Текст книги "Поэмы Оссиана"

Автор книги: Джеймс Макферсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)

** Во времена Оссиана считалось, что у каждого человека есть сопровождающий его дух. Однако предания, связанные с этим воззрением, темны и мало вразумительны.

Фингал пришел, исполненный кротости, радуясь втайне делам своего сына. Довольство сияло на челе Морни, и слезы отрады туманили старые очи. Мы пришли в чертоги Сельмы и воссели на пиру чаш. Девы песен пришли к нам и нежно-краснеющая Эвиралин. Черные кудри ее струились по снежной шее, глаза обращались тайно на Оссиана. Она заиграла на арфе, и мы славословили дочь Бранно.

Фингал поднялся с места и сказал воинственному королю Дунлатмона. На бедре его сотрясался меч Тренмора, когда подымал он десницу могучую. "Сын Нуата, – сказал он, – почто ты ищешь славы в Морвене? Мы не из племени немощных, и наши мечи не сверкают над слабыми. Разве когда-нибудь шли мы в Дунлатмон с бранными кликами? Битва не тешит Фингала, хоть и сильна десница его. Слава моя возрастает, когда повержен надменный. Перун моего булата разит горделивых ратников. Приходит битва, и вздымаются могилы отважных; могилы сынов моего народа вздымаются, о праотцы! и мне под конец одному суждено остаться. Но я останусь увенчанный славой, и душа моя отлетит потоком света. Латмон, вернись восвояси. Бранн свои обрати в иные края. Прославлено племя Морвена, и супостаты его – чада несчастных".

Ойтона

ПОЭМА

СОДЕРЖАНИЕ

Гол, сын Морни, сопровождал Латмона, когда тот возвращался на родину после поражения в Морвене, о чем рассказано в предшествующей поэме. Нуат, отец Латмона, радушно принял Гола. Тот влюбился в его дочь Ойтону, и она ответила ему взаимностью. Был назначен день их свадьбы. Тем временем Фингал, готовясь к походу на страну бриттов, послал за Голом. Герой повиновался, но, расставаясь с Ойтоной, обещал ей, что, если останется жив, он вернется в назначенный день. Латмон тоже должен был следовать за отцом своим Нуатом на войну, и Ойтона осталась одна в родовом замке Дунлатмоне. Дунромат, владетель Кутала (по-видимому, одного из Оркнейских островов), воспользовавшись отсутствием ее близких, явился и насильно увез Ойтону, которая некогда презрела его любовь, на пустынный остров Троматон, где скрыл ее в пещере.

Гол вернулся в назначенный день и, узнав о похищении, поплыл к Троматону, чтобы отомстить Дунромату. Высадившись на острове, он отыскал Ойтону, которая была безутешна в твердо решилась не пережить своего бесчестия. Она поведала Голу о своих несчастиях, и, едва она кончила, как Дунромат в сопровождении ратников появился на другом конце острова. Гол приготовился напасть на него и попросил Ойтону удалиться, пока не кончится битва. Она сделала вид, что послушалась его, но тайно облачилась в воинские доспехи, бросилась в гущу боя и была смертельно ранена. Гол, преследуя бегущего противника, нашел ее на поле сражения, когда она испускала последний вздох. Он оплакал ее, воздвиг ей могильный холм и вернулся в Морвен. Так гласит предание, от которого почти не отличается поэма, начинающаяся с возращения Гола в Дунлатмон после насильственного увоза Ойтоны.

Тьма воцарилась окрест Дунлатмона, хоть и являет луна половину лица над холмом. Дочь ночи, она отвращает свой взор, ибо видит, как близится горе. Сын Морни стоит на равнине, но не слышно ни звука в чертоге. Ни единый вдаль-струящийся луч не мерцает сквозь мглу.* Не слышно гласа Ойтоны ** среди шума потоков Дувранны.

*

... от трепетной свечи

Вдаль устремленный тонкий луч струится.

Мильтон [Комус, 336].

** Oi-thona – _дева волны_.

"Куда сокрыла ты красу свою, темноволосая дочь Нуата? Латмон на поле храбрых. А ты обещала остаться в чертоге, ты обещала остаться в чертоге, пока не вернется сын Морни. Пока не вернется он со Струмона к деве своей любви. Слезы текли по ланитам твоим, когда он уходил, тайный вздох вздымал твою грудь. Но ты к нему не выходишь, его не встречаешь песней, легко-трепетным звоном арфы".

Так сетовал Гол, когда подошел он к башням Дунлатмона. Мрачно зияли врата отверстые. Бушевали ветры в чертоге. Деревья зас_ы_пали листьями вход, и ропот ночи слышен окрест. В безмолвной скорби сидел у скалы сын Морни, душа его трепетала за деву, но не знал он, куда стопы свои обратить. Сын Лета *** стоял в стороне и слышал, как ветры шумят в его волосах всклокоченных. Но он не смел подать голос, ибо видел печаль Гола.

*** Морло, сын Лета, – один из самых прославленных героев Фингала. Он с тремя ратниками сопровождал Гола, когда тот отправился в Троматон.

Сон низошел на героев. Возникли ночные видения. Ойтона встала во сне пред очами сына Морни. Темные кудри ее распущены в беспорядке, прекрасные очи полны слезами. Кровь запятнала снежные руки. Одеяние приосеняло рану на ее груди. Встала она пред вождем, и прозвучал ее глас.

"Спит ли сын Морни, тот, что любезен был очам Ойтоны? Спит ли Гол на далекой скале, когда унижена дочь Нуата? Катится море вкруг мрачного острова Троматона; в слезах я сижу в глубине пещеры. Но я сижу не одна, о Гол, мрачный вождь Кутала со мной. Со мной он, объятый любовью неистовой. Что же делать Ойтоне?"

Сурового ветра порыв пронесся над дубом. Ушло сновиденье ночное. Гол схватил тополевое копье, он восстал в неистовом гневе. Часто он обращал очи к востоку, кляня запоздалый рассвет. Но вот наступило утро. Герой подъемлет парус. Ветер, свистя, прилетел с холма, и Гол понесся по волнам пучины. На третий день показался Троматон, словно синий щит среди моря.* Белые волны с ревом бились о скалы. Печально сидела Ойтона на бреге. Она смотрела, как волны бегут, и током точила слезы. Но, завидя Гола в доспехах, она задрожала и отвратила взор. Долу склонился прелестный лик и зарделся, белые руки затрепетали. Трижды она порывалась бежать от его взора, но подкосились ноги ее.

*

... видимы стали вдали над водами

Горы тенистой земли феакиян...

Черным щитом на туманистом море она простиралась.

Гомер. Одиссея, V, 279.

Trom-thon – _тяжкая или глубокозвучная волна_.

"Дочь Нуата, – молвил герой, – зачем бежишь ты от Гола? Разве очи мои мечут пламень смерти? Или ненависть душу мою помрачает? Ты для меня рассветный луч, что встает над безвестной землею. Но ты закрываешь скорбью лицо свое, дочь высокого Дунлатмона. Разве враг Ойтоны близко? Душа моя жаждет сойтись с ним в бою. Трепещет меч на бедре у Гола, желая сверкать во длани его. Говори, дочь Нуата, разве не видишь ты слез моих?"

"Колесницевластный вождь Струмона, – отвечала дева, вздыхая, – зачем пришел ты по синим волнам к скорбной дочери Нуата? Зачем не исчезла я безвестно, как цветок на скале, что, сокрытый от глаз, вздымает головку свою пригожую, а ветер уносит увядшие его лепестки? Зачем ты приходишь, Гол, зачем тебе слышать последний мой вздох? Я исчезаю в расцвете юности, и мое имя никто не услышит. Или услышат его с сожалением, и слезы Нуата прольются. Ты будешь скорбеть, сын Морни, о погибшей чести Ойтоны. А она опочиет в тесной могиле, далеко от гласа скорбящего. Зачем пришел ты, вождь Струмона, на морем омытые скалы Троматона?"

"Я пришел, чтобы встретить твоих врагов, дочь колесницевластного Нуата! Кутала вождь, предвижу, смерть обретет или сын Морни погибнет. Ойтона, если Гол падет, воздвигни мою могилу на том утесе затиневшем, и, когда мрачно-зыблемый мимо пройдет корабль, позови сынов моря, позови их и отдай этот меч, пусть они отвезут его к Морни в обитель; пусть седовласый герой перестанет взор устремлять в пустынны простор и ждать возвращения сына".

