Текст книги "Чайная роза"
Автор книги: Дженнифер Доннелли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Она стояла на палубе и вспоминала слова Уильяма Бертона: «…если бы мы могли расправиться с Тиллетом так же, как расправились с этим ублюдком Финнеганом». И наглый смешок Котелка Шихана, ответившего: «Да, дельце было славное, правда? Я сам пробрался туда, пролил смазку… и увидел, как мистер Профсоюзный Организатор поскользнулся и пролетел пять этажей…»
Фиона едва не вскрикнула. Она не хотела слышать эти голоса, но знала, что не сможет забыть их до конца жизни. Они навечно врезались ей в душу. Все, что случилось с ней самой и теми, кого она любила, произошло по вине Уильяма Бертона. Восстановить справедливость не удастся; она никогда не сможет доказать, что это дело его рук. Но можно отомстить. В Нью-Йорке она чего-нибудь добьется. В Америке бедные могут стать богатыми, разве не так? Разве там улицы не вымощены золотом? Она увидит, как люди делают деньги, и сделает то же самое.
– Дело не кончено, Бертон, – прошептала она, глядя на океан, воды которого в сумерках казались черными. – Оно еще и не начиналось.
Англия исчезла за горизонтом. Ее родина. Земля, в которой похоронили ее родных. Улицы, по которым ходили они с Джо. Все ушло. Она не видела ничего, кроме воды. Океан пугал ее; в отличие от Темзы, увидеть другой берег здесь было нельзя. Девушка была отчаянно одинока и боялась того, что ей предстояло. Она закрыла глаза, мечтая, чтобы кто-нибудь вразумил ее.
– Я вижу, с вами случилась беда, дитя мое, – прозвучало рядом. Фиона вздрогнула и обернулась. Справа от нее стоял добродушный мужчина в черной рясе. – Молитесь, да? Это хорошо. Облегчает душу. Всемогущему можно высказать свои тревоги, и он услышит вас. Господь все устроит.
«В самом деле? – горько усмехнувшись, подумала Фиона. – До сих пор Ему это плохо удавалось».
– Давайте помолимся вместе и попросим Его облегчить ваше бремя, – сказал священник и протянул девушке четки.
Она покачала головой:
– Нет, спасибо, отче.
Но священник не сдавался:
– Неужели вы не верите, что Всемогущий способен выручить вас из беды? Конечно, верите…
«А во что я верю?» – задумалась девушка. Когда-то она всем сердцем верила в силу любви, незыблемость дома и семьи; верила, что ее мечты станут явью и ее молитвы будут услышаны.
Теперь она верила только в деньги, зашитые в лифчике. Эти фунты спасли ей жизнь. Не Джо, не Господь, не ее бедные мертвые родители, не тред-юнион, не проповеди священников, не четки и не грошовые свечи.
Фиона вспомнила, как однажды они разговаривали с отцом у камина. Казалось, с тех пор прошли годы. Тогда его слова смутили ее. Потом Фиона часто вспоминала их, но понять до конца так и не могла. Зато теперь их смысл стал предельно ясен.
– Отче, я верю, что из трех фунтов мяса можно сварить очень хорошую похлебку, – сказала она и протянула священнику четки.
Часть вторая
Глава двадцать вторая
Нью-Йорк, март 1889 года
– Пошевеливайся! Шевели задницей, черт бы тебя побрал! – кричал возница. По его мнению, ехавшая впереди телега с кирпичами двигалась слишком медленно. Он натянул поводья, заставив лошадь свернуть. Колесо кеба, объезжавшего телегу, задело тротуар, и Фиону с Сими затрясло на сиденье, как игральные кости в стакане.
Финнеганы отъехали от морского вокзала всего два квартала, но вид города и его жителей успел подтвердить то, что они слышали на «Британнике»: Нью-Йорк – город шумный и суетливый. Все куда-то торопились. Люди бежали по перекресткам, не обращая внимания на приближавшиеся экипажи. Какой-то мужчина в котелке читал на ходу газету и даже успевал переворачивать страницы. Другой вез тележку и одновременно ел сандвич. Женщина в прямой юбке и жакете с круглыми фалдами бодро шла по тротуару, расправив плечи, вздернув подбородок и покачивая перьями на шляпке.
Пока двухколесный кеб вез брата и сестру по Десятой авеню, Фиона и Сими жадно рассматривали выстроившиеся в ряд товарные склады. Там кипела жизнь. Лошади везли в типографии огромные рулоны бумаги, а на ткацкие фабрики – тюки хлопка и шерсти. Мужчины принимали через грузовые люки новенькие ковры, ящики с пряжей, застекленные шкафчики, пианино и грузили их на телеги, отдавая друг другу приказания типичной американской скороговоркой. Сестра и брат видели открытые двери прачечных, из которых валил пар, и краснолицых женщин, выжимавших простыни. Ощущали аромат жареного кофе, печеного хлеба и менее аппетитные запахи, которыми тянуло от мыловаренных фабрик и скотобоен.
«Да, Нью-Йорк не чета Лондону, – думала Фиона. – Он молод и порывист. Новый город, каждая улица и здание которого говорят о скорости и современности». Она вспомнила первую реакцию Ника. Когда пароход пришвартовался, Сомс, восхищенный увиденным, остановился на сходнях, задержав всех пассажиров первого класса.
– Нью-Йорк! – воскликнул он. – Фи, ты только посмотри на него! Город торговли, город промышленности. Город будущего. Взгляни на эти здания! Это воплощенный идеал художника. Дворцы честолюбия. Гимны энергии и прогрессу!
Воспоминание заставило Фиону улыбнуться. В этом весь Ник. Разглагольствует об идеале художника, в то время как она и тысяча других пассажиров мечтают поскорее сойти с этого проклятого парохода.
Сими, сидевший с краю, повернулся к сестре и сказал:
– Фи, а они нам обрадуются? Тетя Молли и дядя Майкл?
– Конечно обрадуются, милый, – с деланой уверенностью ответила она. Внутренний голос напоминал девушке: тетя и дядя понятия не имеют, что они с Сими вот-вот появятся у них на пороге. «А вдруг не обрадуются?» – нашептывал этот внутренний голос.
Фиона заставила его замолчать. Конечно обрадуются. Майкл – брат их отца. Близкая родня; они с ним поладят. Конечно, сначала он немного удивится – а как же иначе? – но потом окажет им гостеприимство. Она надела темно-синюю юбку и белую английскую блузку. На Сими был твидовый жакет и короткие штанишки, купленные в Саутгемптоне. Это наверняка произведет на хозяев хорошее впечатление. Фиона твердила себе, что им крупно повезло. В отличие от бедняги Ника, у них тут есть родня.
Во время поездки она выяснила, что Ник поссорился с отцом; именно это и заставило его бросить Лондон. Его отец владел банком и ждал, что однажды Ник сменит его на этом посту. Но у него были другие идеалы. Он был беззаветно предан тому, что называл новым искусством – произведениям группы парижских художников. Какое-то время он торговал там картинами, а теперь решил открыть в Нью-Йорке собственную художественную галерею и выставлять там только картины этих мастеров. Сомс называл их импрессионистами. Ник продемонстрировал ей полдюжины полотен, которые вез с собой. Сначала они показались девушке странными. Эти картины ничем не напоминали изображения детей, собак, целующихся парочек или охотничьих сцен, которые она видела в витринах магазинов и пивных. Но чем больше Ник рассказывал об идеях этих картин и самих художниках, тем больше они ей нравились.
Один из холстов – натюрморт с белыми розами, яблоками, хлебом и вином – находился на тумбочке, разделявшей их кровати; там Ник всегда мог его видеть. На нем стояла подпись «А. Бессон». Почему-то Фиону влекло к этой картине; она напоминала ей о Джо. О том, что она все еще скучает и тоскует по нему. Непонятно, каким образом это маленькое полотно умудрялось вызывать в ней такие чувства. Сомс объяснял это тем, что художник писал картину не красками, а собственным сердцем.
Хотя они расстались всего полчаса назад, Фиона уже скучала по Нику. Ужасно. Сегодня четверг. Они договорились встретиться в следующий четверг в его гостинице. Всего неделя, но для Фионы это была целая вечность. Она тосковала по его энтузиазму и оптимизму, по его тяге к приключениям и смешной непрактичности. Вспомнить хотя бы их первый совместный ужин. Когда они шли в столовую, Фиона была в панике. Понятия не имела, как себя держать. Какая из нее, к черту, жена джентльмена?
– Все очень просто, – сказал ей Сомс. – Нужно быть грубой с прислугой, высмеивать каждую новую идею и говорить только о своих собаках.
Она предпочла бы более полезный совет – например, какой бокал предназначен для воды, а какой для вина. Тот первый обед стал настоящей катастрофой. Серебряные столовые приборы, фарфор и хрусталь сбили ее с толку. Пока она гадала, какая ложка предназначена для супа, Сими стал пить консоме[19] прямо из тарелки. Потом мальчик опустил ее, скорчил гримасу и заявил: «Отвратительный чай!» Фиона заставила его поставить тарелку на место, взять ложку, отщипывать от булочки кусочки и, по примеру Ника, мазать маслом их, а не всю булочку целиком. В остальном она не преуспела. Брат упрямился, капризничал и не мог понять, с чего это вдруг он должен называть сестру «матерью», а незнакомого мужчину «отцом»[20]. Салат с крабами Сими не понравился, а от перепелки он отказался, потому что птицу ему подали с головой.
Ник начал расспрашивать ее о семье. Пока Фиона искала ответ на этот трудный вопрос, Сими взял инициативу на себя.
– Наша ма умерла, – просто сказал он. – Ее зарезал человек по имени Джек. Наш па умер тоже. Упал в люк на пристани, и ему отрезали ногу. Чарли и Эйлин тоже умерли. За нами гнались плохие люди. Хотели отнять наши деньги. Мы прятались за матрасом. В нем были крысы. Я боялся. Не люблю крыс.
Когда Сими закончил, у Ника отвисла челюсть. После нескольких секунд мертвой тишины он спросил, правда ли это. Фиона кивнула и, глядя в тарелку, рассказала, что случилось с ее родными, умолчав только о роли Уильяма Бертона. Сими об этом не знал. Никто не знал, и слава богу. О таких ужасных вещах лучше помалкивать. Потом она подняла голову, ожидая увидеть на точеном аристократическом лице Ника отвращение. Но в глазах Сомса стояли слезы.
За неполные три недели, проведенные бок о бок, Фиона очень привязалась к этому невероятно доброму и обаятельному человеку. Она сама не понимала, почему так случилось. Наверное, потому, что они оба были одиноки. Она потеряла родных и была вынуждена оставить дом. И он тоже, только по-другому. Фиона не ожидала, что они станут близкими друзьями; слишком разными были их происхождение и классовая принадлежность. Но дружба возникла. Пока Сими дремал на койке, а пароход подбрасывало на волнах, они коротали бурные вечера у себя в каюте, пили чай и делились своими мечтами и надеждами. Ник заставил их повторять фразу «Гарольд громко говорил про горячую Гавану»[21] снова и снова, пока Фиона с Сими не отказались от простонародной привычки пропускать букву «г». Во время странных приступов изнеможения, которыми страдал Ник, Фиона приносила ему имбирный чай и читала отрывки из Байрона и Браунинга. Когда Фиона с криком просыпалась после очередного кошмара, Ник садился на край кровати и успокаивал ее.
А потом она нашла фотографию. Которая явно не была предназначена для ее глаз.
Однажды утром Ник отправился в свою обычную прогулку по палубе и оставил на тумбочке открытые часы. Часы были золотые, прекрасной работы и явно дорогие. Фиона, не желавшая, чтобы с ними что-нибудь случилось, взяла их и хотела убрать. И тут наружу выпала маленькая фотография. Фиона подняла ее. С карточки ей улыбался красивый темноволосый мужчина. Его лицо выражало любовь к автору снимка. Она поняла, что фотографию сделал Ник, а этот мужчина был его любовником.
Кем же еще? Мужчины не хранят под крышкой часов портреты своих друзей. Это объясняло, почему Ник никогда не говорил о своей возлюбленной. Даже после того, как Фиона рассказала ему о Джо. И почему он не проявлял интереса ни к ней, ни к какой-нибудь другой женщине на пароходе. Когда они поселились в общей каюте, Фиона боялась этого. Девушка отчаянно хотела попасть на борт, и ей просто не пришло в голову, что предложение Ника могло быть продиктовано чем-то кроме душевной доброты. В ту первую ночь, ворочаясь под одеялом и боясь спать в одной комнате с незнакомым мужчиной, находящимся всего в нескольких фугах, Фиона спрашивала себя, что она будет делать, если Сомс начнет приставать к ней. Пожаловаться капитану было нельзя; их считали мужем и женой. Но Никлас ни разу не дал ей повода для беспокойства… Она несколько секунд смотрела на красивого мужчину на фотографии, гадая, кто он такой и собирается ли приехать в Америку. О господи, что они делают друг с другом? Она никогда не встречала мужчину, который любил других мужчин. Потом Фиона выругала себя за неприличное любопытство и убрала часы…
Внезапно кеб резко остановился. Фиона больно стукнулась о деревянную дверь, и это заставило ее забыть о Нике и их совместном путешествии. Раздался еще один залп ругательств; подпрыгивая на ухабах, экипаж миновал оживленный перекресток Восьмой авеню и Четырнадцатой улицы. Фиона заметила, что фабрики сменились чистыми и ухоженными домами и магазинами. Кеб снова набрал скорость и через четыре квартала остановился у приземистого трехэтажного кирпичного здания на восточной стороне авеню, между Восемнадцатой и Девятнадцатой улицами.
Девушка, у которой от нетерпения дрожали руки, выбралась из кеба, высадила Сими и взяла вещи. Возница получил плату и стегнул лошадь; из-под колес полетели пыль и щебень. Держа в одной руке саквояжи, а в другой руку Сими, Фиона подошла к дому номер 164.
Все оказалось не так, как она ожидала.
На вывеске «БАКАЛЕЯ ФИННЕГАНА» было указано расписание, но магазин не работал. На двери висел замок, широкая витрина запылилась. За ее стеклом красовались товары в сморщившихся и выцветших упаковках, покрытые дохлыми тараканами и мышиным пометом.
В правом нижнем углу витрины висело объявление:
«Выставлено на аукцион Первым Купеческим банком:
164, Восьмая авеню: трехэтажный дом площадью 25 х 100 футов.
Назначение: помещение для жилья и розничной торговли.
Дата аукциона: суббота, 14 апреля 1889.
За дополнительной информацией обращаться к агенту по торговле недвижимостью мистеру Джозефу Бреннану, 21, Уотер-стрит, Нью-Йорк».
Фиона часто заморгала, потом поставила вещи, прикрыла глаза рукой и заглянула в витрину. На прилавке лежал белый фартук, на стене висели большие часы, стрелки которых указывали неправильное время. Медный кассовый аппарат, керосиновые лампы, полки с товарами… «Что случилось? – с тревогой подумала она. – Куда все подевались?»
– Пойдем, Фи. Пойдем к дяде Майклу.
– Минутку, Сими.
Она сделала шаг назад и посмотрела на второй этаж. Признаков жизни там не было. Подергала входную дверь; та была заперта. Фиона велела брату оставаться на месте, постучала в дверь дома 166, но там тоже было пусто. Судя по манекенам, моткам ткани и разбросанным катушкам ниток, в нем жил портной. Она пошла к дому 162, пробираясь через пустые банки из-под краски и старые малярные кисти. Там тоже не ответили. Девушка закусила нижнюю губу, стараясь не поддаваться панике, и тут на тротуаре показался какой-то подросток.
– Простите… – начала она. – Вы не знаете Майкла Финнегана? Не знаете, где он?
Мальчик ответил, не вынимая рук из карманов:
– Скорее всего, в пабе Уилана.
– Где?
– У Уилана. Один квартал на север. – Он пошел дальше.
– Подождите, пожалуйста! Он что, больше не живет здесь?
– Спит здесь, мисс, а живет у Уилана. – Подросток фыркнул и приставил к губам воображаемую бутылку. Растерянное выражение лица Фионы говорило, что его не поняли. Мальчишка поднял глаза к небу. – Что, повторить по буквам? Он пьет. Проводит дни в забегаловке, а потом приползает сюда. Мой старик делает то же самое, но только по субботам. А мистер Финнеган торчит там все время.
– Не может быть, – пробормотала Фиона. Ее дядя был не пьяницей, а солидным владельцем собственного магазина. Она видела его фотографии, читала его письма… – Вы не знаете, почему закрыт магазин?
С другого конца квартала донесся пронзительный свист.
– Иду! – Мальчишка, которому не терпелось присоединиться к приятелям, повернулся к Фионе. – Не оплатил счета. Свихнулся после смерти жены.
– Жены? – с ужасом воскликнула девушка. – Молли Финнеган умерла?
– Ага. От холеры. Как и многие другие… Все, мне пора. – Он припустил трусцой, но обернулся и крикнул: – Паб Уилана! Двенадцатая улица!
Фиона стояла на тротуаре, прижав ладони к щекам и пытаясь осмыслить масштабы катастрофы. «Этого не может быть, – твердила она себе. – Мальчик ошибся. Нужно найти Майкла. Он все объяснит, а потом мы вместе посмеемся над недоразумением».
– Пойдем, Сими, – сказала она и взялась за сумки.
– Куда, Фи? – захныкал он. – Я устал. И хочу пить.
Фиона попыталась ответить весело и непринужденно; брат не должен был почувствовать ее тревогу.
– Сими, мы идем искать дядю Майкла. Сейчас его нет дома. Мы должны выяснить, где он. Уверена, он нам очень обрадуется. А потом мы все что-нибудь съедим и выпьем, ладно?
– Ладно, – сказал мальчик и взял сестру за руку.
Паб Уилана ничем не напоминал приличное заведение, куда честные труженики заходят выпить свою законную кружку пива. Темный и запущенный, он был похож на притон, куда тайком пробираются пьяницы, сумевшие наскрести четыре пенса на порцию джина или виски. Фиона глубоко вздохнула, толкнула дверь и вошла. По крайней мере, здесь было тихо. Трое мужчин играли на бильярде; еще двое, ссутулившись, сидели у стойки.
– Дамская комната сзади, – сказал бармен, вытирая стакан грязной тряпкой.
– Я не хочу пить, – сказала ему Фиона. – Я ищу своего дядю. Майкла Финнегана.
– Эй, Майкл! – крикнул бармен. – Тебя хотят видеть!
– Скажи им, пусть отваливают, – не повернув головы, ответил мужчина, сидевший с краю.
– Стой здесь, – велела Фиона Сими, оставив его у двери. Ей уже приходилось сталкиваться с воинственно настроенными пьяными. Если дело добром не кончится, она схватит брата и убежит. Девушка шагнула к откликнувшемуся мужчине. Поношенный твидовый жакет, протертый на локтях. Длинные, давно не стриженные черные волосы…
– Простите, вы – Майкл Финнеган?
Мужчина обернулся, и Фиона ахнула. Он был точной копией ее отца. Тот же подбородок, те же скулы, те же пугающе синие глаза. Правда, на несколько лет моложе ее па и не такой широкоплечий. Чисто выбритый. Лицо нежное, не обветренное за долгие годы работы на пристани, и все же Фиона знала его как свое собственное.
– Кажется, я уже сказал… – начал он, но, увидев перед собой женщину, извинился: – Прости, детка, я думал, это кто-то из стервятников пришел за деньгами. Не хотел… – Мужчина осекся, потом прищурился и посмотрел на девушку так же внимательно, как она глядела на него. – Я тебя знаю?
– Я – ваша племянница, Фиона.
Несколько секунд Майкл молчал.
– Моя племянница? – наконец повторил он. – Дочка Падди?
Фиона кивнула и показала на Сими.
– А это мой брат Симус.
– Моя племянница! – с изумлением повторил он и вдруг расплылся в улыбке. – Дай посмотреть на тебя! Иисусе, да ты – вылитый мой брат! Просто копия! Моя племянница! – Майкл сполз с табуретки и облапил ее как медведь, чуть не задушив перегаром.
– Налить вам чего-нибудь, мисс? – спросил бармен, когда Майкл отпустил ее.
– Нет, спасибо, я не… – начала она.
– Тим! – крикнул Майкл. – Налей стаканчик моей племяннице Финоне!
– Фионе…
– Садись! – Он уступил ей свою табуретку и сел рядом. Девушка замахала руками. – Садись, я сказал! – Майкл усадил ее силой, а затем продолжил: – А теперь рассказывай, как ты здесь очутилась. Тим! Плесни моей племяннице! Налей ей порцию твоего лучшего виски!
– Вполне достаточно содовой, – быстро сказала Фиона.
– И что-нибудь мальчугану, – добавил Майкл, жестом позвав к себе Сими. – Иди сюда, малыш Симус, посиди со своим дядей Майклом. – Он подтянул еще одну табуретку, и удивленный Сими нерешительно забрался на нее. – Тим, налей виски и ему. – Майкл сел мимо табурета и упал на пол. Фиона вскочила и помогла дяде подняться.
– Как вы сюда попали? Приехали в гости? – спросил он, отряхнувшись.
– Не в гости, – ответила Фиона, водрузив его обратно на табурет. – А навсегда. Мы эмигрировали.
– Как это? А где Падди? Разве он не с вами? И Кейт?
Фиона боялась сообщить ему правду. Этот человек потерял жену и, судя по всему, сильно переживал.
– Дядя Майкл… – начала она, передав Сими один из двух стаканов содовой, наполненных барменом. – Мой отец умер. Упал в люк на пристани. – Майкл промолчал. Только проглотил комок в горле. – И мать тоже. Ее убили.
– Убили? – воскликнул он. – Когда? Как?
Фиона рассказала ему о Джеке-потрошителе. Рассказала о Чарли, младшей сестре и о том, что они с Сими выжили только благодаря заботе Родди О’Меары.
– Не могу поверить. Все умерли, – с изумлением сказал Майкл, – Мой брат… Прошло много лет, но я всегда думал, что увижу его. – Его глаза были полны боли. – Он… сильно мучился?
Фиона вспомнила последние мгновения отца. Вспомнила, как он изувеченный лежал на больничной койке. Вспомнила подслушанный разговор Бертона и Шихана, которые рассказывали о его смерти и смеялись. Майкл не должен был знать, что его брата убили из-за требования повысить почасовую оплату на один пенни. По крайней мере, от этого потрясения она могла его избавить.
– Это был несчастный случай. Он прожил недолго, – сказала девушка.
Майкл кивнул и заказал еще порцию. Бармен поставил перед ним стакан. Финнеган выпил виски одним глотком, как воду.
– Дядя Майкл, – сказала Фиона, – мы с Сими были у вашего дома. Что случилось с тетей Молли и малышом? С магазином?
– Еще порцию, Тимоти. Двойную.
После такого количества выпитого? Он и без того был пьян вдребезги. Фиона следила за тем, как он ждал виски, нетерпеливо барабаня пальцами по стойке. Мальчишка оказался прав; ее дядя горький пьяница. Появился новый стакан. Майкл осушил его так же, как и предыдущий. После этого глаза у Финнегана остекленели.
– Тетя Молли… – не отставала Фиона.
– Умерла. Холера.
– Мне очень жаль.
– Она была слаба после родов. Если бы не это – может, и выжила бы.
– А ребенок родился?
– Ага. Через две недели после начала эпидемии.
– Что случилось? Он… он…
– Она жива.
– Жива! Но где же она? – с тревогой спросила Фиона. – В квартире ее нет, верно? – Она не могла представить себе девочку одну в темном пустом доме.
– Нет, она с Мэри… подругой… – Майкл перевел дух; разговаривать ему было трудно. – С подругой Молли… Взяла ее к себе после похорон. – Он посмотрел на бармена и поднял палец.
«Черта лысого тебе, а не еще одну порцию! – злобно подумала Фиона. – Ты и так еле языком ворочаешь…»
– Где живет Мэри? – быстро спросила она. – Где девочка?
– Со мной… в доме… с Мэри…
Речь Майкла становилась все более неразборчивой. Нужно было получить ответ, пока он не отключился окончательно.
– Дядя Майкл, магазин продают с аукциона, верно? Можно ли предотвратить это? Сколько вы должны?
– Я ненавижу этот гребаный магазин! – крикнул он и ударил кулаком по стойке. Испуганный Сими сполз с табуретки и прижался к сестре. – Ноги моей в нем не будет! Пусть гребаный банк забирает его ко всем чертям! Это был наш магазин, мой и Молли. Она заботилась о нем. Украшала… – Майкл умолк и опорожнил еще один стакан, поставленный перед ним барменом. В глазах Финнегана блестели слезы. – Моя Молли! – с надрывом крикнул он. – Почему Бог не прибрал меня вместе с ней? Я не могу без нее… Не могу… – Его дрожащие руки снова потянулись к стакану.
– Магазин, Майкл, – стояла на своем Фиона. – Сколько вы должны?
– Три с чем-то сотни долларов. Это банку. И еще около сотни моим поставщикам. А у меня денег нет… Осталось всего несколько долларов, понимаешь? – Он сунул руку в карман и вынул оттуда два счета. При этом на грязный дощатый пол посыпались серебряные и медные монеты. – Гребаные деньги… – беспомощно глядя на них, пробормотал Майкл.
Фиона уперлась локтями в стойку и закрыла лицо руками. Голова болела невыносимо. Все вышло не так, как было задумано. Совсем не так. Она представляла себе теплый прием. Объятия тети. Сандвичи, чай и веселый пухлый малыш, которого она держит на коленях. А тут такое… Спустя минуту девушка встала. Нужно уйти отсюда. Приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Здесь нет родных, которые смогут ей помочь. Она сама по себе.
Майкл посмотрел на нее с ужасом.
– Нет! – взмолился он, схватив Фиону за руку. – Ты хочешь уйти? Не уходи!
– Мы устали, – вырвав руку, ответила она. – Сими проголодался. Нам нужно где-то остановиться.
– У меня… вы можете остановиться у меня… пожалуйста. У меня никого нет, – сквозь слезы сказал Майкл, становившийся то угрюмым, то сентиментальным. – Правда, там не убрано, но я все уберу.
Фиона горько рассмеялась. Уберет? Да он не в состоянии поднять монеты с пола…
Майкл снова взял ее за руку и попросил:
– Пожалуйста…
Сама того не желая, она посмотрела дяде в глаза. В них стояло такое неподдельное, такое глубокое горе, что отказ застрял у нее в горле. День подходил к концу. Еще через час начнет смеркаться. Фиона понятия не имела, где искать ночлег.
– Ладно, мы останемся, – сказала она. – По крайней мере, на сегодняшнюю ночь.
Майкл порылся в кармане, достал ключ и протянул ей.
– Ступайте. Я приду позже и все приберу… – Он рыгнул. – Не останется ни пятнышка. Тим, дай нам еще…
Вернувшись на Восьмую авеню, Фиона отперла дверь, пропустила вперед Сими и поднялась на второй этаж. В квартире дяди воняло кислым молоком и протухшей едой. В прихожей было темно; они едва различали друг друга. Велев Сими не двигаться, Фиона ощупью пошла по узкому коридору и добралась до кухни. На окне висела старая тюлевая штора. Девушка нажала на рычаг, и висевший за шторой навес с пугающим шумом взлетел вверх. Послышался стук маленьких лапок, и Фиона громко топнула ногой, разгоняя незваных гостей. В кухню ворвался свет. Солнечные лучи пробились сквозь пыль, поднятую ее движениями, и осветили самый отчаянный беспорядок, который Фионе доводилось видеть.
В раковине громоздилась грязная посуда. Она стояла на столе и даже на полу. По тому, что оставили мыши, ползали тараканы. На дне стаканов осел кофе и недопитое пиво. Липкий пол был усеян крошками. От вони тошнило. Задыхавшаяся Фиона открыла окно.
– Фи… – позвал из коридора брат.
– Оставайся на месте, Сими! – приказала она, вышла с кухни в гостиную, открыла там окна и увидела тот же хаос. Повсюду валялись пустые бутылки из-под виски и разбросанная одежда. На полу лежала почта. Фиона подняла запечатанный конверт с грифом Первого Купеческого банка и пометкой «СРОЧНО». Сложенный лист бумаги оказался запиской от мясника с требованием немедленной оплаты счета. Ее внимание привлек еще один невскрытый конверт, густо испещренный марками. Это было письмо ее матери, посланное в Нью-Йорк после смерти отца.
В гостиной стояла тишина. Ее нарушал только мерный стук каминных часов. Но Фиона, потрясенная таким приемом, его не слышала. В ее мозгу кричало множество голосов. Тетя Молли умерла. Ее дядя окончательно спился.
В этом проклятом городе жил ее двоюродный брат, но где именно? Магазин был закрыт; работы, на которую она рассчитывала, не существовало. Дом собирались продать с молотка. Куда они пойдут, когда это случится? Что будут делать? Как она найдет жилье? И работу?
Девушка быстро обошла квартиру – всюду творилось то же самое. В ванной было отвратительно. Спальня Майкла оказалась так же завалена пустыми бутылками, как и гостиная. Свернутые жгутом простыни свисали до пола. На подушке лежала фотография в рамке. С нее улыбалась хорошенькая молодая женщина с веселыми глазами.
– Фи-и-и! – провыл Сими. – Иди сюда! Мне страшно!
– Иду, Сими! – Она бросилась к брату.
– Мне здесь не нравится. Я хочу домой, – закапризничал он.
На его лице были написаны тревога и усталость. Мальчик не должен был почувствовать, что она расстроена; требовалось собраться с силами.
– Тише, милый. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы купим что-нибудь поесть, потом я приберусь, и тут станет намного лучше.
– Это тетя Молли? – спросил он, показав на фотографию, которую Фиона продолжала держать в руках.
– Да, милый.
– Она умерла, да, Фи? Так сказал дядя Майкл.
– Да. Боюсь, что умерла. – Она решила сменить тему. – Пойдем, Сими. Найдем какой-нибудь магазин, купим хлеб, бекон и сделаем сандвичи. Ты любишь сандвичи с беконом, правда? – Фиона потянулась к брату, но он оттолкнул ее руку.
– Умерла! Умерла! Умерла! – гневно крикнул он. – Так же, как ма, па, Чарли и Эйлин! Все умерли! Я ненавижу мертвых! И «отец» умер тоже, да? Да, Фи?
– Нет, Сими, – мягко сказала Фиона, встав перед ним на колени. – Ник не умер. Он в гостинице. Сам знаешь. Мы увидимся с ним через неделю.
– Нет, не увидимся. Он умер! – Сими злобно пнул один из их саквояжей.
– Ничего подобного! Прекрати сейчас же!
– Умер! Ты тоже умрешь! И тогда я останусь совсем один!
Глаза Сими были полны слез. Его лицо сморщилось. От этого у Фионы разрывалось сердце. «Бедный малыш! – подумала она. – Потерял всех родных, кроме меня. Потерял дом, друзей, все на свете…» Она привлекла мальчика к себе.
– Ник не умер, милый. И я тоже не собираюсь умирать. Буду жить долго-долго и заботиться о тебе. Ладно?
Он уткнулся ей в плечо:
– Честное слово?
– Да. – Девушка отпустила его и перекрестилась. – Чтоб мне пропасть!
– Нет! – заверещал он.
– Извини. Просто… просто клянусь душой. Теперь ты доволен?
Он вытер глаза тыльной стороной руки и пробормотал:
– Дедушка О’Рурк умер, бабушка О’Рурк тоже. И кот Моггс. И щенок Бриджет Берн, который не мог есть, и ребенок миссис Флинн…
Фиона застонала, достала из кармана платок и вытерла ему нос. Ах, если бы здесь была ма… Ма знала бы, что сказать Сими, чтобы он перестал плакать. Она всегда знала, что сказать самой Фионе, когда та чего-то пугалась. А Фиона этого не знала. Не знала даже того, где они купят еду и будут спать. Не знала, что им принесет завтрашний день, где искать комнату и как заработать на жизнь. Хуже того, она не знала, что заставило ее сбежать в этот проклятый город. Нужно было воспользоваться неожиданным шансом и остаться в Англии. Уехать в Лидс, в Ливерпуль или на север, в сторону Шотландии. На запад, в Девон или Корнуолл. В какой-нибудь захудалый фабричный поселок, на шахту, в забытую богом деревню. Лишь бы эта деревня была в Англии, а не на другом конце света.
Глава двадцать третья
Когда доктор приложил стетоскоп к его обнаженной груди, Никлас Сомс вздрогнул.
– Кошмар! Где вы держите эти штуковины? В холодильнике?
Доктор – суровый дородный немец – и бровью не повел.
– Дышите, пожалуйста, – велел он. – Вдох – выдох, вдох – выдох…
– Да. Правильно. Я знаю, как это делается. Уже двадцать два года этим занимаюсь, – проворчал Ник. Он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул. Сомс не хотел приходить в смотровой кабинет доктора Вернера Экхардта, где отвратительно пахло карболкой и лежали зловещие колющие и режущие металлические инструменты, но у него не было выбора. На борту парохода приступы его странного утомления усилились. Фиона несколько раз хотела послать за корабельным врачом, но он не позволил ей этого. Не мог позволить, потому что тогда его отправили бы обратно в Лондон.
