Текст книги "Поэмы Оссиана"

Автор книги: Джеймс Макферсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

"Дар-тула, – молвил, вздыхая, он, – ты последняя в роду Коллы. Трутня пал в сражении. Нет уже короля ** Селамы. Карбар ведет свои тысячи к стенам Селамы. Колла встретит его гордыню и отомстит за сына. Но где ж мне найти для тебя безопасный приют, Дар-тула темнорусая? Прелестна ты, как солнечный луч в небесах, а друзья твои все полегли!"

** В поэзии Оссиана титулом короля наделяется обычно всякий вождь, отличившийся доблестью.

"Ужели повержен сын войны? – спросила я, вздох исторгая. – Ужель благородное сердце Трутила не озаряет поля брани? Мой безопасный приют, о Колла, в этом луке. Я научилась разить косуль. Разве Карбар не схож с оленем пустыни? Ответь, родитель павшего Трутила".

Чело старика осветилось радостью, и стесненные слезы излились из его очей. Затрепетали уста Коллы. Седая его борода развевалась по ветру. "Ты сестра Трутила, – молвил он, – и пламень сердца его зажигает тебя. Возьми же, Дар-тула, возьми то копье, тот медный щит, тот блестящий шлем: это добыча бранная, совлеченная с воина, что стоял на пороге юности.*** Когда свет взойдет над Селамой, мы пойдем навстречу колесницевластному Карбару. Но держись близ десницы Коллы, под сенью его щита. Отец твой, Дар-тула, некогда мог защитить тебя, но старость дрожит на длани его. Сила десницы иссякла, а душа помрачилась горем".

*** Поэт, желая сделать более правдоподобным рассказ о том, как Дар-тула вооружалась для битвы, заставляет ее обрядиться в доспехи очень молодого воина, иначе никто бы не поверил, что она, сама очень юная, могла их носить.

В печали мы провели ту ночь. Утренний свет взошел. Я воссияла в бранных доспехах. Седовласый герой шел впереди. Сыны Селамы собрались вокруг звенящего щита Коллы. Но мало сошлось на равнине бойцов, и седина убеляла их кудри. Юноши пали с Трутилом в битве за колесницевластного Кормака.

"Соратники моей юности, – молвил Колла, – не таким вы видали меня в бранных доспехах. Не так я шествовал в бой, когда пал великий Конфадан. Но вас отягчает горе. Настигает мрачная старость, словно туман в пустыне. Мой щит изношен годами, мой меч закреплен недвижно на месте своем.* Я сказал в душе: твой вечер будет покоен, и ты отойдешь, как свет угасающий. Но буря вернулась; я клонюсь, словно древний дуб. Мои ветви опали в Селаме, и я колыхаюсь на месте своем. Где же ты, мой колесницевластный Трутил и твои герои сраженные? Ты не ответствуешь мне из вихря, тебя влекущего, и душа твоего отца скорбит. Но я больше не буду скорбеть: или Карбар падет, или Колла. Я чувствую, как возвращается сила моей десницы. Мое сердце радостно бьется, голос брани заслыша".

* В те времена существовал обычай, согласно которому каждый воин, достигший определенного возраста или потерявший способность сражаться, закреплял свое оружие на стене большого чертога, где пировало его племя в дни торжеств. В дальнейшем он уже никогда не участвовал в битвах, и эта пора, жизни называлась _время недвижного оружия_.

Герой извлекает свой меч. Блеснули клинки его ратников. Они двинулись по равнице. Их седые власы развевались по ветру. Карбар сидел за пиршеством на тихой равнине Лоны.** Он узрел приближенье героев и призвал вождей своих к битве.

** Lona – _болотистая равнина_. Во времена Оссиана было принято после победы устраивать пир. Карбар только начал угощать свое войско после разгрома Трутила, сына Коллы, и остальных защитников Кормака, когда появился Колла со своими престарелыми ратниками, чтобы дать ему бой.