"А станет ли жить дочь Нуата? – отвечала она с порывистым вздохом. Стану ли жить я в Троматоне, если падет сын Морни? Сердце мое не из камня этой скалы, а душа не беспечна, как это море, что вздымает синие волны, едва лишь подует ветер, и катит их, покорное буре. Тот же порыв, что повергнет тебя, по земле раскидает ветви Ойтоны. Вместе мы увянем, о сын колесницевластного Морни! Милы мне и жилище тесное и серый камень мертвых, потому что вовек не покинуть мне твоих скал морем объятый Троматон!

Ночь опустила тучи после ухода Латмона, когда он пошел на брань своих предков, к мохом обросшей скале Дутормота.* Ночь опустила, а я сидела в чертоге при свете горящего дуба. Снаружи ветер шумел в деревьях. Я услыхала звон оружия. Радостью вспыхнуло мое лицо: думала я, что ты воротился. Но это был вождь Кутала, рыжеволосый силач Дунромат. Огнем пылали глаза его; кровь моего народа запеклась на его мече. Те, кто защищали Ойтону, пали, сраженные хмурым вождем. Что я могла сделать? Моя десница слаба, ей не поднять копья. Он унес меня, горем объятую, слезы точившую, и поднял паруса. Страшился он, что вернется могучий Латмон, брат несчастной Ойтоны. Но смотри, он грядет со своею ратью! пред ним расступаются мрачные волны! Куда обратишь ты стопы свои, сын Морни? Много ратников у Дунромата!"

* Ойтона рассказывает, как ее похитил Дунромат.

"Стопы мои вовек не обращались прочь от битвы, – ответил герой, обнажая меч, – так устрашусь ли я, Ойтона, когда близки твои супостаты? Сокройся в пещере, дочь Нуата, пока не окончится бой. Сын Лета, принеси нам луки отцов и звонкий колчан Морни. Пусть трое воинов наших натянут луки. Мы же подымем копья. Целое войско их на скале, но наши сердца отважны".

Дочь Нуата сокрылась в пещере. Беспокойная радость пронзила ее, словно молнии алой стрела грозовую тучу. Душа ее утвердилась в решеньи своем, и слезы высохли в дико сверкавших очах. Дунромат медленно близился, ибо увидел он сына Морни. Презренье скривило лицо его смуглое, усмешка была на устах, под бровями косматыми вращались багровые очи.

"Откуда пришли сыны моря? – начал сумрачный вождь. – Занес ли вас ветер на скалы Троматона? Или пришли вы искать белорукую дочь Нуата? Знайте, ничтожные люди, что те, кого встретит длань Дунромата, – сыны несчастных. Очи его не щадят бессильных, и по нраву ем; кровь чужеземцев. Ойтона светлый луч, и вождь Кутала втайне тешится им. Не хочешь ли ты, как туча, сокрыть красу ее, сын маломощной длани? Прийти-то ты смог, но вернешься ль в чертоги предков своих?"

"Так ты не знаешь меня, рыжеволосый вождь Кутала? – спросил Гол. – А ноги твои быстро бежали по вереску в битве колесницевластного Латмона, когда меч сына Морни гнал его войско в лесных просторах Морвена. На словах-то ты грозен, Дунромат, потому что бойцы твои стоят за тобою. Но мне ли бояться их, сын гордыни? Я не из племени слабых".

Гол в боевых доспехах устремился вперед. Дунромат скорчился за спинами своих ратников. Но копье Гола пронзило вождя угрюмого, а когда тот склонился, дух испуская, меч отсек ему голову. Сын Морни схватил ее за волосы и трижды потряс. Воины Дунромата бежали. Стрелы Морвена летели им вслед; десятеро их полегло на мшистых скалах. Остальные подняли шумный парус и понеслись по гулкозвучной пучине.

Гол устремился в пещеру Ойтоны. Он увидел юношу, к скале прислоненного. Стрела пронзила грудь его, и он слабо водил очами, шлемом прикрытыми. Опечалилась душа сына Морни, он подошел и промолвил слова мира.

"Может ли рука Гола исцелить тебя, юноша скорбный челом? Я разыскивал горные травы, я сбирал их на сокровенных брегах источников. Рука моя исцеляла раны мужей доблестных, и очи их благословляли сына Морни. Где обитали предки твои, воин? Были ль то чада могучего племени? Печаль, словно ночь, сойдет на твои родные потоки, ибо пал ты в расцвете юности".

