Текст книги "6-я мишень"
Автор книги: Джеймс Паттерсон
Соавторы: Максин Паэтро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Глава 93
Второй свидетель защиты, доктор Сэнди Фридман, прошествовал по проходу через зал судебных заседаний. Известный психиатр, получивший образование в Гарварде, он и выглядел так, как должен выглядеть, по мнению публики, человек его профессии: модные очки, галстук-«бабочка» от «Брук бразерс», умное лицо с чертами Лайама Нисона.
– Доктор Фридман, – начал Шерман после того, как свидетеля привели к присяге, а сам он с достоинством перечислил свои титулы и звания, – вам ведь представилась возможность поговорить с мистером Бринкли?
– Да, я встречался с ним три раза после его ареста.
– Вы смогли диагностировать его заболевание?
– Да. На мой взгляд, у мистера Бринкли шизоаффективное расстройство.
– Поясните, пожалуйста, что это означает.
Прежде чем ответить, доктор Фридман устроился поудобнее.
– Шизоаффективное расстройство есть нарушение мыслительной деятельности, поведенческих моделей и настроений человека, включающее в себя некоторые элементы параноидной шизофрении. Некоторые склонны рассматривать его как разновидность биполярного аффективного синдрома.
– «Биполярный» ведь означает «маниакально-депрессивный», не так ли? – уточнил Шерман.
– В случае с людьми, страдающими шизоаффективным расстройством, «биполярный» означает неуравновешенность психического состояния, подъемы и спады, отчаяние и депрессию, сменяющиеся приступами гиперактивности или мании. Многие из них могут вполне успешно справляться с болезнью на протяжении длительного времени и более или менее успешно существовать на периферии общества.
– Они слышат голоса, доктор Фридман?
– Да, многие слышат голоса. Это один из часто встречающихся шизоидных аспектов заболевания.
– Это угрожающие голоса?
– Да, – улыбнулся свидетель. – В таком случае можно говорить о паранойе.
– Мистер Бринкли говорил вам, что люди в телевизоре разговаривали с ним?
– Да. Это также весьма часто наблюдающийся симптом шизоаффективного расстройства, пример разрыва с реальностью. Под влиянием паранойи он думает, что голоса обращены непосредственно к нему.
– Не могли бы вы объяснить, что имеете в виду, когда говорите о «разрыве с реальностью»?
– Конечно. Болезнь поразила мистера Бринкли в подростковом возрасте, и с тех пор во всех его мыслях и поступках, в том, как он выражает чувства, присутствует некое искажение. Самое, однако, важное то, как он воспринимает реальность. Это и есть психотический элемент – неспособность отличить реальное от воображаемого.
– Благодарю вас, доктор Фридман, – сказал Шерман. – А теперь, с вашего позволения, давайте вернемся к недавним событиям, которые и привели мистера Бринкли на скамью подсудимых. Что вы можете сказать по этому поводу?
– В случаях с шизоаффективным расстройством обычно присутствует то, что мы называем преципитатом, то, что вызывает усиление ненормального поведения. Насколько я могу судить, для мистера Бринкли таким преципитатом стало увольнение с работы. Утрата привычной рутины, нарушение сложившейся модели действий, последующее выселение из квартиры – все это обострило и осложнило заболевание.
– Понятно. Скажите, доктор, мистер Бринкли рассказывал вам о стрельбе на пароме?
– Да. Из бесед с ним я понял, что он не бывал на воде после трагического инцидента с парусной лодкой, в результате которого погибла его сестра. Ему было тогда шестнадцать лет. В день происшествия на пароме появился дополнительный преципитат. Мистер Бринкли сказал, что рядом с «Дель-Норте» прошла парусная лодка. Ее появление и спровоцировало дальнейшие события. Говоря языком обывателя, ему снесло крышу. Он уже не мог отличить реальность от иллюзии.
– Мистер Бринкли рассказывал вам, что слышал голоса на пароме?
