Текст книги "Чайная роза"

Автор книги: Дженнифер Доннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Да.

– Кто еще был на собрании? Я хочу знать каждое имя.

Дэви проглотил слюну и промолчал.

К ним подошел Каррен.

– Говори, парень! – велел он. – Не будь дураком. Какое тебе до них дело? Их здесь нет. Они тебе не помогут.

Дэви закрыл глаза. Только не это. Пожалуйста, только не это. Он хотел говорить, хотел спасти свою жизнь, но предать товарищей? Если он назовет их, Бертон сделает с ними то же, что сделал с ним. Он стиснул зубы, ожидая нового удара ножа и новой боли, но ничего не случилось. Он открыл глаза. Бертон сделал шаг в сторону и убрал нож. Увидев, что Дэви смотрит на него, кивнул Каррену. О’Нил шарахнулся в сторону, решив, что хозяин дал сигнал мастеру покончить с ним, но тут Каррен протянул ему конверт.

– Откройте, – сказал Бертон.

О’Нил подчинился. В конверте лежала банкнота в десять фунтов.

– Этого хватит, чтобы заплатить доктору за лечение вашей Элизабет, верно?

– О… откуда вы знаете?

– Этого требует мой бизнес. Я знаю, что вы женаты на прелестной женщине по имени Сара. Что у вас есть сын Томми, которому четыре года, и дочь Мэри, которой три. Элизабет чуть больше года. Прекрасная семья. Мужчина должен заботиться о такой семье. Следить за тем, чтобы с ними ничего не случилось.

Дэви оцепенел. Теперь он ощущал не боль, не гнев, не страх, а ненависть. Ненависть, горевшую в его душе и в его глазах. Он знал, что Бертон видит ее, но ему было все равно. Бертон поймал его. Если он не сделает того, что хочет этот человек, пострадает его семья. Он готов был пожертвовать собой, но не женой и детьми. И Бертон знал это.

– Шейн Паттерсон… – начал Дэви. – Мэтт Уильямс… Робби Лоуренс… Джон Пул…

Когда он закончил называть имена, Бертон спросил:

– Кто главный?

Дэви замешкался.

– Никто. Никого еще не назначили. Они не…

– Кто главный, мистер О’Нил?

– Патрик Финнеган.

– Очень хорошо. Продолжайте посещать собрания и сообщать об этом мистеру Каррену. Если вы это сделаете, то мое одобрение скажется на размере вашего жалованья. Если не сделаете или окажетесь настолько глупы, чтобы рассказать кому-нибудь о случившемся сегодня, ваша жена пожалеет об этом. Спокойной ночи, мистер О’Нил. Вам пора вернуться домой и поговорить с женой. Вы потеряли немного крови. Если кто-нибудь спросит вас про ухо, скажете, что столкнулись с грабителем. Когда он обнаружил, что у вас нечего взять, то отрезал вам ухо. А потом скрылся в тумане.

Дэви поднялся на ноги. Его трясло. Он вынул из кармана платок, прижал его к голове и заковылял прочь. За его спиной продолжал звучать голос Бертона:

– Этот Финнеган… Кто он такой?

– Наглый ублюдок. Всегда разевает пасть. Но работник хороший. Надо отдать ему должное. Один из лучших.

– Я хочу сделать его примером для остальных.

– Как это, сэр?

– Пусть им займутся. Я поручу это Шихану. Скоро он с вами свяжется.

«Падди… Боже мой… Что я наделал?» – сгорая от стыда, подумал Дэви. Он выбрался с пристани и вышел на окутанную туманом улицу. Голова кружилась от слабости. Он споткнулся и удержался на ногах только потому, что успел ухватиться за фонарный столб. Сердце в груди окаменело. О’Нил прижал к груди окровавленную руку и застонал от боли. Он стал предателем. Иудой. И теперь под его кожей и ребрами вместо сердца билось что-то мертвое, черное, гнилое, протухшее и зловонное.

Глава четвертая

Когда Фиона насыпала в банку только что взвешенный чай, у нее тряслись руки. Она знала, что не должна поднимать глаза. Если это заметят, ее выгонят. Именно за этим он и пришел. Чтобы кого-то выгнать. Иначе зачем Уильяму Бертону сваливаться им на голову? Чтобы повысить работницам жалованье? Она слышала рядом неторопливые размеренные шаги. Чувствовала, как Бертон смотрел на ее руки, закрывавшие банку и ставившие на ней штамп.

Он достиг края стола, обогнул его, пошел обратно, добрался до середины и остановился. У нее замерло сердце. Поднимать взгляд не требовалось: Фиона и так знала, что он остановился за спиной у Эми Колдуэлл. «Уйди, – молча умоляла она. – Оставь ее в покое».

Простоватой Эми было пятнадцать лет. Пальцы у нее были не слишком ловкие; иногда она опрокидывала мерку, рассыпая ее содержимое, или косо наклеивала этикетку. Все девушки помогали Эми, делая немножко больше, чтобы компенсировать ее неуклюжесть. У них существовало что-то вроде круговой поруки.

Фиона взвесила новую порцию, молясь, чтобы Эми не сделала ошибки. И тут послышался безошибочно узнаваемый звон мерки. Она рывком подняла голову. Так и есть: Эми просыпала чай на стол. Но вместо того чтобы убрать его, стояла и хлопала глазами. У нее дрожал подбородок.

– Вытри поскорее, – шепнула ей Фиона. – Будь умницей. Давай же!

Девочка кивнула, вытерла стол, и Бертон пошел пугать других. Фиона гневно посмотрела ему вслед. Эми ошиблась только из-за него. Бедняжка… Если бы он не стоял у нее над душой, такого не случилось бы!

Уильям Бертон был одним из самых богатых и удачливых чаеторговцев Англии. Он начал с нуля, но сумел бросить вызов знаменитым чайным фирмам – «Туайнингу», «Бруку», «Фортнаму и Мейсону», «Тетли»… Фиона знала его биографию не хуже остальных. Он родился и вырос в Кэмдене, был единственным сыном бедной портнихи, ныне покойной, муж которой, капитан, утонул в море. Бертон бросил школу, с восьми лет работал в чайном магазине, к восемнадцати с помощью упорного труда и бережливости сумел купить магазин и превратить его в то, что стало ядром «Чая Бертона». У него никогда не было ни жены, ни детей.

Фиона восхищалась решительностью и целеустремленностью, позволившими Бертону добиться успеха, но самого его презирала. Она не могла взять в толк, как человек, знавший нужду и сумевший ее победить, способен не сочувствовать тем, кто испытал ту же судьбу. Бертон закончил обход и подозвал к себе мистера Минтона. Фиона слышала, как они советовались. С ними был еще один человек; она слышала его голос. Девушка осмелилась поднять взгляд. Бертон показывал на разных девушек, Минтон кивал, а третий мужчина – бодрый, тучный, богато одетый – смотрел на часы. Потом Минтон неловко и напыщенно сказал:

– Внимание, девушки! Мистер Бертон сообщил мне, что состоявшийся в последнее время рост расходов и новые проекты заставляют его принять некоторые решительные экономические меры…

На мастера уставились пятьдесят пять пар тревожных глаз. Девушки не понимали этой тарабарщины, но знали, что ничего хорошего им ждать не приходится.

– Это означает, что с некоторыми из вас нам придется расстаться, – продолжил он, не обращая внимания на громкое «ах». – Тот, кто услышит свою фамилию, зайдет в мой кабинет и получит расчет. Вайолет Симмс, Джемма Смит, Патси Гордон, Эми Колдуэлл… – Минтон продолжал перечислять фамилии, пока не назвал пятнадцать. А потом закончил: – Фиона Финнеган… – Надо отдать мастеру должное, вид у него при этом был пристыженный.

О боже, нет! Что она скажет матери? Семья не выживет без ее жалованья…

– …будет оштрафована на шесть пенсов за разговоры. Если кто-то еще станет болтать или поднимет шум, он будет оштрафован тоже. А теперь возвращайтесь к работе.

Фиона заморгала глазами. Чувство облегчения боролось с гневом. Ее не выгнали. Всего лишь оштрафовали. За то, что она пыталась помочь Эми. Вокруг слышались сдавленные всхлипывания и шорохи: пятнадцать уволенных девушек собирали свои вещи. Она закрыла глаза. На щеках вспыхнули яркие пятна. Девушкой овладел лютый гнев. Нужно было как-то с ним справиться.

Она открыла глаза, взяла совок и все же не могла не смотреть на своих бледных дрожавших подруг, занимавших очередь в кабинет Минтона. Фиона знала, что Вай Симмс была единственной добытчицей в семье и имела на иждивении больную мать.

У Джем восемь братьев и сестер и отец, пропивавший все свое жалованье. А Эми… Эми сирота и живет в одной крошечной комнате с сестрой. О господи, где она найдет другую работу? Что будет есть на следующей неделе? Увидев ошеломленное лицо, поношенный чепчик и потертую шаль девочки, Фиона не выдержала и бросила совок. Если Бертон оштрафовал ее за разговоры, то пусть послушает!

Она решительно двинулась к кабинету Минтона, пройдя мимо девушек, ждавших своего жалованья. «Уильяма Бертона считают умным человеком, но он чертовски близорук», – подумала Фиона. Он следил за тем, как девушки упаковывали чай, но не видел, насколько неэффективен весь процесс. Ясно, он ничего в этом не понимал. Думал, что должен уволить нескольких девушек, чтобы сэкономить на их жалованье, но если бы он лучше использовал их труд, то сэкономил бы куда больше. Фиона не раз пыталась сказать об этом мистеру Минтону, но он не слушал. Может быть, выслушает теперь.

– Извини, – сказала она, протиснувшись мимо девушки, стоявшей в дверях.

Мистер Минтон сидел за письменным столом, считая шиллинги и пенсы.

– Что? – коротко спросил он, не повернув головы. Но Бертон и его компаньон, углубившиеся в гроссбух, подняли глаза и пристально посмотрели на Фиону.

Она проглотила слюну и съежилась. Гнев, который привел ее сюда, сменился страхом. Фиона поняла, что сама напрашивается на увольнение.

– Прошу прощения, мистер Минтон, – начала она, справившись с голосом. – Но увольнение этих девушек делу не поможет.

Наконец Минтон обратил на нее внимание. Он долго хлопал глазами, прежде чем сумел вымолвить слово.

– Мистер Бертон, сэр, мне ужасно жаль… – заикаясь, выдавил он, встал и красноречиво посмотрел на дверь, приказывая Фионе уйти.

– Одну минутку, – закрыв гроссбух, прервал его Бертон. – Я хочу знать, почему одна из моих упаковщиц считает, что она разбирается в бизнесе лучше, чем я.

– Потому что я знаю эту работу, сэр. Занимаюсь ею каждый день, – ответила Фиона, заставив себя посмотреть сначала холодные черные глаза Бертона, а потом в глаза другого человека. Они были красивого бирюзового оттенка и совершенно не соответствовали его грубому, хищному лицу. – Если бы вы не увольняли девушек, а слегка изменили процесс, можно было бы за то же время упаковывать больше чая. Я знаю, вы это можете.

– Продолжайте.

Фиона сделала глубокий вдох.

– Ну… каждая девушка заполняет свою тару, верно? Если это коробочка, она должна ее склеить; если это банка – то наклеить на нее этикетку. Потом она наполняет упаковку чаем, запечатывает ее и с помощью штампа проставляет цену. Трудность в том, что мы должны оставлять свои рабочие места и ходить за запасами. На это уходит слишком много времени. А иногда на кисточку попадает чай. Это приводит к потере продукта. Нужно сделать только одно: взять часть девушек – скажем, двадцать из пятидесяти пяти – и поручить им заниматься тарой. Еще пятнадцать будут взвешивать чай и насыпать его в упаковки. Еще десять будут их запечатывать и штамповать. А десять последних – подвозить запасы. Понимаете, так каждая девушка сможет сделать намного больше. Выход увеличится, а стоимость одной упаковки снизится. Я в этом уверена. Сэр, может быть, мы попробуем?

Бертон сидел молча и смотрел на нее. Потом он уставился в потолок, обдумывая ее слова.

Фиона восприняла это как добрый знак. Он не сказал «нет» и не выгнал ее. По крайней мере пока. Она знала, что девушки ее слышали, спиной чувствовала их взгляды; ее плечи ощущали тяжесть отчаянных надежд подруг. Ее идея имела смысл; в этом Фиона не сомневалась. «Пожалуйста, пожалуйста, пусть он тоже думает так!» – молилась она.

– Хорошая мысль, – наконец сказал Бертон, и у Фионы отлегло от сердца. – Мистер Минтон, – продолжил он, – когда вы закончите, усовершенствуйте процесс с оставшимися девушками.

– Мистер Бертон, но… – У Фионы сорвался голос. – Я думала, что вы позволите им остаться…

– Зачем? Вы же только что показали мне, как сорок девушек могут заменить сотню. Зачем я буду платить пятидесяти пяти? – Он улыбнулся компаньону. – Более высокая производительность за меньшую плату. Банк будет счастлив, Рандольф.

Толстяк фыркнул.

– Еще бы, – сказал он и потянулся за другим гроссбухом.

Почувствовав себя так, словно она получила пощечину, униженная Фиона повернулась и вышла из кабинета Минтона. Она просто дура. Набитая дура. Вместо того чтобы добиться восстановления подруг на рабочих местах, доказала, что они действительно не нужны. Пошла прямо к Уильяму Бертону и сообщила ему, как добиваться лучших результатов с меньшим количеством людей. Внедрив здесь новую технологию, он отправится на свои фабрики в Бетнал-Грине и Лаймхаусе, воспользуется ее идеей и уволит девушек и там тоже. Неужели она никогда не научится справляться с гневом и держать язык за зубами?

Фиона шла мимо подруг, стыдясь самой себя; ее щеки пылали. Внезапно кто-то взял ее за руку, и тонкие, хрупкие пальчики сплелись с ее собственными. Это была Эми.

– Спасибо, Фи, – прошептала она. – В смысле за попытку. Ты смелая. Хотела бы я быть такой же смелой.

– Ох, Эми, я не смелая, а глупая, – со слезами на глазах ответила Фиона.

Эми поцеловала ее в щеку, и Вай тоже. А Джем посоветовала поскорее вернуться на рабочее место, пока она не оказалась в одной очереди с ними.

Вечернее солнце, гревшее Джо спину, казалось лишним среди грязных переулков и узких улочек Уайтчепла, по которым шли они с Фионой. Косые лучи высвечивали запущенные дома и лавочки, заставляя обращать внимание на облупившиеся коньки крыш, выщербленные кирпичные стены и вонючие сточные канавы, которые обычно надежно скрывали туман и дождь. Джо послышался голос отца: «При солнце Уайтчепл выглядит особенно мерзко. Оно как румяна на старой шлюхе, только подчеркивает морщины».

Ему хотелось повести Фиону в место получше. Вроде пивной с красными обоями под бархат и узорчатыми окнами. Но денег у Джо было очень мало, так что набор развлечений ограничивался прогулкой по Коммершл-стрит, рассматриванием витрин магазинов и грошовыми чипсами или имбирным печеньем.

Он видел, как Фиона, вздернув подбородок, смотрела в витрину ювелирного магазина, и понимал, что она все еще переживает из-за Бертона и уволенных подруг. Джо зашел за ней сразу после ужина, и девушка все рассказала ему во время прогулки.

– Ты же не рассчитывала на успех, правда? – спросил он.

Расстроенная Фиона повернулась к нему:

– В том-то и дело, Джо, что рассчитывала.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Ей-богу, ты не девчонка, а настоящий конь с яйцами!

Фиона засмеялась, и он обрадовался. В начале прогулки она плакала от гнева и сочувствия подругам. Джо не мог видеть ее слез. Это заставляло его ощущать чувство бессилия и собственной бесполезности. Он обнял Фиону, привлек к себе и поцеловал в макушку.

– Двенадцать и шесть, – прошептал Джо, когда они продолжили прогулку. – Уильям Бертон – ублюдок.

– Двенадцать и шесть? – обрадовалась Фиона.

– Ага. На этой неделе дела шли неплохо.

– Ты помирился со своим па?

Джо пожал плечами. Он не хотел выносить сор из избы, но Фиона настаивала, и в конце концов Джо пришлось признаться, что сегодня он опять крупно поссорился с отцом.

– Опять? Из-за чего на этот раз?

– Из-за второй тележки. Я хочу ее купить, а он нет.

– Почему?

– В том-то и дело, Фи! – с жаром начал Джо. – С одной тележкой у нас получается, но с двумя было бы намного лучше. Спрос хороший. В прошлую субботу – ты сама это видела – от покупателей отбоя не было. У нас товар кончился, представляешь? Кончился товар! Мы могли бы продать еще один ящик яблок, не считая инжира, картошки, брокколи, но торговать было нечем. Я уже два месяца твержу отцу, что нужно купить еще одну тележку и отделить фрукты от овощей, но он ничего не хочет слышать.

– Почему? Это имеет смысл.

– Он говорит, что нам и так хорошо. Мол, на жизнь хватает, поэтому рисковать нет резона. Рано или поздно везение кончается. Господи, какой же он тормоз! За деревьями не видит леса. Зарабатывать себе на жизнь мне мало. Нужно получать прибыль и расширять дело.

– Джо, не расстраивайся из-за отца, – ответила Фиона. – Еще годик, и он потеряет над тобой власть. Мы освободимся, заведем собственный магазин и будем управлять им так, как считаем нужным. Так что махни на отца рукой. Его уже не переделаешь.

– Ты права, – мрачно ответил Джо.

Махнуть рукой? Это вряд ли. Их отношения становились все хуже. Он не хотел говорить и без того расстроенной Фионе, что они с отцом чуть не подрались.

И что сразу после ссоры, когда отец ушел заливать горе пивом, к ним явился Томми Питерсон. Он заметил, как ловко Джо ведет дело, и пригласил юношу завтра заглянуть в его контору на Спитлфилдс^[9]. Джо был уверен, что Томми хочет посоветовать им купить еще одну тележку и даже предложить лучшую оптовую цену на товар. Что ему ответить? Что отец против? И как он после этого будет выглядеть?

Дальше они шли молча. Солнце не могло одолеть вечернюю прохладу. Скоро осень. Холод и дождь положат конец их вечерним прогулкам. Господи, где взять денег, чтобы они могли поскорее пожениться и открыть собственный магазин? Внезапно Фиона сказала:

– Давай срежем.

– Что?

Она лукаво улыбнулась:

– Срежем дорогу. – Девушка показала на узкий проход между пивной и лавкой угольщика. – Держу пари, так можно выйти на Монтегью-стрит.

Джо поднял бровь.

– А что? Я просто хочу пораньше вернуться домой, – невинно ответила Фиона и потянула его за собой.

Когда они вошли в проход, из-за пустых пивных бочонков выскочила какая-то тварь на крошечных когтистых лапках. Фиона взвизгнула и остановилась как вкопанная.

– Это просто кошка, – сказал Джо. – Э-э… карликовой породы.

Фиона фыркнула, прижала его к стене и поцеловала. Такая дерзость была ей несвойственна. Обычно Джо сам проявлял инициативу, но ему и в голову не пришло возражать. Наоборот, понравилось.

– К чему бы это? – в шутку спросил он. – Хочешь командовать мной?

– Если не нравится, можешь уйти, – ответила Фиона и снова поцеловала его. – Когда угодно. – За этим последовал новый поцелуй. – Стоит только сказать.

Джо сделал вид, что задумался.

– Да нет, пожалуй, нравится, – сказал он и обнял Фиону. Ответный поцелуй был долгим и страстным. Ладони девушки прижимались к его груди, и он сквозь рубашку ощущал их тепло. Джо осторожно погладил ее грудь, ожидая, что Фиона остановит его, но она этого не сделала. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Девушка была беззащитна. Ощущение стало таким острым, что Джо чуть не задохнулся. Фиона была готова отдаться ему не только душой, но и телом. Она была с ним, в нем и во всем, что он делал. Была воплощением всего, о чем он мечтал и хотел от жизни.

Изнывая от желания, Джо выпростал из-под ее юбки блузку и нижнюю сорочку и запустил под них руку. Грудь, оказавшаяся в его ладони, была нежной и тяжелой, как спелая гроздь. Он слегка сжал ее, и у Фионы вырвался слабый стон. Этот негромкий звук заставил его плоть напрячься. Он желал ее. Нуждался в ней. Сейчас. Немедленно. Джо мучительно хотелось прижать Фиону к стене, задрать ей юбку и овладеть девушкой. Держать себя в руках было неимоверно трудно. Запах и вкус ее нежной кожи сводили Джо с ума. Но он не мог себе этого позволить. Не хотел, чтобы в первый раз это случилось в каком-то грязном проулке, быстро и впопыхах. Но что-то должно было случиться, иначе боль в паху стала бы настоящим мучением.

Он взял руку Фионы и направил ее. Сначала эта рука ласкала его сквозь брюки, а потом проникла внутрь. Джо показал ей, как нужно двигать ладонью, и девушка подчинилась. Так продолжалось до тех пор, пока его дыхание не участилось. Джо уткнулся ей в шею, застонал и затрепетал всем телом, ощутив облегчение. Потом он прижался спиной к стене и закрыл глаза, пытаясь справиться с дыханием.

– Джо, – услышал он тревожный шепот. – Ты в порядке?

Он хмыкнул.

– О да, Фи. Никогда не чувствовал себя лучше.

– Правда? Я… По-моему, у тебя кровь…

– Да ну? Это твоих рук дело.

– Черт побери! – воскликнула она.

Джо невольно рассмеялся:

– Успокойся, я пошутил. – Он вытерся платком и выбросил его. – Не отдавать же его матери в стирку…

– Почему?

– Ох, Фиона, ты ничего об этом не знаешь, верно?

– Ты тоже, – упрямо ответила она.

– Ну, во всяком случае, больше твоего. – Джо наклонился и поцеловал ее в шею. – Я знаю, как доставить тебе такое же удовольствие.

– Значит, это приятно?

– Угу.

– И на что это похоже?

Джо задрал ей юбки, несколько секунд возился с завязкой трусов, потом проник внутрь и начал ласкать ее ляжки, удивляясь, что кожа может быть такой шелковистой. Когда его пальцы нащупали нежную расщелину, девушка напряглась и уставилась на Джо, широко раскрыв глаза.

Он слышал ее участившееся дыхание и собственный шепот в темноте… И вдруг зазвонил колокол церкви, находившейся в двух улицах отсюда.

– Ох, нет… Чтоб мне провалиться! – отпрянув, воскликнула Фиона. – Я забыла о времени! Уже девять! Мать спустит с меня шкуру. Она подумает, что меня убили. Бежим скорее!

Они возились в темноте, застегивая пуговицы и оправляя одежду. «Вот так всегда, думал Джо. – Долго еще нам украдкой обмениваться поцелуями в грязных переулках или на берегу реки?»

Фиона ломала голову, пытаясь придумать причину опоздания. Обратный путь до Монтегью-стрит они проделали бегом.

– Ну вот, тебя еще не успели хватиться, – сказал Джо, целуя ее на крыльце.

– Надеюсь. По крайней мере, отца нет дома. До завтра. – Фиона хотела уйти, но обернулась, чтобы посмотреть на Джо в последний раз. Он стоял и ждал, когда за ней закроется дверь.

– Двенадцать и шесть, – напомнила Фиона.

Джо улыбнулся в ответ:

– Ага, моя радость. Двенадцать и шесть.

Глава пятая

Кейт Финнеган посмотрела на лежавшую перед ней груду белья и застонала. Простыни, скатерти, салфетки, блузки, тонкие ночные рубашки, лифчики, нижние юбки… Потребуется немалое искусство, чтобы рассортировать это добро и положить его в корзину. И как тащить такую тяжесть домой на плече?

– Лилли, скажи своей хозяйке, что за такую кучу ей придется заплатить вдвое! – крикнула она из чулана миссис Брэнстон.

В чулан заглянула жилистая рыжая ирландка, работавшая у миссис Брэнстон горничной.

– Конечно скажу, миссис Финнеган, но дай вам Бог удачи. Вы же знаете, какая она прижимистая. Зимой снегу не выпросишь. Не выпьете чаю перед уходом?

– Я бы с удовольствием, но не хочу причинять лишние хлопоты.

– Пустяки, – весело ответила девушка. – Хозяйка ушла на Оксфорд-стрит за покупками. И теперь не вернется целую вечность.

– Тогда ставь чайник, детка.

Закончив укладывать белье, Кейт села за кухонный стол. Лилли заварила чай и поставила на стол тарелку с печеньем. Они разговаривали, пока чайник не опустел. Кейт рассказывала о детях, а Лилли – о своем молодом человеке. Его звали Мэтт, и он работал докером.

– Вы часто видитесь? – спросила Кейт. – Ты целый день здесь, а он – на реке…

– Ага, миссис Финнеган. В последнее время он от меня не отходит. Все из-за этих убийств. Забегает утром по дороге на работу, а вечером приходит снова. Сказать вам по правде, я ужасно рада. Боюсь выбираться из дома после наступления темноты.

– Я тебя не осуждаю. Жуть берет, когда думаешь об этих женщинах, которым приходится выходить на улицу, правда? Но Падди говорит, что они все равно выходят.

– У них нет выбора. Если они бросят свое ремесло, то умрут с голоду.

– В воскресенье отец Диген говорил об этих убийствах, – сказала Кейт. – Мол, смерть – это наказание за грех, и все тут. Я помалкивала – как-никак он священник, – но мне жаль этих женщин. Честное слово. Я иногда вижу их. Все они пьяные, опустившиеся, кричат, ругаются, но вряд ли кто-нибудь из них сам выбрал такую жизнь. Они занялись этим, потому что пили или попали в беду.

– Слышали бы вы, что говорит о них миссис Брэнстон! – злобно ответила Лилли. – Называет этих бедолаг служанками сатаны. Думает, что они заслужили такую смерть. Ей легко говорить. Живет в уютном доме, где денег куры не клюют. – Лилли сделала глоток чая и немного остыла. – Что толку сердиться на хозяйку? Как говорила моя бабушка, осуждает других только тот, кто может себе это позволить… Честно говоря, миссис Финнеган, меня волнуют не столько убийства, сколько то, что происходит на пристанях.

– Я тебя понимаю.

– Я знаю, они поступают правильно, но если дело дойдет до стачки, одному богу известно, когда мы с Мэттом сможем пожениться, – тревожно сказала Лилли. – Может быть, через год.

Кейт похлопала ее по руке:

– Не волнуйся, детка, этого не случится. А если и случится, тоже невелика беда. Твой Мэтт – хороший парень. Его стоит ждать.

Как говорится, чужую беду руками разведу… При мысли о стачке Кейт ощущала холодок под ложечкой. Падди говорил, что без стачки не обойтись; весь вопрос в том, когда она начнется. На прошлой неделе Кейт сидела с карандашом и бумагой и пыталась вычислить, сколько они протянут, если Падди останется без жалованья. Несколько дней. В лучшем случае неделю.

Обычно он получал около двадцати шести шиллингов за шестидесятичасовую рабочую неделю. Во время аврала немного больше, в затишье – немного меньше. Кроме того, он часто приносил еще три шиллинга, подрабатывая ночным сторожем, смоля ящики или сгребая в кучи чайные листья. В общей сложности это составляло около двадцати девяти шиллингов. Два шиллинга Падди оставлял себе на пиво, табак и газеты, еще один – на уплату профсоюзных взносов, а остальное отдавал Кейт, которой предстояло растянуть эти деньги на всю неделю, бесконечную, как Шотландский тракт.

Она добавляла к жалованью мужа заработок прачки, за вычетом расходов на мыло и крахмал составлявший четыре шиллинга. Еще пять шиллингов Родди платил за жилье и кормежку. Чарли зарабатывал одиннадцать шиллингов, Фиона – семь. За вычетом того, что Чарли оставлял себе на пиво и развлечения с дружками, а Фиона – на собственный магазин, это составляло еще пятнадцать. Итого два фунта десять шиллингов плюс-минус один. В еженедельные расходы входили восемнадцать шиллингов, которые приходилось платить за жилье. Домик был очень симпатичный; многие семьи снимали только один этаж за восемь-десять шиллингов. Но дом был теплый, сухой, без клопов, а Кейт не сомневалась, что теснота себя не оправдывает: то, что сэкономишь на квартирной плате, уйдет на врачей и нетрудоспособность по болезни. Плюс уголь. Летом он стоил шиллинг, но зимой будет два. Керосин для лампы – еще шесть пенсов.

Оставался фунт и девять. Все это уходило на еду, причем не слишком шикарную. На покупку мяса, рыбы, картошки, фруктов и овощей, муки, хлеба, овсянки, нутряного сала, молока, яиц, чая, сахара, масла, джема и патоки, необходимых для трехразового питания шести человек (не считая грудного ребенка), Кейт отводила двадцать шиллингов. Шиллинг откладывался на похороны, еще один – на одежду. У Кейт была копилка, куда она всеми правдами и неправдами раз в неделю опускала шиллинг на непредвиденный ремонт одежды или обуви и два – на случай стачки. Она завела этот порядок два месяца назад и теперь откладывала деньги каждую неделю, не стыдясь экономить на еде. На все остальные расходы оставалось не более четырех шиллингов. Сюда входили оплата счетов врача, траты на гуталин, сухари, мятные лепешки, спички, иголки с нитками, воротнички, мыло, тоник, марки и крем для рук. Часто к очередной субботе у них оставалось всего несколько пенни.

Чтобы обеспечить семье такой уровень жизни, они с Падди трудились не покладая рук. Теперь он считался в Уайтчепле солидным человеком, мужчиной с твердым заработком. Ничего общего с поденщиком, которым был Падди, когда они поженились. На рассвете он приходил на пристань, где мастер выбирал самых сильных и платил им по три пенса за час работы. Теперь Фиона и Чарли работали, и их жалованье играло очень большую роль. Да, они были бедняками, но уважаемыми работающими бедняками, а это огромная разница. На еду им хватало. Дети были чистыми, аккуратно одетыми и ходили в целой обуви.

Постоянная борьба за возможность оплачивать, счета утомляла Кейт, но выбора не было. Либо это, либо полная нищета. Если не сможешь платить за квартиру, твою мебель выбросят на улицу, а ты сам отправишься в ночлежку, где подхватишь вшей. Твои дети будут ходить оборванными, а муж уйдет, потому что не сможет смотреть на своих худых, голодных отпрысков. Кейт видела, что случалось с семьями, жившими на их улице, когда муж терял работу или заболевал. С такими же семьями, как ее собственная, у которых не было никаких сбережений, если не считать нескольких монет, лежавших в жестяной банке. Нищета была пропастью, в которую легче упасть, чем из нее выбраться, и Кейт хотела, чтобы расстояние между этой пропастью и ее семьей было как можно больше. В случае стачки они оказались бы на самом ее краю.

– Я знаю, что нам делать, миссис Финнеган, – хихикнув, сказала Лилли. – Я прочитала в газете, что человек, который поймает Уайтчеплского Убийцу, получит награду. Сто фунтов – это целая куча денег. Мы с вами можем сцапать его.

Кейт тоже засмеялась:

– О да, Лилли, мы с тобой – парочка хоть куда! Выйдем ночью в переулок, я с метлой, а ты с молочной бутылкой, обе перепуганные насмерть!

Женщины поговорили еще немного, потом Кейт допила чай, поблагодарила подругу и сказала, что ей пора. Лилли открыла ей дверь кухни. Нужно было добраться до задней калитки, а потом пройти по узкому проулку, который огибал дом и вел на улицу. Сколько раз она в кровь стирала костяшки о кирпичную стену? Кейт предпочла бы пройти через дом и выйти в переднюю дверь, но соседи могли увидеть ее и рассказать об этом миссис Брэнстон. Дом принадлежал представителям среднего класса и стоял на приличной улице, поэтому приходить и уходить через переднюю дверь прислуге не полагалось.

– Пока, миссис Финнеган.

– Пока, Лилли. Не забудь запереть за мной, – негромко предупредила Кейт. Ее голос заглушала большая корзина с бельем, стоявшая на плече.

Глава шестая

«Вот и осень пришла», – подумала Фиона, закутавшись в шаль. Ее признаки читались безошибочно: листья опадали, дни стали короче, а угольщик, ездивший в фургоне, громко предлагал свой товар. Стояло хмурое сентябрьское воскресенье; сырой воздух становился все более прохладным. «МЕРТВЫЙ СЕЗОН, – гласил газетный заголовок. – УАЙТЧЕПЛСКИЙ УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ НА СВОБОДЕ».

Фиона сидела на крыльце, присматривая за игравшим рядом Сими, читала газету и гадала, как кто-то рискует выходить в переулок, зная, что рядом бродит убийца. «Дьявол умеет очаровывать», – говорила ее мать. Наверное, она была права. Иначе как можно заставить женщину пойти с ним в темное, туманное и безлюдное место?

Люди, жившие на ее улице и во всем Уайтчепле, не могли поверить, что кто-то может совершить подобное дело, а потом бесследно исчезнуть. Полицейские выглядели шутами гороховыми. Их ругали парламент и пресса. Фиона понимала, что это камни в огород дяди Родди. После обнаружения трупа Полли Николс он так и не пришел в себя. Бедняге до сих пор снились кошмары.