"Предки мои, – отвечал чужеземец, – были чада могучего племени, но они не станут скорбеть, ибо слава моя исчезла, как туман поутру. Высоко вздымаются стены на брегах Дувранны и зрят свои мшистые башни в потоке; сзади них скала возвышается со склоненными елями. Они видны издалека. Там живет мой брат. Он прославлен в боях. Отдай ему этот сверкающий шлем".

Шлем выпал из руки Гола: он увидел раненую Ойтону. Она надела доспехи в пещере и вышла в поисках смерти. Отягченные очи ее прикрыты, кровь струится из раны.

"Сын Морни, – сказала она, – уготовь мне могилу тесную. Сон, словно облако, осеняет душу мою. Очи Ойтоны меркнут. О, если б осталась я жить на брегах Дувранны в ясных лучах своей славы! Годы мои текли бы в радости, и славили б девы поступь мою. Но я гибну в расцвете юности, сын Морни, и устыдится отец мой в чертоге своем".

Бледная пала она на утес Троматона. Скорбный герой воздвиг ей могильный холм. Он вернулся в Морвен, но мы увидали, что мрачна душа его. Оссиан взял арфу и воспел хвалу Ойтоне. Вновь прояснилось лицо Гола. Но иногда в кругу друзей вздох его раздавался, словно ветер, что изредка взмахнет крылами после затихшей бури.

Крома

ПОЭМА

СОДЕРЖАНИЕ

Оссиан слышит, как Мальвина, дочь Тоскара, оплакивает смерть возлюбленного своего Оскара. Чтобы отвлечь ее от горестных мыслей, Оссиан рассказывает ей о своих подвигах во время похода, который он предпринял по приказу Фингала, чтобы помочь Кротару, правителю ирландской провинции Кромы, в борьбе против Ротмара, вторгшегося в его владения. Предание сохранило эту повесть в следующем виде. Когда Кротар, король Кромы, ослеп в старости, а сын его был слишком молод, чтобы выйти на поле брани, Ротмар, вождь Тромло, решил воспользоваться удобным случаем и присоединить владения Кротара к собственным. Приняв такое решение, он вторгся в земли, которыми Кротар правил от имени Арта, или Арто, верховного короля Ирланди в то время.

Кротар, старый и слепой, не мог ему сопротивляться и обратился за помощью к Фингалу, королю Шотландия и тот велел своему сыну Оссиану отправиться на выручку Кротара. Но прежд чем прибыл Оссиан, Фовар-гормо, сын Кротара, напал на Ротмара и был сражен, а его войско разгромлено. Оссиан возобновил брань, убил Ротмара и обратил в бегство его рать. Освободив таки: образом Крому, он вернулся в Шотландию.

"Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны Мальвины! Откройте воздушные ваши чертоги, вы, предки могучего Тоскара! Растворите ворота туч: скоро Мальвина уйдет навсегда. Я слышала голос во сне. Я чувствую трепет моей души. Зачем подул ты, ветер, с мрачно-бурного озера? Крыло твое прошумело в деревьях, и сновиденье Мальвины исчезло. Но она видела своего возлюбленного, когда одеянья его туманные развевались по ветру. Солнечный луч озарял их края, и они сверкали, как золото чужеземца. Это был голос возлюбленного; редко он посещает сны мои!

Но ты живешь в душе Мальвины, сын Оссиана могучего. Мои вздохи восходят вместе с лучом востока, мои слезы падают вместе с ночною росой. При тебе была я, Оскар, прекрасным деревом и ветви мои пышно вздымались. Но пришла твоя смерть, как вихрь из пустыни, и поникла моя зеленая крона. Весна воротилась с дождями целебными, но листва моя не воспрянула. Девы в чертоге узрели меня, безмолвную, и заиграли на арфе радости. Слезы текли по ланитам Мальвины; подруги увидели горе мое. "Зачем ты скорбишь, – спросили они, ты, первая из дев Луты? Разве был он прекрасен, как утренний луч, и строен в очах твоих?""

Приятна песнь твоя слуху Оссиана, дочь многоводной Луты! Ты слышала пение ушедших бардов в дремотных мечтаниях, когда сон нисходил на вежды твои под журчание Морху.* Возвращаясь с ловитвы в солнечный день, ты слышала пение бардов, и твоя песнь приятна! Сладостна она, Мальвина, но размягчает душу. Есть радость и в скорби, если мир поселяется в горестном сердце. Но печаль изнуряет скорбящих, дочь Тоскара, и коротки их дни. Вянут они, как цветок, пораженный медвяной росой, когда солнце палит его жаром, а капли ночные еще отягчают головку его. О дева, внемли Оссиановой повести, он вспоминает юные дни.

