Текст книги "Одиночка. Трилогия (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Фелан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

С юга дул сильный ветер. Будем надеяться, он разгонит тяжелые снеговые тучи и унесет бурю, а то и вообще очистит небо над Манхэттеном. Когда опасность миновала, я вылез из автобуса, достал из рюкзака и порвал запасную футболку, чтобы перевязать руку. Надо было собрать в дорогу аптечку. Закончив с перевязкой, я подтянул стропы рюкзака и зашагал на юг.

На следующем перекрестке резкий порыв ветра принес едкий запах горящего пластика и бензина. Закрыв воротом свитера лицо, чтобы хоть как–то защититься от ядовитого дыма, я побежал и сбавил темп, сделав глубокий вдох, только через два квартала. Чистый морозный воздух наполнил грудь, обжигая легкие. Вперед. Не останавливаться. Нужно скорее убраться с этих улиц.

Меня ждала неизвестность. Знакомый, как свои пять пальцев, центральный Манхэттен остался далеко позади. Да, конечно, с каждым шагом надежда становилась все реальнее, только вот когда не знаешь, что ждет за поворотом…

На перекрестках, прежде чем выйти на открытое место, я останавливался и тщательно осматривал дорогу. Главное было держаться подальше от темных фасадов и подъездов, потому что оттуда в любой момент мог напасть Охотник, и ступать очень осторожно, чтобы вновь не угодить в замаскированную снегом дыру.

На востоке стреляли: за несколькими одиночными выстрелами последовали автоматные очереди. Я сразу же распознал вид оружия, хотя до Нью–Йорка не отличил бы на слух пистолетный выстрел от выстрела из автоматической винтовки. В Австралии я не держал в руках ни того, ни другого и уж тем более даже подумать не мог, что моя жизнь будет во многом зависеть от того, насколько хорошо я умею обращаться с огнестрельным оружием. Но желание остаться в живых научило меня разбираться в винтовках, ружьях и пистолетах. В памяти всплыла прошлая ночь: военные с грузовика стреляют по Охотникам, дрон заходит на атаку…

Стрельба смолкла, вернулось ощущение времени и пространства. Не останавливаться.

На Пятьдесят шестой улице я повернул на запад. Я не ходил по этой улице раньше – никаких сомнений, но она как две капли воды напоминала десятки других таких же: волна разрушений сделала манхэттенские улицы одинаково серыми и безжизненно–холодными, будто безумный художник огромной кистью разукрасил весь город страшным орнаментом. Я прошел мимо почтового грузовика: возле такого же мы познакомились с Калебом. Внутри было пусто, ни одного живого существа: только снег и пепел.

На следующем перекрестке я краем глаза заметил шевельнувшееся отражение в треснутой витрине магазина. Я как раз повернулся спиной к противоположной стороне улицы, и вдруг по блестящей зеркально–черной поверхности скользнула тень.

Люди? Нормальные люди, которые пытаются разобраться в том, в чем разобраться нельзя? Как они отреагируют на меня? А если мои ответы на вопросы, которые они зададут, не придутся им по душе?

Теперь я мог рассмотреть их. Охотники. Заразились совсем недавно и еще не научились драться и убивать. В теплой зимней одежде, к тому же, дорогой: в прежней, нормальной жизни эти люди привыкли следить за собой и выбирать лучшее. Но они стали Охотниками, и даже в самых роскошных шмотках выглядели дикими, свирепыми животными. Я невольно улыбнулся. Вот они вышли на открытое место. Успею убежать… Как и следовало ожидать, мое появление их обрадовало. Эти шестеро были из когорты тех, кто искал крови. От вынужденного заточения они совершенно обезумели.

Я помчался по Седьмой авеню, а Охотники за мной. Им было трудно: за две недели мышцы отвыкли работать, но боль и напряжение во время бега только злили моих преследователей, а жажда безжалостно гнала вперед.

Заворачивая на Сорок четвертую улицу, я поскользнулся на льду и споткнулся о дорожный знак: согнутый и засыпанный снегом, он перегораживал тротуар. Вперед! Подняться и бежать вперед! На Девятой авеню я притормозил и оглянулся: Охотники нагоняли меня.

На юг, мне нужно на юг! Я бежал на пределе возможностей, скользил и ловил равновесие, спотыкался, падал, вставал и возобновлял бег. Руки и ноги работали как поршни, сердце толчками качало кровь. В конце квартала я свернул налево и оглянулся: пока не видно…

Вдруг они показались на дороге. То ли зрение сыграло со мной злую шутку, то ли воображение, но казалось, что они ни капли не устали – просто бежали, с каждым шагом сокращая расстояние между нами.

Ноги налились свинцом, но я заставил их повиноваться. Отшатнулся за угол, повернулся и побежал.

На углу Десятой авеню торчала нелепая уродина в полсотни этажей: наверное, здание построили в семидесятых годах, оно казалось совершенно чужим в этом районе. К нему я и направился.

Я успел прочитать на козырьке слова «банк» и «театр», проскочил мимо входа в кафе, развернулся и влетел внутрь. Пригнувшись, я попытался найти засов, но дверь запиралась только на ключ. Я отступил от входа и замер.

Внутри кто–то был. Я чувствовал за спиной присутствие человека…

Покашливание. Мужчина, крупный, взрослый мужчина.

Оборачиваться не хотелось: если мне суждено умереть сейчас, то пусть это произойдет быстро…

3

Я нащупал в кармане «Глок», медленно вытащил его, обернулся…

Шагах в пяти, не дальше, стоял высокий, здоровенный парень лет двадцати пяти – тридцати. Он был по–настоящему огромным, сплошные мышцы: этакий гибрид Существа из «Фантастической четверки», Хеллбоя и Халка – за пару дней с Калебом я успел перечитать кучу комиксов. Темные волосы были сбриты почти под ноль, а из–под ворота рубашки выползала на шею татуировка. Качнулась дверь, и из кухни вышел еще один мужчина, примерно моего роста и комплекции, но значительно старше – лет под сорок, очень бледный и лысоватый.

Мы молча смотрели друг на друга: изучали. Эти двое заметили у меня пистолет, и по реакции я понял, что они не Охотники.

– Привет, – сказал здоровяк, кусая шоколадный батончик. – Классная штуковина.

Я взглянул на пистолет, но прятать его не стал. Быстро обернувшись, я успел заметить за обледеневшими стеклами движение: Охотники были рядом.

– За мной гонятся. Нужно спрятаться.

– Спрятаться? Зачем? – невозмутимо произнес здоровяк.

– Чтобы нас не убили, – тихо сказал я. – Нельзя больше ждать.

– Кто это?

– Охотники, – прошептал я и, поймав удивленный взгляд, мотнул головой в сторону двери и добавил: – Зараженные, которые охотятся на людей, целая группа.

Второй мужчина, тот который постарше, позвал:

– Быстро, за мной.

Его лицо, обрамленное аккуратной бородкой, казалось добрым и приветливым.

В следующее мгновение мы спрятались на кухне. Через маленькие окошки–иллюминаторы в створках открывавшихся в обе стороны дверей можно было наблюдать, что происходит в зале кафе.

– Сколько их? – спросил здоровяк, будто прикидывал наши шансы, если дело дойдет до столкновения. По вопросу и тону, которым он его задал, я окончательно убедился, что эти двое – точно такие же случайные уцелевшие во время атаки, как и я.

– Тсс, – зашипел на нас «старший»: он наблюдал за кафе через круглое окошко.

С грохотом упал стул в зале.

В кухне был только один выход, возле которого мы стояли. А даже если и был где–то еще черный ход, я не мог и шага сделать от напряжения. В горле стоял комок. Здоровая рука, сжимавшая пистолет, дрожала, с другой быстро капала на пол кровь. Интересно, учуют ли Охотники ее запах? Я сжал кулак и засунул руку в карман огромной спасательской куртки.

Здоровяк откуда–то вытащил предмет, похожий на большой пистолет, а оказалось, что это всего лишь видеокамера, и принялся снимать. Мне почему–то стало неожиданно спокойно, опасность будто утратила остроту.

– Для истории, – прошептал он. – Мы стали свидетелями исторических событий. Поэтому я стараюсь ничего не пропускать, снимать все подряд.

Второй мужчина замер у дверей и все так же наблюдал за залом. Стараясь не шуметь, я медленно пошел к нему, но при каждом шаге мокрые подошвы чуть слышно повизгивали на кафеле, а я невольно пригибался, пока, наконец, не устроился так, чтобы через щель в створках наблюдать за помещением кафе. Мы трое боялись лишний раз пошевелиться и молча ждали, что будет дальше.

Один из Охотников замер в дверях, спиной к нам. Вполне обычный человек, если бы не круг засохшей крови вокруг рта, который мы успели рассмотреть, пока он стоял к нам лицом. Остальные не заходили внутрь – сторожили на улице. Я насчитал пятерых. Мне показалось, что среди них есть женщина. И все шестеро высматривали, выискивали добычу, готовые напасть в любой момент. Я крепче сжал пистолет.

Стоявший в дверях Охотник уже собрался уходить, как вдруг, прямо у меня за спиной что–то глухо стукнуло – здоровяк зацепил кастрюлю на плите.

Охотник крутанулся на месте и теперь шарил взглядом по залу кафе. Нас разделяли пустые столы со стульями и одна–единственная дверь. Рука в перчатке, сжимавшая пистолет, взмокла в один момент. А тот все стоял, прислушиваясь, принюхиваясь, – а может, мне лишь померещилось. Если понадобится, я сумею это сделать. Ведь один раз уже сумел. Во рту пересохло, появилось острое желание выскочить из кухни и неожиданно напасть на него, опередить, застать врасплох.

Охотник окинул помещение прощальным взглядом и шагнул на улицу – дверь за ним громко хлопнула. Мне было видно, как они со «свитой» побежали в обратном направлении: туда, откуда гнались за мной.

– Ушли, – выдохнул «старший», не отходя от дверей, затем повернулся ко мне, протянул руку. – Меня зовут Даниэль.

– Джесс, – представился я и пожал ему руку.

– Только не пристрели нас, – с улыбкой сказал он.

Я взглянул на пистолет; в руке по–прежнему ощущалась неприятная тяжесть металла, к которой я успел привыкнуть. А ведь с оружием ты получаешь право требовать и получать почти все, что угодно.

– Да уж, пришлось понервничать, – произнес я, возвращая пистолет в боковой карман рюкзака.

– Я Боб, – поздоровался бритоголовый здоровяк и тоже пожал мне руку, снимая наше знакомство на камеру.

– Вы за едой пришли? – спросил я и махнул рукой в сторону оставленных посреди кухни ящиков с консервами и другой непортящейся снедью.

– Да. А ты? – поинтересовался Даниэль.

– А я шел… – начал я и вдруг замолчал. Куда торопиться? Еще успею все выложить. – Просто шел мимо. – Мой ответ прозвучал ненатурально и вряд ли их устроил.

– Где ты прятался после атаки?

– В Мидтауне, возле Рокфеллеровского центра. Это что, для вас двоих столько еды?

– Нас четыре десятка.

– Четыре десятка?

– С хвостиком, – добавил Боб. – И нас каждый день все больше, а я вечно вытаскиваю короткую спичку, так что приходится ходить по магазинам.

– А ты с кем? – спросил Даниэль.

– Один, – ответил я и, не выдержав его взгляда, опустил глаза. Пока было рано рассказывать про Рейчел и Фелисити. Боб направил на меня камеру. Чем больше я врал и скрывал, тем легче и увереннее чувствовал себя перед стеклянным выпуклым глазом. – А что, разве не видно?

– Видно, – согласился Боб, и его лицо расплылось в улыбке, сразу став как–то добрее. – Ты больше не один, парнишка.

Даниэль пояснил:

– Если хочешь, Джесс, присоединяйся к нам, посмотришь, как мы живем, как устроились, нормально поешь и останешься, если захочешь.

– У нас безопасно, есть все необходимое, – добавил Боб.

– Решать только тебе.

– Спасибо, ребята. – Их предложение оглушило меня. Я вспомнил Калеба и то, как он убеждал меня оставаться с ним, не возвращаться в зоопарк к Рейчел и животным, а я шел у него на поводу и…нет, в конечном итоге мы подружились, только вот сколько времени потеряли, ведь все могло… черт!

– Ладно, нельзя здесь торчать вечно, – сказал Даниэль и снял со стула ящик. – Понесли это добро домой, Боб.

Продуктами, раздобытыми в кафе, были набиты несколько больших пластмассовых корзин. Думаю, все вместе они тянули на несколько сотен килограммов.

– Как вы собираетесь все это дотащить? – спросил я.

– У нас грузовичок перед входом, – ответил Даниэль. – Боб, ящики с вином захватишь?

– Конечно, – отозвался Боб. Просто удивительно, что такой гориллоподобный здоровяк беспрекословно слушался щуплого Даниэля, вел себя, как выдрессированный пес на коротком поводке. Он подымал коробки с вином и полные корзины легче, чем я бы поднял ведро воды.

– Давайте помогу, – предложил я. Мне вдруг стало понятно, что я не хочу потерять этих двоих насовсем, как потерял Калеба, как дал уйти Анне, Дейву и Мини – друзьям, остававшимся со мной первые двенадцать дней после атаки. В настоящей жизни мы были знакомы всего пару недель, потом я увидел в вагоне метро их покалеченные тела, но мое воображение отказалось расставаться с ними – они все время были рядом. Мне хотелось, чтобы так же было и с Калебом, но перед мысленным взором появлялась только одна картинка: мой друг припал к умирающему солдату и пьет из его развороченного живота теплую кровь, а она стекает у него по лицу блестящими струйками.

А вдруг, уйдя из зоопарка, я лишился Фелисити и Рейчел? Сопоставим ли риск потерять старых друзей с призрачной перспективой приобрести новых? Может, нам с этими двоими вообще не по пути. Может, по дороге в Челси Пирс меня ждут новые встречи. Может, где–то обосновалась группа – и не одна – других, хороших, настоящих выживших: напуганных, но не теряющих надежды, стремящихся выбраться из всего этого.

Даниэль направился к выходу. Он сначала осмотрел улицу, убедился, что путь свободен, и только после этого махнул рукой, чтобы мы выходили. Еду предстояло грузить в кузов огромного «Форда» с двумя рядами сидений в кабине. Я таких еще не видел: он скорее тянул на настоящий грузовик, а не на внедорожник, к каким я привык дома.

Боб отключил камеру, и теперь она болталась у него на шее. Мы с ним взялись за нагруженную корзину и втащили ее в кузов, пока Даниэль придерживал двери. Затем втроем мы перенесли из кафе остальные припасы. Пока мы крепили груз, поднялся сильный северо–восточный ветер. Погода разыгралась не на шутку, так что пришлось заскочить в кабину. Ледяные струи хлестали по стеклу: было достаточно холодно для снега, но из–за порывистого ветра вода просто не успевала в него превратиться.

Даниэль завел двигатель, включил печку и вентилятор, чтобы отпотело стекло. Запахло грязными носками и несвежим дыханием. Наружный термометр показывал около одного градуса тепла, но пронизывающий ветер пробирал до костей. Я стучал зубами от холода. Боб снова достал камеру и снимал меня.

– Если тебе недалеко, можем подбросить, – предложил Даниэль.

Я вспомнил Калеба. Ради него мне нужно добраться до Челси Пирс, найти людей, а затем вернуться за девчонками. Только вот что я могу сделать в такую кошмарную погоду? Я посмотрел на часы и промычал что–то невнятное.

– Тебя где–то ждут? Куда тебе нужно? – спросил Боб.

– Просто смотрю, когда стемнеет.

В моем распоряжении оставалось еще несколько часов: в Нью–Йорке солнце садилось около пяти вечера – гораздо раньше, чем у нас дома в это же время года. Вряд ли я успею дойти до Челси Пирс по светлому – погода не та, а оставаться после заката на улице – слишком рискованно: я не услышу и не увижу, если появятся Охотники. Поэтому я спросил:

– А вы где обосновались?

– В Челси Пирс, – ответил Даниэль.

– Где? – переспросил я.

– Это вниз по Гудзону, к югу отсюда, – объяснил Даниэль.

Я не верил своим ушам:

– В Челси Пирс, да?

– Да.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Боб.

– Отлично, просто… – Мысли наскакивали одна на другую. Я сделал глубокий вдох. Всего лишь счастливое совпадение или еще одно горькое доказательство того, что огромный город совершенно пуст? Неужели эти двое и те четыре десятка людей, которые ждут их с едой, – единственные нормальные люди на весь Нью–Йорк?

– Мы устроились в Челси Пирс, в здании спорткомплекса – надеюсь, нам недолго осталось там куковать, – рассказывал Даниэль, а я улыбался: Калеб не врал!

– Если ты хочешь поехать с нами, говори прямо сейчас, или мы подвезем тебя, куда получится. Еще раз повторяю: решать только тебе.

– Конечно, я с вами. Спасибо.

– Вот и славно! – сказал Боб и поднял растопыренную пятерню, чтобы я хлопнул по ней. Камера зафиксировала наш жест. – У нас почти все – очень приличные люди.

– Почти все? – переспросил я, но дождь так оглушительно колотил по крыше машины, что разговаривать было совершенно невозможно.

Развернув грузовик на 180 градусов, Даниэль поехал на юг. Он вел машину спокойно, не нервничал: явно хорошо знал дорогу. Боб снимал через ветровое стекло нью–йоркские улицы, а я рассматривал его мощную шею и затылок: под темной щетиной виднелось несколько тонких белых шрамов. Нельзя судить о человеке по внешности, сказал я себе, вспомнив тех ребят из метро. Они явно принадлежали к какой–то банде, и пассажиры их опасливо сторонились, только вот оказалось, что они самые обычные люди – смерть не пощадила их, несмотря на устрашающий вид.

Я тихо улыбался: еду в машине вместе с другими выжившими! Я их нашел, и все сложилось так, будто по–другому и быть не могло. А раз они, ничего не прося взамен, дали мне так много сразу, я решил рассказать о Рейчел с Фелисити…и о Калебе. А чем еще я мог их отблагодарить?

4

Минут двадцать мы петляли между покореженными машинами, то и дело объезжая завалы и стараясь не угодить в какую–нибудь воронку: некоторые были таких гигантских размеров, что туда легко провалилась бы вся машина целиком.

Боб и Даниэль помнили Калеба. Он приходил к ним, вел себя легко и беззаботно, пообедал вместе со всеми, поделился информацией и ушел.

– Мне стало его жаль, – добавил к рассказу Боб. – Этот Калеб показался мне хорошим парнем.

– Почему «жаль»? – спросил я.

– Том с ним неважно обращался. Ты скоро познакомишься с Томом.

– В смысле: «неважно»?

Боб попытался объяснить:

– Они не сошлись во мнениях, так сказать. Том не любит, когда что–то идет не по его, а Калеб взбудоражил людей, обнадежил, убедил, что есть шанс уйти из города…

Я еще не знал Тома, но он уже представлялся мне придурком и ничтожеством.

– Можете сказать своему Тому, что Калебу не удалось уйти… – произнес я.

Боб посмотрел на Даниэля, будто спрашивая разрешения задать неловкий вопрос: вернее, будто хотел узнать, нужно ли им вообще интересоваться судьбой Калеба. Ведь иногда жить в неведении гораздо спокойнее.

– Ты так говоришь, будто его нет в живых, – сказал Боб.

– Разве? – удивился я.

– Нам так показалось, – спокойно произнес Даниэль, и мне сразу перехотелось спорить и что–то скрывать от них. – Что случилось? Расскажешь?

И я рассказал, как из–за взрыва Калеб стал Охотником. Начал с неразорвавшихся снарядов: на один я наткнулся еще в первый день, другой нашел Калеб в стене полуразрушенного дома, а третий вез в кузове военного грузовика Старки – интересно, узнаю я когда–нибудь, кем он был на самом деле? Он один из всех остальных людей в форме разговаривал со мной серьезно и предупредил: «Когда ракета взорвется, высвободится биологический агент, понимаешь?» Из–за этого агента Калеб превратился в Охотника. Я послушался Старки и убежал, а мой друг остался спасать человека. Потом раздался взрыв, и вылетел огненный шар. На мгновение Калеба скрыл густой дым, а когда я снова увидел его, все уже случилось. Калеб склонился над раненым солдатом: он пил его кровь.

Новые знакомые слушали меня, не перебивая, а затем Боб стал задавать вопросы:

– А этот Старки, он был американским военным?

– Не уверен. На грузовиках была аббревиатура. Думаю, они входили в научно–исследовательский отряд. – Я вспомнил, что мне объясняла Фелисити, брат которой был военным медиком. – Специалисты–вирусологи, занимаются биологическим оружием.

Даниэль кивнул.

– Научно–исследовательский медицинский институт инфекционных заболеваний Армии США… – задумчиво повторил он.

– А зачем они погрузили в кузов снаряд? – вмешался Боб.

– Наверное, он был нужен для опытов, – предположил я.

– Или заметали следы, уничтожали улики, – сказал Боб. – Биологическое оружие, сами понимаете. Только вот, зачем… – И замолчал. Вопрос повис в воздухе, потому что ответа на него не было. – Почему тогда прилетел наш самолет и подбил их?

Я пожал плечами.

– Наверняка я теперь знаю только одно: как появилось два типа Охотников. Все зависит от близости к очагу взрыва. Если человек оказался близко, то он превратится в такого, как мы только что встретили.

Собеседники ловили каждое мое слово – им была интересна любая информация. Разговор сближает: чем больше я рассказывал, тем лучше они понимали меня и мое положение, тем больше я сам симпатизировал им. Хотелось рассказать еще больше, но время еще не пришло. Кроме того, из–за включенной на полную мощность печки в кабине стало нечем дышать и… мы как раз подъехали к Челси Пирс.

По Одиннадцатой авеню вдоль Гудзона тянулся длинный, унылый фасад из гофрированного металла, похожий на фасад любого другого промышленного здания. Мы остановились в самом дальнем южном конце здания на углу Восемнадцатой улицы Вест: судя по рекламному щиту, здесь располагались площадки для гольфа. До высоты десятого этажа периметр здания защищала прочная сетка, чтобы мячи для гольфа не вылетали в Гудзон. Место выглядело безопасным, при этом снаружи никак нельзя было понять, что внутри скрывается почти полсотни выживших.

– Боб, – произнес Даниэль, и тот моментально выскочил из кабины. К нам ворвался ледяной колючий ветер. Боб побежал к большим раздвижным воротам и трижды стукнул в них кулаком. Даниэль наблюдал за улицей в зеркало заднего вида, и я тоже выглянул в окно. Перед нами возвышалось стеклянное здание: изогнутые стекла были покрыты инеем и снегом, поэтому в такую погоду его было почти не видно. Здание казалось очень надежным, в таком можно долго прятаться без лишнего риска.

– Как ты, Джесс? – спросил Даниэль.

– В порядке.

– Тебе понравится у нас, но пока лучше не рассказывай остальным про Калеба. Как бы их это… не напугало.

– Хорошо, – согласился я. Такое известие способно вселить в людей непреодолимый страх. Лучше не суйся на улицу, потому что, если тебе не повезет, ты станешь Охотником, проклятым Охотником…

Боб, стоявший возле ворот, махнул нам рукой. Двигатель заревел, и Даниэль завел машину на территорию спортивного комплекса. Мы вышли из кабины только после того, как огромные металлические створки с грохотом захлопнулись за нами.

Внутри было темно. Тут же появились люди – мужчины и женщины – человек десять с фонариками на головах и в руках. Они быстро разгружали машины, попутно здороваясь со мной.

Почти всем досталось во время атаки: у одних был гипс, кое–кто опирался на костыли, у многих красовались синяки и ссадины на лице. Мне подумалось, какой же белой вороной должен был показаться им Калеб на роскошном отполированном мотоцикле, молодой, здоровый, уверенный в себе. Конечно, это было только первое внешнее впечатление, но вот получилось ли у обитателей Челси Пирс заглянуть глубже?

– Привет!

– Здравствуй!

– С прибытием!

Пусть город лежал в руинах, но слова приветствия напоминали о том, что существует нормальная жизнь, что люди уцелели и остались людьми. Я смотрел, как они снуют туда сюда, снимают с машины еду, которую мы привезли, и по телу у меня бегали мурашки от удовольствия. Примерно то же я чувствовал, рассказывая Бобу и Даниэлю, что мне известно. Здешние обитатели так искренне радовались мне, радовались провизии, а я наблюдал за ними и хотел отдать еще больше. Среди них была девушка моего возраста или немного старше. Я засмотрелся на нее и чуть не упал, споткнувшись, когда мы с Бобом доставали из кузова корзину с едой.

– Эй, малыш, смотри под ноги, – сказал Боб.

– Извини.

Он ухмыльнулся в ответ, заметив, на кого я смотрю.

– Что?

– Ничего. – Боб улыбался во все тридцать два зуба, а я моментально покраснел. – Небось забыл, что в мире есть девчонки?

Я смущенно ответил:

– Не забыл.

– Она красотка.

– Хватит.

Боб рассмеялся.

– Где мои шестнадцать лет! Хотя нет, лучше наслаждайся сам своим возрастом.

Мы притащили корзину в большое помещение, забитое всякой–всячиной. Два человека сортировали новые поступления. Здесь было тепло и сухо, не то что в здании арсенала, где остались прятаться от непогоды Рейчел с Фелисити.

– Пойдем, покажу тебе, как мы живем, – позвал Боб.

На втором этаже в зале, когда–то служившем зоной ожидания, повсюду стояли стулья, кресла и диваны: люди сидели и лежали, болтали, смеялись, читали, играли в карты. Их жизнерадостность моментально заразила меня. Мимо пронеслась стайка малышей: они играли в догоняли. За открытой дверью виднелось тренировочное поле для гольфа с искусственным газоном, и оттуда умопомрачительно пахло шашлыком, отчего у меня заурчало в желудке и рот наполнился слюной.

За ширмой стояло несколько каталок. На них лежали люди в бинтах, но, судя по всему, их состояние не было слишком тяжелым. Когда я засовывал руку в карман, Боб заметил, что сквозь перчатку у меня просочилась и капает на пол кровь. Даже среди такого количества раненых мне не хотелось показывать, что я в любой момент могу свалиться без сознания. А если мне одному, без чьей–либо поддержки придется доказывать этим людям, что настало время покинуть такое уютное и обустроенное «гнездышко»? Нет, нельзя поддаваться слабости. Я должен буду убедить их, что ради безопасности нужно большой группой уходить на север, ведь чем теплее район, тем хуже там ситуация. Нельзя дожидаться новых атак, нельзя дожидаться, пока Охотники станут еще сильнее и умнее.

– У нас есть врач. Нужно показать ему твою руку, – сказал Боб.

– Хирург, между прочим, – вмешался высокий, очень загорелый мужчина лет пятидесяти. Лицо, туго обтянутое кожей, казалось от загара красновато–коричневым, густые темные волосы были взлохмачены.

– Джесс, – представился я. Симпатичная девушка, которую я заметил, пока мы разгружали машину, что–то объясняла в дальнем конце комнаты троим малышам и смотрела на меня. Она была невысокая: ниже меня ростом, светло–каштановые волосы забраны в хвост: так обычно выглядят девчонки из команд поддержки.

Надев резиновые перчатки и разрезая ножницами пропитанную кровью перчатку у меня на руке, Том что–то спросил, но я прослушал.

– Что? – переспросил я, сжав зубы от боли: врач ощупывал и ковырял рану.

– Я спросил, планируешь ли ты остаться с нами?

– Я…ай!

Откуда–то появился Даниэль и пришел мне на выручку:

– Он побудет здесь, пока не уляжется буря, а там решит, что ему делать.

– Руку подлечим. Рану нужно промыть и наложить повязку. Сейчас найдем, кто им займется, – с этими словами он сунул мне в ладонь большой клок ваты, стащил резиновые перчатки, бросил их в корзину и отправился к другим пациентам.

– Не обращай внимания, ему нравится казаться значительным. Первое впечатление и все такое, понимаешь? – сказал Даниэль.

Я понимал.

– Ага, порядок.

– Пойдем, познакомлю тебя с ребятами. – Даниэль положил мне на плечо руку, а другой махнул Бобу, который снова снимал на камеру. Я пошел за Даниэлем: он, похоже, направлялся к той самой девушке, что я видел у ворот. Главное, не вести себя по–дурацки. Я вспомнил, как молол всякую чушь с Фелисити: но ведь это просто потому, что я обрадовался, встретив ее после стольких дней ожидания, да?

