Текст книги "Кровавый глаз"

Автор книги: Джайлс Кристиан

– Но в этом и заключается его главная прелесть!

Гребень остановился, застряв в спутанных, пропитанных морской солью волосах. Улыбка норвежца превратилась в недовольную гримасу.

Сигтригг выплеснул за борт еще одно ведерко. Перед тем как упасть в море, вода успела сверкнуть в свете звезд.

Скандинав снова наклонился, потом выпрямился и сказал:

– Один жадный ублюдок, решивший, что можно принести в жертву полудохлого быка, сейчас где-то ворочается с боку на бок, не в силах заснуть. Но мы тут ни при чем. Мне на это ровным счетом наплевать.

– В следующий раз мы преподнесем Ньорду твоего племенного быка, Сигтригг, – заметил Сигурд.

Ярл протянул ко мне руку и кивнул на амулет Одина, висевший у меня на шее. Я снял эту штучку, Сигурд надел ее и стал помогать Улафу проверять парус. Ветер вытянул шерстяное полотно, но за ночь оно должно было снова принять прежнюю форму.

– А еще лучше, если Ньорд получит тебя самого, – добавил ярл и хлопнул Сигтригга по промокшей спине. – Ребята, достаем весла! – крикнул он. – На сегодня хватит удовольствия.

Скандинавы не стали недовольно ворчать. Мне казалось, что они с радостью снова взяли «Змей» в свои руки. Пусть уж лучше кораблем повелевают весла и руль, чем ветер и волны.

На море никогда не опускается кромешная тьма, потому что малейший слабый свет звезд или луны, даже если они затянуты тучами, отражается от воды. Однако плыть было слишком опасно. Сигурд решил грести к земле и встать на якорь на мелководье. Если кто-то заметит скалы, торчащие из воды, то остановить дракар с помощью весел можно будет гораздо быстрее, чем убирая парус.

К тому времени как жар от наших тел согрел влагу, пропитавшую одежду, мы обнаружили бухту, защищенную от западного ветра большим мысом. Улаф бросил якорь на песчаное дно. Команды обоих дракаров устроились спать или играть при свечах. Мы с Эльхстаном сели рядом.

Светловолосый Эрик поднес к лицу лампу Сигурда и затянул песню. Улаф объяснил мне, что она была древней уже тогда, когда родился его дед.

 
Я спою про себя,
Расскажу о своих странствиях, о том, как я страдал,
О трудных временах и тяжелом труде.
Много горечи пришлось мне отведать,
Я часто убеждался, каким ненадежным домом
Является в шторм корабль, когда наступал мой черед
Нести утомительную ночную вахту
У головы дракона, плывущей мимо скал…
 

Воины улыбались и одобрительно кивали. Все они хорошо знали море и понимали, что иногда оно может поглотить и великих людей. Но соленая вода была их владениями, и они ее любили.

– Голос у него как мед, правда? – сказал воин по имени Олег, не отрывая глаз от Эрика. – В это трудно поверить, если ты хоть раз слышал, как поет его отец, – добавил он, кивнув в сторону Улафа, который буквально сиял от гордости.

– Для язычника Эрик поет неплохо, – осмелился я сказать, а Олег просто качнул головой, соглашаясь.

Это был хрупкий, прекрасный голос. У меня мелькнула мысль, что дочери Ран, эти волны с пенистыми гребнями, с радостью возьмут Эрика к себе, если только им представится такая возможность, чтобы он целую вечность пел в зале их матери.

 
Часто мои ноги
Немели от холода в замерзших сапогах.
Холод был невыносимым. В то же время печаль
Жгла мне сердце. Мой рассудок,
Уставший от моря, наполнялся тоской о доме…
 

Теперь сам Сигурд поднял руку. Эрик улыбнулся, приглашая ярла подхватить песню, что тот и сделал не сладким, приятным, но грубым, зычным и сильным голосом.

 
Однако сейчас
В моем сердце снова шевелится кровь, призывая меня
Опять сразиться с огромными волнами, с соленой водой.
Сердце всегда увлекает меня
Отправиться в путь, посетить земли
Далеко за морем, где живут неведомые люди…
 

Так, купаясь в звуках пения, я и заснул.