* Mor'-ruth – _большой поток_.

Король повелел, я распустил паруса и устремился к заливу Кромы, гулкому заливу Кромы в любезном Инис-файле.* Высоко на бреге вздымались башни Кротара, властителя копий, Кротара, некогда славного в битвах своей юности, но старость уже поселилась обок вождя. Ротмар поднял меч на героя, и гнев охватил Фингала. Он послал Оссиана сразиться с Ротмаром в битве, ибо властитель Кромы был товарищем юных его дней.

* Инис-файл – одно из древних названий Ирландии.

Я выслал барда вперед песни пропеть; я пришел в чертоги Кротара. Там сидел герой, окруженный доспехами праотцев, но очи его погасли. Седые кудри его колыхались вкруг посоха, на который оперся воин. Он напевал песню минувших времен, когда достиг его слуха звон оружия нашего. Кротар встал, простер свою дряхлую длань и благословил Фингалова сына.

"Оссиан, – промолвил герой, – исчезла сила десницы Кротара. О, если б я мог поднять свой меч, как в те дни, когда бился Фингал на Струте! Он был первым из смертных, но и Кротар славу сумел стяжать. Король Морвена воздал мне хвалу и возложил на десницу мою горбатый щит Калтара, которого сам герой в битве сразил. Взгляни, висит ли сей щит на стене, ибо ослепли Кротара очи! Так ли силен ты, Оссиан, как твои праотцы? Дай старику осязать десницу твою".

Я протянул королю десницу, он осязает ее дряхлыми дланями. Вздох исторгся из груди его, и заструились слезы. "Ты силен, мой сын, – сказал он, – но слабей, чем король Морвена. Но кто из могучих бойцов сравнится с этим героем? Зададим же пир в чертогах моих, и пусть мои барды затянут песнь. Внемлите, сыны гулкозвучной Кромы, он велик, кто сейчас в стены мои вступил!"

Пир начался. Арфа звенит, и веселье царит в чертоге. Но это веселье скрывало вздох, что сумрачно в каждой груди таился. Было оно, как слабый луч луны, скользящий по туче небесной. Наконец умолкли арфы, и дряхлый король Кромы заговорил; он не пролил ни единой слезы, но голос его трепетал от вздохов.

"Сын Фингала, ужель ты не видишь, что мрак воцарился в чертоге пиршеств Кротара? Душа моя не была мрачна на пиру, когда были живы люди мои. Радовал приход чужеземцев, когда мой сын блистал в чертоге. Но, увы, Оссиан, угас этот луч, не оставив ни отблеска за собой. Знай, сын Фингала, что пал он в битве отца своего. Ротмар, вождь травянистой Тромлы, узнал, что очи мои погасли, узнал, что оружие мое в чертоге развешено, и гордыня его воспрянула. Он пошел на Крому, под его десницей падали люди мои. Я надел доспехи в чертоге; но что мог сделать Кротар незрячий? Шаги мои были нетверды, скорбь была велика. Я призывал прошедшие дни, те дни, когда я сражался и побеждал на кровавом поле. Мой сын воротился с ловитвы, златокудрый Фовар-гормо.* Он еще не вздымал меча в сраженьях, ибо десница его была молода. Но сердце юноши было бесстрашно, пламя доблести горело в очах. Он увидел неверную поступь отца и тяжко вздохнул. "Король Кромы, сказал он, – не затем ли вздыхаешь ты, что нет у тебя сына, не затем ли, что слаба десница Фовар-гормо? Но я, мой отец, уже начал чувствовать крепость мышцы своей. Я уже извлекал меч моей юности, я уже натягивал лук. Дозволь мне с бойцами юными Кромы встретить этого Ротмара. Дозволь, отец, мне встретиться с ним, ибо я чувствую, как пылает моя душа".

* Faobhar-gorm – _синее острие стали_.

"И ты встретишься с ним, – сказал я, – сын незрячего Кротара! Но пусть другие пойдут впереди тебя, чтобы услышал я твоего возвращения поступь, ибо очи мои не увидят тебя, златокудрый Фовар-гормо!" Он пошел, он встретил врага, он пал. Враг приближается к Кроме. Тот, кто сразил моего сына, пришел, и с ним все его острые копья".