Но зачем мне рассказывать Натосу, как все жарче бой разгорался! *** Я видала тебя среди тысяч, подобного перуну небесному: он прекрасен, но страшен; падают люди на алом его пути. Копье Коллы сеяло смерть, ибо он вспомнил битвы юных своих годов. Стрела пролетела, звеня, и вонзилась герою в грудь. Он пал на свой гулкозвучный щит. Душа моя содрогнулась от страха; свой щит я простерла над ним, но грудь моя, тяжко дышавшая, обнажилась. Карбар пришел, подъемля копье, и узрел Селамскую деву. Радость взыграла на мрачном его лице; он удержал подъятую сталь. Он предал Коллу земле, а меня, рыдавшую горько, привез в Селаму. Он повторял слова любви, но скорбела душа моя. Я узрела щиты своих праотцев и меч колесницевластного Трутила. Я узрела оружие мертвых, и окропились ланиты слезами!

*** Поэт уклоняется от описания битвы при Лоне, поскольку оно было бы неуместно в устах женщины и не представило бы ничего нового после множества подобных описаний в других поэмах. В то же время он дает Дар-туле возможность воздать лестную хвалу своему возлюбленному.

Тогда ты пришел, о Натос, и мрачный Карбар бежал. Он бежал, как призрак пустыни от света зари. Рати его стояли не близко, а десница была слаба против стали твоей.

Почему ты печален, о Натос?" – спросила прелестная дева Коллы.****

**** Оссиан обычно повторяет в конце вставного эпизода то же предложение, которым он открывал его. Это возвращает читателя к основному содержанию поэмы.

"Я видел бои, – ответил герой, – уже в юные годы. Моя рука еще не могла поднять копья, когда опасность предстала мне в первый раз, но душа просияла при виде брани, словно узкий зеленый дол, когда солнце струит потоки лучей, прежде чем спрятать главу свою в буре. Моя душа сияла в опасностях, прежде чем я увидел красу Селамы, прежде чем я увидел тебя, прекрасную, словно звезда, что сияет в ноч над холмом; медленно туча подходит и грозит любезному свету.

Мы в стране врагов, и ветры нас обманули, Дар-тула; нет рядом с нами ни силы друзей, ни горных вершин Эты. Где я найду для тебя мирный приют, дочь могучего Коллы? Братья Натоса неустрашимы, а меч не раз уже в битве блистал. Но что такое три сына Уснота пред ратью колесницевластного Карбара! О если бы ветры пригнали твои паруса, Оскар, король мужей! * Ты обещал сразиться в битвах за павшего Кормака. Тогда была бы сильна моя длань, как смерти десница огненная. Карбар дрожал бы в чертогах своих, и мир воцарился вокруг любезной Дар-тулы. Но зачем ты поникла, моя душа? Сыны Уснота могут еще победить".

* Оскар, сын Оссиана, давно уже задумал поход в Ирландию, чтобы отомстить Карбару, который убил его друга Катода, сына Морана, ирландца благородного происхождения, а также чтобы помочь семейству Кормака.

"И они победят, о Натос! – воскликнула дева, духом воспрянув. – Вовек не увидит Дар-тула чертогов угрюмого Карбара. Дай мне твой медный доспех, что сверкнул под звездою падучей, я вижу его в темногрудой ладье. Дар-тула выйдет на битву мечей. Дух благородного Коллы, тебя ли я зрю на облаке? Что там за смутная тень рядом с тобою? То колесницевластный Трутил. Узрю ль я чертоги того, кто убил вождя Селамы? Нет, вовеки я их не узрю, любезные сердцу призраки!"

Радость взошла на лице Натоса, когда он услыхал белогрудую деву. "Дочь Селамы, ты озаряешь душу мою. Приходи же, Карбар, с твоими тысячами, сила вернулась к Натосу! А тебе, престарелый Уснот, не придется услышать, что сын твой бежал. Я помню твои слова на Эте, когда начинали вздыматься мои паруса, когда я сбирался направить их к Уллину, к мшистым башням Туры. "Ты держишь путь, – он сказал, о Натос, к владыке щитов Кухулину, к вождю мужей, который вовек не бежал от опасности. Да не будет слаба десница твоя, да не помыслишь о бегстве, чтоб не сказал сын Семо, будто племя Эты бессильно. Его слова достигли б чертогов Уснота и опечалили душу его". Слеза по его ланите скатилась. Он дал мне сей меч блистающий.

Я доплыл до залива Туры, но чертоги Туры были безмолвны. Я поглядел окрест, но не было никого, кто бы мне рассказал о вожде Дунскеха. Я пошел в чертог пиров, где висело оружие предков его. Но оружия там уже не было, и старец Лавор ** сидел в слезах.

