Текст книги "Клятва, которую мы даем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

28. ПРОКЛЯТАЯ

Сайлас

Когда я возвращаюсь в спальню, Коралина закуталась в мою толстовку с капюшоном. Спрятанная под черной тканью, она сидит, прислонившись к изголовью кровати, подтянув колени к груди.

Отсюда она кажется такой маленькой, эта хрупкая, крошечная душа, и мне трудно поверить, что кто-то когда-либо боялся ее.

От теплой кружки в моих руках идет пар, когда я подхожу к ней. Штаны свободно свисают с моих бедер, когда я сажусь на край кровати, давая ей пространство, но протягивая чашку в ее сторону.

– Я не пью кофе, – бормочет она, вытирая лицо рукавом толстовки. Ее щеки покраснели, и она все еще плачет.

Не могу сказать, что это была та реакция, которую я хотел увидеть после нашего первого секса, но она непредсказуема. Это одно из многих качеств, которое мне в ней нравятся.

Каждый день чувствуется по-новому, и всегда есть, что открыть для себя.

– Это лавандовый чай, – я прочищаю горло. – Лилак говорила, что это единственное, что помогает тебе уснуть. Свежая лаванда, а не поддельное дерьмо. Это ее слова, не мои.

Она моргает затуманенными глазами, и мне приходится бороться с желанием протянуть руку и вытереть ее слезы. Единственный способ, которым я хочу ее утешить, – это последнее, что ей нужно.

Я хочу обнять ее, прикоснуться к ней, физически дать ей почувствовать себя в безопасности, но прикосновение – это спусковой крючок для Коралины. Трудно пройти этот путь, когда все, чего я хочу, – это прикоснуться к ней.

– Я думала, у тебя ее нет, – она неуверенно протягивает руку, забирает у меня кружку и прижимает ее к груди.

Я провожу рукой по шее, слегка почесывая ее.

– Я купил.

– Ты купил гребаную лаванду? Зачем?

Я сдерживаюсь от смеха, потому что именно этот вопрос задал Рук, когда я рассказал ему об этом. Я медленно киваю, подтверждая ее слова.

– Потому что она тебе нравится.

Когда же она поймет, что нет ничего, чего бы я для нее не сделал? Что если это то, чего она хочет, или это пойдет на пользу ее здоровью, я это сделаю. Я получу все, что угодно. Она хочет сад с лавандой? Я подарю ей два.

Она этого заслуживает.

– Это все фальшивка, Сайлас.

Как будто она пытается напомнить себе об этом, как будто она пытается заставить себя поверить в это, хотя я не думаю, что мы когда-либо притворялись. Я ни разу не притворялся с ней.

– Но это кажется настоящим, верно?

– Вот это меня и пугает, – она подносит чашку к губам, делает глоток и смотрит на меня поверх края, ее лицо скрыто капюшоном.

Я полностью поворачиваюсь, опуская одну ногу на пол.

– Почему ты так боишься причинить мне боль?

Наступает тишина, она смотрит мне в глаза, а я не могу ее прочитать. Я понятия не имею, что она хочет сказать. Ее пустой взгляд разбивает мне сердце: что бы ни заставило ее оттолкнуть меня, это пугает ее так сильно.

– Я знаю, что то, что я собираюсь тебе рассказать, покажется безумием. Как будто я все выдумала или все это только в моей голове, и, возможно, так оно и есть, но для меня это реально. Это вполне реально, и если я расскажу тебе… – она глубоко вдыхает, всхлипывая. – Когда я расскажу тебе, мне нужно, чтобы ты поверил мне, Сайлас. Пообещай, что не будешь заставлять меня чувствовать себя сумасшедшей.

Коралина понятия не имеет, насколько сильно я ее понимаю. Я отчаянно нуждаюсь в ком-то, ком угодно, кто подтвердит то, что происходит в моей голове. Она понятия не имеет, как далеко мне пришлось зайти, чтобы исказить правду, чтобы она соответствовала представлению других людей обо мне.

Что бы она ни сказала, я ей поверю, потому что знаю, как это больно, когда никто другой не верит.

– Я обещаю.

И этого достаточно. Моего обещания достаточно, чтобы она начала говорить. Я позволил ей впервые поделиться своей историей с тем, кто понимает, каково это – хранить тайну. Скрывать правду – значит нести ее на плечах, как столетнюю войну.

Это история, которая начинается с того, что, когда она была маленькой, она встретила на свадьбе мальчика, который подарил ей розу и был первым, кто сказал, что любит ее. История, которая закончилась тем, что мальчик погиб в автокатастрофе той же ночью.

Первая жертва проклятой.

– Я забыла о нем, как будто он ничего не значил, как будто он был всего лишь пятном в моей памяти. Я выросла и не вспоминала о нем до тех пор, пока не перешла в среднюю школу. Пока я не встретила парня по имени Райли.

Я хмурюсь, слушая, как она говорит. Я считаю, что задавать вопросы, когда людям есть что сказать, бесполезно. Если вы дадите другим возможность высказаться, они расскажут вам все, что вам нужно знать.

Коралине нужен был только надежный слушатель, которому она могла бы рассказать о своей печали, а остальное придет само.

– Мы встречались в шестом классе. У него была такая щель между зубов, что я думала, будто это самая милая вещь, которую я когда-либо видела. Он был похож на Джастина Бибера, – она смеется, как будто все еще видит его лицо в своем воображении. – В последний учебный день перед летними каникулами он поцеловал меня на лестнице. Это было быстро, мило, приятно. Все, что ты ожидаешь от первого поцелуя. Перед тем как уйти, он пробормотал «Я люблю тебя» так быстро, что я даже не успела сказать ему то же самое в ответ. Не могу вспомнить, имела ли я это в виду или нет. В тот вечер я несколько часов просидела у телефона, ожидая смс или звонка от него, но их так и не последовало. На следующее утро отец сообщил мне, что Райли утонул в соседском бассейне. Вот так просто он был, а потом его не стало.

Я смутно помню, как мальчик из нашего класса утонул, погиб в результате несчастного случая. Подобные вещи не остаются незамеченными в слухах. Я просто никогда не знал, что Коралина встречалась с ним.

Ее тихий плач переходят в рыдания, она отчаянно пытается вытереть слезы руками, плечи трясутся. Теперь, когда я уверен, что ее плач после секса был вызван не травмирующими воспоминаниями, я сокращаю дистанцию между нами.

Я беру у нее кружку с чаем и ставлю ее на тумбочку, прежде чем обнимаю ее. Я прислоняюсь спиной к изголовью кровати и сажаю ее такую маленькую себе на колени.

То ли она устала бороться со мной, то ли просто физически истощена сегодняшним днем, но она прижимается ко мне. Сдается, тает и опускает голову мне на грудь. Я позволяю ей найти убежище здесь, в моих объятиях.

– А потом Эммет, боже, Эммет... – она задыхается от слов, и мое сердце, блядь, разбивается вдребезги из-за нее.

Я прижимаю ее к своей груди, моя рука у нее на затылке, а другой рукой провожу вверх и вниз по спине, успокаивая ее. Мои губы прижимаются к ее макушке. Все, чего я хочу, – это защитить ее от этого, оградить от боли, потому что, черт возьми, больше никто не смог. Никто не позаботился о ней, и это одновременно раздражает и ломает меня.

– В 1997 году «Дип Блю» стал первым компьютером, победившим чемпиона мира по шахматам, – тихо говорю я, крепко прижимая ее к себе. – «Дип Блю» обменял слона и ладью на ферзя Гари Каспарова, пожертвовав конем, чтобы занять позицию на доске.

Коралина икает в моих объятиях, внимательно слушая, как я продолжаю.

– Это мой любимый матч всех времен, потому что у Каспарова был шанс. У него была выгодная позиция, но он сдался, впервые в своей карьере признав поражение. Когда его спросили об этом, он сказал, что потерял боевой дух.

Я чувствую, как Коралина слегка расслабляется, прижимаясь ко мне, и останавливаюсь, чтобы нежно поцеловать ее в висок, мой голос звучит нежнее, чем когда-либо.

– Нет поражения, если ты отказываешься проигрывать. Мы можем потерпеть поражение, только когда перестаем верить в себя, Коралина.

Она поворачивает голову и смотрит на меня снизу вверх, уткнувшись подбородком мне в грудь.

– Откуда ты так много знаешь о шахматах?

– Когда я был маленьким, я постоянно слушал шахматные матчи в наушниках. Это успокаивало меня, когда мне нужно было слишком много сказать, но не было места для разговоров.

Мы погружаемся в мой серый плед, прислушиваясь к дыханию друг друга. Приятно осознавать, что то, что приносило мне утешение в детстве, теперь может делать то же самое для нее.

Несколько минут мы сидим вот так, пока она не переводит дыхание и не продолжает говорить, заканчивая свой рассказ о своем давнем школьном парне Эммете, который покончил с собой сразу после того, как она с ним рассталась.

– Стивен был лишь подтверждением, единственным из них, смерти кому я действительно желала, а он выжил. Он всегда был так убежден, будто это моя вина, что я оказалась в его подвале. Что во мне было что-то такое, что превратило его в одержимого монстра, заставило его чувствовать, что он должен обладать мной, иначе он умрет.

– Вот почему он называет тебя Цирцеей, – выдыхаю я.

То, что когда-то было дурацкой шуткой, которую Реджина бросала ей в лицо, превратилось для нее в реальность. Коралина искренне верила, что она проклята. Что ее сглазили, чтобы погубить мужчин и мальчиков, которые решили полюбить ее.

Вот почему она так боится впустить меня, потому что боится причинить мне боль. Что само по себе говорит мне все, что мне нужно знать о Коралине. То, чего она даже в себе не замечает.

Она не жестокая и не злая.

Она готова прожить свою жизнь в одиночестве, если это означает, что она не причинит вреда другим людям.

– Если бы ты ценил свою жизнь, то перестал бы пытаться заставить меня влюбиться в тебя, – бормочет она, уткнувшись мне в грудь.

Я смеюсь, непривычный звук откуда-то из глубины моего горла. Звук, которым я не пользовался.

Ее глаза расширяются, и в них появляется немного больше света, чем раньше.

– Тебе следует больше смеяться, Сайлас. Почему ты так стараешься скрыть это?

– Я дал обещание одному человеку, которого поклялся защищать. Клятва, которой я придерживался очень долгое время, Хекс.

– Обещание молчать?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки.

– Что-то вроде этого.

Это побуждает ее выпрямиться, она садится на меня, ее ноги по обе стороны от моего тела. Я кладу руки за голову, и чувствую тепло между ее бедер.

– Дай мне его.

– Дать тебе что? – я приподнимаю бровь, перевожу взгляд на ее обнаженные бедра.

– Не это, – она закатывает глаза, улыбаясь. – Я дала тебе слово быть хранителем твоих секретов. Ты дал клятву, хранил секрет. Теперь ты можешь отдать его мне.

– Это моя клятва, – честно говорю я. – Я не знаю, поверишь ли ты мне.

– Сайлас, – она наклоняет голову, и волосы выбиваются из-под капюшона. – Возможно, у меня плохо получается справляться с эмоциями и общением с людьми. Я понимаю это. Но одно я могу тебе пообещать: несмотря ни на что, я буду верить тебе. Твой голос – это звучание, которому я доверяю больше всего на свете.

Какое противоречие со всем, что я слышал за всю свою жизнь. Я не шутил, когда сказал, что не уверен, стоит ли рассказывать ей про мое обещание. Я не знаю, и я не могу спросить разрешения у этого человека, потому что он мертв.

Мне не нравится предполагать, чего бы хотела Розмари, потому что никто не знал ее так, как она сама. Но если бы мне пришлось угадывать? Коралина – это та, с кем она хотела бы, чтобы я поделился этим.

Единственный человек в моей жизни, который провел свои годы, изображая себя тем, кем он не является, живя в истории, созданной не собственным голосом.

