Текст книги "Всем спокойной ночи"

Автор книги: Дженнифер Вайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

– Птичка моя, – сказал папа, открывая дверь служебного входа «Метрополитен-опера» и заключая меня в объятия, пахнущие средством от моли.

Затем он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и осмотрел с ног до головы. А я улыбалась под его испытующим взглядом.

– Великолепно выглядишь. Пошли.

Пока мы шагали к метро, он размахивал футляром с гобоем. Потом провел меня по своему проездному билету, дважды приложив его к считывающему устройству.

– Хочешь есть? Ты обедала?

– Да, но составлю тебе компанию, – ответила я.

Войдя в квартиру, я осторожно убрала со стола в гостиной бритвенные лезвия, которыми он обычно правил мундштук в своем гобое, и повесила пальто на спинку стула. Здесь никогда ничего не менялось. На рояле лежали все те же ажурные дорожки, а на них стояли все те же фотографии в рамочках; стены слабо освещенной комнаты были по-прежнему увешаны портретами моей матери – рекламные кадры и снимки, где она на сцене в костюме и гриме.

Я сбросила пальто на бархатный розовый маленький диванчик и сняла со стола кипу газет и меню обедов с доставкой на дом, накопившиеся за два месяца. Папа накрыл на стол. Я достала посуду из посудомойки и проверила холодильник на наличие в нем необходимых продуктов, присутствие которых убедило бы меня, что отец не умирает с голода. В холодильнике я обнаружила засохший пакет дели из мяса индейки, банку оливок, подернутых голубой плесенью, два кусочка окаменевшего хлеба и пакетик соды.

– Я ел в буфете, – пояснил отец. Он снял пиджак и галстук-бабочку. Подтяжки повисли до колен. – И еще молоко есть. Вот видишь?

Отец помахал пакетом с молоком, и я кивнула. Снизу позвонил консьерж. Папа подошел к двери, и несколькими минутами позже на кухонном столе исходили паром свиные ребрышки, клецки, курица с брокколи, острая зеленая фасоль и обжаренный рис.

– Как продвигается расследование? – поинтересовался он, забрасывая в рот водяной орех.

– Пока что полиция никого не поймала, – ответила я.

Пока отец ел, я, прихлебывая воду из стакана, ввела его в курс дела. От сегодняшнего поедания чизбургеров с Тарой и далее назад, в прошлое, вплоть до исполненного отчаяния вопроса Филиппа.

– Он хотел знать, была ли она счастлива, – повторила я слова Филиппа.

– А ты как думаешь? – Отец посмотрел на меня из-под очков.

Я рукой разломила печенье.

– Не знаю. Она всегда казалась цельной натурой. А теперь я считаю, что Китти могла испытывать то же чувство затерянности в Коннектикуте, что и я. Вероятно, у нее был роман. Или роман был у ее мужа.

Отец потыкал в рис одной палочкой для еды. Когда он поднял голову, в его взгляде мелькнула тревога.

– Почему ты постоянно думаешь о ней? Потому что нашла ее?

– И поэтому тоже. – Я собрала кусочки печенья в ладонь. – Кстати, она немного напоминает мне меня. Китти тоже писала и жила в Нью-Йорке.

Я разломила еще одно печенье и рассказала отцу все, что услышала от Тары Сингх.

– Фактически она жила в том же районе, что и я. Могла быть знакома с Эваном Маккейном.

– С твоим другом Эваном?

Я встала из-за стола и стала закрывать контейнеры с едой. Слышать это имя, произнесенное человеком, который очень любит меня, мне было больно.

– Наверное, он никак не связан с ее убийством. Может, они были просто старыми друзьями. Или Китти наняла Эвана, чтобы узнать, не изменяет ли ей муж.

Я понюхала пакет с молоком, которым отец так гордо размахивал, скривилась и вылила молоко в раковину.

– Как мама?

– Скоро приедет, – сообщил он. – Весной она ведет здесь мастер-класс.

Я крепко сжала губы и вздохнула.

– Это было бы здорово. Ты ведь по ней скучаешь. Мои дети тоже скучают.

Отец внимательно посмотрел на меня. Я отвернулась и составила контейнеры с едой в холодильник.

Помню, как я примчалась к матери в Лондон, надеясь, что волшебным образом она перевоплотится в такую мать, каких я видела в кино или по телевизору, – любящую и заботливую, предлагающую сочувствие и крепкий английский чай. Вместо этого она швырнула мне меню обслуживания в номере и поспешила к лимузину с шофером, который умчал ее на ленч с руководством европейского офиса ее звукозаписывающей компании.

Папа покачал головой.

– Ты же знаешь, что это не навсегда. Она просто хочет петь, пока может. Когда-нибудь мы получим ее назад.

– Когда-нибудь, – кивнула я.

Всю свою жизнь я слышала эти слова.

«К лету я вернусь… Буду дома на Рождество… Конечно же, я буду на твоем выпускном вечере, девочка моя, не пропущу его ни за что на свете». Ложь. И не то чтобы она лгала намеренно, просто всегда что-то мешало – еще один спектакль, запись, трудности с билетами. Что-то всегда заставляло ее нарушать свои обещания.

Отец тронул меня за руку.

– Она тебя очень любит.

– Знаю.

Он озадаченно посмотрел на меня.

– Птичка моя, что не так?

– Кроме того, что я спотыкаюсь о трупы? – усмехнулась я. – Не знаю, Коннектикут, наверное.

– А что не так с Коннектикутом?

Отец налил воды в чайник и включил газ.

– Горячий шоколад? – спросил он, и я кивнула.

– Степфорд[17]17
  «Степфордские жены» – «черная комедия», действие которой происходит в Степфорде, штат Коннектикут, где мужья заменили своих реальных супруг на киборгов.


[Закрыть] по сравнению с нами просто пустяки.

Я поведала отцу о дне рождения, который загубила. О Мэрибет Коэ и ее младенце, растущем без пеленок, о кошмарной банде на игровой площадке. Не стала рассказывать об остальном: о том, что Бен практически не бывает дома, а если он и дома, то или говорит по телефону, или сидит в Интернете; что секс у меня чаще с душем, чем с собственным супругом; что все остальные мамаши, кажется, счастливы, играя в настольные игры или мастеря разные поделки со своими малышами, а я, проведя пятнадцать минут за любым из этих занятий, готова заорать и убежать из дома. И все это привело меня к заключению, что либо что-то не так со всеми ними, либо что-то не так со мной.

– У этих женщин, – добавила я, – красивые сады – все распланировано и посажено, сорняки выполоты, и все вовремя поливается. Между прочим, они вешают веночки на двери не только на Рождество. У них есть весенние венки и венки пасхальные, есть венки на День благодарения. Вероятно, у них есть специальные венки и на выпускной вечер в детском садике. Их дома выглядят так, точно сошли со страниц одного из журналов – «Традиционный дом», «Колониальный дом»… У них у всех были карьеры, но ни одна из них никогда даже не упоминает об этом, не говоря уже о том, чтобы обмолвиться – дескать, она скучает по работе. Они не хотят говорить ни о чем, кроме своих садов, или о том, что они сменили обстановку в доме, или о детях, и я… – Я прочистила горло. – Я как будто снова старшеклассница.

Только, по крайней мере, на сей раз никто не приклеивает гигиеническую прокладку к моему стулу, глубокомысленно подумала я. Пока.

Отец поставил передо мной горячий шоколад. Я взяла щербатую фарфоровую кружку с изображением нот. Купила ее в подарок на День отца двадцать лет назад.

– Значит, ты намерена разобраться в смерти Китти Кавано?

Я сделала маленький глоток горячего шоколада и поставила кружку.

– Честно говоря, мне интересна ее жизнь, – призналась я. – Пытаюсь понять, какой она была до Апчерча.

– Будь осторожна, – посоветовал отец.

– Со мной все будет в порядке, – улыбнулась я.

Глава 20

Был уже почти час ночи, когда поезд подошел к Апчерчу. Сошла только я одна. Потуже запахнула пальто и, дрожа, поспешила спуститься с платформы.

Парковка была пустая, за исключением моего минивэна, светившегося призрачным серебряным светом под лампами. Мои каблуки стучали, как выстрелы, пока я перебежала дорогу, жалея, что не захватила с собой шарф. Какая-то бумажка трепыхалась под «дворником» на лобовом стекле. Парковочная квитанция? Я даже не была уверена, что таковые существовали в Апчерче.

Это была не квитанция, а записка, вложенная в конверт, на котором было написано мое имя. Записка на листке бумаги в линейку, выглядевшем так, точно его вырвали из блокнота. Жирным черным шрифтом на нем было напечатано: «Прекрати задавать вопросы или станешь следующей».

Я крутанулась на месте, сердце стучало как бешеное. Словно тот, кто сунул записку на мою машину, мог находиться поблизости, чтобы посмотреть на мою реакцию. Но не было ни автомобилей, ни людей. Однако мне казалось, что я слышу приближающиеся шаги, сначала медленные, а потом все быстрее и быстрее.

Я схватила ключи, открыла машину, села за руль, захлопнула дверцу и заперла ее. А потом я дикими от ужаса глазами уставилась в зеркальце заднего обзора – мне привиделось, будто с заднего сиденья поднимается сгорбленная фигура и тянет ко мне руки… Нет. Просто детские автомобильные сиденья. Трясущимися руками я вытащила мобильник. Кому звонить? Бену? А что он может сделать в час ночи? Разбудить троих детей и приехать забрать меня?

«Успокойся, Кейт», – велела я себе.

Я достала визитную карточку Стэнли Берджерона и набрала номер его пейджера. После того как вбила свой номер, я вцепилась в руль. До тех пор, пока руки не перестали дрожать. Но все время я дергала головой то вправо, то влево. И снова вправо, воображая, будто слышу приближающиеся шаги или как что-то шуршит на заднем сиденье.

Голос шефа полиции звучал сонно:

– Говорит Стэн Берджерон, отвечаю на вызов по пейджеру.

– Стэн, это Кейт Кляйн. Я на парковке у железнодорожной станции. Кто-то оставил записку на моей машине: «Прекрати задавать вопросы или станешь следующей».

– Прекрати задавать вопросы о чем?

Сердце у меня упало.

– О том, хорош ли детский садик Монтессори в Гринвиче, – огрызнулась я.

Возникла пауза.

– О Китти Кавано! – взволнованно воскликнула я.

Стэн вздохнул, осознав, что вернуться ко сну ему не удастся.

– Встретимся в полицейском участке. Привезите с собой записку, – произнес он.

– Я ее трогала, – пояснила я.

– Что?

– Ну, чтобы прочитать. Трогала ее. На ней отпечатки моих пальцев.

Стэн подавил зевок.

– Мы займемся этим. Приезжайте.

Стэн предложил мне кофе, но никак не мог сообразить, как запустить кофеварку. Я включила ее, отмерила воду и молотый кофе, а потом рухнула за стол, где сидела в тот самый день, когда обнаружила Китти.

– Вы не единственная, – произнес он достаточно любезно, бросив мне через стол блокнот и ручку, чтобы я в деталях описала, что произошло.

– Что?

– Лекси Хагенхольдт приходила сюда сегодня днем. Ей показалось, будто кто-то следил за ней во время пробежки и чуть не сбил ее.

– О боже!

– Да уж. Шестнадцатилетний сын ее соседа, который живет неподалеку, недавно получил права. Мы почти уверены, что виновник происшествия он. – Стэн со вздохом опустился в кресло напротив меня. – Все нервничают.

– Вы можете нас в этом винить?

Я провела дрожащими руками по коленям и начала писать свое донесение с поля боя, перечислив всех, с кем говорила, начиная от дам с игровой площадки и далее Лора Линн Бэйд, и Тара Сингх, и даже мой отец в Нью-Йорке.

Шел четвертый час утра, когда я наконец поехала домой, а Стэн следовал за мной в патрульной машине. Он проводил меня до самой двери. Я очень внимательно набрала код сигнализации и открыла дверь.

Стэн посветил фонариком в прихожую. Луч света выхватил из темноты горы брошенных игрушек и детских ботиночек, высвечивая каждую сброшенную кроссовку и забытую Барби.

– Вы хотите, чтобы я зашел с вами в дом?

Я покачала головой.

– Все будет в порядке.

Я захлопнула дверь, заперла ее, перезапустила сигнализацию и крадучись двинулась вверх по скрипучей лестнице, стараясь не дышать, когда скользила мимо комнаты Сэма и Джека, а потом мимо комнаты Софи.

Еще шесть шагов, и я испытаю облегчение после трудов праведных. Пять… четыре… три… два…

– Мама?

– Спи! – шепотом скомандовала я своей дочери.

– Сказку, – попросила в ответ она, вытаскивая книжку из стопки на столике рядом с постелью.

Я присела на маленькую кроватку под балдахином. Софи была в розовой фланелевой ночной рубашке. Тонкие каштановые волосы закрывали щеки. Она подвинулась, чтобы дать мне место, и прижалась ко мне.

– В большой зеленой комнате… – начала я.

– Был телефон, – продолжила Софи. Она сунула под мышку Страшилу, тоже одетого в малюсенькую розовую рубашку, и стала листать странички.

– Спокойной ночи, расческа, и спокойной ночи, щетка, и спокойной ночи, кашка, и спокойной ночи, никто.

– Мама, кто это никто? – спросила Софи, показывая на пустую страничку.

«Я», – подумала я.

Я думала о парочках, увиденных на улицах города, в узких шарфах, обмотанных вокруг шеи, и смеющихся в темноте. Думала о Джейни, умной и компетентной, о ее мелированной шевелюре, сумочках, пальцах, быстро бегающих по клавиатуре, о том, что она сама управляет своей жизнью.

Я думала о том, как моя мать швырнула мне меню обслуживания в номере и заявила, что ей нужно уходить, и даже не спросила, что привело меня к ней, и почему глаза у меня все еще красные и опухшие от слез, которые я пролила за время полета. Я думала о Бене, как он стоял в дверях и смотрел на меня сверху вниз, на то, как я скорчилась на коленях перед ванной, и смотрел даже не на меня, а сквозь меня.

– Не знаю, золотце мое, – ответила я и закончила сказку: – Спокойной ночи, звезды, спокойной ночи, воздух, спокойно спите все вокруг.

Я поцеловала дочь, затем, по ее настоятельному требованию, ее куклу и прокралась на цыпочках по скрипучему полу вдоль по коридору к своей спальне.

Если Бен проснется, я расскажу ему правду. В любом случае, мне придется ему рассказать. Если кто-то подсовывает угрожающие записки под «дворники» нашей машины, если я или дети в опасности, нужно, чтобы об этом знал мой муж. Еще три шага. Еще два. Один…

В кармане зажужжал мобильник. В своей комнате один из моих мальчиков вскрикнул во сне. Я вытащила телефон и поднесла его к уху.

– Алло!

Я знала, что сейчас услышу: низкий раскатистый странный голос, тот самый, которым говорят все без исключения монстры из наших ночных кошмаров. И этот голос скажет: «Я оставил записку на твоей машине, Кейт. Ты думала, что ты в безопасности за своими замками и сигнализацией. Но это не так. Я в твоем доме. Я в твоем доме уже сейчас…»

– Кейт?

Даже после всех этих лет его низкий, теплый голос все еще заставил мой желудок сжаться в судороге. Я видела его таким, каким он был в ту новогоднюю ночь, с полузакрытыми глазами. И руками, запутавшимися в моих волосах.

– Эван, ты где? – прошептала я, попятившись и отступив в детскую ванную комнату. Я закрыла дверь и в темноте села на стульчак. – Полиции нужно поговорить с тобой.

– Кейт…

– Китти Кавано мертва! У нее был записан номер твоего телефона! Полиция знает, что ты был последним, кто звонил ей! А сейчас кто-то оставил записку на моей машине сегодня вечером: «Прекрати задавать вопросы или станешь следующей»!!

– Помедленнее, Кейт.

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.

– Где ты?

– Аэропорт Ньюарка. Только что из Майами.

Мое воображение нарисовало пальмы, белый песочек, Мишель в бикини.

– Я связался там с полицией, – продолжил Эван. – Буду в Апчерче завтра днем. Мы можем встретиться?

– Я замужем! – выпалила я.

– Я знаю.

Эван помолчал, а когда заговорил снова, в голосе его прозвучали низкие, дразнящие нотки, которые я помнила с тех самых совместных ужинов и игр в скрабл.

– Но я все-таки надеюсь, что видеть тебя можно?

Я наклонилась вперед, сжимая телефон в потной ладони.

– С тобой все в порядке, Кейт? Ты на себя не похожа.

– Я должна идти, дети спят, – пробормотала я, не подумав, как нелепо это звучит.

Уже глубокая ночь. Конечно, мои дети спят! И что он имел в виду, утверждая, будто я на себя не похожа? Да откуда он вообще знает, какой я стала?

Я выключила телефон, снова прокралась вниз, чтобы еще раз проверить, работает ли сигнализация и заперты ли как следует все двери и окна.

Часть вторая
ПИСАТЕЛЬНИЦА-НЕВИДИМКА

Глава 21

Перелет из Лондона в Нью-Йорк длился шесть часов, и в дьюти-фри я прикупила два романа, где под мягкой обложкой конфетно-розового цвета комически страдали британские героини, а на последней странице их ожидало счастье. Плюс еще четыре глянцевых журнала, три молочные шоколадки «Кэдберри» и маленькую бутылочку красного вина, которую намеревалась выпить в туалете. Еще в наличии имелись шотландские восковые затычки для ушей и шелковая маска на глаза. И, наконец, на случай самой крайней необходимости или непредвиденного приступа рыданий у меня с собой было несколько таблеток сильного обезболивающего средства, которое я припасла с прошлого лета, когда у меня вырвали зуб мудрости.

В самолете я сбросила туфли, натянула плед до подбородка, развернула шоколадку и открыла журнал. И в эту самую минуту рядом со мной сел высокий, сутулый мужчина с приятным узким лицом.

– Привет.

Ему было примерно столько же лет, как и мне, а голос и безупречные зубы были несомненно американскими.

Я отреагировала слабой полуулыбкой, кивнула и отвернулась к окну. Журнал все еще лежал раскрытым на коленях. Заголовок гласил: «Отвечаем на ваши самые интимные вопросы о здоровье». Из содержания явствовало, что, по мнению издателей британского «Космо», большая часть моих самых интимных вопросов о здоровье касалась ситуаций, когда чешется в тех местах, которые нельзя почесать на людях.

Молодого человека не отпугнул мой холодный прием и слово «молочница», напечатанное большими розовыми буквами вверху страницы. Он затолкал ноутбук под кресло и снял кожаный пиджак.

– Что-нибудь полезное? – осведомился он.

– Узнаю много нового.

Я перевернула страницу и подумала, не почесаться ли мне, в самом деле, чтобы он от меня отстал. Он застегнул ремень безопасности.

– Вы из Нью-Йорка?

Я пробормотала что-то неразборчивое. Ну почему? За что это мне? И осторожно извлекла из кармана болеутоляющую таблетку.

– Мне кажется, я вас где-то видел, – продолжил мой попутчик.

Я повернулась и посмотрела на него: карие глаза, близко посаженные под густыми черными бровями. Крючковатый нос на худом лице, приятная улыбка, узкие плечи и шишковатые запястья. Да уж, с поп-звездой его не спутаешь.

– Мне кажется, у меня самое обычное лицо.

Я положила в рот таблетку и запила водой из бутылки.

– Знаете, к чему я никак не мог здесь привыкнуть? Они не кладут лед в воду.

Я кивнула и отвернулась к окну. За десять дней, проведенных с мамой, я приобрела набор новых трюков примадонны – пренебрежительный зевок, отсутствующий взгляд, внезапный переход на другой язык.

– Приходится специально просить, чтобы положили лед в воду, – произнес молодой человек. – Идешь куда-нибудь поесть, а тебе приносят полстакана теплой воды. Да кто же будет это пить?

– Послушайте! – воскликнула я, решив, что, если не приму превентивные меры, то так и буду слушать рассказы этого олуха о том, какие напитки он предпочитает. И так до того времени, пока не начнет действовать лекарство.

Он ошибочно принял мой маневр за проявление дружеского внимания, улыбнулся и протянул мне руку.

– Бен Боровиц.

– У меня есть пистолет, – сообщила я.

Я открыла сумочку, чтобы продемонстрировать содержимое. Он откинулся назад и поднял руки, будто я была копом. Конечно же, как только слова вылетели изо рта, я сразу почувствовала себя виноватой. Я осторожно тронула его запястье. Он подпрыгнул в своем кресле.

– Эй!

Он проигнорировал меня, схватил бортовой журнал и раскрыл его на статье о барбекю в Мемфисе.

– На самом деле, это не пистолет, – объяснила я и открыла сумочку еще шире. – Это просто компактная пудра. Мама купила мне на Портобелло-роуд.

Мы с Рейной провели целый день, занимаясь шопингом. Моя мать, в длинной юбке по щиколотку и в бусах, где каждая жемчужина была величиной с целый леденец, с величественным видом вышагивала по улицам, ожидая, что ее узнают. Я же, в джинсах и объемном дождевике, хвостом тянулась за ней, молясь о том, что, если это произойдет, то она не будет меня представлять.

Молодой человек рискнул взглянуть на меня искоса. Я вытащила пудреницу и показала ему.

– Видите?

– Я вижу, что вы не хотите, чтобы вас беспокоили, – заявил он, уставившись в свой журнал.

– Вы правы, но я не должна была пугать вас. Извините. Просто… – Я почувствовала, что в глазах защипало, а горло перехватило. – У меня был тяжелый период.

Он вытащил из кармана носовой платок. Лоскут настоящей ткани. Когда я прижала его к глазам, то ощутила, что он накрахмаленный и пахнет чистотой.

– Извините, что я вас побеспокоил, но ваше лицо кажется мне знакомым.

Я пожала плечами и шмыгнула носом, изготовившись к игре в еврейскую географию Нью-Йорка: куда-вы-ходите-кого-вы-знаете.

– Я выросла на Верхней Уэст-Сайд и окончила Пимм.

– А вы жили на Амстердам-авеню?

Я кивнула, повернувшись к нему.

– Вы брали когда-нибудь уроки игры на саксофоне?

– Нет. Вокал.

Я снова глотнула воды, и мне почудилось, будто снотворное уже начинает действовать.

– Но в нашем доме жили и преподаватели игры на саксофоне.

– Я ходил на занятия по саксофону, – сказал он. – Наверное, я вас видел.

– Вероятно.

Я попыталась вернуть ему платок.

– Нет, оставьте себе. Он ваш, – улыбнулся Бен. – Но вам все равно придется возвращать его. Поужинаете со мной?

Я кивнула. У него приятная улыбка, подумала я. Потом я закрыла глаза, а когда я проснулась, мы уже приземлились в аэропорту Кеннеди, и моя голова была на плече Бена Боровица. Он завернул меня в плед и тихо консультировался с хорошенькой британской стюардессой, как лучше всего убрать слюни с кожаного пиджака, который он свернул и подложил мне под щеку.

– Извините, – хрипло пробормотала я.

– Ничего, ничего. Не волнуйтесь, – сказал Бен.

Его ждал автомобиль. Мог бы он подвезти меня домой? Я позволила усадить себя в машину. Неделю спустя мы ели суши.

Я задавала правильные вопросы о его жизни, работе, друзьях и увлечениях. Заставляла себя кивать и улыбаться в нужных моментах и всего-то два раза ускользнула в ванную комнату, чтобы проверить, не звонил ли мне Эван на домашний телефон. «Подходящий», – думала я, наклоняясь через стол, чтобы чокнуться чашечками с саке с мужчиной, который двумя годами позже станет моим мужем. Он подходящий человек. У нас будет подходящая совместная жизнь. Я знала, что мое чувство к Бену и близко не похоже на то, что я чувствовала к Эвану. Но посмотрите, люди добрые, куда завела меня страсть! Подходящий, решила я, очень даже мне подойдет.

Медовый месяц мы с Беном провели в Сант-Луисе, а вскоре переехали в его квартиру с двумя спальнями на углу Шестьдесят пятой и Центрального парка и были счастливы целых три года. По крайней мере я была вполне довольна жизнью.

Замужество сильно смахивало на одиночество, только с добавлением очень большого сверкающего бриллианта, ну и совсем незначительная мелочь – невозможность бегать на свидания с другими мужчинами.

Не могу сказать, что я много времени проводила с мужем. Казалось, Бен истратил весь запас свободного времени на ухаживание за мной. А теперь, когда сделка была завершена и подписана, он работал ночами, по выходным, все лето, за исключением нечастых уик-эндов, когда приезжал в субботу и навещал нас с Джейни в доме Си в Бриджхемптоне. Тогда он проводил целый день у бассейна и возвращался в воскресенье со сгоревшей на солнце физиономией, за исключением белого пятна вокруг уха, где Бен держал сотовый телефон.

А затем появилась Софи.

Бен вернулся на работу через два дня после того, как она родилась. Я не жаловалась, но трудно было не заметить, что Джейни и мой папа оба взяли отпуск длиннее, чем мой муж (Рейна прилетела ровно на столько, чтобы успеть поцеловать младенца, и тут же улетела обратно в Рим). Через десять дней папа вернулся в свой оркестр, Джейни – в «Нью-Йорк найт», а я осталась одна, измученная и озадаченная, наедине с вопящей дочерью весом почти в четыре килограмма и с суперкомпетентной няней, но она, к сожалению, говорила только по-русски.

Когда Софи исполнилось двенадцать недель, я отправилась к доктору Моррисону для послеродового осмотра, который и так пропустила уже два раза.

– Как поживаете? – добродушно поинтересовался он.

– Ну…

Честно говоря, разрываясь между капризной новорожденной, мужем, которого никогда нет дома, матерью, все время обещающей вернуться, а потом меняющей решение, и няней Светой. Та изъяснялась мычанием, жестами и сердитыми кивками.

– Раздвиньте колени, пожалуйста. Как вы собираетесь предохраняться?

– Никогда больше не заниматься сексом.

Доктор, пока шарил внутри меня, пару раз фыркнул. Затем его брови сошлись на переносице.

– Ого!

– Что «ого»?

Я понимала, что следовало бы проявить обеспокоенность, но лежать на спине, пока мой ребенок с коликами находился отсюда в тридцати кварталах, было самым спокойным ощущением с момента рождения Софи. Единственное, на что меня хватало – это не задремать.

– Полагаю, вам нужно сделать УЗИ.

– Зачем? У меня там еще что-то осталось?

– Следуйте за мной, – сказал он.

Через пять минут доктор Моррисон размазал липкий гель по моему животу, прижал к нему ультразвуковое считывающее устройство и определил не одно, а два сердцебиения.

– Поздравляем вас, мамочка! – имела наглость заявить медсестра.

Ей повезло, у нее оказалась хорошая реакция. Туфля, которую я швырнула в экран монитора УЗИ, лишь слегка задела ее плечо.

Я вылетела из офиса, пронеслась по коридору и ворвалась в лифт. Брюки натянуть я успела, но «молния» была не застегнута, и пуговицы тоже. Туфли остались не застегнутыми, и халат для осмотра, прилипший спереди к гелю, так и болтался у меня за спиной.

Муж поднял трубку на третьем звонке:

– Бен Боровиц слушает.

– Сукин сын! – заорала я с такой силой, что стайка голубей на углу взлетела, а бомж, изучавший содержимое мусорного бачка и бормотавший что-то себе под нос, поднял голову и промолвил: «Леди, ты чокнутая».

– Что?

– Я беременна! – крикнула я и заплакала. – Снова. И теперь двойня!

– Ты забеременела… Я никак не думал, что ты можешь забеременеть, пока… я имею в виду, так скоро!

– Это ты мне рассказываешь?!

Бен откашлялся.

– И что мы будем теперь делать?

Я убрала волосы с лица и потуже натянула халат на плечи.

– Заводить троих! Но ты должен будешь мне помогать!

– Обязательно, – пообещал он.

– Ты не будешь обещать прийти домой пораньше, а потом не приходить! Ты не будешь обещать заняться стиркой, а потом не делать! Я… – Я вытерла слезы со щек подолом халата. – Я иначе просто не могу…

– Я помогу тебе, Кейт. Обещаю.

В тот момент Бен так и думал. По крайней мере я старалась в это верить после рождения детей, когда снова вернулась няня, а моя мама опять пропала без вести с поля боя.

Через десять дней после моего кесарева сечения Джейни и папа вернулись на работу, а я осталась в квартире наедине с очень недовольным младенцем одиннадцати месяцев от роду и двумя новорожденными.

Сложность ситуации заключалась в том, терпеливо объяснял мне Бен, что он как раз строит свой бизнес, укрепляет репутацию, ожидая где-то в туманном будущем безмятежные дни, когда ему уже не надо будет работать каждый день, а также большинство вечеров и почти всегда в выходные. «Я делаю это для нас». А я кивала и говорила: «Понимаю».

Я полагала, что, пока у меня есть Нью-Йорк, мой папа и Джейни, я в порядке. Дети рано или поздно вырастут, пойдут в садик, а потом в школу. Когда-нибудь я доживу до того дня, когда смогу разговаривать с ними и они будут отвечать. Я могла бы работать неполный день, вернуться к своей прежней жизни и вновь обрести равновесие.

И тут у меня украли коляску.

Мы с детьми возвращались домой из Музея естественной истории, где провели двадцать образовательных минут, осматривая экспонаты подводного мира. Столько же времени мы потратили на смену памперсов и сорок пять минут уделили сувенирному магазину.

Стояла неожиданно теплая для февраля погода, небо было ясное и голубое, веял мягкий ветерок, обещавший радости весны.

Сэм и Джек, появившиеся на свет добродушными и покладистыми и сохранившие эти черты характера, крепко спали в коляске. У Софи, безутешно рыдавшей, с красным личиком, и тоже мало изменившейся с тех пор, сна не было ни в одном глазу. Она стояла на дощечке, которую я приладила сзади к коляске.

– Мама, а почему колеса круглые? – спросила она, когда мы катились по Центральному парку.

– Потому что, если бы они были квадратные, то они бы не катились!

Софи обдумала услышанное.

– Почему?

– Понимаешь, колеса крутятся потому, что они для этого и сделаны! Так они и доезжают туда, куда нам надо!

– А почему…

Но прежде чем Софи закончила фразу, мужчина в грязной бейсболке выскочил из-за мусорного контейнера, схватил коляску за ручки и быстро покатил ее в темный узкий переулочек, которого я прежде не замечала.

– Эй! – закричала я, а Софи проворно соскочила с дощечки и обхватила меня за ноги.

– Спокойно, спокойно, – сказал он, прислоняя коляску к мусорному контейнеру и роясь в кармане. Сердце у меня замерло, когда я увидела пистолет.

– Давай сумку!

Я отцепила Софи от своих ног, прижала ее к себе, наклонилась и вытащила мешок для памперсов из нижней сетки коляски.

– Нет, твою сумочку!

– У меня ее нет. Я не ношу с собой сумочку. Я просто бросаю кошелек в мешок для памперсов.

Я сунула ему мешок, чувствуя головокружение и тошноту.

– Пожалуйста, не делайте ничего плохого моим детям.

Он вывалил содержимое мешка на тротуар. Носовые платки и памперсы, пакетики с изюмом рассыпались в беспорядке. Там оказался и кошелек, который незнакомец сунул в карман.

– Драгоценности!

Я протянула часы и браслет и попыталась стащить обручальное кольцо, заставляя себя смотреть на него, на его лицо, его тело. Это был бледный белый парень с грязными светлыми волосами, ростом около метра шестидесяти и весом приблизительно семьдесят килограммов. Одет он был в полинялые джинсы и кожаную куртку.

– А теперь давай мне коляску.

– Что?

Он свирепо взглянул на меня.

– Вытаскивай оттуда своих щенков и давай мне коляску.

– Стой спокойно, – прошептала я Софи. Она снова уцепилась за мои ноги. Я резко наклонилась, трясущимися руками отстегнула мальчиков, все еще не в силах поверить, что все это происходит в действительности.

Я взяла детей на руки. Вор нажал красную кнопку под ручкой коляски. Ничего не произошло. Он уставился на инструкцию, напечатанную на ручках из пенопласта.

– Здесь сказано: «Легко складывается одной рукой».

– Ну да, в принципе…

Он снова нажал кнопку и покачал коляску. Ничего. Он пнул подвеску.

– Нет, не так, – произнесла я, стараясь распределить поудобнее килограммов тридцать живого веса у себя на руках.

– Нет, мамочка, нет, – зарыдала Софи, когда ножка Джека задела ее плечико. – Не надо детку трогать!

– Нужно нажать кнопку и одновременно поднять эту нижнюю перекладину.

– Эту? – уточнил грабитель, показывая своим пистолетом на одну из перекрестных перекладин.

– Нет, нет, вон там, внизу, – показала я подбородком. В это трудно поверить, но Сэм и Джек все еще спали, а Софи, по-моему, поняла, что происходит.