** Lamh-mhor – _могучая длань_.

"Откуда это стальное оружие? – спросил, подымаясь, Лавор. – Давно не блистало копье в сумрачных стенах Туры. Откуда пришли вы: с бурного моря или из скорбных чертогов Теморы?" ***

*** Темора была дворцом верховных королей Ирландии. Здесь она названа скорбной, потому что в ней погиб Кормак, убитый Карбаром, захватившим его трон.

"Мы с моря пришли, – сказал я, – с высоких башен Уснота. Мы сыновья Слис-самы,**** дочери колесницевластного Семо. Где же вождь Туры, сын чертога безмолвного? Но для чего вопрошать тебя Натосу, когда я вижу слезы твои. Как же могучий пал, сын одинокой Туры?"

**** Slis-seamha – _нежная грудь_. Она была женою Уснота и дочерью Семо, вождя _острова туманов_.

"Он пал, – ответил Лавор, – но не так, как падает ночью звезда безмолвная, когда она промелькнет сквозь мрак и исчезнет. Нет, он был метеору подобен, что упадает в дальнем краю; багровым его путем следует смерть, и сам он – знаменье браней. Печальны брега Лего и шум многоводной Лары! О сын благородного Уснота, там был повержен горой".

"И герой был повержен посреди побоища, – молвил я, тяжко вздыхая. Сильна была в битвах длань его, и смерть влеклась за его мечом". Мы пришли к печальному берегу Лего. Мы нашли его холм мошльный. Его боевые товарищи были там, его барды, богатые песнями. Три дня мы оплакивали героя, на четвертый ударил я в щит Катбата. Радостно собирались герои вокруг, потрясая лучистыми копьями.

Неподалеку был Корлат с войском своим, друг колесницевластного Карбара. Мы на него устремились, словно ночной поток, и пали его герои. Когда проснулись жители дола, они узрели их кровь при утренпем свете.* Но мы понеслись, словно клубы тумана, к гулкозвучным чертогам Кормака. Наши мечи поднялись на защиту его. Но чертоги Теморы были пусты. Кормак погиб в расцвете юности. Не стало властителя Эрина.

* И случилось в ту ночь: пошел ангел господень и поразил в стане ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот все тела мертвые.

Четвертая книга Царств, XIX, 35.

Скорбь овладела сынами Уллина, тихо, угрюмо сокрылись они, как за холмами скрываются тучи, долго грозившие ливнем. Горем объятые, сыны Уснота повернули назад к заливу гулкому Туры. Мы миновали Селаму, и Карбар сокрылся, словно туманы Лано, когда их гонят ветры пустыни.

Тогда-то я увидал тебя, о дева, подобную ясному солнцу Эты. "Любезен тот луч", – я сказал, и стесненный вздох исторгся из груди моей. Ты явилась, Дар-тула, во всей красе своей к вождю печальному Эты. Но ветры нас обманули, дочь Коллы, и супостаты близко".

"Да, супостаты близко, – молвил могучестремительный Альтос,* – я слышал звон их доспехов на бреге и видел, как реет черное знамя Эрина. Ясно доносится голос Карбара,** громкий, как водопады Кромлы. Прежде чем сумрак ночной опустился, он увидел в море темный корабль. Бодрствует войско его на равнине Лены и вздымает десять тыся мечей".***

* Альтос только что вернулся после осмотра берега Лены, куда его послал Натос в начале ночи.

** Карбар собрал войско на побережье Ольстера, чтобы противостоять "Фингалу, который готовился к походу на Ирландию для восстановления династии Кормака на престоле, захваченном Карбаром. Между флангами войска Карбара находился залив Туры, куда ветры занесли корабль сыновей Уснота, так что они не могли избежать встречи с неприятелем.

*** Место действия в этой поэме почти то же, что и в предыдущей эпической поэме. Здесь, как и там, часто упоминаются вересковые равнины Лены и Туры.

"И пусть вздымают они десять тысяч мечей, – сказал, усмехаясь Натос. Сыны колесницевластного Уснота никогда не трепещут при виде опасности. Зачем ты катишь пену свою, ревущее море Уллина? Зачем шумят ваши темные крылья, свистящие вихри небесные? Ужели мните вы, бури, что это вы у берега держите Натоса? Нет, чада ночи, только душа может его удержать! Альтос, подай мне доспехи праотцев; видишь, как блещут они под звездами! Принеси копье Семо,* что стоит в темногрудой ладье".

* Семо был дедом Натоса со стороны матери. Когда Уснот женился на его дочери, Семо подарил ему упомянутое здесь копье согласно обычаю, по которому отец невесты дарит зятю свое оружие. Принятый в этих случаях обряд упоминается в других поэмах.

Он принес доспехи. Натос облек свои члены сияющей сталью. Величава поступь вождя, ужасно веселье его очей. Он глядит на приближенье Карбара. Ветер шумит в его волосах. Дар-тула молча стоит с ни рядом, взор ее устремлен на вождя. Она старается скрыть теснящийся вздох, и две слезы наполняют очи ее.

"Альтос, – сказал вождь Эты, – в той скале я вижу пещеру. Сокрой там Дар-тулу, и да будет сильна десница твоя! Ардан, мы встретим врага и на бой призовем угрюмого Карбара. Ах, если б он вышел в звонкой стали своей навстречу сыну Уснота! Дар-тула, если удастся тебе спастись, не смотри на павшего Натоса. Направь, о Альтос, свои паруса к гулкозвучным дубравам Эты.

Скажи вождю,** что сын его пал со славой, что мой меч не чурался брани. Скажи ему, что я пал среди тысяч, и да возвысится радость скорби его. Дочь Коллы, дев собери в гулкозвучных чертогах Эты. Пусть воспоют они песни о Натосе, когда хмурая осень вернется. Ах, если б голос Коны *** прозвучал мне хвалою. Тогда ликовал бы мой дух среди горных ветров".

** Усноту.

*** Оссиана, сына Фингала, часто называют его поэтическим прозвищем _голос Коны_.

И мой голос восхвалит тебя, Натос, вождь лесистой Эты! Оссиана голос возвысится, восхваляя тебя, сын великодушного Уснота! Зачем не был на Лене, когда началось сраженье? Тогда меч Оссиана защитил бы тебя или сам Оссиан полег бы костьми.

Мы сидели той ночью в Сельме за круговою чашей. Ветер снаружи в дубах шумел, горный дух кричал.**** Ветра порыв ворвался в чертог и коснулся слегка моей арфы. Звук был печален и тих, словно надгробная песнь. Первый услышал Фингал, и стесненные вздохи исторглись из груди его. "Кто-то погиб из моих героев, – сказал седовласый король Морвена. – Я слышу звуки смерти на арфе сына. Оссиан, коснись звенящей струны, заставь прозвучать печальную песнь, чтобы радостно было их духам лететь к лесистым холмам Морвена".

**** Выражением _горный дух_ обозначается низкий печальный звук, предваряющий бурю и хорошо известный жителям горных стран.

Я коснулся арфы пред королем, звук был печален и тих. "Склонитесь со своих облаков, – сказал я, – духи предков моих, склонитесь! Остановите ужас багровый полета вашего и примите вождя сраженного, придет ли он из далекой страны иль поднимется с бурного моря. Приготовьте ему одеяние из тумана, сотворите копье из облака. На бедро возложите метеор угасающий, вместо меча геройского. И пусть его облик будет приятен, чтоб лицезренье его веселило друзей. Склонитесь со своих облаков, – сказал я, – духи предков моих, склонитесь!"

Так я в Сельме пел под звуки тихо трепещущей арфы. Но Натос был на береге Уллина, и его окружала ночь; он слышал лишь глас супостатов среди рева бушующих волн. Безмолвно он слушал их глас, опершись на копье.

Утро встало в сиянье лучей. Появились сыны Эрина; словно серые скалы, деревами поросшие, растянулись они вдоль берега. Карбар высился посреди; он усмехнулся зловеще, когда увидел врага.

Натос на брань устремился в силе своей, и Дар-тула тоже позади не осталась. Вздымая копье блестящее, шла она рядом с героем. А кто там грядет в доспехах, сияя гордостью юной? Кто, как не сыны Уснота, Альтос и темно-русый Ардан.

"Выйди, – молвил Натос, – выйди, вождь высокой Теморы! Сразимся на берегу за белогрудую деву. С Натосом нет его ратников, они остались за бурным морем. Зачем ты привел свои тысячи против вождя Эты? Ты же бежал от него в бою, когда его окружали друзья".*

* Он подразумевает бегство Карбара из Селамы.

"Юноша, гордый сердцем, станет ли биться с тобою король Эрина? Предки твои не венчались ни славой, ни королевским венцом. Есть ли в их чертогах оружие неприятеля или щиты минувших времен? Карбар прославлен в Теморе, и он не бьется с ничтожными".

Слезу уронил колесницевластный Натос. Он обратил очи на братьев. Мгновенно взлетели их копья, и три героя повержены наземь. Затем высоко воссиял свет их мечей, и отступили строи Эрина, как гряды угрюмых туч под порывом ветра.

Карбар тогда приказал своим воинам, чтоб натянули они тысячу луков. Тысяча стрел полетела; сыны Уснота пали. Они пали, как три молодых дуба, что стояли одни на холме. Путник взирал на деревья пригожие и дивился, как взросли они, одинокие; вихрь пустыни в ночи прилетел и долу повергнул вершины зеленые. День пришел, воротился путник, а уже иссохли они, и опустело вокруг.

В безмолвном горе стояла Дар-тула и видела их погибель. В ее очах не было слез, но взоры исполнились скорбью безумной. Бледность покрыла ее ланиты. Из трепетных уст вырывались невнятные краткие речи. Темные кудри развевались по ветру. Но угрюмый Карбар пришел. "Где же теперь твой любовник, колесницевластный вождь Эты? Увидала ли ты чертоги Уснота? или бурые холмы Фингаловы? Битва моя грохотала бы в Морвене, если бы ветры не занесли сюда Дар-тулу. Сам Фингал был бы повержен, и скорбь воцарилась бы в Сельме".

Рука Дар-тулы уронила щит, ее белоснежная грудь открылась. Но открылась она, обагренная кровью, ибо стрела вонзилась в нее. Пала она, словно снег, на павшего Натоса. Ее темные волосы покрыли его лицо, и смешалась их кровь на земле.

"Повержена ты, дочь Коллы! – запели сто бардов Карбара. – Тишина царит на синих потоках Селамы, ибо погибло племя Трутила.* Когда ж ты восстанешь в красе своей, первая дева Эрина? Долог твой сон могильный и далеко до рассвета. Не придет солнце к твоему ложу и не скажет: проснись, Дар-тула, проснись ты, из женщин первая! Снаружи гуляет весенний ветер, на зеленых холмах цветы качают головки, леса шелестят зеленой листвой.** Удались, о солнце, дочь Коллы уснула. Она не выйдет в красе своей, она уже не пройдет поступью плавной".

Так пели барды, воздвигая могилу. И я над могилою пел, но после когда уже прибыл король Морвена, когда прибыл он в Уллин зеленый сразиться с колесницевластным Карбаром.

* Трутил был основателем рода Дар-тулы.

** Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот зима уже прошла, дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Песнь песней Соломона [II, 10-13].

Карик-тура

ПОЭМА

СОДЕРЖАНИЕ

Фингал, возвращаясь из похода в Римскую провинцию, решил навестить Катуллу, короля Инис-тора и брата Комалы, чья история подробно рассказана в драматической поэме, помещенной в этом сборнике. Приблизившись к Карик-туре, замку Катуллы, он увидел огонь, зажженный на башне, что в те дни служило знаком бедствия. Ветер загнал корабль Фингала в залив, невдалеке от Карик-туры, и он был вынужден провести ночь на берегу. На другой день он напал на войско Фротала, короля Соры, осадившего замок Катуллы Кариктуру, и после поединка взял в плен самого Фротала. Освобождение Карик-туры служит главным содержанием поэмы, но в нее вплетены и другие эпизоды. Предание гласит, что эта поэма была обращена к некоему кульди, то есть одному из первых христианских миссионеров, и что рассказ о _духе Лоды_, который, как полагают, тождествен с древним скандинавским божеством Одином, введен Оссианом в противовес учению кульди. Как бы то ни было рассказ этот дает представление о взглядах Оссиана на высшее существо и показывает, что он был чужд суеверий, господствовавших во всем мире до распространения христианства.