– Да. Они угрожали ему, требовали убивать. Нужно иметь в виду, что смерть сестры до сих пор служит для Фреда источником сильных переживаний, особенно гнева и злости, которые и проявили себя на пароме в форме взрывной ярости. Пассажиры «Дель-Норте» не были для него реальными людьми – они были всего лишь фоном его галлюцинаций. Его реальностью стали в тот момент голоса, и остановить их он мог только одним способом – исполнить приказ, подчиниться.
Микки Шерман задумчиво провел кончиком указательного пальца по верхней губе.
– Доктор Фридман, можете ли вы утверждать – с разумной долей медицинской вероятности, – что когда мистер Бринкли подчинился голосам и расстрелял пассажиров парома, он не понимал разницы между добром и злом, между тем, что можно и чего нельзя?
– Да. На основании проведенных с мистером Бринкли бесед и моей двадцатилетней практики работы с психически больными людьми могу сказать, что во время инцидента мистер Бринкли страдал от психического недуга или дефекта, из-за чего был не в состоянии отличить добро от зла. В этом я абсолютно убежден.
Глава 94
Дэвид Хейл подтолкнул к Юки записку – на рисунке громадный бульдог с шипованным ошейником, с оскаленных клыков стекает слюна. Подпись – «Взять их!».
Юки улыбнулась и подумала о Паризи – вот кто порвал бы психотерапевта в клочья! Она обвела рисунок кружком, провела под ним жирную линию и поднялась.
– Доктор Фридман, вы ведь часто выступаете в роли эксперта-свидетеля, не так ли?
– Да, – ответил психотерапевт и добавил, что в последние девять лет ему приходилось выступать не только на стороне защиты, но и обвинения.
– Но в данном случае к вашим услугам прибегли адвокаты мистера Бринкли?
– Верно.
– Сколько вам заплатили?
Фридман посмотрел на судью Мура, который ободряюще кивнул ему с возвышения.
– Пожалуйста, доктор Фридман, отвечайте на вопрос.
– Мне заплатили около восьми тысяч долларов.
– Восемь тысяч долларов. Хорошо. Вы долго лечили мистера Бринкли?
– Строго говоря, мистер Бринкли не был моим пациентом.
– Вот как? Тогда позвольте спросить, как вы можете ставить диагноз человеку, которого не лечили?
– У нас было три сеанса, и за это время я успел провести ряд психологических тестов. Так что у меня есть все основания дать оценку психологического состояния мистера Бринкли, не занимаясь его лечением, – фыркнул Фридман.
– Итак, полагаясь на результаты трех сеансов и проведенных тестов, вы утверждаете, что обвиняемый во время убийства не мог сознавать реальные последствия своих действий?
– Именно так.
– И вы не просвечивали подзащитного рентгеном, чтобы найти какую-нибудь опухоль, давящую на его лобные доли?
– Разумеется, нет.
– Тогда откуда же нам знать, что мистер Бринкли не лгал во время этих тестов? Что их результаты объективны? Что он не провел вас?
– Такое невозможно, – снисходительно ответил Фридман. – Видите ли, вопросы тестов можно сравнить с встроенными детекторами лжи. Они повторяются в разных вариантах, и если результаты совпадают, это означает, что испытуемый не лжет.
– Доктор, вы ведь прибегаете к тестированию только потому, что на самом деле не знаете, что в действительности происходит в мозгу пациента, не так ли?
– Э… сделать заключение можно также и на основе поведения.
– Понятно. Доктор Фридман, вы знаете значение юридического термина «осознание вины»?
– Да, знаю. Им обозначают поступки личности, указывающие на то, что он или она вели себя неправильно.
– Хорошо сказано, доктор. Если человек стреляет в людей, а потом убегает, как это сделал мистер Бринкли, не указывает ли это на осознание им своей вины? Не означает ли бегство Альфреда Бринкли с парома, что он понимал неправоту своих действий?