Глава четвертая

Мы снова взялись за весла. Я постепенно привыкал грести и предпочел бы делать это один, но знал, что гребля отвлекает мысли Эльхстана от морской болезни. Поэтому я позволял ему сидеть рядом со мной у борта и двигать руками вместе с веслом, не напрягая их. С утра дул лишь слабенький ветерок, из чего следовало, что все до одной пары рук были нужны, чтобы вести «Змей» по спокойному морю. Однако гладкая рукоятка весла, натирающая мозоли, размеренный ритм гребли, плеск лопастей в серой воде приносили мне какое-то странное утешение. Прежде я чувствовал себя пленником, теперь понимал красоту «Змея», видел волшебство в том, как он рассекал волны, унося нас от беды.

– Не могу понять, Эльхстан, как мне удается говорить на их языке, – сказал я, переводя тяжелое дыхание.

Старик продолжал смотреть прямо перед собой, словно ничего не слышал.

– Откуда взялся тот нож, который ты нашел на мне?

Эльхстан, тряхнув жидкими седыми волосами, тяжело вздохнул. Я понимал, что он только притворялся уставшим, но перестал донимать его вопросами. Мой рассудок погрузился во мрак, тщетно пытаясь найти ответы на них. Моим самым первым настоящим воспоминанием было то, как я пришел в себя дома у Эльхстана. Помню, я чувствовал себя опустошенным, выжатым, обессиленным. Отец Вульфверд назвал странного чужака черным ангелом сатаны. После этого все сторонились меня так, как чураются коровьего навоза, валяющегося в поле. Да, все, кроме Эльхстана. Вначале я не мог говорить на его языке, но приносил ему дерево, ловил рыбу, работал усердно, чтобы он не считал меня бесполезным ленивым лисьим хвостом, как называл других деревенских мальчишек Гриффин. Но Эбботсенда больше нет. Может быть, вместе с деревней погиб и ответ на мой вопрос.

Весла продолжали двигаться вперед и назад. Их было двадцать шесть, все разной длины в зависимости от изгиба корпуса судна. Они вспарывали воду в безукоризненно слаженном ритме. Эльхстан кряхтел с каждым гребком. Я предложил ему отдохнуть, но он отказался.

– Эй, англичанин, перестань лаять! – проворчал Флоки Черный, сидящий у правого борта.

Он был черноволосым, черноглазым и угрюмым, поэтому, конечно же, и получил такое прозвище.

– Этот долбаный немой издает такие же звуки, как женщина, которую обихаживает жеребец.

– Послушай, Флоки, оставь старого пердуна в покое, – сказал сидевший у него за спиной Олег.

Этот суровый норвежец говорил очень редко.

– Эй, Озрик, наши девчонки дома перешептываются, что Флоки родился от противной старой волчицы в самую отвратительную ночь в году.

– Тогда у нее на заднице вскочил здоровенный чирей, отчего она стала еще более злобной, – вставил воин по имени Эйульф, и все остальные расхохотались. – Флоки просто завидует старику, потому что никто не хочет с ним разговаривать, – продолжал он. – Разве не так, Черный?

Тот нахмурил брови, отчего его внешность стала еще более зловещей.

– Мне приходится делить свой корабль с англичанами, и вы еще спрашиваете, чем я недоволен, – со злостью бросил он. – Кроме того, я проголодался, – пробормотал Флоки.

Норвежцам никак не удавалось добыть достаточно мяса. Они не могли без него жить и считали, что обеспечивать их этим продуктом должен ярл. Но мы уже давно доели свежее мясо, захваченное в Эбботсенде, а соленую свинину и баранину Сигурд держал про запас. Я успел уяснить, что иной раз проходит много дней кряду, а возможность высадиться на берег, не рискуя нарваться на врага, так и не подворачивается. На кораблях было вдоволь сыра, скандинавы без труда ловили столько рыбы, сколько нужно, но этим все и ограничивалось. Сыр и рыба изо дня в день!.. Даже Эльхстану надоела макрель, хотя я раньше никак не мог предположить, что когда-нибудь доживу до такого дня. Если бы Гриффин был жив, то не поверил бы в это.

Бьярни ткнул в Эльхстана большим пальцем.

– Я бы сплавал обратно вот к его хлеву за ногой ягненка, – вожделенно промолвил он и закрыл глаза, словно представлял вкус свежего мяса, оказавшегося во рту. – Или за говяжьим боком. Нет, жирный боров – вот чего мне сейчас больше всего хочется.

