Текст книги "Одиночка. Трилогия (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Фелан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Я вслушивался в разговор и ловил каждое слово: не столько ради того, чтобы еще сильнее сплотиться с ребятами, сколько для того, чтобы увидеть, к чему мы относимся одинаково, а в чем никогда не сойдемся.

– Помните, как было в Новом Орлеане после урагана Катрина? – говорила Рейчел. – Людям пришлось очень долго ждать помощи. И сколько еще времени восстанавливали порядок, боролись с мародерами! А у нас ситуация гораздо хуже – вполне возможно, помощь придется ждать даже дольше…

– Джесс, а если тот военный имел в виду как раз это? – присоединилась Фелисити. – Он ведь сказал, что в Нью–Йорке еще ничего, а в других местах все гораздо хуже.

Я смотрел на Фелисити.

– Вы же не будете спорить, что с тех пор ситуация ухудшилась, – сказал я. – Охотники стали…

Калеб договорил за меня:

– …стали значительно лучше соображать и сильно преуспели в своих умениях, так сказать.

– А если в других, более теплых, районах вообще творится черт знает что? Меньше всего я хочу наблюдать, как люди пожирают друг друга, – сказала Рейчел.

Мы с Фелисити посмотрели друг на друга, и она улыбнулась мне: «Ее не так просто убедить. Нужно время», – говорила ее улыбка.

Рейчел не поблагодарила нас за генератор; она будто вообще не заметила, что мы принесли его, что пришли так поздно, но и она, и мы все чувствовали, что свершилось доброе дело, что лучше поздно, чем никогда.

Калеб разжег в камине яркое пламя, и мы с Фелисити приготовили ужин: сварили большую пачку спагетти и сделали томатный соус с оливками. Когда, вымывшись, вернулась Рейчел, Калеб как раз распаковывал рюкзак: он достал две бутылки вина, сок, бутылку водки, несколько упаковок разного сыра и коробки с шоколадными конфетами.

– Мой вклад в сегодняшний ужин, – сказал он; затем, пробормотав под нос «Чуть не забыл!», вытащил на стол крутые колонки на батарейках и айпод. – Воспроизведение в случайном порядке, уж не обессудьте. – И заиграла знаменитая песня Элтона Джона «Rocket Man» в современной рок–аранжировке.

– Классная песня. Ты всегда будешь желанным гостем, – сказала Фелисити. У нее в глазах блеснули хитрые искорки, и мне пришлось силой заставить себя не пялиться на нее.

Возле камина Рейчел сушила полотенцем короткие волосы. Хотелось извиниться за долгое отсутствие, но, похоже, я переживал по этому поводу значительно больше, чем она: мы вернулись, принесли генератор – вот и хорошо.

Я накрыл стол на четверых и принес еще два стула. Калеб разлил по стаканам напитки, а Фелисити поставила в центре котелок со спагетти. Тепло потрескивали в камине дрова, играла приятная музыка и казалось, что все как обычно, как в нормальной жизни… Нахлынули воспоминания о былых временах, когда я был счастлив.

Стол, накрытый на четверых. Вот мы и собрались. За несколько коротких дней сбылись мои самые смелые мечты. Даже закрались сомнения, действительно ли нужно уходить из города, рисковать только–только завязавшейся дружбой. Но разум говорил: нужно. Нужно сделать все, чтобы вернуться домой.

Калеб рассказывал девчонкам о людях, которых нашел в Челси Пирс. Хорошо, что он успел поделиться этой новостью со мной первым: теперь я мог наблюдать за их реакцией.

– Все–таки остались еще люди! – воскликнула Фелисити.

– Уверен, их много, просто прячутся кто где, – сказал Калеб.

– Как они отнеслись к тебе? Как к своему? – расспрашивала Фелисити.

– В общем–то, да. Хотя они говорят, в городе было полно мародеров, особенно в первые дни, пока не прояснилось истинное положение вещей.

– Они не собираются уходить?

– Не знаю, – ответил Калеб с набитым ртом, затем сделал глоток вина. – Кое–кто настроен уйти и посмотреть, что творится за пределами города, но большинство из тех, с кем я общался, собираются остаться. У них там есть и больные, и дети, поэтому вот так взять и сорваться с места не получится.

Рейчел кивнула. Фелисити подняла стакан, приглашая нас чокнуться. Я открыл бутылку минералки. От вкусной еды и тепла хотелось спать.

– Они знают, что произошло? – спросила Рейчел, раскладывая нам добавку.

– Там каждый думает по–своему, но у меня не было времени их расспрашивать. Все согласны в одном – это события явно эсхатологического характера.

– Что это значит? – не понял я.

– Связаны с закатом человечества.

– Эсхатология – система взглядов о конце света, – пояснила Рейчел, взглянув на наши с Фелисити непонимающие лица. Она ладонями обхватила стакан с вином и поставила локти на стол, на лице у нее играли красновато–теплые отблески пламени. – У меня в школе был курс религиоведения. Насколько я помню, это учение о смерти, страшном суде, рае и аде.

– Они там что, ударились в религию? – спросил я.

– Некоторые – да, – ответил Калеб, вытирая с подбородка томатный соус. – Вера помогает им выжить.

– Апокалипсис, – тихо сказала Фелисити. – Конец…

– Конец нашего времени, – договорил за нее Калеб.

– Но некоторые хотят выбраться из Нью–Йорка, да? – настаивал я.

Калеб взглянул на меня.

– Да. Но они решили идти на юг. – Он посмотрел на Рейчел и Фелисити. – Но Джесс считает это ошибкой.

– Мне так сказал Старки. Но я же не знаю точно.

– Я Джессу говорил: скорее всего, эти солдаты или кто там они на самом деле, пробрались в город, чтобы поживиться.

– Не думаю, – вмешалась Фелисити. – Мы видели утром их грузовик. На нем была аббревиатура Научно–исследовательского медицинского института инфекционных заболеваний Армии США. Они ученые, специалисты по вирусам и биологическому оружию.

– Ого, какие познания! – удивился Калеб.

– Самые обычные. Просто знаю, как расшифровывается название. У меня брат служит в военной авиации, он с ними работал. Уверена, они здесь заняты изучением биологического агента.

– Зачем же атаковали их грузовик? Кто это сделал? – спросил я.

Вопрос остался без ответа.

– Послушайте, мы должны что–то решить. Нас четверо. Мы не можем просто сидеть здесь и ждать непонятно чего. Тем более, охотники становятся все…

Я замолчал, поймав перепуганный взгляд Рейчел. Посмотрел на Калеба: поддержит? И сказал:

– Может, хотя бы сходим в Челси Пирс? Посмотрим, что там за люди?

Калеб неопределенно пожал плечами, кивнул: «Почему нет» – и обратился к Фелисити:

– Расскажи подробнее об аппарате, который атаковал грузовик.

Она быстро пересказала ему, что мы видели: как внезапно, непонятно откуда, появился самолет, и из него вылетела ракета. Пока они разговаривали, я мыл посуду, а Рейчел пошла проверить четвероногого пациента.

– Думаешь, станет хуже? – спросил Калеб у Фелисити.

– Вокруг нас, за пределами нашей маленькой компании, которую сумел собрать Джесс, становится хуже каждое мгновение. Он прав: мы должны выбраться из города, если хотим выжить.

33

Я проснулся резко и быстро, весь в холодном поту. Рывком сел на одеяле, и голова закружилась так сильно, что было страшно пошевелиться. Какое–то время я ждал, пока мир вокруг перестанет вертеться и исчезнут звездочки перед глазами. В комнате было темно – только в очаге теплился огонь. Тихо. Я в зоопарке, мы с друзьями ужинали и разговаривали у камина.

Сколько я проспал? На часах без пяти минут полночь. Где остальные?

Я спустил ноги на пол. Футболка и даже джинсы были насквозь мокрыми от пота. Холодно и жарко одновременно. Я встал и, опираясь на спинку стула, чтобы не упасть, натянул свитер.

– Калеб! Рейчел! – позвал негромко.

Подошел к двери, приоткрыл ее, прислушался: ничего.

Выглянул в окно: в лунном свете Рейчел и Фелисити шли к процедурной. Калеба нигде не было.

Я пошел в ванную, умылся ледяной водой.

Позвал в коридоре:

– Калеб!

Вышел на лестницу.

– Калеб!

Ответа не было. Он ушел. Я должен был догадаться, что он так поступит, что не захочет стать частью нашей группы. Частью любой группы.

Но мне была нужна его помощь: нам всем – если мы хотели уйти, разыскать других нормальных людей, тех, из Челси Пирс. Исчезла винтовка Калеба и куртка.

Он где–то на улице, ночью – один. Я пошел в процедурную: Фелисити и Рейчел ухаживали за барсом.

– Он ушел около часа назад, – сказала Фелисити в ответ на мой вопрос.

– Куда он направился?

– Не знаю.

– К родителям, – произнесла Рейчел, ставившая капельницу. – Я так думаю.

– Нужно его найти.

– Слишком опасно, – сказала Рейчел.

– Это Калебу там опасно.

Рейчел отвлеклась от манипуляций с капельницей и серьезно посмотрела на меня:

– Не глупи, Джесс. На улице темно, хоть глаз выколи.

– Я не глуплю, – огрызнулся я и, спохватившись, добавил: – Я осторожно.

– Ты его сейчас не найдешь. До утра осталось немного. Давай подождем, – вполне разумно предложила Фелисити.

Я повернулся к ней: до чего же красивая, даже ночные тени не способны испортить ее лица. И вслух сказал:

– Мне кажется, ему нужна моя помощь.

– Он напился, – сказала Рейчел.

– Тогда тем более.

– Ты доверяешь ему? – спросила она таким тоном, что стало ясно: она не доверяет.

– Конечно! – я постарался вложить в ответ гораздо больше уверенности, чем у меня на самом деле было.

– Думаешь, он не соврал про тех выживших? – спросила Фелисити.

Девчонки уже успели обсудить ужин и поделиться подозрениями.

– Я верю ему. Мы должны ему верить. Ведь эти люди – наш шанс на спасение.

И Фелисити встала на мою сторону:

– Рейчел, он прав. Если мы хотим найти тех людей, нам нужен Калеб.

На счету была каждая секунда. Главное – не упустить возможность: если мы объединимся с другими выжившими, то убедить Рейчел и Фелисити покинуть Нью–Йорк будет гораздо легче.

Я вернулся в комнату, где мы вчера ужинали, и нагнулся над картой Манхэттена, которую разложил на столе Калеб. На ней стояла недопитая бутылка вина.

Он один на улице. Пьяный, с оружием. Что он там делает? Зачем ушел? Мы же собирались завтра пойти вместе, какое срочное дело не могло подождать?

Я в последний раз взглянул на карту: она была вся в пометках. Через Пятую авеню, мимо книжного магазина, на юг тянулась жирная черная стрелка с надписью возле острия: «Ракета». Действительно, Калеб рассказывал, что нашел застрявшую в стене целехонькую ракету. Рядом была сделана приписка красной ручкой: «Может, военные ищут ее?».

Неужели он пошел туда за этим? Один посреди ночи? Безумие!

На самом ли деле Калеб нашел в Челси Пирс выживших, или их породило его воображение? Во многом он напоминал меня – такого, каким я был в первые двенадцать дней. Я старался, чтобы каждая минута была занята, ни мгновения не сидел на месте – лишь бы не сойти с ума. Калеб явно не желал принимать реальность. Может, конечно, мне все виделось в мрачном свете и никакой депрессии у Калеба не было и в помине. Но он точно что–то скрывал. Может, он давал волю чувствам в комиксах, над которыми работал. Может, у него была какая–то тайна.

Необязательно понимать человека – достаточно ему доверять.

Калеб – мой друг, а сейчас дружба важна, как никогда. Я раздраженно ударил кулаком по стене, а потом еще раз, и еще – я бил, пока не стало больно. Город сожрал очередной день.

Вздохнув, я стал складывать карту и вдруг заметил пометку: в районе Верхнего Ист–Сайда был нарисован черным маркером кружок, а рядом кривыми печатными буквами – Калеб был пьян, когда писал – одно–единственное слово: «Мама». Родительский дом!

Озираясь по сторонам, я шел на север, туда, где жила семья Калеба. Ветра не было, и ночную улицу наполняли звуки, которых я раньше не замечал: вот зашуршал, сползая, какой–то обломок в общей куче, вот треснул под ногой кусок кровли.

Отсюда было недалеко до здания ООН: вполне возможно, оно разрушено или выжжено изнутри, как другие. Там не осталось никого из тех, с кем я познакомился в лагере. А может, кто–нибудь остался: мертвый, искалеченный, окоченевший – так еще хуже. Мне хотелось помнить это место и связанных с ним людей такими, какими я помнил их сейчас. Так Калеб помнил родителей. Получается, я заставил его думать о них, заставил идти проверять, что с ними случилось? А что с ним будет после того, как он все увидит? Реальность вокруг нас страшнее самого изощренного вымысла.

С облегчением я понял, что штаб–квартира ООН осталась южнее и мне не придется проходить мимо. Конечно, я испытывал что–то вроде любопытства, но пусть лучше все остается как есть: я вполне могу отложить знакомство с судьбой ооновской штаб–квартиры на потом.

Квартал между Пятьдесят девятой и Шестидесятой улицами выглядел так, будто на дорогу пытался приземлиться большой самолет. Прямо посреди проезжей части лежал огромный реактивный двигатель с меня ростом, два квартала зданий по обеим сторонам дороги превратились в руины. От самолета – теперь и не понять, военного или гражданского – мало что осталось: краска обгорела и слезла, листы обшивки висели лохмотьями, крылья превратились в два искореженных металлических скелета.

Я попытался пройти напрямик, но толстый слой снега слишком хорошо маскировал ямы и пустоты в завалах. Рисковать не стоило – лучше обойти.

Я развернулся. Охотники.

Четверо, нет, шестеро. Все мужчины, еще молодые, чуть старше меня, очень худые, изможденные, с глубоко запавшими глазницами, кажущимися почти черными в лунном свете. Успели заметить меня? Идут за мной? Выслеживают, охотятся?

Распределение наших ролей в пищевой цепочке не вызывало никаких сомнений, так что у меня был только один вариант: повести себя как жертва, которая вот–вот станет пищей, но совсем этого не хочет. Я пригнулся к земле и побежал.

34

Но далеко я уйти не смог. От ужаса ноги не слушались, и я просто спрятался среди завалов совсем рядом с тем местом, где видел охотников, и сидел тихо–тихо, стараясь не дышать. Прямо передо мной из–под снега торчала замерзшая рука – синяя, как ночное небо. Меня затошнило от страха – совсем недавно я обнаружил за своим организмом такую особенность. Изо всех сил я подавлял позывы к рвоте. Горло сдавило железной рукой, из глаз текли слезы.

Охотники были рядом, совсем рядом: я слышал шаги, слышал невнятное бормотание. Нас разделял совсем тонкий обломок то ли крыла, то ли фюзеляжа.

Я закрыл глаза и превратился в слух: сколько их? Вот один, второй, третий, четвертый… Получается, их было четверо, не шестеро? Если они окружат меня, я окажусь в ловушке, потому что за спиной лист холодного металла и бежать будет некуда.

Когда–то я смотрел фильм, в котором самолет упал в отдаленных заснеженных горах Южной Америки, может, в Андах. Фильм был основан на реальных событиях. Выжившим в катастрофе пришлось есть замерзшие трупы других пассажиров, чтобы не умереть. Интересно, Калеб знает про этот случай? Многие из тех, кто не погиб сразу, потом все равно умерли от ран и холода. А спаслись только те, кто питался человеческой плотью. Они провели в горах, на морозе, больше двух месяцев.

С каждым мгновением я лучше слышал охотников: шарканье ног, тяжелое дыхание. Я вцепился в кусок металла – все же это крыло: главное осторожно, чтобы оно не утратило шаткое равновесие и не съехало в яму, наполненную снежной жижей. За крылом меня не видно, я всего лишь еще одна ночная тень.

Чем дольше я неподвижно стоял, вжавшись спиной в ледяной металл, тем лучше видел в темноте. Картина, развернувшаяся вокруг, наталкивала на мысль, что крушение самолета не было случайным: будто он упал специально, чтобы уничтожить как можно больше людей. На «новой земле» больше вообще не происходили случайности.

Как–то странно, что на мертвый город вдруг свалился с неба самолет. Может, пилоты не знали, что тут произошло, или внезапно кончилось горючее, и они пытались приземлиться? Вряд ли. Готов поспорить на что угодно – самолет сбили.

В первые дни после нападения я несколько раз слышал реактивные самолеты, а один даже на двенадцатый день.

Как легко было бы выплеснуть злобу на охотников. Я могу вернуться в Рокфеллеровский небоскреб или пойти в магазин к Калебу, набрать оружия и начать отстреливать их одного за другим. Чем больше жестокости я проявлю, тем в большей безопасности буду. Я легко смогу убить даже самых хитрых, самых сильных охотников. А что? У меня есть такое право, я ведь знаю, кто я такой. Я выживший!

Черт! А они? Кто тогда они?

Я вспомнил охотника, которого видел с небоскреба. Я тогда выделил его лицо среди десятков таких же, страждущих крови. Он воплотил все мои страхи. Калеб говорил, что настоящий враг – это вирус. Наверное, если будет надо, я смогу убить того охотника, а вот как быть с вирусом?

Я отключился от реальности, от звуков, которые казались мне чавканьем ртов, вгрызающихся в человеческие тела.

Я представил Калеба с огромной винтовкой: вот он подымает ее и одного за другим убивает этих монстров, но воображение вдруг отказалось повиноваться мне, и я увидел, как наводняют улицу охотники – появляются из–за домов, из переходов метро. Рано или поздно их станет слишком много, и мы проиграем.

Чертов город! Хочу, чтобы он провалился сквозь землю вместе со всеми потрохами! И пусть прихватит с собой тех, кто все это устроил, тех, кто довел нас до такого!

Тех, кто мириады человеческих клеток разложил на углерод. Зачем, зачем они это сделали? Ведь так нельзя!

Хотелось оказаться где угодно, только не здесь.

Я простоял так минут пятнадцать, прислонившись спиной к металлической обшивке, чтобы ледяной алюминий не обжигал лицо.

Я вглядывался в темноту, но не видел признаков движения. Вслушивался, но ничего не слышал. Пусто. Я медленно сполз вниз и сел на край какой–то кучи мусора. Ноги чуть–чуть не доставали до лужи с пепельно–снежной жижей. Руки безвольно повисли вдоль тела.

Неудобно подогнутые колени болели, пальцы на левой руке покраснели и опухли. Я посмотрел на голые руки – они дрожали от холода – и натянул перчатки. Снова уставился в пустоту, ловя каждое движение, каждый шорох. По улице след в след пробежали две собаки. Где–то далеко на юге раздались ружейные выстрелы.

Я быстро пошел на восток. Луна хорошо освещала дорогу. На углу Лексингтон–авеню и Семьдесят первой улицы горел дом: сигнальный костер в пять этажей. Хищные языки пламени вырывались из окон и проема входной двери. Скоро пожар, подобно раку, захватит соседние дома. Я посветил фонариком на сложенную карту: дом семьи Калеба находился на квартал восточнее.

Метрах в пятидесяти появились два человека. Я не сразу понял, охотники это или выжившие, но когда они остановились и, по очереди нагибаясь к сточной канаве, чтобы попить, стали смотреть на пожар, сомнений не осталось.

«Глок» я держал в правой руке, а левую не чувствовал от холода. Я вообще ничего не чувствовал.

Обернувшись, я увидел на фоне красно–оранжевого зарева двух несчастных охотников. Они стояли там, где еще недавно стоял я, и смотрели на языки пламени, согреваясь его теплом. Не такими уж и разными мы были. И я четко понял то, что и так, в общем–то, было ясно: никогда, ни при каких условиях я не стану нападать первым.

Фонариком я выхватывал номера домов на зеленых навесах над подъездами. Где–то здесь должен быть мой друг.

Я проходил дом за домом, вглядываясь в каждый подъезд – пусто. Только немые улицы с холмиками обледенелых и засыпанных снегом трупов.

Неужели так все и кончится? Вот так просто? Этот мир будет поглощать нас одного за другим, пока не сожрет всех.

Я постарался отогнать от себя эти мысли. Было холодно, очень холодно. Я шел на юг, смотрел по сторонам, и заставлял себя думать о том, что скоро мы выберемся из Нью–Йорка и отправимся на север, оставив все ужасы позади.

На противоположной стороне улицы разбилось стекло. Щелкнув фонариком, я заскочил под первый попавшийся навес, вжался в стену и, зажмурившись, прислушался.

Из подсознания упрямо выплыла давняя картинка: тот охотник, оторвавшийся от теплой кровоточащей раны и смотревший прямо мне в глаза. Я никогда не забуду его лицо: оно стало для меня воплощением мирового зла, воплощением смерти.

Ледяной холод, идущий от промерзшей кирпичной стены, пробирал до костей даже сквозь теплую одежду.

Снова воцарилась абсолютная тишина. На снегу играли красноватые блики пожарища. Набрав в легкие побольше воздуха и выставив вперед фонарик и пистолет, я отошел от стены и заглянул в подъезд. На меня смотрело дуло винтовки.

– Пожалуйста, не стреляйте!

35

– Джесс?

– Калеб! – радостно заорал я. – Убери винтовку.

Он послушался, и я направил фонарик в вестибюль. Кроме нас – никого. В куртке нараспашку, с заплаканным лицом, он с силой пнул кофейный столик, затем стал бить прикладом по стенным панелям, проламывая пластик. Я решил не останавливать его: пусть выпустит пар, пусть разрядится. Одно за другим осыпались стекла.

– Калеб…

Калеб, лупивший кулаками по обшивке, попал по деревянной планке и, вскрикнув от внезапной боли, сполз спиной по стене. Он сидел на корточках, спрятав голову в коленях, и рыдал в голос. Я смотрел на него и не знал, что делать. Дверь была открыта, и я постоянно оглядывался на темную улицу.

– Их нет, их нет! – повторял Калеб. Наконец, он перестал плакать, встал, поднял винтовку и вышел на улицу. Я последовал за ним.

– Калеб, друг, мне очень жаль, – сказал я.

Он не ответил, только закашлялся и зашмыгал носом. Затем прицелился и выстрелил в машину, направил винтовку на ближайший дом и пошел стрелять по всему подряд, выбивая штукатурку со стен, круша стекло и металл. Когда патроны кончились, Калеб вытащил из кармана еще горсть и быстро перезарядил оружие.

Я дернул вверх молнию на куртке и поспешил за ним. Он направлялся к горящему зданию на углу. Лишь бы те безвредные несчастные охотники успели оттуда уйти! Надо было как–то отвлечь Калеба, направить его гнев на что–то другое. Я прекрасно знал, что пережив подобную потерю, меняешься навсегда.

– Калеб, послушай, – сказал я, крепко взяв его на плечо. – Мне нужна твоя помощь.

Он вырвался резким движением.

– Помощь? Чем я тебе помогу? Я даже родителям не сумел помочь!

– Калеб…

Он развернулся ко мне и толкнул меня в грудь.

– Это ты! Ты заставил меня! – орал Калеб, глядя мне в глаза, – Лучше бы я не знал, не видел, что с ними случилось! Зачем ты заставил меня!

Моего друга терзала, рвала на части злоба.

– Тебе нужно было туда сходить.

– На хрена?!

– Рано или поздно ты бы узнал. Ведь это твой город и нельзя делать вид, что все как раньше.

– А ты думаешь, я не понимал, что случилось? – спросил Калеб немного спокойнее и сделал пару шагов от меня.

Я сел прямо на снег. Посмотрел на залитое лунным светом лицо товарища и сказал:

– Сейчас тяжело и будет еще тяжелее, но потом станет легче.

Калеб молчал.

– Случилась самая настоящая трагедия. Мне тоже тяжело, но я могу только представить, что чувствуешь ты. Сейчас очень многое зависит от твоего решения. Решать только тебе, но я прошу, останься с нами, ты нам нужен.

Калеб отвернулся и пошел вперед, остановился. Выстрелил по машине – один раз, как–то вполсилы. Злость отпускала его. Он протянул мне руку и помог подняться.

На следующем перекрестке мы остановились, и в этот миг я уловил далекий, еле слышный звук. Посмотрел на небо: опять самолет или мне послышалось?

– Калеб, послушай!

Я выключил фонарик. Мы с Калебом стояли посреди Парк–авеню лицом к югу. В ярком лунном свете было очень хорошо видно, во что превратился город.

– Слы…

– Тсс, – прошипел Калеб, склонив голову набок.

Он тоже слышал: нарастающее гудение в ночной морозной тишине.

Холод пробирал до костей, навалилась какая–то неодолимая тоска. Где–то на юге прозвучал сильный взрыв – и еще секунд двадцать или полминуты шла цепная реакция: с интервалом в секунду раздавались взрывы потише. Задрожала под ногами земля. На какой–то машине завыла сигнализация. Мы не знали, что именно рвануло, но взрыв этот точно не означал ничего хорошего.

– Бежим! – крикнул Калеб и сорвался с места. Я за ним.

Мы забежали за врезавшуюся в тротуар машину. Парк–авеню горела: оранжевые языки пламени лизали здания, поднимался в небо густой черный дым, время от времени сыпались снопы голубых искр.

– Смотри туда, – дернул меня за рукав Калеб.

Я сразу же узнал машину.

– Это второй грузовик, первый взорвали, когда я нашел Фелисити.

– Я не совсем про него.

– А про что?

– Гудит, как дрон, – сказал Калеб, высовываясь из–за багажника. Грузовик был в трех кварталах от нас и двигался с выключенными фарами, вслепую.

– Как что?

Не переставая наблюдать за удаляющимся грузовиком, Калеб объяснил:

– Дрон – беспилотный летательный аппарат военного назначения. Только не пойму смысла.

– Почему?

Калеб повернулся ко мне, и его лицо в синевато–белом лунном свете внезапно показалось мне гораздо старше.

– Они ведь наши.

Его слова поразили меня.

– Ты думаешь о том же, что и я? – тихо спросил он. – Зачем нашим бомбить своих солдат?

Но мы не успели договорить: жужжание стало резко приближаться. Уже через мгновение дрон оказался над нами, у него из–под крыла вырвалась с громким хлопком ослепительно–оранжевая вспышка.

36

– За мной! – выкрикнул Калеб. Один за другим стали раздаваться взрывы, в полную силу заревел мотор грузовика и с него посыпались выстрелы.

Пригибаясь к земле, мы перебежали Парк–авеню. Грузовик несся прямо к нам – оставалось не больше квартала.

Я поскользнулся, но удержался на ногах, а вот Калебу не удалось сохранить равновесие, и он с разбега врезался в стену и вскрикнул, схватившись за ушибленное колено. Я подскочил к нему, помог подняться.

– Ты как?

Он зарычал в ответ и обхватил меня рукой за плечи. Мы кое–как доковыляли до магазина с выбитыми стеклами.

– Колено разбил.

– У тебя кровь идет, – сказал я, увидев его перепачканные ладони.

– Да.

– Идти сможешь?

– Смогу, все в порядке. – Калеб перенес вес на здоровую ногу и прислонился к стене, перезаряжая винтовку. – С грузовика стреляли…

– Я видел. Только вот по кому или по чему?

Немного высунувшись из–за колонны в фойе, я провожал глазами грузовик. В кузове, прижавшись к большому контейнеру, стоял Старки, с которым я познакомился несколько дней назад, и стрелял по…

– Ложись, – прошипел Калеб.

Прямо к грузовику бежали охотники – не меньше десятка. Один упал, подстреленный, и скорчился на обледенелой земле, а потом мы увидели его лицо…

Я выдохнул:

– Женщина! – И отступил в фойе.

– Да что ты? – ехидно спросил Калеб, не отрывая взгляда от неподвижного тела.

– Я первый раз вижу женщину… женщину–охотника так близко.

– Ты думал, они все мужчины?

– Те которые пьют кровь, – да. Думал, может такими становятся те, кто склонен к жестокости…

Калеб перехватил винтовку и приготовился стрелять.

– Лучше не будем ничего такого думать, – сказал он. Мы еще немного углубились в фойе. Грузовик замедлил ход: дорога была заблокирована машинами.

Охотники стали приближаться, но троих сразу же уложило выстрелами с грузовика, и почти все другие моментально набросились на свежую добычу, за которую даже не надо было бороться. Но четверо преследователей, приостановившись на секунду, разбежались двумя группами по сторонам и спрятались – они испугались!

– Что они… – хотел спросить я, но замолчал. Я узнал охотника, заскочившего за перевернутый торговый лоток: я никогда не забуду его лица, оно снится мне в кошмарах – именно его я видел в бинокль с небоскреба. Он оторвал взгляд от грузовика, но не посмотрел в нашу сторону: вместо этого задрал голову кверху.

Я услышал нарастающий писк. Мы все услышали и узнали его.

– Дрон возвращается, – заорал Калеб, и через мгновение мы уже были на улице и убегали из зоны поражения.

Прямо над нами беспилотный самолет с алыми бликами пожара на крыльях резко пошел вниз. Мы не успели пробежать и четверти квартала, как полыхнула яркая вспышка, с пронзительным визгом вылетела ракета и…

Оглушительный взрыв.

37

Друзья. Мечты и надежды. Я увидел и вспомнил все…

Автоматная очередь вырвала меня из забытья. Жарко. Меня, похоже, тащили куда–то.

Вот трое моих друзей. Они помогли мне выдержать и выстоять…

Какой–то вскрик. Меня волокут по колючему, холодному асфальту. Я заставляю себя открыть глаза: лицо – и снова реальность ускользает.

Я в небоскребе.

– Дейв! Анна! Мини! – зову я в пустом зале.

Никто не отвечает, а я все зову и зову.

Тишина.

– Джесс, лежи тихо, я сейчас вернусь, – прокричал Калеб мне прямо в ухо, и я вспомнил дом, отца. Уже один его голос заставлял поверить в то, что все будет хорошо. Мое представление о доме стало очень простым: дом там, где семья. Интересно, где они сейчас, что с ними?

Я сделал глубокий вдох, и тут испытал острую, жгучую боль, будто в груди вспыхнул огонь. Закашлявшись, я перекатился на бок: совсем близко шел по дороге человек – я видел только его ноги в зареве красноватых вспышек, но ничего не слышал. Рядом со мной, не шевелясь, кто–то лежал.

Дейв не успел тогда в метро закончить анекдот и не сказал, что будет, если четыре подростка из разных стран вместе сядут в метро. Зато теперь я знаю: они останутся друзьями на всю жизнь.

Я могу уйти к ним. Но ведь здесь нет Рейчел и Калеба, нет Фелисити. Вместе нас четверо, мы команда и у нас есть надежда. Весомая причина, чтобы бороться. Я должен разобраться во всем. Должен. Ведь я – остался в живых.

– Калеб! – громко позвал я, как только пришел в себя. Были слышны выстрелы, кричали люди, от разбитого, охваченного огнем грузовика со звоном отскакивали пули. Слева метнулась тень. Перевернувшись на спину, я начал пятиться по скользкому тротуару, но почти сразу уткнулся в машину. И тут же меня придавило сверху.

Охотник! На меня навалился охотник: одежда и лицо в свежей, еще влажной и блестящей густой крови. Пошевелиться и выбраться было невозможно. Во рту у него не хватало нескольких зубов. Он раздирал мне руками лицо, рвал волосы, а я изо всех сил упирался ему в грудь руками, стараясь не подпустить еще ближе. Меня тошнило от запаха его дыхания.

Я оттолкнул его, собрав остатки сил.

Бум!

Обмякшее тело охотника сползло на землю. Я приподнялся на локте в надежде увидеть, что происходит. Калеб стоял посреди улицы с винтовкой в руках. Это он спас меня.

Я позвал его, но изо рта вышел лишь еле слышный хрип.

Калеб опустил оружие и подскочил к перевернутому грузовику, который продолжал гореть. Он хотел вытащить оттуда раненого солдата.

Старки? Нет, другой.

Поскользнувшись, Калеб тут же поднялся и потащил раненого еще быстрее, сильно хромая на ногу с разбитым коленом. Справа прямо к ним бежали три охотника.

– Калеб! – заорал я, на этот раз громче, и он посмотрел на меня.

Я полез в карман за пистолетом, но его там не было. Рядом на снегу – тоже не было.

Солдату оторвало руку, второй он обхватил Калеба за шею. Они бежали ко мне, а за ними следом – охотники.

Щелк!

Охотник упал. Стреляли слева. Я оглянулся: Старки! Он сидел, прислонившись спиной к стене. Взвел затвор, прицелился – Щелк! – еще один охотник упал. А третий остановился, внимательно посмотрел на Старки и убежал.

Рука солдата, которого тащил Калеб, обмякла, и он сполз на землю. Я сумел подняться на ноги и увидел, что он умер. Калеб тряс его, просил встать. Двое на фоне пылающего адским огнем грузовика, от которого остался только металлический остов и ящик размером с холодильник, чудом задержавшийся на основании кузова.