Текст книги "Белая книга призраков (ЛП)"

Автор книги: Джесси Миддлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

   Поднявшись наверх, чтобы одеться, я обнаружил, что меня переместили в другую комнату, и подумал, что мое новое, светлое, большое жилище выглядит значительно лучше. Пол был покрыт ковром, выглядел уютно, и не наводил на мысли о пятнах крови и убийствах. Я подумал, что непременно хорошо высплюсь здесь.

   Вечер прошел весело. Капитан Эдер, оставшийся ночевать, пел нам смешные песенки, весьма нас позабавившие, а мисс Димплс, улыбающаяся и очаровательная, совершенно меня покорила. Увы! Я не являюсь владельцем этих ямочек и приданого, и вряд ли когда-нибудь им стану.

   После ужина мы отправились в полном составе ловить «призрака половины двенадцатого» и засекать время по собакам. Когда мы впервые приблизились к псарне, собаки радостно принюхались и заскулили, но затем подняли дикий вой.

   Никто из нас не мог понять, с чего это началось, так что загадка оставалась неразгаданной, хотя каждый из нас изо всех сил старался найти правдоподобное объяснение. Затем, когда дамы уже легли спать, раздались голоса с требованием виски. Потом мы отправились наверх по лестнице в наши комнаты, и мой маленький друг фокстерьер, которого, как я узнал, звали Нелл, снова сопровождал меня.

   Усталый после напряженного дня, я вскоре заснул и ничего не слышал с того момента, как моя голова коснулась подушки, пока слуга не принес мне на следующее утро воду для ванны.

V

   Мисс Димплс сильно опаздывала к завтраку. Бетти как раз собиралась ее искать, когда дверь открылась, и она вошла. Ее хорошенькие румяные щечки утратили румянец, она выглядела очень бледной и усталой, как будто не спала.

   – Чем вы занимались все это время? – спросил О'Коннолл с напускной строгостью. – Читали в постели какой-нибудь дрянной современный роман, юная леди? Или, подобно моей благоразумной жене, беседовали с призраками?

   Теперь никто не мог обвинить мисс Димплс в излишней бледности, потому что она болезненно покраснела.

   Бетти посмотрела на нее встревоженным взглядом, и О'Коннолл, видя, какой эффект произвели его шутливые слова, сердито нахмурился. Я поспешил на помощь и принялся намеренно громко рассказывать хозяину о своих планах на сегодняшний день.

   Когда О'Коннелл, взяв с собой Эдера, ушел после завтрака посоветоваться со своим управляющим – вездесущим сокровищем, чьи обязанности простирались от покупки детских сапожек до организации различных увеселений, – мисс Димплс, еще больше покраснев, сообщила хозяйке печальный факт, что ее зовут домой.

   Мне было жаль бедную девочку, потому что она мучительно колебалась между необходимостью выдумать какую-нибудь правдоподобную ложь, и тем, чтобы не показаться слишком невежливой, покидая так скоро кров своей подруги.

   – Мне очень не хочется уезжать, дорогая мадам О'Коннолл, – сказала она с красноречивым румянцем на щеках, – но сегодня утром я получила письмо от мамы, в котором она пишет, что ей нездоровится, и что она хочет, чтобы я вернулась домой.

   Бетти не поверила этому рассказу – да и я тоже; а поскольку за оправданиями девушки, очевидно, стояли иные, очень сильные, мотивы, я решил попытаться выяснить правду.

   Было условлено, что мисс Димплс уедет после обеда, и Бетти, по-хозяйски позвякивая огромной связкой ключей, занялась «домашним хозяйством», попросив подругу развлечь меня на полчаса.

   – Вы рассказываете ужасные глупости, мисс Димплс, – укоризненно произнес я, когда мы остались вдвоем, и укоризненно погрозил пальцем прекрасной грешнице. – Сегодня утром вы не получали никакого письма, вам прислали обычный счет. Я обратил внимание на голубой конверт, одиноко лежавший на вашей тарелке.