Он вытянул ногу и пнул в зад своего брата, сидящего перед ним. Бьорн выругался.

– И моржатины, приготовленной так, как делает ее наша мать, с острым перцем, репчатым луком и чесноком, – продолжал Бьярни. – Впрочем, если хорошенько подумать, сошла бы и старая конина.

Кальф подобрал с палубы пустую раковину и швырнул ее в Бьярни. Мидия попала ему в голову, но он не обратил на это внимания.

– Конина тоже может быть очень даже ничего, главное – не пережарить ее.

– Бьярни, да замолчи же, бараний член! – в сердцах бросил Кальф. – Все мы хотим есть. Дай языку отдохнуть, приятель.

– Да у меня дома рабы едят больше мяса, чем мы, – проворчал тот, взял точильный камень и провел им по длинному ножу.

– Озрик, это твоя земля. Где мы сможем раздобыть жирную свинью и нескольких курей? – спросил Улаф.

Он проверял, надежно ли законопачены щели между досками обшивки «Змея», не вывалилась ли из них пенька, пропитанная дегтем. Утро было солнечным, затем небо затянули темные тучи, грозившие пролиться дождем. Я с тревогой наблюдал за Улафом и молил бога о том, чтобы нас не застиг новый шторм.

– Это не моя земля, Улаф, – произнес я по-норвежски, оглянулся на Эльхстана и пожал плечами.

Меня тоже мучил голод, но даже если бы я и знал, где раздобыть хорошее мясо, то все равно не сказал бы язычникам. Я уже принес смерть в одну деревню. Улаф продолжил проверять щели в обшивке. Северные воины вычерпывали воду, играли в тафл, [4]4
  Тафл – игра на доске, разграфленной на клетки, фишками двух цветов, распространенная в средневековой Скандинавии.


[Закрыть]жаловались на голод, вырезали из дерева фигурки, чистили оружие, говорили о доме и расчесывали длинные волосы.

На следующий день поднялся достаточно сильный ветер. Мы развернули большой прямоугольный парус и смогли отдохнуть, размять ноющие плечи и спины.

– Он навлекает на нас проклятие, – заявил Флоки, передвигая черную ракушку по доске для тафла.

Свейн Рыжий выругался, увидев, что еще одна его фишка съедена. На доске осталось всего три белых ракушки, и король Свейна оказался под ударом.

– Лучше бы Асгот поступил с ним так, как ему хотелось, – пробормотал Флоки и передвинул свою фишку так, что еще одна белая ракушка попала в окружение.

Он на мгновение встретился со мной взглядом, но тотчас же скривил рот и снова уставился на доску. Лицо Свейна, скрытое густой рыжей бородой, было красным от злости.

– Флоки, что сейчас гложет твою печень? – спросил Улаф. – Дай Свейну взять одну из твоих фишек, ради любви Тора! Прояви сердечность, дружище.

Но Флоки сделал еще два хода, окружил короля Свейна и выиграл партию. Тот грубо выругался, смахнул ракушки с доски на палубу «Змея», поднялся, продолжая изрыгать проклятия, прошел на нос, встал там и вперил взгляд в море.

– Какой же ты жестокий, Черный, – сказал Улаф, покачав головой.

Флоки подобрал с палубы белую ракушку и повертел ее в руке.

– Мальчишка украл у Сигурда везение, – пробурчал он, поднимая бровь, но не отрывая взгляда от фишек тафла.

Некоторые воины закивали, выражая свое согласие.

– Если бы не Озрик, нам сейчас пришлось бы мучиться в холодных объятиях Ран, – возразил Бьярни, указывая на волны. – Она хотела утащить нас к себе в пучину. Только не говори, что ты не чувствовал ее алчного дыхания. – Он посмотрел на меня с явным беспокойством в глазах. – Что бы ни сказал мальчишка, но его слова достигли слуха Одина.

– В кои-то веки мой брат прав, Флоки, – добавил Бьорн, отрывая взгляд от деревянной ложки, рукоятку которой он покрывал затейливым резным узором. – Озрик пользуется милостью богов. Как и Сигурд. Пока он здесь, боги будут благоволить и нам. – Бьорн снова принялся за работу. – По крайней мере, я так считаю.

– Кровавый глаз мальчишки говорит все, что мне нужно знать, – недовольно проворчал Брам, помолчал и пожал плечами. – Сигурд привел его на борт «Змея». Ему и решать.

Я посмотрел на ярла, протиравшего кольчугу куском ветоши, смоченной в вязкой буровато-желтой массе, получаемой при промывании овечьей шерсти. Соленый морской воздух разъедал стальные кольца, и Сигурд старательно очищал их от следов ржавчины. Он ничего не говорил, но внимательно слушал.

Флоки расплел косицы и тряхнул волосами, такими же черными, как вороново крыло.

– После того как он попался нам на глаза, мы разожгли пожар на этой земле, настроили против себя ее народ. Один забрал к себе в зал нашего брата Арнкеля. Все мы были на ширине доски обшивки от могилы в пучине, где нас до скончания веков пожирали бы рыбы, – скривив губы, пробормотал Флоки и поднял руку. – Знаю, именно Озрик предупредил ярла Сигурда о коварстве жреца Белого Христа. Но старый Асгот уверен в том, что от мальчишки нужно ждать беды. Брам, сам спроси у него. – Это был явный вызов. – Послушаем, что скажет годи.

Все взоры обратились к Асготу, который крепко держался за борт «Змея» и смотрел на волны, терзаемые ветром.

Годи обернулся к нам, задумчиво прикрыл водянистые серые глаза и сказал:

– Да, Флоки, сначала я, как и ты, считал, что мальчишка приносит нам проклятие. Но теперь… – Старик пожал плечами. – Теперь у меня уже нет такой уверенности. Нелегко постичь мысли Одина, Отца всех, – добавил он, сверля взглядом мой кровавый глаз. – Он может обеспечить воину везение в битве и с такой же легкостью забрать свой дар обратно, – медленно промолвил годи, тряся седой головой, словно поймал в воздухе что-то невидимое. – Можете спросить у ярла Сигурда, почему Один так поступает, позволяет погибать храбрым, доблестным воинам, если до сих пор сами не знаете.

Сигурд убрал свою кольчугу из тени большого паруса и стал придирчиво разглядывать стальные кольца, поблескивающие в лучах солнечного света.

– Одину нужны хорошие воины, – заявил он, качая головой в знак недовольства своей работой. – Он должен собирать павших героев в своем зале, готовиться к последней битве. Ему предстоит сразиться с гигантами и целыми полчищами повелителей тьмы. – Ярл разложил кольчугу на коленях, обвел взглядом своих людей и продолжил: – Всем нам это хорошо известно. Мы все узнали от своих отцов, которым, в свою очередь, все рассказали предки. Воины, собравшиеся в Валгалле, уже сейчас готовятся к Рагнароку, последней битве.

Асгот кивнул, и Сигурд пожал широченными плечами.

– Но конец дней близится, – проговорил он. – Рагнарок все ближе и ближе, и Один спешит собрать свое войско. Нечего винить в этом мальчишку. Вот что говорит мне сердце. Отец всех послал нам Озрика с какой-то целью. Даже ты, Флоки, не можешь с полной уверенностью сказать, что это не так.

Флоки Черный едва заметно кивнул, через силу соглашаясь с ярлом, и Сигурд снова принялся оттирать кольчугу куском ветоши.

– Скоро все мы узнаем, оставили ли меня боги, – тихо промолвил он, не отрываясь от работы.

Я посмотрел на ярла, выделявшегося яркими голубыми глазами, золотисто-соломенными волосами и окладистой бородой, и проникся убеждением в том, что боги ни за что не оставят его, пока он не наполнит свой кубок славой до самого верха. Он был предводителем, свирепым воином, истинным викингом, жаждущим славы. Я понял, что смогу пойти за ним хоть на край земли.

* * *

В течение двух дней и ночей мы плыли, не видя земли, ориентируясь по звездам, облакам и птицам, парящим в небе. Англичане, следившие за нами с берега, не должны были знать, в какую сторону направлялись дракары. Затем, убедившись в том, что опасность миновала, Сигурд приказал рулевому Кнуту направить «Змей» обратно к земле. Поднятый парус поймал попутный ветер, и красный дракон возбужденно захлопал крыльями.

– Эй, Озрик, это жизнь, достойная короля! – окликнул меня Свейн, наконец-то забывший о поражении за доской тафла.

Корпус «Змея» вспарывал волны, и мне пришлось прислушаться, чтобы разобрать слова Свейна за шумом ветра.

– Ты паришь на ветру, словно орел! – продолжал тот. – Да, такая жизнь достойна короля! – Широкая улыбка разорвала окладистую рыжую бороду гиганта. – Наконец Ньорд послал нам хороший ветер, эй! Я присоединился к этому братству не для того, чтобы грести!

– Свейн, ты отправился в поход по своей воле? – с улыбкой спросил я. – А я что-то не припомню, чтобы у меня был выбор.

– Зато сейчас ты гребешь как настоящий норвежец, клянусь Тором! Ты должен благодарить Сигурда за то, что он сделал из тебя мужчину!

– Ты сам не знаешь, что значит грести! – крикнул Улаф. – Никто из вас, недоумков, этого не понимает! Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, Озрик, мы гребли всегда, до тех пор, пока руки не покрывались кровавыми мозолями, а спины не начинали трещать. Мой отец назвал бы нас бабами за то, что мы при первой же отрыжке ветра поднимаем парус.

– Это все потому, что в те дни еще не было шерсти, из которой можно делать паруса, – насмешливо заметил Бьярни. – Тогда боги еще не сотворили овец!

Эти слова вызвали дружный взрыв хохота, продолжавшегося до тех пор, пока у всех мореходов глаза не стали мокрыми от слез.

Одно только присутствие на борту «Змея» будоражило мне кровь. Я наслаждался ощущением того, как с каждым ударом весел вибрировали доски, уложенные внахлест, из которых была сделана обшивка судна, низким гудением такелажа на ветру, тем, как дракар бороздил океан, напоминая какое-то огромное морское чудовище. Название «Змей» очень ему шло. Я стоял на носу судна, ныряющего вниз и взлетающего к небу, ловил лицом брызги, слизывал соль с губ и радовался тому, что меня больше не терзала морская болезнь, которая выворачивает наизнанку тех, кто не привык к штормам. Я смотрел на этих воинов, суровых жителей Севера, и восторгался их верой в самих себя. Они были повелителями океана и стихии, по крайней мере стремились к этому. Мне казалось, что каждый из них был укутан невидимым покрывалом, дающим уверенность в своих силах. Тем не менее в этом, наверное, не было ничего сверхъестественного. Эти люди несли с собой великое прошлое. Они были хозяевами моря, хранителями древних познаний, доставшихся им от их отцов и всех тех, кто жил до них.

Я подозревал, что даже Эльхстан потихоньку начинал свыкаться с нашей судьбой. За долгую жизнь ему ни разу не приходилось ступать за межевые камни, обозначавшие границы нашей деревни, но сейчас он подставлял лицо ветру, и в уголках его тонких губ играла улыбка. Мне оставалось только гадать, куда уносили старика мысли. Почувствовал ли он наконец себя свободным от пут, стал ли тем орлом, о котором говорил Свейн, парящим высоко над землей, вдали от людских забот, где возраст и слова не стоят ничего по сравнению со свободой духа?

Мы снова повернули на восток. Свежий северо-западный ветер гнал дракары вдоль южного побережья. Порой я видел россыпи белых скал, источенных волнами. Они иногда напоминали мне Эбботсенд, на протяжении двух лет бывший моим домом. В эти моменты меня поражал тот самый страх, который я испытал, увидев людей, еще не знакомых мне, выходящих на берег с огнем в глазах. Я по-прежнему боялся их, но больше не мог ненавидеть, несмотря на ужас и кровь, принесенные ими в Эбботсенд. Теперь, когда я находился среди норвежцев, когда их смех наполнял мой слух, вспоминать все это было гораздо труднее.

Ближе к вечеру, словно отвечая на недовольное урчание наших голодных желудков, Сигурд прошел на середину корабля, встал там и подбоченился. Широкая усмешка разделила его светлую бороду.

– Я заметил, что кое-кто из вас гребет, как бабы! – рявкнул он, и воины откликнулись руганью на слова ярла. – Если Ньорд решит, что у «Змея» слабая команда, то он опять захочет забрать корабль себе. Ведь этот старый злобный ублюдок привык поступать именно так, правда, годи?

Асгот торжественно кивнул. Некоторые скандинавы схватились за амулеты и рукоятки мечей, призывая удачу.

– Значит, нам нужно снова наполниться силой. – Сигурд согнул левую руку, унизанную браслетами, так что вздулись бугры мышц. – Кто из вас не прочь отведать сочной говядины?

Воины откликнулись восторженными воплями. Я поймал себя на том, что улыбнулся, но тут вспомнил селян, убитых в Эбботсенде, и у меня внутри все оборвалось.

– Кнут! – окликнул рулевого Сигурд. – Правь к берегу, к тому месту, где громоздится китовая туша. Мы высадимся там, если такова будет воля Одина.

Я посмотрел в ту сторону и увидел холм, поросший травой и рассеченный быстрым ручьем, который впадал в море, вздымая клубы пены.

– Бьорн, Бьярни, уберите Йормунганда, – распорядился ярл.

Так скандинавы называли голову дракона с тусклыми красными глазами, возвышающуюся на носу дракара и названную в честь змея, который, по их поверьям, обвивал землю. Бьорн и Бьярни подхватили зловещую резную фигуру.

Сигурд хлопнул Улафа по плечу.

– Сегодня мы не будем пугать духов земли, мой друг, – сказал он, повернулся к воинам и пролаял еще несколько приказаний.

– Мы пристаем к земле, Эльхстан, – сказал я, – чтобы разжиться свежим мясом.

Нескончаемая работа веслами сделала старика бледным как смерть. Я решил больше не давать ему грести.

– Полагаю, нам тоже достанется по кусочку этого кита, если только он не протух.

Эльхстан нахмурился, и я понял его мысли. Если бы поблизости имелось селение, достаточно большое для того, чтобы его жители могли пустить кровь из носа Сигурда, то от морского гиганта, выброшенного на берег, уже остались бы одни кости.

– Быть может, его выбросило лишь сегодня утром, – заметил я, однако Эльхстан лишь жалобно простонал что-то невнятное.

Старик был явно недоволен тем, что ярл Сигурд проявлял уверенность в своих действиях. Мы приблизились к берегу, и я увидел белых чаек. Они кружились над огромной тушей и время от времени отвесно падали на нее. Вскоре нам стали слышны их крики. Воздух наполнился запахом зеленых скользких водорослей, выплеснутых волнами на берег.

Возбужденные скандинавы проверяли оружие, расчесывали бороды и заново заплетали косы, слипшиеся от соленой воды.

Улаф подошел к Эльхстану, сидевшему на своем месте, и посмотрел на него сверху вниз, почесывая подбородок.

– Сигурд говорит, что старик должен проверить кормовой шпангоут, – сказал кормчий. – Доски транца я заменил, но шпангоут треснул во время ночного шторма, а мы направляемся к берегу. От одной только мысли о том, что англичанин прикоснется к «Змею», у меня внутри все переворачивается, но что я могу поделать? Наш судовой плотник Арнкель был убит в вашей вонючей деревне.

Я кивнул и перевел его слова Эльхстану. Старик поперхнулся и беспомощно поднял руки.

– Понимаю, ты не судовой плотник, но сможешь выполнить эту работу, – сказал я и положил руку на плечо мастера, чтобы успокоить его.

Насколько мне было известно, Эльхстан ни разу не плавал ни на чем, кроме плоскодонной рыбачьей лодки. Поэтому он отчаянно затряс головой.

– Хотя бы притворись, что знаешь, как починить эту штуку, – прошипел я, чувствуя затылком взгляд ярла Сигурда.

Предводитель скандинавов точил свой длинный меч. Воздух раздирал громкий скрежет стали, водимой по бруску.

– Старик, ты мне или полезен, или нет, – сказал Сигурд. – Подумай над этим.

– Он сделает все как надо, мой господин, – поспешно заверил я его, пнув Эльхстана.

Тот пробормотал что-то невнятное. Эти слова прозвучали бы как «проклятые язычники», если бы у него был язык.

Пока Улаф кидал якорь, скандинавы надели шлемы и кольчуги. Кнут освободил кожаные ремни, пропущенные через отверстия в корпусе и удерживавшие на месте брус, образующий корму судна, затем достал из воды руль, чтобы не повредить его о дно, поскольку тот уходил в воду глубже киля.

Нам пришлось зажать рты и носы еще до того, как мы прыгнули с борта «Змея» в воду, доходившую до пояса, потому что кит протух, и вонь стояла невыносимая. Вся туша была облеплена мухами. На ней сидели два ворона. Они следили за нашим приближением большими желтыми глазами, не переставая отрывать куски мяса.

– Сейчас полный прилив, Сигурд, – сказал Улаф, когда воины закрепили толстые канаты за два больших валуна. – У нас есть всего два часа. Потом будет рискованно. Судно может застрять на отмели подобно этому бедняге, – добавил он, кивнув на дохлого кита.

– К этому времени мы уже наполним свои желудки, Дядя, – ответил Сигурд, вытирая зеленым плащом капли морской воды с лезвия меча. – Что говорят кости, годи?

Старый жрец уже нашел плоский камень и рассыпал на нем горсть костей, похожих на человеческие позвонки.

– Они предсказывают кровь, Сигурд, – едва слышным шепотом промолвил Асгот и мельком взглянул на предводителя серыми водянистыми глазами.

Ярл на мгновение свел брови. Затем его губы, растрескавшиеся от соли, растянулись в улыбке.

– Кровь из свежего мяса, пачкающая наши бороды, – вот что ты видишь, старик, – сказал он и посмотрел на Улафа.

Тот встретился с ним взглядом и потер дородное брюшко.

– Не знаю, как вы, сучьи дети, а я буквально чувствую его вкус, – откликнулся кормчий, вызвав хитрые усмешки.

Сигурд отправил четырех воинов на разведку за гребень высокого холма. Некоторые занялись ловлей рыбы, игрой в тафл или же упражнениями с мечом и копьем, остальные стали готовиться к походу за свежим мясом.

Эльхстан окликнул меня по имени. У него получилось что-то вроде «Оврик». Я обернулся, поймал на себе его взгляд и подумал, что он собирается выругать меня. Ведь мне пришлось оставить его наедине с язычниками. Но старик подошел и обнял меня. В старческих руках чувствовалась сила.

Я обхватил иссохшее тело, почувствовал ком в горле и шепнул на ухо Эльхстану, от которого исходил запах старости:

– Я вернусь, мастер. Просто почини корабль и держись от язычников подальше. Не будь упрямым старым козлом. Ты меня слышишь?

Старик пробормотал, что выполнит все как надо. Я освободился из его объятий и повернулся к нему спиной. Сжимая в руках мечи, копья и щиты, волки Сигурда тронулись в путь. Они забыли о чарах своего годи и плевать хотели на его предсказание крови.

Стоял апрель, но воздух еще хранил воспоминание о кусающейся зимней стуже, поэтому я в очередной раз мысленно поблагодарил Сигурда за теплый шерстяной плащ, который он мне подарил. Эта накидка принадлежала Арнкелю, судовому плотнику. Когда скандинавы открыли сундук своего погибшего друга, чтобы разделить его пожитки, на такую тряпку никто не позарился. Затхлый коричневый плащ видал лучшие дни, но был большим и согревал меня.

Я запахнулся в него, стиснул в кулаке края и двинулся следом за волчьей стаей, чувствуя себя рыбой, наполовину вытащенной из воды. Я был как англичанином, так и скандинавом, но в то же время – ни тем и ни другим. Поэтому я прошептал одну молитву Христу, а вторую – Одину, прося у них, чтобы мы нашли еду для себя и сами не стали кормом для стервятников, питающихся падалью.

Впереди меня шли братья Бьярни и Бьорн. В слабых утренних лучах весеннего солнца их серые стальные шлемы отбрасывали тусклые зловещие отблески. Щиты висели за спинами воинов, под подолами и рукавами виднелись сплетенные кольца кольчуг. Я таращился на страшные секиры, сжатые в руках братьев, но тут Бьярни что-то бросил вполголоса Бьорну и отдал ему свой топор. Он обернулся ко мне, и я застыл как вкопанный. Остальные норвежцы поднимались по крутому склону, цепляясь за пучки густой травы, а я стоял неподвижно и жалел о том, что не остался на «Змее» с Эльхстаном.

– Озрик, у меня есть кое-что для тебя, – произнес Бьярни.

Именно в его плечо вонзилась моя стрела во время набега на Эбботсенд. Бьярни стиснул зубы и сжал здоровенные кулаки. Я решил, что он собирается меня убить, попятился было назад, но норвежец схватил меня за шиворот и привлек к себе.

– Чтобы лезть вверх, тебе будут нужны обе руки, если ты только не собираешься приказать Одину, чтобы тот прислал своих крылатых коней и поднял твою задницу вон туда, – повел он подбородком в сторону вершины холма.

Затем Бьярни воткнул что-то в края моего плаща и отпихнул меня с такой силой, что я упал на задницу. Я увидел наконечник стрелы с обломком древка, надежно стянувший края плаща на манер заколки. Тонкое дерево было темным от засохшей крови Бьярни.

– Это твоя стрела, парень, – сказал он. – Возьми ее себе.

Не улыбнувшись, не сказав больше ни слова, Бьярни развернулся, ухватился за пучок травы, подтянулся и начал карабкаться вверх.

Мы поднялись на гребень и увидели перед собой вовсе не ровные поля. Покуда хватало глаз, простирались холмы, заросшие густым лесом. Ручей, который я заметил с борта корабля, здесь был пошире, но ненамного. Сквозь быструю прозрачную струю можно было разглядеть бурое каменистое дно.

– Этот ручей приведет нас к обеду, – сказал Сигурд.

Воины опустились на корточки. Они пили свежую воду из бурдюков или просто черпали ее пригоршнями. Все понимали, что Сигурд прав, ибо человек испокон века селится недалеко от таких ручьев. Они подобны кровеносным жилам в теле, без которых нельзя жить.

– Сигурд, я хочу, чтобы ты принес жертву, – широко раскрыв глаза, произнес Асгот, явно чем-то встревоженный. – Я говорил тебе, что почувствовал кровь.

– Ты всегда ее видишь, Асгот, – отмахнулся от слов годи Сигурд. – Ты родился, имея в каждом глазу по гвоздю. – Он наклонился и стал наполнять водой кожаный бурдюк. – Мы далеко от наших богов, старый ты морской еж. Что, по-твоему, я должен принести им в жертву?

Жрец повернулся и уставился на меня пристальным взглядом.

– Ты ослеп, Сигурд? – спросил он, стискивая рукоятку меча. – Ты пьешь из ручья, но не видишь его.

– Поосторожнее, годи, – предостерег Сигурд, выпрямился и заткнул бурдюк деревянной пробкой. – Твой язык извивается, словно червяк.

– Изъясняйся понятнее, Асгот, – подхватил Улаф. – У нас нет времени на твои загадки.

Колдун презрительно фыркнул и снова повернулся к Сигурду.

– Этот ручей живой, – прошипел он. – Сейчас просто спит. – Воины перестали пить и с опаской попятились от берега. – Дракон отдыхает, Сигурд. Если ты намереваешься идти по его следам, то необходимо принести жертву. Если он проснется и узнает, что ты ему ничего не…

Асгот не договорил и начал вполголоса читать молитву Одину. Воины угрюмо уставились на предводителя.

Сигурд долго стоял и смотрел на ручей, затем поднял голову, провожая взглядом поток, убегающий вдаль. Неглубокое русло, усеянное галькой, извивалось по склону холма. Мне показалось, что я увидел хребет змеи или дракона, прилегших вздремнуть, затаившихся в ожидании того, что ничего не подозревающие люди нанесут им оскорбление.

– Ну? – наконец спросил Сигурд, поочередно глядя в лицо своим воинам. – Кто из вас желает по доброй воле лечь под нож Асгота? Выходи! Может, один из вас проснулся сегодня утром с надеждой на то, что годи выпустит из него кровь, ублажая духа какой-то английской речки?

Бьярни шагнул к ручью, спустил штаны, помочился в воду и сказал:

– Пусть ублюдок довольствуется вот этим.

Воины воспрянули духом, увидев этот дерзкий поступок, но Асгот пришел в ужас.

– Вот твоя жертва, жрец, – заявил Сигурд.

Сигтригг, лицо которого обезображивал шрам, обругал шутника за то, что тот помочился в ручей и не дал ему наполнить бурдюк свежей водой.