– Послушайте, мисс Кастеллано, когда человек находится в состоянии психоза, не все его поступки логичны. Пассажиры на пароме кричали на него, нападали. Они представляли для него угрозу. Он убежал. На мой взгляд, так поступили бы многие на его месте.
Юки мельком взглянула на Дэвида – тот ободряюще кивнул в ответ. Кивнул… Уж лучше бы телепортировал ей что-то такое, чем можно было бы прижать Фридмана к стенке. Потому что у нее самой не было ничего.
Не было, да вдруг появилось.
– Доктор Фридман, когда вы даете оценку психологического состояния, чутье играет в этом какую-то роль?
– Определенно да. Чутье, или интуиция, есть итог жизненного опыта. В своей профессиональной деятельности я полагаюсь на инстинкт почти в такой же степени, как и на результаты наблюдений, собеседований и тестов.
– Вы определили для себя, опасен мистер Бринкли или нет?
– Я разговаривал с обвиняемым как до, так и после назначения ему курса риспердала, и мое мнение таково: при соответствующем лечении мистер Бринкли не представляет опасности для окружающих.
Юки подошла к свидетелю, положила руки на барьер, посмотрела Фридману в глаза и, позабыв обо всем и обо всех, кто находился в зале, заговорила так, как заговорил бы любой, кого при каждом взгляде на сидящего рядом с Микки Шерманом урода хватали за горло ледяные пальцы страха.
– Доктор Фридман, вы беседовали с обвиняемым за решеткой. Включите свое чутье и ответьте мне: вы бы чувствовали себя в безопасности, если бы ехали с мистером Бринкли в такси? Вы бы чувствовали себя в безопасности, обедая с ним у него дома? Или оказавшись с ним вдвоем в кабине лифта? Вы…
Договорить ей не дал Микки Шерман. Вскочив со стула, он обратился к судье:
– Ваша честь, я протестую. Свидетель не должен отвечать на эти вопросы. Прошу не вносить их в протокол.
– Протест принят, – проворчал судья Мур.
– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю, – сказала Юки.
Глава 95
В понедельник, ровно в половине девятого утра, Мириам Дивайн забрала со столика в холле солидную стопку почты и отправилась с ней в кухню, где собиралась позавтракать.
Они с мужем только накануне вечером вернулись в Пасифик-Хайтс после сказочного десятидневного круиза по Средиземному морю, где им не досаждали ни телефоны, ни телевизор, ни газеты, ни счета.
Миссис Дивайн хотелось бы продлить это состояние блаженного неведения хотя бы еще на парочку дней. Еще хотя бы на денек сохранить ощущение покоя и полной беззаботности. Еще на денек отсрочить возвращение в реальный мир.
Ах, если бы это было в ее силах!
Мириам приготовила кофе, разморозила и поджарила две булочки с корицей и с ненавистью обрушилась на почту: каталоги – направо, счета – налево, прочее – прямо, за кофейник.
Наткнувшись на ничем не примечательный белый конверт, адресованный Тайлерам, она отправила его в «прочее» и продолжила схватку, разбрасывая счета, рекламки, уведомления и тому подобный хлам, пока в кухню не вошел Джим.
Супруг выпил кофе, даже не присаживаясь.
– Господи, – вздохнул он, – как же я не хочу идти в офис. Даже если меня никто не заметит, это все равно ад.
– Милый, я приготовлю на обед мясной рулет. Твой любимый.
– Ладно. Хоть что-то приятное впереди.
Через минуту Джим Дивайн вышел из дому и закрыл за собой дверь. Мириам закончила с почтой, помыла посуду, позвонила дочери и затем набрала номер соседки, Элизабет Тайлер.
– Лиз, дорогуша! Мы с Джимом вернулись вчера вечером. У меня здесь письмо, которое по ошибке бросили в наш ящик. Почему бы тебе не заскочить? Я совсем не в курсе последних новостей.
Глава 96
Мы с Конклином стояли в гостиной Тайлеров. С того момента, как миссис Дивайн принесла соседке попавшее не по назначению письмо, прошло пятнадцать минут.
На Элизабет Тайлер записка произвела эффект атомной бомбы. Теперь сходный эффект переживала и я.
Мы заходили к Дивайнам сразу после похищения, и мне запомнился их кремовый особняк в викторианском стиле, почти идентичный дому Тайлеров. В тот раз нам открыла домработница, Гваделупа Перес, которая и сообщила на ломаном английском, что хозяева в отъезде.
Тогда, девять дней назад, мне и в голову не пришло, что Гваделупа Перес, найдя подсунутое под дверь письмо, просто-напросто отложила его вместе с остальной почтой Дивайнов.
Откуда нам было это знать? И тем не менее на душе было тяжело, я чувствовала себя виноватой.
– Вы хорошо знаете Дивайнов? – спросил Конклин, обращаясь к Генри Тайлеру, нетерпеливо расхаживавшему по комнате. Отовсюду – со стен, столиков, пианино – на нас смотрела Мэдисон. Фотографий было множество – праздничные, семейные, портреты.
– Но ведь это же не они! Дивайны не имеют к похищению никакого отношения! – взорвался Тайлер. – Мэдисон пропала! Ее нет! – Он схватился за голову, но так и не остановился. – Поздно! Теперь уже поздно!
Я отвела глаза. Посмотрела на столик, посреди которого лежала написанная печатными буквами записка. Буквы были такие большие, что я без труда могла прочитать текст с расстояния в пять футов.
«Ваша дочь у нас.
Позвоните в полицию, и она умрет.
Почувствуем слежку, и она умрет.
Сейчас Мэдисон жива и здорова.
Ведите себя тихо, и с ней не случится ничего плохого.
Эта фотография первая. Каждый год вы будете получать новую фотографию Мэдисон. Может быть, она даже позвонит вам. Может быть, даже вернется.
Будьте благоразумны. Никакого шума.
И однажды Мэдисон скажет вам спасибо».
Вложенный в конверт вместе с запиской снимок был отпечатан на дешевом принтере примерно через час после похищения девочки. Мэдисон выглядела на нем чистенькой и опрятной; на ней были синее пальто и красные ботиночки.
– Мог ли он узнать, что мы не получили записку? Мог понять, что мы не собираемся нарушать его требования?
– Я не знаю, мистер Тайлер, и не могу строить предположения…
Меня оборвала Элизабет Тайлер. Заговорила она с таким напряжением, что на шее проступили жилы.
– Мэдисон такая умница. Она такая одаренная – вы и представить себе не можете. Поет. Играет. Она была самым счастливым ребенком на земле. А как она смеялась…
И что? Может быть, ее изнасиловали? Может быть, ее держат прикованной к кровати в каком-нибудь грязном подвале? Может быть, она голодна и ей холодно? Может быть, ей страшно? Что она думает о нас? Ждет ли еще? Или, может быть, все уже позади и ее душа в руках Божьих?
Мы только об этом и думаем.
– И мы должны знать, что случилось с нашей дочерью. А вы должны сделать все, что только в ваших силах. И даже больше. – Элизабет Тайлер посмотрела мне в глаза. – Вы должны вернуть Мэдди домой.
Глава 97
Пластиковый пакет с запиской похитителя лежал на моем столе так, что мы с Конклином могли легко читать текст.
«Позвоните в полицию, и она умрет.
Почувствуем слежку, и она умрет».
Мы все еще находились под впечатлением недвусмысленного предупреждения и не могли избавиться от неприятного, тошнотворного ощущения. Что, если мы, сами того не сознавая, своими действиями спровоцировали похитителя на крайние меры? Что, если мы стали невольными виновниками смерти Мэдисон Тайлер?
В полдень приехал Дэйв Стенфорд, и мы передали записку ему. Джейкоби позвонил в «Престо пицца» и заказал пирог. Конклин предложил Стенфорду стул, и мы приступили к работе.
Через час обсуждения у нас по-прежнему оставалась только одна ниточка: дело Уиттенов в Бостоне и дело Тайлеров в Сан-Франциско связаны через «Уэствуд реджистри».
Мы распределили фамилии клиентов агентства из скопированного Мэри Джордан списка и засели за телефоны. Через полчаса пирог был съеден, коробка полетела в мусорную корзину, а мы были готовы.
Конклин и Маклин составили компанию Стенфорду, а моим напарником на этот день снова стал Джейкоби.
Все было как прежде, пусть даже его задница уже не вписывалась в узкое сиденье.
– Извини, конечно, но выглядишь ты не лучшим образом, – заметил он, тяжело опускаясь рядом.
– Меня уже тошнит от этого дела с похищением, – призналась я. – Но раз ты упомянул, позволь спросить вот о чем. Тебе никогда не приходило в голову, что если я плохо выгляжу, то говорить об этом не обязательно, а лучше, может быть, соврать?
– Нет, не приходило.
Я вздохнула.
– Наверное, потому я тебя и люблю.
– Ты только мне про это не рассказывай, – ухмыльнулся он, резко поворачивая вправо на Ломбард-стрит и прижимаясь к тротуару.
Следующие пять часов мы разъезжали по адресам клиентов «Уэствуд реджистри», разговаривали с родителями и нянями. Солнце уже бросило розовый отблеск на скопившиеся на западе пушистые белые облака, когда мы вернулись во Дворец правосудия и присоединились к Маклину и остальным.
Долго не засиделись. Объединенные усилия пяти человек не дали никакого результата. Мы не услышали ничего, кроме благодарностей в адрес владельцев «Уэствуд реджистри» и их импортированных пятизвездочных нянь.
Разошлись около семи, договорившись встретиться утром и продолжить работу. Я отправилась на стоянку, села в машину и, выехав на Брайант, повернула в сторону Потреро-Хилл.
Город уже мигал огоньками уличных фонарей, когда я припарковалась наконец у милого дома.
Я еще не успела захлопнуть дверцу, когда что-то закрыло на мгновение свет, идущий из правого окна машины. Сердце пустилось вскачь. Я повернула голову и увидела темный силуэт. Прошло две или три секунды, прежде чем фигура обрела знакомые очертания. И все равно я не верила глазам.
Это был Джо.
Глава 98
Это был Джо. Джо. Никого на свете я не хотела увидеть так сильно.
– Сколько раз говорить одно и то же… – Сердце прыгало как сумасшедшее. Я вышла из машины и захлопнула дверцу.
– Не подкрадываться к вооруженному полицейскому?
– Вот именно. Для чего существуют телефоны? Или у тебя на них аллергия?
Джо смущенно улыбнулся, но так и остался стоять на тротуаре.
– Даже не поздороваешься? Ты такая крутая, Блонди.
Я вовсе не чувствовала себя крутой. Скорее, наоборот – слабой, несчастной, беззащитной. На глаза навернулись слезы. Только бы удержаться. Только бы не выдать слабости. Я побарабанила пальцами по капоту. Хмуро посмотрела на Джо.
Он выглядел великолепно.
– Извини. А я вот рискнул. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Надеялся повидаться с тобой. Ладно, как дела?
– Лучше не бывает, – соврала я. – Ты же знаешь. Вся в работе.
– Да уж знаю. Все газеты только о тебе и пишут.
– Они пишут, а я не знаю, закончу ли когда-нибудь это дело. – Я невольно рассмеялась. – А ты как? – Я понемногу оттаивала. Перестала барабанить по капоту. И даже повернулась к Джо. – Что нового?
– Тоже был занят.
– Что ж, у кого дел хватает, тому неприятности не грозят. – Я заперла машину, но так и не шагнула к Джо, предпочитая держаться на безопасном расстоянии. «Эксплорер» вместо дуэньи – почему бы и нет? Я еще не решила, как быть с Джо.
Он улыбнулся.
– Ты, как всегда, права, но вообще-то я хотел сказать, что пытаюсь начать новую жизнь.
Это еще что такое? Что он сказал?
Сердце скакнуло и провалилось куда-то. Колени стали вдруг ватными. И тут меня осенило – Джо так прекрасно выглядит, потому что влюбился в кого-то. И прилетел сюда, чтобы сообщить об этом лично, а не по телефону.
– Не хотел звонить, пока все не решу. – Его голос вернул меня к действительности. – Но продвинуть рапорт оказалось не так-то легко – система тормозит.
О чем это он?
– Я подал заявление на перевод в Сан-Франциско.
Я облегченно выдохнула. С души словно камень свалился. Я смотрела на Джо и едва сдерживала слезы. Из памяти всплывали картины нашего прошлого, обрывки чудесного романа, и остановить их у меня не было сил. Но вспоминались почему-то не моменты близости, а те милые, домашние эпизоды, когда, например, Джо пел в душе, а я подглядывала за ним в зеркало. Или как он ел кашу, заслонив рукой тарелку, как будто кто-то мог отнять ее у него, – он вырос в большой семье, с шестью братьями и сестрами, и ни у кого не было исключительных прав на что-либо. Я думала о том, что Джо единственный человек, который позволял мне выговориться и не ждал, что я все время буду сильной. А ведь было еще и многое другое, и оно тоже навечно осталось в памяти – счастье любви, когда его руки сжимали меня, и я чувствовала себя маленькой и невесомой, и как покойно и легко было засыпать в его объятиях.
– Меня заверили, что вопрос будет решен положительно, но точно пока ничего не известно… – Он не договорил и несколько секунд только смотрел на меня. – Господи, Линдси, ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился.
Порыв ветра с залива смахнул слезы с моих щек, и я вдруг поняла, что бесконечно благодарна Джо за этот неожиданный визит. И за ночь, что ждала нас впереди. В баре у меня все еще стояла непочатая бутылка «Курвуазье». А на тумбочке – массажное масло… Я представила, как ветерок будет остужать наши тела, разгоряченные одним лишь ощущением близости друг друга… как потянутся руки… как пройдет по ним ток первого прикосновения…
– Почему бы тебе не подняться наверх? – сказала наконец я. – Не на улице же разговаривать.
Джо шагнул ко мне, и по лицу его как будто прошла тень. Он осторожно положил руки мне на плечи.
– Я очень хочу подняться, но тогда пропущу свой рейс. Мне лишь нужно сказать, чтобы ты не забывала… не ставила на мне крест. Пожалуйста.
Он привлек меня к себе, и я инстинктивно напряглась, сложила руки на груди и наклонила голову. Я не хотела смотреть на него. Не хотела поддаваться его чарам. Не хотела быть слабой. Потому что за три минуты успела прокатиться по всем русским горкам Джо Молинари.
Всего неделю назад я заставила себя порвать с ним именно из-за этого проклятого трюка – вот он здесь, и вот его уже нет.
Ничего не изменилось!
Меня охватила злость. Я не могла позволить Джо провести тот же фокус. И поэтому, посмотрев ему в глаза в последний раз, отстранилась:
– Извини. Мне жаль. Правда. На минуту приняла тебя за другого. Уходи. Так будет лучше. И счастливого полета.
Взбегая по ступенькам к дому, я слышала, как он зовет меня. Но не остановилась. Не оглянулась. Я вставила ключ в замок и одновременно повернула ручку. Захлопнула за собой дверь и быстро поднялась к себе.
И все-таки, войдя в квартиру, подошла к окну. Я отвела штору и еще успела проводить взглядом его машину.
