Текст книги "Миллиардер под прикрытием (ЛП)"
Автор книги: Джеки Эшенден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Предохранитель, – пробормотал он. – Теперь ты можешь пристрелить меня.
Боже. Значит, все это время он был на предохранителе.
Она чувствовала себя дурой, но не опустила пистолет. Это было слишком важно. Это была жизнь ее отца.
– И ты ошибаешься, – продолжал он, не отрывая взгляда. – Я знал своего отца.
Нет, он должно быть лгал. В этом не было никакого смысла.
– Но ты сказал мне, что твой отец умер.
– Да. Но не раньше, чем я родился.
– Нет, – безучастно ответила она. -Ты сказал мне, что твой отец умер, и твоей матери пришлось отдать тебя. И что ты был усыновлен Ноем Тейтом.
– Да и это все правда.
– Как это может быть правдой? Только если твой отец был жив?
Выражение его лица было напряженным, что-то блестело в его глазах, чего она не понимала.
– Потому что Ной Тейт был моим отцом. Моим настоящим отцом.
* * *
Лицо Оливии было мертвенно-бледным, рука дрожала, дуло пистолета плясало в руке. Господи, возможно, снять предохранитель было глупой идеей. Ее трясло так сильно, что она, вероятно, нажала бы на курок по ошибке и в конечном итоге застрелила бы его.
У тебя есть желание умереть?
Может, так оно и было. Может, он просто хотел дать ей возможность остановить его, пока она могла. Или, по крайней мере, почувствовать, что она могла бы остановить его.
Но она не станет спускать курок. Она не была убийцей.
В отличие от него самого.
– Он не может быть твоим настоящим отцом, – в ее голосе прозвучал шок. – Ты сказал мне, что он усыновил тебя и остальных твоих братьев, потому что не мог иметь детей.
– У него было низкое количество сперматозоидов, когда он был молод, и оно постепенно уменьшалось, пока он становился старше. Но этого было достаточно, чтобы дать ему одного ребенка.
Она покачала головой.
– Тебя усыновили. Ты говорил мне...
– Моя мама ушла от папы до того, как они узнали, что она беременна. Он узнал об этом только тогда, когда меня отдали в дом мальчиков, а его имя было указано как имя моего отца.
– Я ничего не понимаю. Тогда зачем ты притворялся, что он твой приемный отец?
– А ты как думаешь? Из-за Чезаре. Из-за угрозы, которую он представлял. Папа никогда никому не мог сказать, что я его настоящий сын, потому что он пытался защитить меня.
– Нет, – повторила она, продолжая качать головой, как будто это само по себе отрицало все, что он сказал. – Он не хотел тебя защищать. Он бил тебя, Вульф. Я знаю. Я видела синяки на твоем лице.
Еще одна ложь, о которой он должен был рассказать. Еще одна манипуляция, которую ему пришлось совершить.
– Он никогда меня не бил, Лив. Никогда. Синяки были от тренера по боксу, который у меня был. Папа думал, что де Сантис скорее поможет мне, если подумает, что Ной меня избивает.
На этот раз Оливия не произнесла ни слова, просто уставилась на него, все еще целясь прямо в сердце.
– Он думал, что это также вызовет у тебя сочувствие, – продолжал Вульф, не в силах остановиться теперь, когда уже начал. – Так оно и было.
В ее выразительных голубых глазах была боль, глубокая, нестерпимая боль, которую он чувствовал и глубоко внутри себя. Казалось несправедливым, что он всегда причинял ей боль. Словно он продолжал наносить ей удар за ударом.
Он не хотел говорить ей ничего из этого, но пообещал себе, что больше не будет лгать ей. Он расскажет ей правду о своей миссии, о том, что собирается сделать, и ничего не утаит.
Это изменит их отношения, возможно, безвозвратно. Любые дружеские чувства или чувство связи, которые он испытывал в ее объятиях, исчезнут. Он знал это.