   – Если вы и заметили это, то не должна были, – это ужасно невежливо, – обвинять меня в том, что я солгала. Полагаю, эти манеры нашего дорогого капитана Эдера...

   Мисс Димплс надула губки в вызывающе очаровательной манере.

   – Мы говорим не о капитане Эдере... Я бы сказал, благослови его Господь! – сурово перебил ее я. – Мы обсуждаем печально известное поведение маленькой леди, которая, высказав за последние пять минут, – по часам, – несколько весьма нелепых небылиц, теперь отказывается исповедаться и получить отпущение грехов.

   – Разумеется, я отказываюсь иметь дело с таким отцом-исповедником!

   – Во всей Ирландии, включая ее гарнизонные города, вы не найдете более отзывчивого человека!

   Тревожный блеск ее глаз заставил меня поспешно добавить:

   – Как видите, я занял правильное положение. – Я опустился на колени, и сложил руки перед грудью. – А теперь, прекрасная леди, изъявите милость и скажите своему преданному рыцарю, какое злое чудовище потревожило ваш покой, чтобы я мог разорвать его на куски!

   – Я была бы не против, если бы вы могли это сделать, – ответила она, испуганно оглядываясь. Затем продолжила более естественным тоном: – Встаньте – не будьте таким глупым! Что подумает О'Коннолл, если он войдет? Не глупите!

   – Он подумает, что я повергаю свое сердце к вашим ногам. Что же еще он может подумать?

   – Мои охотничьи сапоги способны случайно повредить столь ценную вещь. – Она продемонстрировала какую-то абсурдную пародию на ботинок с «широкой подошвой». Я мог бы держать их оба на одной руке. – Ну, вот, шнурок развязался! Поскольку вы находитесь в удобном положении, не могли бы вы завязать его для меня, капитан Гордон?

   – Если я завяжу его так, что он не будет развязываться весь день, вы мне скажете?

   «Охотничий сапог» был в моем распоряжении, так что мне было удобно вести переговоры.

   – Что вы хотите, чтобы я вам сказала?

   – Все и обо всем!

   – Что вы имеете в виду? Вы заставляете меня содрогаться от ваших странных вопросов. Боже милостивый, нет!

   – В таком случае, я сейчас расшнурую ваш сапог.

   И я начал выполнять свою угрозу.

   – Ты просто ужасны! Завяжите его сейчас же, и, когда все будет сделано, я, возможно, подумаю о том, чтобы рассказать вам что-нибудь.

   Флирт в течение минуты – это очень приятно, но в данном случае он не был моей целью, поэтому я с подавленным вздохом починил повреждение и отпустил заложника, который исчез, чтобы присоединиться к своему товарищу под обтянутой кожей клетчатой юбкой, которую носила мисс Димплс.

   – А теперь сядьте, – нет, не сюда, – вон в то кресло. Ну, во-первых, вы должны поклясться своими шпорами, что ничего не расскажете О'Конноллу.

   – Я клянусь в этом.

   – Ни когда-нибудь в какой-нибудь отвратительной клубной курилке.

   – Я никогда не бываю в подобных местах, мама не любит, когда я хожу туда.

   – И никогда не говорить об этом мадам О'Коннолл.

   – А может, Бетти уже все знает?

   – Конечно же, нет. Достаточно того, что мне приходится поступить очень грубо, уезжая так поспешно; еще не хватало добавить к этому прегрешению рассказ какой-то глупой истории о доме.

   – Пусть будет так; я ничего не скажу Бетти... пока.

   – Если вы помните, вы дали мне подсвечник, и я пошла спать. Кстати, мне кажется, вы слишком сильно сдавили мои пальцы, и на них остались следы. – Она критически осмотрела свои пухлые маленькие пальчики. Следует признать, в мисс Димплс все было очаровательно. – Нет, оставайтесь на месте – вам не нужно смотреть на них, спасибо. Только будьте более осторожны, когда в следующий раз будете вручать человеку подсвечник. Ну, мы немного поговорили, причесались и выпили чаю...

   – Разве женщины пьют чай в такой час? Какой ужас!

   – Вы, мужчины, пьете виски, а это еще хуже. А теперь, если вы еще раз меня перебьете, я больше ничего не буду вам рассказывать – вот так! Ну, я легла спать, как уже говорила; моя комната называется Часовой комнатой, и она находится в доме священника. Я заперла дверь, проверила, насколько надежно она заперта, но долго не могла заснуть – ни на миг, хотя ужасно устала от этой охоты, и мои бедные ноги, – тут в подтверждение ее слов из-под платья показались охотничьи сапоги «номер два», – просто отваливались. Я слышала, как вы, мужчины, ложитесь спать – славный скандал вы там устроили! Затем я услышала, как мимо прошли слуги, прилагая все усилия, чтобы идти тихо, в результате чего их шаги звучали вдвое громче обычного. Потом я попробовала считать, но это отогнало сон еще больше. Наконец, я придумала пару новых нарядов, и от этого умственного усилия меня действительно стало клонить в сон, так что я попыталась вспомнить проповедь доктора Монагана – я была в Балликинкоупе в прошлое воскресенье – и это заставило меня на несколько секунд отвлечься.

   – И вы, мисс Димплс, с вашими антирелигиозными убеждениями, – вы ходите в церковь?

   – Конечно, хожу. Нужно подавать хороший пример всем протестантским арендаторам, которые у нас есть! Кроме того, дома я играю на органе, и это так забавно... Вы не можете себе представить, какое впечатление производит «Рассеянный нищий». – Она весело рассмеялась.

   – А теперь не перебивайте меня больше, или я действительно прекращу свой рассказ. Едва я задремала, как меня снова разбудили громкие тяжелые шаги на лестнице, – звук, который мог бы производить какой-нибудь массивный рабочий в тяжелых сапогах. Я прислушалась, полагая, что я в безопасности, так как моя дверь была заперта, и задаваясь вопросом: кто бы это мог быть. Шаги раздались в коридоре, на секунду остановились у моей двери, а затем вошли прямо в мою комнату, как будто в ней вообще не было никакой двери! Могу поклясться, что дверь не открывалась, но кто-то прошел прямо сквозь нее! Я понимаю, это звучит каким-то безумием, но это действительно было так, капитан Гордон. Несколько минут кто-то двигался по комнате, и я чуть не умерла от страха. Я крепко зажмурилась, боясь, что увижу что-нибудь и умру; или, что еще хуже, мои волосы поседеют за одну ночь! Однако, в конце концов, я не смогла вынести ужасной мысли о том, что это бродит здесь как ни в чем не бывало, и набралась сил, чтобы приоткрыть сначала один глаз, а потом и второй. В комнате было довольно светло, поскольку угли в камине горели довольно ярко.

   Я огляделась, но ничего не увидел, а между тем кто-то тяжелыми шагами перемещался через комнату от камина к шкафу и обратно к камину – даже доски скрипели под его тяжестью... но я ничего не видела! Наконец, к моему ужасу, шаги приблизились к изножью моей кровати, и призрак – да, это, должно быть, был призрак, я совершенно уверена в этом – присел на край кровати. Это был, к тому же, огромный, тяжелый призрак, потому что пружины жалобно застонали. К счастью, кровать в этой комнате очень прочная, – одна из больших, просторных кроватей; я лежала в стороне от призрака, рядом с ним находились только мои ноги. Я постепенно подтягивала их – Господь знает, как у меня хватило смелости, – тихоньку выскользнула с другой стороны и на четвереньках поползла по полу в угол за ванной. Большой войлочный коврик, который служанка расстелила для меня, был сложен там, и я завернулась в него. Там я просидела всю ночь, дрожа от холода и страха, в то время как эта ужасная большая, большая свинья, похожая на привидение, лежала на моей кровати и очень по-домашнему храпела и фыркала. Вы можете смеяться, капитан Гордон; но, надеюсь, сегодня ночью это посетит вас. Уверяю вас, мне совсем не было смешно. Когда наступило утро и стало достаточно светло, чтобы видеть, я взглянула на кровать, ожидая увидеть там какое-то отвратительное чудовище, но там ничего не было. Дверь комнаты была заперта; но на второй подушке, – той, которой я не пользовался, – виднелся отпечаток тяжелой головы, и на пуховом одеяле также виднелась отметина, в том месте, где лежал огромный длинный призрак. Я больше не проспал бы и часа в этом доме, – нет, даже за миллион фунтов!

   – Вы ведете себя не как джентльмен, смеясь надо мной, капитан Гордон, потому что я говорю совершенно серьезно; и, право же, я была совершенно расстроена и никогда в жизни не была так испугана.

   Я изо всех сил постарался утешить бедную девочку, которой, очевидно, пригрезилось чрезвычайно тревожное переживание, вызванное то ли ее собственными нервами, то ли каким-то злым духом, заставившее ее провести очень несчастную ночь.

   Она была совершенно потрясена и не спала всю ночь, так что совершенно не была готова преодолеть те четырнадцать ирландских миль, которые ей предстояло проехать, прежде чем она доберется до своего дома; но напрасно я уговаривал ее отложить отъезд до следующего дня. Она была упряма, и, поскольку сама мысль о том, чтобы провести еще одну ночь в Килман Кастле, казалось, причиняла ей боль, я воздержался от дальнейших расспросов и перевел наш разговор в более светлое, менее кошмарное русло.

   Через некоторое время к нам присоединились О'Коннолл и Эдер, а затем Бетти, с матерчатой кепкой на голове и легким ружьем в руках.

   – Сегодня я одна стану самой лучшей, – беззаботно объявила она.

   – Нет, нет, Бетти, – ответил ее муж. – Я не допущу, чтобы на моей земле было совершено убийство. Положи оружие, если хочешь идти с нами. Если тебе хочется сегодня пострелять, ты можешь идти одна, но никак не с остальными.

   – О, Морис!

   – Послушай, дорогая, это просто опасно. Разве не ты отстрелила носок моего сапога несколько недель назад, когда стреляла в кролика?

   – Пуля прошла не менее чем в ярде от твоих сапог, фантазер.

   – Во всяком случае, достаточно близко, чтобы испортить мне настроение на весь остаток дня...

   Утренняя охота была столь же великолепна, что вчерашняя. Мы добыли нескольких фазанов, бекасов и много вальдшнепов, а также кроликов. Зайцев мы видели, но О'Коннолл сохраняет их для охотничьей своры мистера Блейкни, охотящегося по соседству.

   После обеда Бетти и мисс Димплс нежно расстались. Последняя была достаточно любезна, чтобы выразить надежду, что мы еще встретимся, и заверила, что оставит для меня несколько танцев на балу, который состоится в течение следующих десяти дней.

   Я так и не узнал, сдержала ли мисс Димплс свое слово! Боюсь, вместо меня их получил этот счастливчик, Эдер, из-за того, как развивались дальнейшие события.

VI

   В тот вечер, после ужина, Эдер покинул Килман Кастл.

   Он вошел в мою комнату, когда я переодевался.

   – Что это за грязное старое место! – воскликнул он. – Вы ведь никогда не были здесь раньше, не так ли? Знаете, о местных привидениях ходят бесконечные истории. Не то чтобы я верил в подобную чепуху, – а как к этому относитесь вы?

   – Вам ни за что не найти достаточно старого места, о котором люди не говорили бы, что оно населено привидениями, а поскольку Килман невероятно стар, то, конечно, они просто обязаны считать его таковым, – наставительно ответил я.

   – Да, но иногда здесь можно услышать нечто совершенно необъяснимое. Я готов поклясться, что вчера вечером кто-то пел в большом шкафу в комнате, которую мне отвели.

   – Я бы сказал, не очень остроумная шутка.

   – Понятия не имею, как это было проделано; несколько раз я обыскивал эту ужасную комнату, но не успевал снова лечь спать, как опять звучала адская музыка.

   – Смею надеяться, что у вашего гостя, по крайней мере, был приятный голос, – рассмеялся я.

   – Песня, – если ее можно было назвать песней, – была без слов: сплошная мешанина гласных, пропетых на нескольких минорных нотах, всегда заканчивающихся особенно пронзительным звуком, от которого у меня заболели глаза; мне хотелось сесть и завыть, подобно собаке. Уверен, что те бедные животные прошлой ночью слышали то же самое, когда они визжали. О! конечно, все это чушь собачья. Наверное, мне это приснилось, но я подумал, что спрошу вас, не приснилось ли это и вам. О'Коннолла не следует расспрашивать по этому поводу, потому что, хотя он и лучший из хороших парней, все же он немного обижается, когда ему задают подобные вопросы. Помню, однажды он чуть не снес мне голову, потому что я намекнул, что в другой комнате, где я тогда находился, что-то не так.

   Я заверил Адера, что «таинственных менестрелей» в моей комнате не появлялось, и попросил рассказать подробнее о других его приключениях.

   – Заметьте, – начал он, – я ни на секунду не верю в привидения, и все же, должен признаться, это забавно. Что со мной случалось раньше? О! ничего особенного, только однажды, стоило мне лечь в постель, как меня с нее тут же сбрасывали. Заметьте, я ничего не видел, хотя тщательно все осматривал, – со свечой в одной руке и револьвером в другой; но, как я вам уже говорил, едва я снова ложился, матрац приподнимался и сбрасывал меня.

   – Брыкающийся матрас – это нечто новое в истории призраковедения.

   – Я разнес в клочья эту чертову старую кровать и в конце концов свалил все на пол, после чего устроился спать прямо на этой куче. Слуга, пришедший на шум, подумал, что я совсем спятил или очень пьян. Я сказал ему, что привык спать именно так. О'Коннолл не поверил ни единому слову, – конечно, он не сказал мне об этом, – он только рассмеялся, похлопал меня по спине и посоветовал в следующий раз выпить виски на четыре пальца, а не на три, и тогда я буду лучше спать. Мадам О'Коннолл тоже рассмеялась, но пообещала, что больше никогда не будет помещать меня в эту комнату – и она сдержала свое слово. Все разговоры о духах – глупость, но это очень «грязное» место, в этом нет никаких сомнений!

   С этими словами он покинул меня, и когда он ушел, я пожалел, что не спросил: не в той ли комнате, где я сейчас нахожусь, он был так грубо потревожен; но мой матрас, когда я ударил по нему кулаком, показался мне неспособным на подобные фокусы.

   После ужина Эдер уехал. Наступила и прошла половина двенадцатого, как и прежде, возвещенная собаками; но мы, в разговорах об охоте, не обращали внимания на время. Было уже больше двенадцати, когда Бетти покинула нас, и почти час ночи, прежде чем мы подумали о том, чтобы лечь спать.

   О'Коннолл позвонил слуге и спросил, заперт ли дом и все ли спят.

   – Да, – ответил тот.

   – В таком случае, вы тоже можете идти, лампу в прихожей я потушу сам, – сказал хозяин. – А теперь, Гордон, прежде чем отправиться спать, выпьем немного виски.

   Затем мы отправились в коридор, и О'Коннолл показал мне старинные замки и тяжелые цепи, которыми запирались двери, а я мысленно задался вопросом, как эти цепи можно снять со скоб и тащить наверх, как описывала Бетти. Затем он погасил лампы, и мы с Нелл, фокстерьером, следовавшим за мной по пятам, и его любимой кошкой, следовавшей за ним, поднялись наверх.

   Хозяин проводил меня в мою комнату, подкинул дров в камин, а затем, пожелав мне спокойной ночи, прошел через галерею в свою комнату; я слышал, как он открыл и закрыл дверь.

   Оставшись один, я первым делом, как всегда, запер дверь. Потом я поставил свечу и спички возле кровати и приготовился устроить мою маленькую подругу Нелл в уютном уголке.

   Мы с собакой подружились, несмотря на то, что Бетти сказала, – Нелл очень ревнива, потому что была верной старой леди, обычно не допускавшей новой привязанности в свое собачье сердце.

   – Это один из тестов Бетти по отношению к новым людям, – сказал мне О'Коннелл. – Если Нелл не зарычит на них, то все будет в порядке; если же она это сделает, ничто не убедит Бетти, что они не переодетые грабители.

   Сегодня вечером я снова бросил свой плед Нелл, которая сидела перед камином, доверчиво повернув ко мне влажный нос.

   Придвинув низкое, просторное кресло так, чтобы свет лампы падал на бумагу, я взял свою тетрадь и, расположив ноги по обе стороны камина, начал писать письма, которые совершенно необходимо было отправить с завтрашней почтой. До сих пор у меня не было времени написать, но теперь это нужно было сделать.

   Первое мое письмо было в фирму натуралистов, которые делали для меня чучела, с просьбой прислать пару хороших экземпляров тигровых шкур в Килман Кастл; затем я написал своим оружейникам о ружье, на изготовление которого у меня с ними был заключен договор.

   Прервавшись только для того, чтобы раскурить трубку, – мне никогда не удается привести свои мысли в порядок без ее помощи, – я начал длинное и довольно путаное письмо моему адвокату по поводу денежного вопроса, который в последнее время доставлял мне много хлопот.

   Наклонившись, чтобы подбросить дров в камин, – единственным недостатком этих восхитительных каминов была постоянная необходимость подкладывать дрова, – я посмотрел вниз, убедиться, что собака на месте, потому что совершенно забыл о ней.

   Нелл исчезла.

   Я тихонько свистнул и щелкнул пальцами. Слабое царапанье подсказало мне, где она находится. Фокстерьер спрятался под старым секретером в углу и не собирался вылезать. Я несколько раз позвал его, но безрезультатно.

   – Не будь такой дурочкой, – сердито сказал я, опускаясь на колени и вытаскивая ее за шиворот. – Надеюсь, ты не собираешься снова устраивать черт знает что.

   Большие влажные карие глаза Нелл задумчиво смотрели в мои, но как только я ослабил хватку, она снова попыталась заползти под секретер. Я, однако, помешал ей и отнес на кровать, которую приготовил для нее у огня.

   Затем я снова принялся писать, когда мое внимание привлек скрежет у двери.

   Я поднял голову и прислушался; терьер издал настоящий вопль ужаса.

   Собака стояла на ковре; каждый волосок ее шерсти ощетинился, губы раздвинулись, обнажая старые коричневые зубы, уши были прижаты к голове, глаза устремлены на дверь, и она дрожала от той же мучительной боли, что и в ту ночь, когда впервые стала моей спутницей.

   Шум у двери продолжался. Поначалу мне показалось, что кто-то пытается проникнуть внутрь, но потом я заметил, что царапанье продолжается с какой-то периодичностью: раз, два, три; раз, два, три; раз, два, три.

   Я стиснул зубы. Неизвестный шутник в Килман Кастле выбрал неподходящее время для демонстрации своего искусства.

   Он был в большей безопасности, оставаясь в темноте ночи. Внезапно пробудившись от крепкого сна в черном мраке тьмы египетской, человек не так страшен врагу, как тогда, когда с зажженной лампой, горящими свечами, при свете камина, хватает револьвер, которым прекрасно умеет пользоваться, и идет, чтобы наказать злодея или глупца, пытающегося его напугать. Я был взбешен тем, как подло обманывают бедную Бетти, и решил, что если «он» или «оно», виновные в этих беспорядках, только покажутся, то они пожалеют о том часе, когда вздумали искушать свою судьбу.

   Мой револьвер вскоре был вынут из кобуры, в которой я его ношу. Я убедился в том, что он заряжен, затем, пройдя через комнату, отпер дверь и распахнул ее настежь.

   Снаружи никого не было.

   Лестничная площадка и коридор были пусты, а за полуоткрытой дверью, отделявшей крыло от башни, виднелась только чернота неосвещенной галереи. Когда я прислушался, мой напряженный слух уловил глухой звук, затем шорох, затем еще один звук, словно кто-то шел по галерее; но так как там было темно, я быстро вернулся в свою комнату и, схватив свечу со столика у кровати, вышел на лестничную площадку, а затем, через дверь, в галерею, держа свечу над головой и стараясь проникнуть взглядом в ее темные глубины.

   Все было тихо, тишину нарушало только мое собственное дыхание. Я принюхался. Фу! Тонкий, незнакомый и ужасно мерзкий запах наполнил мои ноздри и заставил меня вернуться в свою комнату, испытывая легкое головокружение. Больше ничего нельзя было сделать, поэтому я закрыл и заперл дверь, после чего со вздохом повернулся к своему незаконченному письму.

   Нелл приветствовала мое появление всеми возможными проявлениями восторга. Она прыгнула ко мне на колени и попыталась покрыть мое лицо неистовыми поцелуями. Я почувствовал, что она все еще сильно дрожит, поэтому несколько минут успокаивал и гладил ее, прежде чем уложить обратно на ее постель.

   Но не успел я снова взяться за перо, как в дальнем конце галереи послышался шум – глухие шаги и шорох. Что бы ни вызвало этот шум, это подошло прямо к моей двери и раз или два тяжело ударилось о косяк. Затем возобновился скрежет. Раз, два, три, – что-то очень медленно царапало панель. Раз, два, три, – на этот раз, очень быстро. Потом послышался шорох, кто-то стал царапать дверь; затем последовал глухой стук и снова – царапанье.

   Я вскочил, – при этом мои бумаги разлетелись во все стороны, – бросился к двери, отпер ее и распахнул настежь. Тот же тошнотворный запах ударил мне в ноздри; циновка, лежавшая поперек порога, оказалась развернута; но в коридоре и на этот раз было видно не больше, чем раньше.

   При этом я безошибочно услышал шорох, шуршание и мягкий шлепающий звук в конце галереи.

   Может, мне стоит пойти и разбудить О'Коннолла?

   Но это означало бы разбудить Бетти и оставить ее одну на то время, пока я уведу ее мужа, чтобы он помог мне в охоте на таинственную ночную птицу, меня беспокоившую. Я был единственным обитателем Красного крыла, О'Конноллы жили одни в Голубом крыле, а в доме священника размещались дети и слуги.

   Надо ли мне пересечь галерею, размышлял я, пройти по Голубому коридору, спуститься по лестнице и войти в дом священника в поисках дворецкого?

   Я понятия не имел, где находится его комната, и мои попытки найти ее могли привести меня в детскую с испуганными, визжащими младенцами и разгневанными няньками, или в женскую комнату для прислуги, где возмущенные и истеричные служанки стали бы призывать месть на мою голову.

   Даже если мне удастся найти его комнату, о чем мне просить его – помочь мне в охоте на грабителей?

   Но грабители не царапают ногтями чужие двери.

   Охоте на призраков?

   Тогда я, вероятно, распугаю всю прислугу Бетти и заставлю ее уехать на следующий день, не говоря уже о бесконечных насмешках над собой, когда из этого ничего не выйдет. Откуда мне было знать, что Оскара, шотландскую борзую, не научили царапаться в дверь в нужное время?

   Мне ничего не оставалось, как вернуться назад и ждать дальнейшего развития событий.

   Я закрыл дверь, но не стал запирать ее, убрал бумаги, так как ни о каком продолжении написания письма не могло быть и речи, поставил лампу на комод прямо напротив двери, зажег все свечи в комнате и с револьвером в руке встал у двери, готовый распахнуть ее настежь, прежде чем шутник успеет уйти.

   Первым намеком на возвращение моего гостя было, как обычно, поведение фокстерьера. Шерсть на Нелл встала дыбом, ее лапы напряглись, видимая дрожь сотрясала все ее тело, и глаза с мучительным вниманием устремились на дверь.

   Через некоторое время я тоже услышал шорох на галерее, а потом стук в дверь. Затем раздался звук, как если бы кто-то провел по ней когтем.

   Задыхаясь от волнения, я распахнул дверь.

   Через мгновение я понял, что имела в виду Бетти, когда сказала, что ее волосы «шевелились». Ибо моя плоть, все мое тело и волосы, – тоже «шевелились»; каждый волосок на моей голове встал дыбом.

   Должен признаться, я был совершенно потрясен и парализован ужасом. Моя рука с револьвером безвольно упала, когда в ярком свете лампы я увидел существо, сидевшее на корточках возле дверного проема.

   Никто из тех, кто не испытал подобного ощущения, ни в малейшей степени не способен понять абсолютную слабость, охватившую меня, кажущуюся остановку сердца, отсутствие мыслей, смертельное оцепенение, – сделавшую меня неспособным думать, говорить или действовать, когда я впервые увидел этого ужасного зверя.

   Я услышал пронзительный визг терьера как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, но после этого не было слышно ни звука, ни движения собаки, и мы с существом на коврике смотрели друг на друга в абсолютной тишине. Лампа горела ярко, огонь шипел и пыхтел, и мои зачарованные глаза видели каждую деталь, каждую ужасную черту неописуемого Ужаса, сидевшего у моей двери.

   Существо было размером с овцу, худое, тощее, местами прозрачное. Его лицо было человеческим – или, точнее, нечеловеческим, – в своей мерзости, с большими черными дырами вместо глаз, рыхлыми слюнявыми губами и толстой, сочащейся слюной челюстью, резко уходящей в шею. Носа у него не было, – только расширяющиеся полости; лицо имело однородный серый оттенок. Таким же однородным был цвет темных, жестких волос, покрывавших его голову, шею и тело. Предплечья были густо покрыты такой же шерстью, как и лапы – большие, похожие на руки; и когда оно сидело на задних лапах, одна рука или лапа была поднята, а похожий на коготь палец вытянут, чтобы царапать дверь.

   Его бесцветные глаза, которые, казалось, наполовину разложились в черных пустотах и выглядели невероятно грязными, уставились в мои; ужасный запах, прежде оскорблявший мои ноздри, усилился в сто раз и поднялся к моему лицу, наполняя меня неудержимой тошнотой. Я заметил, что нижняя половина существа была неопределенной и казалась полупрозрачной – по крайней мере, я мог видеть косяк двери, и часть галереи через его тело.

   Не могу точно сказать, как долго мы так стояли, глядя друг на друга – время, казалось, остановилось, и началась вечность, – но, наконец, существо подпрыгнуло и оказалось в глубине комнаты.

   Мои до сих пор безжизненные пальцы сомкнулись вокруг револьвера, – о! какое утешение я испытал, ощутив холод его рукояти, – и, прицелившись зверюге между ямами глаз, я выстрелил.

   Звон свинца, ударившего в дерево большого шкафа позади существа, в которое я целился, подсказал мне, что я либо промахнулся, либо моя пуля прошла прямо через его голову. Казалось, это ничуть его не обеспокоило, оно просто повернул свою мерзкую морду на звук треснувшего дерева.

   Я прицелился еще раз, отчаянно решив, что если свинец способен помочь разгадать тайну, то на этот раз это сделает моя пуля.

   Я не мог промахнуться, но еще одна пуля, угодившая в шкаф, была единственным результатом второго выстрела.

   Моя плоть снова покрылась мурашками, а горло сдавило удушливой тяжестью. Либо мое зрение ухудшалось, либо существо постепенно становилось менее отчетливым. Как раз в тот момент, когда я готовился к третьему выстрелу, оно выпрямилось и, держа руки-лапы слегка согнутыми, сделало шаг вперед, словно собираясь наброситься на меня.

   Была ли это ошибка моих глаз, или нет? Я не могу этого сказать; но ужасные, звериные черты существа постепенно сливались в серую, невыразительную фигуру, которую прежде описывала мне Бетти.

   Превозмогая сильнейшее физическое отвращение при мысли о том, что существо коснется меня, я прижал револьвер прямо к его груди – и выстрелил. Отпрыгнув назад, чтобы избежать его «рук», готовых сжать меня, я подвернул лодыжку и упал; что-то ударило меня в висок острым жалом.

* * *

   Следующее, что я услышал, был радостный голос Бетти: