Текст книги "Белая книга призраков (ЛП)"

Автор книги: Джесси Миддлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

   Вскоре под столом раздался стук. Она взяла свечу и заглянула туда, но ничего не нашла. Затем раздался лязг железной створки. Потом дверная задвижка стала безостановочно двигаться вверх-вниз. Она вскочила, не раздеваясь, прыгнула в постель, натянула одеяло на голову и не смела высунуть из-под него глаз до следующего утра.

   Через день или два моя сестра Хетти (она на год младше моей сестры Молли) ждала, как обычно, между девятью и десятью часами, чтобы забрать отцовскую свечу, как вдруг услышала, что кто-то спускается по чердачной лестнице, медленно проходит мимо нее, потом медленно спускается по главной лестнице, затем поднимается по черной лестнице и, наконец, по чердачной лестнице, – и на каждом шагу казалось, что дом сотрясается сверху донизу. В этот момент отец постучал, она вошла, взяла свечу и как можно быстрее легла в постель. Утром она рассказала об этом моей старшей сестре, которая сказала ей: «Ты же знаешь, я ничему из этого не верю; умоляю, позволь мне сегодня вечером забрать свечу самой, и я узнаю, в чем дело». Поэтому она заняла место моей сестры Хетти и не успела забрать свечу, как услышала внизу какой-то шум. Она поспешила вниз по лестнице, в коридор, откуда доносился шум, но шум уже переместился на кухню. Она вбежала в кухню, – стук раздался за задней дверью.

   Она подбежала к двери, тихонько отперла ее и, когда стук повторился, резко распахнула ее, но ничего не увидела. Но стоило ей закрыть дверь, стук повторился. Она снова открыла ее, и снова ничего не увидела. Когда она собиралась запереть дверь, в нее опять сильно постучали, но она уперлась коленом и плечом, и повернула ключ. Стук повторился, но она больше не стала открывать дверь, и пошла спать. Она была твердо убеждена, что случившееся с ней не было игрой воображения.

   На следующее утро сестра рассказала матери о случившемся, и та сказала: «Я смогу судить об этом только в том случае, если услышу что-нибудь сама». Вскоре после этого моя сестра попросила мать зайти в детскую. Та пришла и услышала звук качавшейся в углу комнаты колыбели, хотя та была убрана несколько лет назад. Она была убеждена, что это нечто сверхъестественное, и искренне молилась, чтобы это не побеспокоило ее в ее собственной комнате в час уединения. Теперь сестра сочла нужным сказать об этом отцу, но тот страшно рассердился и ответил: «Мне стыдно за тебя. Это мальчики и девочки пугают друг друга, но ты – женщина разумная и должна понимать это. Я не желаю даже слышать об этом».

   В шесть часов вечера он, как обычно, молился. Когда он начал молитву за короля, по всей комнате раздался стук; громовой стук последовал за «аминь». То же самое случалось с этого времени каждое утро и каждый вечер, когда читалась молитва за короля. Поскольку и отец, и мать уже упокоились и не могут испытывать от этого неудобств, я считаю своим долгом дать серьезному читателю ключ к разгадке этого обстоятельства.

   За год до смерти короля Вильгельма мой отец заметил, что моя мать не произнесла «аминь», прочитав молитву за короля. Она сказала, что не будет этого делать, потому что не верит, будто принц Оранский – король. Отец поклялся, что не станет жить с ней, пока она этого не сделает. Затем он сел на лошадь и уехал, и в течение двенадцати месяцев она ничего о нем не слышала. Затем он вернулся и жил с ней, как и прежде. Но я боюсь, что его клятва не была забыта перед Богом.

   Узнав, что мистер Хул, викарий Хэкси, может дать мне дополнительную информацию, я пошел к нему. Он рассказал (имея в виду прошлые беспорядки в эпвортском пасторском доме):

   – Роберт Браун пришел ко мне и сказал, что ваш отец желает моего общества; когда я пришел, он рассказал мне обо всем, что произошло, особенно о стуке во время семейной молитвы. Но в тот вечер (к моему великому удовлетворению) мы не услышали никакого стука. Однако между девятью и десятью вошел слуга и сказал: «Старик Джеффри пришел (так звали того, кто умер в доме), потому что я слышу его». Это, как мне сказали, было слышно каждый вечер примерно без четверти десять. Звук исходил с самого верха дома, снаружи, из северо-восточного угла, и напоминал громкий визг пилы или, скорее, ветряной мельницы, когда ее корпус разворачивают, чтобы расположить ее крылья по ветру.

   Затем мы услышали стук над нашими головами, и мистер Уэсли, взяв свечу, сказал: «Пойдемте, сэр, теперь вы сами все услышите». Мы поднялись наверх, – он с большой надеждой, а я (сказать по правде) с большим страхом. Когда мы вошли в детскую, стук раздавался в соседней комнате; когда мы вошли туда, стук раздавался в детской; там он продолжал стучать, когда мы вернулись, особенно в изголовье кровати (которая была деревянной), на которой лежали мисс Хетти и две ее младшие сестры. Господин Уэсли, заметив, что они сильно возбуждены, хотя и спят, потеют и сильно дрожат, очень рассердился и, выхватив пистолет, собирался выстрелить в то место, откуда раздался звук. Но я схватил его за руку и сказал: «Сэр, вы убедились, что это нечто сверхъестественное. Если это так, вы не сможете причинить ему боль, но вы даете ему силу причинить боль вам». Затем он подошел к тому месту и строго сказал: «Ты, глухонемой дьявол. Почему ты пугаешь этих детей, которые не могут сами за себя ответить? Зайди ко мне в кабинет, если ты мужчина!» Тотчас же раздался его (тот самый стук, которым всегда стучали в ворота), очень сильный, и в ту ночь мы больше ничего не слышали.

   До этого времени моего отца ничто не беспокоило в его кабинете. Но на следующий вечер, когда он попытался войти в него (ключа от кабинета не было ни у кого, кроме него самого), дверь распахнулась с такой силой, что он чуть не упал. Однако он удержался и вошел. Вскоре раздался стук, сначала с одной стороны, потом с другой, а через некоторое время в соседней комнате, где находилась моя сестра Нэнси. Он вошел в эту комнату; продолжавшийся шум заставил его заговорить, но тщетно. Потом отец сказал: «Эти духи любят тьму; погаси свечу, и, может быть, он заговорит». Она так и сделала, и он повторил свой призыв, но, по-прежнему, слышался только стук, и ни единого другого звука. Тогда он сказал: «Нэнси, два христианина – это слишком много для дьявола. Иди вниз; может быть, когда я останусь один, у него хватит смелости заговорить».

   Когда она ушла, ему пришла в голову мысль, и он произнес: «Если ты дух моего сына Самуила, я прошу тебя постучать три раза, и не больше». Тотчас же воцарилась тишина, и больше никто не стучал в дверь всю ночь. Я спросил свою сестру Нэнси (тогда ей было пятнадцать лет), не боится ли она. Она ответила с грустью, что боится, – он заговорит, когда она погасит свечу; но днем, когда он ходит за ней, она совсем не боится, только думает, что, когда она занята своей работой, он (призрак) мог бы сделать это за нее и избавить ее от хлопот.

   К этому времени все мои сестры так привыкли к этим звукам, что они почти не беспокоили их. Тихое постукивание в изголовье кровати обычно начиналось между девятью и десятью часами вечера. Тогда они обычно говорили друг другу: «Джеффри идет, пора спать». А если они слышали шум днем, то говорили моей младшей сестре: «Послушай, Кеззи, Джеффри стучит наверху»; та сразу же бежала наверх и гонялась за призраком из комнаты в комнату, утверждая, что не желает лучшего развлечения.

