Текст книги "Как поцеловать своего врага (ЛП)"

Автор книги: Дженни Проктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Еда почти готова. Присоединишься?

Я киваю и улыбаюсь.

– Сейчас подойду.

Объятия от голдендудля – это многое. Но не всё. Они не могут полностью вытеснить одиночество, которое всё ещё сидит внутри.

То, чего мне сейчас не хватает, – это человеческой близости. Не той, что у меня с отцом, где сплошные оценки, ожидания и пассивно-агрессивная критика.

Нет. Проведённое время с Хоторнами показало мне: я хочу большего.

Принятия. Любви. Поддержки. Доброты ради самой доброты, даже если ничего не получаешь взамен.

Всё это кажется чем-то чуждым, особенно в сравнении с тем, к чему я привыкла в отношениях с папой. Наверное, он по-своему меня любит. Но наши отношения всегда были скорее договорными.

Не уверена, задумывалась ли я вообще когда-нибудь, что это может быть иначе. Что отношения могут быть похожи на те, что есть у семьи Хоторн.

Но, может, пришло время начать.

Я хочу чего-то лучшего.

Я заслуживаю чего-то лучшего.

Надо только понять, как к этому прийти.

Глава 15

Леннокс

– Бекон, да? – спрашивает Тэйтум, собирая тарелки с обеденного стола Броуди. – А что ещё? На говядину совсем не похоже – вкус слишком мягкий.

Я несу к раковине пустую кастрюлю, в которой разогревал болоньезе. Тэйтум подходит рядом и ставит тарелки на столешницу.

– Да, бекон есть, – говорю я. – Но без говядины. Я использую фарш из свиной вырезки. Самый постный кусок, какой могу найти. Всё остальное перебивает вкус овощей, а я хотел, чтобы именно они были в центре внимания.

Я тянусь к большому котлу с водой, которую Броуди подогрел на походной плитке снаружи. У них с Кейт есть скважина – вода в доме есть, но она ледяная, а для мытья посуды такая не подойдёт. Надеюсь, этой хватит, чтобы всё отмыть. Броуди, может, и не стал бы переживать, если бы мы просто оставили посуду в раковине, но мне кажется, это минимум, что я могу сделать.

Похоже, Тэйтум со мной солидарна – она предложила помощь, как только я обмолвился, что собираюсь заняться посудой. Броуди с Кейт ушли в гостиную: разводят огонь в камине и раскладывают какую-то настольную игру, в которую, похоже, жаждут сыграть вместе с нами. Они вообще обожают настолки и, судя по всему, рады, что у них появились новые соперники. Обычно это меня бы раздражало – вдвоём они беспощадны, особенно когда в одной команде, – но пусть хоть сто раз обыграют меня подряд, лишь бы Тэйтум тоже была за этим столом.

– Овощи, – говорит Тэйтум, возвращая моё внимание к ужину, который мы только что доели. – Сельдерей, морковь, лук? – Она проводит пальцем по краю почти пустой кастрюли и подносит его ко рту. – Нет, не лук. Шалот?

Я киваю – и вовсе не потому, что слушаю невнимательно, а потому что чертовски отвлёкся, глядя, как её губы касаются соуса. Хотя должен признать – меня впечатляет, что она почувствовала разницу. Она и правда тонкая. Немногие отличат.

– А сладость... – продолжает она, затыкая одну половину раковины. Затем отходит, и я заливаю туда половину кипятка, добавляю холодной воды из-под крана, чтобы не обжечься.

– Это как будто не только от вина. Что-то глубже. Почти ореховое, – говорит она, добавляя каплю моющего и размешивая пену пальцами. Затем берёт первую тарелку и опускает её в воду.

Похоже, Тэйтум просто размышляет вслух, перебирая вкусы и пытаясь распознать ингредиенты. Для любого повара это увлекательное занятие – разбирать блюдо по частям, разгадывать, почему оно работает. Мне приятно, что она так серьёзно отнеслась к моему соусу. Значит, ей понравилось. Или, по крайней мере, она оценила сложность.

Она поднимает первую тарелку.

– Я мою, ты споласкиваешь?

– То есть у тебя руки в тепле, а у меня в холодной воде?

Она тычет в меня пальцами, обсыпанными пузырьками.

– Именно.