"Теперь не время полнить чашу", – сказал я и поднял копье. Мои ратники узрели огонь в моих глазах и встали вокруг. Всю ночь мы шагали по вереску. Серый рассвет взошел на востоке. Узкий зеленый дол предстал перед нами, и синий поток по нему струился. На брегах стоит мрачное войско Ротмара в полном блеске своих доспехов. Мы сразились в долине; они бежали; Ротмар пал под мечом моим. День еще не сошел к закату, когда я принес его оружие Кротару. Дряхлый герой ощупал его руками, и душа его радостью озарилась.

Ратники сошлись в чертоги, на пиру зазвенели чаши. Десять арф на строены, пять бардов входят и поют друг за другом хвалу Оссиану: ** они изливали огонь своих душ, и арфа вторила их голосам. Велика была радость Кромы, ибо мир вернулся в страну. Ночь сошла, полна тишины, и утро вернулось, исполнено радости. Ни один супостат не пришел во тьме, сверкая блестящим копьем. Велика была радость Кромы, ибо пал угрюмый Ротмар.

{** Последующие поколения бардов весьма ценили эти импровизированные выступления. Однако уцелевшие сочинения такого рода говорят скорее о хорошее музыкальном слухе, нежели о поэтическом таланте их авторов. Переводчик обнаружил лишь одну подобную поэму, которая, как ему кажется, достойна сохранения. Она создана через тысячу лет после Оссиана, но очевидно, что ее авторы придерживались его манеры и усвоили некоторые его выражения. Основа ее такова. Пять бардов, коротавших ночь в доме вождя, который сам был поэтом, выходили поочередно наружу, чтобы набраться впечатлений, и возвращались с импровизированным описанием ночи. Как явствует из поэмы, происходило это на севере Шотлании в октябре, когда ночам присуще то изменчивое многообразие, которое отразилось в описаниях бардов.

Первый бард

Ночь темна и уныла. Тучи лежат на холмах. Не мерцает луч зеленой звезды луна не глядит с небес. Я слышу ветер в лесу, но он слышится мне вдалеке Поток в долине шумит, но шум печален и глух. Над могилою клонится дереве там протяжно кричит сова. Что-то смутно белеется в поле! Это дух! – он тает – он улетел. Здесь пройдет погребальное шествие: метеор отмечает путь.

На холме в далекой лачуге пес завывает. Олень улегся на горный мох, и лан к нему прижалась. Вот услышала ветер в его рогах, вскочила, но вновь легла

Косуля укрылась в скалистой расселине, тетерев голову скрыл под крыле Попрятались звери и птицы. Лишь филин на голой ветке сидит, да лает лис н; туманном холме.

Странник угрюмый дрожит, задыхается, сбившись с пути. Сквозь кусты, сквозь терны бредет он вдоль журчащего ручейка. Страшится он скал и болот, страшится призраков ночи. Под бурею стонет старый дуб и ветвь трещит, упадая. Ветер несет по траве сухое репье. Это легкая поступь духа! Путник дрожит в ночи.

Ночь завывает, темна и уныла, пасмурна, ветрена, духов полна! Мертвые вышли на волю! Други, укройте меня от ночи.

Второй бард

Поднялся ветер. Хлынул ливень. Стенает горный призрак. Падает лес с высоты. Хлопают окна. Вздымаясь, ревет река. Странник ищет брода. Слышите вопли! он умирает. Буря гонит с холма коня, козу, корову мычащую. Они дрожат под ливнем на топком береге.

Охотник восстал ото сна в хижине одинокой; он раздувает угасший огонь. С промокших псов вздымается пар. Он затыкает вереском щели. За его лачугой, встретившись, ревут два горных потока.

Печален бродячий пастух, сидящий на склоне холма. Над ним шелестит листва. Поток ревет под скалой. Пастух ожидает, чтоб месяц, поднявшись, дорогу домой указал.

Духи мчатся верхом на вихрях ночных. Меж порывами ветра слышится их сладкогласное пение. Это песни из мира иного.

Дождь прошел. Задувает ветер сухой. Ревут потоки и хлопают окна. Хладные капли падают с кровли. Я вижу звездное небо. Но вновь собираются тучи. Запад угрюм и мрачен. Зловеща бурная ночь. Други, укройте меня от ночи.