   Отец и мать только что легли спать, и свечу еще не погасили, когда услышали три удара, словно кто-то стучал большим дубовым посохом по сундуку, стоявшему у кровати. Отец тотчас же встал, надел халат и, услышав внизу громкий шум, взял свечу и пошел вниз, мать шла рядом с ним. Когда они спускались по широкой лестнице, то услышали, как на грудь матери словно бы опрокинули сосуд, полный серебра, и, оно, звеня, посыпалось к ее ногам. Вскоре после этого раздался звук, как будто кто-то бросил большой железный колокол в множество стоявших под лестницей бутылок, но ни одна из них не разбилась. Вскоре после этого появился наш большой мастиф, словно бы в поисках места, где ему спрятаться. Пока продолжались беспорядки, он лаял, прыгал и огрызался то в одну, то в другую сторону; это часто случалось прежде, чем кто-нибудь в комнате вообще слышал какой-нибудь шум. Но по прошествии двух-трех дней он начинал дрожать и прятаться еще до того, как начинался шум. По этому признаку семья узнавала, что призрак рядом; и это наблюдение никогда не подводило.

   Незадолго до того, как мои отец и мать вошли в коридор, им показалось, будто на пол с большой силой был брошен кусок угля, разлетевшийся на маленькие кусочки; но ничего не было видно. Отец воскликнул: «Ты слышала? Это кто-то разбросал на кухне всю оловянную посуду». Но когда они посмотрели, вся оловянная посуда стояла на своем месте. Затем раздался громкий стук в заднюю дверь. Отец открыл ее, но никого не увидел. Стук повторился у входной двери. Он открыл ее, но это тоже был напрасный труд. Закрыв сначала одну, потом другую дверь, он повернулся и пошел спать. Но по всему дому раздавался такой сильный шум, что он не мог заснуть до четырех утра.

   Несколько джентльменов и священников настойчиво советовали моему отцу покинуть этот дом. Но он постоянно говорил: «Нет, пусть дьявол убегает от меня; я не собираюсь бегать от дьявола». Он написал моему старшему брату в Лондон, чтобы тот приехал. Тот уже был готов это сделать, когда пришло еще одно письмо, извещавшее его, что беспорядки прекратились после того, как они продолжались (во второй половине дня и ночью) со 2 декабря до конца февраля".

   Дневник мистера Сэмюэла Уэсли подтверждает этот отчет во всех подробностях и сообщает дальнейшие подробности. Выдержки, к сожалению, слишком длинны, чтобы приводить их здесь. Этот рассказ также полностью подтверждается перепиской между членами семьи Уэсли в Эпворте и Сэмюэлем Уэсли, братом Джона, который в то время был младшим учителем в Вестминстерской школе. Сэм очень заинтересовался семейным призраком и написал: «Я жду от каждого конкретного рассказа». Его отец, мать и сестры присылали ему захватывающие описания событий. Все приведенные в письмах описания совпадают, но детали, приведенные в одних, опущены в других.

   Однажды, когда слуга вошел в столовую, «что-то похожее на барсука без головы» сидело у камина и пробежало мимо него в зал. Он взял свечу и последовал за ним, но ничего не увидел. В другой раз это было похоже на белого кролика. Трижды невидимая рука стучала в присутствии мистера Уэсли – один раз об угол письменного стола, второй раз – о дверь спальни, и в третий раз – о косяк двери кабинета. Когда он обращался к незваному гостю, ему никогда не отвечали членораздельным голосом, но один или два раза он слышал «два или три слабых писка».

   Однажды ночью, когда Нэнси Уэсли сидела на кровати, играя в карты со своей сестрой, кровать вдруг поднялась, и она спрыгнула вниз, сказав, что это, конечно же, старый Джеффри хочет поиграть с ней. Сестры уговорили ее снова сесть; кровать опять была высоко поднята,– несколько раз подряд.

   11 февраля 1717 года мистер Уэсли написал своему сыну Сэмюэлю:

   "ДОРОГОЙ СЭМ.

