Текст книги "Одиночка. Трилогия (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Фелан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

В «логове» было действительно классно. «Круто», как говорил Калеб. Я уступил соблазну остаться и пошел на кухню.

16

Мы устроили настоящий пир: на гриле нажарили говяжьих котлет и сделали с ними огромные бургеры – в свой я засунул несколько ломтиков свеклы и поджаренное яйцо. Откусывая от дымящегося, истекающего жиром высоченного бутерброда, я подумал о Рейчел.

А что у нее на ужин? Все ли с ней в порядке? Мы сидим и объедаемся в кафе, а она там совсем одна. Гудение генератора создавало уют и одновременно наполняло меня чувством вины.

Весь вечер мы с Калебом проговорили, ни разу между нами не возникло натянутого молчания. Мы болтали, как старые друзья, о спорте, фильмах, играх, девчонках. Казалось, все как в обычной жизни. Будто я снова дома и остался ночевать у одноклассника. Я понял Калеба: он, как Питер Пэн, скрывался от реальности за весельем и шутками, не желая впускать в жизнь ничего мрачного и грустного. Рядом с ним было легко.

– А почему ты спрятался в книжном?

– Я здесь работаю. Взял на год отпуск перед учебой. Колумбийский универ – дорогая штука. Теперь работаю в Мидтауне, продаю книги дядечкам в костюмах и тетечкам на шпильках. Зато не завишу от родителей, тусуюсь с друзьями и все такое.

– Хорошо устроился.

– Ага, – хохотнул Калеб. – Я доволен. Ничего сложного, между прочим. Правда, мама слегка в шоке, а папа – в бешенстве. Еще бы, он же крутится в издательском бизнесе.

– Издает книги?

– Раньше издавал. Теперь продает.

– Тоже продает книги?

– В общем–то, да, – снова рассмеялся Калеб. – Только он директор концерна, которому принадлежит издательский дом и еще куча всяких других компаний: оборонные и космические предприятия, заводы по производству красок и ковров – обычный дьявольский конгломерат. Вся его жизнь проходит в круглосуточной медитации над биржевыми индексами.

– Что–то твои взгляды не тянут на истинно американские.

– Знаю. Просто обидно, до чего мы докатились.

Я не понял, имел он в виду жизнь до атаки или после.

– Почему отцу не нравится твоя работа?

– Отцу? Он считает, что его сын достоин лучшего, и боится, что я увязну в этом магазине, вместо того, чтобы грызть гранит науки в университете. Мама согласна с ним, но пока молчит. У отца что на уме, то и на языке, а мама втихаря пытается женить меня на толстозадой дочке какого–то важного сукина сына. Поэтому я стараюсь лишний раз у предков не показываться, хотя снимаю квартиру в двадцати минутах ходьбы их дома. Знаешь, в прошлом году я больше общался с матерью на фейсбуке, чем вживую. Правда, забавно?

– Ну да, – ответил я. Мне нравилось, что Калеб говорит о родителях в настоящем времени. – Предки держали тебя в ежовых рукавицах до конца школы, а потом ты дорвался до свободы?

Он покачал головой.

– Я учился в частной закрытой школе. Как мой отец, как его отец, как отец его отца.

– Понятно.

Вблизи, при неярком свете, были заметны большие черные круги у Калеба под глазами, будто он всю жизнь не высыпался. Наверное, раньше, до атаки, он был довольно замкнутым, тихим парнем. По крайней мере, именно так он выглядел. А катастрофа стала его личной удачей, как бы кощунственно это ни звучало: теперь, если хватит сил, он может разорвать круг.

Хотя откуда мне знать. Вдруг все совсем не так.

Он мог быть душой компании, завсегдатаем вечеринок, отличным сыном – да кем угодно, только не одиночкой. А случившееся все перевернуло с ног на голову.

– И как, австралиец Джесс, нравится тебе в Нью–Йорке?

– Ага. Вернее, до атаки мне здесь нравилось гораздо больше.

Калеб рассмеялся.

– А люди? Эгоисты, индивидуалисты, думающие только о себе и о своих проблемах.

– Я не заметил, – сказав это, я попытался вспомнить что–то подобное, но со мной никто себя так не вел: мне попадались только добрые, участливые нью–йоркцы, готовые помочь.

– Ты просто не успел таких встретить. Слишком мало здесь прожил. А еще, американцы любят австралийцев.

– Мы же поддерживали вас во всех ваших войнах.

– Спасибо большое, – съязвил Калеб. – А если серьезно, Нью–Йорк – классный город. Я бы не променял его ни на какой другой. Тут есть все, что душе угодно и даже больше. Вот смотри… От моей квартиры до Манхэттена всего одна остановка, я живу на том берегу Ист–Ривер, а кажется, будто в другой стране. Проезжаешь эту одну остановку и все, будто в другом мире. Ну, так было до, я хочу сказать.

Разные социальные уровни, разные миры. Неприятие других. Перед глазами у меня вспыхнула картинка.

– Странные штуки происходят на свете, правда?

– Правда.

Калеб сидел над пустой тарелкой, и по взгляду было понятно, что он сейчас где–то далеко, что его безмятежность – напускная. Затем, перебрав на столе несколько коробочек и баночек с лекарствами, он взял оранжевый пузырек, вытряхнул из него две маленьких белых таблетки и проглотил.

– От колена, – объяснил Калеб и обвел глазами комнату то ли с чувством гордости, то ли сожаления. – Я люблю этот магазин. Общаюсь с людьми, которые мне приятны, домой работу не беру – только если почитать свежие книжки. Мне не хотелось сразу уходить с головой в учебу, тем более, я еще вообще не решил, чем заниматься. Вернее, мне хотелось попутешествовать, только вот теперь…

Я посмотрел на магазин – стеллажи с книгами растворялись в темноте.

– Хорошая работа. Я люблю читать. Особенно комиксы. И у меня есть «Сиддхартха», – сказал я.

Книга Анны. Помню, она рассказывала о ней. И положила внутрь записку: там говорилось, что это любимая книга ее отца. Перед глазами встал аккуратный почерк Анны. А где сейчас эта книга? Давала ли она мне ее на самом деле? Еще Анна любила «Гордость и предубеждение». Вернусь домой и обязательно начну читать – буду вспоминать Анну.

– Очень тонкая вещь, – заметил Калеб. – Я вообще могу читать днями напролет, но еще мне нравится писать – когда есть настроение.

– А что ты пишешь?

– Работаю над серией комиксов. Вполне возможно, получится целый графический роман.

– О чем он?

– Пока рано об этом говорить. Все герои обладают сверхспособностями: используют свой мозг гораздо эффективнее обычных людей. В общем, про суперлюдей. У нас охотно покупают всякую чепуху: в основном, сентиментальные любовные романы и слезливо–сопливые истории, а хорошо написанных книг с захватывающим сюжетом не хватает. Но моя писательская карьера в самом начале, а деньги зарабатывать надо.

– Уже не надо, – ляпнул я и тут же пожалел.

Мы не говорили об этом, хотя каждая реплика нашего разговора, каждая проведенная здесь минута свидетельствовали об одном: Калеб изо всех сил старается не замечать, что произошло с миром вокруг нас.

Вот он сидит передо мной и бодро делится, чем будет заниматься, как напишет книгу. Неужели он не видит разрушенного города? Неужели думает, что все будет как раньше?

– А вообще, можно основать компанию и продавать свои книги в электронном виде: для айподов и подобных устройств. Ну а твои планы?

– В смысле, чем я хочу заниматься?

Скатав из салфетки плотный шарик, я бросил его в стену, а Калеб поймал. Хотелось ответить: «Какая теперь разница», но разница была. Рядом с Калебом мне казалось, что завтра утром мы проснемся, и все будет по–старому. Это ощущение не имело ничего общего с отрицанием действительности – появлялось ощущение, что все возможно.

– Два года назад, – сказал я, – мне хотелось служить в военной авиации, стать летчиком–истребителем и, возможно, пойти оттуда в политику.

– А теперь?

– Не знаю. Кажется, после всего, что я видел… – с этими словами я махнул рукой в сторону окна. – Не знаю. Хочу как–то помочь. Я даже не понимаю, что такое «теперь»…

Калеб кивнул. Мы молча смотрели на мерцавшую между нами свечу.

– Хочется создавать, – тихо произнес Калеб, – создавать то, что не исчезнет бесследно. Творить вещи, которые заставляют людей думать, не дают готовых ответов.

Мы вели настолько обычный разговор, что было сложно поверить в его реальность. То есть, мне, как и моему собеседнику, нравилось искусство, нравились книжки, только они ли теперь были нужны?

Так мы просидели довольно долго. Казалось, еще чуть–чуть, и наша беседа коснется неловких для обоих тем – в первые двенадцать дней такое со мной бывало не раз. Если за манерами Питера Пэна в Калебе прятался мрачный депрессивный тип, я не желал об этом знать. Ведь может у меня быть друг, которому от меня ничего не надо, у которого могу брать я сам – чтобы убежать от реальности.

17

– Нет! – заорал я и рывком сел на постели. Надо мной стоял Калеб и тряс меня за плечи.

– Все нормально? – спросил он.

Я кивнул, и он отошел.

Я взмок от пота. Сквозь шторы пробивался дневной свет.

– Сколько времени? – громко спросил я.

– Начало одиннадцатого, – ничуть не тише ответил Калеб.

– Сколько?!

Я нашел на полу часы: почти одиннадцать.

Снова, снова я опоздал к Фелисити.

Черт!

Даже если она была жива, нашла мою записку и решилась придти к назначенному времени, то, дважды не найдя никого в условленном месте, в третий раз она придет навряд ли.

Я лег на спину, обхватив голову руками. Разочарование из–за того, что я проспал, постепенно сменилось воспоминаниями о ночном кошмаре. Я попытался отогнать их, но тщетно. Снова, как наяву, я переживал мучившие меня ужасы. Мы были вчетвером: я, Калеб, Рейчел и Фелисити. Убегали, но не от охотников. Все происходило где–то в верхней части Манхэттена. Мы бежали на север, чтобы выбраться из города, а за нами гнались на лошадях военные.

Я сел, постарался отдышаться. Быстро оделся. Калеб стоял на открытой террасе – крыше магазина – и в бинокль наблюдал за городом. Солнце высоко поднялось и ярко светило в почти безоблачном небе.

– Ты смотрел «Рассвет мертвецов»?

Я подумал, что Калеб старается с помощью шуток и чувства юмора не сойти с ума от страха.

– Фильм о зомби?

– Да, – он смотрел на кучку ослабевших охотников, которые пили из огромной воронки посреди Парк–авеню. – Помнишь сцену на крыше торгового центра и чувака, который прятался в оружейном магазине?

– Ага, – улыбнулся я. – Они выискивали среди зомби двойников знаменитостей.

– А чувак из оружейного их «снимал» из ружьишка, – засмеялся Калеб и протянул мне бинокль. – Ну–ка, глянь вон туда, – показал он рукой.

Я отрегулировал резкость.

– Билл Клинтон.

– Ни фига себе! – не удержался я. А что, это вполне мог быть бывший президент. – Правда, худоват.

– После пары недель на одной воде…

– Рядом с ним, в голубой куртке, – сказал я, возвращая бинокль.

– Ну да… – протянул Калеб. – Это вряд ли.

– Она самая. Леди Гага.

– Молодец.

Калеб отложил бинокль, сделал глубокий вдох и обвел взглядом то, во что превратился его город. Где–то в северной части, может, в Гарлеме, бушевал пожар: в небо поднимались клубы густого черного дыма.

– Чем дольше смотришь, тем больше ненависти испытываешь… – сказал он.

– Как ты думаешь, кто это сделал?

– Ну, только если предполагать, – задумчиво произнес Калеб, потирая подбородок. – Это что–то вроде проекта «Дхарма»…

– Мда, – сказал я и засмеялся, сообразив что Калеб имеет в виду один из моих любимых сериалов – «Остаться в живых». – Ты хочешь сказать, что в конце мы все умрем?

Я произнес эту фразу вслух, и мне стало не по себе, но Калеб воспринял ее как шутку.

– Ага, какая–нибудь задница вроде этого обязательно случится, – ответил он. – Наверняка я знаю только одно: если эта инфекция – разновидность зомби–чумы, то она должна быть классифицирована как эпидемия шестого класса опасности.

– Как это?

– Судный день и конец света. Это самый худший класс опасности.

– Откуда ты знаешь?

– Посмотри вокруг.

– Откуда ты знаешь про номер класса?

– Прочитал в книжке про защиту от зомби.

– И слушать не хочу, – сказал я.

Мы вернулись в магазин.

– Я не шучу. Я тут жил столько времени совсем один, так почему было не почитать, что писатели понапридумывали про борьбу с зомби? Очень, кстати, полезная информация, – поделился Калеб, пропуская меня на лестнице. – Ты в курсе, что истории про зомби восходят к религиозному культу вуду, корнями с Гаити…

– Но эти люди – не зомби.

– Полузомби–полувампиры. Да какая разница. Причина в сильнейшем вирусе, – рассуждал Калеб, пока мы спускались на первый этаж. Внизу он остановился и, выставив винтовку в торговый зал, долго и внимательно прислушивался. – Кстати, они вполне могут оказаться бессмертными. Этот гарвардский дядька в своей книжке рассказывает – хоть он и надутый умник, конечно, – как ездил на Гаити изучать токсины, при помощи которых людей превращают в…

– Я правда не хочу об этом знать, – оборвал его я. – Слушай, Калеб, мне нужно отнести Рейчел сумки с едой.

– В парк?

Я кивнул.

– В парк, где вокруг прудов и по всей территории шатаются тысячи зараженных?

– Там Рейчел.

– И ты должен отнести еду.

– Да.

– Тогда идем, – сказал Калеб, надевая куртку. – Провожу тебя до угла парка. А то прибьют тебя за дверями магазина, а мне потом любоваться твоей обледенелой задницей, пока ее не обгрызут крысы.

18

Я одну за другой спустил сумки по скользкой лестнице к зоопарку. Калеб, как и обещал, проводил меня до угла и исчез. Сказав, что последний раз ходил смотреть на животных еще в глубоком детстве вместе с родителями, он замолчал, бросил тоскливый взгляд в сторону северо–востока и ушел.

Может, не хотел встречаться с Рейчел. Но если мне удастся убедить этих двоих расстаться с Манхэттеном, познакомиться им все равно придется.

Может, не хотел терять личное пространство – тут я его понимал: оно нужно всем, даже очень одиноким людям. За последние две ночи я остро это почувствовал. Так же было со мной и дома. Я рос без братьев и сестер, отец часто переезжал, и мне пришлось сменить несколько школ: каждый раз я приспосабливался, но при этом ни разу не изменял самому себе. Выжить можно, где угодно, главное – оставаться собой: я понял это в Нью–Йорке. Мы все, независимо от того, откуда были родом, стали частью этого города, просто ситуация оказалась неподходящей.

Я подошел к лестнице арсенала, и мир рухнул во второй раз: дверные стекла были побиты, на рамах и на перилах виднелись кровавые потеки.

Взбежав по ступенькам, я подергал двери – они оказались заперты. Хороший знак. Ударопрочное стекло все покрылось мелкой сеткой трещин, а в одной из створок была пробита дыра, достаточная, чтобы просунуть голову. Кровь закапала снег и засохла на разбитом стекле.

Я замолотил по медной раме, прислушался, снова постучал. Тишина. Закрывшись руками от света, я заглянул вовнутрь. В темноте не было и намека на движение.

– Рейчел, – громко позвал я. Имя эхом отозвалось в пустом холле.

Никто не ответил. Я посмотрел на улицу – пока ничего угрожающего. Где–то в укромном уголке души зародилась предательская мысль: уйти, вернуться к Калебу, забыть про это место… Я боялся, что Рейчел не окажется внутри или еще хуже… Быстрым шагом я спустился. Здание арсенала, улица наверху, голые деревья – все пустое и безжизненное. Долетел чуть слышный крик какого–то животного: наверное, морского льва. Я должен пойти, должен выяснить.

Как и в первый раз, я перелез через ограду. С тех пор ничего не изменилось, только выпал свежий снег. Следов нигде не было – хорошо. Хотелось верить, что хорошо. Задний вход заперт: а вот это, действительно, хорошо.

Быстро осмотрев территорию, я оббежал вокруг центрального бассейна, вышел к кафетерию, заглянул, позвал Рейчел – пусто. Бросился к сувенирному магазину – заперто.

– Рей…

Она вышла из кладовки, явно испуганная, и остановилась. Я подбежал к ней.

– Прости, я не мог вернуться раньше. Я нашел парня, Калеба…

– Они еще здесь? – перебила Рейчел.

– Кто? Охотники? Я не видел, – заторопился я. – Я хотел сразу вернуться, но он классный парень, мы примерно одного возраста, и я подумал, лучше будет уходить группой. Не так опасно, понимаешь?

Она молчала.

– Рейчел?

Наверное, зря я так сразу вывалил на нее вызревший у меня план. Надо было сначала заслужить ее доверие.

– Ты уверен, что они ушли?

– Здесь нет охотников. Рейчел, прости, что я так долго. Как ты тут?

В ответ она чуть заметно кивнула.

– Они шли за тобой?

– Сейчас? Нет.

– Точно?

– Точно, – заверил я. Рейчел выглядела так, будто всю ночь не спала. Я еще острее ощутил свою вину. – Что случилось?

– Они вернулись.

– Вернулись?

– Те охотники, которые гнались за тобой.

– Именно те? Уверена?

– Я видела их.

Рейчел была как натянутая струна. Она говорила со мной, а сама ни на секунду не прекращала наблюдать за тем, что происходит вокруг.

Девушка была так напугана, что я пообещал себе никогда больше не бросать ее и заслужить ее доверие.

С Калебом, конечно, значительно веселее, но здесь я нужен больше. Я успел принести еду, до того как кончились запасы, но для Рейчел гораздо важнее оказалось, что я вернулся и сдержал слово – это было видно. Если придется повторить вылазку за продуктами, буду предусмотрительнее. А прямо сейчас нужно получше защитить это место и Рейчел от непрошеных гостей.

– Центральный вход заперт, – сказал я.

– Они били по стеклу куском металлической трубы. Я наблюдала, пока стекло не поддалось, а потом убежала.

Рейчел посмотрела в свою каморку. На горелке грелась вода. У нее за спиной лежали стопкой одеяла: должно быть, она спала на них ночью – или просто сидела и вслушивалась в темноту.

– Сделаешь мне чаю? – попросил я, чтобы отвлечь ее.

Рейчел кивнула. Как только появился объект заботы, ей стразу стало лучше.

– Я принес еду. Оставил у входа. Пойду схожу за ней.

– Подожди!

– Их там сейчас нет. Но я буду очень осторожен.

Рейчел немножко расслабилась.

– Хорошо.

– Дашь мне ключ от ворот?

Рейчел сняла с шеи связку ключей на шнурке, повесила мне и зашла в каморку, а я побежал к лестнице за сумками.

На снегу перед арсеналом были следы.

Сердце остановилось и вновь заработало только после того, как я осознал, что они принадлежат мне. Я быстро окинул взглядом улицу – пусто. После ночного снегопада охотники сюда не возвращались.

Я снес по ступенькам одну сумку, затем вернулся за другой, открыл ворота и затащил еду на территорию зоопарка.

Рейчел снова работала – будто мое возвращение открыло в ней второе дыхание: она была точно такая, как два дня назад. После того, как я показал содержимое сумок, она подошла, положила руку в перчатке мне на плечо и обняла.

– Спасибо, что ты вернулся, – сказала Рейчел, не отпуская меня. – Мне было страшно, очень страшно, что я тебя больше не увижу.

Какой же она была маленькой и хрупкой, как воробушек.

– Я могу о себе позаботиться.

Рейчел плакала: мне на шею капали теплые слезы. Она отпустила меня, вытерла рукавом нос, заморгала.

– Я не сомневаюсь, – сказала она, глядя, как едят звери. – Просто я… я подумала… решила, что ты не вернешься.

– Неужели ты думала, что я могу о тебе забыть?

Нет, конечно, мне очень хотелось вернуться домой, увидеть, что там все в порядке, но здесь и сейчас Рейчел и ее звери были для меня всем. Калеб не в счет – он сам по себе. Пожалуй, я был ему нужен гораздо меньше, чем он нам с Рейчел.

– Давай я буду тебе помогать.

Рейчел кивнула, и мы принялись за дело. Я старался брать на себя самую тяжелую работу. Рейчел рассказывала мне о разных животных, о том, что они едят, что любят, отвечала на мои вопросы про их привычки. Постепенно я понял Рейчел, понял, почему обитатели зоопарка так много для нее значат.

Моя жизнь будто наполнилась смыслом. Возникло ощущение, что здесь, в зоопарке, я ближе к дому. Оказывается, все время, проведенное в Нью–Йорке, мне хотелось именно сюда. Если этому месту не суждено стать моим новым домом, то я хотя бы должен, как умею, помогать Рейчел.

19

Весь день Рейчел трудилась, не сбавляя темпа: к вечеру у меня болела каждая мышца, давала о себе знать каждая косточка. Мы накормили всех до единого обитателей зоопарка, нахохотались над выходками морских львов. Пару часов я расчищал снег. Еда из обеих сумок ушла сразу же – теперь я отлично представлял себе, сколько сил потребуется, чтобы кормить зверей изо дня в день. Кроме того… Но я отогнал эту мысль: лучше подумать об этом потом. Рейчел легко управлялась в зоопарке, жила здесь полной жизнью, и, наверное, мир за его стенами покажется ей другой вселенной.

– Ты успел вчера на каток?

– Да, – ответил я, вспомнив, как проспал сегодня утром. – Никаких следов, что она приходила.

– Вы могли разминуться.

– Могли.

Мы взяли в сарае немного дров.

– Или она не возвращалась с тех пор домой.

– И не видела твоей записки.

– Наверное. Иначе бы она пришла, правда?

– Думаю, да. А может, она нашла место, где прячутся другие уцелевшие люди?

– Хорошо бы.

– Ты опять пойдешь туда завтра утром?

– Я должен.

– Уверен?

Думаю, Рейчел поняла по моему взгляду, что иначе нельзя.

Каждый раз, проходя рядом с оградой, я вглядывался в улицу, ожидая появления охотников. Их возвращение было всего лишь вопросом времени. Рейчел заметила.

– Они знают, что мы здесь, – сказала она. – Они наблюдают и выжидают.

Я чувствовал это, но постарался скрыть страх. Я ведь уже не раз сталкивался с охотниками нос к носу, и до сих пор мне удавалось спастись. Ради Рейчел я готов рискнуть и выжить еще не раз.

– Может, они просто ждут темноты. Или пока ты опять пойдешь за едой.

– Тогда нужно проверить. Показаться ненадолго и узнать, будут ли они за мной следить.

Рейчел посмотрела на меня, как на умалишенного.

– Я узнаю, сколько их, где они собираются, как скоро они решатся напасть, – продолжал рассуждать я.

– Безумие!

– Я убегу от них.

– А если ты поскользнешься, упадешь, что тогда?

Я вспомнил, как вчера провалился в дыру на дороге.

– Зачем провоцировать без необходимости? Зачем лишний раз стимулировать инстинкты? Они же, как все хищники, очень быстро совершенствуются и учатся получать добычу, – сказала Рейчел.

Я всего лишь хотел лучше подготовиться, больше узнать о поведении охотников. Чтобы, когда нам с Рейчел придет время уходить, – а этот день рано или поздно наступит, – у нас было больше шансов.

– Даже если их не видно, они рядом: Центральный парк для них как кормушка. Ты же сам говорил, что возле водоемов полным полно охотников, которым хватает только воды.

Рейчел была права. Они были близко, очень близко, просто мы не видели их. Весь день Рейчел проработала; даже волосы взмокли от пота.

– Давай готовить ужин, – предложил я.

– Мне нужно еще минут пятнадцать, чтобы закончить дела, – сказала она, прикидывая, сколько осталось до темноты.

– Тогда я сам.

– Будет отлично, – согласилась Рейчел, отпив из бутылочки с водой.

– Есть особые пожелания?

Она отрицательно покачала головой:

– Пусть будет сюрприз.

Чуть не вприпрыжку я пошел в арсенал. Мне хотелось самому приготовить ужин, чтобы хоть так сказать Рейчел «спасибо». Мне было по силам позаботиться об одном человеке. А вот тем, как ей удавалось в одиночку заботиться о целом зоопарке, оставалось только восхищаться.

Иногда я думал о своей настоящей маме: интересно, она завела новую семью, родила еще детей?

Рейчел была всего на пару лет старше меня, но я никогда не встречал такого ответственного и заботливого человека. Она была достойна не просто избавления от свалившегося на хрупкие плечи груза забот, но и настоящей награды. Только вот какой?

Внутри было зябко, тихо и мрачно. Медленно я прошел по ковровой дорожке, ведущей к центральному входу, остановился. Сквозь дыру в разбитом стекле завывал ветер. Обязательно нужно забаррикадировать эти двери. Прямо завтра, с утра.

Нет! Больше никаких завтра! Завтра может не наступить.

Пока Рейчел рядом, я должен делать все возможное, чтобы защитить ее.

Выгрузив из высокого книжного шкафа содержимое, я подпер им двери, вновь поставил книги на полки, подтащил письменный стол, несколько кресел, связки с книгами, картонные коробки с бумагами. Теперь шкаф, загораживающий двери, держало несколько сотен килограммов. По крайней мере, непрошеные гости наделают много шума, если решат пробраться через мою баррикаду, и у нас будет время, чтобы убежать. С чувством выполненного долга я пошел наверх. Было приятно подниматься по лестнице и точно знать, что за тобой никто не крадется, не нападет со спины.

Разжечь огонь получилось не сразу. Несколько минут я изо всех сил дул на тлеющие угли, напустил полную комнату дыма, но в итоге остался доволен: дрова занялись, а я не потратил ни капли керосина. Довольно скоро помещение нагрелось, а свежие поленья прогорели, так что можно было ставить еду.

Дрова пахли не так, как дома, но я вспомнил, как мы с отцом сидели возле костра, а он рассказывал мне разные истории. От этих воспоминаний у меня на душе потеплело, показалось, что снова все хорошо.

Я решил воспользоваться рецептом Калеба. Он клялся, что получится необыкновенная вкуснятина, и выдал мне из своих запасов бутылку белого вина и курицу, которую хранил на крыше. Все нужные продукты у меня были. Я нарезал мясо, вылил в котелок пол бутылки вина, добавил рис, консервированные помидоры, порезал кольцами лук, положил апельсин, чеснок, специи и сушеные травки. Котелок пристроил на углях – оставалось только ждать. Калеб говорил, что часа за полтора все будет готово.

Я подошел к окну: внизу хлопотала Рейчел, стараясь успеть до полной темноты. На мгновение мне показалось, что ее мир совершенно нормален, и мой тоже обретает реальность, раз Рейчел верит в него. Но сколько еще времени она сможет отдавать все силы животным, забывая о себе? Я поработал с ней несколько часов и понял, что даже вдвоем у нас не выйдет долго ухаживать за зоопарком. Рано или поздно запасы еды и воды поблизости закончатся, и что тогда? С самого начала мы были обречены на провал: мы теряли время.

Рейчел поднялась, когда на улице совсем стемнело. Она вошла так тихо, что я вздрогнул от неожиданности.

– Извини.

– Ерунда. Подумаешь, потерял еще пять лет жизни.

Рейчел засмеялась.

– В этом городе за каждым поворотом оставляешь по паре лет. Столько, наверное, не живут, сколько раз я пугался. – Я подбросил в огонь небольшое поленце: оно зашипело и задымилось.

Еда в котелке почти приготовилась. Рейчел сняла ботинки и куртку.

– У тебя было когда–нибудь так: ты совсем одна, а кажется, что рядом кто–то есть?

– Пожалуй, – ответила Рейчел, задернув плотные шторы. – Когда я работаю на территории, мне все время кажется, что за мной наблюдают.

– Мне тоже, – признался я. Ощущение того, что за тобой наблюдают – то ли охотники, то ли другие выжившие люди – не исчезало, но я имел в виду немного другое. Я помешал содержимое котелка и накрыл его крышкой.

– Я не про инфицированных, – сказала Рейчел, снимая свитер.

Я улыбнулся:

– И я не о них. Мне кажется, за мной наблюдают те, по кому я скучаю.

Рейчел кивнула и присела рядом со мной у огня.

– О ком ты чаще всего думаешь?

– Их не так много. Например, бабушка – она любила разговаривать с дедушкиным прахом, – с улыбкой ответил я, глядя на тлеющие в золе угольки, будто в них скрывались воспоминания. – Он был всего лишь горсткой пепла в урне, а она беседовала с ним, как будто он сидит рядом с ней на диване и внимательно слушает, что случилось за день.

– Но ведь он и правда был рядом, разве нет?

– Да, пожалуй… Она была по–настоящему счастлива только в те минуты, когда говорила со своим умершим мужем, – сказал я и добавил: – И еще когда я приезжал на каникулы, и она могла крепко обнять меня и прижать к себе. Вот так вот: разговоры с покойниками и я возвращали ей вкус к жизни. И я дожил до сегодняшнего дня только благодаря тому, что говорил с мертвецами.

– И у тебя так было?

Рейчел села на краешек кровати и почесала босую ногу. Я кивнул.

– С друзьями из метро, да?

– Да.

– Тогда ты знаешь, как это: теряешь друга или родственника, а кажется, что он жив, что он рядом, – сказала Рейчел и опустилась на колени рядом с камином, протянула к теплу руки. – Я прошла через такое. В седьмом классе погибла в аварии моя лучшая подруга. А мне кажется, что она все время рядом со мной: и в школе казалось, и до сих пор. Каждый день я вспоминаю о ней, каждый день разговариваю с ней.

– Правда?

Рейчел кивнула.

– Тебе повезло, что она рядом, что она всегда с тобой.

– Она живет у меня в душе. Мне не нужна урна с прахом или что–то в таком роде. Ее образ не блекнет, не выцветает, не зависит от того, ухаживаю ли я за ним. Не то что звери в зоопарке.

В теплом свете камина лицо Рейчел стало мягче.

– Животные и я – мы все едим, спим и рано или поздно должны будем уйти.

Почему–то мне показалось, что Рейчел говорит не о настоящем.

– Дома у меня был парень. Мы встречались больше года, то он приезжал ко мне, то я к нему на пару дней. А потом…

– Проблема в расстоянии?

– Вроде того. Мы остались друзьями. Просто не сложилось.

Рейчел выглядела счастливой, когда говорила об этом. Было приятно узнать еще одну ее сторону.

– Ты сейчас одна?

– В Нью–Йорке мало хороших парней.

– Не знаю, как с этим было раньше, но теперь уж точно, – сказал я. – Не хочется нагонять на тебя еще больше тоски, но последние события явно сократили выбор достойных женихов.

Рейчел не сразу поняла шутку, но зато потом хохотала до слез.

Когда она вернулась из ванной, вся чистая и в свежей пижаме, я уже накрыл на стол: поставил свечи, салфетки, два стула, приборы. Подкинул больше дров, чтобы стало тепло. Налил нам в бокалы вина. Рейчел сидела напротив, глядя то в тарелку, то на меня.

Она казалась мне старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Я с огромным удовольствием приготовил для нее ужин.

– Пахнет обалденно, – сказала она.

– Спасибо. Надеюсь, на вкус будет не хуже, – ответил я и добавил, что взял рецепт у Калеба. Заодно рассказал о нем чуть больше.

– А какими были твои друзья? – спросила Рейчел, глядя на меня сквозь бокал с вином.

А почему нет? И я рассказал ей все об Анне, Дейве и Мини. Поделился, как выживал первые дни после атаки. Это была моя история, и я старался передать ее как можно лучше: ничего не приукрашивая, описывая события так, как я их видел, считая правдой то, что казалось мне правдивым. Я не торопился, рисовал каждую деталь, каждую мелочь. Люди «новой земли», среди многого другого, по–настоящему умели слушать: они ловили каждое слово, впитывали каждую фразу, наслаждались информацией. Мы изголодались по ней: сложно представить, сколько теряет человек, не получая информации. Но пока есть люди, готовые слушать, рассказывать и доверять свои мысли бумаге, знания не исчезнут. Даже вернувшись домой, я постараюсь сохранить приобретенное здесь умение наблюдать и рассуждать. Мы должны больше говорить друг с другом, больше слушать.

– Мы устраивали показы мод, лопали всякую вредную еду, танцевали до упаду – веселились, как могли. Если бы я не смеялся с друзьями, точно бы свихнулся. Как–то мы полдня запускали с крыши нашего небоскреба испорченную еду и спорили, сможет ли гнилое яблоко набрать с верхотуры такое ускорение, что пробьет крышу машины внизу, – сказал я, давясь от смеха и вытирая с глаз навернувшиеся слезы. Рейчел тоже было весело.