Что такого особенного в этой девушке? Да, она привлекательная – не поспоришь, но это еще не повод краснеть и смущаться. В конце–концов, я здесь не просто так: у меня были весомые причины сюда прийти, и моя главная задача, чтобы у обитателей Челси Пирс появились весомые причины отсюда уйти.

Мы с Даниэлем подошли к группе подростков: паренек лет тринадцати, очень похожая на него девочка такого же возраста и мальчишка – просто один–в–один Барт Симпсон из мультика.

– Познакомься, Пейжд, это Джесс. Прошу любить и жаловать. Пейдж – дочка Тома, – сказал Даниэль.

Я смотрел девушке прямо в глаза и не сразу сообразил, почему они приковали мое внимание. Дело было не только в красивом миндалевидном разрезе глаз и длинных черных ресницах: радужки оказались разных цветов – одна ярко–голубая, а другая зеленовато–коричневая.

– Ясно. – Черт! Почему ей обязательно нужно быть его дочерью? – Привет!

– Привет, – ответила Пейдж, рассматривая меня, как новую зверюшку в зоопарке.

– Пейдж, покажи Джессу, что у нас где, и определи ему место в столовой.

– Без проблем, – ответила она как–то чрезмерно радостно.

– Твой отец сказал, Джессу нужно подлечить руку.

– Я все сделаю, – без промедления согласилась девушка, все так же сияя улыбкой.

Даниэль похлопал меня по плечу и ушел на террасу, с которой открывался вид на пирс, теряющийся в черных водах туманного Гудзона. Боб снимал на камеру меня, Пейдж и тех, кто оказался рядом. Он немного подался вперед и стал брать нас крупным планом.

– Боб! Ну сколько можно! – возмутилась Пейдж, и «оператор» молча удалился искать новые объекты для съемки.

Девушка поставила на стол аптечку, открыла ее и села на стул передо мной.

– Сейчас промоем рану, – сказала она, беря мою кисть двумя руками.

– Хорошо.

Ладошки у нее оказались маленькими, нежными и очень холодными, даже ледяными. Пейжд была гораздо загорелее остальных обитателей Челси Пирс: почти такая же коричневая, как я после после жаркого австралийского солнца. Я вздрогнул, когда она взяла меня за руку: будто электрический разряд пробежал под тонкими, живыми пальцами, прикоснувшимися к запястью.

– Больно?

– Немного, – ответил я и залился краской. Буду думать о крикете. – Ты откуда?

– Из Лос–Анджелеса. – Пейдж промывала рану, то и дело смачивая кусок марли стерильной водой из пластикового медицинского флакона и вычищая ею мусор из глубокого разреза на ладони. А я смотрел и не мог насмотреться на ее лицо, кожу, глаза. Время от времени она задевала нервные окончания в ране и я вздрагивал.

– Сейчас будет щипать, – сказала она и брызнула на ладонь дезинфицирующим раствором.

– Уф! – выдохнул я от боли и даже обрадовался, что вырвался из–под влияния ее улыбки.

Пейдж заклеила мне пластырем ссадины возле запястья и туго забинтовала кисть, подложив под повязку порядочный клок ваты, потому что рана не переставала кровоточить.

– Готово, – сказала она.

– Спасибо.

– Как себя чувствуешь?

– Отлично! – Руки сильно болели, зато лежали в ее ладонях на ее коленях, а она смотрела мне в глаза. В глазах Пейдж читалось сомнение, но не ее собственное: отражалось мое.

– Что–то не так?

– Всё так, – ответил я.

На девушке были леггинсы и обтягивающий джемпер; и внешностью, и манерой себя вести она очень напоминала мне роскошных, недосягаемых «цыпочек» из школы – я для таких был все равно что пустое место. А тут она сидела рядом, и мы разговаривали! Я решил больше не смотреть на ее тело. Пейдж поднялась со стула и отправилась показывать мне убежище. Я пошел рядом с ней, стараясь держаться естественно; по пути она познакомила меня как минимум с десятком человек, и я всем сказал «Привет!»