Свершил ли ты свой путь по лазоревой тверди, сын златокудрый небес? * Запад отверз врата, там одр твоего покоя. Волны приходят взглянуть на твою красоту, они подъемлют дрожащие главы, они видят, как ты прекрасен во сне, но тут же прочь убегают в страхе. Отдыхай же в своей тенистой пещере, о солнце, и в радости к нам воротись. По пусть запылает в Сельме под звуки арф тысяча светочей, пусть озарятся чертоги: властитель чаш воротился! Затихла битва на Кроне,** словно умолкшие звуки. Затяните же песнь, о барды, король воротился со славой!

* Песня Уллина, которая открывает поэму, имеет лирический размер. Когда Фингал возвращался из своих походов, он обычно высылал вперед поющих бардов. Оссиан называет такое торжественное шествие _песнью победы_.

** Оссиан воспел _битву на Кроне_ в особой поэме. Настоящая поэма связана с нею, но переводчик не смог раздобыть сколько-нибудь удовлетворительный текст той части, в которой рассказывается о Кроне.

Так пел Уллин, когда Фингал воротился с брани, когда воротился он, сияя цветением юности, осененный густыми кудрями. Вороненый доспех покрывал героя, словно серая туча – солнце, когда проходит оно в одеянье тумана и являет лишь половину лучей. Короля окружают его герои. Пиршество чаш уготовано. Фингал обращается к бардам и велит им запеть песнь.

"Голоса гулкозвучной Коны, – сказал он, – о барды минувших времен! Вы, в чьей памяти высятся вороненые полчища наших праотцев, заиграйте на арфе в чертоге моем, и да внемлет Фингал вашей песне! Приятна радость скорби, она словно ливень весенний, когда он умягчает дубовую ветвь и юный листок вздымает головку свою зеленую. Пойте, о барды, а завтра мы парус поднимем. Синий мой путь пролегает по океану к стенам Карик-туры, ко мшистым стенам Сарно, где жила когда-то Комала. Там благородный Катулла задает пиршество чаш. Много вепрей в его лесах, и раздается там клич ловитвы".

"Кроннан, сын песни, – молвил Уллиы, – Минона, прелестная дева арфы, воспойте песнь о Шильрике, порадуйте короля Морвена.* Пусть выйдет Винвела в своей красе, как дождевая радуга, когда отражает она чело свое дивное в озере и сияет закатное солнце. И она выходит. Фингал, нежен голос ее, но печален".

* Можно полагать, что роли Шильрика и Винвелы исполнялись Кроннаном и Миноной, самые имена которых показывают, что они были певцами, выступавшими перед публикой. Cronnan означает _печальный звук_; Minona или Min-'on _нежный напев_. По-видимому, все драматические поэмы Оссиана исполнялись ш Фингалом в дни торжеств.

Винвела

Мой возлюбленный – чадо холма. Он несется за быстрым оленем. Тяжко дышат серые псы вкруг него, тетива его лука звенит на ветру. Отдыхаешь ли ты у ручья на скале иль под ропот источника горного? Ветры клонят тростник, туман летит над холмом. Незаметно приближусь я к милому и увижу его со скалы. Любезен явился ты мне впервые у старого дуба Бранно; ** статный, ты возвращался с ловитвы, сад красивый из всех друзей.

** Bran или Branno означает _горный поток_; здесь это – некая река, называвшаяся так во времена Оссиана. На севере Шотландии имеется несколько речек, сохранивших и поныне название Бран; к ним, в частности, принадлежит приток Тея, впадающий в него около Данкелда.

Шильрик

Что за глас раздается, глас, подобный дыханию лета? Не сижу я там, где ветры клонят тростник, не слышу ручья на скале. В дальний край, о Винвела,*** в дальний край я иду на Фингалову брань. Мои псы не сопутствуют мне. Не всхожу я больше на холм. Не вижу я больше с вершины, как плавно ты ходишь по брегу речному, ясна, как небес радуга, как месяц в закатной волне.

*** Bhin-bheul – _женщина со сладостным голосом_. Буквами bh в гэльском языке обозначался тот же звук, что и буквой v в английском.

Винвела

Значит, ушел ты, о Шильрик, и я одна на холме. Олени видны на вершине, они пасутся, не ведая страха. Не пугает их больше ни ветер, ни шелестящее древо. Далеко от них охотник, ныне он на поле могил. Чада волн, чужеземцы, пощадите любовь мою, Шильрика!