Но правда была важна, даже если это было болезненно. Даже если ему тоже будет больно. И это, конечно, было чертовски более важно, чем его нетерпеливый член, который только и хотел вернуться с ней в постель, а не тратить часы на разговоры.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – ее голос был надтреснутым и хриплым. – Как ты думаешь, что произойдет? Что я вдруг скажу: «конечно, Вульф, мой отец был плохим, ты можешь убить его, без проблем»?
– Нет, я так не думаю, – он выдержал ее взгляд. – Я говорю тебе это, потому что больше не хочу тебе лгать. Ты заслуживаешь правды.
Слеза скатилась по ее щеке.
– Если правда – это то, чего я заслуживаю, то я, должно быть, была очень, очень ужасным человеком.
Вид этой слезы и боль в ее голосе заставили все его внутренности сжаться внутри него, словно животное разрывало его плоть. Да, он знал, что это не то, что она хотела услышать. Он знал. Но вся эта ложь.... Он тоже не мог продолжать лгать ей.
Он хотел протянуть к ней руку, забрать пистолет и притянуть ее к себе, поцеловать, чтобы прогнать слезы. Прикасаться к ней, гладить ее, пока вся боль не уйдет и в этих прекрасных голубых глазах не останется ничего, кроме удовольствия.
Но он не мог этого сделать. Не после того, что он только что рассказал ей, что собирается убить ее отца.
– Ты не ужасный человек, – сказал он, потому что не мог придумать, что еще сказать. – И ты заслуживаешь гораздо большего.
Ее ресницы опустились, скрывая ее взгляд. Затем она опустила пистолет и осторожно положила его обратно на стол.
– Не собираешься использовать его? – пробормотал он.
– Я не могу застрелить тебя, и ты это знаешь.
Наступила напряженная, ужасная тишина.
Оливия подняла на него глаза, полные боли.
– Пожалуйста, не убивай его, Вульф. Ради меня. Пожалуйста.
Вот черт.
Ему казалось, что она проникла прямо в него, схватила его сердце и теперь очень осторожно сжимала его в своих руках.
– Я должен, – выдавил он, стиснув зубы. – Это моя миссия. Смерть отца должна быть отомщена. Эта тупая гребаная вражда должна закончиться, и она не закончится, пока твой отец не умрет.
Оливия снова медленно покачала головой.
– Откуда ты знаешь, что он убил Ноя? У тебя нет доказательств. Коронер сказал, что он умер, упав с коня.
– Я найду доказательства.
– Нет, Вульф. Убийство моего отца – это не выход. Я знаю, что он тебе безразличен, но, если ты хоть что-то чувствуешь ко мне, пожалуйста... не делай этого.
Эти нежные пальцы вокруг его сердца сжались еще сильнее, усиливая боль. Он никогда не думал, что, когда дело дойдет до этого, именно она встанет у него на пути. По крайней мере, не так.
Он никогда не думал, что будет так больно. Что в конце концов он усомнится в себе. Что в конце концов он усомнится и в собственном отце.
Он потянулся за пистолетом, положил на него руку, притянул к себе и снова поставил на предохранитель. Но продолжал держать его в руке, напоминая о том, что ему нужно было сделать. Напоминание об обещании, данного его отцу.
– Моя мама все еще жива, – сказал он, глядя на стол, потому что так было легче, чем смотреть в ее полные боли глаза. – Папа потратил годы, пытаясь найти ее, потому что после того, как все было бы кончено с де Сантисом, у него были еще планы. Он собирался признать меня своим сыном, вернуть маму, снова стать семьей. Но он умер до того, как это случилось, – он потер большим пальцем рукоятку пистолета, металл под его рукой был теплым. – В письме, которое я получил от него, в котором говорилось, что я должен убить де Сантиса, также говорилось, что он наконец нашел маму. Но он не мог пойти за ней, пока де Сантис не умрет, потому что иначе это было бы слишком опасно для нее. Он сказал, что теперь я должен снова собрать нашу семью вместе. Что как только Чезаре умрет, я получу информацию о том, где находится мама, и смогу забрать ее, – Вульф поднял глаза. – Мне нужно найти маму, Лив, я знаю, что от моей семьи осталось немного, но я хочу ее. Мне это нужно.
