Текст книги "Ангелы одиночества"

Автор книги: Джек Керуак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

87

«Действуем так», говорит теперь Коди, стоя полуобняв нас за плечи у беговой дорожки с трепыхающимися на ветру флагами, протиснувшись в передние ряды толпы игроков под главным табло «Я ставлю на победителя, Рафаэль на тройку сильнейших, а Джек на третье место, и так весь день, по системе второго выбора» (готовясь ко второму забегу, и по-птичьи вытягивая шею чтобы разглядеть над головами номер второго выбора на табло тотализатора) Рафаэль этих штук вообще не понимает, но пока мы этого еще не знаем.

"Нет я не буду ставить", говорю я. "Я никогда не играю – Давай возьмем пива – Пиво, бейсбол и сосиски..."

И к нашему общему ужасу Рафаэль объявляет, "Я буду ставить на девятый номер, это мистическое число", это означает что он вообще не понимает, что такое "ставка второго выбора"

"Это мистическое число Данте!" кричу ему я

"Девять – девять?" говорит Коди, и глядит изумленно. "Но почему, тут ведь идут шансы тридцать к одному?"

Я смотрю на Коди, понимает ли он, но похоже что уже никто и ничего вообще не понимает.

"Где мое пиво?" говорю я, будто у меня за спиной стоит официант. "Давайте сначала возьмем пивка, а потом вы будете ставить".

Рафаэль вытаскивает свои деньги и кивает с серьезным видом.

"Послушай-ка", говорит Коди, "Я собираюсь ставить на лошадь второго выбора и выиграть – Ты понимаешь? Это номер пять".

"Нет!" смеется и кричит Рафаэль. "Моя лошадь номер девять. Разве ты не понимаешь?"

"Да, понимаю", соглашается Коди и мы идем делать ставки, я жду за пивной стойкой, а они присоединяются к беспокойным группкам игроков ожидающих когда лошади приблизятся к шестому шесту двухсотярдового забега и скоро прозвучит (уже звучит!) предупреждающий звонок, и вот все застывают напряженно в ожидании и порыве, неподвижные, и никто не смотрит на настоящих лошадей на реальном поле -астральные числа, сигарный дым и переминающиеся ноги. – И я поднимаю взгляд, над толпой, и над полем, и над далеким Мостом Золотых Ворот висящим над водами залива, мы на Ипподроме Полей Золотых Ворот в Ричмонде, Калифорния, но также и в муравейнике в Нирване, я вижу это по крошечным машинкам вдалеке – Они меньше чем даже верится – Это трюк огромных пространств – С какой особенной благоговейностью маленькие жокеи там вдали похлопывая подгоняют своих лошадей к стартовым воротам, но мы не можем этого четко видеть так издали, я вижу только шелк повязок которые преподобные жокеи повязывают своим лошадям, и воистину в этом мире лошадиных шей больше чем самих лошадей, прекрасных мускулистых лошадиных шей Дзенньк! Началось – Мы даже не купили программку поэтому я не знаю шелка какого цвета у номера пять Коди, или у раффовского девятого, нам остается лишь (как и остальным измученным игрокам Кармического мира) ждать когда группа лидеров пробежит мимо 70-ярдового шеста и мы сможем увидеть в каком порядке идут номера в этом алмазно-тяжелом табуне, объявления ведущего теряются в реве толпы устремленном в стремительно несущуюся даль, заставляя нас всматриваться подпрыгивающим взглядом в номера пробегающих лошадей протекающих сквозь лошадей – и как только жокеи замедляют их бег на повороте за зданием клуба, как только забег заканчивается, знатоки уже составляют списки ставок третьего забега – Кодин 5-й приходит третьим, 9-й Рафаэля вне игры, где-то среди последних, усталая дантовская лошадка – в моих снах они возведут ее на залитый электрическим светом пьедестал – Коди торжественно советует нам все это запомнить и объявляет: "Отлично, второй выбор приходит третьим, значит все почти получилось, верно? Смотрите, вот сейчас он третьим выбором пойдет, полный порядочек, прекрасно, прекрасно, дайте ему выдохнуться хорошенько, чем больше он потеряет тем сильнее буду я".

"Чего-чего?" говорит Рафаэль в замешательстве, он хочет все это знать.

"Когда второй выбор постоянно проигрывает мои ставки возрастают, ну так вот, когда он придет как надо, я увеличу ставку, верну себе все проигранное, а потом стану выигрывать в чистый плюс"

"Тут вся штука в числах", говорю я.

"Это потрясающе!" говорит Рафаэль. И, проникновенно задумчиво: "Ко мне должно опять придти какое-нибудь мистическое число. Может быть опять девятка. Это как рулетка, для игрока. Долгорукий ставил все свои деньги на один номер и в конце концов сорвал банк. Я буду как Долгорукий! Мне все равно! Если я проиграю то это потому что я дерьмо, а если я дерьмо то это потому что луна блещет на дерьме! Сияй на дерьме!" – "Съешь моих детей!"

Каждый день, говорит Саймон, "стихотворение заползает в голову Рафаэля и становится Высокой Поэзией". Прямо так вот Саймон и говорит.

88

Когда мы собираемся ставить на третий забег к нам подходит старуха, с большими бесцветно синими глазами, похожая на старую деву, ее волосы туго скручены в пучок как во времена пионеров (она выглядит точь-в-точь как на портретах Гранта Вуда[95]  [95] Грант Вуд (1892-1942)– американский художник
  


[Закрыть], и за спиной у нее невольно ищешь очертания остроконечных крыш старых ферм) и с искренностью всех безумцев говорит Коди (который встречал ее раньше на бегах): – «Поставь на 3 и если выиграешь отдашь мне половину – У меня нет денег – Всего два доллара»

"Третью?" Коди заглядывает в программку. "Эта кляча, ей в жизнь не выиграть – "

"Что это за лошадь?" смотрю на табло я. Она пришла седьмой из 12.

"Ну да, седьмые часто приходят дважды в день" громогласно подтверждает Коди, а Рафаэль разглядывает старую церемонную леди, по возрасту она вполне могла бы быть его матерью из Арканзаса, такая заинтересованная но чуть обеспокоенная все же ("Кто эти сумасшедшие люди?"). Так что Коди ставит на старухину лошадь, плюс на свою собственную, плюс его осеняет озарение и он ставит еще на одну, разбрасывает деньги направо и налево, так что когда его первоначально запланированная по системе лошадь действительно побеждает то выигрыша не хватает чтобы покрыть расходы его наития и сумасшествия – В это время Рафаэль опять ставит на 9, мистическую лошадь, и опять проигрывает "Рафаэль если ты сегодня хочешь выиграть что-нибудь, делай как я" говорит Коди. "Теперь я уверен что в этом четвертом забеге второй выбор сработает, второй выбор чистейшей воды, точнее я и в жизни не встречал, шансы девять к двум, Десятый Номер"

"Номер Два! Это мой любимый номер!" решает Рафаэль глядя на нас с легкой детской улыбкой.

"Но зачем, мало того что это дохлятина еще и этот Прокнер на ней все время падает – "

"Жокеи!" кричу я. "Посмотри Рафаэль на жокеев! Посмотри какие у них красивые шелковые эмблемы!" Они выезжают из загона но Рафаэль не смотрит на них вообще. "Подумай какие они чудные – какие странные маленькие танцоры"

В голове у Рафаэля теперь только один Номер Два

На этот раз, для четвертого забега, стартовые ворота перетаскиваются на другое место прямо перед нами шестью здоровенными лошадьми Будвайзерской Команды, каждая из них весит тысячу фунтов, прекрасные большие старые коняги, вместе с почтенными старыми конюхами они медленно тащат ворота на полмили вниз к большой трибуне, и никто (кроме маленьких детей играющих на солнышке у проволочного заграждения пока их родители заняты скачками, этакая сборная солянка белых и черных детишек) никто в них не врубается, даже не взглянет в их сторону, все погрузились в числа, в ярком сиянии солнца все головы склонены над сероватыми листочками формуляров ставок, Ежедневные Беговые Формуляры, зеленые строчки Хроник – иногда в программах появляются прямо-таки мистические названия, и я тоже начинаю просматривать поднятую мною с земли программку ища странные намеки, вроде лошади "Классическое Лицо", на которой скачет Ирвин Чемпион, происшедшей от кобылы по имени Урсори – или даже всякие странности еще чудней, типа "Дедули Джека", или "Сновидца", или "Ночного Клерка" (это значит что некий старик в отеле Белл снисходительно склоняет свою астральную голову над нашими жалкими бессмысленными попытками добиться чего-то на этих скачках) – В свои первые дни игры на бегах Коди был потрясающ, на самом деле в эти дни он был назначен своим железнодорожным начальством на работу кондуктора – отрывать корешки билетов Дополнительного Бэй Мидоузского пригородного назначаемого в дни бегов, и выходил из него полностью экипированный в свою синюю форму тормозного кондуктора, в фуражке с козырьком и все такое, в черном галстуке, белой рубашке, жилетке, грудь колесом, прямая спина, красавчик прямо, со своей тогдашней девушкой (Розмари), и начинал с самого первого забега, горделиво стоя с программкой засунутой в задний карман брюк в шаркающей очереди игроков столпившихся у окошечка, проигрывая до тех пор пока к седьмому забегу не оставался совсем на мели и не вынужден был вместе со своей прекраснейшей фуражкой возвращаться назад к поезду (стоящему у ворот ипподрома с локомотивом на ходу и готовому в любой момент к отправлению назад в город) и раз уж денег не оставалось, его интерес перемещался на женщин "Посмотри-ка на эту толстушку, вон она, стоит со своим папочкой, ах-хм", и даже иногда (когда деньги заканчивались) пытался уболтать какую-нибудь старушку которой понравились его голубые глаза, поставить за себя – день кончался грустно, он возвращался к своему поезду, чистил в туалете щеткой свою форму (и просил меня почистить ее сзади) и выходил чистенький, чтобы отправить поезд (разочарованных игроков) назад сквозь одинокие красные закаты Залива – Сейчас он одет в обычные джинсы, потертые облегающие и рвущиеся спортивные майки, и я говорю Рафаэлю "Глянь-ка на этого старого оклахомского hombre[96]  [96] hombre – по-испански человек, парень
  


[Закрыть] который пружиня шагает чтобы сделать ставку, вот такой вот он Коди, крутой hombre с Запада" – и Рафаэль слабо ухмыляется на это.

Рафаэль хочет выиграть и по боку стихи

В конце концов мы оказываемся на скамейках на самом верху трибуны и оттуда нам не видать стартовых ворот несмотря на то что они прямо под нами, я хочу подобраться к перегородке и объяснить Рафаэлю в чем суть скачек "Видишь стартовика там в будке – он нажмет на кнопку, зазвонит звонок, привратники откроют воротца и они рванут – Посмотри на жокеев, у каждого из них железные ручищи – "

Из великих жокеев здесь Джонни Лонгден, и Ишмаэль Валенцуэла, и очень хороший мексиканский жокей по имени Пулидо который сидя на лошади осматривает толпу с живейшим интересом, в то время как у других жокеев вид грустный и недоверчивый – "Коди в прошлом году приснилось что Пулидо ехал оседлав железнодорожный поезд по беговой дорожке в обратную сторону и когда он доехал до последнего поворота у клубного здания поезд взорвался и остался целым один лишь Пулидо, верхом на двигателе локомотива вместо лошади, и добрался на нем до финиша – и я сказал "Ух ты, Пулидо выиграл!" – и тогда Коди дал мне еще 40$ чтобы я ставил за него на каждых бегах, а он ни разу не выиграл!" – рассказываю я грызущему себе ногти Рафаэлю

"Я думаю, я опять поставлю на Девятку"

"Ставь по системе чувак!" взмолился Коди – "Я же рассказал тебе про Лентяя Вилли и как его нашли мертвого с 45,000$ необналиченных выигрышных билетов в кармане – "

"Слушай Рафаэль", добавляю я, "Лентяй Вилли просто сидел тут и попивал кофе между забегами, может быть он носил пенсне, и в последнюю минуту когда большинство ставок уже было сделано он подходил, делал свою ставку, а потом просто над всем этим пока шел забег прикалывался – Все это числа – Второй выбор – это консенсус множественности низведенный во вторую степень который был математически рассчитан до такого процентного соотношения что если ты будешь увеличивать свои ставки прямо пропорционально своим проигрышам ты просто обязан выиграть если только не произойдет трагического совпадения и сеть проигрышей – "

"Ага точно, трагического, теперь послушай-ка сюда Рафаэль и ты денежек точно подзаработаешь – "

"Окей окей!"-"Я попробую!"

Внезапно толпа охает – лошадь встает на дыбы прямо в стартовых воротах, спотыкается о них и сбрасывает своего ездока, Рафаэль, задыхаясь, с изумлением и ужасом: "Смотри, бедная лошадка запуталась!"

Подбегают грумы и делают свою работу, ловят, стреножат и уводят с поля лошадь которая незамедлительно снимается со скачек, и все ставки накрываются – "Они же могут пораниться!" болезненно кричит Рафаэль – Это особо не трогает Коди почему-то, может быть потому что он сам был когда-то ковбоем в Колорадо и привык к лошадям, так однажды мы видели как лошадь скинула седока, она лежала и билась в конвульсиях у начала беговой дорожки и никто на это не обращал внимания, все вопили потому что забег шел к концу – эта лошадь лежала со сломанной ногой (а значит будет неминуемо пристрелена) и неподвижный жокей лежал маленьким белым пятном на дорожке, может быть мертвый, и уж наверняка получивший травму, но ничьи глаза не оторвались от скачек, как же могут эти безумные ангелы продолжать гонку за порчей собственной Кармы – "Что случилось с лошадью?" кричу я когда рев толпы проносится мимо нас вниз к финишной прямой, и во искупление их вины я не свожу глаз с места происшествия не взглянув даже на результаты забега который Коди выиграл – Лошадь была убита, жокея отвезли на скорой помощи в госпиталь – и за рулем был не Саймон – Мир слишком велик – Все это только лишь деньги, только лишь жизнь, рев толп, вспышки чисел, числа забыты, земля забыта – память забыта – бриллиант тишины тянется непротяженно

Лошади пересекают финишную ленту и пролетают дальше, слышны направляющие щелчки жокейских хлыстов по лошадиным бокам, слышны хлопанье бутов[97]  [97] буты (boots) – накладные куски ткани или кожи на ковбойские (или жокейские) штаны, делающие их похожими на клеши
  


[Закрыть] и свист, «Айаа!», и они скрываются за первым поворотом, теперь все глаза поворачиваются к табло результатов чтобы увидеть числа символы происходящего на дорожке Нирваны – Лошадь Коди и Рафаэля далеко впереди

"Я думаю, он удержится впереди", говорю я зная по собственному опыту что означает хорошая фора в 2,5 корпуса если жокей способен уверенно поддерживать дистанцию – Проделав круг они вновь показываются из-за поворота, видны трогательные промельки тоненьких чистокровных ног которые так легко ломаются, пыль встает столбом, они мчатся прямиком к финишу, жокеи неистовствуют – Наша лошадь по-прежнему остается впереди всех и выигрывает

"Э! Айййе!" и они бегут получать свою мзду.

"Видал? Держись поближе к старине Коди и не пропадешь!"

Все это время мы мотаемся туда-сюда заглядывая то в туалетные комнаты то в пивнушку, идем выпить кофе с сосисками, а потом когда скачки приближаются к концу небеса наполняются послеполуденным золотом и длинные очереди вспотевших игроков ждут последнего звонка – завсегдатаи беговых дорожек бывшие такими бодрыми и самоуверенными во время первого забега теперь выглядят помятыми, их головы опущены, они уже немного не в себе, некоторые из них шарят глазами по полу в поисках потерянных билетов, старых программ или оброненных долларов – И Коди решает что настало время обратить внимание на девушек, мы подметили парочку в окружающей толпе и теперь стоим глазеем на них. Рафаэль говорит "Да бог с ними с женщинами, как же теперь насчет лошадей? Померэй, ты свихнулся на сексе!"

"Смотри Коди, ты выиграл первый забег на который мы опоздали", говорю я показывая на большое табло.

"А – "

Мы уж порядком друг другу поднадоели, и наша моча течет в писсуар отдельными струйками, но там она все равно смешивается и там мы снова вместе – Идет последний забег – И я думаю "Ах поедем же назад в возлюбленный город", он прямо перед нами, через залив, полный соблазнов которые никогда не станут реальными потому что придуманы нами – а еще меня не оставляет это чувство, что выигрывая Коди на самом деле проигрывает, и наоборот, что все это эфемерно и до этого не дотронуться рукой – да-да, конечно, можно пощупать деньги, но сами терпение и вечность, нет – Вечность! Это значит больше чем просто куча времени, больше всех этих ерундовых понятий и даже еще больше! "Коди, ты не можешь выиграть, ты не можешь проиграть, все это эфемерно, все есть страдание", так я чувствовал – И в отличие от меня, хитрого не-игрока, который и на небесах играть не захочет, он истинный Христос, его воплощение Христа предстает во плоти перед тобой, и ты, весь в испарине, осознаешь игру понятий добро-зло – От этой веры все светится и вибрирует – жрец жизни.

Он доволен сегодняшним днем, все забеги оказались для него выигрышными, "Черт тебя дери Джек если бы каждый раз ты доставал из своих джинсов по паре долларов и делал что я тебе говорю, у тебя к вечеру накопилось бы 40 полновесных баксов", и это правда но мне не жаль – разве что денег – А Рафаэль вернул себе проигранное и остался при тех же тридцати долларах Коди выиграл сорок и гордо распихал их маленькими банкнотами по своим карманам

Это один из его счастливых дней

Мы выходим с ипподрома и идем к паркингу где наш седан стоит в бесплатном месте прямо около рельсов железнодорожной ветки, и я говорю, "Хорошее место, можешь теперь каждый раз оставлять здесь машину без проблем", потому что теперь, раз выиграв, он наверняка станет приезжать сюда каждый день

"Да, мальчик мой, и кроме того вот та штука которую ты здесь видишь через шесть месяцев это будет Мерседес-Бенц – ну или хотя бы микроавтобус Нэш Рамблер для начала"

89

О озеро снов наших, все течет и изменяется – Мы забираемся в маленькую машину и возвращаемся назад, и видя маленький подернувшийся уже вечерним багрянцем на фоне тихоокеанской белизны город, мне вспоминается как выглядела гора Джек в высокогорных сумерках и как утес у нее на вершине подкрашивался краснотой до самого заката, и потом еще немного оставалось на вершине и там где земля закругляется за горизонт, и тут забитую машинами улицу перед нами переходит кто-то с маленькой собачонкой на поводке и я говорю "Маленькие щенята Мексики так счастливы – "

" – и вот живу я и дышу, и не заморачиваюсь, не циклюсь на всякой ерунде, но все-таки в прошлом году я упустил свою систему, ставил как попало и продул пять тысяч долларов – теперь ты понимаешь почему я это делаю?"

"Точно!" завопил Рафаэль. "Мы сделаем это вместе! Ты и я! По разному но мы сделаем это!" и Рафаэль улыбается мне одной из своих редких полуискренних усмешек. "Но теперь я тебя понимаю, я знаю тебя теперь, Померэй, ты искренний – ты действительно хочешь выиграть – я верю тебе я знаю что ты современный ужасающий брат Иисуса Христа, я просто не хочу зависать не на тех играх, это все равно как зависать не на той поэзии, не на тех людях, не на тех идеях!"

"Все идеи те", говорю я.

"Может быть, но я не хочу облома – я не хочу быть Падшим Ангелом чувак", говорит он, пронзительно грустно и серьезно. "Ты! Дулуоз! Я вижу в чем твои те идеи, ты шатаешься по Скид Роу и пьянствуешь с бродягами, эх, мне бы такое и в голову не пришло, зачем навлекать на себя убожество? Пусть слабый умрет. – Я хочу сделать деньги. Я не хочу говорить Ох Ах Эх я запутался, Ох Ах я потерялся, я не потерялся еще – и я попрошу Архангела чтобы он помог мне победить. Хе! – Сверкающий Посланник слышит меня! Я слышу его трубу! Эй Коди, это та ра таратара тара – это чувак с длинным тромбоном который играет перед началом каждого забега. Ты врубаешься?"

Теперь у них с Коди полное согласие во всем. Я вдруг понимаю что дождался того чего хотел – теперь они друзья и все споры позади – это случилось – теперь у каждого из них рассеялись все сомнения – А что касается меня, у меня все вызывает восхищение потому что два месяца я пробыл в заточении под открытым небом и все происходящее радует и захватывает меня, это мое снежное видение световых частиц проникающих в самую суть вещей, проходящих сквозь все – я чувствую Стену Пустоты – И естественно я рад что Коди с Рафаэлем подружились, ведь это так связано с тем ничто которое суть все, и мне не нужно даже защищаться отсутствием суждения о Вещах вынесенным Отсутствующим Судьей который создал этот мир не создавая ничего.

Не создавая ничего.

Коди высаживает нас в Чайнатауне, он весь светится желанием отправиться домой и рассказать жене о том что выиграл, и мы с Рафаэлем идем в сумерках пешком по Грант Стрит, потом нам в разные стороны, но сначала мы хотим видеть чудовищное столпотворение Маркет Стрит. "Я понял что ты имел в виду Джек когда хотел чтобы я увидел Коди на скачках. Это было очень здорово, мы опять поедем туда в пятницу. Слушай! Я пишу новую великую поэму – " и вдруг видит цыплят в ящиках внутри темной китайской лавки "смотри, смотри, они все умрут!" Он останавливается на улице. "Как мог Бог создать мир таким?"

"Посмотри внутрь", говорю я показывая на коробки позади внутри которых что-то белеется, "бьющиеся голуби – все маленькие голуби умрут"

"Не нужен мне от Бога такой мир"

"Не могу тебя за это винить".

"Я серьезно, не хочу этого – какая идиотская смерть!" показывая на животных.

("Все существа содрогаются боясь страдания", сказал Будда.)

"Им перережут глотки над тазом", говорю я типично по-французски пришепетывая, и Саймон тоже говорит странно с русским акцентом, мы оба немножко заикаемся – Рафаэль никогда не заикается

Он открывает рот и выпаливает "Умрут все маленькие голубята, мои глаза давно открыты. И мне не нравится и мне плевать – Ох Джек", внезапно гримаса искажает его лицо при виде этих птиц там в темной уличной лавке, я не знаю случалось ли прежде чтобы кто-нибудь чуть не расплакался перед витриной чайнатаунской мясной лавки, и кто бы еще мог сделать это, разве что какой-нибудь тихий святой типа Дэвида Д`Анжели (с которым мы скоро встретимся). И эта рафаэлевская гримаса почти заставляет расплакаться меня, я все понимаю, я страдаю, все мы страдаем, люди умирают у нас на руках, это невыносимо и все же надо двигаться дальше будто ничего такого не происходит, правда? Правда, читающие это?

Бедняга Рафаэль, он видел как умер его отец в петле висельника, в жужжащей суматохе его старого дома "Под потолком у нас сушились на растянутых веревках красные перцы, моя мать прислонилась к обогревателю, моя сестра сошла с ума" (так он рассказывал это сам) – Над его юностью сияла луна и теперь Смерть Голубей смотрит ему в лицо, вам в лицо, мне в лицо, но милый Рафаэль хватит довольно – Он просто маленький ребенок, я вижу это по тому как иногда в середине разговора он выключается и вдруг засыпает, оставьте младенца в покое, я старый охранитель этого собрания нежных младенцев – И Рафаэль будет спать под покровом ангельским и эта черная смерть не станет частью его прошлого нет (предрекаю я) она будет ничем, пустотой – Ни предназнаменований, Рафаэль, ни слез? – поэт должен плакать – "Эти маленькие зверьки, их головы будут отрублены птицами", говорит он

"Птицами с длинными острыми клювами сверкающими на полуденном солнце"

"Да..."

"И старый Зинг-Твинг-Тонг живет в квартирке наверху и курит лучший опиум мира – лучший из опиумов Персии – все его имущество это матрас на полу, и портативное радио Трэвлер, и его писания под этим матрасом – и сан-францискский Кроникл описал бы это как притон бедности и порока"

"Ах Дулуоз, ты ненормальный"

(Раньше этим же днем Рафаэль сказал, после серии криков слов и махания руками, "Джек, ты – великий!" имея ввиду что я великий писатель, после того как я сказал Ирвину что чувствую себя облаком потому что все лето наблюдал их в Одиночестве и теперь стал облаком сам.)

"Я просто – "

"Я не хочу думать об этом, я иду домой чтобы лечь спать, я не хочу снов о зарезанных свиньях и мертвых цыплятах в тазу – "

"Ты прав"

И мы быстро шагаем дальше прямо на Маркет. Там мы идем к кинотеатру Монстр и для начала разглядываем афиши на стене "Это дурацкий фильм, я не хочу на него", говорит Рафаэль. "Здесь нет настоящих чудовищ, нарисован какой-то наряженный в костюм космический тип, а я хочу видеть чудовищных динозавров и зверей других миров. Кому охота заплатить пятьдесят центов за то чтобы посмотреть на парней с автоматами и приборами – и девицу в чудо-поясе нашпигованном всякими штуками[98]  [98] Life-belt – пояс, в котором куча всего, от ножа до портативной радиостанции, армейское снаряжение.
  


[Закрыть]. Э, сваливаем отсюда. Я иду домой". Мы ждем его автобуса и он уезжает. Завтра вечером мы встретимся на званом обеде.

Я иду вниз по Третьей улице счастливый, сам не знаю почему – Это был замечательный день. И вечер не менее замечательный, и тоже непонятно почему. Пружинящий тротуар раскручивается у меня под ногами. Я прохожу мимо старых забегаловок с музыкальными ящиками куда я раньше захаживал чтобы поставить на ящик[99]  [99] Jukebox – музыкальный ящик, была раньше такая штука, ящик с пластинками, выбираешь название, кидаешь монетку, пластинка играет, тебе хорошо.
  


[Закрыть] Лестера, выпить пивка и поболтать с чуваками, «Эй! Че ты тут делаешь?» «С Нью-Йорка я», произнося это как Нью-Йак, «Из Яблока!» «Точно, из Яблока» «Даун Сити!» «Даун Сити!» «Бибоп Сити!» «Бибоп Сити!» «Ага!» – и Лестер играет «В маленьком испанском городишке», ах какие ленивые деньки проводил я на Третьей улице, сидя в солнечных переулочках и попивая вино иногда болтая – все те же самые старые и самые чудные в Америке чудаки хиляют мимо, с длинными белыми бородами и в рваных костюмах, таща маленькие жалкие пакетики с лимонами – Я прохожу мимо своей старой гостиницы, Камео, где всю ночь стенают скид-роудские алкаши, их голоса слышны в темных увешанных коврами холлах – и все такое скрипучее – во времена конца света никому ни до чего нет дела – там я писал большие поэмы на стене, что-то вроде:

Увидеть можно лишь Священный Свет,

Услышать лишь Святую Тишину,

Почувствовать один Священный Запах,

Коснуться лишь Священной Пустоты,

Вкусить возможно только Мед Святой,

И мысль одна – Святой Экстаз...

в общем страшная глупость – я не понимаю ночи – я боюсь людей – и я иду вдоль по улице счастливый – Заняться мне больше нечем – И броди я сейчас по своему дворику в горах, я был бы не менее чужим чем идя по городской улице – Или не более чужим – Какая разница?

И тут еще старые часы и неоновая реклама на здании производящей типографское оборудование фирмы напоминают мне отца и я говорю "Бедный Па" и действительно чувствую и вспоминаю его сейчас, будто он здесь, будто это его влияние – Хотя такое или сякое влияние, все это неважно, все это в прошлом.

Саймона дома нет но Ирвин в постели, беспокойно-задумчивый, он тихо беседует с Лазарусом сидящим на краю кровати напротив. Я захожу и открываю широко окно в звездную ночь и забираю свой спальный мешок собираясь идти спать.

"Чего это ты сидишь с кислой рожей, Ирвин?" спрашиваю я.

"Просто мне подумалось что Дональд с МакЛиром терпеть не могут нас. И Рафаэль терпеть не может меня. И он не любит Саймона."

"Конечно он его любит – не надо – " он перебивает меня громким стоном и вздымает руки к потолку со своей растерзанной кровати:

"Да на хрен все эти разборки! -"

Беспощадный раздор разделяет его братьев по крови, некоторые из них были очень ему близки, некоторые менее, но что-то недоступное моему аполитичному уму просачивается в мозг Ирвина. В его темных глазах тлеет подозрение, и страх, и молчаливое возмущение. Он выпучивает глаза чтобы выказать переполняющие его чувства, и на губах его появляется складка уверенности в Пути. Он собирается сделать что-то что дорого обойдется его нежному сердцу.

"Я не хочу всей этой свары!" кричит он.

"Правильно".

"Я просто хочу чтобы мы были ангелами" – он часто говорит так, и так он видит всех нас идущих плечом к плечу прямо в рай и никаких левых базаров. "Плечом к плечу – вот как это должно быть!"

И любые уступки оскорбляют его, пороча его Небеса – Он видел бога Молоха и всех остальных богов даже Бель-Мардука – Ирвин вышел из Африки, из самого центра ее, надув угрюмые губы, и дошел до Египта и Вавилона и Элама, и создавал империи, настоящий Черный Семит, и одновременно Белый Хамит в словах и суждениях своих – В Вавилонской ночи видел он Молоха Ненавидящего. На Юкатане видел он Богов Дождя мрачно сверкающих в свете керосиновой лампы среди развалин поросших джунглями. Он задумчиво смотрит в пространство.

"Ну а я собираюсь отлично выспаться", говорю я. "У меня был отличный денек – мы с Рафаэлем сейчас видели трепещущих голубей" – и я рассказываю ему всю историю.

"И еще я немного позавидовал тебе что ты был облаком", серьезно говорит Ирвин.

"Позавидовал? Ух ты! – Гигантское облако, вот какой я, гигантское облако, чуть сплющенное сбоку, сплошной пар – во."

"Я тоже хотел бы стать гигантским облаком", кивает Ирвин совершенно серьезно хоть раньше и посмеивался надо мной, теперь он совершенно серьезен и хочет знать что будет когда все мы превратимся в гигантские облака, он просто хочет знать это точно и заранее, вот и все.

"А ты рассказывал Лазарусу о зеленых рожах которые у тебя в окошке появляются?" спрашиваю я, но я не знаю о чем они говорили раньше и иду спать, и просыпаюсь в середине ночи на секунду чтобы увидеть Рафаэля который заходит и ложится спать на пол, переворачиваюсь на другой бок и сплю дальше.

Блаженный отдых!

Утром Рафаэль спит на кровати и Ирвин уже ушел, но дома Саймон, сегодня у него выходной, "Джек я пойду сегодня с тобой в Буддистскую Академию". Я уже несколько дней туда собирался, и как-то сказал Саймону об этом.

"Ну да, но тебе там скучно будет. Лучше я пойду один".

"Не-а, я с тобой – хочу добавить что-то к красоте этого мира"

"И как же мы это сделаем?"

"Просто я буду делать все тоже самое что делаешь ты, помогать тебе, и тогда я узнаю все о красоте и красота придаст мне сил". Абсолютно серьезно.

"Это чудесно, Саймон. Окей, хорошо, мы пойдем – Пешком – "

"Нет! Нет! Там автобус! Там, видишь?" показывая куда-то пальцем, прыгая, танцуя, пытаясь подражать Коди.

"Хорошо, хорошо, мы поедем на автобусе".

Рафаэль тоже спешит куда-то, так что мы быстро завтракаем и причесываемся (и уходим), но сначала в ванной комнате я стою три минуты на голове чтобы расслабиться и подлечить мои болезные сосуды, и мне все кажется что кто-нибудь обязательно вломится в ванную и столкнет меня прямо в раковину... в ванной Лазарус оставил замокать свои большущие рубашки.