Текст книги "Клятва, которую мы даем"
Автор книги: Джей Монти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
20. МАМИНО БЕЗУМИЕ
Сайлас
Бах. Бах. Бах.
Еще одна громкая череда стуков в мою входную дверь.
– Черт возьми, – бормочу я, проводя рукой по лицу.
Вчера вечером я допоздна просидел в офисе над отчетами, а вернувшись домой, потратил два часа на установку устройства слежения на телефон Истона Синклера.
Хотя мы не нашли в поместье Синклеров ничего, что могло бы доказать, что он помогал отцу, я не собираюсь просто верить ему на слово. Не тогда, когда я знаю, что он – гребаная змея.
Я рывком открываю входную дверь и обнаруживаю своего младшего брата. Он все еще на несколько дюймов ниже меня, но выглядит гораздо старше, чем я помню с тех пор, как видел его в последний раз.
– Леви? – я хмурю брови. – Какого хрена ты здесь делаешь?
– Я, как лучший брат, сообщаю тебе, что ураган Зои появится на твоем пороге в ближайший час, – он прижимает бумагу к моей голой груди, заходя в квартиру.
Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что он направляется на кухню, скорее всего, для того, чтобы совершить рейд на мой холодильник. С детства его живот, как бездонная яма.
Отложив газету, я чувствую, как головная боль немедленно атакует мой мозг.
Свадебные колокола для технологического миллиардера и нефтяной наследницы.
Газета «Пондероза Спрингс Трибьюн» с отвращением описывает наши спокойные отношения, не забывая упомянуть ужасную историю Коралины о торговле людьми для дополнительного контекста.
Как будто ее травма нужна, чтобы привлечь больше внимания к их дерьмовой газете. В левом углу помещена фотография, на которой мы вдвоем выходим из здания суда.
Я подавляю желание разорвать ее пополам и достаю телефон из кармана своих серых спортивных штанов. Я трижды звоню Коралине, прежде чем она отвечает, запыхавшись.
– Да?
– Ты нужна мне у меня дома в ближайшие тридцать минут, – бормочу я, потирая лоб, чтобы снять напряжение. – Это срочно.
– Что случилось? – она выбегает из комнаты, на заднем плане слышится эхо падения чего-то тяжелого. – Это Стивен?
– Хуже, – я вздыхаю. – Это моя мама.
Коралина судорожно втягивает воздух; я практически слышу через телефон, как она паникует. После свадьбы я сказал ей, что ей скоро придется познакомиться с моими родителями. Я планировал выиграть для нее столько времени, сколько ей понадобится, но, видимо, трех дней нам будет достаточно.
– Я скоро буду, – бормочет она в динамик, не давая мне больше времени ввести ее в курс дела, прежде чем повесить трубку, оставив меня с пустыми гудками.
Гребаная девчонка, поддалась панике, а потом не позволила мне отговорить ее от этой мысли по телефону, пока она не приехала. Я уверен, что она меня доконает.
Я закрываю входную дверь и медленно прохожу по прохладному полу на кухню.
– Поздравляю, – бормочет Лев, уплетая купленный в магазине маффин. – Мама тебя убьет. Приятно наблюдать, как золотой братец попадается.
Я закатываю глаза. Он удивляется, почему я называю его драматичным. Подхожу к кофеварке, завариваю новую порцию кофе, а затем беру две упаковки с таблетками. Одна – от усиливающейся мигрени, другая – от депрессии. Дженнифер Тако была бы очень горда, узнав, что я все еще принимаю их и не заменил на витамины.
– Мало того, что ты женился до того, как она познакомилась с твоей женой, так она еще и узнала об этом из газеты. Ты в полной заднице.
– Позволь мне самому побеспокоиться о нашей матери, – говорю я. – Почему ты вообще дома? Что-то случилось с твоей стажировкой в Бостоне?
Я смотрю, как медленно готовится кофе, не торопясь, словно это не единственная вещь в этой комнате, которая поможет мне пережить самый длительный день в моей жизни.
– Я тоже по тебе скучал, засранец, – я стою к нему спиной, но знаю, что он показывает мне средний палец. – У стажеров неделя каникул, и я хотел навестить папу.
– А Калеб?
Лев молчит, и это говорит мне больше, чем любые его шутливые словечки. Когда кофе достаточно, я наливаю его в кружку и поворачиваюсь к нему лицом, прежде чем повторить свой вопрос.
– Ты знаешь Калеба, Сайлас, – он вздыхает, откладывая наполовину съеденный кекс и опираясь на столешницу острова. – Он избегает своих проблем. Занимается серфингом, не отвечает на мои звонки. Избегает приезда домой, чтобы не сталкиваться с тем фактом, что папа умирает.
То, что Леви и Калеб близнецы, – лишь одна из их интересных черт. Они обладают целым набором личностных качеств, которые меняются и растут с годами. Леви изучает микробиологию в Бостоне, а Калеб учится в Калифорнийском университете и ходит на пары только для того, чтобы наши родители оплачивали его квартиру на пляже.
Но их связь всегда оставалась непоколебимой. До сих пор, пока наш отец не заболел, и не проявились различия между тем, как они справляются со стрессом.
Леви немного похож на меня, он хочет встретиться с проблемой лицом к лицу, чтобы решить ее. Калеб… Калеб боится. Думает, что если он просто не будет думать об этом, то все пройдет. Папа не болен, если он не приезжает домой.
Ни один из них не виноват, но я знаю, что однажды Калеб пожалеет о том, что не видел папу чаще, прежде чем тот умрет. Однако, это не мое дело. Я не буду заставлять его справляться с этим так, как, по моему мнению, он должен. Я просто буду рядом, когда все закончится, и помогу собрать осколки.
– Это эгоистично, что он так себя ведет. Он даже с мамой не разговаривает, – в его голосе слышатся нотки яда, когда я смотрю на него.
– Калеб справится с этим своим способом, когда придет время. В этом нет ничего эгоистичного. Дай ему время сделать это самому. Когда он будет готов, он вернется домой, – спокойно говорю я, зачерпывая ложку меда в свой кофе. – А ты? Как ты справляешься?
– Я в порядке, – он бесстрастно пожимает плечами. Это роботизировано и отработано. Наверное, именно так он отвечает маме, также он отвечает папе, друзьям на Восточном побережье, когда они спрашивают.
Может, Калеб и избегает, но Леви отмахивается.
Я подхожу ближе, пока не оказываюсь рядом с ним. Прислонившись спиной к кухонному острову, я смотрю на него сверху вниз, ожидая, что он встретит мой взгляд.
– Лев, посмотри на меня.
После нескольких мгновений молчания он медленно поднимает голову, и наши взгляды встречаются.
– Я не мама. Я не папа. Тебе не нужно так сильно защищаться от меня, – я скрещиваю руки на груди. – Здесь вам позволено грустить. Или злиться. Или радоваться. Чувствуйте все, что вам нужно чувствовать.
Они могут думать, что они мужчины, сильные и живут в мире сами по себе, но они всегда будут моими младшими братьями. Дети, которым нужно разрешение, чтобы они не были сильными все время.
Его отец умирает прямо у него на глазах; ему позволено сломаться.
– Тебе когда-нибудь было страшно, Сай?
– Все время, – честно говорю я ему.
– Мне тоже, – он тяжело сглатывает. – Я всегда боюсь. Жду звонка, что он умер. Каждый раз, когда звонит мой телефон, я чертовски паникую. Что мы будем делать, когда его не станет?
Слезы застилают уголки его глаз, и мне хочется забрать его боль. Хотелось бы найти способ сделать все это лучше, но ничто из того, что я говорю, не может этого исправить.
– Мы будем жить, мы будем помнить его и будем счастливы, потому что это то, чего он хочет для нас. Все, чего он когда-либо хотел. Это будет нелегко, и будут дни, когда тебе будет труднее, чем другим, но научиться любить память о ком-то, кого ты потерял, это то, что помогает. Просто нужно время.
Это то, что помогло мне оплакать Розмари, то, что поможет мне оплакать моего отца, когда он уйдет из жизни. Научиться любить память, то, кем они были на этой земле, вместо того чтобы сосредоточиться на том, что их здесь нет.
Горе – это не тяжелая битва.
Это процесс, в котором есть спады и повороты, а не только подъемы.
Леви кивает, принимая мои слова, но не слыша их. Он и не услышит, пока не будет готов, а это все, о чем я могу его сейчас попросить.
– Как ты это делаешь? – спрашивает он, хмуря брови. – Папа, «Хоторн Технолоджи», шизофрения? Мне чертовски тяжело, а ты, как всегда, за каменной стеной.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь придумать, как ответить, не нагнетая обстановку. Я не знаю, как сказать ему, что не хочу быть таким, но я должен. Ради него, ради Калеба и мамы. Если я сорвусь, начну пытаться объяснить правду о своем психическом заболевании, это будет слишком тяжело для них.
Я не могу переложить это на них, да и не должен – по крайней мере, сейчас.
Потому что в кухню заглядывает моя жена.
Надеть кольцо – это, конечно, еще не все, но называть Коралину моей? Легко.
При ее росте в пять футов32, каштановые локоны ниспадают каскадом на плечи, обрамляя резкие черты лица, в глазах светится любопытство, как будто она тоже ждет моего ответа.
Голод закипает внутри.
Кожаная куртка, в которой она уже несколько раз появлялась, наброшена на ее плечи. Это напоминает мне об Алистере и его одержимости курткой, которая была у него со школьных времен.
Крошечная белая майка, демонстрирующая ее живот, заставляет меня думать о том, как легко было бы разорвать материал зубами.
Коралина рассматривает меня, слишком увлеченная разглядыванием, чтобы понять, что я заметил ее присутствие, ее мягкие карие глаза обводят линии моего обнаженного тела. Если бы с нами в комнате не было моего младшего брата, я бы позволил ей продолжать.
– Коралина, – мой грубый голос заставляет ее перевести взгляд на меня, на ее щеках появляется румянец от осознания того, что она попалась.
Леви поворачивает голову так быстро, что у меня перехватывает дыхание. Я скрываю свое раздражение, поскольку он ведет себя так, словно никогда раньше не видел девушек.
Она одаривает его улыбкой одними губами и неловко машет рукой. Покачивая бедрами, она проходит дальше на кухню, дразня меня перспективой нагнуть ее, чтобы посмотреть, какого цвета у нее трусики.
– Привет, – тихо выдыхает она, теребя ремешок своей сумочки.
– Черт, – бормочет Леви себе под нос, как будто мы его не слышим.
Я мгновенно протягиваю руку и шлепаю его по затылку.
– Манеры.
Коралине приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не улыбнуться, и я ловлю себя на том, что безосновательно злюсь на ее зубы за то, что они скрывают одну из редких и прекрасных вещей, которые она делает.
Мне нравится ее улыбка. Мне нравится ее смех. Она мне нравится.
Для меня это странное ощущение – испытывать к кому-то симпатию. Я не был влюблен ни в кого со времен средней школы, и сейчас это чувство гораздо сильнее, чем могу понять.
– Леви, самый привлекательный брат, – он протягивает руку, чтобы пожать ее. – Как, черт возьми, этот засранец заполучил тебя?
Гребаные сиблинги33.
Они созданы для того, чтобы постоянно действовать вам на нервы. Именно поэтому Рук так хорошо ладит с моей семьей.
– Разве ты не младший близнец? Можешь ли ты быть самым привлекательным, если есть твоя копия постарше? – она наклоняет голову, моргает, притворяясь смущенной, берет его руку и пожимает ее. – А мне нравятся молчаливые и задумчивые типы.
Он насмехается.
– Калеб хотел бы, чтобы у него был такой подбородок.
Как резинка, он тут же возвращается к своему дурацкому облику. Наш предыдущий разговор тает, весь его страх скрывается за одной ослепительной улыбкой.
Я еще несколько минут наблюдаю за тем, как она достает его, слушая их болтовню, прежде чем он направляется в ванную, оставляя нас наедине.
– Что за срочность? – спрашивает она, наклоняясь, чтобы убедиться, что Леви не слышит нашего разговора.
– Мои мать и отец уже едут сюда.
Ее глаза расширяются, прежде чем она опускает взгляд на свой наряд и снова поднимает его на меня.
– Ты не подумал упомянуть об этом раньше? Я бы надела что-нибудь, я не знаю… – она вскидывает руки в воздух. – Еще один гребаный свадебный наряд? Я похожа на Джека Потрошителя.
– Ты выглядишь сексуально, – бормочу я. – И моим родителям будет все равно, что на тебе надето, Хекс. Главное, чтобы они с тобой познакомились.
Она усмехается.
– Сомнительно. Как они вообще узнали? Я думала, ты собираешься выиграть нам время?
Я просто протягиваю газету, которую дал мне Леви, по столешнице островка в ее сторону, затем беру свой кофе и делаю глоток, пока она читает. Она морщит нос, просматривая страницу.
Ее носик делает то же самое, когда она собирается кончить.
Блядь.
Не думай об этом прямо сейчас. Думай о чем-нибудь другом, идиот. Я машинально опускаю взгляд на свою промежность. Последнее, что мне нужно, – это стояк, прежде чем моя мать ворвется в мой дом.
– Нашла любовь после дома ужасов? Как ты думаешь, им когда-нибудь надоест история с похищением?
– А тебе? – спрашиваю я. – Тебе никогда не надоедало, что они все еще говорят о том, что с тобой случилось?
– Да, – вздыхает она, прижимая большой и указательный пальцы к уголкам глаз, – но у меня толстая кожа, так что меня это больше не беспокоит. Я всегда буду чем-то особенным в этом городе, для этих людей. Что бы я ни делала, это никогда не изменится. Это просто…
– Утомительно, – я заканчиваю предложение за нее, наблюдая, как она убирает руку и кивает мне. Как будто только в этот момент она осознает, что мы скорее похожи, чем отличаемся.
Когда новостные каналы снова и снова передавали ее историю по всей стране, показывая одни и те же видеозаписи того, как она убегает из подвала только для того, чтобы броситься в объятия своего похитителя, я помню, как меня охватило глубокое чувство понимания.
Я понимал, что она чувствует.
Приходится выслушивать историю, которую люди придумали о тебе, потому что ты никогда не говорил правду публично. Как будто ты обязан был рассказать миру свою историю, иначе они просто придумают ее за тебя.
Для этого города она навсегда останется девушкой, которую похитили.
Но это не все, чем она является, и не все, кем она станет.
Интересно, знает ли она об этом?
– Тебе было трудно? – спрашивает Коралина. – Расти с шизофренией и чтобы все об этом знали?
Мне кажется, что она впервые спрашивает меня об этом. Впервые мы вдвоем затронули тему моего психического здоровья.
– Иногда.
И это не ложь.
Было чрезвычайно трудно знать правду о своем собственном разуме, но при этом позволять людям верить в обратное. Я постоянно спрашивал себя, как они могли не видеть этого? Как они могут не верить мне? И всегда находил ответ: а зачем им это?
– Я не хотела спрашивать об этом, – она делает паузу, пробегая взглядом по моему лицу в поисках любых признаков эмоций. – Я подумала, что если ты захочешь рассказать об этом, то расскажешь.
Я поднимаю бровь.
– А если бы я решил никогда не рассказывать об этом тебе?
Она поднимает одно плечо, беззаботно заправляя за ухо прядь белых волос.
– Мне было бы все равно. Это не мое дело.
Ее прямота, наглый, непоколебимый тон заставляют мои губы подрагивать. Я знаю, что ее слова искренни, суровы, но правдивы. Они не витиеваты, в них нет фальшивого сочувствия, которое пытается заставить меня чувствовать себя лучше.
– Тебе все равно, что я шизофреник?
– Мне важно, чтобы ты получаешь поддержку и медицинскую помощь, в которой нуждаешься, – она качает головой, тянется вниз и отрывает кусок недоеденного кекса Леви. – Я не совсем бессердечна. Но нет, мне все равно. Это психическое заболевание, а не чума.
Ее голос – словно порыв ветра честности, сдувающий все фальшивое сочувствие и советы, которые я слышал на протяжении многих лет. Я чувствую на себе ее взгляд, изучающий меня, как будто я всегда был с ней.
– Спасибо.
– Не надо, – Коралина хмурится. – Не благодари меня. Это сущий пустяк. Меня раздражает, что ты чувствуешь необходимость благодарить кого-то за то, что он относится к тебе как к человеку.
Как эта девочка считает себя жестокой, ума не приложу.
– Я…
– Сайлас Эдвард Хоторн!
Голос моей матери разносится по моей квартире, заставляя Коралину подпрыгнуть. Ее глаза расширяются, а рот приоткрывается.
– О, она назвала тебя полным именем. Ты в полной заднице, – смеется Леви, возвращаясь на кухню.
Я смотрю на Коралину, обхватываю ее за талию, молча давая понять, что она может прижаться ко мне, если ей это понадобится. Она нерешительно кладет руку на мою голую грудь и смотрит на меня.
– Готова, жена?
– Готова как никогда.
21. ЗНАКОМСТВО С ХОТОРНАМИ
Коралина
Я слышала, что если не вы сами решаете, хороший ли вы родитель, то ваш ребенок решает, хороший ли вы родитель.
Я не встречалась с Калебом, но, если судить по Сайласу и Леви, Зои и Скотт Хоторны – замечательные родители. Я никогда не была посвящена в семейную жизнь и не была ее частью. Мои родители не устраивали вечера семейных игр и не рассказывали о том, чему я научилась в школе.
Они быстро передали меня в руки нянек и достали со своих золотых полок только тогда, когда я понадобилась, чтобы придать своему внешнему виду более солидный облик.
Я была пешкой, лишним элементом образа счастливой семьи.
Эти люди, сидящие за столом, понимают друг друга и поддерживают друг друга так, словно это самая простая вещь в мире.
Я никогда не знала дома, который не напоминал бы мне место с рассыпанной под ногами яичной скорлупой, готовой разорвать меня на части за слишком быстрые шаги.
– Я несколько месяцев искала новое хобби. Эти занятия искусством звучат идеально. Когда ты их проводишь? – улыбается Зои, делая еще один глоток красного вина.
– В основном это для тех, кто выжил в «Гало», но в следующий четверг я разрешаю организации «Свет» провести мероприятие, на котором некоторые из моих учениц смогут продать свои работы. Не хотите ли прийти, чтобы они могли познакомиться с вами, прежде чем вы присоединитесь к классу? – я улыбаюсь в ответ, прежде чем взять с тарелки зеленую фасоль с чесноком.
– Рассчитывай на меня! – визжит она, хлопая в ладоши. – Посмотри-ка, дорогой, у меня новое хобби.
Что это говорит обо мне, если я ожидала, что она уйдет, как только узнает, кому я преподаю? Когда она поймет, что это был не клуб сплетен, заполненный женщинами из высшего общества, а терапия для девушек, которые познали жестокость жизни.
Наверное, я настолько привыкла к двусмысленным репликам и жалостливым взглядам, что не знаю, как выглядит искренняя, добрая душа.
Весь этот ужин изменил мои ожидания. Я думала, что моя работа заключается в том, чтобы держаться за руку Сайласа и выглядеть привлекательно. Я нервничала, что они сочтут меня замкнутой из-за моего наряда, ожидая увидеть меня в платье. Говорить, когда ко мне обращаются, есть правильной вилкой и не казаться неидеальной.
Но они не хотели от меня ничего подобного.
Несмотря на свои намеренные опасения, все, чего они хотели, – это узнать меня. Узнать человека, с которым их старший сын решил провести свою жизнь. У меня защемило в груди – я не ожидала, что буду чувствовать себя настолько виноватой за то, что солгала им, но они были так добры, так интересовались тем, кто я есть, с искренними намерениями, что я не могла не ненавидеть себя за то, что обманула их.
– Боже, помоги мне, я все еще расплачиваюсь за последнее увлечение, – бормочет Скотт, толкая локтем Сайласа, сидящего рядом с ним. – Помнишь, как она взялась за вязание?
– Мне приходилось носить вязаные свитера в школу каждый божий день в течение шести месяцев, – говорит Леви. – Знаешь, как все чесалось?
– Попридержи язык, Леви Винсент!
– Прости, мам, – бормочет он, запихивая в рот кусок стейка и улыбаясь ей мальчишеской улыбкой, которой, как подсказывает мне чутье, он пользуется, чтобы выпутаться из множества неприятностей в своей жизни.
Я улыбаюсь, прячась за бокалом вина и наблюдая, как они общаются друг с другом. Хотя Сайлас почти не разговаривает, я вижу, насколько комфортно ему здесь с ними. Какими расслабленными кажутся его плечи и черты лица. В его глазах светится огонек, который оживляет его лицо.
Рука Сайласа скользит по столу. Не обращая внимания на остальных, он начинает играть с кончиками моих пальцев, обводя круги вокруг ногтей, обводя подушечки пальцев. Так непринужденно, как будто он делал это миллион раз до этого.
– Значит, тебе нравится то, чем ты занимаешься, Коралина? – спрашивает меня Скотт, и мое внимание переходит к нему.
Может быть, это потому, что я его плохо знаю или видела только мельком, но для человека, который борется с раком, он выглядит совершенно здоровым. Я подозреваю, что именно отсюда Сайлас заимствовал свой фасад из каменной стены.
На их плечах могла бы лежать тяжесть всего мира, но они никогда не позволили бы никому другому увидеть это.
– Да, – киваю я. – В конце концов, я все равно хотела бы получить степень по истории искусств, но мне нравится преподавать. Я продаю свои картины только для оплаты аренды.
– Сайласу придется уступить одну из этих комнат, чтобы ты могла работать. Я уверена, что мы могли бы пригласить сюда подрядчика, чтобы расширить помещение, – замечает Зои, оглядываясь по сторонам, как будто видит, где бы она могла разместить дополнительную комнату, чтобы я могла рисовать.
– О, в этом нет необходимости...
– Уже сделано, – перебивает Сайлас, беря мой палец и проводя большим пальцем вверх-вниз, прежде чем покрутить кольцо. – Я хотел подождать, пока Коралина устроится, прежде чем превращать это место в зону строительства.
Я смотрю на него, пытаясь скрыть свое потрясение, когда наши взгляды встречаются. Весь день он был... другим. Его руки не отпускают меня; так или иначе, он прикасается ко мне. Он разыгрывает убедительное шоу, гораздо более убедительное, чем я, которая только что согрелась от прикосновения его рук к своему телу.
Это фальшивка, я знаю. Но иногда, когда его пальцы касаются моего тела или он притягивает меня к своей груди, это кажется слишком реальным.
– Это мой мальчик, – Скотт хлопает Сайласа по спине и ухмыляется. – Он хорошо с тобой обращается, да? Можешь сказать мне. Он еще не слишком вырос для меня, чтобы я не мог его наказать.
– Он немного ворчит, пока не выпьет кофе, но ничего такого, с чем бы я не справилась.
– Ну, если тебе понадобится, чтобы я держал его в узде, зови меня на помощь.
– Мистер Хоторн, при всем уважении, – я игриво приподнимаю брови, – у меня красный пояс по тхэквондо. Думаю, это он будет пытаться позвать вас на помощь.
В комнате раздается смех. Такой обычный звук в повседневной жизни, но которого мои уши были лишены так долго. Это... приятно.
Заметив, что все уже заканчивают есть, я упираюсь руками в стол, отодвигаю стул и отправляюсь на кухню, чтобы взять в холодильнике десерт, который принесла с собой Зои.
Я все еще слышу отголоски их смеха и разговоров, пока разворачиваю пирог и ищу на кухне Сайласа блюдечки в нескольких шкафах, прежде чем наконец нахожу нужный.
Руки обвиваются вокруг моей талии, пальцы прижимаются к животу, когда я ставлю тарелки на стойку. Я оборачиваюсь через плечо, сдерживая улыбку.
– Ты часто ко мне прикасаешься, – говорю я, когда он слегка сжимает меня. Тепло его рук ощущается как огонь на моей холодной коже. Тепло разливается по телу, заставляя меня сжимать бедра.
– Ты очень «трогательная», Хекс.
Его голос щекочет мне кожу, заставляя меня дрожать в его объятиях, но он только крепче прижимает меня к себе, зарываясь лицом в пространство между моей шеей и плечом, вдыхая мой запах.
– Я не думаю, что твои родители подглядывают за нами на кухне, – я кладу руки на столешницу, чтобы успокоиться. Трудно сосредоточиться, притворяться, когда ему так хорошо. Сильный и уверенный, каждый мускул его груди и живота прижимается к моей спине. – Теперь мы можем перестать притворяться.
Я задыхаюсь, когда он толкает меня вперед, прижимаясь нижней частью к моей заднице, заставляя почувствовать его твердый член. Моя кожа жаждет большего, по венам разливается жажда. Мое тело плавится и выгибается для него.
Нет никакого объяснения, почему он единственный, кто прикасается ко мне сексуально, и это не приводит меня в бешенство.
Руководства по посттравматическому стрессовому расстройству не существует – я имею в виду, я уверена, что кто-то его написал, но каждый справляется с ним по-своему. Никто не говорит о том, что в одну минуту ты целуешься с парнем в туалете клуба, а в следующую оказываешься под своим насильником. От одного этого запаха ты можешь упасть на пол в своей кухне, зажав голову между коленями, и задыхаться.
Я превратилась из молодой студентки колледжа, позитивно относящейся к сексу, в человека, который больше не верит в желание и сексуальное влечение.
Но Сайлас как будто знает, как удержать меня в настоящем. Двумя руками он прижимает меня к земле, отказывается отпускать и заставляет чувствовать все.
Это пугает.
– Это не для них. Это для меня, – шепчет он, касаясь моей кожи губами, оставляя легкие, как перышко, поцелуи.
– Я.. – хныканье заглушает мои слова, когда он прижимает мое тело к стойке, моя сердцевина пульсирует, а он впивается в меня сзади.
Возникает непреодолимое желание прикоснуться к нему. Кожа к коже. Никакой одежды или преград. Только он.
– Когда они уйдут, ты позволишь мне окрестить это место? – он стонет, когда я откидываю голову ему на грудь, давая ему больше доступа ко мне. – Нагну тебя прямо над этой стойкой, посмотрю, как ты раздвигаешь ноги, и буду насаживать тебя на свой член, пока ты не будешь капать на пол моей кухни.
Я закрываю глаза, погружаясь в ощущение его рук, прижимающихся к моему животу и заставляющих наши тела быть вместе. Он не дает мне сомневаться, не позволяет долго размышлять, зная, что если бы я это сделала, то отстранилась бы, заставила бы отдалиться друг от друга, чтобы защитить нас обоих от гнева разорванной связи.
Падать весело, пока не ударишься о землю.
Когда один из вас остается с хрупкими костями, а другой мертв.
Позади нас раздается кашель и мое лицо горит. Я уверена, что я цвета пожарного гидранта. Я отхожу в сторону, освобождаясь от объятий Сайласа, и вижу, как его родители смеются, стоя в дверном проеме.
– Боже мой, – бормочу я, в то же время Сайлас спрашивает:
– Нужна с чем то помощь? – его челюсть напряжена, скулы дергаются.
– О, не будь таким заносчивым. Мы с твоим отцом тоже когда-то были молоды, – Зои обхватывает Скотта за плечи и притягивает к себе. – Мы не хотели мешать вам, голубки, но мы хотели кое-что обсудить с вами, прежде чем уйдем. Твоему отцу завтра рано вставать.
Я уверена, это означает, что «у него химиотерапия».
– Мы с твоим отцом разговаривали, – она смотрит на своего мужа, прикусывая внутреннюю сторону щеки. – Мы знаем, что вы состоите в законном браке, и мы так рады за вас двоих. Я просто хотела бы увидеть, как мой старший ребенок пойдет к алтарю. Из-за всего, что происходит, я…
Она замолкает, чувствуя, как к горлу подступает комок эмоций, и прикрывает рот рукой.
– Я бы хотел умереть, зная, что мне удалось увидеть, как женится хотя бы один из моих сыновей, – говорит Скотт, расправляя плечи. Он так непринужденно говорит о смерти, словно уже подготовился к ней. Несмотря на химиотерапию, он не молится о чуде; он просто смирился со своей участью. Я не знаю, что больнее: надеяться или смириться со смертью так скоро.
– Папа, – Сайлас прочищает горло. – Мы с Коралиной...
– Мы были бы рады.
Эти слова были произнесены с грустью и чувством вины. Последнее, что мне сейчас нужно, это устраивать свадьбу, но эти люди, эта семья заслуживают чего-то хорошего.
Его мать и отец понятия не имеют, почему мы это сделали. Все, что они знают, – это то, что их сын выглядит счастливым. Я не хочу отнимать это у них, пока нет.
– Действительно? – глаза Зои загораются. – Боже мой, это фантастика! Я думала, мне придется пустить в ход слезы.
– Карточка больного раком оказывается полезной, – шутит Скотт, и на его лице появляется такая же улыбка.
Я подхожу к Сайласу и обнимаю его за талию. Я знаю, мы этого не планировали и не обсуждали, но я не могу отказать его родителям. Только не так. Не тогда, когда я знаю, что просто пользуюсь их добротой, плетя красивую паутину лжи, в то время как мы с их сыном работаем над разрушением системы.
– Я не хочу тебя расстраивать, – говорит Зои, проходя дальше на кухню и приближаясь ко мне, прежде чем провести ладонью вверх и вниз по моей руке, успокаивая меня, как это сделала бы мать. – Мне посчастливилось родить трех неугомонных мальчиков, но я в тайне ждала, что у меня родится дочь. Больше всего на свете я бы хотела спланировать эту свадьбу для вас двоих, конечно, под вашим руководством. Мы могли бы узнать друг друга получше, потому что мне бы очень хотелось сделать это с тобой, Коралина.
Мне было больно осознавать, что у меня никогда не было возможности почувствовать, как меня принимает собственная мать, испытать безусловную любовь между ребенком и родителем.
Думаю, еще больнее осознавать, что я ей лгу.
– Конечно, Зои, – говорю я.
– Фантастика! Давайте пообедаем на следующей неделе, чтобы обсудить некоторые детали?
Я киваю, соглашаясь, как раз перед тем, как она заключает меня в объятия. В нос ударяет запах ванили, и я понимаю, что это сладкая нота в аромате Сайласа. Ваниль, как его мать, несущая свою любовь с ним, куда бы он ни пошел.
Когда она отстраняется от меня, у меня перехватывает дыхание. Скотт ласково улыбается своей жене, словно она держит в руках солнце. Сайлас обнимает меня за талию, а Леви присоединяется, спрашивая о пироге.
На краткий миг я позволяю себе представить, что было бы, если бы это была моя семья. Кем бы я стала, если бы руки, призванные вырастить меня, укрепили мой дух, а не заставили его ненавидеть? Если бы добрые слова давались свободно, а не с кислым послевкусием?
В кармане у меня жужжит телефон, и когда я достаю его, мои брови хмурятся.
– Кто это? – спрашивает Сайлас, стоящий рядом со мной, как будто заметил, что мои плечи напряглись.
– Мой домовладелец, – я чувствую, как холодок пробегает у меня по спине.
– Алло? – отвечаю я нерешительно, прижимая телефон к уху и отходя от всех.
– Мисс Уиттакер, это Йен из вашего дома, – начинает он. – Извините, что звоню вам так неожиданно, но служба безопасности только что сообщила нам, что в вашу квартиру вломились.
Мое сердце замирает, и время замирает.
Острые, как бритва, когти паники вонзаются в мою грудь и крепко сжимают ее. Я напоминаю себе, что Лилак сегодня с Реджиной в парикмахерской, что она в безопасности, но это не останавливает приступ страха.
Я слушаю, как Йен говорит мне, что полиция уже там, но его голос начинает затихать. Ничто больше не является безопасным – даже четыре стены моего дома, которые должны были стать убежищем от всего этого хаоса.
Реальность возвращается со своими проворными, холодными руками, напоминая мне, что это не моя семья. Что я не настоящая жена, и есть мужчина, который отказывается меня отпускать.
Ничего хорошего не бывает по-настоящему. Только не для меня.