Третий бард

Все еще ветер шумит средь холмов и свищет в травах скалы. Свергаются ели с мест своих. Разрушена хижина, крытая дерном. Рваные тучи по небу летят, открывая горящие звезды. Метеор, смерти предвестник, искрясь, летит сквозь мглу. Он опустился на холм. Я вижу иссохший хвощ, темноглавый утес, поверженный дуб. Кто там под древом стоит у потока в саван одет?

По озеру мечутся темные волны и хлещут скалистый берег. Челн в заливе водою наполнен; весла качает волна. Дева печально сидит у скалы и смотрит на бурный поток. Милый ее обещал прийти. При свете дня видала она на озере челн его. Не его ли челн, ныне разбитый, на берегу лежит? Не его ли стон по ветру доносится?

Чу! Град пошел, стучит по камням. Сыплются хлопья снега. Вершины холмов белы. Бурные ветры стихают. Ночь холодна и неверна. Други, укройте меня от ночи.

Четвертый бард

Ночь тиха и прекрасна; синяя, звездная, мирная ночь. Ветры умчались с тучами. Они опустились за холмы. Месяц стоит на горе. Деревья блестят, сверкают ручьи на скале. Сияет покойное озеро, сияет поток в долине.

Я вижу, повержены ветром деревья и скирды хлебов на равнине. Усердный работник подъемлет скирды и свищет на дальнем поле.

Покойна, прекрасна тихая ночь! Кто там идет из обители мертвых? Чья это тень в снежной одежде, белорукая, темно-русая? Это дочь вождя ратоборцев; та, что погибла недавно! Приди же, дай нам увидеть тебя, о дева, ты, что пленяла героев! Ветер уносит тень; белая, смутная, она восходит на холм.

Неспешно влекут ветерки синий туман над узкой долиной. Поднявшись на холм, он уходит главой в небеса. Тихая, мирная, синяя, звездная ночь под луной. Не укрывайте, друга, меня, ибо любезна мне ночь.

Пятый бард

Ночь тиха, но угрюма. Луна в облаках на западе. Медленно бледный луч скользит по холму тенистому. Волна далекая слышится. Поток журчит на скале. Из шалаша доносится крик петушиный. Ночь перешла середину. Хозяйка во тьме наощупь разжигает потухший огонь. Охотнику мнится, что близится день, и сзывает он скачущих псов. Он идет на холм и свистит на ходу. Тучи разогнаны. ветром. Он видит на севере Большую Медведицу. Еще далеко до рассвета. Он дремлет у мшистой скалы.

Чу! вихрь бушует в лесу! Рокот глухой раздается в долине! Это могучая рать мертвецов возвращается с тверди небесной.

Луна улеглась за холмом. Ее луч еще там, на высокой скале. Тянутся тени деревьев. Но вот повсюду простерлась тьма. Ночь угрюма, мрачна и безмолвна. Други, укройте меня от ночи.

Вождь

Пусть облака лежат на холмах, духи летают и путник страшится. Пусть вздымаются ветры лесные, нисходят шумные бури. Ревите, потоки, хлопайте, окна, летайте, зеленокрылые метеоры, бледный месяц, взойди над холмами или спрячь свою голову в тучах. Для меня все ночи равны, сине ли небо, иль бурно, иль мрачно – что из того? Ночь бежит от луча, когда он озаряет холм. Юный день вернулся из тучи своей, но мы никогда не вернемся.

Где наши былые вожди? Где короли с именами могучими? Поля их сражений безмолвны. Едва видны их могилы замшелые. Вот так же забудут и нас. Обрушится этот высокий дом. Наши сыны не увидят развалин в траве. Они спросят у старцев: "Где же стояли стены наших отцов?"

Затяните песнь, заиграйте на арфе, пустите по кругу чаши радости. Высоко повесьте сотню светильников. Начните пляску, девы и юноши. Пусть бард седой ко мне подойдет, пусть он расскажет о подвигах прошлых времен, о славных властителях нашей земли, о вождях, которых уж нет. Так пусть же проходит ночь, пока не явится утро в наши чертоги. Тогда возьмем мы луки и кликнем псов и юных ловчих. Вместе с зарею взойдем мы на холм и оленя разбудим.}

Я затянул песнь во славу Фовар-гормо, когда вождя опустили в землю. Старый Кротар был с нами, но мы не слыхали вздохов его, он рану искал на теле сына и нашел ее на груди. Радость зажглась на лице старика. Он подошел и речь завел с Оссианом.

"Властитель копий, – сказал он, – сын мой пал не бесславно. Юный воин не бежал, но встретил смерть, когда шел он навстречу врагу в силе своей. Счастливы те, кто умирает в юности, когда звучит их слава! Слабые их не узрят в чертогах, не усмехнутся, видя их руки дрожащие. Песней почтят их память, и юные слезы дева прольет. Но старики увядают помалу, и слава их юных лет забывается исподволь. Они упадают безвестно, и не слышно вздоха их сыновей. Радость окружает могилы их, и камень их славы без слез воздвигается. Счастливы те, кто умирает в юности, когда неразлучна с ними их слава!"

Бератон

ПОЭМА

СОДЕРЖАНИЕ

Считается, что поэма сочинена Оссианом незадолго до смерти, и поэтому ее принято называть Последняя песнь Оссиана. Переводчик взял на себя смелость назвать ее Бератон, поскольку в ней рассказывается о восстановлении на престоле Лартмора, короля этого острова, ранее свергнутого собственным сыном Уталом. Фингал на пути в Лохлин (см.: Фингал, кн. 3), куда пригласил его Старно, отец Агандеки, часто упоминаемой в поэмах Оссиана, пристал к скандинавскому острову Вератону и был радушно принят Лартмором, владетелем острова и вассалом верховных королей Лохлина. На гостеприимство Лартмора Фиягал ответил дружбой, которую вскоре доказал на деле. Когда Лартмор был заточен сыном своим в темницу, Фингал поручил Оссиану и Тоскару, отцу часто упоминаемой в поэмах Мальвины, освободить Лартмора и наказать изверга Утала. Утал был несказанно красив, и женщины души в нем не чаяли. Нина-тома, прекрасная дочь соседнего государя Тортомы, влюбилась в него и бежала с ним. Но он изменил ей: другая женщина, имя которой не упоминается, пленила его сердце, и он сослал Нина-тому на пустынный остров неподалеку от Бератона. Освободил ее Оссиан, который высадился вместе с Тоскаром на Бератоне, разгромил войско Утала и убил его самого в поединке. Нина-тома, чья любовь не угасла, невзирая на все то зло, что ей причинил Утал, узнав о его гибели, умерла с горя. Тем временем Лартмору была возвращена его власть, и Оссиан с Тоскаром возвратились с победой к Фингалу.

Поэма открывается элегией на смерть Мальвины, дочери Тоскара, и завершается предсказанием смерти самого поэта. Она почти вся написана лирическим размером и проникнута меланхолическим духом, который отличает сохранившиеся произведения Оссиана. Если он в сочинил какое-нибудь шуточное произведение, то оно давно уже утрачено. Величавые и скорбные творения оказывают наиболее длительное воздействие на душу человека, и поэтому они лучше сохраняются и передаются из поколения в поколение. К тому же сомнительно, чтобы Оссиан творил в шуточном роде. Гению обычно сопутствует скорбь, а веселость настолько тесно связана с понятием легкомыслия, что если она иной раз и свидетельствует о приветливом нраве, то во всяком случае никогда не бывает связана с возвышенным расположением духа.

Стреми свои лазоревые воды, о поток, вкруг тесной долины Луты.* Пусть зеленые рощи склоняются с гор над тобою и солнце освещает тебя в полдень. Растет там волчец на скале и полощет по ветру свою бороду. Цветок склоняет головку тяжелую, качаясь в лад дуновениям. Он словно говорит: "Зачем ты будишь меня, ветерок, я же покрыт росою небесной? Скоро увяну я, и порыв твой развеет мои лепестки. Завтра явится странник, тот, кто видел меня во всей красе, придет сюда. Окинет он взором поле, но не отыщет меня". Вот так же напрасно ждать будут гласа Коны, когда он умолкнет. Охотник придет поутру, но не услышит он гласа арфы моей. "Где же сын колесницевластного Фингала?" И слеза покатится по щеке его.

* Lutha – _быстрый поток_. По прошествии столь длительного времени уже невозможно определить, где расположено описываемое здесь место. Предание ничего но сообщает по этому поводу, а сама поэма не дает никаких оснований для догадок.