Текст книги "Дорогой, все будет по-моему!"

Автор книги: Джейн Фэллон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 24

Стефани жалела, что визит Полин и Джона в Лондон продлился так недолго. Посадив родителей в пятницу утром в такси, которое должно было отвезти их на вокзал Паддингтон, она подумала, что будет очень грустно, когда они перестанут быть ее свекром и свекровью. Обнимая Полин на прощание, она почувствовала, как к глазам подступают слезы. «Держись, – приказала она себе, – они все равно останутся дедом и бабушкой Финна, и ты сможешь видеться с ними не реже, чем раньше».

Полин находилась под впечатлением поездки в Линкольн и не могла нарадоваться, что Джеймс сумел провести с ними так много времени, несмотря на свою занятость. Стефани была немного разочарована, что свекровь не упомянула о симпатичной женщине – знакомой Джеймса, с которой они там встретились. Тогда она могла бы порасспрашивать Джеймса об этой женщине и заставить его попотеть. Она уже слышала от Кати подробный рассказ о том, как произошла эта встреча.

Финна эти два дня безбожно баловали, пичкали любовью и заботой. Он сумел уговорить бабушку и дедушку, чтобы они по пути домой из школы купили ему морскую свинку, которая теперь с надутым видом сидела в большой клетке, вынесенной в сад. Клетку принес Джеймс после того, как Стефани позвонила ему в панике и сказала, что свинка шастает по всей кухне. Финн назвал свинку немного прозаически – Дэвидом, в честь своего любимца Доктора Кто.

Джеймс вел себя безупречно, позволив родителям вволю предаваться воспоминаниям о своем детстве. Стефани хотелось, чтобы они погостили подольше. Каким-то образом в их присутствии атмосфера в доме ощутимо разрядилась. Ей было труднее общаться с Джеймсом, когда они оставались наедине. Он тоже казался уставшим и несколько подавленным – должно быть, начинало сказываться напряжение двойной жизни.

– Мы вовсе не обязаны облегчать ему жизнь, – сказала она Кати, когда они разговаривали по телефону утром в понедельник.

– Вот именно, – согласилась Кати.

К тому времени, как Джеймс вернулся домой в следующую среду, Стефани успела пробежаться по магазинам и купила джемпер с глубоким вырезом, снимок которого прислала ей Кати. «Всего за 9,99 фунта в «Нью лук»! – гласило сопроводительное послание. – Он стоит того». Расцветка была дикая – пурпурно-розовая, с каким-то непонятным абстрактным узором. Стефани подумала, что никогда не выбрала бы такую вещь при своем цвете волос, но джемпер невольно врезался в память, и Джеймс наверняка его запомнил. Эта идея пришла в голову Кати, и Стефани обрадовалась, что теперь и она активно принимает участие в реализации их плана, изыскивая способы позабавиться за счет Джеймса.

К его возвращению Стефани была уже дома. Она подбежала к двери, с нетерпением распахнула ее и лучезарно улыбнулась Джеймсу, словно он был монахом из обители Святого Бернарда, в снежную метель поспешившим к ней с фляжкой бренди. Ее энтузиазм немедленно отразился и на его лице – он явно был рад ее увидеть. Но тут она заметила, как его глаза скользнули вниз, и улыбка на мгновение сменилась замешательством. Стефани едва не расхохоталась, но вместо этого сама оглядела свой джемпер и сказала с невинным видом:

– Ну, как тебе нравится? Я его сегодня купила.

Побледневший Джеймс сумел промямлить:

– М-м-м… да, довольно мило.

Но она заметила, насколько вещица действует ему на нервы.

В пятницу она попросила его вернуться домой пораньше, потому что собиралась пойти с Наташей в паб. Обычно она только пропускала стаканчик вина на скорую руку после работы. Джеймс всегда начинал стонать, когда его просили посидеть с Финном.

– Я и так редко тебя вижу, – жаловался он, и Стефани обычно бывало приятно, что ему грустно лишний раз коротать вечер без нее. Теперь-то она понимала, что он просто-напросто не хочет препираться с Финном, убеждая его лечь спать вовремя.

Но в этот раз он согласился сразу и без жалоб.

Стефани в обществе Наташи отвела душу в пабе и вернулась домой в состоянии приятного опьянения и в самом великодушном настроении.

В субботу Финн был на седьмом небе от счастья – Джеймс встал рано и пошел с ним на задний двор сооружать домик для Дэвида. Они сделали клетку-шалаш из дощечек, а потом Джеймс повел сына в магазин стройматериалов, где они купили проволочную сетку для загона. Стефани слышала, как они оживленно что-то обсуждают во дворе. Как бы там ни было, но Финн обожал проводить время с отцом.

– Не забывай каждый день кормить его, менять воду и выпускать побегать, – наставлял Джеймс.

Стефани раздвинула планки жалюзи и посмотрела в окно. Финн жадно ловил каждое слово отца.

– И еще ты должен помнить, что Себастьян, если дать ему такую возможность, немедленно сожрет Дэвида!

Финн кивал с торжественным видом.

– И ты должен проверять перед сном, чтобы дверца домика была заперта, иначе ночью до него могут добраться лисицы.

Стефани вынесла им перекусить бутерброды и колу и наблюдала, как они едят, сидя рядышком на траве. В четыре часа она вышла посмотреть, как Дэвида торжественно пересаживают из клетки в его роскошное новое жилище, где он немедленно забился в угол с прежним, недовольным видом.

– Сегодня у меня был самый счастливый день, – сказал Финн, лежа в кровати, когда она подтыкала ему одеяло.

Стефани и Джеймс, сидя перед телевизором, распили бутылочку вина. Они оживленно беседовали и чувствовали себя по-семейному уютно. Но примерно в половине одиннадцатого он взял мобильник и вышел из комнаты.

Через несколько минут Стефани пришла эсэмэска: «Сказал, что ужинал в Воксхолле с Питером, Аби и их друзьями. Что была жуткая скукота».

– Я иду спать, – сказала Стефани, когда Джеймс вернулся в гостиную. – Спокойной ночи. И она вышла, не поцеловав его на ночь.

Утром в понедельник, когда Джеймс приехал в свою деревенскую ветлечебницу, его ожидало письмо следующего содержания:

«По имеющимся сведениям, выплаты налоговых пошлин в периоды 2006/2007 и 2007/2008 гг. производились Вами нерегулярно. Уведомляем Вас, что в ближайшие недели будет проведена полная ревизия Ваших бухгалтерских книг».

А ведь это работа Салли, в бешенстве подумал Джеймс. Вот чертова кукла! Теперь понятно, почему она так покорно приняла увольнение, – эта стерва просто сняла трубку и позвонила в налоговое управление! Ему не следовало афишировать тот факт, что он нередко берет плату наличными, он был слишком доверчив – понадеялся на лояльность сотрудников. Вот идиот! Но в провинции так поступают все – это всего лишь разновидность бартера. Если бы он брал с фермеров плату поросятами, все было бы законно. Только его холодильник не вместил бы все окорока и отбивные.

У него зашумело в голове. Только этого сейчас ему не хватало! Он схватил первое, что попалось под руку, и швырнул на стол, опрокинув чашку с кофе, который залил лежавшие там бумаги.

– Вот дерьмо! – крикнул он. – Дерьмо свинячье!

В этот момент в дверь вошла Салли, и он уже хотел наброситься на нее с бранью, но вплотную за ней следовала первая клиентка – Шарон Коллинз со своим престарелым колли Рексом, и Джеймс попытался сделать вид, что все в полном порядке и что возглас «Дерьмо свинячье!» и швыряние на стол рулона туалетной бумаги – обычный утренний ритуал всех ветеринаров.

– Простите, – растянул он губы в улыбке. – Вот, расплескал кофе!

Когда Шарон ушла, он немного успокоился, хотя и продолжал кипеть от злости. Докатилась страна – налоговики готовы, развесив уши, слушать каждого недовольного подчиненного! Что за порядки нынче пошли? Если у вас на кого-то зуб, так вы можете просто стукнуть на него властям и показать ему небо в алмазах! «Ну ничего, – решил он, – здесь будет всего лишь ее слово против моего, и к кому они скорее прислушаются?» Если только никто из фермеров не подтвердит ее слова – а он и представить не мог, что они подтвердят, ведь им самим это не сулит ничего хорошего.

– У тебя нет никаких оснований считать, что это как-то связано с Салли, – сказал Малкольм, когда Джеймс сообщил ему о письме. – Возможно, это даже никак не связано с тем, что ты брал наличные. Может быть, ты просто неправильно заполнил бланк.

– Нет, это работа Салли, – упорствовал Джеймс. – Таких совпадений не бывает, или ты считаешь по-другому?

Впрочем, ему следовало знать, что от Малкольма и Саймона он едва ли дождется сочувствия. Малкольм пожал плечами с таким видом, что Джеймсу захотелось влепить ему по физиономии. Было ясно, что именно хочет сказать его сотрудник: «Если бы ты не брал с клиентов деньги наличными и не обошелся несправедливо с Салли, ничего этого не случилось бы». Малкольм (и Саймон вместе с ним) решит, что он сам навлек это бедствие на себя.

– Она должна убраться, – злобно прошипел он.

– Она и так уходит.

– Я имею в виду – немедленно! Сегодня. Не потерплю ее в лечебнице ни минутой дольше.

– Ради бога, Джеймс, – устало проговорил Малкольм. – Что за ребячество.

Но Джеймс уперся. Теперь нет причины церемониться с Салли. Вред нанесен, и она уже не сможет его исправить. Он хотел удалить ее с глаз как можно дальше и как можно быстрее.

Когда он вошел в приемную, Салли болтала по телефону. На стуле сидела какая-то женщина с понурым котом в корзинке. Джеймс уперся в Салли взглядом, и она его наконец заметила.

– Зайди на пару слов.

Ему было все равно, с кем она говорит.

– Я хочу, чтобы ты немедленно собрала свои вещи и освободила место, – сказал он, когда она через пару минут зашла к нему в кабинет.

– Но я не понимаю… – У нее задрожали губы, словно она готова была заплакать, и Джеймса кольнула совесть, но он быстро справился с собой – она была сама виновата.

– А я уверен, что ты все понимаешь. Не сомневайся, я догадался, что это ты донесла на меня в налоговый департамент.

– Что?!

Салли явно была талантливой актрисой. Выглядела совершенно ошарашенной.

– Ты же знаешь, что я никогда не сделала бы этого, – с трудом выговорила она.

– Я предупредил тебя об увольнении, и два дня спустя это случилось. Что скажешь?

– Джеймс! – Он заревела уже по-настоящему. – Что бы ни случилось, я тут ни при чем. Клянусь тебе!

Черт, он не мог видеть, когда женщина плачет, это всегда выбивало его из колеи. Но не теперь.

– Я хочу, чтобы ты ушла немедленно. Будь так любезна освободить место, – сказал он и быстро вышел из комнаты, чтобы не передумать. Когда она уйдет, налоговики могут проверять все, что желают, – они не найдут ничего в подтверждение ее доноса. Ему пришлось с ней так поступить. Ему просто не оставили выбора.

Когда Джеймс велел Салли забирать вещи и уходить, он не подумал о том, что в ближайшее время некому будет заменить ее в приемной. И теперь собирался просить Кати помочь ему – у нее уйма свободного времени, и она всегда готова сделать для него все, что потребуется.

– Но я не могу, – сказала Кати, когда он позвонил ей. – У меня сегодня клиенты.

– Так перенеси их на другое время. Это очень важно.

– Нет, Джеймс, прости, но это совершенно невозможно.

– Да ради бога, – буркнул он и бросил трубку. Придется как-то обойтись. Ничего, они с Малкольмом, Саймоном и Джуди (ветеринарной медсестрой) как-нибудь справятся.

С Кати что-то происходит, подумал Джеймс. Она в последнее время была не похожа на себя прежнюю – милую, уступчивую Кати. Наверное, это из-за той встречи с его родителями – она до сих пор сердится, что он скрыл от нее их приезд, дело конечно же именно в этом, хотя она и не говорит ему прямо. Он решил быть к ней особенно внимательным. Он чудесно провел прошлые выходные в Лондоне и даже почувствовал близость к Стефани, чего давно не позволял себе – после того, как прошел шок, который он получил, увидев ее в том джемпере…

Почему это женщины обязательно хотят одеваться похоже? По правде сказать, выглядела она в нем шикарно, и ему даже захотелось обнять ее и сказать ей об этом, но последнее время между ними это было как-то не принято. Они отвыкли от проявлений нежности.

У него появилось гадкое чувство, что он предает Кати. Но жестокая правда заключалась в том, что, хотя Джеймс и верил, что любит ее, все же предпочел бы сейчас быть в Лондоне со своей семьей. Там все было намного проще.

Глава 25

Когда Кати позвонила Стефани рассказать о том, что она сделала, та не поверила своим ушам.

– Ты сообщила в налоговое управление? Боже мой, Кати, наверное, лучше было бы сначала посоветоваться со мной!

Но Кати не находила в себе раскаяния.

– Он сам напросился. И мы ведь затеяли все это, чтобы не чувствовать себя втоптанными в грязь. Ты первая это сказала.

– Просто налоговая инспекция – это уже… крупное дело, – проговорила Стефани. – Подстраивать ему мелкие пакости – одно, но налоги – совсем другое. Это может иметь для него действительно серьезные последствия.

– И что с того? – спросила Кати, и Стефани вдруг показалось, что она говорит совсем с другим человеком.

– Не знаю. Мне просто стало как-то не по себе.

– А что страшного может случиться? Ну, они спросят его – правда это или нет, он ответит – нет. А если они как-то и докопаются до правды, он просто заплатит налог, ну, может, еще и штраф. Брось, Стефи, ну не поспит несколько ночей, только и всего.

Стефани понимала, что Кати в общем права. Ей просто не понравилось, что Кати стала действовать на свой страх и риск, не советуясь с ней. Именно это всерьез ее обеспокоило.

– Ну ладно, – сказала она. – Ты правильно сделала. Но бедной Салли не повезло.

Кати хихикнула.

– Да! Только к этому времени он уже уволил ее. Если бы он велел ей убираться из-за этого случая, я бы непременно заставила его передумать. С Салли все будет в порядке.

Стефани опаздывала. Когда она закончила говорить с Кати и на скорую руку подкрасилась, было уже десять минут одиннадцатого, а в половине одиннадцатого ей надлежало быть в одном частном клубе на Манчестер-сквер, где предстояла фотосъемка для журнала. Она позвонила Наташе и попросила начинать без нее. Объектом фотосессии сегодня стала одна молодая сценаристка, которую засыпали наградами за ее первую телепостановку, где она отразила историю собственного неудачного брака. Сегодня авторша рассказывала о себе корреспонденту одного глянцевого еженедельника, а Стефани с Наташей отвечали за костюмы. Наташа, к счастью, успела забежать в офис и захватила два саквояжа с отобранными накануне нарядами.

Когда Стефани подошла к георгианскому особняку, на котором предусмотрительно отсутствовала вывеска – Стефани из-за этого дважды обежала площадь кругом, прежде чем сообразила, где находится искомое место, – она была вся красная, растрепанная и нисколько не походила на преуспевающего стилиста. Но Наташа успела взять ситуацию под контроль. Писательницу, молоденькую приятную женщину по имени Каролина Уэлл, удалось убедить надеть строгое черное платье, и выглядела она великолепно.

– Извините, – бормотала Стефани, пробираясь между осветительными приборами и отражателями в заднюю комнатку, где Наташа рылась в саквояже, выбирая следующее платье. – Ну, как тут дела? – проговорила она, переводя дыхание.

– Все хорошо, успокойся, – ответила Наташа. – Одежда сидит на ней как влитая, все ей к лицу, кругом тишь и благодать. И фотограф просто душка.

Стефани выглянула из двери. А Наташа права, решила она, увидев забравшегося на стул фотографа, который собирался снимать Каролину сверху. Очень кстати, так и день пролетит быстрее.

– Как его зовут? – спросила она у Наташи, скрываясь за дверью прежде, чем он успел ее заметить.

– Не то Марк, не то Майкл, я не разобрала.

– Майкл Сотби, – сказал Майкл, а не Марк, протягивая руку. Каролину пока отправили переодеться в другой наряд.

Стефани улыбнулась. А он, пожалуй, даже красив. Ему слегка за сорок. Карие глаза. И мальчишеская улыбка.

– Стефани Мортимер. Извините за опоздание.

А его полное имя похоже на звук колокола. Кажется, она уже встречала его в журналах. Она всегда прочитывала подписи под фотографиями, ища фамилию стилиста. И почти никогда не находила.

Они немного поболтали – о знакомых журналистах и визажистах, об открывавшейся на днях и вызвавшей резкие разногласия в оценках выставке работ фотографа Яна Хокинса, который запечатлел своего отца на разных стадиях прогрессирующего алкоголизма.

– Это потрясающе, – сказала Стефани. – Я так люблю его, а вы – первый, кто о нем слышал.

– Когда вы туда собираетесь? – спросил Майкл. Стефани увидела, как он покраснел, словно только что пригласил ее на свидание.

– Ну… пока не знаю точно.

– А вдруг мы там встретимся? Случаются вещи и более удивительные.

Стефани засмеялась так, словно он сказал нечто в высшей степени остроумное. Тут она поймала себя на том, что, кажется, немного с ним флиртует и это просто автоматическая ответная реакция, потому что Майкл делает то же самое. Она смутилась, и мгновение пролетело. Тут появилась Каролина в ярко-синем платье до колен от Дианы фон Фюрстенберг, и Стефани преувеличенно засуетилась вокруг нее, подкалывая подол и сознавая, что выглядит смешно. Она уже так давно ни с кем не флиртовала, что и забыла, как это делается, да и, строго говоря, она все еще была замужем, хотя в последующие несколько недель это могло оказаться весьма некстати. «Может, Джеймс и наплевал на моральные принципы, но мои по-прежнему при мне», – подумала она самодовольно.

– А он положил на тебя глаз, – сказала Наташа по пути домой.

– Глупости! – покраснела Стефани, выдав тем самым, что и сама это заметила.

Кати составляла список гостей, которых надо было пригласить, и дел, которые надо было переделать для подготовки празднования сорокалетнего юбилея Джеймса, до которого оставалось две недели. Список гостей растянулся уже почти до пятидесяти человек. Джеймса в деревне хорошо знали и симпатизировали ему. Большинство жителей здесь так или иначе нуждались в его услугах. Кати включила в список Хью, Элисон, Сэм, Джеффа, Ричарда и Симону, потому что знала: хотя их маленький кружок и распался, для Джеймса все равно очень важно, чтобы они пришли. Она и сама не хотела, чтобы они пропустили сюрприз, который они со Стефани назначили на десять часов вечера.

– Я никого не забыла? – спросила она, протягивая ему листок.

Они арендовали ради такого события большой зал в ратуше, потому что ее домик был слишком мал, а Джеймс собирался устроить танцы с шампанским.

– Как насчет Макинтайров? – спросил он про супругов, которые недавно поселились в деревне.

Миссис Макинтайр, как слышала Кати, состояла в отдаленном родстве с королевской семьей, что не могло оставить Джеймса равнодушным.

– Ты хоть раз разговаривал с ними? – спросила она.

– Нет, но это будет добрососедский жест, – ответил он, и Кати едва удержалась, чтобы не спросить: а был бы он таким же добрым соседом, если бы не завидные родственные связи?

– А как насчет той пары, что недавно въехала в двадцать шестой дом? – спросила она, заранее зная ответ. У пары из двадцать шестого дома, явно безработной, было пятеро детей, а в палисаднике жили три собаки и четыре старые кошки.

– Пожалуй, нет, – сказал он. – Они все-таки не нашего круга.

Кто такие «люди нашего круга» – Кати точно сказать не могла, но жильцы дома 26 явно не подпадали под это определение.

– Пригласим всех, кого ты захочешь, – сказала она и, наклонившись, поцеловала его в лоб. – Это твой праздник, и я позабочусь, чтобы он был именно таким, какой ты заслужил.

– А вообще-то знаешь что – позови их, – сказал вдруг Джеймс, по-видимому забеспокоившись, что его былая популярность в последнее время пошатнулась. – Вдруг они окажутся хорошими людьми.

Испытывая ни с чем не сравнимый подъем, Кати сняла трубку и попросила соединить ее с местной налоговой инспекцией. Пока ее соединяли, она колебалась, сумеет ли исполнить то, что задумала. Сперва она решила изобразить акцент, испугавшись, что Джеймсу дадут послушать запись разговора с его обвинителем, но едва начала излагать суть дела, как строгая дама на том конце провода велела ей говорить помедленнее, потому что с трудом могла ее понять, и Кати отказалась от спектакля. Она представилась даме бывшей сотрудницей, которая ушла от Джеймса, шокированная его манерой ведения дел. И назвалась Сильвией Моррисон – первым именем, которое пришло ей в голову, возможно, потому, что ее мать звали Сильвией, а Моррисон была фамилией владельца овощной лавки, где она по утрам делала покупки.

Дама не проявила особого дружелюбия и разговаривала недоверчиво. Кати показалось, что она не принимает обвинения всерьез. После разговора с ней Кати пришлось глотнуть неразбавленного бренди, что обычно считается первым делом в таких ситуациях. После этого ее замутило – одновременно сказались и алкоголь, и нервное напряжение. Ей не верилось, что она это сделала. Она одновременно испытывала страх, восторг, чувство вины. Подумать только, она оказалась способной на такое! Она и сама не понимала – радоваться ли тому, что, скорее всего, ничего из этого не выйдет, или огорчаться. Но главным чувством все же было ликование.

Когда примерно спустя неделю Джеймс пришел домой мрачный и сообщил ей о письме из инспекции, она испугалась, что выдаст себя злорадной улыбкой, но все-таки сумела выказать сочувствие и понимание. И сама испугалась того, насколько естественно у нее это получилось.