чтобы проверить край ее языка на моем и узнать, был ли он таким же острым, как ее слова, или мягким, как нежное сердце, которое она так тщательно оберегала.

Я хотел ее, и она будет моей, но Елена требовала противоречивого сочетания силы и осторожности, мое соблазнение было сложным хождением по канату, которое могло сорваться при малейшей провокации. А я все больше и больше не хотел провалиться.

Я придвинулся ближе к ее кровати, чтобы убрать с ее лица густую прядь темно-рыжих волос, пропуская шелковистые пряди между пальцами. Не удержавшись, я наклонился, слегка целуя удивительно маленькую раковину ее уха.

Когда я отстранился, мой взгляд привлекли бумаги на тумбочке.

Я был любопытным человеком.

И преступником.

Не в моем характере отказывать себе во многом, и я обнаружил, что даже не пытался, когда потянулся за сложенными страницами и открыл их, чтобы прочитать. Я хотел знать, из-за чего Елена попала в больницу. Как хозяин, я считал, что это моя прерогатива знать, заботясь о ней наилучшим образом. Как капо, я считал, что это мое право знать все, что происходит под моей крышей с кем-то из моего окружения.

Я не был готов к тому, что скрывалось за аккуратно напечатанными словами.

Аноргазмия.

Кисты, миомы, бесплодие.

Я не мог оторвать взгляд от страницы, хотя знал, что переступаю черту, к которой Елена никогда бы не дала мне доступ.

Madonna Santa[93]93
  Святая Мадонна


[Закрыть], трудно было понять, какую жизнь прожила эта женщина за свои короткие двадцать семь лет.

Подонок-отец, постоянно в долгах перед мафией, нищета, в которой жили многие неапольские семьи, все ее братья и сестры, уехавшие на лучшие времена, пока она оставалась в адской дыре своей юности.

Затем новый мир, парень, которого она уважала, работа, ради которой она упорно трудилась.

Только для того, чтобы парень бросил ее ради ее гребаной сестры. Только для того, чтобы какой-то мудак-мафиози поставил под угрозу ее работу, заставив ее переехать к нему, потому что это соответствует его потребностям.

И это.

Проблемы с бесплодием и даже с простой способностью к оргазму.

Торе всегда говорил мне не судить кого-то, пока я не узнаю, через что он прошел, чтобы добраться до этого момента. Выжившие бывают разных форм и величин, и не все они выходят по ту сторону своей травмы сияющими и яркими, с надеждой и обновленным оптимизмом.

Некоторые из них были похожими на Елену, сломленные, а затем склеенные воедино благодаря решимости и стойкости духа.

Стоит ли удивляться, что мир считал эту женщину стервой?

После всего, через что ей пришлось пройти, было просто чудом, что она вообще улыбалась.

Я подумал о вечере с Авророй, когда Елена преобразилась на моих глазах. Это было похоже на то, как медведица, вышедшая из спячки, озлобленная и слегка агрессивная по отношению к внешнему миру, поворачивается к своему детенышу и вдруг становится такой теплой и любящей.

Улыбка, которой она одарила Аврору, то, как она заставила ее почувствовать себя сильной, просто дав ей игривое прозвище.

Именно в тот вечер я обнаружил истинную, нежную изнанку своего бойца и бесповоротно решил, что она должна стать моей.

Не только для того, чтобы владеть ею, потому что такой женщиной, как Елена, невозможно владеть, и это было частью ее мощного очарования.

Мне нужно было обладать ею, чтобы понять ее. Чтобы иметь привилегию разворачивать слой за слоем, пока я не доберусь до ее сердца. Когда-то я думал, что ее душа застыла насквозь, ледяной сосуд, используемый только для перекачки крови по телу, но теперь я начинал понимать правду.

В Елене Ломбарди было так много любви. Она была переполнена эмоциями, и не знала, как скрыть эту уязвимость от людей, если только за маской ледяного безразличия и холодного презрения. Она не столько не доверяла другим этот нежный, разбухший орган, сколько не доверяла себе, чтобы использовать его.

Какая чертова трагедия.

Я смотрел на ее спящее лицо, чувствуя, как мое собственное сердце смещается в груди, тектонические плиты моей жизни колеблются, чтобы вместить новое присутствие, которое я не собирался отпускать.

В тот момент я не думал ни о своей Семье, ни о своих обязанностях, ни о рисках, связанных с романом с моим адвокатом, женщиной, которая ненавидела многое из того, что я любил.

Я думал только о масштабах задачи, которую ставил перед собой, и о том, с каким рвением я отправлялся на ее решение.

Чтобы победить ее.

Потому что я решил точно так же, как я решил раскрыть убийство моей матери и спасти Козиму от ордена Диониса, что я покажу Елене Ломбарди, что значит жить и любить беззаботно.

И я бы сделал это, любя ее.

Для начала мне просто нужно обманом заставить ее опустить щиты на достаточно долгое время, чтобы я мог попробовать.