– Значит, ты собираешься убить моего отца только для того, чтобы узнать, где твоя мама? – она медленно моргнула. – Ты когда-нибудь думал, что сможешь найти ее, не делая этого?
Он поморщился.
– Я пытался, – потому что так оно и было. В течение двух недель после получения этого письма он изо всех сил старался найти хоть какой-то признак того, где может быть его мать. Как его отец нашел ее, он не имел ни малейшего представления, потому что в своих поисках каждый раз Вульф оказывался в тупике. – Я не знаю, где она, и она так хорошо спрятана, что я не смог ее найти.
Оливия обхватила себя руками, как будто ей стало холодно, и ему захотелось сократить расстояние между ними, обнять ее своими руками, но он остался на месте. Если бы он прикоснулся к ней, это было бы последнее, чего бы она хотела, и кроме того, он был уверен, что если бы он прикоснулся к ней, то не захотел бы останавливаться. Тогда она действительно пристрелит его.
– Мы должны попытаться найти ее, – тон Оливии был ровным, а на ее подбородке была заметна складка, которую он узнал. Решимость. – Если твой отец нашел ее, то и мы сможем.
Вульф покачал головой. Если бы все было так просто, он бы уже сделал это.
– Нет, я не могу получить ее, пока вражда не закончится. Чезаре использует людей, ты же знаешь, Лив, и если бы он узнал, что моя мать жива и что она важна для Ноя, как ты думаешь, он оставил бы ее в покое? Христос, это должно закончиться раз и навсегда, – его отец был предельно ясен. Все это можно было бы остановить только в том случае, если бы Чезаре был мертв.
– Единственный способ покончить с этим – не убивать моего отца, – теперь в ее глазах горел гнев, и часть его была рада, потому что с ее гневом он мог справиться. От ее боли ему хотелось только выть.
Он не отвел взгляда, давая ей понять, что это был путь, с которого он не свернет.
– Прости, детка. Но должно быть так. Другого выхода нет.
Она долго смотрела на него, ничего не говоря, ее взгляд был горячим, как газовое пламя.
– Если я найду твою мать и докажу, что отец не убивал Ноя, ты передумаешь?
Вульф покачал головой.
– Он управлял оружием и использовал для этого военных. И как я и сказал – это измена.
– Тогда в тюрьму, – сказала она без колебаний. – Пусть власти решают, что с ним делать. Как ты собирался поступить с Дэниелом.
Он должен был признать, что тюрьма – это не то, что он предполагал для Чезаре. И было трудно изменить фокус, особенно когда в его голове смерть де Сантиса была единственным вариантом. Но он заставил себя обдумать этот вариант, потому что это была Оливия, и он все еще ненавидел мысль о том, что он причинил ей боль.
– А как же смерть моего отца? – спросил он.
– Ну и что с того? Если мой отец не убивал его, то и мстить не за что, не так ли? – она наклонилась вперед, положив ладони на стол. – Тебе никогда не приходило в голову, что убийство отца все равно не положит конец этой вражде? Жизнь за жизнь не работает, Вульф. Если мои братья узнают, что ты это сделал…
– Твои братья не узнают, потому что никто не узнает, что это был я. Я позабочусь об этом.
– Я буду знать, что это был ты.
Снова наступило напряженное молчание, и он не нарушил его, потому что внезапно между ними возникла невысказанная угроза. Что теперь она знает все его секреты и что, если она будет свободна, то сможет уничтожить его.
Но он никогда не отпустит ее.
Она замерла, как будто только сейчас поняла это сама. И по тому, как напряглись ее мышцы, он понял, что она готовится бежать.
И прежде чем она успела это сделать, он протянул руку через стол, сжимая пальцами ее запястья. Когда она попыталась пошевелиться, было уже слишком поздно. Он схватил ее.
Крепко держа ее, он потянул ее через скамью в свои объятия, еще не зная, что хочет с ней сделать, только то, что он должен остановить ее от бегства. Не дать ей выйти и разрушить его планы.
Не дать ей уйти от него. Она не убежит от него, только не снова.
Но он должен был помнить, что Оливия, хоть и была физически слабее его, вовсе не была слабачкой.
Она извивалась в его руках, вырывая запястья из его хватки. Затем она изо всех сил толкнула его в грудь, одновременно приподняв колени, без сомнения, чтобы ударить ими в какое-нибудь чувствительное место.
Отпустить ее было невозможно, но он не хотел причинять ей физическую боль, поэтому просто обнял ее и держал, пока она сопротивлялась. Когда она ударила его коленом по яйцам, звезды вспыхнули в его глазах, потому что это чертовски было больно, но физическая боль была чем-то, что он уже давно преодолел как часть своей тренировки, поэтому он проигнорировал ее, держа Оливию еще крепче.
Она не издала ни звука, когда пыталась освободиться, молча боролась с ним, как тогда, когда она била его кулаками в грудь в каюте яхты ранее.
Он не думал, что у нее остались силы после всего того времени, что они провели вместе в постели, но, видимо, это было не так.
Должно быть, она понимала, что бороться бесполезно, что он не отпустит ее, но все равно продолжала бороться. Затем он мельком увидел ее раскрасневшееся лицо и увидел, что по нему текут слезы. Он должен был остановить это. Сейчас.
Поэтому он схватил ее за блестящие каштановые волосы, сжал их в кулаке и притянул ее голову к своему плечу. Затем он обхватил ее другой рукой, притянул к себе на колени, прижал спиной к груди и крепко обнял. Она боролась с ним, пытаясь вырваться, хотя с его хваткой в ее волосах это должно было быть больно.
Господи, она была маленькой воительницей. Она не могла победить и все же боролась.
– Остановись, – приказал он, вкладывая в это слово всю свою силу. – Просто прекрати, Лив, ты себя измотаешь.
Ее тело дрожало рядом с ним, и ощущение ее обнаженной кожи, запах клубники и мускуса, и даже то, как она боролась, заставляло его напрячься. Он хотел укусить ее за шею, просунуть свое бедро между ее бедер, заставить ее оседлать его. Потереться своим членом о мягкий изгиб ее попки. Господи, как много он хотел. Но после всего, что только что произошло, это было невозможно.
– Так что же ты собираешься делать? – потребовала она, ярость сквозила в ее словах, хотя голос был хриплыми. – Убьешь меня, как убьешь отца? Выстрелишь мне в голову? Потому что теперь я знаю слишком много, не так ли? Я знаю твои планы. Ты никогда не сможешь меня отпустить. Тебе придется держать меня вечно или…
Вульф зажал ей рот свободной рукой. Не сильно, настолько, чтобы остановить поток ее слов. Слова, которые врезались ему в грудь, причиняя боль гораздо большую, чем любая пуля.
Она чувствовалась такой хрупкой рядом с ним. Такой маленькой и беззащитной. И все же каждое ее слово было правильным. В конце концов, это всегда будет его выбор. После смерти отца она точно узнает, кто его убил. А Вульф не мог этого допустить. Она пойдет в полицию, расскажет им все, что знает.
Она права. Ты никогда не сможешь ее отпустить.
Что-то глубоко внутри него шевельнулось, тяжелое от уверенности и своего рода удовлетворения.
Нет, он не мог ее отпустить. Теперь она была его. Она выбрала его в тот самый момент, когда вышла из ресторана, и в каюте ранее она тоже выбрала его снова.
И он, блядь, заберет ее себе.
Она затихла, ее дыхание было частым под его ладонью. Теперь она не сопротивлялась, а ее глаза были закрыты. На ее щеках были слезы, и когда он посмотрел вниз на ее раскрасневшееся лицо, он увидел, что еще больше слез медленно течет из-под ее ресниц.
Он знал, что причинил ей боль. И если бы он был другим человеком, может быть, лучшим, он бы отпустил ее. Позволил бы ей обратиться к властям или, может быть, даже передумал бы убивать Чезаре.
Но он не был другим человеком.
Он был тем человеком, которым сделал его отец, оружием. И он должен был преследовать свою цель.
Ты же понимаешь, что она никогда тебя не простит, не так ли?
Но как только все это закончится, он наверняка проведет остаток своей жизни, пытаясь загладить свою вину перед ней.
– Я никогда не причиню тебе физического вреда, Оливия, – сказал он, произнося каждое слово как клятву. – Никогда в жизни. Но ты права. Я также никогда тебя не отпущу, – он отнял руку от ее рта и посмотрел в ее темные, как ночь, глаза. – Теперь ты моя, детка. Понятно?
Ее взгляд был черным от бурь и тысячи других эмоций, которые он не мог определить. Затем он почувствовал движение ее руки, ее ладонь накрыла перед его джинсов, находя его член твердым и готовым. Дыхание со свистом вышло из него, и он почти зарычал, потому что это было чертовски приятно.
– Когда-то я любила тебя, Вульф Тейт, – сказала Оливия, не отрывая от него взгляда, ее большой палец пробежался по его ноющему члену, поглаживая его. – Но я больше не думаю, что люблю тебя.
Глава Двенадцатая
Его жар был уже знаком ей, а сила – ну, она уже все о ней знала. Она чувствовала ее по тому, как он держал ее, и она ничего не могла сделать, чтобы заставить его отпустить ее. И какой-то части ее это нравилось. Какая-то часть ее даже любила это. Что она может ударить его, пнуть и причинить ему боль, бороться с ним, а он будет стоять словно гора. И не сдвинется с места.
Он будет держать ее до конца времен.
Она не знала, что заставило ее прикоснуться к нему. Что заставило ее положить ладонь на его твердый член, скрытый джинсами. Что заставило ее сжать его.
Может быть, все дело в том, что она чувствовала, как напрягается каждый мускул его тела, как тяжело он дышит ей в ухо. Осознание того, что прямо сейчас у нее была какая-то власть над ним.
Она отчаянно нуждалась хоть в какой-то власти над ним.
Он не причинит ей вреда, она верила в это безоговорочно. Вульф Тейт мог хотеть убить ее отца, но он никогда не причинит ей вреда. И все же он не собирался отпускать ее, она знала и это. Теперь она знала слишком много и ясно изложила свою позицию.
Он может и не отпустить ее, но она не позволит ему убить своего отца.
Независимо от того, было ли то, что сказал ей Вульф, правдой – а он явно полностью в это верил – это не могло быть законно. Он не имел права отнимать чью-то жизнь только потому, что с ним поступили несправедливо.
Измена – это совсем другая история, и она по-прежнему отказывалась верить в это, но даже если это правда, дело следует довести до сведения властей. В обязанности Вульфа не входило вершить правосудие.
И это даже не принимая во внимание то, что он еще сказал ей, что его отец оказывается не избивал его, как она всегда думала. Или что Ной Тейт был его настоящим отцом.
Нет, это не имело значения.
Сейчас важно было то, что она использует ту малую власть, которую имела над ним, чтобы заставить его передумать и не убить ее отца.
И спасти его от самого себя…
Его большое тело все еще было под ней, его кулак в ее волосах причинял боль, рука, обнимающая ее за талию, давила. Она откинула голову на твердые мускулы его плеча, и смогла услышать биение его сердца, медленный ритм которого набирал скорость.
– Ты любила меня? – в его грубом голосе слышался шок.
Ей не следовало этого говорить, но она хотела причинить ему боль. И у нее было так мало способов сделать это.
– Когда-то, – прошептала она, и она не могла сказать, было ли это ложью или нет, эмоции внутри нее были запутанными. – Но уже нет, – затем она снова сжала его твердый член под джинсами, проверяя свою над ним силу.
Он издал низкий грубый смешок, который закончился шипением.
– Продолжай в том же духе, и я, возможно, заставлю тебя передумать.
Она чувствовала, как под ее рукой он становится все тверже, а его сердцебиение постепенно ускоряется. Хорошо. Это был способ добраться до него, она была уверена в этом.
Ты сама от этого кайфуешь, не ври.
Нет, она не могла лгать об этом. Между ее бедер пульсировал пульс, сильный и медленный, и ей хотелось раздвинуть ноги и наклониться вперед, прижаться к мускулам его мощного бедра, использовать его также, как он использовал ее все это время.
И почему бы не сделать это? Почему бы не использовать его? Все остальные не стеснялись использовать ее, так почему бы ей тоже не взять что-нибудь для себя?
Оливия снова сжала его член, на этот раз еще крепче, наслаждаясь звуком его прерывистого дыхания, чувствуя, как напрягаются его мышцы, перекатываясь под ее рукой. Она провела большим пальцем по всей длине его члена, нажимая на чувствительный кончик.
– Черт, – прошипел он, дергая бедрами. – Маленькая дразнилка.
Он переместился, отпустив ее волосы и взяв ее бедра в свои руки, двигая ее так, чтобы ее задница была полностью прижата к его члену, толкая бедро между ее бедрами.
Затем он наклонил ее вперед, крепко сжимая, прижимаясь к ее заднице, пока его твердое бедро терлось между ее ног о ее влажность.
Она ничего не одела белья под его рубашку, грубая джинсовая ткань касалась ее нежной плоти, давила на клитор, посылая эту безумную боль в стратосферу.
У нее перехватило дыхание, и он, должно быть, услышал, потому что его кулак снова вцепился ей в волосы, оттягивая ее голову назад, а его рот оказался рядом с ее ухом.
– Тебе это нравится, детка? – его голос был хриплым и жарким. – Ты хочешь прокатиться на моем бедре, вот так?
Боже, если она не будет осторожна, то потеряет свое преимущество, попадет под его чары вместо того, чтобы он попал под ее.
Задыхаясь, когда он снова качнул ее бедра так, задевая клитор, она боролась с желанием просто упасть в его объятия и позволить ему делать с ней все, что он захочет. Но все было серьезнее, чем просто получение удовольствия. Это была игра и она должна была выиграть ее.
Она снова пошевелила рукой, нащупывая пуговицу на его джинсах, нашла язычок молнии и резко потянула его вниз. Она просунула пальцы под ткань, задев что-то похожее на железный прут, покрытый горячей, бархатистой кожей.
На этот раз у него перехватило дыхание, резкий порыв его дыхания ударил ей в ухо, когда она сомкнула пальцы вокруг его члена.
– О... черт ..., – проклятие было хриплым, его массивное тело содрогнулось, когда она провела большим пальцем по головке. – Детка, это так хорошо.
Во рту у нее пересохло, а пульс бешено колотился у нее в ушах. Она ощущала его бедро и то, как он осторожно двигал им, прижимаясь к ней. Заставляя ее хотеть качаться на нем, забыть игру за власть и просто потерять себя в удовольствии.
Но она не собиралась сдаваться. Она нуждалась в победе. Она должна была ее получить.
– Если я найду твою мать, – выдавила она из себя. – Ты оставишь моего отца в покое.
Его дыхание ощущалось на ее затылке быстрым и горячим, его рот касался чувствительной кожи под ее ухом.
– Это то, что мы здесь делаем? Ты используешь мой член против меня?
– Да, – она провела большим пальцем по головке его члена, его кожа была гладкой и горячей. – Ну что, договорились?
Он застонал.
– Черт возьми, нет.
Проклятие.
Она крепче сжала его, неловко двигая рукой вверх и вниз, не зная, что делает, но судя по нарастающей резкости его дыхания и тому, как двигались его бедра, это имело некоторый эффект.
– Я найду твою мать и ты дашь мне немного времени, чтобы найти доказательства того, что отец не убивал Ноя.
Он издал еще один грубый звук, и рука на ее бедре поползла вперед, а его пальцы скользнули между ее бедер, по ее скользким складочкам.
Она вздрогнула, удовольствие вспыхнуло в каждом нервном окончании, которое у нее было, хотела она того или нет, вырывая из нее резкий вздох.
– Да, тебе это нравится, не так ли? – голос Вульфа был полон жара. – Может быть, я просто буду продолжать делать вот так. Нет необходимости во всей этой долбаной ерунде.
Нет, она не собиралась терять свою власть, она отказывалась.
Она позволила себе снова прижаться к нему, раздвинув бедра шире, позволяя ему почувствовать, что она готова к нему. Какая она влажная для него. Но она продолжала держать руку на его члене, замедляя свои движения, крепко сжимая его.
– Два часа, – хрипло сказала она. – Я найду твою мать, а ты дашь мне два часа, чтобы найти доказательства невиновности моего отца.
Теперь он тяжело дышал, его бедра двигались, прижимаясь к ее руке.
– Маленькая сучка, – пробормотал он, и, несмотря на резкость этого слова, она услышала в его голосе что-то похожее на восхищение. – Ты думаешь, что можешь получить то, что хочешь, только потому, что держишь руку на моем члене?
– Д-Да, – ее собственный голос был хриплым, прерывающимся, когда его пальцы обхватили ее клитор, затем опустились вниз, находя вход в ее тело, скользя внутрь. Все ее существо содрогнулось в ответ, и она не смогла сдержать еще один стон, вырвавшийся из нее. – Два часа, и я позволю тебе трахнуть меня вот так, – слова вышли на удивление легко, и для подтверждения их, она обернула всю ладонь вокруг его члена и сильнее сжала.
Стон вырвался из него, а его бедра приподнялись под ней.
– Ах, Господи Иисусе ... ты, блядь, дразнишь меня, – он говорил так, словно его терпение подходило к концу. – Хорошо. Два часа…
Его палец глубоко вошел в нее, и ей пришлось закрыть глаза, изо всех сил стараясь держать себя в руках, а не просто отпустить его.
– Д-Да.
– Ладно... два часа, – он тяжело дышал. – Теперь оседлай меня.
– Я ... хочу, чтобы ты дал свое слово, Вульф. Обещай мне.
Он зарычал, и она почувствовала, как его зубы коснулись ее шеи, что только добавило огня, который он разжигал между ее бедер своими умелыми пальцами.
– Обещаю, – его большой палец скользнул по ее клитору, заставляя ее задохнуться. – Теперь довольна?
Облегчение и глубокое удовлетворение охватили ее. Да, ей удалось добиться от него уступки. Слава Богу.
– Очень.
– Хорошо. А теперь оседлай мой член. Я не собираюсь спрашивать снова.
Такой требовательный. Не было никаких причин любить его, но она любила. Ей хотелось продолжать дразнить его, использовать свою неожиданную власть над ним. Заставить его гореть, заставить его страдать.
– Презерватив, – пробормотала она, двигая рукой, затем откинулась на него, прижимаясь изгибом своей попки к твердому жару его члена.
Он грубо выругался, и она почувствовала, как он пошевелился, а его дикое дыхание коснулось ее волос. Он, должно быть, достал откуда-то презерватив, возможно, из заднего кармана, потому что она услышала шорох фольги, а затем, секунду спустя, его руки были прижаты к ее бедрам.
– Приподнимись, – хрипло приказал он.
Но она еще не закончила. Она прижалась к нему, двигая тазом так, чтобы чувствовать, как его член трется о ее лоно, отдавая ему тепло и гладкость ее плоти, но не более того.
– Скажи, пожалуйста.
Еще один рык вырвался из его груди, и он крепче сжал ее.
– Ты чертова дразнилка…
– Скажи это, – потребовала она, прижимаясь к нему и дрожа, когда ее пронзило резким электрическим током.
Он застонал.
– Господи Иисусе, детка. Ты меня убьешь. Пожалуйста.
Это слово было резким и грубым, но оно заставило все внутри нее сжаться.
Она наклонилась вперед, положила руки на стол перед собой, приподнялась, головка его члена уперлась в ее вход. И на этот раз они застонали вместе, когда она скользнула на него, ее и без того нежная плоть горела огнем, когда она растягивалась, чтобы принять его.
Он начал двигаться почти сразу же, и она обнаружила, что вцепилась в стол, пытаясь хоть за что-то ухватиться, пока он входил и выходил из сильно и глубоко. Она тоже попыталась двигаться на нем, чтобы задать свой собственный ритм, но было ясно, что момент ее власти закончился.
Его большие, теплые руки были прижаты к обнаженной коже ее бедер, удерживая ее абсолютно неподвижно, так что она ничего не могла сделать, кроме как взять все, что он мог дать ей.
Он начал говорить грубые, грязные слова, которые заставили ее вздрогнуть. От этого ей захотелось повернуться к нему лицом, оседлать его, прижаться к нему всем телом, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение.
Но он явно намеревался наказать ее за то, что она заставила его ждать, потому что он обнял ее одной сильной рукой за талию и прижал к своему горячему телу. Прижимая ее к себе, он начал входить в нее еще сильнее. Более глубоко.
Она извивалась, потому что ей было так хорошо, но она нуждалась в большем трении. Жаждала этого. И на этот раз уже было слышно ее тяжелое дыхание, ее «пожалуйста», попытка двигаться на нем, горячая, беспокойная и болезненная.
Он снова прижался губами к ее уху, его горячие, эротичные, грязные слова, что он шептал ей, послали мурашки по ее коже, и ей пришлось закрыть глаза. Это было слишком много для нее.
Но бежать было некуда. Он замедлился, так что она могла чувствовать каждый дюйм этого длинного, твердого члена внутри нее, глубокое скольжение, когда он входил в нее, и сопротивление, когда он выходил.
Она не могла пошевелиться. Задыхаясь и дрожа в его объятьях. И как раз в тот момент, когда она подумала, что он собирается подвергнуть ее последнему наказанию, не позволив ей кончить, он взял ее руку и провел ею вниз между ее бедер, туда, где они были соединены. Затем он прижал ее пальцы к ее клитору.
– Потрогай себя, детка, – приказал он. – Я хочу, чтобы ты кончила на мой член.
Отчаянно, даже не колеблясь, Оливия сделала именно то, что он ей сказал, поглаживала себя, пока он входил в нее, ее рот открылся в крике, когда оргазм собрался внутри нее, и сокрушительное удовольствие взорвалось в дикой вспышке яркого белого света за закрытыми веками.
– Хорошая девочка, – услышала она его шепот.
Затем обе его руки легли ей на бедра, поднимая ее вверх и опуская обратно, снова и снова, пока его грязные слова не превратились в бессловесный рев, и его массивное тело не напряглось под ней.
Потом наступила тишина, нарушаемая только резкими звуками их совместного дыхания и ее собственного бешено колотящегося сердца.
Она не хотела двигаться, да и не думала, что сможет, пока он так крепко держал ее. Его рот был в ее волосах, и он не сделал ни малейшего движения, чтобы ослабить свою хватку, крепко прижимая ее к себе.
На секунду она позволила себе расслабиться. Он был теплым и пахнул так знакомо, и звук его замедляющегося дыхания был каким-то успокаивающим. И ей вдруг захотелось, чтобы все так и осталось.
Чтобы ее отца не существовало, и его отца тоже. Что никогда не было вражды, и никто никогда не пострадал, и никому не лгали. Ни у кого ничего не крали.
Что вокруг нее были только его руки, обнимающие ее.
Они, вместе.
Но дело было не только в этом. И она знала, как опасно позволять себе хотеть большего, чем то, что у нее есть.
Поэтому через минуту она сказала:
– Два часа, Вульф. Ты обещал.
* * *
Он не хотел двигаться. Он был бы вполне счастлив сидеть там вечно с ней на коленях, чувствуя, как влажный, бархатный жар ее киски пульсирует вокруг его члена, пока она кончала. Слушая ее хриплые вздохи удовольствия. Слушая, как она говорит: «Пожалуйста, Вульф, пожалуйста» своим мягким, серьезным голосом.
Он определенно не хотел, чтобы она напоминала ему о той уступке, которую он ей дал, о тех двух долбаных часах, которые она хотела. Он все еще не знал, почему сказал «Да», потому что это не имело никакого значения. Она не найдет доказательств того, что де Сантис не убивал Ноя. Потому что их не было.
И даже если бы это было так, это не имело бы значения.
Де Сантис должен был умереть. Конец истории.
Однако, предоставив ей пару лишних часов, сам он не собирался сдаваться. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями и заманить де Сантиса куда-нибудь подальше, где он мог бы пристрелить парня с минимальной суетой.
