355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джессика Клэр » Последний поцелуй (ЛП) » Текст книги (страница 2)
Последний поцелуй (ЛП)
  • Текст добавлен: 18 декабря 2020, 00:30

Текст книги "Последний поцелуй (ЛП)"


Автор книги: Джессика Клэр


Соавторы: Фредерик Джен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Ты хотел взять эту машину. Я могу её завести для тебя, но мне нужен нож.

Он так долго смотрит на меня, что я задумываюсь, а слышал ли он меня. Затем он двигается и вынимает складной нож из кармана своих брюк, открыв лезвие прямо перед моим лицом.

В дюйме от моего глазного яблока. Не лучшее место для ножа, но я вижу, что он идеально мне подходит. Улыбнувшись, принимаю нож.

– Спасибо.

Я засовываю нож под рулевую колонку в зажигание, орудуя внутри его концом, и проворачиваю. Нажав на педаль газа, наслаждаюсь урчанием машины. О, мне нравится эта машина. Внутри не очень хорошо, но двигатель явно недавно отремонтирован.

– Теперь идём.

Я кладу руку на рычаг переключения передачи и глажу руль. Я люблю машины. Затем оглядываюсь на незнакомца, пытаясь понять, впечатлён ли он моей работой.

– На некоторых старых моделях можно сломать блокирующие штифты зажигания. Раньше я пользовалась отвёрткой, но твой нож тоже хорошо справился.

Он поднимает на меня бровь, похожую на белобрысую гусеницу, жестом указывая на пассажирское сидение. Правильно, мне не стоит вести. Я убираю с сидения крошки стёкла и пересаживаюсь, а он садится со стороны водителя.

Ни слова благодарности. Хм. Я недовольно сжимаюсь и стараюсь не трогать ничего лишнего.

Микробы, знаете ли.

– Ты не очень хороший вор, – замечаю я.

– Я не вор, – говорит он неприятным тоном. – Я – босс.

Глава 3

Василий

Когда я подъезжаю к отелю «Тиволи Мофарреж» в Сан-Пауло, швейцар выглядит недовольным. Это говорит о высоком уровне обслуживания. Он открывает дверь для Наоми, чтобы помочь ей выйти из машины. Я кидаю ему сто евро.

– Мне припарковать это? – спрашивает он.

Я киваю, будто не приехал на автомобиле, который еле едет, в самый дорогой отель в Бразилии. Я давно понял, что если вести себя так, будто ты выше всех, то всё так и будут к вам относиться. Наоми стоит посреди галереи, разглядывая стеклянные плитки. Положив руку ей на спину, я подталкиваю её вперёд.

Она отпрыгивает, будто я обжигаю её.

– Мне не нравится, когда меня трогают.

– Это судьба, – говорю я. – Мне тоже не нравится, когда меня трогают. Но стоять в проходе галереи не очень приятно, поэтому давай войдём.

Она медленно продвигается вперёд и произносит что-то похожее на цифры. Кажется, она считает. Считает стеклянные плитки? Плитки на полу? Не знаю, да мне всё равно. Мне хочется поскорее попасть в номер, чтобы избавиться от остатков стекла и крови, и найти нашу цель. Молюсь, чтобы цель оказалась не здесь, потому что Бразилия слишком горяча для моей крови. Предпочитаю суровые жестокие зимы, чем влажный воздух, который такой же плотный, как болото.

Лобби «Тиволи Мофарреж» ослепляет своей белизной – отполированная плитка и белоснежные колонны из известняка, белые столы и стойки.

На мгновение Наоми останавливается.

– Мне нравится.

– Что? – нетерпеливо спрашиваю я.

– Белый. Успокаивает.

У меня в голове всплывают кожаные чёрные диваны, которыми заставлен наш номер.

– Чёрный тебе тоже понравится, – говорю я, подталкивая её вперёд.

Она хмурится.

– Я же говорила, что мне не нравится, когда меня трогают. У тебя проблемы со слухом? Сначала я думала, что у тебя проблемы с английским, но теперь вижу, что ты сносно говоришь. Так может дело в слухе? Хотя ты слишком молод для таких проблем. Это наследственное? Врождённый дефект слуха считается самым распространённым. Генетика отвечает, по меньшей мере, за шестьдесят процентов случаев дефицита слуха у младенцев, скорее всего, твоя глухота связана с родителями. Кто-нибудь из твоих родителей был слабо слышащим?

Я смотрю на неё и моргаю.

– Глухим. Ещё говорят слабо слышащий, словно так менее обидно. Как, например, вместо слова инвалид говорят люди с физическими недостатками. Я узнала об этом в колледже. Меня называли социально неприспособленной. Хотя может так не говорят по-русски. Ты ведь русский, да?

– Да. Какое это имеет значение?

– Никакое. У меня на курсе по истории был русский однокурсник. Твой акцент похож на его. Помню, он называл какой-то южный регион. Мне не очень понравился этот курс. Мой куратор заставил меня пройти его, сказав, что мне нужны гуманитарные занятия, чтобы образование было полным, но изучение живописи и политики не помогает мне в создании лучшего кода. Мне нравится писать код. У кода есть смыл. У искусства его нет.

– Нет, думаю, нет. Искусство предназначено для того, чтобы заставить тебя чувствовать.

Она морщится, будто чувства проклятая вещь. Наоми Хейз – странная девушка, даже более странная, чем её быстро говорящий брат.

– Ты не такая, как твой брат, – замечаю я.

Он хмурится ещё сильнее.

– Потому что он забавный. Все любят весёлых людей.

После бурного потока слов она снова закрывается. Я делаю пометку, чтобы в будущем не сравнивать её с братом.

– Мне не кажется, что Дениэл Хейз смешной, – отвечаю я. – Скорее, он раздражающий, но компетентный. Думаю, эта черта присуща вам обоим.

– Компетентный, – она проговаривает это слово, замирая на мгновение, словно проверяет определение в словаре перед ответом. – Согласна. Почему мы стоим в вестибюле?

Я открываю рот, чтобы сказать, что ждал её. Но вместо этого быстро улыбаюсь, и вспоминая её предыдущие жалобы, не прикасаюсь к ней, а указываю на лифт.

– Пойдём в наш номер?

– У нас общий номер? Я люблю тишину. Не хочу, чтобы меня беспокоили. После этого мы пойдём домой?

– У тебя будет собственная комната. В номере три спальни, президентский люкс, одна выходит окнами на Трианонский парк.

Войдя в лифт, я подмечаю, что она стоит точно посередине и держит руки плотно прижатыми по бокам. Она снова что-то считает, но не этажи, которые отчитываются тиками, пока мы поднимаемся на двадцать первый этаж. Что-то ещё.

– Что ты считаешь, Наоми? – из любопытства спрашиваю я.

Она не отвечает и не смотрит на меня. И тут я понимаю, что она редко смотрит мне в лицо. В вестибюле она смотрела куда угодно вокруг, на мою грудь, но почти никогда на моё лицо. Сначала я подумал, что она изучает обстановку, но сейчас думаю, что причина в чём-то другом. Она несколько раз щёлкает пальцами по козырьку кепки, которая и так потрепана, что белые нитки свободно выбиваются по краям.

Многим женщинам нравится моё лицо. Очень многим. На нём есть шрамы, но они не сдерживают слабый пол. Но, тем не менее, она не интересуется мной. Я разглядываю её тело, пока она отвлекается. У неё сладкая большая грудь, тонкая талия и широкие бёдра. Если бы я был человеком, которому нравится секс, я бы захотел её.

Когда звенит сигнал о прибытии лифта на наш этаж, она не сразу выходит, а наблюдает за тем, как открываются двери и начинают закрываться. Быстро нажав на кнопку открытия дверей, жду. Я становлюсь ближе к ней, но не прикасаюсь. Между нами остаётся пространство. Если бы немного наклонился вперёд, то нас бы залил стыд оттого, что я прикоснулся пахом к её заднице. А мы всё ещё ждём.

Она дышит мне в сторону. И с высоты я наблюдаю, как у неё сиськи поднимаются и опускаются с каждым размеренным вдохом и выдохом. У меня большие руки, но подозреваю, что если бы я взял в руку её грудь, она бы не поместилась в моей ладони. Мой сердечный ритм ускоряется, когда в голове проносятся изображения кровати, на которой я трахаю её милые сиськи, будто цветной калейдоскоп.

– Ты странно дышишь, – говорит она.

– Ты тоже, – замечаю я.

У неё грудь быстро двигается, а сиськи ритмично прыгают. Представляю, как они выглядят без бюстгальтера, свободно подпрыгивая. Безумие. Я одёргиваю себя, потому что не из тех, кого может поразить похоть. Мне не нравится, когда меня трогают. Я не люблю женщин. Слова «похоть» нет в моём словаре.

– Почему ты дышишь быстрее? – в её тоне звучит искреннее любопытство.

Разве может быть так легко? Могу ли я её соблазнить и трахнуть в соответствии со своим планом? Я трахал многих женщин, которых ненавидел. Но я не ненавижу Наоми. По-видимому, она нравится моему телу. Я смотрю вниз, чтобы увидеть видимые признаки возбуждения. Так редко чувствую физическое желание, что натянутые брюки внизу кажутся странными и чужими.

– Если я расскажу, ты сделаешь мне одолжение? – бормочу я.

– Конечно, – немедленно отвечает она.

– Я представил тебя голую на своей кровати. Руки связаны у тебя над головой. Спина выгнута. Я собираю руками твою грудь вместе, что создать проход для моего члена. Я трахаю твою грудь, и мой член упирается в твой подбородок, а твой язык облизывает его в это время.

Я делаю мельчайший шажок вперёд, всё ещё не касаясь её, но настолько близко, что любое движение заставит её задеть мою растущую эрекцию. Несмотря на моё отвращение к прикосновениям, в ней есть что-то притягательное. Возможно, её формы? Моя физическая реакция на её близость необъяснима. Я наклоняю голову к её уху.

– Что скажешь в своё оправдание?

Она прижимает руку к груди, касаясь верхней части одной из двух своих потрясающе красивых сисек.

– Я не знаю, – говорит она искренне и растерянно, как и я.

 Наоми не смотрит на меня, но будто вынужденно наклоняется поближе. Поощряет.

Прежде чем я успеваю спросить ещё что-то, в лифте звучит охранный сигнал. Острый назойливый звук заставляет Наоми закричать и захлопать ладонями по ушам. Она опускается на пол, раскачиваясь так же, как в фургоне, когда нам в спины стреляли.

Звон лифта и крики Наоми наполняют помещение какофоническими звуками и заставляют Алексея бежать. Возбуждение, которое я чувствую, исчезает. Наоми – моё главное оружие в борьбе за сестру и Братву. Если с ней что-то произойдёт, то моя поездка станет бессмысленной. Я должен быть осторожен с ней.

– Что во имя Христа происходит? – орёт Алексей.

– Ничего, – кричу я в ответ.

Не обращая внимания на желание Наоми оставаться нетронутой, я беру её и приношу в гостиную на чёрный диван. Она остаётся неподвижной в скрученном положении, всё ещё хлопая руками по ушам. Лифт всё ещё гудит.

– Алексей, – командую я, – отправь лифт. Он раздражает.

– Что я могу сделать для тебя? – спрашиваю я, опустившись рядом с Наоми.

Может, я шокирую её своими словами? Я проклинаю своё плохое воспитание. У Наоми такая же нежная душа, как и её кожа. Она слишком кроткая для моей грубости. Неважно, что я выгляжу, как высокородный, но я не такой. Я не рождён в Братве или другой более статусной семье. Я просто убийца с повышенным статусом, ищущий непристойную картину, чтобы укрепить свои позиции в королевстве злодеев. Мне отвратительно осознавать себя таким и пытаюсь подобрать нужные для неё слова.

– Я не должен был так говорить с тобой, – говорю я, опустив голову, чтобы она не могла видеть моё лицо.

Лифт наконец-то заткнулся, и Алексей подходит позади меня.

– Что ты делаешь? – скандально говорит он, вероятно, оскорблённый тем, что я перед этой женщиной на коленях.

Ибо я Василий Петрович – будущий лидер самого могущественного преступного братства в Северной Европе. Мы, «Петровичи», ни перед кем не преклоняемся, особенно, перед женщинами.

– Она – Император, – просто отвечаю я.

Наступает тишина, и он говорит.

– Я вижу.

Он уходит в дальнюю спальню. Слышу перезвон стекла, и он возвращается.

– Вот, водка, – предлагает он.

Наоми перестаёт раскачиваться, но, похоже, она не знает, что мы здесь. Я поднимаюсь с колен и сажусь рядом с ней. Взяв водку у Алексея, жестом показываю ему налить ещё бокал.

– Неси бутылку, – кричу я, когда он подходит к бару, и Наоми вздрагивает от моего голоса.

Я запоминаю это. Ей не нравится, когда её трогают. Не нравятся громкие звуки. Ей нравится белый. Возможно, мне стоит позвать дворецкого, чтобы поменяли нашу мебель на белую. Посмотрим, как долго нам нужно здесь оставаться, прежде чем сделать это. Я делаю глоток водки.

– Хорошая водка, – поднимаю бокал, салютуя Алексею.

Он в безмолвном вопросе наклоняет голову в сторону Наоми.

– Мы не торопимся, – отвечаю я. – Сегодня ничего не нужно делать.

Следуя моему примеру, Алексей пьёт водку, и наливаю ему ещё. Я кладу одну руку на спинку дивана и слегка поворачиваюсь, чтобы создать ограждение для Наоми. Ей может и не нравится, когда её трогают, но я хочу, чтобы она поняла, здесь она в безопасности.

– Что произошло?

– Мы с Дениэлом Хейзом и сеньором Мендозой навестили Хадсона на его дне рождения. Хейз нашёл в подвале свою девушку и Наоми. Наоми – сестра Хейза.

– А-а-а, – он поднимает брови вверх. – Мистер Хейз позволил тебе забрать его сестру.

Я смеюсь, но понимаю, что Наоми сидит рядом, поэтому говорю часть правды.

– Мистер Хейз и его девушка пошли к Мендозе, а мы пришли сюда.

Он понимающе кивает.

– Тогда всё в порядке.

– Так и есть, – подтверждаю я.

– Я могу позвонить на счёт самолёта.

Я смотрю на Наоми, убрав руки с ушей, и положив их на колени, скрещивает ноги, но она всё ещё не здесь. Я качаю головой.

– Ещё рано. Мы подождём. Но позвони консьержу и достань какую-то одежду. Может, из магазина «Миу-Миу» на углу. Обувь, нижнее бельё. Всё.

Пока я говорю, Алексей пьёт водку, и поднимается.

– Я оставлю тебя. Позвони, если нужна будет помощь.

Наблюдаю, как он уходит. Он со мной, потому что я ему не доверяю. Врагов нужно держать близко. Когда он скрывается в одной из спален, я обращаю своё внимание к Наоми.

Поставив стакан на журнальный столик, наливаю ещё. Она останавливает меня прикосновением к моим губам.

– Могу я попробовать? – спрашивает Наоми.

– Конечно.

Я передаю ей свой стакан, и она поворачивает его, пока не находит на краю стекла место, где мой рот прикасался к нему. Потрясающе, она пробегает языком по краю стакана. Чувствую отголосок этому в своём паху. Дешёвая шерсть моих арендованных брюк натягивается. Нужно отвлечься и расслабить свой член, чтобы унять внезапно охватившую его боль. Она прикрывает и накрывает своими губами стакан там, где я касался его губами. Я заглушаю стон. Девушка поворачивает стакан в противоположную сторону и делает ещё один глоток.

– Мне кажется, слаще там, где ты пил. Попробуешь ещё раз, чтобы я могла проверить это?

Что я могу сделать, кроме того, как согласится.

– Поднеси его к моим губам, – приказываю я.

Она это делает, и я делаю глоток, стараясь как можно шире задеть языком и губами стекло. Наоми снова начинает тест, сначала пьёт с моей стороны, а потом с другой.

– Твоё сердце снова бьётся быстрее.

– Так и есть, – говорю я.

Мой пульс стучит в ушах и члене, но я не совершу ошибку, рассказав ей об этом. Не хочу её отпугнуть. Воистину, не знаю, чего хочу. Никогда не сидел так близко к женщине, как к Наоми. Даже с её странными причудами на неё приятно смотреть и интересно слушать. Не могу ничего поделать с собой и придвигаюсь ближе.

– Моё тоже, – она снова кладёт руку на грудь. – Ты говорил в лифте такие вещи, от которых моё сердце стало биться быстрее, и мне было тепло. Очень тепло.

Я закрываю глаза, чтобы скрыть свой шок. Её возбудили мои слова, а не отвратили. Я проверяю её.

– Хочешь, я снова буду говорить такое?

Наблюдаю, как она обдумывает это. Похоже на то, что я почти вижу, как движутся шестерёнки её блестящего ума, пока она размышляет над моей просьбой.

– Да. Для науки, ты понимаешь, – быстро добавляет она.

– Для науки, – киваю я. – Хочешь начать прямо сейчас? Или в другой раз?

– Мы можем сделать это прямо сейчас?

– Конечно, но сначала нам нужно выбрать спальню.

Мне не хочется, чтобы Алексей внезапно появился в гостиной, потому что я чертовски хочу Наоми и не знаю, как это закончится. Смогу ли я доставить ей удовольствие? Приблизит ли это меня к моим целям?

Она хмурится.

– Зачем нам спальня?

– Как думаешь, что произойдёт после того, как я расскажу тебе обо всём, что хочу сделать с твоим телом, и том, что мне хотелось бы, чтобы ты сделала с моим?

– Но ты же сказал, что не любишь, когда тебя трогают. Я тоже это не люблю. Зачем нам спальня? – повторяет она.

Я таращусь на неё, ведь нужно время, чтобы обработать её заявление. Она абсолютно права. Мне не нравится, когда меня трогают. Я редко занимаюсь сексом, никогда не целую женщин и не облизываю их тела. Обычно я вставляю член в их дыру, и не колеблясь, как животное, кончаю. Обычно сзади. Наоми – исключение. Интересно, что её научный ум скажет об этом.

– Даже, если мы не будем трогать друг друга, думаю, нам захочется быть наедине, когда мы скажем друг другу всё, что хотим. Нам не захочется, чтобы за нами наблюдали.

– Не знаю, хочу ли этого. Не думаю, что хочу, но я ведь никогда не пробовала, – она пожимает плечами. – Мне больше интересно – почему я здесь?

То, как быстро она меняет тему, удивляет меня, и я стараюсь приспособиться.

– Потому что я нуждаюсь в твоих услугах.

– В моих компьютерных навыках?

– Да. Мне нужно, чтобы ты нашла кое-кого для меня. Ты слышала о «Мадонне и Волке»?

– Я знаю много разного о «Мадонне», известной ещё как Марии, матери Иисуса. Ты верующий?

– Нет. Мне не нравится идея о том, что высшая сила управляет моей жизнью. Но другие верят. «Мадонна и волк» – триптих. В некоторых кругах он почитается, хоть и считается богохульным. На первом полотне «Мадонна» родила волка, а не ребёнка Иисуса Христа. На втором они занимаются любовью. А на третьем волк поедает «Мадонну».

– Грубо. Это религиозная живопись? – хмурится она.

– Да, Караваджо. Говорят, картина символизирует либо наказание за супружеские отношения Марии и Иосифа, либо акт ревнивого эдипова сына8.

Она зажимает нос, и это удивительно соблазнительно.

– Тогда, значит, её не ел Иосиф?

Я усмехаюсь.

– Считаю, что поедание Марии волком метафорическое, это сексуальная интерпретация.

– О, – мгновение она переваривает это. – Но ты не сказал, почему я здесь? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– «Мадонна» когда-то принадлежала моей организации, но много лет назад была продана. Недавно она всплыла и была перепродана другому человеку. Я хочу, чтобы ты нашла владельца, а лучше саму картину.

– Зачем?

– Не будет ли проще, если ты назовёшь цену за это?

Она качает головой.

– Хочу знать, зачем это.

В течение двух лет Наоми была в неволе, исполняя чужие прихоти. Понимаю, зачем ей нужно знать причину. На мгновение задумываюсь. Я могу солгать ей. Сказать, что хочу получить картину, чтобы передать церкви или для ещё какой-нибудь более высокой цели. Но думаю, ей лучше сказать правду.

– Я хочу «Мадонну», потому что она поможет мне захватить власть. Тогда у меня будет достаточно сил, чтобы защитить людей, о которых я забочусь так же, как ты защищаешь свою семью.

– Ты солдат, как мой брат? – спрашивает она.

– Я был, но теперь у меня есть шанс стать лидером.

– А ты компетентный лидер?

Я изгибаю губы. Компетентный, а не моральный. Хорошее слово. Похоже на собеседование. Но вместо того, чтобы чувствовать себя униженным, я вынужден убедить её в своих достоинствах.

– Я знаю, как заставить людей действовать, поэтому и ищу «Мадонну». Она убедит сомневающихся людей в том, что я преданный своему делу и смогу возглавить организацию. Я обдумываю и принимаю решения без эмоций. Действую в наилучших интересах, даже если эти действия задевают других.

Я не заостряю внимания, что картину мне, возможно, придётся передать другому человеку, чтобы спасти свою сестру. Этот факт должен оставаться тайной. Поскольку даже шёпот о существовании Кати поставит под угрозу её жизнь.

Впервые с тех пор, как я познакомился с Наоми, она смотрит мне в лицо. Но наши взгляды не встречаются. Её взгляд скользит по моим глазам, затем по щеке и останавливается на моём ухе.

– Звучит так, будто ты компетентен.

Её мягкие слова словно комплимент.

– Как долго мне работать на тебя?

– До тех пор, пока не справишься с этим. Пока ты ищешь того человека, я буду обеспечивать тебя. Еда, оборудование, развлечения. Как только всё закончится, я верну тебя домой к семье и выплачу денежное вознаграждение.

Она машет рукой.

– Мне не нужны деньги. У меня их много. У тебя есть рабочая станция?

– Что тебе нужно? Алексей достанет, что пожелаешь.

– О, нет, мне нравится самой покупать вещи. Но, если у тебя есть ноутбук, я могу начать прямо сейчас. В нём должен быть хороший процессор, по крайней мере, четырехъядерный. Не нетбук. Они дерьмовые. А я не знаю, сколько скриптов мне нужно будет запускать.

Она ходит кругами и уже забывает обо мне. Забывает о моём интересе к её телу. Мою историю о «Мадонне и волке». Мою проверку на лидерство. Она останавливается посредине комнаты и задаёт вопрос, которого я жду.

– Где ты слышал, что сделка с «Мадонной» состоялась?

– А почему, ты думаешь, я искал Императора, Наоми? Это было в твоём творении. В «Императорском дворце».

Глава 4

Наоми

Я изучаю Василия, когда тот произносит слова, которые нельзя произносить вслух. У меня спокойное выражение лица, но разум работает, вычисляет. Он знает о «Дворце Императора». Знает, что я создала веб-сайт, имеющий связи с преступным миром, о котором не должен знать ни один нормальный человек. Это делает меня опасной. А то, что он об этом знает, делает его ещё более опасным.

Василий знает обо мне гораздо больше, чем показывает, а значит, мне надо быть осторожнее. Он говорит о «Дворце Императора» таким странным голосом, что чувствую, как скучаю по нему. Точно таким же голосом несколько минут назад он описывал, как засунет член между моими грудями и оттрахает её.

Я... я не знаю, как к этому отношусь. Я не хороша в чувствах. Дайте задачу, которую можно выполнить руками, и я приступлю к работе. Диагностировать свои чувства? У меня не получается.

«Я представляю тебя без одежды на моей кровати».

Я теряю фокус, потому что тоже представляю. Представляю, как он пожирает меня этим сильным взглядом, полным внимания ко мне и моим губам. Но потом я вспоминаю обо всех жидкостях и нечистых вещах, что сопутствуют сексу, и выкидываю эту мысль из головы. Но должна сосредоточиться на понимании Василия. На том, что он говорит, что хочет, и чего не говорит, что хочет тоже.

Не должна удивляться тому, что он знает про «Дворец Императора». Я создала его, чтобы следить, и он не должен привести ко мне. Зашифрованные IP-адреса, место на чужом сервере, ничего не приведёт ко мне. Так или иначе, всё пошло не так. И в этом я виню Хадсона. Он не давал мне тратить время на то, чтобы должным образом скрыть мои шаги. Команды были всегда резкие «создать шаблон для вывода денег с учётной записи» или «взломать вот этот швейцарский банк сегодня вечером». Сокрытие в тёмном интернете транзакций требует времени и таинства, что мне не разрешалось.

Я стала неряшливой. Меня это раздражает.

Однако я не буду сообщать этого незнакомцу. Я изучаю его и много думаю. Он высокий человек. У него твёрдый неуступчивый рот. Он не улыбается. Не выглядит так, как те, кто мне нравятся.

Ещё минуту назад он говорил о моих грудях так, будто они его возбуждают. Его дыхание участилось так же, как и моё сейчас. Сначала я думала это от паники. Гипервентиляция всегда является одним из симптомов паники. Когда я перегружаюсь, я могу легко запаниковать.

Но нет других сигналов тревоги. В конечностях нет покалывания, будто сосуды пережаты. У меня желудок не сворачивается от стресса. Значит, это не тревога. Это совсем другое.

Возбуждение?

– Ты молчишь, – говорит он мягким успокаивающим голосом. – Скажи, что тебе нужно. Я хочу, чтобы ты нашла эту сделку в «Императорском Дворце», и сказала мне, кто купил Караваджо.

Он как будто выбрасывает куски предложений. Такая привычка у всех, кто говорит на славянских языках. Нет связи в предложениях. На хинди, японском, индонезийском и латинском языках таких связей тоже нет. Я читала об этом, когда неделю изучала языки, и была очарована ими. Особенно, увлекательным был французский, потому что...

– Наоми, – повторяет он, вытаскивая меня из мыслей о языках.

– А?

Я забываю о чём, мы говорим.

– Ты знаешь французский?

– Un peu.

Это значит «немного» по-французски.

Я сияю.

– Потрясающе. Всегда хотела изучать французский. Считаю, разница между женскими и мужскими существительными весьма интересна. В конце концов, определяет, действительно ли озеро мужского рода...

– Наоми, – говорит он, снова перебивая меня. – Глубокий интернет. «Императорский Дворец». Я хочу, чтобы ты проверила записи.

– Ой. Точно.

Я быстро моргаю и пытаюсь сбить свой мозг с языковых рельсов.

– Мне нужна предварительная настройка.

– Нет. Начинай сейчас.

Хм.

– Хорошо. У тебя есть компьютер, который я могу использовать?

Он наклоняет голову, кивнув в сторону соседней двери.

– Алексей принёс тебе один. Он в кабинете.

– Отлично.

Вскочив на ноги, замечаю, как его взгляд следит за моей грудью. Это снова заставляет меня странно себя чувствовать. Я очарована тем, что этот человек явно заинтересован моим телом. Он находит во мне что-то сексуальное и возбуждающее, тогда как большинство людей видят во мне урода. Естественно я не отношусь к себе, как к уроду. Но меня достаточно часто так называли, чтобы знать, что моё уродство тревожит людей.

Думаю, этот человек привлекает меня. Так себя чувствуют большинство женщин? У меня кружится голова от этих мыслей. Я дотрагиваюсь до выреза на рубашке и расстёгиваю пуговицу. Я видела, так делают другие женщины.

Его взгляд следит за вырезом и сужается.

Выражение его лица меняется. Интересно. Интересно, как большинство женщин флиртуют с мужчинами. Я ужасно рассеяна, когда речь заходит о социальных коммуникациях, и должна исследовать это. Тем временем, задаюсь вопросом, не должна ли я трогать себя между ног, например, чтобы посмотреть на его реакцию? Мама говорила, что когда я была маленькой девочкой, часто выставляла свои тайные места на публике. Но сейчас я не на публике. И мне кажется, этому человеку понравилось бы такое зрелище.

– Ты отвлекаешь меня, Наоми? – его суженный взгляд сосредотачивается на моём лице.

Я смущённо смотрю в сторону. Эта не та реакция, которую он посылал мне раньше. Я сделала что-то неправильно, раз его взгляд сменился на недоверие. И разочарованно провожу пальцами по краю своей кепки, успокаивая себя. Прикасаться к моей кепке безопасно.

– Компьютеры, – говорю я, переключаясь. – Мне нужен компьютер.

– В той комнате, – показывает он.

Я иду туда и сажусь. Там стол, несколько стульев и уродливая картина с цветами на стене. Но меня заботит только компьютер. Я открываю ноутбук. У меня губы уныло искривляются. Виндоус 8. Серьёзно?

– Это дерьмо.

Он кричит имя своего спутника. Через мгновение в двери появляется человек с нахмуренными бровями. Он говорит что-то по-русски. Очевидно вопрос. Интонация становится выше к концу предложения. Василий что-то сердито отвечает в ответ. Мужчина кивает, хватает ключи и идёт к двери. Василий поворачивается ко мне.

– Мы достанем тебе лучший компьютер.

– Ох, пока я могу поработать на этом, – говорю я, слегка потряхивая мышку в руке.

С мышкой в руке чувствую себя, будто в любимой домашней пижаме.

– Но сначала я установлю новый ГПИ на компьютер.

– ГПИ?

– Графический пользовательский интерфейс. Он поможет запуску скриптов. Кроме того, у тебя много вирусов. Мне нужно ото всех избавиться, чтобы эффективно работать.

– Просто войди в глубокий интернет, – немного нетерпеливо говорит он. – Я хочу найти покупателя картины. Чем больше мы его ищем, тем быстрее остывает его след.

Слышу слова Василия, но игнорирую их. Работа с незнакомым графическим интерфейсом всё равно, что работать с пальцами, покрытыми льдом. Я уже в командной строке DOS, удаляю его жёсткий диск. Мы сотрём всё и начнём заново. Это проект. Я люблю проекты.

– Держи свои резервные копии в надёжном месте, пожалуйста, – говорю я Василию, когда компьютер переходит к переформатированию диска. – Кроме того, я аннулировала твою заводскую гарантию.

Он издаёт мягкий шум, который, возможно, символизирует веселье.

Проходят часы, пока я занимаюсь установкой программ, на присвоенном мною ноутбуке. Я выбираю самый сильный сигнал Wi-Fi и подключаюсь к нему. Они никогда не заметят, что я подключилась к их интернету и краду их пропускную способность. Затем я добавляю несколько любимых скриптов, программ и инструментов, которые помогут мне перемещаться по сети бесследно. Я часами настраиваю систему так, как мне нравится. В какой-то момент кто-то вручает мне бутылку воды, сэндвич с авокадо и сыром на пшеничном хлебе. Я смотрю на это разноцветье. Не люблю есть еду, которая не белая, зелёная или коричневая. Поэтому я вытаскиваю жёлтый ломтик сыра из бутерброда и жую, возвращаясь к работе. Василий молчаливо ходит по комнате. В какой-то момент у него звонит телефон. Я посылаю ему взгляд, показывая, что он сбивает меня своим шумом. Он выходит из комнаты.

Тогда я захожу в глубокий интернет, и я – Император. Триллионы бит данных потока у меня под рукой, большая их часть незаконна. Я никогда не интересовалась простыми пиратскими фильмами и песнями, ведь могу контролировать более тёмную информацию. Мораль в таких вещах не важна для меня. Не знаю никого лично, и меня не беспокоят мысли о них, поэтому направляю свои таланты на более опасную информацию. Это игра для меня, чтобы увидеть, как далеко смогу зайти. Я контролирую больше информации, чем кто-либо другой в интернете. Это пьянящее чувство. Ожесточённое ощущение удовольствия от обладания таким большим количеством знаний. Получив доступ к своим записям на сервере, ищу Караваджо и легко нахожу информацию, которая нужна Василию.

Затем удаляю записи из архива.

После нескольких лет пребывания в плену знаю, я нужна до тех пор, пока моя работа не будет завершена. Этот человек знает, что я Император, и похоже, не возражает. Но я ему доверяю не больше, чем Хадсону, который угрожал убить мою семью. Знаю, эти люди опасны.

Никто не получит мою информацию, пока я не позволю. Даже, если его взгляд на моей груди заставляет меня задаться вопросом, как это было бы, если бы он коснулся меня.

Поэтому я сижу и сочиняю SQL-запрос, который выглядит очень запутанным, но честно говоря, является мусором. Я доедаю бутерброд, допиваю воду и жду, пока Василий вернётся в комнату.

Через некоторое время он возвращается и подходит к моему стулу, кладя на него свою большую руку.

– Ты нашла мою информацию?

– Я выполняю запрос, – отвечаю я ему.

Я – хороший лжец, потому что не испытываю эмоций. Могу солгать кому-либо с бесстрастным лицом.

– Я создала перекрёстный запрос на эти три таблицы, которые ищут конкретные ссылки на продажи. Каждая таблица содержит более двух миллионов строк...

Василий пристально смотрит на меня.

– Долго?

– Три дня, – вру я.

Через три дня у меня будет большее представление о том, чего хочет этот человек.

Он ругается по-русски.

– Нам придётся остаться здесь на три дня?

– Да, – лгу я. – Я не могу отключиться от сети, или придётся заново начинать запрос. Ты хотел Императора. Вот, так я работаю.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю