Текст книги "Источник"

Автор книги: Джеймс Миченер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Так что она мрачно выслушала его слова:

– Я придумал. Мы с моавитянином составили план, который спасет город. Сегодня правитель отказался меня выслушать, но завтра ему никуда не деться.

Убежденная, что она поступает совершенно правильно, Керит взяла Удода за руку и тихо сказала:

– Не делай из себя дурака, Джабаал. Если правитель не согласится с тобой, не спорь с ним. Работу ты себе найдешь всюду.

Слова ее были мягкими и рассудительными, говорила она тихо и спокойно, но ее отношение едва ли не испугало Удода, потому что он прекрасно понял, что за ним скрывается. Какое-то мгновение он уже был готов сесть рядом с ней и откровенно поговорить обо всех проблемах, с которыми они столкнулись, но пришлось бы вести речь о таком количестве важных идей, что он расстался с этой мыслью. Он слишком любил Керит, чтобы волновать ее до того, как его планы были полностью сформулированы. Так что, сделав последний глоток сладкого вина, он унес свиток исцарапанного пергамента в другую комнату, где допоздна сидел над ним, набрасывая примерную схему спасения Макора. Утром, послав рабов трудиться, он явился в правительственную резиденцию и сказал правителю:

– Теперь, когда стены возведены, я продолжаю еще больше беспокоиться о снабжении города водой.

– Я попросил тебя укрепить стены у источника, – сказал правитель. – Я осмотрел их и должен сказать, твой моавитянин отлично отремонтировал их.

– Сударь! Этот ремонт никого не обманет. Пятьдесят финикийцев проломят стену.

– В прошлый раз они с ней не справились.

– В следующий раз справятся.

– Так что ты собираешься делать? – спросил правитель. – Твои рабы возведут новые стены?

– У меня совершенно другой план, – сказал Удод.

Правитель рассмеялся. Положив руку на плечо коренастого строителя, он снисходительно сказал:

– Я понимаю твою проблему, Удод. Ты закончил строительство городских стен и опасаешься, что, если тут же не начнешь новую стройку, Иерусалим заберет твоих рабов. Не так ли?

– Меня беспокоят не рабы, а безопасность моего города. – Он поправился: – Вашего города.

Этот невысокий человечек говорил с такой серьезностью, что правителю пришлось его выслушать.

– Ну, так что у тебя?

Нервно сглотнув комок в горле, Удод впервые официально представил свой замысел. Загребая воздух руками, как огромными совками, он начал:

– В центре города, под защитой стен мы должны выкопать вертикальную шахту, размерами с эту комнату и глубиной в девяносто локтей, чтобы пройти сквозь наносы и добраться до скального основания.

У правителя перехватило дыхание.

– На самом дне мы начнем рыть туннель, который пройдет глубоко под стенами и выйдет прямо к источнику.

– Какой он будет длины?

– Примерно в двести локтей и достаточно высокий, чтобы по нему могли пройти женщины. Затем мы завалим источник грудой камней и тем самым обезопасим себя против любой осады. – Движениями правой руки он показал, как женщины будут безопасно двигаться по подземному проходу.

Правителю этот замысел показался настолько фантастическим, что он смог только расхохотаться. Он был не в состоянии представить себе яму размерами в эту комнату, уходящую так глубоко в землю; что же до туннеля, который, пробитый сквозь камни, как-то выйдет к источнику, он знал, что это чистая глупость.

– Отправляйся-ка на ферму за стенами и копай там червей. – Шутка понравилась ему. Он закивал, как удод, и повторил: – Именно червей! Понял?

Удод постарался скрыть свое разочарование.

– В одном вы правы. Мы должны начать работу до того, как у нас заберут рабов.

– Вот! Я же знал, что тебя беспокоит именно это.

– Да, беспокоит. Теперь в нашем распоряжении хорошо подготовленная команда. Моавитянин – лучший надсмотрщик из всех, что были в Макоре, и прекрасно управляется с делами.

– Не сомневаюсь, что Иерусалим заберет рабов, – сказал правитель. Проводив инженера до дверей, он несколько раз кивнул. – А ты езжай копать червей. – И, закрыв двери, он выкинул из головы эту дурацкую идею о яме в самом центре города.

Удод не пошел на работу, а побрел домой, где выложил Керит свой непростой план: шахта, туннель, завалить источник. Она вызвала у него раздражение, сказав, что не сомневается – план не сработает.

– Как можно со дна туннеля пробивать наклонный туннель и надеяться, что найдешь такую маленькую точку, как источник?

– Это моя работа.

Она засмеялась:

– Как ты будешь видеть под землей? Как крот?

Он устал от попыток объясняться с человеком, который не в состоянии увидеть воплощение идеи. Поцеловав на прощание жену, он взобрался на стену за домом; холм, на котором стоял Макор, так вырос, что теперь, глядя со стены на запад, Удод видел Акко, куда финикийские корабли доставляли из многих портов людей и богатства и снаряжение. Настанет день, когда они будут брошены против Макора. Каким далеким этот заманчивый город казался мальчику; как близок он стал мужчине, который понимает, насколько сильны и алчны финикийцы.

В сгущающихся сумерках он прошел по валу к северной части города, где стал рассматривать эти роковые стены, что от сторожевых ворот тянулись к источнику, что не заняло у него много времени, поскольку он уже знал, что эта ветхая система не сможет остановить противника. Вместо этого он прошелся взглядом вниз по вади и вверх по склону горы, где стоял монолит Баала, убедившись, что сможет добраться до нужной точки. – Так и знал, что это возможно, – пробормотал он. Затем он снова посмотрел на стены у источника и на их месте увидел свою систему – сочетание шахты и туннеля. Представив себе, что она уже действует, Удод просмотрел на запад в сторону Акко и подумал: «Когда финикийцы снова нападут на нас, до источника им уже не добраться».

Несколько недель казалось, что с туннелями покончено. Когда Удод, снова горя энтузиазмом, опять посетил резиденцию правителя, он ничего не добился. Правитель завоевал уважение Иерусалима: вместо того чтобы просить столицу о помощи, он отправил туда дополнительные поступления. И он не мог подвергать опасности благосостояние Макора дырками, которые этот Удод собирался ковырять в земле.

– Если я представлю этот план Иерусалиму, – предупредил он, – из столицы меня просто выкинут.

Удод разозлился:

– Какой план вы собираетесь показывать в Иерусалиме? Вы его даже не знаете.

– Я знаю, что такое пустая трата времени и сил, даже не заглядывая в план, – ответил правитель, и слуга показал строителю на дверь.

В надежде не потерять свою хорошо сработавшуюся команду, Удод направил рабов ремонтировать кладку площади перед храмом. Когда с ней было покончено, он заставил их выкопать два дополнительных хранилища для зерна. После того как землекопы глубоко врылись в почву Макора и покрыли стены хранилища известковым раствором, чтобы они не отсыревали и чтобы тут не было насекомых, он часто спускался вниз проверить ход работ, а когда его круглая физиономия, окаймленная черной бородой, выныривала из-под земли, горожане весело интересовались:

– Что ты там ищешь, Удод? Червей?

Но по вечерам, когда рабов уже не было, Удод прогуливался по северной стене, занятый расчетами, которые лягут в основу его трудов, если все же его система защиты источника получит одобрение. Приглядываясь к наклону почвы, он пришел к выводу, что от точки у сторожевых ворот ему придется пробивать главную шахту сквозь примерно сорок футов наносов, которые и составляли верхнюю часть холма, а затем еще на девяносто футов вниз сквозь скальное основание, откуда он и сможет начать прокладывать наклонный туннель, который протянется на расстояние в двести восемьдесят футов до источника. В целом система потребует четырехсот десяти футов шахтных работ, и большей частью придется пробиваться сквозь камень. «Но в конце концов у нас будет система, неуязвимая для любого врага». Он воочию видел, как женщины по ступенькам спускаются в шахту, неся на головах пустые кувшины, а затем по легкому склону туннеля добираются до источника, укрытого от врагов, которым остается только бесноваться наверху. Даже в воображении система Удода вызывала чувство надежности, так что как-то вечером, когда месяц Абиб уже подходил к концу, он закончил подробный чертеж на куске выделанного пергамента и принялся набрасывать пояснения к нему на небольших глиняных табличках.

Как ему не хватало кого-то рядом, с кем можно было бы обсудить эти революционные замыслы! Правитель был не в состоянии понять смысл абстрактных линий, а Керит никак не могла отделаться от своего первоначального представления об Удоде как о кроте, который вслепую копается в земле. Так что поздней ночью он скатал кожаный свиток и, покинув город, направился в лагерь рабов, разбитый за городскими стенами. Место было мрачное, дышавшее безнадежностью. Разноплеменное скопище пленников обитало в вонючих дырах и питалось отбросами. Их стоянку окружали еврейские стражники, готовые убить любого, кто попытается бежать. Рабы влачили убогое существование и через несколько лет непосильной работы умирали. Эта система имела только два оправдания: когда египтяне или амалекитяне захватывали евреев в плен, они обращались с ними точно так же; и из этих ям, забитых рабами, постоянно появлялись люди, которые обретали ответственное положение или даже свободу, потому что Удод презирал эту систему и делал все, что мог, дабы спасти от нее людей. Многие из нынешних граждан Макора начали свое пребывание здесь, в этом жутком лагере. Отвечая на уговоры Удода, они обратились к милости Яхве и обрели новую жизнь.

Этой ночью строитель прошел мимо обыкновенных загонов, кишащих крысами, и направился в самую мрачную часть лагеря для рабов. За стенами лагеря она была отгорожена дополнительными стенами, и в ней содержались самые опасные заключенные. Здесь он нашел лежащего на тростниковом матрасе высокого, чисто выбритого мрачного мужчину, старше его на несколько лет. В городе его хорошо знали как Мешаба Моавитянина, человека необыкновенной стойкости. Во время одной Из войн царя Давида против моавитян он был взят в плен и считался самым умным и толковым среди рабов. Во время строительства стен Удод поставил его надсмотрщиком. Мешаб едва ли не с оскорбительной небрежностью, опираясь на локоть, приподнялся на своем полусгнившем матрасе и приветствовал шефа. Чадящая старая лампа, которую Удод прихватил с собой, высветила в этой грязи резкие черты лица Мешаба.

– Пришло время, Мешаб, – сказал инженер, – строить систему водоснабжения.

– Это может быть сделано, – пробурчал могучий раб, – если ты решишь одну проблему.

– Их у нас много. Какую именно?

– Шахта, которую мы сможем прокопать. Туннель, который мы сможем пробить.

– То есть тебя не пугает скала? – спросил Удод.

– Ты доставишь нам железные орудия от финикийцев, – проворчал Мешаб, – и мы пробьем скалу. Но когда, скрытые от глаз, мы окажемся на дне шахты, откуда нам знать, где начать пробиваться к источнику?

Удод нервно рассмеялся:

– Моя жена задала точно такой же вопрос.

– И что ты ей ответил?

– Я сказал: «Это моя работа».

– У тебя есть какой-то план? – присаживаясь на истлевшем тростнике матраса, спросил раб.

– Еще с детских лет я помню старую хананейскую поговорку: «Есть три вещи, которые поражают меня, точнее, четыре, которых я не смог познать: путь орла в небе, путь змеи на скале, путь корабля в море и путь мужчины к сердцу девушки».

Мерцающий свет лампады бросал блики на голый череп и спокойное лицо строителя, но в его чертах просматривалась физиономия ребенка, который продолжает удивляться чудесам природы.

– Путь корабля в море, – тихо повторил он.

– При чем тут корабли? – спросил Мешаб, который никогда не видел ни моря, ни кораблей в нем.

– Много лет назад, когда я с отцом был в Акко, мы гуляли по набережной и смотрели, как маленький кораблик… Мешаб, он был такой маленький, что скрывался среди волн. Повсюду торчали скалы, под водой скрывались мели, но каким-то образом этот маленький кораблик проложил себе путь прямо в гавань. Как он это сделал?

– Магия?

– Я тоже так думал, но, когда спросил капитана, тот рассмеялся и показал мне на три флага, что высились на крышах домов. «Что они значат?» – спросил я. «Направление», – сказал он и объяснил, что когда моряк увидит эти флаги и выстроит их в одну линию, то, значит, он лег на точный курс к своей якорной стоянке.

Двое мужчин сидели в молчании, пока ночные насекомые, привлеченные светом лампы, слетались к ней, а из угла, где на тощих подстилках спали уставшие рабы, доносился их храп. Затем Удод сказал:

– И вот днем… – Он остановился, подумал и начал снова: – Я стоял на северной стене у сторожевых ворот и мог представить, где находится источник. И, посмотрев на горный склон, я определил точку, где мы поставим флаг… – Он задумался. – Нет, нам понадобятся два флага.

Едва он успел вымолвить слово «два», как Мешаб схватил его за руку.

– И у нас будет направление. Из-за стен мы сможем видеть флаги контролировать, как мы продвигаемся.

Удод, преисполнившись возбуждения, поставил глиняный светильник на пол и попытался расчистить небольшой участок, чтобы разложить свой пергамент, но мешали комки земли. Мешаб одним взмахом правой руки расчистил место, и в мерцающем свете Удод показал своему рабу и источник, и гору за ним. Ткнув пальцем в точку на середине склона, он сказал:

– Если мы поставим наш первый флаг здесь, а второй наш вон там…

– Наш третий, наш четвертый… – Мешаб решительно ткнул пальцем в карту, показывая места пятого и шестого флагов, последний из которых стоял на крыше правительственной резиденции. – И это сработает! Мы сможем определять направление!

– Ты читаешь мои мысли, – торжественным шепотом произнес Удод, и этот замысел привел двоих мужчин в такое возбуждение, что, не в силах дождаться утра, они решили этой же ночью вскарабкаться на гору и проверить свою теорию. Но у ворот, ведущих из лагеря, их задержала охрана, предупредив Удода, что Мешаб – один из самых опасных заключенных, который не должен покидать пределы лагеря. – Он мой надсмотрщик, и он мне нужен, – заявил Удод.

– Он многих убил, – сказал стражник, но Удод на свою ответственность провел Мешаба за ворота, и они ушли в безлунную ночь.

Они пересекли дорогу к стенам Макора, но не стали входить в ворота. Вместо этого они пошли к северу, где стены вокруг источника делают небольшую дугу, давая понять, что источник лежит за ними. Взобравшись на крышу, они воткнули в нее небольшой клочок материи, заметный издалека. Затем, удаляясь от источника, они начали подъем на гору Баала, то и дело останавливаясь и глядя назад, а когда достигли заранее намеченной точки над городом, остановились и еще раз проверили свое положение.

– Здесь мы поставим наш первый флаг, – сказал моавитянин. – Давай немного подождем до восхода луны.

Они сидели в темноте, присматриваясь к очертаниям города внизу. Кое-где, как далекие звезды в непроглядной ночи, горели огни. Сидячий рядом раб был куда крупнее Удода, гораздо сильнее его, он мог без труда убить строителя и уйти на запад, в Финикию; вместо этого, продолжая сидеть рядом со своим другом, он сказал:

– Теперь, глядя отсюда на город, я уверен, что мы сможем с этим нравиться.

Когда луна на три четверти всплыла из-за холмов Галилеи, ее свет залил острые прямые линии стены, ведущей от сторожевых ворот к источнику, и пара, несколько раз переместившись с места на место, наконец оказалась на прямой линии, что вела к стене.

– Посмотри, – сказал Удод, – как линия пролегает отсюда через весь город и утыкается в крышу правительственного дома.

– Вот там мы и поставим шестой флаг, – уточнил Мешаб. Теперь он видел то безошибочное направление, на которое они и будут ориентироваться, когда пробьют первую глубокую шахту и начнут рыть туннель к невидимому и неосязаемому источнику. – Это самая трудная часть, – проворчал он. – Как мы со дна шахты определим направление?

– А вот это – моя работа, – сказал Удод. Едва он двинулся в обратный путь в лагерь рабов, как, спускаясь по склону, увидел цепочку людей с факелами. Они провели всю ночь на вершине, в соответствии со старым обычаем поклоняясь Баалу. Поскольку этот бог был ночью так благосклонен к строителям, Мешаб предложил:

– Может, и мне стоит подняться и поклониться Баалу?

А Джабаал сказал:

– Я пойду с тобой. – Они вдвоем наискосок пересекли горный склон, пока не вышли к тропе, по которой спускались пилигримы. По ней они поднялись к святилищу, которое более тысячи лет было местом поклонения.

На вершине они нашли монолит, давно посвященный Баалу. У его подножия были знакомые приметы скромных жертвоприношений: несколько цветов, мертвый голубь. Макор больше не поклонялся огненному богу, пожиравшему детей; больше не существовало храмовых проституток, служивших Астарте, – евреи положили конец этой практике. Но они были не в силах истребить тихое поклонение Баалу, потому что и еврейские землепашцы, и торговцы-хананеи испытывали необходимость в столь важном для них божестве. Даже царь Саул отдал дань уважения Баалу, назвав своих сыновей в честь доброго бога. Время от времени еврейские правители Макора принимались обсуждать возможность запрета хананейского бога, но давление народа позволяло божеству жить и дальше. А вот теперь, при правлении царя Давида, из Иерусалима пришло указание, гласящее, что поклонение Баалу должно быть запрещено, но правители лишь недавно завоеванных северных территорий, где жило много хананеев, всегда выступали против слишком крутых мер, о которых позже придется пожалеть. Таким образом, Макор сохранил свое древнее божество, и горожане регулярно поднимались на гору, ища помощи и поддержки от единственного бога, которого они лично знали, – бога, который неизменно обеспечивал плодородие их полей.

Мешаб Моавитянин опустился на колени перед монолитом, повторяя молитвы, которые он усвоил в южных пустынях. Поднявшись, он был готов снова спускаться в вонючий лагерь рабов, куда Баал временно поместил его. Удод спросил его:

– Почему ты так неразумен? Почему бы тебе не принять Яхве и не стать свободным человеком?

Отвечая, Мешаб четко обозначил разницу между собой и Удодом.

– Я жил и умру с Баалом, – тихо сказал он. Этот же непреклонный ответ он, попав в плен в Моаве, бросил в лицо царю Давиду. Это и лишило его возможности стать военачальником в еврейской армии.

– Подожди, – сказал Удод, отвлекая могучего Мешаба к скале, откуда в лунном свете перед ними открывался вид и на Макор, и на Акко. – Мой род, так же как и твой, презирал еврейского бога. Что бы ни было, мы веками поклонялись Баалу. Но постепенно мы начади убеждаться, что евреи…

– Разве ты сам не еврей?

– Теперь – да. Но еще не так давно моим народом были хананеи.

– Как это может быть?

Собственная семья Мешаба скорее погибла бы, чем предала своего бога.

– Мы жили в Макоре бок о бок с евреями, и между нами завязалась тесная дружба, – объяснял Удод. – Один из моих предков по имени Зибеон решил считать себя евреем, и пару раз у него были неприятности. Но в конце концов евреи выяснили, что им нужен Баал, а мы решили, что нуждаемся в Яхве. С тех пор к нам и пришло процветание.

– Как вы могли так обманывать своего бога? – с подозрением спросил Мешаб.

Удод смотрел вниз на обнесенный стеной город своих предков. На этой сцене развертывалась борьба двух могущественных богов, и ему было трудно объяснить Мешабу ту власть, которую Яхве обрел над умами хананеев, искавших истину.

– Все, что я могу рассказать тебе, Мешаб, – это легенда, которую я услышал еще ребенком. Наш народ жил в городе под защитой Баала, и из пустыни пришли евреи – тогда их называли ибри – с мулами, и с ними пришел их бог Эль-Шаддаи. Они встали лагерем за стенами, и между двумя богами разразилась жестокая битва за обладание вершиной горы. Баал, конечно, восторжествовал, а Эль-Шаддаи в отместку сжег город, и евреям достались руины. Много лет Эль-Шаддаи правил долинами, а Баал господствовал наверху. Но спустя несколько столетий было достигнуто соглашение. Хананеи приняли нового бога Яхве, а евреи – старого бога Баала. И с тех пор мы живем в согласии.

– Ты говоришь, что Яхве – это новый бог?

– Да. Другая группа евреев ушла в Египет, где с ними очень плохо обращались, и бог, который сопутствовал им, превратился в могучее и грозное божество, способное поразить врагов ужасом. Этот новый бог Яхве предстал перед таким человеком, как Моисей, который вывел евреев из Египта и сорок лет водил их по пустыне. Там Яхве обретал все большее могущество. Под водительством Яхве и Моисея евреи стали могучей силой…

Мы знали Моисея, – прервал его моавитянин. – Он хотел вторгнуться в наши земли, но мы его отбросили.

– Нам в Ханаане это не удалось, – признал Удод. – Так что теперь Яхве правит всеми нами.

Легенда Удода довольно точно отражала историю. За несколько столетий до того, как старый Цадок привел свое племя в Макор, другие патриархи пришли в Египет. Они почитали обыкновенного бога пустыни, который мало чем отличался от Эль-Шаддаи, но во время бед и страданий, которые их постигли в Египте и Синае, этот бог превратился в высшее существо, превосходящее любое божество более мелких еврейских племен, которые остались на прежних местах. Так что, когда племена, собравшиеся вокруг Моисея, вернулись в Ханаан, все приняли превосходство их бога Яхве. Те испытания, в которых он созрел, объясняли, почему он не мог появиться в другом месте. Яхве никогда не мог родиться в таком милом, уютном городке, как Макор с его добрыми богами. Его преображение объяснялось и египетским пленением, и конфликтом с фараоном, и страданиями исхода, и годами голода и жажды в пустыне, и тоской по своему дому, и духовной тягой к всезнающему божеству… все это выковало и закалило Яхве.

Тем не менее и в этот час торжества над божками еврейских племен Яхве продолжал оставаться божеством лишь этого колена. В годы царствования Саула и Соломона еще не пришло время открыто объявить народам Израиля, что их бог будет править повсеместно, и его воцарения пришлось ждать еще несколько столетий. Но теперь, в эпоху Давида, Яхве был признан богом всех евреев, от севера до юга, и договоры, которые он со времен Авраама заключал со своим избранным народом, были признаны обязательными даже для таких отдаленных мест, как Макор. Различные Элы – Элохимы, Элеоны и Эль-Шаддаи – теперь счастливо слились в облике своего великого последователя.

Но по мере того как росло величие Яхве, он все больше отдалялся. Теперь уже было невозможно прогуливаться с ним в оливковой роще. С того дня, как последний еврей в Макоре разговаривал со своим богом, прошло четыреста пятьдесят лет. Последний разговор состоялся у предводителя Эфера после разрушения ханаанского Макора. Когда искушение поклоняться Баалу стало слишком неодолимым, рыжеволосый генерал решил увести своих евреев в нетронутые места, но в самый канун ухода Эль-Шаддаи появился в последний раз и сказал:

– Разве я не привел вас в этот город и после всех трудностей не вручил его вам? Не на тебе ли лежит ответственность, чтобы принять все как есть и сотворить тут добро?

Так что Эфер возвел новый город на руинах старого и сделал всё, чтобы на полях вокруг него воцарилось процветание. И спустя годы, когда объединившиеся евреи под водительством Моисея с востока подошли к Иордану и пересекли его, они обнаружили в самых отдаленных уголках Ханаана маленькие поселения, подобные Макору, готовые признать Яхве. Но далекая отчужденность Яхве, его непреклонное желание оставаться невидимым неизбежно привели к тому, что многие евреи стали испытывать тягу к более скромным божествам – они, тем не менее, давали каждому из них то тепло, которого уже не было в Яхве. Культ Баала продолжал процветать едва ли не по всей империи царя Давида. Во многих местах поклонялись Астарте, да и огненный бог, пожиравший детей, начал оживать; временами казалось, что по всей империи у каждого зеленеющего дерева стоит свой алтарь.

Пока Удод и моавитянин говорили об этих вещах, они в лунном свете увидели двух еврейских женщин, взбиравшихся на гору. Они шли преклониться перед Баалом и не видели мужчин, сидящих по другую сторону склона, поскольку были заняты своими домашними проблемами, разрешить которые мог только Баал. Они, задыхаясь, добрались до вершины. Женщина простерлась перед монолитом Баала, и Удод услышал, как, переводя дыхание, она молила бога:

– Баал… пусть мой муж Джерубаал живым вернется с моря… пусть финикийцы не тронут его… защити его в Акко… великий Баал… верни мне мужа живым.

Две женщины молились еще несколько минут, помня о дружеских отношениях с древним богом. Когда они поднялись, оставив у подножия монолита свои скромные подношения, одна из них увидела в лунном свете Мешаба и вскрикнула. Удод подошел к ней, и когда она узнала его, то издала нервный смешок.

– Я увидела того человека, – сказала она, – и подумала, что этот раб пришел убить меня.

– Он никого не убивает, – заверил ее Удод.

В этих двух женщинах он узнал Леа и Мириам, двух домохозяек, которые в решении жизненно важных вопросов полагались на Яхве, но прибегали и к помощи Баала, когда возникали какие-то домашние проблемы.

– А ты о чем молилась, Мириам? – спросил Удод вторую женщину.

– Мой сын отправился в Иерусалим, и я молилась, чтобы царь Давид хорошо отнесся к нему и нашел ему место в армии.

– Так и будет, – пообещал Удод, и она облегченно вздохнула, но, когда женщины спустились, Удод сказал Мешабу: – Посиди здесь, пока я буду молиться.

Оставшись в одиночестве, он подошел к древнему камню и распростерся перед Баалом, выкладывая ему все те домашние дела, от которых хотел сбежать:

– – Дорогой Баал, моя жена Керит мечтает жить в Иерусалиме, где обитает бог ее отца. Мой же дом в Макоре, здесь, рядом с тобой. Но сделай так, чтобы я удачно построил туннель, чтобы царь Давид увидел его и призвал меня в Иерусалим строить здания, которые ему нужны во славу Яхве. – Смиренно склонившись перед своим богом, он с такой силой сжал голову руками, словно старался сокрушить себе череп. И лишь когда боль в сдавленных висках стала нестерпимой, он расслабил сильные пальцы и закончил молитву: – Баал, я прошу не для себя, потому что сам я согласен жить и здесь. Но моя жена Керит должна быть в Иерусалиме. Там ее бог. Ее сердце там. Великий Баал, пошли нас в Иерусалим.

Никогда ранее он не осмеливался в этом признаться, ни себе, ни своей жене, но теперь, поделившись с Баалом, он не увидел никакого противоречия в том, что просил его отправить их в Иерусалим, где он будет строить храмы в честь Яхве. Мешаб, непреклонный моавитянин, услышь он эту странную молитву, преисполнился бы отвращения. Мужчина должен хранить приверженность лишь своему богу.

Последующие две недели Удод не занимался своим замыслом системы водоснабжения. Он был занят поисками других занятий для своих рабов. Стены города возведены, двор храма вымощен, скоро будут завершены и хранилища зерна. Если он в самое ближайшее время что-то не придумает, его надежную команду разбросают по всему царству. Поэтому он попытался снова возбудить интерес правителя к идее шахты и туннеля, но этот чиновник оказался не в состоянии осознать ее возможности, и Удод помрачнел. Ему отнюдь не полегчало, когда жена задала вопрос об их будущем.

Стоял теплый весенний день. В это время года вся Галилея напоминает один огромный цветущий сад. Керит пошла в оливковую рощу, чтобы набрать цветов и украсить их дом букетами. Домой она вернулась усталой и решила принять ванну и переодеться. Наряд она себе выбрала, повинуясь минутному капризу, но мужу он нравился больше всех: из серой шерсти с желтыми полосами по подолу и у обшлагов, а также кулон с янтарем, сиявшим, как послеполуденное солнце. Встретив Удода у дверей, она поцеловала его и воскликнула:

– Ты только посмотри на эти цветы! – И когда он обратил на них внимание, она почему-то бросила: – Мне будет не хватать Галилеи, когда мы отсюда уедем.

Он напрягся, а затем спросил:

– И куда же мы уедем? – Но прежде чем Керит ответила, Удод уже знал, что она скажет.

– Твоя работа здесь завершена. И мы поедем туда, где нужны строители. В Иерусалим.

Взяв ее за руку, он привлек Керит к себе и поцеловал.

– Я очень хочу, чтобы ты была там. Но я вот думаю…

– Понадобишься ли ты там? – Его опасения вызвали у нее веселый смех. – Джабаал, ты лучший строитель во всей империи. И все это знают.

Они замолчали на пороге разговора, который должен был внести полную ясность, но строитель побоялся заговорить о своих страхах, связанных с Иерусалимом, а Керит еще не успела четко сформулировать моральные и философские проблемы, которые начали ее преследовать. Золотое мгновение, когда идея носилась в воздухе, исчезло, и она спокойно произнесла обыденные слова:

– Что-то да произойдет. – И больше в этот день они ни словом не обмолвились об Иерусалиме.

Но в середине месяца Зива, когда пшеница уже была обмолочена, а ячмень ссыпан в мешки, Керит, навещавшая жену правителя, услышала новость, которая, казалось, была предназначена специально для нее.

– С севера прибывает генерал Амрам, – сказал правитель. – Он будет осматривать Мегиддо и пообещал навестить Макор. Хочет посмотреть на наши новые укрепления.

– Кто такой генерал Амрам? – спросила Керит.

– Он строит крепости для царя Давида.

Керит стиснула руки, чтобы не вскрикнуть от радости, но в голове у нее настойчиво билось лишь одно слово: «Иерусалим, Иерусалим!» Наконец, справившись с волнением, она обратилась к правителю:

– Вы позволите?…

– Хотите рассказать Удоду? Чтобы он и дальше копал ямы? – Правитель покачал головой, и Керит поняла, что он старается удержаться от улыбки. – Я не против. Пожалуйста.

Добравшись до ворот, она обратилась к стражнику:

– Ты видел Джабаала?

– Кого?

– Удода. – Она постаралась не показать, как ей не нравится это имя.

– Он в лагере для рабов.

Она прошла оливковую рощу, в которой недавно собирала цветы. На этот раз Керит миновала ее и вышла к стене, за которой содержались рабы. Но, собираясь войти в пределы этого зловонного места, она чуть не задохнулась от запаха.

– Где Джабаал? – спросила она стражников, а когда они не поняли, о ком идет речь, Керит не без раздражения объяснила им: – Вы зовете его Удодом.

– Иди за мной, – сказал стражник и, не обращая внимания, куда он ведет Керит, беспечно миновал внешний круг зловонных хижин; по дороге бегали крысы, а на солнце лежали охапки соломы, прогнившей до такой степени, что в них могли обитать только колонии клопов и вшей. Вода в глиняных кувшинах была подернута грязной пленкой, а те несколько мест, которые рабы, готовясь умирать, расчищали для себя, выглядели отвратительно.