Шильрик

Если пасть суждено мне на поле, воздвигни высоко могилу мою, Винвела. Серые камни и груда земли напомнят грядущим векам обо мне. Когда сядет охотник у насыпи, чтоб подкрепиться в полдень, он скажет: "Здесь упокоился некий воин", и слава моя оживет в его похвале. Воспомни меня, Винвела, когда я почию в земле!

Винвела

Да, я воспомню тебя! Воистину мой Шильрик падет! Что же мне делать, любимый, когда ты уйдешь навсегда? Чрез эти холмы я в полдень пойду, я пойду чрез безмолвную пустошь. Там я увижу место, где ты отдыхал, возвращаясь с ловитвы. Воистину мой Шильрик падет, но я воспомню его.

"И я воспомню вождя, – сказал король лесистого Морвена. – Ярость его, как огонь, пожирала битву. Но ныне не видят героя очи мои. Однажды он мне на холме повстречался, были бледны его ланиты, мрачно было чело. Грудь исторгала частые вздохи, он шаги направлял в пустыню. Но ныне его уже нет в сонме моих вождей, когда раздается бряцанье щитов. Ужель обитает он в тесном жилище,* вождь высокой Карморы?" **

* В могиле.

** Carn-mor – _высокий скалистый холм_.

"Кроннан, – промолвил Уллин, древний годами, – спой нам песнь о Шильрике, как он вернулся к своим холмам, а Винвелы не было боле. Он прислонился к ее серому мшистому камню; он думал, Винвела жива.. Он увидал, как пленительно шла она по равнине,*** но недолго являлся ему ее сияющий образ: солнечный луч улетел с полей, и Винвела исчезла. Слушайте песню Шильрика, нежную, но печальную".

*** По мнению древних шотландцев, различие между добрыми и злыми духами состояло в том, что первые являлись иной раз и днем в уединенных, редко посещаемых местах, последние же только ночью и всегда в мрачной, зловещей обстановке.

"Я сижу у источника мшистого, на вершине холма ветров. Одинокое древо шелестит надо мною. Темные волны клубятся над вереском. Внизу колышется озеро. Олень нисходит с холма. Вдали не видать охотника, вблизи не слыхать пастушьей свирели. Полдень настал, но все тихо кругом. Печальны мои одинокие мысли. Если б ты только явилась, любовь моя, скиталица вересковой пустоши, и кудри твои развевались бы по ветру, от вздохов вздымалась бы грудь, а очи были б слезами полны по друзьям, сокрытым в горном тумане! Я бы утешил тебя, любовь моя, и привел бы в дом твоего отца.

Но не она ли является, словно светлый луч на вереске? Ясна, как осенний месяц, как солнце в летнюю бурю, не ко мне ли идешь ты, любезная дева, через горы и скалы? Она говорит, но как слаб ее голос! как ветерок в тростнике болотном!

"Значит, ты невредим воротился с войны? Где твои други, любимый? Я услышала весть о смерти твоей на холме, услышала весть и тебя оплакала, Шильрик!"

"Да, моя красавица, я воротился, но один из всего племени. Ты не увидишь их боле: их могилы я воздвиг на равнине. Но зачем ты на этом пустынном холме? Зачем ты одна на вереске?"

"Одна я, о Шильрик, одна в хладном моем жилище. Скорбя о тебе, я угасла. Бледна я покоюсь в могиле, о Шильрик".

Она парит, она уплывает прочь, как серый туман от ветра. И ты не хочешь остаться, любимая? Останься, взгляни на слезы мои! Ты прекрасна, когда являешься ныне ко мне, Винвела, прекрасна ты была живая!

У источника мшистого я буду сидеть на вершине холма ветров. Когда полдень безмолвен вокруг, заговори со мною, любимая! Прилети на крылах ветерка, на горном вихре примчись! Дай мне услышать твой голос, когда пронесешься ты мимо, а полдень безмолвен вокруг".

Эту песню Кроннан пропел в ночь веселия Сельмы. Но утро встает на востоке, лазурные воды катятся при свете его. Фингал велел поднять паруса, и ветры, шумя, устремились с холмов. Взорам предстал Инис-тор и мшистые башни Карик-туры. Но на них было знамение бедствия – зеленый пламень, дымом объятый. Король Морвена в грудь ударил себя, он тотчас вознес копье. Его чело омраченное к берегу обращено, он оглядывается на медлящий ветер. По спине разметались волосы. Молчанье короля ужасно.

Ночь сошла на море, залив Роты принял корабль. С побережья склонилась скала, покрытая гулкозвучной дубравой. На ее вершине круг Лоды,* и мшистый камень власти. Внизу простирается узкий дол, покрытый травой и деревьями старыми; ярый полуночный ветер сорвал их с косматой скалы. Лазурный поток там струится, и ветра порыв одинокий, налетев с океана, гонит бороду чертополоха.

* _Круг Лоды_ – это, по-видимому, место поклонения у скандинавов, поскольку полагают, что _дух Лоды_ – не что иное, как их бог Один.

Пламя трех дубов поднялось, пиршество вкруг уготовано. Но душа короля печалится о ратном вожде Карик-туры. Тусклый, холодный месяц встал на востоке. Сон низошел на юных. Под лучом блестят вороненые шлемы; меркнет костер угасающий. Но сон не почил на короле. Поднялся Фингал в облаченье доспехов и неспешно взошел на холм взглянуть на пламя Сарновой башни.

Пламя было далеким и смутным; луна сокрыла багровый лик на востоке. Вихрь прилетел с горы и принес на своих крылах духа Лоды. Ужасный, летел он на место свое, потрясая копьем облачным.** Очи его на мрачном лице подобны огням, голос – далекому грому. Фингал подошел с копьем своей мощи и голос возвысил.

** Он описан в сравнении, содержащемся в поэме о смерти Кухулина.

"Прочь отселе, сын ночи, зови свои ветры и улетай! Зачем ты являешься мне на глаза в своем теневом доспехе? Я ль устрашусь твоего угрюмого вида, зловещий дух Лоды? Непрочен твой облачный щит, бессилен твой меч-метеор. Ветер уносит их, и ты сам исчезаешь. Улетай же, сын ночи, прочь с моих глаз, зови свои ветры и улетай!"

"Ты посмел меня гнать от моих владений? – ответил раскатистый голос. Люди мне поклоняются. Я решаю исход сраженья на ратном поле. Я вперяю взор в племена, и они исчезают; ноздри мои источают дыхание смерти. Вольный, я ношусь на ветрах, бури предшествуют мне.* Но безмятежно мое жилище над облаками, отрадны поля моего покоя".

* Нельзя не отметить большого сходства между ужасными свойствами этого ложного божества и истинного бога, как они описаны в 17 псалме.

"Так оставайся в своих безмятежных полях, – промолвил Фингал, – и забудь сына Комхала. Разве я восхожу со своих холмов на мирные долы твои? Разве копьем я встречаю тебя, прилетающего на облаке, дух зловещей Лоды? Так зачем же ты хмуро глядишь на Фиигала? Зачем потрясаешь воздушным копьем? Но напрасно ты хмуришься: никогда не бежал я от могучих мужей. И сынам ли ветров устрашить короля Морвена? Нет, известно ему бессилие их оружия".

"Уносись в свою землю, – ответил призрак, – наполни парус ветром попутным и уносись. Вихри сокрыты в горсти моей, я управляю полетом бури. Король Соры мой сын, он поклоняется камню власти моей. Он обложил Карик-туру битвой, а он победит. Уносись в свою землю, сын Комхала, или мой пламенный гнев обрушится на тебя".

Он поднял высоко теневое копье и над Фингалом склонился зловеще огромный. Но король, приближась, свой меч обнажил, клинок темнорусого Луно.** Сверкающий путь булата пронизал угрюмого духа. Призрак упал, расплываясь в воздухе, словно дымный столп, восходящий из полуугасшей печи, когда рассечет его палка юнца.

** Знаменитый меч Фингала; его выковал лохлинский кузнец Лун или Луно.

Дух Лоды вскричал и, свившись клубом, унесся по ветру. Инис-тор содрогнулся от этого вопля. Волны в пучине его услыхали и в страхе прервали свой бег. Фингала соратники, сразу воспрянув, схватили тяжкие копья. Они не увидели короля, они восстали в ярости, и ответно звенело оружие.