Я фыркаю и беру у неё тарелку, наши пальцы едва касаются. Её взгляд тут же поднимается на мой, и в нём вспыхивает огонь.

– Да что ж такое, Леннокс, скажи уже, – ворчит она и передаёт следующую тарелку. В её взгляде живое любопытство.

– Я запекаю морковь заранее, – говорю наконец. – Так её натуральная сладость раскрывается лучше, чем при жарке.

Она тут же оживляется.

– Запекаешь... Это... – Она на мгновение улыбается, но выражение тут же сменяется тенью, плечи чуть опускаются. Всё происходит так быстро, что, если бы я не наблюдал за ней, легко мог бы не заметить. – Это гениально. Я бы и не подумала.

Её слова заставляют меня задуматься. Такое признание я вряд ли ожидал услышать от Тэйтум Эллиотт – той, которую помню по кулинарной школе.

Тогда она всегда знала ответы на любые вопросы. Но с тех пор, как она приехала в Стоунбрук, в ней что-то изменилось. Она открыто хвалит мою еду, с интересом спрашивает об ингредиентах.

Она передаёт мне последнюю тарелку, руки задерживаются на краю раковины:

– А как ты до этого дошёл? – спрашивает она, и в её голосе столько искренности, что я замираю. – Я перечитала сотню рецептов болоньезе, но нигде не встречала... – Она качает головой. – Но это правда изменило вкус. У тебя другой соус. Лучше. Как ты этого добился?

От её слов у меня внутри разливается тепло, но я и сам не знаю, как ответить.

– Я сам толком не понимаю. Или... может, просто не могу это объяснить? – Я замолкаю, вытирая последнюю тарелку. – Ты не засмеёшься, если я скажу, что даю ингредиентам говорить со мной?

Она наклоняет голову, внимательно смотрит на меня, будто в этот момент её мысли где-то далеко. Потом отводит взгляд и отходит от раковины. Тянется за полотенцем у меня на плече, вытирает руки.

– Думаю, именно в этом мы и отличаемся.

– В смысле?

Она пожимает плечами.

– Я не думаю о еде так. Я следую рецептам. Делаю то, что уже проверено, что кто-то до меня доказал, что сработает. Я не рискую.

– Да брось. Посмотри на себя. На свою карьеру.

Она криво усмехается.

– Карьера мне досталась по наследству от отца. У меня не было нужных навыков. Единственная причина, по которой я продержалась, – это шикарный су-шеф и команда, которая, скорее всего, знала, что если не стерпят меня, то останутся без работы.

– Тэйтум, я видел, как ты работаешь. Ты классная.

– Нет, я это понимаю, – признаёт она. – Но шеф-повар в ресторане вроде Le Vin – это не про «просто хорошая». Я сейчас не за комплиментами охочусь. Я правда неплохой повар. Но я не умею создавать что-то новое. Не как ты. Не как тот су-шеф, который пришёл на моё место, когда я ушла – тот, кто с самого начала и должен был занять эту должность.

– Именно поэтому ты уехала из Калифорнии? – спрашиваю я, сливая горячую воду в раковину. Затем забираю у Тэйтум полотенце и вытираю руки. Как только её ладони освобождаются, она засовывает их в передний карман худи.

Тэйтум отлично выглядит в поварской форме, но в этом непринуждённом образе она мне даже больше по душе. Она расслаблена, взгляд живой, открытый, и, похоже, ей просто хорошо здесь. Поболтать. Поговорить о еде. Поделиться чем-то личным.

На её губах появляется лёгкая улыбка.

– Я думала, что ужин у тебя дома – это плата за все мои секреты.

Я делаю шаг ближе, опираюсь рукой о столешницу рядом с ней. Чуть подаюсь вперёд, ловлю её взгляд и вдыхаю её аромат. От неё пахнет жасмином из Каролины весной – теперь это точно мой любимый запах.

– Я накормлю тебя в любое время, Тэйтум. С секретами и без. Просто скажи.

Она прикусывает губу, взгляд лукавый.

– А если я проголодаюсь в два часа ночи?

– Отошлю тебя в кровать с перекусом на всякий случай.

– А если ты только что отработал самую долгую смену в своей жизни, валишься с ног от усталости, а мне вдруг захотелось стейк?

– Если ты попросишь с таким выражением лица, как сейчас, я, наверное, сам пойду и завалю корову.

