Текст книги "Россия: народ и империя, 1552–1917"

Автор книги: Джеффри Хоскинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Образование

В конце XVIII века официальная политика в области образования преследовала цели, определённые ещё в период правления Екатерины II: для среднего и высшего уровня – подготовка кандидатов к государственной службе, для начального – обучение практическим навыкам и привитие религиозных и моральных принципов, хотя государственная система по-прежнему была отделена от церковной и основным текстом для изучения оставались екатерининские «Обязанности Человека и Гражданина».

Все общественные сословия, кроме крепостных крестьян, имели доступ ко всем уровням образования. Высшее образование строилось по немецкому образцу корпоративной автономии с обеспечением свободы исследования как в обучении, так и преподавании.

Эти принципы примечательны во многих отношениях и показывают, насколько серьёзно Россия пыталась жить по стандартам великой европейской державы: самоуправляющиеся институты и дух свободного интеллектуального мышления оказались трудны для восприятия самодержавием, тогда как широкий доступ к образованию плохо совмещался с иерархически построенным обществом. Но закрытая элитная образовательная система уже была неприемлема для России. Служилая знать требовала постоянного пополнения молодыми людьми, поднявшимися снизу и получившими образование по высшим европейским стандартам. Как отмечал князь Карл Ливен, ректор Дерптского университета: «Там, где дворянство простирается от подножия трона с одного конца и почти погружается в крестьянство с другого, где каждый год многие из низших городских и сельских сословий вступают в ряды дворянства по достижении требуемого ранга в военной или гражданской службе, очень трудно организовать школы [на базе закрытого наследственного сословия]».

Несмотря на все трудности, Александр в «Предварительных правилах об общественном образовании» от 24 января 1803 года подтвердил принципы своей бабушки Екатерины II и даже расширил их, объявив о намерении учреждать школы не только на уровне уездов, но и в деревнях. Его планы вполне соответствовали меритократической точке зрения Екатерины: предусматривали связь всех уровней и возможность продвижения по вертикали с тем, чтобы способные дети из низших классов могли подняться до государственной службы. Ставилась цель поощрять в учениках стремление к учёбе с тем, чтобы после окончания школы они продолжали идти дальше к развитию своих лучших качеств.

К существовавшим в начале царствования Александра университетам Москвы, Вильно и Дерпта добавились новые в Санкт-Петербурге, Харькове и Казани. Каждый университет имел самоуправление, хотя и находился под строгим надзором назначенного государством куратора. Ожидалось, что университеты будут помогать в распространении образования, подготовке учителей для школ и составлении учебных планов для учреждений более низшего уровня.

В первые годы новые университеты испытывали большие трудности: не хватало студентов, многие оказались плохо подготовленными, недисциплинированными и не заканчивали курс. Большинство первых профессоров приехали из-за границы и читали лекции на латыни или немецком. В 1814 году князь Кочубей доказывал, что лучше пригласить священников, чем немцев. Между русскими и иностранными преподавателями часто возникали конфликты: первые жаловались, что иностранцы равнодушны к студентам, вторые считали русских грубыми и необучаемыми. Давно утвердившиеся университеты, как Московский или те, которые опирались на поддержку местных властей, смогли преодолеть эти проблемы, но новые оказались крайне уязвимыми для финансового и официального давления. Некоторые подвергались нападкам за насаждение либерализма и атеизма.

К концу правления Александра стало ясно – ни наследие Просвещения, ни пыл «Библейского общества» не способны обеспечить процветание подлинно российских университетов. Его преемник, Николай I, относился к ним с подозрением и проявлял желание полностью подчинить университеты государству. Этому противился министр образования граф Уваров, благодаря стараниям которого был достигнут компромисс, выразившийся в «Университетском Уставе» 1835 года. Документ лишал университеты функции надзора за школами и запрещал внутренние суды, поддерживавшие дисциплину среди студентов. Профессора подлежали назначению министром образования.

Однако во всех других отношениях принципы Александра были сохранены: университеты сами избирали ректоров, утверждали учебные планы, проводили экзамены и выдавали дипломы. Уваров придерживался точки зрения, что только общее гуманитарное образование способно подготовить к службе государству на самом высоком уровне. Он хотел совместить европеизм с религиозно-моральным обучением и русским патриотизмом. Компромисс, достигнутый Уваровым, при всех трудностях продержался до 1848 года, когда европейские революции обострили страхи Николая перед худыми и голодными студентами.

Успехи университетов благотворно сказались на качестве поступающих на гражданскую службу и заложили основу для проведения реформ Александра II. В то же время эти успехи ещё больше отдалили образованную элиту от массы населения. Чем дальше вниз, тем с большими проблемами сталкивалось образование. Планы Александра по содержанию деревенских школ оказались чересчур оптимистичными: ни у казны, ни у местных властей не оказалось средств даже для серьёзного начала такой крупномасштабной кампании. В то время, когда Пруссия и Австрия уже расширили начальное образование до уровня небольших городов и сёл, сельские регионы России довольствовались лишь скудной сетью церковно-приходских школ.

Наполеон Бонапарт

Правление Александра стало под знаком фигуры, вызывавшей страх и стремление к соперничеству. Постоянное присутствие и исходящая от этого человека угроза драматизировали двойственность личности и положение Александра. Принципы управления Наполеона основывались на образе мышления, сформированного Просвещением, и в преувеличенном виде представляли то, чего так хотел добиться Александр: меритократию, возглавляемую авторитарным вождём, мобилизующим ресурсы населения для военных действий, и опирающимся на осознанный патриотизм всех общественных слоёв. Однако именно Наполеон представлял вызов и угрозу не только лично Александру, но и России в целом. Его политические и общественные идеалы были несовместимыми с незаслуженными привилегиями дворянства. А его вторжение в 1812 году поставило под вопрос существование самой России.

То, как Наполеон покорил всю Европу, разрушив привычный порядок не только военными кампаниями, но и стремлением создать новые национальные государства по французскому образцу, поставило Александра в трудное положение, из которого, тем не менее, приходилось искать выход.

Как всегда, Александр реагировал противоречиво. В 1806 году по его настоянию православная церковь предала Наполеона анафеме как Антихриста, а в 1807 году сняла проклятие после Тильзитского соглашения, возвестившего о периоде сближения Франции и России. Отчёты о встречах двух императоров, сначала в Тильзите, потом в Эрфурте в 1808 году, дают основание предположить, что те нашли много общего: оба императора проводили по нескольку часов в откровенных разговорах, содержание которых, однако, неизвестно. Тем не менее Александр по-прежнему относился к Наполеону подозрительно, как к выскочке и узурпатору, а Наполеон временами допускал оскорбительные намёки в адрес российского императора в том смысле, что тот получил трон ценой отцеубийства.

Именно в этот период неспокойного мира Александр ближе всего был к тому, чтобы принять конституцию по якобинскому образцу. Сделать это предложил ближайший советник, Михаил Сперанский, сын священника, проявивший необыкновенные способности на службе в Министерстве внутренних дел и юстиции. Сперанский восхищался многими аспектами государственного устройства послереволюционной Франции, особенно идеалом «карьеры, открытой талантам», и некоторые из них ввёл в российскую практику. Так, указ от 1809 года требовал от чиновников для занятия высших ступеней государственной службы обязательной сдачи экзаменов. Эта мера вызвала большое возмущение дворян, некоторые мрачно замечали, что теперь «русский дворянин, если не знает латыни, ни на что не годен».

Долгое время считалось, что Сперанский разделял осторожный подход к конституции, которого придерживался сам император, но документы, опубликованные в Советском Союзе в 1961 году, показывают – его проекты были намного радикальнее окончательных вариантов и опубликованных работ, в которых реформатор, вероятно из предосторожности, затушевал свои цели. Из этих публикаций становится ясно – Сперанский считал неограниченную монархию несовместимой с правовым порядком и пытался убедить в этом императора. Зная уклончивость Александра, можно предположить, что иногда ему казалось, будто он достиг этого.

В проекте, предложенном императору Сперанским в 1809 году, функции управления делились на три ветви: исполнительную, законодательную и судебную, что соответствовало передовым европейским и американским теориям, но каждую из ветвей возглавлял сам император. Министерства, организованные на функциональной основе, проводили бы исполнительную линию. Задачей Государственного Совета, состоящего из назначенных императором деятелей, явилось бы составление проектов законов и представление их императору. Эту работу дополняла бы Государственная Дума, состоящая из избранных непрямым путём городских и сельских собственников. Не обладая правом законодательной инициативы, Дума имела бы определённые бюджетные полномочия и широкие консультативные функции, включая возможность отсылать на переработку те законопроекты, которые не соответствовали бы основным законам.

Вплоть до 1905 года это – самая масштабная попытка реформировать российскую государственность. При полном осуществлении она могла бы ограничить самодержавную власть не только теоретически, но и на практике обеспечить избранным институтам возможность комментировать, ходатайствовать и протестовать и даже накладывать вето на решения высшей власти. При соответствующем правовом обеспечении – Сперанский работал над кодификацией законов, но не успел довести дело до конца – этого могло бы оказаться достаточно для создания основ гражданского государства.

Однако выполнили всё лишь частично. В соответствии с намерениями Сперанского были учреждены министерства и Государственный Совет. Но органы более низкого уровня так и остались на бумаге, до создания выборных институтов дело так и не дошло. Министерства работали без должной координации. Совет Министров, предусмотренный Сперанским, собирался крайне редко, так как Александр, сохраняя за собой право принятия окончательного решения, предпочитал иметь дело с каждым отдельным министром или перепоручал решение проблем своему фавориту, графу Александру Аракчееву, новгородскому помещику и генералу артиллерии.

Таким образом, до конца XIX века Россия управлялась по «усечённой системе Сперанского». Государственный Совет и министерства действительно внесли дух профессионализма в решение государственных задач, чему помогало дальнейшее распространение высшего образования и сдача экзаменов на занятие высоких должностей, но они также оставались центрами патронажа, где все решали личные склонности министров; ведь не существовало каких-либо общественных институтов, сдержавших бы их произвол. Как и при Петре Великом, контрольно-ревизионные функции осуществляли фискалы или ревизоры, личные агенты царя, направляемые для проверки деятельности того или иного столичного или провинциального ведомства. При отсутствии представительных органов, которые могли бы играть роль противовесов, источниками влияния оставались императорский двор и императорская семья, нередко путавшие функциональное исполнение власти со своими личными и семейными приоритетами.

В 1802 году при создании министерств предполагалось, что каждое будет представлять ежегодный бюджет, но содержание этих смет хранилось в тайне (даже от Сената), и до 1862 года они утверждались лично царём. Естественно, в таких условиях и речи не могло быть о серьёзной официальной проверке расходов. Император по своему желанию мог выделить дополнительные фонды любому министру, особенно своему фавориту, не консультируясь с министром финансов – в этом состояла сама суть самодержавия. Не существовало различия между государственными фондами и личными средствами царя. В 1850 году, когда дефицит составил 33.5 млн. рублей, Николай I скрыл это даже от Государственного Совета, направив туда сфальсифицированные документы, причём фактические расходы военного ведомства были занижены на 38 млн. рублей. Объединённый государственный бюджет появился только в 1862 году, и тогда же Министерство финансов получило полный контроль над всеми расходами. Только тогда, наконец, был положен предел финансовой безответственности двора.

Сперанский разрабатывал и планы финансовой реорганизации, направленные на стабилизацию денежного запаса, поощрение частных предприятий и мобилизацию богатств империи. Одна из главных проблем, доставшихся Александру в наследство, состояла в том, что в обращении находилось огромное количество ассигнаций, бумажных денег, ничем не обеспеченных и напечатанных в предшествующие кризисные годы, особенно во время войн. Неизбежным результатом стала хроническая инфляция. Сперанский предложил, чтобы правительство честно признало ассигнации тем, чем они являлись на самом деле, то есть формой государственного долга, и пообещало погасить этот долг за определённый период, изъяв бумажные деньги из обращения и заменив их серебряными монетами, выпущенными единственным Государственным Банком. Он также предлагал правительству поднять доходы за счёт продажи земли государственным крестьянам и замены оброка и подушного налога земельным, выплачиваемым дворянством, а также продажей государственных монополий – например, соляной и водочной – частным лицам, которые заплатят налог на прибыль.

В общем и целом эти предложения представляли смесь принципов физиократов и Адама Смита, вымысел состоял в том, чтобы поднять доверие к способности и готовности государства принять ответственность за собственную валюту. Осуществление этих предложений привело бы к росту частной собственности крестьян, оживлению частной торговли и производства, уменьшению государственного долга и более эффективному использованию национальных ресурсов в интересах государства. Предложения гармонировали по духу с предложениями создания выборных законодательных органов, которые могли бы гарантировать возвращение долга, что, в свою очередь, заложило бы фискальную основу парламентской монархии.

Ожесточённое сопротивление предложениям Сперанского оказали не только земельная знать и «сенаторская партия», но и те, кто считал его сообщником Наполеона. Например, придворный историк Николай Карамзин видел в Государственном Совете всего лишь копию французского революционного учреждения с тем же названием. Однако его возражения Сперанскому шли ещё дальше. Карамзина тревожило, что разделение властей представляет собой угрозу для России, которая ввиду своей разнообразности и территориальной необъятности может распасться, если не будет находиться под управлением единой власти. В «Записке о древней и новой России», поданной императору в 1810 году, он, ссылаясь на Киевскую Русь и Московское царство начала XVII века, приводил исторические примеры.

Карамзин не выступал против свободы, даже сам себя иногда называл «республиканцем», но полагал, что лучшим защитником свободы в России является неразделённая власть государя. Его взгляды на управление империей были близки взглядам Екатерины. Карамзин не принимал естественного права, но рассматривал его как нечто, создаваемое монархами, но в то же время отвергал беззаконный деспотизм, олицетворявшийся Павлом I, считая, что монархи должны управлять посредством закона, который сами должны уважать. Знать нужна для того, чтобы сделать монархическое правление эффективным, поэтому она должна иметь власть и корпоративную организацию, по мысли Карамзина, так как дворянство посвящало себя государственной службе, оно было вправе пользоваться плодами труда крепостных. В любом случае крестьяне оказались бы беззащитными и обречёнными на нищету без покровительства своих господ и без земли, полученной от них (мысль об освобождении крестьян с землёй, очевидно, не приходила Карамзину в голову).

В 1810–1812 годах, в период ухудшения отношений России с Францией, давление на Сперанского усилилось. В некоторых кругах ходили слухи, что он масон, а следовательно, связан с подрывной иностранной организацией. В марте 1812 года Александр после двухчасового, со слезами, разговора, содержание которого осталось неизвестным, уволил его. Несомненно, давление со стороны враждебных Сперанскому сил сыграло в этом увольнении определённую роль, но также верно и то, что Александр давно решил – он не готов в полной мере воплощать в жизнь идеи своего советника. К весне 1812 года император, подталкиваемый неизбежностью войны с Францией, начал рассматривать другие проекты реформировании России, а также возможности финансирования огромной армии.

Отечественная война 1812 года

Вторжение Наполеона стало решающим рубежом в правлении Александра и одним из великих определяющих моментов в эволюции России. Это вторжение породило множество мифов: верных, верных отчасти и совершенно ложных, которые помогли русским определить их собственное отношение к имперскому и национальному единству, по крайней мере, на последующие сто лет, а может быть, и до настоящего времени.

Преобладающая патриотическая легенда гласит: вся нация объединилась для оказания сопротивления врагу. Правда представляется несколько более сложной: российская элита и русские крестьяне с ожесточённой решимостью сражались с Наполеоном, но по разным и порой несовместимым причинам.

Дойдя до Москвы, Наполеон понял – впрочем, возможно, это произошло ещё раньше – эта война совсем не похожа на те (за исключением испанской), которые он вёл раньше. Когда пламя охватило город, распространившись даже на Кремль, французский император, наконец, осознал – не будет ни решающей победы, ни переговоров о мире. Тогда Наполеон, как говорят, воскликнул: «Это война на истребление, это ужасная стратегия, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… сжигать собственные города!.. Этим людям внушает демон! Какая свирепая решимость! Какой народ! Какой народ!»

Тем не менее русские сначала не решились на такую стратегию. Александр и его генералы боялись пускать Наполеона в глубь страны, как из-за возможных разрушений, так и из-за его потенциально опасного влияния на крепостных, которых французский император пообещал освободить от рабства. Вот что писал один помещик: «Наши мужики, благодаря Пугачёву и другим горячим головам, ещё мечтают о какой-то вольности».

В начале войны Александр планировал дать французской армии достойное сражение недалеко от границы и уж никак не намеревался пускать противника к Смоленску. С этим соглашались все военачальники, даже Барклай де Толли, наиболее стойкий приверженец «скифской стратегии». Именно необъятные просторы страны и репутация французской армии привели к тому, что решающее сражение состоялось лишь под Бородино, когда противник прошёл девяносто процентов пути до Москвы.

Готовясь к возможным внутренним беспорядкам, Александр распорядился расквартировать в каждой губернии по триста солдат на тот случай, если положение начнёт выходить из-под контроля. И действительно, вскоре после вторжения французов граф Ростопчин докладывал, что в Смоленской губернии одна староверческая секта привлекла в свои ряды около полутора тысяч крепостных, пообещав им свободу, дарованную Наполеоном.

В Литве и Белоруссии начались волнения: крестьяне, очевидно, поверив, что Наполеон освободит их, отказывались идти на военную службу, грабили помещичьи усадьбы и изгоняли помещиков. При приближении французов в одной из деревень на сходе решили убить барина, известного своей жестокостью, сжечь его дом, а имущество поделить.

Конечно, в этих регионах большинство землевладельцев составляли поляки, поэтому реакцию крестьян можно интерпретировать как патриотическую. Но подобные беспорядки возникали и дальше на востоке: например, в одном из смоленских уездов крестьяне объявили себя французскими гражданами. Для восстановления порядка пришлось прислать карательный отряд. При этом единственным побудительным мотивом волнений, похоже, была надежда на освобождение, и по мере того, как французский император доказывал своими действиями – посылкой карательных экспедиций и восстановлением прав помещиков – несбыточность надежд крестьян, беспорядки прекращались. Тем самым Наполеон превратил войну в проблему национального выживания. Чувства крестьян хорошо выразила прокламация одного из партизанских вождей: «Вы люди русской веры! Вы православные крестьяне! Вооружайтесь за веру и умирайте за царя!».

Этот эффект ещё больше усилила новая черта, характерная для войны 1812 года. В большинстве предыдущих кампаний Наполеон ещё на ранней стадии войны громил основную армию противника, а потому военные действия завершались сравнительно быстро и велись вдоль вполне приемлемых путей сообщения, что не создавало проблем со снабжением. В России впервые, если не считать Испании, французский император оказался втянутым в неопределимую по времени войну, уйдя далеко от надёжных источников продовольствия. Неудивительно, что вскоре его солдаты занялись грабежом окрестных сёл.

Крестьяне стали на защиту своих дворов и урожая. Это стало возможно ещё и в связи с появлением партизанских отрядов. Иногда эти отряды не просто защищались, но и уничтожали дома, сжигали посевы, чтобы те не достались французам, и исчезали в лесах, где формировали вооружённые группировки. В результате – особенно после отступления из Москвы – война превратилась в народную. На всём протяжении пути к границе французы подвергались нападениям. Фельдмаршал Кутузов объяснил послу Наполеона, генералу Лористону, что крестьяне смотрят на французов так, как несколько веков назад смотрели на татар.

Партизанские отряды в большинстве своём состояли из лёгкой кавалерии и казаков и находились под командой молодых офицеров-добровольцев, но во многом зависели от информации и помощи местных жителей, а иногда даже привлекали их в свои ряды. Некоторые отряды полностью состояли из крестьян, как, например, отряд Четвертакова, крестьянина, дезертировавшего из армии в 1804 году и битого за это кнутом. Действуя в районе Гжатска, Четвертаков защищал деревни от нападений, а иногда совершал молниеносные рейды против небольших отрядов французской армии, захватывая оружие и снаряжение.

Правительство не всегда воспринимало такую инициативу благожелательно. Некий капитан Нарышкин для борьбы с французскими фуражирами раздал лишнее оружие крестьянам подмосковного партизанского отряда. Всё шло как нельзя лучше, но Нарышкин вдруг получил приказ сверху: «На основании ложных донесений и низкой клеветы я получил приказ обезоружить крестьян и расстреливать тех, кто будет уличён в возмущении. Удивлённый приказанием, столь не отвечавшим великодушному… поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить руки, которые сам вооружил и которые служили к уничтожению врагов отечества, и называть мятежниками тех, которые жертвовали своею жизнью для защиты… независимости, жён и жилищ…»

По словам историка Е. Тарле, было немало случаев, когда власти пытались разоружить крестьянские отряды, опасаясь, что те повернут оружие против помещиков.

В то же время правительство обратилось за помощью к ополчению, сформировав его из представителей шестнадцати губерний, прилегающих к театру военных действий. Примечательно, что государственные крестьяне в ополчение не привлекались. Если Александр хотел создать патриотические добровольческие силы, было бы естественно обратиться именно к ним. Вместо этого основную ставку сделали на крепостных, причём сами помещики решали, кого следует направить в отряд. Настоящие добровольцы считались нежелательными: когда один крепостной по собственному желанию пришёл на сборный пункт в Дорогобуже, с ним обошлись как с беглецом и отправили в полицию, чтобы «поступить по закону».

Отношение дворян к формирующемуся ополчению было неоднозначным, а потому первоначальное требование правительства представить по десять рекрутов от каждой сотни душ вскоре изменилось, и норма сократилась до двух человек. Некоторые помещики действовали из патриотических чувств, другие воспользовались представившейся возможностью, чтобы избавиться от пьяниц и лодырей. В результате пришлось понизить медицинские требования к рекрутам. Многие ополченцы из-за своей неподготовленности так никогда и не попали на поле боя. Те же, кто попал, зарекомендовали себя с самой лучшей стороны, хотя и были недостаточно обучены и снаряжены. Британский военный атташе, сэр Роберт Уилсон, часто язвительно критиковавший русскую армию, докладывал, что в сражении под Бородино русские «проявили великую стойкость на протяжении всего дня, хотя и были вооружены только пиками».

В целом в поражении Наполеона крестьяне сыграли важную роль и сражались с большой отвагой и воодушевлением. Русские и советские историки в общем правы, отмечая патриотизм крестьян, но этот патриотизм был особым, в нём выражалось стремление стать гражданами, подчинёнными только церкви и царю. Война с французами, как и двумя столетиями раньше, в период Смуты, пробудила в русских чувства, которые те обычно не проявляют. В данном случае – желание свободы. Сражаясь с французами, крестьяне надеялись, что царь, справедливый и милостивый, вознаградит их.

Возможно, именно этим и объясняется тот факт, что самые серьёзные беспорядки среди ополченцев произошли ближе к окончанию войны, когда возможностей отличиться в боях уже не осталось. В декабре 1812 года в одном из городов Пензенской губернии отряд ополченцев отказался выступать на марш, настаивая на предъявлении распоряжения царя и принесении присяги. Ополченцы боялись, что дворяне обманули их и при несоблюдении нужных формальностей они не получат желанной свободы. Когда офицеры арестовали за неподчинение двенадцать человек, остальные рекруты освободили арестованных и подняли бунт. На последовавшем за тем суде они заявили, что хотели перебить всех офицеров, самостоятельно дойти до фронта, разгромить французов и вернуться, попросив у царя прощения и, в виде награды за доблесть, освобождения.

Когда вернувшиеся из ополчения крестьяне узнали, что надежды на свободу не оправдались, среди них воцарилось уныние и отчаяние. В своём манифесте от 30 августа 1814 года Александр, поблагодарив и вознаградив всех подданных за героические деяния, сказал о крестьянах только то, что они «получат вознаграждение от Бога». Большинство вернулось к тяготам прежней жизни. Некоторые дворяне пытались убедить правительство оставить ополченцев солдатами в регулярной армии. Поэту Гавриилу Державину вернувшиеся крестьяне сказали, что освобождены царём и не обязаны теперь служить хозяину. Ходили слухи, что император Александр хотел дать свободу всем, но дворяне заманили его в ловушку, из которой императора якобы спас его брат, Великий князь Константин Павлович.

Итак, война вызвала у крестьян и страх, и надежды, которые можно охарактеризовать как апокалиптические: вполне реальные страхи перед разрушением очагов и уничтожением родины, необоснованные ожидания свободы и возможности стать полноправными гражданами.