Текст книги "Соблазненная во тьме (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер С. Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Если этот энтузиазм является показателем, то не вижу никаких причин в отмене второго блюда нашего десерта, – объявил Фелипе, прорываясь сквозь овации гостей.
Я – десерт? Как мило со стороны Калеба сделать меня частью трапезы. Ублюдок!
Я попыталась подняться и свести ноги вместе, согнув их в коленях так, чтобы мои лодыжки спрятали мою набухшую плоть. Но моя спина все еще оставалась припечатанной к скатерти стола, также как и мои запястья, продолжавшие удерживаться над головой.
В моем левом ухе послышался голос Калеба, – Теперь твоя очередь ответить взаимностью, Котенок.
Какого хрена он имеет в виду?
Меня потянули за руки, и снова усадили на колени. И в очередной раз, пробка сдвинулась. Спазм, простреливший мою киску, заставил меня ловить ртом воздух. Мои запястья отпустили, и мои руки положили на единственный предмет одежды Малыша. Повязка на глазах осталась на месте.
Тепло верхней части его тела согрело меня. Он сладко пах, но ненатурально, словно его измазали какими-то ароматическими маслами. Мне больше нравился запах Калеба.
Я протянула руку, чтобы понять положение Малыша. Его колени смотрели вперед, а зад покоился на лодыжках.
Я скользнула ладонью по его мускулистой руке и поняла, что их снова сцепили за его спиной. Мои пальцы очертили его грудь, снимая зажимы с его сосков, и отбрасывая их в сторону. Мое лицо обдало его облегченным вздохом.
Значит, именно это мне полагается сделать? Устроить представление?!?
Я боялась того, что мне предстояло. До этого, мне приходилось заниматься такими вещами всего лишь дважды, и только с Калебом. Я не могла поверить, что он собирался позволить мне сделать это... заставить меня сделать это.
Я почувствовала, как мои губы задрожали, а к горлу подступил ком, но затем я снова подумала о его ночи с Селией. Я вспомнила испытываемую мною ревность, злость, и хотела, чтобы Калеб почувствовал то же самое. Я хотела, чтобы он наблюдал за тем, как я отдаю себя другому, несмотря на то, что мое сердце принадлежало только ему. И если я была хоть немного ему небезразлична, это был единственный способ выяснить данный факт. Сделав несколько глубоких вдохов, я подготовила себя к тому, что собиралась сделать.
– Думаю, ты хочешь мести, – прошептала Безжалостная Я.
Можешь поспорить на свой милый зад, что так оно и есть.
Сердце Малыша грохотало под моей дрожащей правой рукой, а его плоть дергалась под левой. Я приподнялась, чтобы прильнуть к телу Малыша и прижалась к нему своими грудями. Его дыхание остановилось. Моя левая рука почувствовала движение – утолщение – его еле сдерживаемого члена.
Я провела языком по его груди, его соскам, и шее, насколько только мне удалось дотянуться. Он наклонился ко мне и наши губы нежно соприкоснулись. Мой запах и вкус задержавшийся в его рте, проник в мой, как только Малыш скользнул своим языком между моими губами. Я вздрогнула, и он еще сильнее вжался в меня, переплетая наши языки. Мы целовались всего несколько секунд, когда чьи-то руки оторвали меня от Малыша за волосы, и в моем ухе послышалось рычание Калеба, – Никаких поцелуев в губы.
С этими словами он так сильно ущипнул мои ягодицы, что я вскрикнула.
Меня снова кинули на Малыша и я чуть не опрокинула нас обоих, но его сила не дала мне упасть. Я застыла, прислонившись к нему, и вскоре продолжила неспешно покрывать его тело поцелуями. Я скользила губами по его груди, плечам, рукам и соскам, пробираясь к его шее. Я почувствовала, как Малыш снова наклонил ко мне свою голову, и толкнула его двумя руками в грудь.
На сегодня шоу с поцелуйчиками закончились, приятель!
Бедра Малыша подавались ко мне, полностью перекручивая свою набедренную повязку. Мои пальцы стали ощупывать его талию, следуя за скудным облачением, отчего мои груди прижались к его животу. Материя завязывалась сзади, и мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы разделаться с нею.
Повязка тут же распахнулась, освобождая его рвущийся наружу член. Своими руками я почувствовала его подрагивающую длину и толщину. Яички Малыша лежали в мешочке этой набедренной повязки. Я аккуратно убрала ее.
Мы оба застыли.
Неужели я собиралась это сделать?Я не могла поверить в то, как далеко зашла. В течение нескольких месяцев, я прошла путь от девочки, боявшейся секса до рабыни, совершающей половой акт с малознакомым человеком на глазах у целой толпы извращенцев.
Малыш застонал и прижался своим теплым членом к моей руке в безмолвной мольбе освободить его от терзающих сексуальных мук. Как хорошо я знала это чувство.
У Малыша перехватило дыхание, когда я поцеловала головку его члена. Его вкус отличался от вкуса Калеба, что возможно, было связано с тем фактом, что его подготовили. Он был сладким, словно кто-то измазал его пряной корицей. Это было неприятно.
Я размазала каплю выступившей смазки губами и языком, сделав Малыша одновременно соленым и сладким. Когда я провела языком по твердой длине, его передернуло. Выдохнув большую порцию воздуха, он простонал. Его бедра толкнулись вперед, просясь в мой рот.
Тебе этого хочется, Калеб? Надеюсь, ты внимательно смотришь, сукин сын. Я хочу, чтобы ты задыхался от желания. Я хочу, чтобы ты видел, как я ублажаю мужчину. Подстегнет ли это твое желание ко мне?
Из-за ослепляющей меня повязки, мне было несложно представить Калеба на месте Малыша. Я воображала, что слышу его срывающееся дыхание, а его тело трепещет от желания и потребности во мне. Мое тело ответило: бусинки сосков потребовали внимания, а киска запульсировала в ритме двигающихся бедер Малыша.
Мои губы сомкнулись вокруг его члена, а язык стал играть с его уздечкой и щелью в головке. Малыш задышал тяжелее, его бедра задвигались быстрее, пока его член не стал проникать в мой рот глубже, позволяя моему языку лизать его повсюду. Его тело напряглось, а дыхание сбилось, как и у всех присутствующих в комнате. На мгновение, время остановилось.
Затем, Малыш простонал, а я продолжила свои ласки. Сжав пальцы у основания его члена, я стала двигать по нему рукой, одновременно с этим, заглатывая его в рот.
Он втянул в себя воздух, и я услышала, что его грудь начали гладить и разминать чьи-то руки. Малыш стал толкаться в меня быстрее – мой рот сосал, язык ласкал, а киска кричала о желании кончить. Мои бедра непроизвольно вращались, пока кто-то не развел мои ноги шире и, скользнув рукой к моей плоти, сжал малые половые губы. Это остановило меня на долю секунды, пока два пальца не нашли мой заветный клитор, начав его тереть.
Мои бедра толкались, отражая движения Малыша. Его член запульсировал, он ворвался внутрь один последний раз и разлился теплом у меня во рту. Я вылизала все его семя, продолжая тонуть в волнах своего удовольствия. Рука, прижатая к моему заду, пошевелила пробку, и я вскрикнула, пока еще не выпустив члена изо рта.
Проклятые пальцы продолжили ласкать мой набухший клитор.
О, Господи, Калеб! Да. Пожалуйста, продолжай.
Накатывающие на меня ощущения, волна за волной пробирались к каждой клеточке моего тела, но пальцы Калеба на моем клиторе, и его ладонь на моей заднице, были неумолимы.
Мое тело в очередной раз накалилось, как и у Малыша. Он слышал меня, чувствовал мой язык, мое дыхание, и мои стоны наслаждения у своей все еще подрагивающей плоти. Его бедра толкнулись совсем немного, и я сжала свои губы, снова посасывая, и представляя Калеба как перед собой, так и позади себя.
Малыш стал проникать своим членом в мой рот и обратно. Он так быстро и жестко двигался, что я еле удерживала его обеими руками.
Я толкалась к пальцам Калеба, дублируя своим телом ритм Малыша. Мое дыхание стало прерывистым и затрудненным. Я практически не могла дышать, но мне было все равно.
Мой рот был полным. Мой зад был полным. Мой клитор был готов взорваться. Пальцы Калеба были умелыми. Они знали мою киску.
Я кончила, заливаясь слезами.
Глава 19
Аплодисментов не было. Только звуки срывающихся рыданий Ливви и приглушенное дыхание Малыша. Калеб чувствовал... что ж, он не знал, что он чувствовал. Единственное, что он знал, так это то, что хотел Ливви. Ему хотелось прижать ее поближе к себе и скрыть подальше от окружающих их любопытных глаз.
Рафик так и не появился, и Калеба переполняли сожаление и гнев, в дополнение к вихрю эмоций, на анализ которого у него не было времени.
– Я забираю ее наверх, – сказал Калеб, подхватывая обнаженное и дрожащее тело Ливви на руки.
Он заметил глаза Малыша, блестящие от не пролитых слез, и таившие в себе глубокую вину. Если бы Калеб не знал о реальном положении вещей, он бы сказал, что этот парень влюбился в самом прямом смысле этого слова.
Сама мысль, казалось, пробудила его гнев и – да – его ревность. Калеба душило чувство ревности. И если в ближайшее время Калеб не уберется подальше от этого Малыша, он не отвечает за свои действия.
Она целовала его, мысленно кричал он.
Она будет целовать и Владэка.
Калеб не мог об этом думать. Его мысли были слишком опасными. Его эмоции были чересчур болезненными и молниеносно вытесняющими логику из его сознания. Калеб не мог найти ни одной причины, по которой ему не следовало отнести Ливви наверх и затрахать ее до бесчувствия. Он хотел очистить ее тело от всех следов Малыша и стереть из ее разума любое воспоминание об этом парне. Калеб хотел, чтобы она думала только о нем, и былатолько с ним.
Ты не можешь этого сделать, так ведь? Ты не можешь ее отпустить. Найди способ, Калеб. Найди способ донести это до Рафика.
Пока он нес Ливви в свою комнату, прижимая ее к себе, мысли Калеба беспорядочно метались в голове, а его сердце буквально выпрыгивало из груди, подталкивая ее неподвижное тело. Оказавшись наверху, Калеб осторожно положил Ливви на свою кровать.
За то короткое время, пока он шел до своей комнаты, рыдания Ливви каким-то образом перешли в легкую дрему. Ее глаза были закрыты. Она иногда глубоко вдыхала, а затем, вздрагивая грудной клеткой, выдыхала.
Калеб посмотрел на Ливви и задался вопросом – что же снилось ей в этой дреме на грани потери сознания. Дернувшись, она перевернулась на спину, обнажая свое тело, словно для того, чтобы его взяли. И Калеб хотел его взять. Его эрекция вжималась в молнию брюк, моля об освобождении.
Калеб закрыл глаза, чтобы успокоиться, по-прежнему стоя рядом с кроватью. Ее запах дразнил в его чувства легким, мускусным, характерным для нее одной, ароматом. Именно он притягивал к ней Калеба до этого. Словно морская сирена, взывающая к моряку, ее потребность толкала его на действия, и недолго думая, он закатал рукава и погрузился в пучину обеими руками, чтобы утолить свою жажду.
Моя.
Утверждение. Оно пошатнуло сущность Калеба до самого основания. Эта была правда, которую он так долго скрывал.
Калеб ничего не знал о любви, тем более о любви к человеку, но он был уверен, что... Ливви принадлежала ему. Он обладал ею. Он владел ею и знал каждой частичкой себя, что не сможет ее отдать.
Моя!
Моя!
Моя!
Рафик поймет. Я заставлю его понять.
Мысли Калеба были далеки от рациональности. В глубине души, он знал, что Рафик никогда этого не поймет. Он углядит в этом сильнейшее предательство. Он потребует от Калеба невозможного. Рафик попытается причинить вред им обоим.
Калеб прогнал эти мысли.
Прежде, чем его здравый смысл вернулся, Калеб аккуратно поднял руки Ливви и развязал ее запястья. Ливви вздохнула, и Калеб лег на нее как раз в тот момент, когда затрепетав ресницами, она раскрыла веки. Он уставился в ее глубокие, шоколадного цвета глаза, и увидел в них свое отражение, когда ее взгляд сфокусировался на нем.
Сквозь Калеба пронесись мириады чувств, преобладающую часть которых занимали ревность и собственничество. Ему нужно было сделать ее своей: окончательно и бесповоротно.
Выражение лица Ливви стало непроницаемым. Лежа под Калебом, она раскинула руки в стороны, и холодно и отрешенно смотрела на него своими выразительными глазами. Больше всего Калебу хотелось узнать, о чем она думала, но он был слишком напуган, чтобы спрашивать. Это было нежелательным и незнакомым чувством.
В последний раз он испытывал его, когда Ливви находилась в чужом доме, избитая, истекающая кровью, и с трудом цепляющаяся за возможность выжить. Тогда он испугался, хоть и мало ее знал. И то, что он испытывал к ней тогда, померкло в сравнении с чувствами, бушующими в нем сейчас.
Он не осмеливался спросить, что было у нее на сердце. Он знал, что не сможет это слушать.
– Не переношу его запаха на тебе, – поддел он.
На глаза Ливви навернулись слезы, которые в свою очередь, стали скатываться по вискам. Закрыв глаза, она отвернула голову от Калеба. Положив руку ей на лицо, он заставил ее посмотреть ему в глаза.
Не спрашивай.
Не спрашивай.
Блять! Я все равно спрошу.
Ему нужно знать. Ему нужно знать, была ли ее любовь к нему настоящей. Ему нужно знать, что надежда не была потеряна, и несмотря ни на какие ошибки, он все еще мог исправить то, что натворил.
– Тебе понравилось? – спросил он.
Он старался, чтобы его слова не звучали как обвинение, но знал, что ему это не удалось. Ливви подняла свои руки к лицу, и, закрыв ими глаза и рот, зарыдала. И снова, Калеб отказывался позволять ей прятаться.
Схватив ее руки, он прижал их над ее головой к кровати.
– Скажи мне! – рявкнул он.
– Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала! – плакала она.
– Скажи мне правду! Тебе понравилось сосать его член? Он ласкал твою киску лучше, чем я? – внезапно, мысли Калеба стали кровожадными.
Ему полагалось быть добрым, ему полагалось быть нежным, но это был не его метод. Хотя он уже и не знал, каким был 'его метод'.
– Да! – выкрикнула Ливви, – да, ты, сукин сын. Мне понравилось. Разве не для этого ты меня заставил? Чтобы показать меня публике, словно какого-то гребаного дрессированного пуделя?
Калеб пришел в ярость. Он сжимал запястья Ливви до тех пор, пока она не вскрикнула от боли, и только после этого приказал себе отпустить. Ее слова ранили его.
Моя! Ты, черт тебя побери, моя!
Оторвавшись от Ливви, он потянулся к своему ремню. Быстро расстегнув его, Калеб одним резким рывком вытащил его из брюк. Ливви ахнула, отползая назад, к изголовью. Схватив ее за лодыжку, Калеб потащил ее обратно к краю кровати. Она согнула колени и скрестила руки на своей груди.
В глаза Калебу бросилась анальная пробка, сидящая все еще внутри нее, своим видом закружив его в череде эмоций, не последнее место в которой занимала похоть. Подавшись вперед, он обхватил Ливви за ноги, чтобы сохранять ее в согнутом положении. Рискнув посмотреть на нее, он увидел ужас, плещущийся в ее глазах, пока она старалась оставаться совершенно неподвижной.
Он опустил руку, и прижал ладонь к пробке. Застонав, Ливви закрыла глаза, но не сделала ни одной попытки его остановить. Калеб понимал, что было жестоко держать ее в такой позиции, но его ярость и похоть не позволяли ему действовать нежно.
Пальцы Калеба прочертили круг вокруг ануса Ливви, растянутого пробкой.
– Как насчет этого, Котенок? Тебе нравится? Может, пригласить кого-нибудь снизу, чтобы за нами понаблюдали?
Ливви закрыла глаза, и, хныкнув, отвернулась.
– Посмотри на меня, – сказал он и мягко потянул за пробку, пока она не подчинилась.
– Хочешь, чтобы я это вытащил?
– Да, Хозяин, – заскулила она.
Слезы продолжали течь по ее вискам.
– Ааа! Теперь, значит, Хозяин, так? – поддразнил он,
– Ты становишься намного послушнее, если в твою попку что-нибудь вставить.
Он снова потянул.
– Пожалуйста, не надо! Я сделала это только потому, что ты так сказал! – рыдала она.
– Тихо! Не советую меня провоцировать, – сказал он.
Его тело трясло от ярости.
Ты пугаешь ее, идиот. Тебе не добраться до нее таким способом.
Калеб знал, что эти слова произносились голосом разума, но он казалось, ничего не мог с собой поделать. Его пальцы чертили круги по кромке пробки снова и снова, пока он не почувствовал, как бедра Ливви задвигались сами собой.
– Скажи, что тебе это нравится, – произнес он.
Его голос был пропитан похотью.
– Мне это нравится, – прошептала она.
Калеб продолжил свои нежные, но садистские изучения. Он видел, как лицо Ливви становилось мокрым от слез, а зубы вгрызались в нижнюю губу. Она испытывала удовольствие, но вместе с тем – стыд. Это чувство было слишком хорошо знакомо Калебу.
Неспешно, он надавил на ее мышцы и потянул пробку наружу. Он хотел ее вытащить. Он хотел, чтобы из ее тела, а из его сознания исчезли свидетельства последних двадцати четырех часов.
– Расслабься, – бросил он, почувствовав, как она сжалась.
– Выталкивай пробку, – приказал он.
– Я не могу, – продолжала рыдать Ливви.
– Выталкивай, сейчас же! – сказал он и шлепнул ее по задранной попе.
Это был не совсем шлепок, но он возымел свое действие. Закрыв глаза, Ливви стала выталкивать пробку в то же самое время, как Калеб обхватил ее пальцами, чтобы ослабить сопротивление ее мышц. Медленно, он двигал пробкой из стороны в сторону, параллельно попыткам Ливви, и, наконец, извлек ее.
– Ой! – вскрикнула Ливви.
Пока Калеб избавлялся от игрушки, она повернулась на бок и плача уткнулась в покрывало.
Изнывая от желания продолжить, он поспешно вернулся в комнату. Ему нужно было сделать ее своей.
Слегка приподняв Ливви с кровати, он повернул ее к себе. Но когда она не стала сопротивляться, его сердце кольнуло.
Полегче, Калеб. Не сломай ее. Завоюй ее.
Обняв Ливви руками, он притянул ее к себе. Ему нужно, чтобы она была рядом. Она дрожала в его объятиях, сотрясаясь всем телом от бесконечных рыданий. Калеб уткнулся носом в ее шею и крепко закрыл глаза.
– Прости, – сказал он,
– Я знаю. Знаю, что ты сделала это только потому, что я тебе так сказал.
Ливви резко вздохнула и заерзала в его руках, пытаясь повернуться, но Калеб держал ее на месте. Ему нужно было сказать ей важные слова, которые он сможет произнести только с закрытыми глазами, прижавшись к ее телу. Этои был его метод.
Он во многом признавался ей именно во тьме. Он шептал ей о своих секретах, даже когда она спала, и, притягивая ее ближе, фантазировал обо всем том, чего хотел, понимая несбыточность этих грез. В такие моменты он находил в своем сердце потайные места. Но ему надоело фантазировать. Он хотел, чтобы его желания воплотились в реальность.
– Я больной на голову, Ливви. Я это знаю. И знаю, что я неправ, – прошептал он, и прижал ее еще крепче.
Она застыла в его руках.
– Мне казалось, будто у меня не было выбора. Фелипе следил за нами, с тех пор, как мы появились здесь. У него повсюду камеры, – продолжил он.
Ливви охнула.
– Но у меня был выбор. Я мог послать его нахрен. Я мог убить его прямо на месте... но я этого не сделал. Рафик скоро будет здесь и... мне нужно было оттолкнуть тебя. Мне нужно было напомнить самому себе, что я не смогу быть с тобой.
Калеб почувствовал, как его горло сдавило, а по телу начал расползаться жар от стыда. Он был неопытным в вопросах самовыражения, но сейчас шлюзы были открыты и он ничего не мог поделать, кроме как крепко прижиматься к Ливви, разрушая преграды.
– Я прожил ужасную жизнь. Я делал жуткие, отвратительные вещи. Но ты должна знать, что я ни о чем не жалею. Я никогда не убивал тех, кто этого не заслужил. И шрамы на моей спине – самое малое, через что мне пришлось пройти. Но я остался жив только благодаря Рафику.
– Нет, Калеб, – хныкнула Ливви.
Калеб снова сжал ее, слишком сильно. И ослабил свою хватку, когда Ливви заскулила, но он не мог отпустить ее полностью.
– Я не знаю, как объяснить. Я не знаю, как выразить тебе, насколько я ему обязан. Я обязан ему всем! Но, да поможет мне Бог – я не могу...
Он не мог сказать этого. Он не мог сказать ей, как много она стала значить для него. Ведь она могла уничтожить его своим отказом. И если она притворялась в своих чувствах к нему – если он повелся на ее блажь, в попытке освободиться... Он не знал, что будет делать. Он мог сделать ей очень больно.
Моя!
– Мне было невыносимо видеть тебя с этим сукиным сыном. Я хотел избить его до полусмерти. Даже сейчас, когда я чувствую его запах на тебе, меня тошнит! – прорычал он.
Ливви заплакала.
Заерзав в объятиях Калеба, ей удалось высвободить свои руки, которые она положила поверх его рук и сжала.
– Я этого не хотела, – всхлипнула она, – но... ты просто... ты такой противоречивый! В одну минуту, я думаю... что ты долженчто-нибудь чувствовать. Что тебя должноэто волновать! Но потом... Калеб, ты ужасен. Ты жесток и ты... разбиваешь мне сердце.
Калеб обнимал ее, пока она рыдала, не желая отпускать. Ему хотелось быть способным выразить распирающие его чувства. Ему хотелось плакать. Он чувствовал слезы, собравшиеся комом в горле. У него болело все – сердце, горло, даже глаза, так как он держал их крепко закрытыми. Его руки ломило от той силы, с которой он обнимал Ливви, но он не мог ее отпустить. Он слишком долго воспитывал себя, и в отличие от прогресса, достигнутого с Ливви, себя он воспитал гораздо лучше
– Но я так больше не могу, Калеб. Я пыталась, но не могу, – плакала она, – каждый раз, когда ты появляешься, я тешу себя надеждой, но ты все разрушаешь. Ты разрываешь меня на части! Порой мне кажется, что я тебя, мать твою, ненавижу. И все же! Все же, Калеб, я люблю тебя. Я верю в тебя. И я верю тебе, когда ты говоришь, что все будет хорошо. Но с меня хватит, – сказала она таким решительным тоном, от которого у Калеба едва не остановилось сердце, – с меня хватит, Калеб. Я покончу с собой!
Моя!
На Калеба обрушилась чистая ярость. Перевернув Ливви на спину, он навалился на нее, припечатывая своим телом.
– Даже не смей! Не смей говорить мне такой ерунды. Так поступают только трусы, и ты это знаешь, – выплюнул он.
Глаза Ливви вспыхнули яростью, под стать его собственной. Он видел это. Чувствовал это.
– Это ты трус, Калеб. Я не боюсь сказать тебе о своих чувствах. Я не боюсь признаться, что несмотря на все, что ты сделал со мной, я люблю тебя.
Она любит меня.
– Ты хоть понимаешь, насколько глупо я себя чувствую, признаваясь тебе в этом? – продолжала она, – ты похитил меня! Ты унижал меня, избивал, практически изнасиловал меня, и всего несколько минут назад заставил меня сосать член у совершенно незнакомого человека в комнате, полной свихнувшихся извращенцев. Я люблю тебя, Калеб, но я не трусиха. Я заслуживаю жизни или смерти на своих собственных долбаных условиях.
Калеб посмотрел Ливви в лицо и сталь, которую он увидел в ее глазах, уже во второй раз потрясла все его существо. Ливви не была трусихой. Он знал это, даже говорил себе, что никогда не назовет ее этим словом, потому что так оно и было. Но самое ужасное – Ливви способна реализовать свои слова. Она оборвет свою жизнь.
Калеб не мог дышать.
– Прости, – прошептал он.
Казалось, это все, что он мог сказать, все, на что он был способен. Ослабив свою хватку, он положил голову на кровать рядом с ней, заставляя себя дышать, превозмогая мучения и боль, сдавливающие его горло. Вскоре, его дыхание стало медленным и глубоким. Несколько минут, они лежали в полнейшей тишине.
Калеб чувствовал слезы Ливви, скатывающиеся по ее лицу – они омывали и его лицо. Они были так близки Калебу, что на мгновение он представил, что это были и его слезы. Они были его признанием. Они говорили обо всем том, чего он не мог произнести вслух... потому что именно он был трусом.
Ливви стала неторопливо шевелиться. Калеб не знал, чего ожидать, но затем почувствовал, как ее руки обвились вокруг него. Его желудок ухнул вниз, а сердце сжалось. Не она должна была его обнимать. Калеб понимал, что именно он должен был успокаивать Ливви, потому как именно он являлся ответственным за каждое из ее страданий. И все же, Калеб был эгоистом. Он позволил ей успокоить их обоих.
– Я думала о тебе, – онемело произнесла она, – когда он ласкал меня. Я думала о тебе.
Калеб прижался к ней, без слов умоляя ее замолчать. Он не хотел слышать об этом, но Ливви необходимо было выговориться, и Калеб это знал.
– Я хотела заставить тебя ревновать. Я хотела, чтобы ты испытал хоть каплютого, что испытала я в ту ночь, когда ты трахнул Селию у меня на глазах.
Калеб вздрогнул. Его сердце сжалось еще сильнее. Он надеялся, что слова Ливви означали, что он еще не совсем ее потерял. Каким-нибудь образом, он найдет способ сделать все правильно… с ней, с Рафиком.
– Я безумно ревновал, – признался Калеб.
На мгновение Ливви стиснула объятия, затем ослабила, – Я знаю. Это должно было сделать меня счастливой, но этого не произошло.
Она вздохнула.
– Почему? – мягко спросил Калеб рядом с ее теплой, влажной шеей.
– Мне лучше делать счастливым тебя, Калеб. Мне лучше видеть твою улыбку. Порой, ты улыбаешься, и... , – она замолчала, переполненная эмоциями, – я забываю обо всех твоих поступках.
Калеб не знал, что ему ответить, поэтому он просто сказал правду, – Мне тоже лучше видеть твою улыбку. Вначале, когда я тебя не знал... ты казалась такой грустной. Однажды, я увидел, как ты плачешь, и подумал, что хочу попробовать твои слезы. У меня на этот счет пунктик. Признаюсь, я доводил тебя до слез, только чтобы увидеть их. Твои страдания доставляли мне удовольствие.
Он сглотнул.
– Но теперь, – продолжил Калеб, – мне бы никогда не хотелось снова увидеть, как ты плачешь. Мне бы хотелось вернуться в тот день на улице, когда ты подумала, что я спас тебя от того парня в машине, и просто... остаться в твоей памяти героем. Ты так мило улыбалась мне. Ты благодарила меня. Мне бы хотелось, чтобы так оно и было.
Калеб чувствовал глубокое дыхание Ливви.
– Я знаю, что и мне бы следовало этого хотеть, – сказала она, – но я не хочу. Я обвиняла тебя в том, что ты больной на голову, Калеб. А вся правда в том... что я от тебя ничем не отличаюсь. Мне следовало ненавидеть тебя, Калеб. И сейчас, решив свою дальнейшую судьбу, я должна была желать твоей смерти. Но этого нет. Я не могу представить, какой бы стала моя жизнь без тебя. Наверное, это судьба, – сказала Ливви, – если, конечно, ты веришь в такие вещи. Может, в тот день ты должен был меня встретить. Однажды, ты спросил, хотела бы я освободиться в обмен на другую девушку. Я хотела сказать 'да'.
– Но ты сказала 'нет', – прошептал Калеб.
Он подумал о том, как бы все сложилось, окажись на ее месте другая; возникли бы у него чувства, испытываемые к Ливви, к кому-нибудь другому.
С самого начала его разрывали противоречия. Он был готов уйти из этой жизни так и оставшись в роли правой руки Рафика, пока неожиданно не появилась информация о Владэке. Возможно, его чувства были связаны не столько с Ливви, сколько с его желанием оставить все это в прошлом. Но он сомневался в этом. Ливви была уникальной. Незаменимой.
– Так и было, но я хотела сказать 'да', Калеб. Если бы я хоть на секунду поверила в то, что ты подвергнешь страданиям другую девушку вместо меня... наверное, я бы сказала 'да', – отрешенно произнесла Ливви.
– Я тоже больная на голову. Причем, была такой еще до встречи с тобой.
На мгновение, Калеб задумался над ее словами. Он не верил в их правдивость. Ливви была далеко не больной, особенно когда он сам являлся эталоном безумия. Однако, если ей хотелось увидеть в их отношениях какой-то Божий промысел, и так как она не испытывала к нему ненависти, у него не было ни малейшего желания лишать ее этой веры.
Пребывая в затянувшемся молчании, Калеб стал все больше осознавать присутствие Ливви и степень ее обнаженности. Ему до боли хотелось прикоснуться к ней, заняться с ней любовью, но прежде ему нужно кое-что сказать.
– Я не могу переступить через свой долг перед Рафиком, – сказал он.
Ливви напряглась, и Калеб поспешил озвучить остальное, – Я не прошу тебя это понять, но я не могу просто так взять и уехать.
– Что это значит, Калеб? Что это значит для нас?
Ее слова были произнесены безэмоционально, но Калеб знал, как много в них скрывалось.
– Это значит, что мне нужно донести до Рафика правду. Мы найдем другой способ, может, другую девушку..., – начал он.
Ливви толкнула его в плечо и села, – Ты, черт возьми, издеваешься надо мной, Калеб? Другую девушку? Как мне потом жить со своей совестью?
Ярость Калеба стала возвращаться, – Ты только что сказала...
– Это было раньше! – воскликнула Ливви, – я никогда не позволю кому-нибудь пройти через подобное. Никогда! Пожалуйста, Калеб, пойми меня. Позволь мне одеться и давай сбежим отсюда без оглядки.
Потянувшись к Калебу, она взяла его лицо в ладони, словно в тиски.
– Пожалуйста, Калеб. Прошу тебя.
Уставившись в умоляющие глаза Ливви, он на секунду было подумал открыть рот и сказать 'да'.
– Я ожидаю твоего послушания, Калеб. Ожидаю твоей преданности. Предавший меня делает это только один раз. Тебе понятно? – зловеще спрашивал Рафик.
– Да, Рафик, мне понятно, – отвечал Калеб.
– Я хочу, Ливви, – прошептал Калеб, – могу честно тебе признаться, что кроме своей мести, мне больше всего на свете хочется отвезти тебя отсюда и понять, как называется то, что между нами происходит.
Он потянулся к ее рукам, и, положив их ей на колени, принялся ласково поглаживать.
– Но это то, кто я есть. Я плачу по долгам. Нет ничего первостепенней семьи, преданности, чести и долга. Все время, что я себя помню, Рафик заменял мне семью, и я обязан ему. И если ты просишь меня предать его... то ты никогда не примешь того, кто я есть.
Ливви крепко закрыла глаза, видимо переваривая ту боль, которую причинили слова Калеба.
Он почувствовал себя наивным и глупым. Ему следовало знать, что Ливви не сможет понять ни его, ни его мотивов. Ливви не была монстром и не могла им стать только оттого, что им был Калеб.
– Почему вам так нужно, чтобы этот человек умер, Калеб? Что он сделал? Что он сделал такого ужасного, что ты посвятил всю свою жизнь, и пожертвовал своим счастьем, чтобы убить его? Помоги мне это понять, Калеб, – прошептала Ливви.
Калеб посмотрел на Ливви, и если бы он заметил в ее взгляде хоть малейший намек на снисхождение, он бы сказал ей отправляться ко всем чертям, но единственное, что выражали ее глаза было участие. И ему было удивительно распознать это чувство.
Рафик никогда не был участливым по отношению к Калебу. Да, Рафик был его спасителем, учителем, наставником, и иногда другом. Он обеспечивал его одеждой, кровом и едой. Он выходил его от состояния травмированной шлюхи до опасного человека. Но Рафик всегда требовал выполнения своего долга. И при возникновении со стороны Калеба хоть малейшего намека на нерешительность, Рафик без всяких колебаний, напоминал тому о его месте.
Жизнь Калеба всегда была условной. Одолжение Рафика всегда было условным. Калеб никогда не сомневался в методах проявления власти своего наставника, и для него никогда не имело значения, что Рафик требовал слепого подчинения. Калеб всегда верил, что ему повезло остаться в живых, и он был благодарен за это Рафику. Калеб до сих пор был благодарен и всегда будет, но до появления Ливви он никогда не знал, каково это, когда кто-то проявляет о тебе настоящую заботу.