Тэйтум замирает, её глаза чуть расширяются. Мы вроде бы шутили, но последняя фраза, похоже, прозвучала слишком уж всерьёз. Хотя это была правда. Но, возможно, не стоило говорить это вслух.

Я прочищаю горло и отступаю, проводя рукой по волосам.

Тэйтум берёт полотенце, складывает его, встряхивает, снова складывает – пальцы дрожат.

И от того, что она нервничает так же, как и я, у меня сжимается сердце.

Кажется, я начинаю по-настоящему заботиться о ней.

По-настоящему.

С кем угодно другим я бы уже давно всё обрубил. Ушёл до того, как что-то начнёт развиваться.

Но Тэйтум подкралась незаметно. Я был так занят тем, чтобы изображать раздражение от её присутствия, что не заметил, как оно сменилось чем-то совсем другим.

И теперь уже поздно что-то менять, потому что уходить я не собираюсь.

В голове звучат слова Броуди: Она будто…другая.

Он прав. Тэйтум и правда не такая, как все. И я не хочу упустить то, что между нами может быть.

– Эй! – кричит Броуди из гостиной. – Всё готово. Вы идёте играть?

Тэйтум ловит мой взгляд, и уголки её губ приподнимаются. Значит, она верит, что я и вправду пойду на всё ради того, чтобы добыть ей стейк. Пустяки. Мы спокойны. Всё под контролем.

– Нам, наверное, пора, – мягко говорит она. – Твой брат, похоже, в полном восторге от этой игры.

– Он у нас ботан, – усмехаюсь я, рад, что наконец могу сказать хоть что-то, что не выставит меня идиотом. – Но предупреждаю сразу – его почти не победить. Особенно если он с Кейт в одной команде. Она ведь тревел-журналистка – знает всё и про всех.

Брови Тэйтум поднимаются.

– Значит, играем мы против них?

Я киваю.

– Уверен, именно так они и захотят. Ты не против?

Она ставит руки на бёдра.

– Ты сказал, их сложно победить. А кому-то вообще это удавалось?

– Иногда мы меняем команды, чтобы было веселее. Но если они вместе – до сих пор никто не смог.

– Хм, – с игривой улыбкой говорит она. – Хорошо знать. – Она хватает меня за руку и тянет в гостиную. – Но, чтобы ты знал: я всегда играю на победу. И, кажется, их удача вот-вот закончится.

* * *

Тэйтум точно играет на победу.

Она как машина – уверенная, смелая. Несколько раз она выкрикнула ответ, даже не дождавшись, пока Броуди дочитает вопрос.

Я узнаю в ней ту самую соревновательную жилку, что была у неё ещё в академии, но теперь, вместо того чтобы раздражаться, я нахожу это чертовски привлекательным.

При этом она отличный напарник – шутит, болтает, не зазнаётся, и вся игра от этого остаётся лёгкой и весёлой.

– Ладно, последний раунд, – говорит Броуди. – Если вы ответите правильно на три вопроса, вы выиграете игру, и Леннокс победит меня впервые в истории человечества.

– И ты, конечно, совсем не расстроен, – с улыбкой замечает Кейт, сидящая рядом.

– Если вы ошибётесь, – продолжает Броуди, – у нас будет шанс вырвать победу, ответив на ваш неправильный вопрос и ещё на два.

Я перевожу взгляд на Тэйтум. Она выглядит расслабленной и уверенной, даже не похоже, что она волнуется.

И не зря. Я-то тут скорее в роли группы поддержки. Отвечал только на редкие вопросы про футбол, гольф или GTA – в неё я залипал с фанатичной преданностью, когда учился. Но даже без моей помощи Тэйтум бы всё равно выигрывала.

Она хрустит пальцами, подаётся вперёд.

– Ну что, поехали.

– Первая категория – литература, – говорит Кейт, доставая карточку с вопросами.

Литература – это хорошо. На все предыдущие вопросы по этой теме Тэйтум ответила правильно.

– Какой автор XIX века пытался упрятать свою жену в психушку, чтобы спокойно жить с восемнадцатилетней любовницей? – Кейт поднимает взгляд. – Жестковато.

– Если это кого-то утешит, у него ничего не вышло, – говорит Тэйтум. – Врач, который рассматривал случай, признал, что с женой всё в порядке, и отказался её забирать. Правда, финал всё равно паршивый. Чарльз Диккенс сам отправил её подальше, когда понял, что никто не поможет. Поселил её на краю города, разлучил с детьми и остаток жизни провёл с любовницей.

– Эм... Чарльз Диккенс, похоже, был редким козлом, – говорит Кейт. – И да, это правильный ответ.

– Откуда ты это вообще знаешь? – подталкиваю её коленом.

Она пожимает плечами.

– У меня был период британской литературы в школе.

– Ладно, следующий вопрос, – говорит Броуди. – Категория – спорт.

Тэйтум тянется и сжимает моё колено, а потом оставляет руку на ноге, как будто нам всегда было нормально так сидеть, вот так касаться друг друга.

Я стараюсь смотреть на Броуди и сосредоточиться на вопросе, а не на том, как от её пальцев жжёт сквозь джинсы.

– Какая команда НФЛ набрала наибольшее количество очков в одном матче Супербоула?

Пальцы Тэйтум сжимаются сильнее, и я кладу ладонь на её руку.

– San Francisco 49ers. В 1990 году, против Denver Broncos. Они выиграли 55:10.

Броуди тяжело вздыхает.

– Ну вот опять ты со своим проклятым футбольным мозгом.

– И последний вопрос, – говорит Кейт. – За победу. Категория – наука и технологии.

Этот может оказаться трудным. Я не свожу глаз с Кейт, хотя чувствую, как Тэйтум убирает руку. Мне тут же не хватает её прикосновения, но через мгновение её нога касается моей, и я думаю – может, ей тоже важна эта связь?

– Итак, – говорит Кейт, – какой химический элемент из таблицы Менделеева имеет атомную массу 1,00794?

Броуди ухмыляется жене, будто уже предвкушает победу. Он преподаёт химию в старших классах, так что если кто и знает ответ, то он.

– Можно просто угадать, – говорю я Тэйтум, но она качает головой.

– Кажется, я знаю. Это водород? По-моему, это водород.

Броуди стонет, а я вскидываю руки в воздух.

– Мы сделали это! Победа! – Я вскакиваю и поднимаю Тэйтум с кресла, обнимаю так, что её ноги отрываются от пола. Она смеётся, пока я кружу её по комнате, а потом её руки скользят по моим плечам, когда я аккуратно ставлю её обратно.

Это просто объятие.

Но её тело прижато ко мне, её руки задержались на моих бицепсах, а нижняя губа зажата между зубами, пока она смотрит на меня.

Это ощущается как нечто куда большее.

– По-моему, это всё-таки Тэйтум выиграла, – говорит Броуди. Он бросает на меня вопросительный взгляд, потом смотрит на неё. – Отличная игра.

Она выходит из моих объятий и кладёт ладони на живот, будто пытается успокоить себя.

– Спасибо. Вообще-то, я была чемпионкой штата Калифорния по интеллектуальным викторинам в выпускном классе. Так что у меня это в крови.

– Серьёзно? – удивляется Броуди. – Это ты, значит, решила утаить до начала игры?

– А что бы ты сделал, если бы знал? – спрашивает Кейт.

Броуди не задумываясь.

– Перетащил бы Тэйтум в свою команду и заставил бы тебя играть с Ленноксом.

Кейт смеётся и легонько бьёт его в плечо.

– Да ну тебя. Грубиян.

– Не переживай, – говорит Тэйтум Кейт. – Я бы не переметнулась. Но в следующий раз мы с тобой обязательно должны быть в одной команде.

– О, я только за, – с улыбкой отвечает Кейт.

Я наблюдаю за тем, как легко Тэйтум общается с ней, и вспоминаю, как в последний раз приводил девушку знакомиться с семьёй. Это было на День благодарения, в мой первый год учёбы в кулинарной школе. Тогда с нами была Хейли.

Всё было нормально. Она была вежлива, и все были вежливы с ней.

Но с Тэйтум всё иначе. С ней как-то... правильно. Она вписывается в семью, будто всегда была частью нашей компании.

– Как я не знал, что ты была чемпионом по викторинам? – спрашиваю я.

Она приподнимает бровь.

– Многое ты обо мне не знаешь, Леннокс.

Сказано это как вызов. Или, может, как приглашение. И в этот момент я понимаю – я весь в этом.

Я хочу узнать всё. Всё, что только можно узнать о Тэйтум Эллиот. Как она работает. Что ей нравится. Что делает её счастливой, что расстраивает, что заводит. Я хочу видеть в ней разные грани и понять, как они складываются в одно целое.

Месяц назад я был уверен, что уже всё о ней знаю. Что она для меня – открытая книга. Но я ошибался. Ошибался напрочь. И никогда ещё мне не было так приятно признать это.

Теперь осталось лишь понять, что с этим делать.

Глава 16

Леннокс

– Ну каково это – официально потерять свою победную полосу? – спрашиваю я Броуди, собирая карточки с вопросами со стола.

– Думаю, я обречён, – беззаботно отвечает он. – С Тэйтум в семье мне, похоже, больше никогда не выиграть.

Я бросаю взгляд на Тэйтум – и мы оба замираем. В комнате повисает напряжённая пауза, пока Кейт, приподняв брови, не говорит.

– Эмм, Броуди? Ты сейчас сказал в семье?

Лицо Броуди становится белее муки. Если бы я не беспокоился о том, как Тэйтум воспримет его слова, я бы, наверное, насладился этим зрелищем. Но когда я смотрю на неё, она, кажется, просто развеселилась. И когда её глаза встречаются с моими – почти кажется, что мысль о в семье ей даже нравится.

– Нет, это... – начинает Броуди. – Я имел в виду, ну... в смысле, работает на семью. – Он бросает отчаянный взгляд на Кейт, но та, судя по выражению лица, слишком развеселена, чтобы спасать мужа. – Я не говорил, что Тэйтум будет... с Ленноксом, но... хотя могла бы. Это было бы здорово. Только она же не... Знаете что? Пожалуй, я прогуляюсь до Уилсонов. Убедиться, что у них дров достаточно для камина.

Он откашливается и смотрит на меня.

– Идёшь со мной?

– Не бери Леннокса, – слишком быстро говорит Кейт. – Я с тобой. Всё равно хочется немного проветриться.

Они поспешно уходят, задержавшись в прихожей, чтобы надеть куртки, шапки и ботинки. Кейт бросает на нас быстрый взгляд через плечо и дверь за ними закрывается.

– Уверена, она специально оставила нас наедине, – говорит Тэйтум с лёгкой улыбкой.

– Да я бы на это даже деньги поставил. Раньше мне казалось, что иметь столько братьев – это катастрофа, но это ничто по сравнению с количеством надоедливых сестёр.

Она улыбается.

– Они тебя любят.

– Они меня бесят.

– Они просто хотят, чтобы ты был счастлив. Кажется, так у вас в семье всё и устроено.

В её голосе слышится что-то тёплое, но грустное, и я тут же становлюсь серьёзнее. Да, порой братья и сёстры раздражают, особенно когда появляются новые – по браку, но в целом это настоящее счастье. И я часто забываю, как мне повезло быть так близко с семьёй.

Я складываю игровое поле и убираю его в коробку.

– У тебя есть братья или сёстры?

– Старший брат Дэниел и старшая сестра Бри. Но они на восемь и десять лет старше, так что мы не особо росли вместе. Не так, как вы.

– Кто-нибудь из них работает с твоим отцом?

– Ни капельки. Дэниел – врач в Чикаго, и с папой они вообще не ладят. – Она протягивает мне крышку от коробки, и я закрываю её. – У него с Бри всё нормально, но, по-моему, она держит дистанцию намеренно, чтобы было проще. У неё своё маркетинговое агентство в Сент-Луисе.

– А мама?

Тэйтум долго молчит, прежде чем сказать.

– Она умерла в прошлом году. Мы не были особо близки. Она с отцом развелась, когда мне было двенадцать, и уехала домой – во Францию.

Я немного подаюсь вперёд, опираясь локтем на карточный стол, который Броуди поставил для игры, и слегка касаюсь пальцами её колена.

– Мне жаль. Наверное, это было тяжело.

Она пожимает плечами.

– Мы были не особенно близки. В каком-то смысле это облегчает, но в каком-то – наоборот. Ощущение странное – как будто в тебе одновременно и утрата, и сожаление. И куча вопросов, на которые ты всегда думал, что успеешь получить ответы. А теперь уже не успеешь. И приходится как-то мириться с тем, что этих ответов не будет... – Она выдыхает. – Да. Это сложно.

Я понимающе киваю, размышляя, не будет ли странным предложить ей обнять её. Мы с Тэйтум будто танцуем этот странный танец: то тянемся друг к другу, то снова отдаляемся. Думаю, она бы не отказалась от объятий. Но всё ещё настолько новое, что я не уверен.

Я встаю, подкладываю пару поленьев в камин, потом сажусь на диван. Радуюсь, когда Тэйтум быстро присоединяется. Она садится боком, подтягивает ноги, обнимает их руками и прячет ступни под моё бедро, будто просто хочет согреть пальцы. Даже если только ради этого – я всё равно рад, что она рядом, в зоне досягаемости. Чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее мне хочется быть к ней ближе.

– Ты навещала маму во Франции?

Она кивает.

– Каждое лето, пока училась в старшей школе. Она тоже готовила. Не так, как отец. Чаще просто для друзей. Иногда брала заказы – небольшой кейтеринг.

Она откидывается назад, словно уходит внутрь себя, взгляд становится печальным и далёким.

Я наклоняюсь и обхватываю ладонями её щиколотки.

– Эй. Всё нормально? Хочешь поговорить?

– Просто вспоминаю, как мама всегда звала меня готовить вместе, когда я приезжала. А я никогда не хотела. Думаю, во мне сидела обида. Из-за того, что она ушла. Готовка была папиной темой. Это было то, что нас связывало. Мне не хотелось, чтобы это стало и её вещью тоже.

– Это понятно, – говорю я. – Двенадцать лет – сложный возраст для развода. Особенно если один из родителей оказывается в другой части света.

– Да, наверное, – тихо говорит она. – Но теперь я думаю, чего я могла лишиться. Чему она могла меня научить, понимаешь? Я плохо помню, почему они разошлись, но если мой отец хоть немного обращался с ней так, как он обращается со мной сейчас – несложно представить, что у них было.

– Что ты имеешь в виду? Как он с тобой обращается?

– Как с деловым активом, – отвечает она быстро, как будто уже не раз об этом думала. Морщит лоб. – Звучит ужасно. Наверное, не так плохо, как кажется. Но я всегда работала только с ним, и он, скорее, видит во мне то, что я могу принести – выгоду, прибыль, – а не то, кто я есть. Постоянно давит, тянет меня в брендовые проекты, мерчендайзинг – во всю эту сторону славы.

– А тебе это не нужно? Вся эта слава?

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Раньше казалось, что да. А теперь... так приятно быть вне всего этого.

Она уютно устраивается на диване, и я поднимаю её ноги, укладывая их себе на колени.

– Тяжело было расти с отцом-знаменитостью?

Она морщит лоб, будто обдумывает.

– И да, и нет. Папе всегда больше нравилось быть Кристофером Эллиоттом, чем просто папой. Теперь, оглядываясь назад, понимаю – я многое терпела, потому что его жизнь казалась такой блестящей. Были и свои плюсы, хотя мне сейчас немного стыдно в этом признаваться. – Она собирает волосы в кулак, поднимает их с шеи и встряхивает, прежде чем они снова падают ей на плечи. – Иногда думаю, может, это как раз и было причиной, по которой мама ушла. Почти уверена, если бы перед ним стоял выбор – слава или семья – он бы выбрал славу.

– Звучит так, будто работа с ним не особо вдохновляла.

Она снова пожимает плечами.

– Ну, я живу в Северной Каролине и руковожу кейтеринговой кухней, а не делаю то, чего он хочет. Так что делай вывод сам.

Меня внезапно поражает, насколько отличается нынешняя жизнь Тэйтум от той, о которой она рассказывала в кулинарной школе. Тогда она всё время говорила о поездках с отцом, таскала в школу кучу всего – всё от него – и раздавала однокурсникам. Новые ножи, миксеры, кастрюли, сковородки... Всё – из новой фирменной линейки кухонной утвари Кристофера Эллиотта.

Я тогда никогда ничего у неё не брал – казалось, будто она просто покупает друзей. Но теперь, после всего, что я услышал о её матери... может, она просто пыталась найти друзей.

Наш разговор резко обрывается, когда Броуди и Кейт снова врываются в дом, принося с собой волну холодного воздуха.

– По дороге встретили ребят из электрокомпании, – говорит Броуди. – Обещают, что к утру в этой части долины свет появится.

– А это значит, что вам двоим придётся остаться у нас, – заявляет Кейт, разматывая шарф. – На улице всё ещё ледяной дубак. Если поедете домой – замёрзнете.

– Если вы не против, я с радостью останусь, – говорит Тэйтум. – Тоби – жуткий трус, когда холодно.

– А ты, значит, нет? Мисс «у меня нет куртки»? – дразню её.

Она ухмыляется.

– А теперь у меня есть твоя. Свою уже никогда не куплю.

– А ты, Леннокс? – спрашивает Кейт, переводя взгляд с неё на меня, и по выражению лица видно – её радует, как уютно мы сидим на диване.

Я смотрю на Тэйтум. У неё открытое, лёгкое выражение. Она ничего не говорит, но её глаза ясно дают понять – она хочет, чтобы я остался.

– Да, я тоже останусь, – говорю я, сглатывая сухость в горле. – Это было бы здорово.

Мы болтаем ещё пару часов, пока не начинает темнеть. Ужинаем холодными закусками – крекеры, сыр и всё, что нашли у Броуди и Кейт в кладовке. После плотного обеда этого вполне достаточно.

После еды Броуди и Кейт приносят в гостиную все подушки и одеяла из дома и устраивают целую гору перед камином. Мы все устраиваемся: Броуди с Кейт – в огромном кресле на двоих, а Тэйтум и я – на диване. Тоби растянулся у наших ног. Вдобавок к огню, Броуди ставит на стол фонарь, а по краям каминной полки зажигает пару свечей.

В комнате уютно, но мне всё равно сложно расслабиться – моё тело чересчур остро ощущает близость Тэйтум. Мы оба сидим боком, спиной к подлокотникам, вытянув ноги навстречу друг другу, так что её ступни прижаты к моему бедру, а мои – к её. Ничего эротического – просто ноги касаются. Но это всё равно прикосновение. Всё равно её тепло рядом с моим.

Она выглядит потрясающе в свете огня, лицо обрамлено растрёпанными кудрями, свободно упавшими на плечи. Когда она откидывает голову назад и смеётся над какой-то историей Броуди про учеников, у меня внутри будто что-то сжимается – сердце словно расширилось, и теперь всему остальному внутри приходится подвинуться.

Но просто смотреть на неё – этого мало.

Я просовываю руку под одеяло, укрывающее нас обоих, и обхватываю её ногу. Её взгляд поднимается на меня, но она не отдёргивается. Наоборот, она чуть двигается, мягко прижимаясь ногой к моей ладони, как будто ей это так же нужно, как и мне. Я провожу пальцами по подъёму её стопы – она улыбается и прикусывает губу, будто щекотно, но не отстраняется. Я продолжаю движение, пока не достигаю края носка. Круговыми движениями глажу её щиколотку, и её веки опускаются.

– Всё, я выдохся, – говорит Броуди, потягиваясь. – Что скажешь, Кейт? Пойдём наверх спать?

– Я там была до ужина. Вроде не так уж холодно. Думаю, если взять пуховое одеяло, будет нормально.

Мне не стоило бы так радоваться тому, что Броуди и Кейт решают не ночевать с нами на полу, будто мы в каком-то общем пионерлагере... но я радуюсь.

– Кстати, наверху есть свободная спальня, – говорит Кейт, пока Броуди помогает ей подняться. – Но она в другом конце дома, далеко от нас, и я переживаю, что там будет слишком холодно.

– Если вам не принципиально, я бы осталась здесь, у камина, – говорит Тэйтум. – У вас очень удобный диван.

– Конечно, – отвечает Кейт. – Где тебе удобно – там и спи. А если что – спальня знаешь где, Лен.

Броуди кладёт руку мне на плечо и сжимает.

– Проследишь за камином, чтобы не погас? – Вроде простой вопрос, но в этом жесте скрыто гораздо больше. Ты в порядке? Нужен ли я тебе? Я рядом, если что.

Забавно. Формально я – старший брат, но за последний год Броуди словно повзрослел больше меня. Его уверенность в завтрашнем дне будто укоренила его в жизни. У меня тоже есть, ради чего жить – ресторан, семья. Но у меня нет этого. Дома. Отношений.

Я снова смотрю на Тэйтум.

– Присмотрю за огнём, – говорю я.

Броуди кивает.

– Если что, ты знаешь, где меня найти.

Пламя потрескивает в камине, пока Кейт и Броуди поднимаются наверх. Они забирают с собой фонарь, свечи давно догорели, и теперь единственный свет в комнате – от огня.

Моя рука всё ещё держит её щиколотку. Я тяну ногу ближе и начинаю мягко разминать подушечку её стопы обеими руками.

Она тихо стонет, закрывает глаза.

– Боже... Это... – Её голос замирает, и она чуть всхлипывает, когда я прохожусь пальцами по своду её стопы.

– Будто ты весь день провела на ногах, – говорю я.

– Ага, – смеётся она. Потом замолкает. – Иногда я сама не понимаю, зачем вообще этим занимаюсь.

Мои руки останавливаются.

– Что, готовкой?

Она едва заметно кивает. Её лицо скрыто в тени, и я не вижу выражения, поэтому просто продолжаю массировать её ступню, надеясь, что она добавит что-то ещё.

– Раньше я обожала готовить, – тихо говорит она. – Когда была совсем маленькой. А потом папа начал вести кулинарное шоу, и всё так резко изменилось... – Она сдвигается, и я мягко сжимаю её ногу, прежде чем отпустить и взять вторую. – Не знаю, – продолжает она. – Может, я что-то не так запомнила. Но кажется, с тех пор, как он начал работать с телеканалом, он перестал говорить со мной о еде. Он говорил только о моей карьере. А это ведь не одно и то же, правда?

– Нет, совсем не то же самое, – тихо отвечаю я. – Я тебя понимаю.

– Леннокс, мне кажется, я так и не научилась готовить просто ради удовольствия, – её голос звучит отдалённо, и мне кажется, она начинает засыпать. – Это ведь ужасно, да? Я же должна любить своё дело. А что, если я так никогда и не полюблю его?

Я уже не уверен, что она говорит это мне. Похоже, я просто случайно подслушал её внутренний монолог.

Когда её дыхание выравнивается и становится глубже, я понимаю это точно.

Я продолжаю держать её ногу в ладонях, откидываю голову назад и немного смещаюсь, чтобы лечь поудобнее на диване. В таком положении долго не поспишь, и Тэйтум тоже вряд ли сможет устроиться комфортно рядом с моим немаленьким телом, но, надеюсь, ещё пару минут ей будет удобно.

Я не знаю, что думать о том, что сказала Тэйтум.

Она не любит готовить?

Я всегда думал, что вырасти в доме Кристофера Эллиотта – это большая удача. Но теперь уже не уверен. Я много разговаривал с Флинтом о том, как тяжело оставаться на земле, когда вокруг всё время лесть, подарки, желание угодить.

Но готовка – это не про славу. По крайней мере, для меня. Для меня это про любовь, как бы банально это ни звучало. Про заботу о тех, кто рядом. Про радость, которую можно подарить тем, кого кормишь. И, конечно, про саму еду. Про умение распознать дары земли и подчеркнуть их вкус, отдавая должное всему, что она нам даёт. Деньги, внимание, похвалы в туристических журналах или от кулинарных критиков – это как глазурь на торте. Может, и помогают. Делают возможным продолжать заниматься любимым делом. Но никогда не были причиной, по которой я это делаю.

Глаза закрываются, и я начинаю клевать носом. Левая нога давно затекла – Тэйтум лежит на ней, и ей вряд ли комфортнее, чем мне. У меня костлявые щиколотки, и, возможно, одна из них сейчас вдавлена ей в рёбра.

Я аккуратно вытягиваю ноги, медленно отодвигаюсь от неё, стараясь не разбудить. Это требует усилий, но в конце концов я поднимаюсь на ноги.

Тоби поднимает голову и смотрит на меня, а потом снова плюхается на пол с громким выдохом.

Тэйтум свернулась калачиком на краю дивана, её голова неудобно запрокинута, и она точно пожалеет об этом утром.

Я подхожу ближе, просовываю одну руку ей под спину, другую – за плечи, пытаясь немного её подвинуть. Поднимаю осторожно и тут она вдруг обвивает руками мою шею. Я замираю, зависнув над ней, не зная, что делать дальше.

– Мы куда-то идём? Ты меня куда-то несёшь? – сонно спрашивает она.

– Просто хочу, чтобы тебе было удобнее, – отвечаю и опускаю её пониже, чтобы голова лежала на подушке. – Так лучше?