Я почувствовал это в тот момент, когда увидел Коралину. Я понял, что в нас есть что-то такое, чего никто другой никогда не сможет понять.

Я смотрю на нее, понимая, как много ей стоило рассказать мне о своем прошлом. Поделиться этими своими чертами со мной. Вот почему она опасна для меня, не потому, что у нее плохой опыт общения с парнями, а потому, что я хочу разговаривать с ней.

Я хочу сделать шаг навстречу, посмотреть, ответит ли она мне взаимностью. Я чертовски устал нести это на своих плечах в одиночку. Устал от того, что мир видит во мне только одно, и не знает, кто я внутри.

И я знаю, что именно ей нужно знать правду, потому что сейчас, когда я сижу здесь и смотрю на нее, в моих костях нет ни унции страха. В моей голове нет того грохочущего «что, если», как это бывает с парнями. Я знаю, что когда я скажу то, что собираюсь сказать, она поверит.

Потому что это Коралина.

Я – тот голос, который ей нужен. Она – те уши, к которым я хочу обратиться.

– Я не шизофреник.

Ее глаза расширяются, но, к ее чести, она быстро приходит в себя. Это лучше, чем я ожидал от ее первоначальной реакции. Я чувствую себя так, словно во мне открылись шлюзы, и поток воды, который удерживался, начинает литься.

Она вытекает из меня, как кровь из разорванных вен.

– Когда мне было двенадцать, – я прочищаю горло. – Я несколько месяцев ходил к психиатру. Мои родители были напуганы тем, какой я замкнутый. Они думали, что общение с кем-то, кроме них, пойдет мне на пользу.

Даже спустя столько лет я вижу, как я, уменьшенная версия себя, прихожу на эти встречи, часами сижу на кожаном диване, играю в шахматы и разговариваю ни о чем.

Со мной все было в порядке. Я просто был тихим.

– Я закончил свой дневной сеанс и ждал, когда мама заберет меня, когда услышал плач девочки. Я подумал, что она может быть в беде, поэтому пошел на звук. Шел на него, пока не обнаружил, что мой врач издевается над маленькой девочкой, – я вздрагиваю, на секунду отводя взгляд от Коралины, вспоминая вспышки того, что я видел. – Я запаниковал и начал кричать. Я просто хотел помочь ей, привлечь чье-нибудь внимание, чтобы его остановили. Но в итоге я узнал, как далеко заходят мерзкие люди Пондероза Спрингс, чтобы скрыть свои секреты.

Я рассказываю Коралине о том, как они накачали меня успокоительным, и когда я очнулся в больнице, то слушал, как этот ублюдок-психотерапевт говорил моим родителям, что у них сын-шизофреник.

Ярость закипает в моих жилах, когда я вновь переживаю воспоминания о том моменте, ощущая горечь предательства на своих губах, когда я умолял их выслушать меня, двенадцатилетний ребенок, умоляющий своих родителей доверять ему.

В тот день я умер. Не тогда, когда убили Розмари, а именно в тот день я умер.

Сына, которого они знали, которого растили, больше не было. Я умер и был заменен чем-то, что мне не принадлежало. Я стал гребаным трупом, и никто, кроме меня, не мог учуять мой гниющей запах.

Самое страшное? Я не могу на них обижаться.

Не тогда, когда у них не было выбора. Один врач сказал им, что все, что я видел в тот день, было галлюцинацией. Мысли в моей голове теперь запятнали мою реальность. Мать и отец были в ужасе за меня. Все, чего они хотели, – это помочь.

– Какое-то время они заставляли меня поверить в это. Что я все это придумал, – я провожу руками по лицу. – Потом я встретил Розмари.

Потом я встретил Рози, и все изменилось.

– Это ведь она была той девочкой, которую ты видел, да? – спрашивает Коралина, двигаясь ближе по мне, обнимает меня и ногтями поглаживает кожу головы.

Я киваю.

– Она никогда бы не рассказала мне о жестоком обращении, если бы я этого не видел. Никогда не рассказывала мне, почему она вообще ходила к психиатру. Рози умела хранить секреты. Даже от меня.

Я не знаю, почему мы никогда не встречались до того, как нам исполнилось пятнадцать, но, похоже, Вселенная знала, что мы нужны друг другу, чтобы выжить.

– Я пообещал ей, что никогда никому не расскажу, и она пообещала верить мне, когда я сказал ей, что голосов не было, что я не схожу с ума.

Я прожил всю свою жизнь с фальшивым диагнозом «шизофрения», чтобы сохранить ее тайну. Чтобы обезопасить ее. Потому что она была единственным человеком, который у меня был, и я не хотел ее терять.

– Мой психический срыв после возвращения Сэйдж был настоящим. Вся эта травма от потери Роуз, это просто... – я выдыхаю, прижимаясь к рукам Коралины. – Это было ужасно, но госпитализация была лучшим решением для меня. Если бы этого не случилось, меня бы здесь не было. Я бы сам не узнал правду.

Головной боли нет, только полное облегчение.

Плотины внутри меня рушатся сами собой. Я больше не чувствую себя запертым в собственной голове. Я – стремительная река, текущая, чувствующая.

– Ребята, – бормочет она. – Они не знают?

Я качаю головой.

– Рассказать им тогда означало бы предать Рози. Я не мог так с ней поступить.

Даже если бы мне этого хотелось. Даже несмотря на то, что я умолял ее позволить мне рассказать им, просто чтобы мои самые близкие друзья знали меня таким, какой я есть на самом деле, а не тем, кем меня считают в этом городе.

Но она отказалась, это был наш секрет. Я не мог рассказать им правду о Розмари. Поэтому я проглотил ее, разжевал, как гвозди, и жил с тем, что они протыкали мне горло каждый раз, когда я открывал рот.

Пока я просто не перестал говорить, потому что врать им было чертовски больно.

– Когда будешь готов, – шепчет она, зевая, – сам им расскажешь. Я буду с тобой. Мы можем сделать это вместе.

Я смотрю на нее, подношу ладонь к ее щеке и провожу большим пальцем чуть ниже глаза. Уголки ее губ приподнимаются в легкой улыбке. Видеть ее такой, уязвимой и открытой, я наполняюсь теплом.

Эта девушка – не проклятие, и никогда им не была.

Она – чертов подарок.

29. РОЗОВЫЕ ГВОЗДИКИ

Коралина

Последнее место, где я ожидал оказаться в своей жизни, – это у могилы Розмари Донахью.

Я не знала ее.

Мы ни разу не общались, у нас почти не было общих занятий. Я не пришла на ее похороны, хотя вся школа пришла. Я не знала ее.

– Надеюсь, ты любишь гвоздики, – бормочу я обветренному камню в земле, устанавливая купленные цветы на ее надгробии. – Гугл сказал, что розовые должны символизировать благодарность или что-то в этом роде.

Я воздерживаюсь от того, чтобы стукнуть себя ладонью по лбу. Что она сделает? Вернет их, если ей не понравятся эти гребаные цветы?

С моей стороны это уже кажется глупостью, как будто я все порчу. После прошедшей ночи с Сайласом, после того, как я услышала его историю, его правду, а затем не спали до рассвета, разговаривая, сегодня я хотела сделать только одно.

Я хотела поговорить с Розмари.

– Я знаю, это, наверное, действительно странно, что я вот так заявилась. Мы не знаем друг друга, но я не чувствую, что ты мне совсем чужая. Я влюбляюсь в человека, которого ты когда-то любила, и мне кажется, что это каким-то образом связывает нас. Я имею в виду, мы должны быть в некотором роде похожи, верно? Нам нравится один и тот же типаж.

Я испытываю искушение посмеяться над собственной шуткой, чтобы успокоить нервы, но когда тишина отвечает мне, я начинаю беспокоиться еще больше. Может быть, это потому, что я впервые открыто признаюсь в своих чувствах к Сайласу его умершей девушке.

Я чувствую себя образцом эмоциональной некомпетентности.

– В любом случае, это не то, что я хотела сказать, и если ты слушаешь, я надеюсь, ты поймешь, что я говорю серьезно, – я перевожу дыхание. – Спасибо. Спасибо тебе за то, что ты любила его. Я никогда не встречала человека, который был бы настолько достоин любви каждую секунду каждого дня, как Сайлас.

Я даже не уверена, что любви, которую я могу подарить, достаточно для такого мужчины, как он. Мое сердце похоже на грязный, почерневший, прогнивший орган, который я вручаю человеку с чистыми руками. Оно склеено старыми пластырями и жевательной резинкой. Оно не целое, оно разбитое и жалкое, и я знаю, что он заслуживает большего.

Возможно, он даже не примет его. На его месте, я бы не приняла.

– Спасибо тебе за то, что любила его, за то, что показал ему, как любить других. Его сердце помогло мне гораздо больше, чем я способна понять. Я думаю, что доброта, с которой все всегда говорят о тебе, передалась и ему, возможно, он этого даже не заметил.

Тишина кладбища окружает меня, и я немного благодарна ей за это в этот момент. Я могу говорить здесь все, что захочу, и это ничего не изменит, но мне приятно поблагодарить ее. Выразить свою благодарность.

– Я думаю, я так упорно сопротивляюсь ему, потому что поняла это с того первого телефонного звонка, понимаешь? – я делаю паузу, качая головой. – Я понимаю, что ты не можешь ответить на это. Извини. В любом случае, мне кажется, что еще до того, как он узнал меня, на той крыше, я была сломлена, и это было нормально. Он заставляет меня чувствовать, что достаточно быть просто Коралиной, проклятой и все такое.

В ту ночь один его голос принес мне больше утешения, чем все люди за многие годы. В нем есть уверенность, которой я никогда раньше не знала.

Доверие.

– Прости, что я так много болтаю. Я просто хотела поблагодарить тебя за все, что ты сделала для Сайласа, да и для меня, наверное, тоже. Я обещаю, что постараюсь сделать все возможное, чтобы защитить сердце, которое ты взрастила. Спасибо тебе, Рози.

Когда я произношу ее имя, теплый летний ветерок ласкает мое лицо, заставляя непроизвольно вздрогнуть. Я никогда не верила в загробную жизнь, но сейчас мне хочется верить, что она существует, и Рози меня услышала.

– Великие умы, да?

Голос нарушает тишину кладбища, и я отворачиваюсь от надгробия, обнаруживая копию девушки в шести футах под землей, держащую свой собственный букет цветов.

– Сэйдж, – вздыхаю я, лицо красное, уверена. – Я не... я не была... я...

– Я ничего не слышала, – она с улыбкой отмахивается от меня, подходит ближе и кладет маргаритки рядом с моими. – С моей сестрой твои секреты в безопасности.

Облегчение разливается по моему телу. Не то чтобы я стыдилась своих чувств к нему. Просто мне не нравится, что все постоянно знают о том, что происходит у меня в голове, особенно об этом.

Сэйдж повторяет мою позу, стоя рядом со мной и глядя на могилу своей сестры, и я думаю, это говорит само за себя.

Мы чувствуем себя как разные версии одного и того же отражения.

Мы выросли в похожих семьях, одна и та же репутация Пондероза Спрингс вдалбливалась в нас с раннего детства, мы постоянно думали о том, что думают другие.

– Не возражаешь, если я дам тебе несколько непрошенных советов? Рук говорит, что я должна сначала спросить, хотя я все равно собираюсь это сказать.

Я смеюсь и жестом прошу ее продолжать.

– Впусти его.

Я хмурю брови.

– Что?

– Он добьется своего в любом случае. Когда Парни из Холлоу чего-то хотят, они это получают. Это просто в их природе. Я знаю, каково это – носить маску, и я знаю, что ты боишься ее снять, но в жизни есть нечто большее, чем притворство. Впусти его. Твоем сердцу будет намного легче, чем если бы он разрушил эти стены силой.

Мы с Сэйдж чувствуем себя двумя сторонами одной медали.

Две девушки, которые так долго скрывали свои сущности, потому что знали: если мы покажем этому месту правду, они разорвут ее в клочья. Поэтому мы держали это близко к сердцу, слишком близко. Просто она чуть быстрее меня научилась впускать других.

– Что мне делать, если я уже впустила? – бормочу я.

Боже, как давно я не разговаривала с кем-то о проблемах с мальчиками? Как давно мне не с кем было поговорить?

– Тогда скажи ему, иначе он не остановится.

Это сложно, хочу сказать я. Сложно, потому что я знаю, что эмоционально мне лучше держаться на расстоянии. Физически мы уже были ближе, чем должны быть два человека. Этот человек был буквально в моих гребаных кишках прошлой ночью.

Будет лучше, если я сохраню этот секрет для нас с Розмари. Потому что если я скажу Сайласу, что люблю его, он не остановится. Он не остановится, пока это не убьет его, а я не хочу его потерять.

Я не хочу лишать Зои и Скотта Хоторнов их сына. Я не хочу красть его у парней. Я не хочу, чтобы они ненавидели меня за то, что я забрала его.

Легко говорить, что проклятие у меня в голове, пока не переживешь то, что пережила я. Пока не увидишь, как оно ранит людей.

– Ты не сломаешь его, понимаешь? – она поднимает бровь, словно видит меня насквозь. – Я не знаю Сайласа так, как Рук или другие парни, но я знаю его достаточно хорошо. Достаточно, чтобы знать, что он не прикасается к людям просто так. Он знает Рука с детства, и я видела, как они обнимались, может быть, два раза? И все же, похоже, он не может оторваться от тебя.

Может быть, потому, что я привыкла к тому, как часто Сайлас прикасается ко мне, я не замечала, как он это делает. Случайное прикосновение руки к моему бедру, когда он проходил позади меня, рука, обнимающая меня за плечи, легкое прикосновение, чтобы заправить прядь волос мне за ухо.

Похоже, что мы делаем часто. Мы не стараемся привлечь к себе внимание, потому что это как бы... для нас?

– Это не неловко для тебя? – спрашиваю я, пытаясь отвлечь внимание от себя и оглядывая нас. – Говорить об этом со мной, здесь.

– Нет, – тихо говорит она, проводя пальцами по надгробию сестры. – Я дала обещание. Несколько лет назад, после того как мой отец был убит...

– Я думала, что пожар, в котором он погиб, был несчастным случаем?

Сэйдж проводит языком по зубам.

– Ты точно знакома с моим парнем?

Хорошая мысль.

Рук Ван Дорен и огонь? Это никогда не было случайностью.

Приятно знать, что не только у меня есть скрытые секреты. Успокаивает. Мне не нужно знать подробности, потому что они не имеют значения. Просто приятно не быть одинокой в этом.

– Это было адресовано Роуз. Она уже умерла, и когда хоронили нашего отца, я поклялась, что, несмотря ни на что, не позволю Сайласу умереть в горе. Я поклялась, что позабочусь о том, чтобы он был счастлив. Так что нет, это не неловко, потому что я вижу, кем ты могла бы стать для него, кем он мог бы стать для тебя.

Я сглатываю комок в горле.

Могу ли я сказать ей? Что причина, по которой я боюсь, в том, что я на самом деле проклята, и это не просто прозвище, как бы мне этого ни хотелось?

– Я надеюсь, вы не думаете, что я пытаюсь заменить Розмари, заключив с ним соглашение. Я бы никогда так не поступила с ним или с кем-либо из вас. Я знаю, насколько она была важна. Я уважаю его любовь к ней. Любовь, которую вы все испытываете к ней.

И это чистая правда.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что я проявляю неуважение к ее памяти. Я знаю, как она важна для всех них, особенно для Сайласа.

– Ты не замена ее, Коралина. Мы не воспринимаем тебя с этой точки зрения. Сайлас тоже. Ты не можешь заменить то, что было у них, потому что у вас совершенно другие отношения,– говорит она, глядя на меня. – Ты мне нравишься, Коралина. Я понимаю тебя. Я была как ты. И я не могу придумать лучшего способа для Сайласа почтить память моей сестры, чем снова влюбиться. Это все, чего она когда-либо хотела для него.