   Что касается звуков и прочего в нашем доме, слава Богу, теперь все спокойно. В этом деле были некоторые неожиданные обстоятельства. Твоя мать не написала тебе о них. Когда я увижу тебя здесь, ты получишь полный отчет, который я сейчас пишу. Это был бы великолепный материал для книги Джека Дантона, но пока я жив, мне не хотелось бы, чтобы он написал о чем-нибудь подобном. Я думаю, что все кончилось; прими благословение от твоего любящего отца,

   СЭМА УЭСЛИ".

   Однако мистер Уэсли преждевременно посчитал, что все кончилось, потому что в марте следующего года, когда он обедал со своей семьей, его поднос начал танцевать на столе. На самом деле, «старина Джеффри» навещал Эмилию Уэсли, впоследствии миссис Харпер, тридцать четыре года спустя, и всегда накануне каких-нибудь неприятностей.

* * *

   Конечно, были предприняты попытки объяснить историю с привидениями Эпворта. Эти шумы объясняются несколькими причинами. Доктор Пристли в своем предисловии к «Подлинным письмам Джона Уэсли» говорит, что считает все это дело обманом со стороны слуг. Однако слуги – Робин Браун, Бетти Мэсси и Нэнси Маршалл – были вне подозрений и сами едва не умерли от страха. Доктор Сэлмон в статье в «Фортнайтли ревью» приписывает шумы Хетти, потому что она была описана как живая девушка и является единственной, кто не представил никаких письменных доказательств. Однако Хетти, как мы помним, была в постели, когда ее отец обращался к призраку, и, кроме того, она едва ли могла придумать «барсука без головы» или другие призрачные видения. Если эти звуки были обманом со стороны Хетти, то как их могла услышать Эмилия Уэсли (тогда миссис Харпер) тридцать четыре года спустя в Лондоне?

   С другой стороны, миссис Уэсли, чей строгий, благородный характер принес ей титул «матери методизма», твердо верила, что беспорядки были сверхъестественными, и сама написала полный отчет о них своему сыну Сэму. Ее дочери Эмилия, Хетти, Молли, Сюзанна и Нэнси безоговорочно разделяли эту веру. Преподобный мистер Хул, который не дал мистеру Уэсли выстрелить в призрака, чтобы тот в ответ не причинил ему зла, тоже верил в это. Джон Уэсли склонялся к мысли, что призрак был злым духом, посланным наказать его отца за опрометчивую клятву, которую тот дал пятнадцать лет назад, и за то, что тот оставил свою жену на год, потому что она отказалась молиться за Вильгельма Оранского. Саути, написавший «Жизнь Уэсли», поступает так же и признает, что он «так же глубоко и полностью убежден, как и Джон Уэсли, что духам умерших иногда позволяется проявлять себя», хотя он отличается от Джона Уэсли тем, что не верит в колдовство и сомневается в реальности одержимости демонами. Он рассматривает события в Эпворте как сверхъестественные, и доктор Адам Кларк, автор «Мемуаров семьи Уэсли», придерживается той же точки зрения. На самом деле, невозможно объяснить их иначе, учитывая весомые доказательства, представленные семьей с такой безупречной репутацией, как Уэсли.

   Джон Уэсли твердо верил в привидения и считал, что они помогают подтвердить библейские истины. Он оставил нам в своих трудах такой замечательный отрывок: «Правда, что англичане в целом, да и большинство мужчин в Европе, отказались от всех рассказов о ведьмах и привидениях как от простых бабушкиных басен. Я сожалею об этом и охотно пользуюсь случаем, чтобы выразить свой торжественный протест против этого сомнительного комплимента, который столь многие верующие в Библию делают тем, кто в нее не верит... Они хорошо знают, – сознавая это в полной мере или нет, – что отказ от колдовства – это, по сути, отказ от Библии. А с другой стороны, они знают, что если допустить правоту хотя бы одного сообщения об общении людей с духами, то весь их воздушный замок – деизм, атеизм, материализм – рухнет на землю».

   «Несколько лет назад, – пишет автор в „Замечаниях и вопросах“ от 4 сентября 1909 года, – когда к дому священника в Эпворте пристроили флигель, строитель показал мне обуглившиеся бревна, которые, как говорили, являлись частью прежнего дома, в котором родился Джон Уэсли. Этот старый дом был так сильно разрушен пожаром, что его пришлось полностью снести, а новый был построен по другому плану и не совсем на том же месте».

ДВЕ ЮЖНО-АФРИКАНСКИЕ ИСТОРИИ

НЕВИДИМАЯ РУКА. – НЕСЧАСТНЫЙ КАФИР

   Приведенными ниже правдивыми историями я обязана одной хорошо известной в Йоханнесбурге даме, с которой действительно происходили описанные события. Она сама рассказывала мне эти истории, когда была в Лондоне.

   "Несколько лет назад мы жили в портовом городке в Южной Африке. Дом был построен на берегу; после того, как архитектор спроектировал его, моя мать предложила кое-какие изменения в некоторых частях дома, которые были внесены. Когда произошел инцидент, о котором я собираюсь рассказать, дом был увеличен, а лестничная площадка была частично укорочена в пользу одной из комнат, чтобы сделать ее больше.

   Моя спальня была нашей ночной детской, – когда мы были детьми, – поэтому я спала в ней не испытывая страха, тем более что мы прожили в этом доме тринадцать лет, и до нас там никто не жил.

   Тем не менее, однажды ночью я внезапно проснулась, чувствуя себя очень странно, будучи уверенной, что в комнате кто-то есть. Бледный свет луны пробивался сквозь щели жалюзи; я огляделась, и мне показалось, что перед моими глазами мелькнула тень. Она была неопределенной формы, но я убедилась: в комнате что-то есть, и, хотя ужасно испугалась, затаила дыхание и смотрела на нее, будто зачарованная.

   Пока я смотрела на нее, она медленно исчезла, и следующее, что я ощутила, это то, что моя рука в локте крепко схвачена другой, невидимой, рукой. Я лежала в середине кровати, стоявшей рядом со стеной, с тщательно натянутой москитной сеткой, и мой локоть располагался со стороны стены, так что никто не мог войти в комнату и схватить его. Я нарисую вам приблизительный план дома, чтобы сделать изложение совершенно ясным.

   Вскоре хватка на моем локте ослабла; не было слышно ни звука. Все было мертвенно тихо, и в наступившей тишине я услышала, как церковные часы пробили три. Больше я ничего не помню и, должно быть, потеряла сознание.

   На следующий день я никому ничего не сказала о случившемся – я знала, что мои братья будут хохотать и безжалостно дразнить меня. Но мои мысли были так заняты этим, что через день я почувствовала, что должна кому-то рассказать о случившемся, и рассказала обо всем маме. Она – одна из самых уравновешенных, здравомыслящих людей, которых я когда-либо знала, и поэтому я была удивлена, когда вместо того, чтобы посмеяться надо мной, она стала очень серьезной и принялась подробно расспрашивать меня. Я спросила ее, слышала ли она что-нибудь той ночью, поскольку ее комната находилась рядом с моей, и кто-то из детей спал с ней. Она ответила, что да, но больше ничего не сказала. Теперь, когда у меня тоже был такой странный опыт, он самым удивительным образом совпал с ее опытом в ту же ночь.

   Она спала, как я уже сказала, в соседней комнате с моим младшим братом. Комната была очень большой, с дверью в углу. Она отчетливо помнила, что заперла дверь, как всегда, и вскоре заснула.

   Внезапно она проснулась, почувствовав, как кровать вздрагивает под ней, и сразу подумала, что в комнате, должно быть, грабитель. Она лежала неподвижно; через несколько мгновений та снова задрожала, причем так сильно, что это разбудило моего младшего брата, который сел. Мама закрыла ему лицо ладонью и велела лечь, и он снова заснул. Все было тихо. Потом мама встала с постели и услышала, как часы пробили три.

   Она подошла к электрическому выключателю, чтобы включить свет, но прежде чем она успела сделать это, дверь, которая была широко открыта, захлопнулась. Она зажгла свечу и, будучи смелой женщиной, обошла весь дом, – но все было совершенно тихо, входная дверь заперта, и ни малейшего признака того, что кто-то входил. Она осмотрела каждую дверь и окно. Мой отец и еще четверо братьев спали в доме и ничего не слышали.

   Что бы ни заставило меня так испугаться, это напугало нас обоих.

   Самое удивительное, что через полтора года я приехала в Йоханнесбург навестить своих кузин, которые жили в том же доме во время англо-бурской войны. Как-то мы заговорили о привидениях, и я случайно сказала, что однажды ночью у меня произошел забавный случай в этом самом доме.

   Девушки переглянулись, и одна из них сказала: «Держу пари, я знаю, в какой комнате это было».

   – И я тоже, – сказала другая.

   Они сказали, какую именно комнату имеют в виду и добавили, что никто из них не ляжет спать в ней, потому что там по временам слышны необычные звуки. Когда дом был полон, они иногда спали втроем в одной комнате, но никогда не ложились спать в ней".

* * *

   "Еще один странный случай произошел со мной около трех лет назад. Мы с братом подыскивали дом и слышали, что в маленьком шахтерском городке можно снять его с мебелью за абсурдно низкую плату, так как владелец уехал в Дурбан.

   Арендная плата была так мала, что я спросила брата, все ли в порядке с канализацией, и он ответил, что тщательно осмотрел ее. В доме имелось три спальни, гостиная, столовая и кухня, а позади дома – маленький садик, и это было действительно очаровательное местечко. Мы арендовали его на три месяца и заселились, и около месяца ничего не происходило.

НЕСЧАСТНЫЙ КАФИР

   Комната, в которой произошло то, о чем я собираюсь вам рассказать, была моей спальней. Я спала одна, в двух других спальнях спали мой брат и моя подруга.

   Однажды утром, очень рано – было около пяти часов, но уже совсем рассвело, – я внезапно проснулась и почувствовала, что в комнате кто-то есть. Я лежала на правом боку, лицом к двери комнаты, и увидела кафирского мальчика, прислонившегося к стене прямо за дверью, с таким несчастным видом, как будто его ругали. Я села и спросила его, что он здесь делает, но, стоило мне заговорить, фигура исчезла. Я встала и осмотрелась, но дверь была заперта; не было также ни дымохода, ни другого выхода, кроме окна, к которому мальчик не подходил.

   На следующий день я попросила свою подругу – назову ее Милдред – лечь спать со мной, не рассказывая ей о том, что видела.

   На следующее утро, примерно в то же время, произошло то же самое. Милдред спала, но когда я невольно вскрикнула: «Он здесь!» – она проснулась и спросила, в чем дело. Я ей рассказал, но к тому времени фигура исчезла.

   Мы обе очень нервничали, но продолжали спать в комнате, и некоторое время ничего не происходило. Однажды ночью, в кромешной тьме, я проснулась с ощущением, что в комнате что-то есть, и отчетливо услышала мягкие шаги по покрытому линолеумом полу. Они приблизились вплотную к кровати, а затем удалились.

   Я разбудила Милдред и брата, и мы тщательно обыскали дом, но нашли все запертым и нетронутым.

   На следующий вечер я предложила Милдред понаблюдать. Мы договорились бодрствовать как можно дольше, и если я что-нибудь услышу, то не буду ничего говорить, а только пожму ей руку, и если она что-нибудь услышит, – сделает то же самое.

   Мы наполовину открыли дверь и забаррикадировали ее креслом-качалкой и другой мебелью, через которую ничто не могло пройти; и хотя в ту ночь ничего не произошло, мы повторили этот эксперимент на следующую и последующие ночи.

   Несколько ночей спустя, я проснулась и услышала шаги в ногах кровати. Они направились к двери. Я сжала руку Милдред, и она сжала мою, потому что шаги разбудили и ее тоже. Я вскочила с кровати и включил электрический свет, но в комнате никого не было видно, а дверь по-прежнему была забаррикадирована.

   В конце второго месяца мы с Милдред уехали, очень обрадовавшись возможности покинуть дом. Мой брат остался там со своим другом, но и они были рады выбраться оттуда, когда три месяца истекли, поскольку постоянно слышали странные звуки. Кухонная плита походила на большой квадратный железный ящик, и иногда по ночам тяжелые железные кольца на ее крышке громко гремели, но когда они подходили посмотреть, то ничего не видели. Они терпели, но были рады сменить этот дом на другой, в котором привидений не было.

   Примерно через два года я прочитала в одной из южно-африканских газет, что некоторые дети были напуганы по соседству с этим домом, – на соседней улице, – появлением странного незнакомца".

ПРИЗРАК, КОТОРЫЙ УХМЫЛЯЛСЯ

   Корреспондентка, которую я хорошо знаю, прислала мне следующее сообщение:

   "Вот что случилось со мной около семи лет назад. Одна наша близкая подруга, жившая здесь со своим мужем и слепой матерью, тяжело заболела воспалением легких. Я каждое утро ходила читать слепой матери и выражала ей свое сочувствие. Однажды утром возникла особая потребность в тишине: никого постороннего не впускали, колокола не звонили, даже двери не запирали, а оставляли приоткрытыми, чтобы слуги могли спокойно войти и проверить огонь.

   Я читала матери, как вдруг дверь широко распахнулась, – она была приоткрыта, – и на пороге появилась ужасного вида женщина. У нее было красное лицо, высокая черная шляпа с черной креповой вуалью, откинутой назад, а на ее лице была самая дьявольская ухмылка, какую только можно вообразить. Она была явно довольна случившимся несчастьем и, как мне показалось, хихикнула, словно бы говоря: «Теперь здесь полно неприятностей, – даже больше, чем ты думаешь».

   Я тупо уставилась на нее, но ничего не сказала из-за слепой леди. Затем существо удалилось, громко хлопнув дверью. Мать тут же вскочила и закричала: «О, кто это? Кто мог так поступить, потревожить инвалида?»

   Я подошла к двери, выглянула, но никого не увидела и сказала бедной леди, что это, должно быть, ветер или кто-то из слуг, по неосторожности. Как бы то ни было, мне удалось ее успокоить, и когда я прощалась с ней перед тем, как идти домой обедать, я подробно расспросила трех слуг: кто мог подняться наверх и так громко хлопнуть дверью. В каждом случае ответ был практически один и тот же: «Мадам, вы же знаете, что у нас есть строжайший приказ не пускать никого наверх, кроме вас, вашей дочери и миссис Х. С.!» А значит, эта история так и осталась загадкой.

   В ту самую пятницу, в январе, слепая мать серьезно заболела, и хотя она умерла только в июне следующего года, ей уже никогда не было по-настоящему хорошо. Дочь так и не пришла в себя и скончалась в понедельник, последовавший за этим ужасным появлением. Это было большое горе для всех нас, и, конечно, шок помог убить мать, которая была абсолютно предана своему единственному ребенку.

   С тех пор муж снова женился, и теперь в этом некогда печальном доме живут новая жена и ребенок.

   Одна любопытная вещь, связанная с моей старой подругой, произошла примерно за шесть недель до ее смертельной болезни. Я сидела в том доме за чаем, а моя подруга, – дочь слепой дамы, – стояла у рояля. Внезапно я заметила, что она окутана сияющим ореолом света, превращающим ее простую красоту – в красоту абсолютную. Мало думая о последствиях, я без колебаний заговорила об этом своем кратковременном видении. Моя подруга, казалось, была в восторге, а ее мать, подозвав меня к себе, поцеловала и сказала: «Спасибо, дорогая, что рассказала мне. Я была рада об этом услышать».

   Разве это не странно?"

ОТРУБЛЕННАЯ ГОЛОВА

   Следующая история была рассказана мистером Уолтером Херрисом Поллоком, известным писателем и критиком, бывшим редактором «Субботнего Обозрения», и я в долгу перед ним за то, что он позволил мне опубликовать ее здесь. Привожу ее в том виде, в каком она приводится в его письме.

   "Это единственный известный мне случай, когда два человека, не вступая в сговор, видели совершенно одинаковую странность совершенно одинаковым способом.

   У этого призрака есть определенное достоинство. Это не скучный призрак, знакомый художественной литературе, особенно старомодным рождественским журналам. Я видел его собственными глазами, а кроме того, у меня есть независимый и безупречный свидетель, который видел то же, что и я.

   И, следовательно, у него имеется преимущество, – вне всякого сомнения, дарованное немногим призракам в театральной аудитории, – что ему удалось привлечь внимание по крайней мере двух преданных зрителей и великого актера, в чьем театре он впервые появился.

   Было ли это его первое появление? Или последнее? Или – первое и последнее? Или же он являлся там каждый вечер и никогда не являлся дважды одному и тому же человеку или людям? Последнее свидетельствовало бы о хороших манерах призрака, и я уверен, что мы с моим другом видели его только один раз, хотя, что вполне естественно, с тех пор были очень внимательны.

   Вот каким образом он нам явился. Однажды вечером я пошел с очень близким другом в один лондонский театр*, где мы заказали ложу. Мы должны были присутствовать группой из четырех или пяти человек, и у нас была вторая ложа от сцены со стороны второго яруса.

   * По понятным причинам название театра необходимо утаить, но я с удовольствием предоставлю дополнительную информацию по этому вопросу читателям, которые могут быть заинтересованы. – Дж. А. М.

   Так получилось, что пришли только я и мой друг, и сели в противоположных углах ложи – факт, который отнюдь не маловажен в отношении появления призрака. Пьеса была из тех, которые нравились нам обоим, но в этот конкретный вечер было нечто, что отвлекло мое внимание от пьесы – нечто вне сцены, на что я не мог не смотреть.

   Это нечто находилось в зрительской части, и когда впервые попало мне на глаза, я невольно вздрогнул: такой необычной, такой яркой и такой пугающей была иллюзия, которая, как мне казалось, должна была исчезнуть, как только я решусь отвести от нее взгляд.

   Это я соответственно и сделал. Я пристально смотрел на сцену в течение нескольких минут или около того, а затем снова взглянул на то место, где заметил нечто странное, ожидая, что увижу либо пустое пространство, либо какой-нибудь сверток платья или плаща, принявшего ту фантастическую форму, которую я видел. Вовсе нет; все было так же ярко, так же реально, так же поразительно, как и прежде. Как ни странно, учитывая, что это было, в нем не было ничего отвратительного или ужасного; но оно было чрезвычайно впечатляющим, и это приковывало внимание.

   Пока я смотрел и размышлял, занавес опустился, и зажегся свет, а с исчезновением полутьмы исчезло и оно. За полсекунды до его полного исчезновения я невольно оглянулся на своего спутника и обнаружил, что он тоже смотрит в ту сторону, где это заметил я.

   Он тоже это видел?

   Наши взгляды встретились, и я увидел в его глазах те же сомнение и удивление, которые он, без сомнения, заметил в моих. Затем, во время антракта, между нами завязался разговор, в котором каждый, будучи почти уверен, что другой разделил его странный опыт, изо всех сил старался заставить товарища признаться в том, что он считает реальным то невероятное зрелище, свидетелем которого мы оба были.

   Вот как это происходило.

   – Ты заметил кого-нибудь из знакомых?

   – Да, миссис ..., юную ... и еще пару человек. А ты?

   – Я тоже. Сегодня в театре очень жарко и душно, не правда ли?

   – Скорее, так оно и есть.

   Затем наступило молчание, во время которого мы подозрительно смотрели друг на друга; а затем наши глаза снова встречались, причем как раз в тот момент, когда кто-либо из нас был близок к тому, чтобы направить оперный бинокль на то место, где было замечено нечто удивительное. Затем мы оба спросили, почти одновременно, и напряженность голоса у нас обоих была слишком велика: