Текст книги "Погоня за «оборотнем»"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

– Наконец-то я вычислил, – радостно произнес Рэд Сейлес, – почему крутые и другая братия носят темные костюмы.

Джон Барнс, одетый в широкие серые брюки и синий блейзер, откинув голову, наблюдал за бегущими огоньками поднимающегося лифта: сорок шесть, – ему столько же лет, – сорок семь, сорок восемь, сорок девять… Иногда время бежит так быстро, как эти огоньки.

– Во-первых, они могут нести газету, не пачкаясь типографской краской. Кроме того, если в туалете они капают на штаны, то этого не видно.

Рита возмущенно посмотрела на Рэда.

К сожалению, время шло медленно на совещаниях, подобных тому, на которое их вызвали и где Барнсу нужно было давать объяснения всем этим тупицам из Отдела по борьбе с терроризмом, ФБР, службы безопасности, Главного таможенного управления, Управления нью-йоркской полиции, министерства юстиции, окружному прокурору Манхэттена, комитету, занимающемуся такси и лимузинами. В дополнение ко всему будет присутствовать Никс, специально для этого случая доставленный из Джорджтауна вертолетом, Никс, который во время совещания будет непрерывно поглядывать из-за плеча: как получилось, что один из его агентов был убит на заднем сиденье такси среди бела дня, да к тому же в Манхэттене?

– Эти парни могут возразить вам, что во время испускания мочи у них на брюки не капает, но не верьте. Все мочатся на брюки, за исключением нашей мужской компании и, конечно же, Риты. Это неизбежный результат соединения двух слабых мест в конструкции члена и ширинки.

Рита встряхнула головой, как танцовщица, исполняющая фанданго.

– Дело не в члене, имеющем изъян, а во всем организме.

Сейлес думал о предстоящем совещании: вначале дай объяснения, а потом терпи их чопорный вид и немое несогласие. Глубоко утонув в кожаных креслах, опираясь локтями на подлокотники, слегка прижав подушечки пальцев друг к другу, с полуприкрытыми, но пронизывающими насквозь глазами, они будут молиться про себя, но делать вид, что не молятся: «О Боже, не допусти, чтобы я влип в дерьмо, как этот парень».

А вслух продолжал:

– Так вот, они носят темные костюмы даже летом, чтобы не было видно пятен мочи. – Сейлес провел рукой по ширинке своих брюк цвета беж (поспешное посещение туалета вдохновило его на этот жест), поправил галстук и похлопал себя по животу. – Еще один положительный момент заключается в том, что черный цвет скрывает полноту и так далее и тому подобное. Хотя должен сказать, что я, например, много не ем. Знаете, что это такое? Это как в рекламе «Левис» для мужчин, – ты никогда не слышала ее, Рита? – где говорят, что мужчине, когда он достигает определенного возраста, требуются штаны с более объемной задницей не из-за лишнего жира, а по причине гравитации, природных особенностей мужчин, способа оправления естественных потребностей и так далее, и тому подобное. Поэтому я ношу такие широкие на заднице брюки.

– Ты сам как задница, – глубокомысленно заметила Рита.

Кабина остановилась на семьдесят шестом этаже, и в нее вошла девушка в черном костюме. Ее каштановые волосы были зачесаны назад и собраны в пучок, стянутый эластичной резинкой у самых корней. Если бы Барнсу нужно было убить ее, то стрелял бы он именно туда. Взгляд девушки был обращен прямо перед собой. Руки ее были свободны, у нее не было ни дамской сумочки, ни папки, ни бумаг – ничего. Кисти рук покоились в косых карманах узкой юбки, подрубленной как раз на коленях. Барнс был уверен, что руки у нее крупные, судя по полноватой шее, сильным икрам, большим ногам в черных туфлях из мягкой кожи.

Конский хвост девушки был коротким, едва свисающим на шею. Такой хвост был слабым местом Барнса. Он представил, как девушка долго расчесывает волосы, чтобы собрать каждый волосок в пучок. Барнс так и не научился управляться с резинкой для волос, помогая дочери собрать их в хвост. Волосы у Салли были жидкими и выбивались из-под резинки до того, как он успевал охватить их. В результате у него получался хвост, с торчащими отовсюду волосами, спадающими на шею. Салли сердилась на отца за то, что он тянул ее за волосы, а он злился на ее жидкие волосы, которые та унаследовала от него самого, так как у матери волосы были густыми и вьющимися, что исключало необходимость собирать их в пучок. Хотя жена Барнса, Джоанна, сама и не носила хвост и тоже ворчала по поводу волос Салли, она быстро расправлялась с головой дочери, укладывая волосы в пучок, орудуя, как умелая ткачиха.

– Джон? – Сейлес прервал размышления Барнса. Он стоял, широко расставив ноги у дверей лифта, не давая им закрыться. Рита тем временем уже спускалась в холл. Со стороны казалось, что она в одиночку уходила на выполнение задания. – Восемьдесят девятый этаж. Женское белье и лунная орбита. Переход на Марс и Венеру.

Девушка посторонилась, освобождая дорогу Барнсу. Она улыбнулась шутке Сейлеса, но глаз не подняла.

– Не хотите составить компанию на ленч? – поинтересовался у девушки Барнс. Та бросила на него пронизывающий насквозь взгляд.

– У меня занятия по фехтованию, – ответила она.

Про себя Барнс подумал, что, кроме фехтования, она бегает перед завтраком по пять миль, после работы играет в мяч, по выходным прыгает с парашютом, во время летнего отпуска совершает головокружительные восхождения в Гималаях, готовит изысканные блюда, имеет лицензию на работу барменшей и могла бы, если бы захотела (у нее, наверное, изысканный вкус), сшить себе одежду; у нее черный пояс по карате, Гарвардский диплом юриста, ученая степень в области физики Принстонского университета, диплом специалиста по романской филологии Сорбоннского университета. Девственницей она, конечно, не была, но предпочитала вибратор или оргазматрон. Барнс хорошо знал тип таких женщин, он сам на такой женился.

Никс, или как его удачно окрестили, Янус, – директор федерального агентства, ставший им не по причине своей интеллектуальности, а благодаря умению находить недостатки в предложениях других людей – разложил свои маленькие холеные ручки на столе, как будто он собирался играть на фортепиано. На его брюки уж точно никогда не попадали капельки мочи. На пиджаке виднелась не очень бросающаяся в глаза, но тем не менее заметная петличка.

– Джон, почему ты не начинаешь? Надеюсь, все знают нашего зонального директора.

Барнс сложил ладони вместе, подумав о том, какое сделать вступление, но вместо этого начал перекатывать карандаш в руках:

– Один из наших агентов, Пол Ван Митер, вчера, во второй половине дня, был убит в такси на Третьей авеню. Он находился при исполнении служебных обязанностей, но если это будет предано огласке, то наши мероприятия будут в значительной степени скомпрометированы. Нам необходимо ваше сотрудничество, чтобы найти убедительное объяснение этому происшествию, которое смогло бы удовлетворить любопытство прессы. Что-нибудь вроде того, что причиной смерти явилось случайное нападение со стороны неизвестных из проходящей машины.

Он открыл папку на странице, представляющей собой чистый лист бумаги, делая вид, что ищет дополнительную информацию. На самом деле он искал список агентов по торговле недвижимостью в Хобокене. Его договор на аренду студии на Девятой улице, благоухающей ароматами от Балдуччи, вот-вот должен был закончиться. Джоанна уже поменяла замки в квартире на Пятой авеню, попросив привратников звонить в полицию в случае, если Барнс предпримет попытку пройти внутрь. Об аренде жилья на этой улице не может быть и речи – из-за дороговизны; ему оставалось только заняться поисками подходящей квартиры на другой стороне реки.

– Видишь ли, Джон, – возразил начальник отдела детективов Уильям Олдрих, которого коллеги называли Буффало Билл по названию города, в котором он жил до приезда в Нью-Йорк, – у меня небольшая проблема с этим, так скажем, сценарием. С одной стороны, судя по баллистической экспертизе, агент Ван Митер был застрелен с очень близкого расстояния – от одного до двенадцати дюймов, что напрочь отметает версию убийства из проходящей машины. Пуля была выпущена из пистолета 22-го калибра, вероятно, с глушителем.

Олдрих надел очки и перебрал несколько бумаг в поисках фамилии:

– Если показания таксиста Марвина Нидлмэна верны (а он сообщил моим детективам, что положение Ван Митера практически не изменилось за все время движения, то есть он сидел более-менее прямо на заднем сиденье), то угол полета пули дает основание утверждать, что он был убит кем-то, сидящим рядом с ним, то есть этот «кто-то» держал пистолет 22-го калибра приблизительно таким образом, – правой рукой Олдрих изобразил пистолет, развернув кисть на девяносто градусов и прижав руку к себе. – Предположительно, стрелявший не был левшой и выстрелил в агента Ван Митера приблизительно вот сюда.

Средним пальцем левой руки Олдрих постучал в грудную клетку как раз под сердцем.

– Проблема заключается в том, что в показаниях Нидлмэна говорится об отсутствии второго пассажира на протяжении всего маршрута.

Олдрих смотрел на свою правую руку, изображавшую пистолет, как бы раздумывая, нужно ли ее использовать в деле в качестве улики. Барнс подумал, что Олдриха самого следовало застрелить за его манеру выражаться.

– Что-нибудь еще? – спросил Никс.

– Кхе-кхе… Да? – Олдрих снял очки, оттопырив ухо указательным пальцем.

– Вы сказали «с одной стороны», а затем рассказали о результатах баллистической экспертизы, отвергающей версию убийства из проходящей рядом машины, несмотря на тот факт, что Ван Митер был единственным пассажиром такси. Судя по тому, как вы начали объяснять, у вас есть дополнение.

– Да. Упоминается женщина. Таксист Нидлмэн сообщил, что с Ван Митером была женщина, когда он подобрал его. Когда Нидлмэн подобрал его. Подобрал Ван Митера. – Олдрих вспыхнул. Путаница в местоимениях сбивала его с мысли. – Они завтракали вместе. Они стояли у «Опушки», когда он подобрал Ван Митера. Таксист Нидлмэн. Старший официант подтверждает, что они завтракали вместе. Ван Митер и женщина. Они не делали предварительного заказа, заказали ленч прямо в ресторане. Раньше они никогда там не бывали, а он работает там уже два года. Старший официант. Он заплатил наличными. Ван Митер заплатил. Таксист Нидлмэн сказал, что она заскочила в такси поцеловать его. В смысле, поцеловать Ван Митера. Убийство могло произойти в тот момент.

– У какой опушки? – попросил уточнить фэбээровец с багровым лицом ирландского пьяницы в светло-голубом костюме из полиэстера, на котором наверняка оставались мокрые пятна после посещения туалета. Федеральное бюро не расследований, а нарушений приличий.

Олдрих, снисходительно усмехнувшись, ответил:

– «Опушка» – название ресторана, Джим.

– К тому же, дорогого ресторана, – добавил Барнс.

Он заметил взгляд и улыбку Риты, сидящей рядом с Барнсом, хихиканье Сейлеса за спиной и такую же реакцию представителя мэра, расположившегося напротив, на расстоянии нескольких «миль» от Барнса, – блондинки с лицом клубничного цвета, одетой в светло-серый льняной костюм, носившей роговые очки, красный шелковый галстук-бабочку, которая пыхтя пила кофе и курила одну за другой сигареты «Кэмел». Дым сигареты создавал вокруг нее плотную завесу. Эта блондинка словно готовилась нанести удар.

Барнс решил ей подыграть:

– Мне кажется, мы уходим от сути вопроса. Наша задача – предложить правдивую версию, которая удовлетворит средства массовой информации, а не подгонять ее к фактам, известным нам. Мы не собираемся информировать прессу о судебно-медицинской экспертизе и факте присутствия женщины.

– Каковы параметры расследования Ван Митера? – задал свой вопрос Бейли Рул из Управления таможни, выражаясь профессиональным языком.

– Незаконная перевозка наркотиков. – ответил ему Барнс.

Рул расхохотался. Его хохот походил на звуки африканских там-тамов.

– Послушай, приятель, меня абсолютно не интересуют детали расследования, проводимого агентом. Единственное, что мне нужно – это знать в общих чертах его план.

– Общий план значения не имеет, – упрямо сказал Барнс.

– Господин Барнс, – на этот раз вопрос задал представитель Главного прокурора США. Он носил мочеустойчивый черно-синий в тонкую полоску костюм, репсовый галстук, черные туфли. Темные тона его одежды были так же уместны, как предрассветная мгла после восхода солнца. – Никому из присутствующих не хочется подвергать дополнительному риску операцию, но я настоятельно предлагаю посвятить нас в некоторые детали, чтобы самим определить их важность.

– Приму к сведению, – не сдавался Барнс.

– Да не тяни ты, Барнс, – вмешался вновь фэбээровец. – Никто и не помышляет вставлять тебе палки в колеса. Ты не знаешь, что до сих пор даже газеты молчат?

– Это факт, Джон, – Олдрих неуклюже навалился на стол, – телефонистки из службы спасения девять-один-один, линейный отряд, их участковый начальник, парни из отдела криминалистики как только узнали, что кольт Ван Митера казенный, проверили номер на компьютере и сразу связались с вами, ребята. Изначально все сведения были законсервированы.

– Пока наше сотрудничество было односторонним, – главный таможенник сложил руки на груди, перебирая пальцами, – пришло время немного поделиться информацией с нами.

– Ну что, Джон, – Олдрих опять начал рыться в бумагах, – у меня здесь есть еще кое-что, что создаст небольшую проблему. Ван Митер дал таксисту адрес, по которому, как оказалось, находится жилой дом. Это на пересечении Восточной авеню и Восемьдесят первой улицы. По этому адресу он не жил. Ван Митер, я имею в виду. Он жил в Бруклине. Это одна из ваших, как вы их называете, явочных квартир?

– Мы не называем их так, и она не наша, – упорствовал Барнс.

– Наверное, она слишком дорога для вас, – подтрунил над Барнсом главный таможенник и расхохотался, трясясь всем телом.

– Мы показывали фотографию Ван Митера управляющему, привратникам, но из этого вышел пшик, – вновь заговорил Олдрих. – Мы также описали этим людям женщину, с которой был Ван Митер, согласно показаниям таксиста, но таксист практически не заметил ее лица: красавица-блондинка с пышной шевелюрой – это все, что он нам сообщил.

Олдрих ссутулился.

– Но вы знаете, самое странное во всем этом, что у Ван Митера абсолютно не было ключей. Что бы там ни говорили управляющий и привратники, держу пари на кругленькую сумму, что если бы мы нашли у Ван Митера ключи, то один из них обязательно подошел бы к апартаментам в этом доме…

– Гарсоньер, как их называют французы? – Клубничная блондинка барабанила по столу ластиком карандаша.

– Что мы так называем, Полли? – снова послышался гогот Таможни.

Полли. Очаровательно.

Она проигнорировала толстяка.

– Вы только что говорили о том, что персонал дома не опознал Ван Митера по фотографии, не так ли, шеф Олдрих?

– Да. Верно. М-да. В самом деле. – Олдрих не привык к тому, чтобы вопросы ему задавали женщины, за исключением его жены, госпожи Олдрих.

– Следовательно?

– Послушайте. Все, что я вам говорю, – это то, что мы не обнаружили ключей. Если бы нашли ключи, я имею в виду, если бы мы все-таки нашли ключи, знаете ли, в квартире, кхе-кхе, в доме…

Полли обратила свой взгляд на Барнса:

– Господин Барнс, а что вы на это скажете?

– А что вы хотите от меня услышать? – улыбнулся в ответ Барнс.

– Что вам говорит факт отсутствия ключей?

Для Барнса такого факта не существовало, поскольку ключи находились в сейфе его офиса. Сейлес, которого полиция, следуя договору о взаимодействии разных служб, пригласила участвовать в инвентаризации вещей Ван Митера, выудил их из кармана его пиджака.

Глава 5

Еще до того, как Сейлес увидел бумажник с тысячей двадцатью семью долларами наличными, кредитные карточки, водительское удостоверение и страховку на ее владельца по имени Чарльз Фулер Нельсон, он понял, что что-то тут было нечисто. Полиция предположила, что этим именем по легенде назывался Ван Митер, а деньги предназначались для подкупа нужных лиц. Однако Сейлес наверняка знал, что по легенде Ван Митер был Кеннетом Майерсом, а сумма в тысячу двадцать семь долларов не могла быть передана ему заранее. Костюм Ван Митера и другие детали дали дополнительные основания для беспокойства – это был костюм темно-синего цвета с лиловатым оттенком, по стоимости в два-три раза превышающий ту сумму, которую Ван Митеру могли разрешить израсходовать для Кеннета Майерса. Волосы Ван Митера были зачесаны назад, вместо пробора на левую сторону. У Ван Митера были вставлены контактные линзы, хотя он должен был носить очки с широкими стеклами в золотой оправе. Тот факт, что на правой руке Ван Митера были золотые часы, был по меньшей мере странен. Часы только усугубляли плохие предчувствия Сейлеса. Это были часы Картье-Паша, водонепроницаемые, работающие без подзаводки. В них имелась защитная коронка, соединенная с корпусом тонкой золотой цепочкой и закрытая сапфиром, под которым надежно пряталась заводная головка. Во всем мире было лишь семьсот экземпляров таких часов, каждый из которых имел свой номер – суперновые часы для суперсильных людей мира сего, которых можно было пересчитать по пальцам. Но самым подозрительным из всего этого было то, что Ван Митер, будучи правшой, носил часы на правом запястье.

Ключи, найденные в кармане Ван Митера, подходили к квартире номер 14-Д, с четырьмя комнатами, ванной и отдельно расположенным душем, террасой с видом на реку. Квартира находилась на пересечении Восемьдесят первой и Восточной авеню. Комнаты отделывались профессиональными дизайнерами. «Томасвиль», «Вилрой и Боч», «Ямазаки», «Студия дизайна апартаментов», «Уотерфорд», «Америкэн Стандарт», «Эрте», «Коэн» – все эти фирмы были задействованы Чарльзом Фулером Нельсоном в его кампании под лозунгом «не жалей денег» с целью побить все рекорды роскоши.

– Это господин Нельсон, проживающий в квартире 14-Д, – сообщил привратник Сейлесу, когда тот показал ему поддельный золотой значок полицейского и фотографию Ван Митера, сделанную, когда тот лежал на столе в морге (это была не та фотография из личного дела агента, которую полицейские предъявили привратнику, в чем, собственно, и был их большой прокол). – Он что, мертв?

– Мертв? Да нет. Знаешь, иногда кого-нибудь снимаешь, а человек глаза закрывает. Ну вот, эта фотография из таких.

Привратник печально покачал головой:

– Вы мне так отвечаете, потому что думаете, что я дурак, набитый дурак? Их вообще-то много таких, но я к ним не принадлежу.

– Ладно. О’кей. Извини. Как долго жил Нельсон в этой квартире?

– Месяцев шесть-восемь. Где-то с конца прошлого лета.

– Он жил там один?

– Совершенно один.

– Что ты имеешь в виду?

– Это и имею в виду.

– Ты мне так отвечаешь потому, что я белый, глупый белый? – спросил Сейлес, передразнивая негра. – Их много таких, но я к ним не принадлежу.

Привратник улыбнулся:

– Так что вы хотели спросить?

– Вот ты сказал, что он жил одиноко, будто есть что-то странное в том, что человек живет один. – Сам Сейлес проживал вместе с матерью, блюда которой и были причиной излишков жира в отдельных местах его тела.

Привратник пожал плечами:

– Иногда я просто удивлялся этому. Вот и все.

– Любопытно, как Нельсон удовлетворялся, не так ли?

– Можно и так сказать.

– К нему приходили мужчины?

– Молодые ребята приятной наружности с внешностью этих самых, манекенщиков, знаете ли.

– А женщины?

– Ходила одна.

– Можешь описать?

– Сложно это сделать. Она всегда приходила в шляпах со свисающими полями, а из-под них волосы были не видны.

– Высокая?

– Дюймов пятьдесят восемь – пятьдесят девять.

– Вес?

– Вес назвать трудно. Никогда не могу точно определить вес. Вот вы сколько весите? Сто семьдесят?

Про себя Сейлес подумал, что весил он, наверное, сто восемьдесят пять с довеском.

– Особые приметы?

– Необычайная женщина. Классная женщина.

– Нельсон упоминал о роде своих занятий?

– Он был дилером по торговле антиквариатом, так?

– Что можешь добавить к этому? Животные, хобби и так далее?

– Вы обо мне спрашиваете или о нем?

Сейлес рассмеялся:

– Ну, выгуливал ли он собаку, выходил на улицу с теннисными ракетками, клюшками для гольфа? Может, бегал трусцой, ездил на велосипеде?

– Как-то он вышел с пикой, – вспомнил привратник.

Про себя Сейлес отметил, что это может стать зацепкой, но следовало уточнить, что это была за «пика».

– Вы когда-нибудь были в музее искусств Метрополитен?

– Хм. Да. Когда пацаном был, – ответил Сейлес.

– А в зале, где выставлены железки и все прочее, были?

– Какие железки? – переспросил Сейлес.

– Ну, которые рыцари носили в былые времена.

– А-а-а. Доспехи? Ты имеешь в виду, у него было, как это называется, копье?

– Точно. Именно копье. Такая большая, длинная штука с большой потешной ручкой в золоте. Должно быть, спускался с ней по лестнице. В лифт-то она не входила. Полагаю, что с ней он и наверх поднимался. Но я не видел. Наверное, это не в мою смену было.

* * *

Сейлес отмерил круг по кабинету Барнса.

– Кто сообщит Сюзан о Поле, хотел бы я знать? Тянуть с этим больше нельзя. Вот-вот о случае сообщат в газетах или по телевидению.

Рита курила «Мальборо», полусидя на подоконнике, отчего юбка плотно облегала бедра. Она могла, себе позволить закурить лишь после совещания. Рита, среди всего прочего, недолюбливала Полли за то, что она, не зная об астме Никса, курила в его присутствии, в то время как все, включая Никса, боялись сказать ей об этом.

– Я должна стать тем человеком, кто скажет ей. Мы долго были в одной связке: она, Пол и я.

– Могут ли три альпиниста, которые царапались, задевали друг друга «кошками», толкались локтями, чтобы достичь вершины, сказать по прошествии времени, что они «были» в одной связке? – удивился Барнс и твердо заявил: – Я сам сообщу Сюзан. Это моя обязанность.

Рита встала с подоконника, загасила сигарету о край корзинки для бумаг Барнса. Глядя, как она это делает, ему так и хотелось шлепнуть ее по мягкому месту.

– Сюзан могла бы быть нам полезной.

– Если ты хочешь привлечь ее к работе, то я не могу этого сделать. Я уже размышлял над этим, – ответил Рите Барнс.

– Держу пари, что Сюзан это сделает добровольно, – голос Риты прозвучал негодующе.

– Даже так?

Это явно была одна из фраз Никса. Там, наверху, после того, как были заданы все вопросы, Никс положил Барнсу руку на плечо и сказал:

– Ты действовал прекрасно, Джон. Ни у одного из них не возникло подозрения, что Ван Митер мог стать «оборотнем». Расскажешь ли ты его жене все, как есть? И насколько она поверит объяснениям?

Барнс хотел сказать, что он занимался подготовкой Сюзан и что она была не глупа, но Пола ведь он тоже готовил.

– Она не глупа! – коротко ответил он.

– Вот именно! Поэтому и встает вопрос, много ли она уже знает от самого Пола и по наблюдениям за ним.

– Сюзан «оборотнем» не стала, – сказал Барнс. – О Поле я не мог бы так сказать. В Сюзан же я уверен.

– Чтобы в этом убедиться, нам всем убедиться, следовало бы привлечь ее к нашей работе, – предложил Никс.

– Если это сделать сразу, то мы истощим ее, – возразил Барнс.

Никс снял руку с плеча Барнса, одернул манжеты рукавов и произнес свою любимую фразу:

– Даже так?

– Я не говорю о том, что Сюзан стала «оборотнем», Джон. Я просто предлагаю использовать ее, чтобы выяснить, кто купил Пола, – настаивала на своем Рита.

– Рита, это не имеет никакого отношения к вендетте. Я не имею права посылать вдову мстить за убийство ее мужа.

Рита улыбнулась, поскольку Барнс не уловил ее мысли.

– Я не имею в виду месть. Если Пол переметнулся к тем, с кем мы ведем борьбу, то в этом случае он предал и Сюзан, и дело. Именно Полу захочет отомстить Сюзан, и она сделает это, узнав, кто купил его.

Сейлес прекратил мерить шагами кабинет.

– Мне такая идея нравится. В ней есть то, что в музыке называют ритмом, а под эту музыку можно танцевать. Пол оказался «оборотнем», и человек, переманивший его, был очень крутым, а не каким-то щелкопером. Разреши нам достать этого крутого. Ты говоришь, Рита, – у дьявола нет столько ненависти, сколько у женщины, ставшей объектом презрения? Знаешь, Барнс, я согласен, что в идее Риты что-то есть. Я бы сказал, что женщина в таком состоянии может стать отличной ищейкой.

* * *

– Сюзан?

Если бы Барнс вошел в цилиндре, одетым во фрак с фалдами и с тросточкой в руках, то эффект был бы таким же – настолько необычным было то, что он пришел в кабинет Сюзан (как правило, он вызывал ее к себе).

– Он мертв? Как это случилось? Когда?

Барнс облизнул губы, готовясь сказать, что смерть была результатом нападения, осуществленного, вероятно, кем-то из проходящей мимо машины. Затем он вновь облизал пересохшие губы:

– Мне очень жаль, Сюзан. – Ему было действительно жаль, но тем не менее Барнс проследил за реакцией Сюзан Ван Митер, Сюзан Жентмихалий – женщины проворной, гибкой и настойчивой.

* * *

Барнс когда-то заставил себя уйти с оперативной работы, навсегда отрезав путь назад, потому что предпочел ей работу кабинетную. Он учил испытанным трюкам начинающих молокососов, одновременно следя за развитием событий на восемьдесят девятом этаже и особенно в Джорджтауне.

Класс Сюзан (Барнс никогда иначе и не называл его, как ее класс, а не класс Риты или Пола) был известным. Барнс однажды пригласил весь класс в кафе «Сладкоежка», скрыв желание поговорить с одним-единственным из них. Сюзан видела его насквозь и попыталась вызвать на откровенность:

– Тяжело привыкнуть к тому, что девушки теперь тоже живут в общежитии?

– В нашем деле это вопрос не половой принадлежности, а грязной работы, которую приходится выполнять.

И слово «пол» прозвучало у него довольно сексуально.

– Вы нанимались на работу, чтобы делать заявления?

– Мне не нравятся наркотики. От них погиб мой друг.

– Ты хочешь сказать – любовник, близкий друг? – поинтересовался Барнс.

– Если я скажу «да», вы будете спрашивать, была ли я в компании наркоманов?

– Ты, наверное, наивно полагаешь, что мы действительно не в курсе этого? А ты в самом деле не была?

– Он был ветераном. Сел на иглу во Вьетнаме, а когда вернулся домой, то не мог вынести мирной обстановки. Теперь вы спросите, была ли я в рядах пьяных типов с антивоенными лозунгами?

Информация об этом у Барнса была от Лиги сопротивления войне, из организации «Ветераны Вьетнама против войны». Биография Сюзан хранилась у Барнса на специальной полочке в памяти: родилась четвертого июля в промышленном городке, отец был бригадиром на заводе Нэш (позже переименованном в «Америкэн Моторс»), ранее служил в морской пехоте и имел награды за Гуадалканал, член Национальной стрелковой ассоциации.

Ее мать одновременно была домохозяйкой и президентом Учительско-родительской ассоциации, а сама Сюзан сначала была младшим скаутом, затем скаутом среднего звена, а позднее заслужила право быть членом школьных спортивных организаций по баскетболу, плаванию, стрельбе из лука и удостоилась чести носить их инициалы; официальным лицом, подающим сигнал к овации на спортивных встречах, заместителем старосты класса, королевой на балах в младших и старших классах. В Висконсинском университете Сюзан специализировалась по истории Америки, была членом лыжного, стрелкового, альпинистского, хорового клубов, а также членом клуба «Юные республиканцы»; обручилась с полузащитником из «Беты», затем с защитником из «Сигма Чи», пока наконец не увлеклась издерганным одиноким ветераном, который, видимо, вскружил ей голову, напичкал ее радикальными идеями и одержал над ней верх, заморочив ей мозги.

– Ну и как? Ты участвовала в демонстрациях?

Сюзан тряхнула салфеткой, лежащей на столе.

– Это официальная беседа, господин Барнс? В анкете, которую я заполнила при поступлении, я упомянула все организации, в которых участвовала. Да, я была в рядах демонстрантов.

Барнс знал также, что она вместе с другими ложилась на землю, чтобы препятствовать продвижению бульдозеров, бросала полиэтиленовые мешки, наполненные свиной кровью, в воздух и ни разу не попала в поле зрения полиции: ее не было в списках, фотографии отсутствовали. «Именно это нам и нравится в тебе – неуловимость», – думал про себя Барнс.

– Расскажи мне о себе, Сюзан. Есть ли в твоей жизни мужчина? Чем любишь заниматься в свободное время? – И продолжил вопрос, не произнося его вслух: «И как ты это предпочитаешь делать?»

Сюзан откинулась на спинку стула:

– Похоже на прелюдию перед тем, как делают предложение.

Барнс не мог вспомнить, что он ей еще сказал тогда. Что-то вроде «вы меня неправильно поняли» – фразы, сказанной с чувством озабоченности, официальной озабоченности, что она может принадлежать к типу людей, понимающих все не так, как надо.

Всего лишь неделю назад он, как обычно, прогуливался по парку Бэттери во время обеденного перерыва, где высмотрел девушку в голубых Докинсах, одетую в куртку с надписью «Детройт Пистоне» и сидевшую на скамейке. Взгляд ее был обращен на гавань. Она потягивала пиво из полиэтиленового пакета. Сев рядом с ней, но не настолько близко, чтобы испугать, Барнс поинтересовался, не встречались ли они раньше. Незнакомка ответила отрицательно, а он рассмеялся, сказав, что она не должна понять его неправильно – он был уверен в том, что они уже где-то встречались. Если только на Аляске, сказала она, поскольку она была родом оттуда, а в Нью-Йорке была впервые. Он предложил ей показать город Нью-Йорк, город великолепный, но жестоко обращавшийся с туристами. На это она ему объяснила, что приехала не в качестве туристки, а для того, чтобы прихватить фунтов двести «травки». Барнс тогда снова рассмеялся, посоветовав девушке не быть такой откровенной с незнакомцами – ведь он мог быть наркоманом. Эту вероятность девушка отвергла, но уверенно сказала, что он женат, – она различала, где наркоман, а где женатый человек. Затем она поднялась со скамьи, раздавила пакет с находившейся в нем банкой из-под пива и швырнула их в урну, пожелав ему всех благ. В этом было что-то пленительное. Что оставалось делать женатым? Только и оставалось, что говорить, чтобы их поняли правильно.

* * *

Сюзан закрыла дверь и стала, повернувшись к ней спиной.

– В секретере у Пола я нашла десять тысяч долларов.

– Почему же ты нам ничего не сказала?

– Я только что это сделала.

– Раньше почему не сказала?

– Я обнаружила деньги сегодня утром и полагала, что вечером он вернется. Когда его убили?

– Вчера.

– Еще вчера? И ты мне ничего не мог сказать раньше?

– Я не мог сообщить раньше, Сюзан. Нам нужно было узнать как можно больше о случившемся.

– Со вчерашнего дня вы знали о том, что он мертв. Этот факт не мог измениться. Какого черта вы мне не сообщили?

– Так пожелали в Джорджтауне.

Сюзан фыркнула.

– Благодаря тому, что ты выслуживаешься, чтобы получить пост директора, в Джорджтауне получат все, что хотят.