Текст книги "Источник"

Автор книги: Джеймс Миченер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

– Хорошая идея! – вскинулся Амрам. – И начнем сегодня же вечером!

Откровенно веселясь, он вывел компанию из правительственного дома и по извилистым улочкам, мимо молчаливых лавок привел ее в то место у сторожевых ворот, где Удод показывал ему, как будет расположена шахта. Вылив на землю стакан красного вина, генерал произнес короткую саркастическую речь:

– Как давно мне не приходилось посещать такой очаровательный сельский городок и встречать таких очаровательных сельских жителей! – Он отвесил поклон правителю и Керит. – И в своих путешествиях я не видел укреплений более мощных, чем те, что построил человек, которого вы называете Удодом. – Собравшиеся стали шумно благодарить за столь изысканный комплимент. Но Амрам смазал впечатление, покивав, как удод, что вызвало смешки. – И я уверен, – закончил он, – что эта новая система доступа к воде, если ее удастся завершить, станет подлинным чудом севера. – Керит понимала, что он издевается и над Макором и над Удодом, и разочарование генералом заставило вынести ему последнюю оценку: она жалела его – живя в Иерусалиме, так близко к Яхве и царю Давиду, он не понимает глубокого внутреннего смысла ни города, ни божества, ни царя.

Когда издевательская церемония кончилась, он мягко улыбнулся Керит и сказал:

– А теперь отправляйся домой и помогай своему маленькому мужу строить его большой туннель. И может быть, придет день, когда вы оба окажетесь в Иерусалиме.

Она испытала унижение, но, тем не менее, утром стояла в толпе на городских стенах, провожая генерала, возвращающегося в Мегиддо. И Когда его кортеж исчез за болотами, она подумала, как странно все складывается: ему, который так мало ценит Иерусалим, позволено жить в этом городе, а она, которая столь истово поклоняется Яхве, лишена этой благодати. Она не могла смириться с этой главной несправедливостью жизни, и на глазах у нее выступили слезы. Когда она спустилась со стены, то перехватила взгляд Мешаба, полный неприкрытого презрения, и удивилась, что вызвало такую его реакцию.

Вместе с Удодом она пошла домой, но муж был настолько занят и своей стройкой, и возведением нового дома, что она все чаще оставалась одна в старом жилище, в котором после генерала чувствовался запах Иерусалима. Занимаясь своими двумя детьми, она с бесстрастной точностью понимала, как ей предстоит себя вести. С той же дотошностью, с которой ее муж распланировал земляные работы, она рассчитала, как ей оказаться в Иерусалиме, этой цитадели единого истинного бога. Предстоящие три года будут скучными и томительными, и она это понимала, но подозревала, что циничный совет генерала Амрама был верен: «Положитесь на вашего мужа – пусть он пробьет туннель». Так она и вела себя, стараясь сохранить сочувствие и любовь, что она испытывала к нему. Она не могла забыть то уважение, которое генерал Амрам высказал строителю Джабаалу, пусть даже и посмеивался над Удодом как человеком.

Таким образом, она целиком посвятила себя мужу, помогая ему реализовать свои амбиции. Она верила, что в таком случае перед нею откроется Иерусалим. Она помогала ему перенести свою штаб-квартиру в новый дом, с пониманием слушала, как он обсуждал различные трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться. Во всех внешних проявлениях она вела себя как женщина, довольная жизнью в Макоре. Она с вниманием относилась к проблемам своего мужа и почитала местных богов; но не было дня, чтобы она хоть на минуту рассталась с ощущением присутствия Яхве и реальности Иерусалима. Когда через несколько месяцев в Макор пришло известие, что командующий восточными войсками царя Давида, генерал Амрам, был убит в походе против мятежных моавитян, она почувствовала, что это сообщение касается и лично ее. Вернувшись в старый дом, она осталась одна в той комнате, где когда-то сидел отважный генерал. Керит беспристрастно вспоминала этого снисходительного и самоуверенного человека, который позволял себе так высокомерно говорить о Яхве и о царе Давиде, и ее поражало, что столь бездуховный человек мог достичь подобных высот в таком городе высокой духовности, как Иерусалим. Когда за столом Удод стал восхвалять его, она хранила молчание.

– Он творец нашего счастья, – сказал маленький строитель. – И что более важно, он в самом деле прислал мне пятьдесят новых рабов, которых обещал. – Его глубоко тронула гибель генерала, поскольку он уже представлял себе, как по окончании строительства явится в Иерусалим и Амрам окажет ему покровительство. Но теперь первый человек, который встал на защиту туннеля, был мертв, и Удод чувствовал себя покинутым.

Как Удод и предсказывал, шахтные работы в разных местах, которые вкупе и должны были сложиться в цельную систему, потребовали полных три года. Первые семнадцать месяцев ушли на то, чтобы углубить квадратную основную шахту. Удод бдительно следил, чтобы ее диагональ длиной двадцать девять футов точно совпадала с линией флагов. Вначале шахту пришлось вести сквозь все наносы холма, и землекопам то и дело попадались реликвии: на первых порах – бронзового века, когда Эль-Шаддаи привел сюда евреев, затем более раннего медного века, когда хананеи воздвигали монолиты Баалу, и, наконец, каменного века, когда семья Ура впервые поставила менгир Элу. В ходе земляных работ Удод, случалось, находил интересные вещицы, которые приносил жене, так что в главной комнате дома вдоль стен выстроились небольшие полки, на них он ставил древние статуэтки и куски металла. Он придерживался мнения – другие его не разделяли, – что, пробивая отверстие в земле, можно найти следы многих исчезнувших городов. Особенно его поразил плотный слой черного пепла толщиной футов в восемь, который тянулся от края до края.

– Я думаю, что в это время Макор, должно быть, сгорел дотла, – сказал он Мешабу, вспоминая поэмы и легенды, жившие в его семье, о битве между Баалом и Эль-Шаддаи, которая кончилась всеобщим пожарищем. Другие же были уверены, что, если город сгорел в такие давние времена, следы пепла давно были смыты дождями. Свои доказательства они подкрепили наглядным примером: развели огонь, а образовавшийся пепел смыли кувшином воды.

И лишь когда после эксперимента прошло немало времени, Удод нашел ответ:

– Конечно, вы можете смыть небольшое количество пепла. Он переместится в другое место. Но представьте, что все вокруг – один пепел. Куда он денется? – Но к тому времени рабы докопались до каменного основания.

Вот тут-то Мешаб Моавитянин и проявил свою незаменимость. Камень в этих местах был непрочным известняком. Когда его поливали водой, он превращался в некоторое подобие твердой глины. Его можно было взламывать металлическими ломами и выволакивать наружу огромные угловатые куски, которые позже использовались при строительстве. Именно Мешаб определил последовательность действий. Полу был придан легкий наклон, так что вода затекала в трещины камня, после чего очищались те места, где стояла вода, и работа шла дальше. По его настоянию в шахту спустили толстые канаты, которые извлекали куски камня, и он одновременно прокладывал два прохода – по ступеням одного из них женщины могли спускаться к источнику, а подниматься по другому, не мешая друг другу. Мешаб был не просто надсмотрщиком; фактически он был заместителем Удода, и тот наконец предложил ему покинуть лагерь и занять маленькую комнату на задах нового дома, чтобы в случае необходимости он и ночью был под руками. На первых порах Керит не понравилась идея, что рядом будет обитать раб-убийца, но, вспомнив убогое жилище, в котором тот жил, она смягчилась. Правитель возражал, но Удод настоял на своем: объем работ так велик и так важен, что его нельзя оставлять без присмотра знающего человека; так что высокий моавитянин обрел себе пристанище в задней части дома. Как-то вечером, когда оба строителя изучали зияющее отверстие, проделанное ими в земле, Удод сказал:

– На следующей неделе мы начнем пробивать туннель. Ты пойдешь отсюда. Я двинусь от источника. Где-то внизу мы встретимся. И в этот момент, Мешаб, я обниму тебя как свободного человека.

Раб промолчал, потому что прикидывал, как он в полной темноте будет вести туннель по прямой линии, пробиваясь сквозь камень. Как два человека, начав с разных концов, смогут найти друг друга в недрах земли?

Шахта была закончена. Удод и Мешаб, стоя внизу, смотрели на квадратик неба над головой. Его синий клочок никоим образом не подсказывал, как надо вести туннель, и Мешаб сказал:

– Отсюда не определить направление. Источник может лежать в любой стороне.

– Неужели я бы заставил тебя проделать такую работу, не знай я одного секрета? – ответил Удод.

Он вывел Мешаба из города подальше от источника. Они поднялись на заросший деревьями холм, и Удод спросил раба:

– Какой высоты это дерево?

Мешаб прикинул, что оно достигает тридцати локтей.

– Сойдет, – уверенно сказал Удод и, присев, устроился ждать, пока Мешаб вернется из Макора с командой рабов, чтобы срубить дерево. Но когда моавитянин ушел, Удод потерял чувство уверенности и покорно склонился перед деревом. Обхватив его ствол руками, он взмолился: – О Баал этого дерева, я полагаюсь на тебя! Подскажи нам, что делать. – Добрую часть часа он молился и размышлял, как ему воспользоваться тем инструментом, который оказался в его распоряжении.

Когда дерево рухнуло и с него обрубили ветки, рабы потащили ствол в город. Дерево пронесли сквозь сторожевые ворота, и Удод приказал:

– Несите его прямо к шахте.

Там он положил его по диагонали через квадрат провала так, что оно дублировало направление, установленное шестью флагами. Поскольку теперь оно точно совпадало с линией ствола, туннель, проложенный в соответствии с ним, должен был пересечься с источником.

– Твоя забота – точно следовать направлению этого дерева, – сказал Удод моавитянину.

– А что же мне делать на второй день, когда я уже не буду видеть дерева у себя над головой?

И вот тут талант Удода проявил себя. Ему удалось разобраться с секретом, над которым он размышлял последние два года. Он приказал принести моток крепкого белого шнура, на один конец которого привязал тяжелый камень. Затем в той точке, где ствол утыкался в южный конец диагонали, он привязал свободный конец шнура и осторожно опустил камень, пока тот не лег на дно шахты. Затем он перешел к другому концу диагонали, к северному, – и повторил этот процесс. Теперь на дне шахты, поддерживаемые двумя тугими перпендикулярами шнуров, лежали два камня – точно на той линии, которая соответствовала направлению ствола и линии, на которой выстроились шесть флагов. Старания Удода сориентировать диагональ как можно точнее принесли свои плоды. Он постарался разнести два шнура подальше друг от друга, чтобы свести ошибку к минимуму. Если Мешаб будет точно следовать указанному направлению, он должен выйти к источнику.

Моавитянин издал радостный крик – как охотник, настигший наконец оленя, или капитан, увидевший гавань.

– Это сработает! – Торопливо спустившись на дно шахты и убедившись, что два шнура четко и ясно определяют направление работы, он сказал: – Ночью тут будут стоять две лампы, и, как бы ни было темно, мы будем видеть, куда нам пробиваться в сердце земли. – Он посмотрел на строителя, который, в самом деле напоминая удода, носился взад и вперед, и почувствовал невыразимое восхищение умом этого человека.

Так что ярким солнечным утром месяца Этанима второго года работ – когда лето подходило к концу и только в самых больших реках хватало воды, чтобы они окончательно не пересохли, а люди ждали дождя, дабы вспахать поля и засеять их озимыми, – Мешаб Моавитянин загнал первый железный клин в известняковую стену, преграждающую путь к источнику. В течение двенадцати последующих месяцев он заставлял своих людей бурить скалу, пробивая туннель, который шел с легким наклоном. При первом ударе молота Удод взмолился:

– Баал, проведи нас сквозь эту тьму.

И Керит, стоявшая наверху на краю шахты, тоже молилась:

– Яхве, дай ему успех, чтобы он мог взять меня в Иерусалим.

Удода, который двинулся от источника, ждали две непростые проблемы. С самого начала Макор получал воду из весенних потоков, которые свободно пробивались из земли, но за прошедшее тысячелетие произошли два серьезных изменения. С каждым годом наносы повышали уровень почвы над родником. А поскольку век за веком в окрестности шла вырубка деревьев – пока еще их хватало, но с каждым годом вырубали все больше и больше, – уровень воды заметно понизился. Эти два фактора, действовавшие в противоположных направлениях, привели к тому, что русло родника все больше и больше углублялось в землю, и к тому времени, когда на холме возвели первые стены, его берега приходилось постоянно углублять и облицовывать камнем.

Поскольку было существенно важно, чтобы работники ориентировались на линию флагов, Удод снес крышу, перекрывавшую проход к источнику. Кроме того, он развалил округлую стену вокруг водоема и, когда место было расчищено, стал пробивать узкую шахту прямо до уровня воды. Добравшись до ее поверхности, он нашел древнюю пещеру, в которой люди обитали более двухсот тысяч лет назад. В те дни, когда его дальний предок Ур старался вырастить пшеницу, этой пещере уже было двести тысяч лет от роду. Она была завалена и забыта. Удод снова замуровал ее и продолжил пробиваться до уровня воды. Когда он Достиг желанного места, то приказал рабам расширить его, чтобы здесь они могли работать. В будущем здесь же женщины могли оставлять свои Кувшины. Поперек верхнего отверстия шахты он положил ствол дерева, чтобы он соответствовал линии флагов, и опустил к источнику два Шнура с грузом, чтобы они показывали то же самое направление. Но Поскольку диаметр этой временной шахты был куда меньше, чем у главной шахты Мешаба, шнуры не были разнесены на достаточное расстояние и точность направления оставляла желать лучшего. Работая в этом месте, Удод чувствовал куда большую ответственность. По восемь и девять раз на дню он ползал на животе, проверяя направление, дабы убедиться, что он движется в нужную сторону, а затем принимался изучать глиняные таблички, чтобы рабы точно следовали углу наклона. Он должен быть уверен, что рано или поздно его люди, пробивавшиеся сверху вниз, встретят команду Мешаба, идущую снизу.

Когда эти проблемы направления и наклона были решены, остались другие, еще более сложные. Удод всегда исходил из того, что его система сможет принять в себя большое количество женщин с кувшинами на головах, которые будут спускаться и подниматься. А это требовало прокладки туннеля примерно десяти футов в вышину и шести в поперечнике. И как бы умело Мешаб ни пробивался вниз от шахты, как бы Удод ни шел вверх от источника, это будет подлинным чудом, если, прокладывая широкий туннель, они встретятся под землей.

– Я никогда не найду тебя там, внизу, – признался Удод. – Ты можешь копать на одном уровне, я на другом, и мы проскочим мимо друг друга. Мы потеряем годы.

– Если нам и суждено встретиться, – согласился Мешаб, – это будет по чистой случайности.

– Но вот что мы можем сделать, – стал прикидывать Удод. – Начать с очень маленьких отверстий. Только чтобы там можно было работать. Мы будем пробивать их, пока не услышим друг друга через камень. Тогда мы соединим эти узкие проходы. Твои могут быть где-то подо мной или в стороне, но это не важно. Потому что тогда мы сможем отступить назад, сделать все необходимые поправки и проложить уже нормальный туннель. – Мешаб согласился с этим планом, и вот в месяце Абибе, начавшем третий год, когда над полями пролились весенние дожди и пивовары ждали свежего ячменя, два человека двинулись под землей навстречу друг другу, пробивая узкие туннели, не более четырех футов в высоту и всего двух футов в ширину. Опытные рабы-землекопы, сменяя друг друга, часами работали в скорченном положении, где едва могли размахнуться молотом. Когда забойщик кончал откалывать куски камня, другие рабы заползали в забой и очищали его от обломков, после чего в камень начинал вгрызаться новый забойщик. Работа продолжалась двадцать четыре часа в сутки, поскольку дневной свет для нее был не нужен. Но каждый вечер, когда заходящее солнце окрашивало город в цвет старой бронзы, наступал самый волнующий момент строительства. Рабы освобождали узкие туннели. Мешаб Моавитянин спускался в главную шахту и с молотом в руках полз в конец туннеля, в то время как Удод спускался в шахту со стороны источника, толкая перед собой свой молот. На городской стене между двумя входами в шахты стоял раб и держал длинный шест с белым флагом. Когда другие рабы, стоящие у обоих отверстий, сигналили ему» что люди с молотами на месте, раб на стене торжественно вздымал белый флаг и затем резко опускал его в сторону города. Рабы, стоящие у провала главной шахты, принимались кричать в ее гулкую глубину:

– Мешаб, Мешаб! Твоя очередь!

Другой раб у входа в наклонный туннель повторял:

– Мешаб, Мешаб! Твоя очередь! – И тот наносил в каменную стену девять мощных неторопливых ударов, надеясь, что где-то под землей Удод услышит его.

После девятого удара Мешаб кричал, что он кончил. Сигнал из шахты доходил до раба на стене, и теперь, взмахнув флагом, он опускал его к источнику по другую сторону стен, а там другие рабы начинали кричать:

– Удод, Удод! Твоя очередь!

И в темноте своего туннеля главный строитель наносил в стену девять ритмичных ударов, которые старался уловить Мешаб. Но каждый раз каменная толща между ними двоими поглощала звук.

Каждый вечер они этими девятью ударами пытались найти друг друга, после чего выползали из своих нор и принимались обсуждать положение дел. Поскольку они могли измерить шнуром, сколько каждому удалось пройти под землей, а потом положить эти мерные шнуры вдоль линии стен, они могли примерно прикинуть, где должен быть конец туннеля, и, даже когда спускалась ночь, они продолжали прикидывать, какое их отделяет расстояние.

Теперь оно равнялось примерно шестидесяти футам, то есть звук уже должен был пробиваться сквозь такую толщу известняка. Они питали надежду, что уж следующим-то вечером услышат друг друга, но, даже когда этого не случалось, они не теряли уверенности, что должны быть на правильном пути. Их работа была актом веры такой силы, что она сама по себе поддерживала их в течение первых двух лет, и каждое утро они спускались в туннель, полные новых сил. Вот-вот наступит день, когда раздастся первый звук с той стороны. Но прошел месяц Абиб, и снова наступил Зив. Рабы, поднимаясь из темных туннелей, с радостью видели свежие цветы, но два руководителя начали терять уверенность – их сигналы все не могли пробиться сквозь камень. Может, они где-то ошиблись? Может, они слишком уклонились в стороны или неправильно рассчитали направление по вертикали, что и развело их?

Они терпеливо восстановили весь ход работ, честно, как два профессионала, рассматривая каждый возможный источник ошибки.

– Теперь ты поднимись на гору, – предложил Удод, – и проверь направление, которое я проложил.

Из-за пределов города моавитянин смотрел, как Удод, карабкаясь по стенам и крышам домов, подает флагом сигналы. Мешаб убедился, что все в порядке, и вернулся для отчета.

– Направление верное.

Затем они проверили, совпадает ли линия шестов, лежащих поперек шахт, с главным направлением. Далее последовала самая важная часть проверки. Точно ли совпадает линия, проложенная понизу между двумя шнурами, с направлением, нацеленным поверху? В основной шахте проверить это было сравнительно легко, потому что шнуры были разнесены довольно далеко друг от друга, что и обеспечивало точность направления.

– С этого конца все должно быть правильно, – сказал Удод, но, когда они дошли до источника, где вход в шахту был куда меньше и шнуры висели близко друг к другу, стало ясно, что сюда могла вкрасться ошибка.

Два строителя с предельным тщанием проверили и перепроверили ориентацию у источника и пришли к выводу, что точности добиться тут невозможно.

– Должно быть чуть севернее, – честно сказал Мешаб.

Дело в том, что даже незначительная ошибка в самом начале может при такой длине туннеля привести к трагическим последствиям. И в эту минуту Джабаал проявил себя настоящим строителем. Он растянулся ничком рядом с источником – Мешаб стоял у шнуров – и из этого положения сказал:

– Туннель проложен правильно. Ошибки быть не может, и мы должны встретиться. Но если этого не случится, то лишь в силу моей ошибки. Меня подвело зрение, и груз ошибки лежит на мне.

Оставив рабов, он, усталый и расстроенный, поднялся от источника. Оказавшись спиной к туннелю и флагам, которые безвольно повисли в душной жаре, он поднялся на гору, к ее вершине, где обитал Баал, и тут, оказавшись в одиночестве, он лег лицом вниз перед богом этой земли, этих скал, этих темных проходов шахт, которые, похоже, были проложены неправильно.

– Баал, покажи мне путь, – униженно взмолился он. – Я заблудился в глубинах земли, как жалкий крот, и мои глаза слепы. Великий Баал, проведи меня сквозь тьму.

Он провел много часов, беседуя с древним богом, который давал утешение его предкам, и, когда на вершину спустилась ночь, а на небо в порядке, предписанном Баалом, высыпали звезды, Джабаал Удод почувствовал, как к нему возвращается уверенность, и он с еще большим жаром принялся молиться. К рассвету он был уверен, что Баал дал ему свое благословение. Когда он спускался с горы, на востоке над холмами брызнуло утреннее солнце, и его сияние залило долины Галилеи, украсив серовато-серебристые кроны оливковых деревьев. Птицы стали покидать свои гнездовья в дубовых ветвях, за стенами городка начала пробуждаться жизнь, под порывами утреннего ветерка затрепетали красные флаги, и этот день столь убедительно нес с собой грядущую славу, что Джабаал пал на колени и воскликнул:

– Яхве, Яхве! Я твое дитя, орудие в твоих руках! Используй меня, как ты хочешь! Да пройдет моя голова сквозь землю, как таран, служащий твоим целям, великий Яхве, который даровал мне этот день!

Он спустился с вершины, на которой беседовал со своими богами, прошел в пещеру у источника и еще раз распростерся ничком у шнуров, от которых так много зависело. И снова он вскрикнул:

– Все должно быть правильно! И по-другому быть не может!

Весь день он подгонял рабов, часто бок о бок с ними круша каменную стену. Вечером, когда раб на стене дал сигнал, а рабы над шахтой закричали: «Удод, Удод! Твоя очередь!», он нанес молотом по стене девять ударов, но еще до того, как отзвучал последний удар, с другой стороны, сквозь толщу первобытной породы, донесся беспорядочный грохот другого молота – и теперь два капитана своих команд, не обращая внимания на сигналы, в непроглядной темноте взламывали камень с обеих сторон, слушая друг друга. Всех охватило веселье – сначала оно вспыхнуло у водоема, затем перекинулось к шахте и потом распространилось по всему городу. На стенах развевались флаги, и наконец поднявшиеся снизу Мешаб и Удод встретились в том месте, где соприкоснулись шнуры. Теперь они знали, где находится каждый из них: все получилось так, как они и планировали давным-давно.

Вечером Удод с моавитянином вернулись в свой дом на краю шахты и пожелали друг другу доброй ночи. Пройдя на свою половину, Удод помылся и прошел в комнату, где его уже ждала Керит со вкусным ужином. Но Удод не испытывал голода.

– Мы сделали это! – с тихим восторгом сказал он ей. – Через несколько недель мы встретимся под землей.

– Я услышала крики и побежала к шахте. Даже правитель пришел, и мы были очень горды. – Поцеловав его, она прошептала: «Сегодня Иерусалим стал ближе» – и предложила ему подкрепиться. Нов этот вечер он не мог есть. Он увлек свою красавицу жену в постель, где вскоре стал самым счастливым человеком в Макоре.

Теперь, когда Удод и Мешаб слышали друг друга, они подправили направление работ, и теперь их команды приступили к последнему этапу, который объединит два пробных туннеля. Но работа замедлилась, потому что железные инструменты, взламывавшие камень, окончательно затупились и уже не годились в дело. Удод и Мешаб решили, что необходимо обзавестись новыми. Надо, чтобы кто-то отправился в финикийский порт Акко, который в этом района был единственным источником железных орудий. Очень важно было выторговать приемлемую цену, и Удод решил, что ехать должен он. Сначала он было собирался взять с собой Мешаба – тот заслужил награду за то, что так точно проложил туннель со своей стороны, – но правитель разубедил его. Он указал, что сейчас, когда наступает самый важный, по его мнению, этап работы, более чем важно иметь под руками опытного помощника. Удод испытал искушение напомнить правителю, что на самом деле этот этап был семь месяцев назад, когда они с Мешабом подвешивали шнуры, выверяя точное направление обоих туннелей.

– Сейчас работу может закончить любой, кто слышит звуки, – сказал Удод своей жене, но она поддержала правителя, так что в Акко ему пришлось ехать одному.

Видя, как Удод собирается в это волнующее путешествие, любой бы решил, что он отправляется в какие-то далекие края. Хотя уже наступило жаркое время года, он закутался в длинный плащ. Прицепив к поясу кинжал, он вскарабкался на мула и подождал, пока вокруг него не собрался караван из двух мелочных торговцев. Он попрощался с Керит так, словно ему предстояло увидеться с ней не раньше чем через несколько лет, дал указания моавитянину, стоящему на стене, и почтительно поклонился правителю. Подтянув плащ, он ткнул пятками мула и двинулся в дорогу.

Акко лежал милях в восьми к западу от Макора, у проложенной дороги, по которой тысячи лет шествовали караваны, но особенностью этих мест было то, что за всю историю в Акко и Макоре очень редко обитал один и тот же народ. В течение многих веков Макор обозначал западную границу, до которой продвигались племена из глубин страны, но в этих краях морской порт обычно занимали пришельцы со стороны. Через год долгих переговоров сошлись на том, что евреи будут в Макоре, а финикийцы в Акко. Случались времена, когда складывались и другие комбинации, а поскольку контроль над морем был жизненно важен, племена и народы воевали за владение Акко и теряли силы, десять – одиннадцать месяцев держа в осаде Макор, так что за несколько тысяч лет все привыкли, что путь из Макора в Акко очень непрост – дальше лежат неизвестные пути и звучат чужие языки.

В двух милях к западу от Макора караван остановила пограничная стража. Финикийцы в железных доспехах проверили их, изъяли кинжал Удода, вручили ему глиняную табличку-пропуск и без особой охоты разрешили следовать дальше. Еще через несколько миль таможенники проверили вещи Удода, отметили количество золота, которое он вез с собой, и дали другую глиняную табличку. Он предъявит ее на обратном пути, чтобы получить право уехать отсюда. Финикийцы были вежливы, но вели себя довольно властно, давая понять, что никаких глупостей со стороны путешественников не потерпят, и Удод относился к ним с подчеркнутым уважением.

Скоро он увидел на горизонте обнесенный стеной город Акко, который высился над окружающими равнинами в том месте, где река Белус впадает в море. Даже тогда, за несколько лет до того, как город переместился к западу на изогнутый мыс, он уже оставил свой след в истории – заманчивый город, в гавань которого приходили корабли со всех концов Средиземного моря. В торговых рядах города продавалось невообразимое обилие товаров. Сравниться с ними могли лишь базары Тира и Ашкелона. Только через этот порт железо, откованное в далеких кузницах, могло попадать к евреям, и Удод надеялся найти в лавках Акко те инструменты, в которых нуждались его рабы.

У ворот города ему пришлось остановиться в третий раз, и в табличке, врученной ему на границе, появилась дата его предполагаемого отбытия. Он был предупрежден, что не должен напиваться. Финикийцы уже выяснили, что на их соотечественников любое количество выпитого пива не оказывает заметного воздействия, а вот прибывающие в город евреи после нескольких кувшинов обнаруживают склонность к буйству. Удод пообещал вести себя достойно и был пропущен в заманчивый город Акко.

Первым делом он отправился на набережную, где испытал детское восхищение. Какое-то время он в восторге постоял перед настоящим плавучим домом, который мог пересекать открытое море, по велению моряков держа путь в нужный порт. Он так и не мог понять принцип его движения и ломал голову над тем, как же моряки замедляют ход судна, когда оно подходит к берегу. Ему все тут нравилось – и сами корабли, и обилие странных лиц, глядящих на него с палуб; он с удовлетворением отметил, что с одного из кораблей сгружают железо.

До чего различны были люди, которые полуголыми сновали по трапам! Он узнавал среди них египтян, африканцев, хананеев и финикийцев, но среди них было с полдюжины таких, которых он никогда раньше не видел, – крепкие, здоровые мужчины с ненормально широкими плечами. Должно быть, они с Кипра или с далеких островов – их язык был непонятен Удоду. В те годы Акко был международным портом, и евреям из провинциального городка Макора оставалось только изумляться его чудесам.

Покинув доки, Удод двинулся по широкой главной улице, заглядывая в лавки, богатство которых поражало его. Ювелир, верблюжьи караваны которого доставляли товары со всех концов востока, торговал бирюзой из Аравии, алебастром с Крита, аметистами из Греции и халцедонами Пунта. У него была фаянсовая и глазурованная посуда из Египта и красивейшие вещи, которые только Удод видел в жизни, вышедшие из мастерских Акко: короткая стеклянная косичка, сплетенная из восемнадцати нитей разноцветного стекла. Она была разрезана по длине и отполирована, так что искусная работа мастера была видна со всех сторон.

– Я хотел бы купить это для своей жены, – запинаясь, сказал он хозяину, не зная, поймет ли тот его или нет, но ювелир мог объясняться на полудюжине языков – плохо, но для дела хватало, – и торговля началась. Удод опасался, что цена окажется для него чрезмерно высокой, поскольку стеклянная нить нравилась ему куда больше, чем бирюза, и удивился ее дешевизне.

– Мы делаем ее здесь, на месте, – сказал ювелир и показал Удоду свой двор, где рабы выдували разноцветные стеклянные пузыри и тянули из них нити.

Наконец он явился в лавку металлических изделий и почтительно вошел в нее, потому что финикийцы и их южные соседи именно железом завоевали землю Израиля. В те годы, когда царь Давид служил наемником у филистимлян, он научился обращению с железным оружием и в Конце собрал его столько, что смог обратить это оружие против филистимлян и отвоевать большую часть страны. Но ковка черного железа, во Многих смыслах более таинственного, чем золото, продолжала оставаться Монополией таких городов, как Акко, и обеспечивала преимущество финикийцев на всем морском побережье.