Текст книги "Кровавый глаз"

Автор книги: Джайлс Кристиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Я принюхался к кислому запаху болиголова, въевшемуся в мои пальцы. Эльхстан снова показал, чтобы я уходил.

– Никуда не пойду, – сказал я. – Мы не должны этого допустить. Вульфверд сошел с ума! У него в голове кишат пауки, Эльхстан.

Старик нахмурился, но я не стал гадать, что он сделает дальше, и следом за священником вошел в зал.

Кто-то подбросил в очаг дров. Сырое дерево трещало и шипело. Дрожащие языки пламени золотили едкий дым, расползающийся под балками перекрытий над спящими людьми. Вульфверд стоял перед Сигурдом, сжимая в руке кубок. Лежащие рядом с ярлом люди зашевелились, предчувствуя что-то недоброе. Вульфверд услышал звук открывшейся двери, оглянулся, увидел меня, скривил рот и снова повернулся к предводителю скандинавов. Я прошел к очагу и ощутил пахнувший в лицо жар. Эльхстан вошел в зал и присел на корточки рядом с кузнецом Сивардом.

– Твои люди спотыкаются во мраке, ярл Сигурд, – заговорил Вульфверд, голос которого был подобен скрежету меча, покидающего ножны. – Но разве долг пастуха состоит не в том, чтобы спасать свое стадо от волков?

– Убирайся прочь, жрец, – пробормотал Сигурд, почесывая золотистую бороду. – Я пересек Северное море не для того, чтобы слушать тебя. Слова вываливаются из твоего рта точно так же, как куски дерьма у козла из задницы.

Скандинавы, услышавшие это, рассмеялись так громко, что разбудили тех, кто еще спал.

– Возвращайся в свой дом Белого Христа и спи на коленях, – бросил воин, сидевший рядом с Сигурдом.

Какое-то мгновение Вульфверд молча смотрел на ярла. В свете огня я видел, что священник дрожал от ярости. Его свободная рука сжалась в кулак.

– Я пришел сюда с миром, язычник, надеялся, что ты, может быть, примешь благословение Христа, – проворчал он. – Завтра вас здесь уже не будет.

– Разве Белый Христос живет здесь? – спросил Сигурд, усмехнувшись, и обвел взглядом зал.

– Наш Господь везде, – ответил Вульфверд, строго посмотрев на англичан, находящихся в ратуше. – Я благословил бы тебя сейчас именем Христа, а утром окрестил бы, очистив от грязи, которая душит твой народ.

Я было решил, что Вульфверд передумал или же Эльхстан ошибся насчет болиголова. Возможно, священник действительно собирал лопухи для своих редеющих волос.

– Поди прочь со своими заклинаниями! – воскликнул Сигурд, отмахиваясь от Вульфверда. – А не то я попрошу своего жреца-годи превратить твои внутренности в червяков!

Старик скандинав с жидкими седыми волосами, в которые были вплетены кости, поднялся с земли и подошел к ярлу. Колдун злобно усмехнулся, другие норвежцы протянули руки к копьям и мечам.

Я прикоснулся к языческому ножу, висевшему на ремне, провел большим пальцем по извивающимся змеям, украшавшим рукоятку. Похожие висели на поясах скандинавов. Я смотрел на этих чужестранцев и пытался представить себя среди них. Почти все они были белокурыми, с бородами цвета соломы, хотя у одного волосы оказались такими же темными, как и у меня.

– Вижу, ты еще не готов принять прощение от Христа, – натянуто улыбнулся Вульфверд. – Что ж, я сделал все возможное! – воскликнул он, разводя руки. – Быть может, я нанес первый удар в битве за твою заблудшую душу! – Священник отвернулся было от Сигурда, потом снова взглянул на него и протянул руку, сжимающую кубок с медом. – Но ты хотя бы выпьешь со мной, покажешь всем, кто собрался здесь, что между нами мир?

Ярл свел губы в нитку, пожал могучими плечами, принял кубок и сказал:

– Я выпью с тобой, жрец, если ты после этого оставишь меня в покое.

Вульфверд склонил голову и отступил назад. Сигурд поднес кубок к губам.

– Нет, господин! – воскликнул я, шагнув к скандинаву. – Не пейте!

Краем глаза я увидел, как люди вокруг нас поднимаются с земли.

Вульфверд зашипел, повернулся ко мне. Его широченное лицо наполнилось такой злобой, что, казалось, готово было вот-вот лопнуть.

– Убирайся в преисподнюю, прислужник сатаны! – крикнул священник, наполняя громовым голосом весь зал.

– Придержи свой язык, жрец, – остановил его Сигурд, стряхнул с плеч овчину и устало поднялся на ноги.

Мужчины, присутствующие в зале, стали разделяться на скандинавов и англичан. Язычники потянулись за своими огромными мечами.

– Говори, красноглазый, – приказал Сигурд, повелительным движением руки, унизанной сверкающими золотыми перстнями, приказывая мне выйти вперед.

В меня уперлись тяжелые взгляды. Они сдавливали мне горло и сжимали живот. Внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь треском пламени в очаге и ударами моего собственного сердца, гулко звучащими у меня в голове. Я кашлянул, прочищая глотку, протиснулся сквозь толпу и остановился перед Сигурдом и Вульфвердом.

– Мед отравлен, мой господин, – произнес я по-норвежски.

Ярл нахмурился и отстранил кубок. Священник, судя по всему, понял, что я предостерег скандинава, ибо осенил себя крестным знамением.

– Ложь! – воскликнул Вульфверд. – Что бы он ни изрыгал из себя – все ложь, льющаяся из гнойной пасти самого сатаны! Ложь!

Служитель божий шагнул ко мне, и я испугался, что он меня ударит.

– В таком случае выпей этот мед сам, жрец, – прорычал по-английски Сигурд, предлагая кубок Вульфверду. – Мы с тобой разделим эту чашу, но ты хлебнешь первым.

Тот закрыл глаза, поднял лицо к старым балкам перекрытий, стиснул деревянный крест, висящий на груди, и пробормотал вполголоса нечто невнятное, по-моему похожее на молитву.

– Пей! – приказал Сигурд.

В этом единственном слове содержалось столько угрозы, что я не представлял себе, кто осмелился бы ослушаться ярла.

– В мед добавлен болиголов, – сказал я, бросив взгляд на Эльхстана, который едва заметно покачал головой. – Ты выпил бы его и уснул, мой господин. – Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами. – К полудню ты не мог бы стоять, твои ноги стали бы холодными на ощупь, и ты наделал бы в штаны.

Я не знал, верно ли последнее утверждение, но мне показалось, что оно должно будет особенно больно ужалить такого гордого человека, как Сигурд. Я сам уже увяз по уши и не видел смысла выбираться из трясины.

– Я умер бы, выпив этот мед? – спросил Сигурд, сверля меня взглядом.

Так стальной бурав вгрызается в древесину.

– Думаю, да, мой господин, – сказал я. – Завтра ты умер бы, а отец Вульфверд объявил бы, что это дело рук Господа Бога.

– Этот надутый боров похвалялся бы, что христианский бог могущественнее, чем Один, Отец всех! – взревел Сигурд, хватаясь за рукоятку меча.

Тут Вульфверд плюнул мне в лицо, сунул руку в длинный широкий рукав своей рясы и бросился на ярла. Я увидел в кулаке священника нож. Норвежец тоже его заметил, с поразительной проворностью отскочил назад и выхватил меч.

– Отец всемогущий!.. – завопил Вульфверд, а Сигурд шагнул вперед и с размаху опустил клинок ему на макушку.

Ноги священника подогнулись. Он зашелся в предсмертной конвульсии и рухнул на землю, сжимая деревянный крест. Из раскроенной головы выплеснулись серые мозги.

Мужчины Эбботсенда закричали ругательства, оглядываясь на Гриффина. Наверное, в свете очага они увидели сомнение в глазах бывалого воина.

– Вульфверд был слугой Господа! – взревел охотник, пока люди выбегали из зала на улицу. – Священником, Сигурд! – крикнул он, гневно глядя ярлу в лицо.

Скандинавы поспешно хватали оружие, а мужчины Эбботсенда выбегали в ночную темноту. Эльхстан опустился на колени перед Вульфвердом, но я схватил старика за плечо, поднял и поволок прочь. Не в силах поверить в то, что произошло у меня на глазах, я вытолкал мастера на свежий воздух.

Скандинавы без суеты строились в боевой порядок. Каждый воин прикрывал щитом не только себя, но и соседа. Быстрота и слаженность их движений вызывала страх. Но и деревенские мужчины тоже становились в темноте в плотную линию, сжимая копья и мечи. Из домов на подмогу бежали другие, со щитами и шлемами.

– Уходим отсюда, Эльхстан! – воскликнул я, только теперь заметив, что небо на востоке тронул кроваво-красный рассвет. – Это уже не остановить. Бежим!

Но старик тряхнул головой и отстранился. Когда я попытался снова его схватить, он ударил меня по руке и прокаркал что-то очень похожее на ругательство. В этот момент две шеренги сошлись. Ночная тишина огласилась первыми криками и стонами. Я увидел, как Гриффин погрузил свой меч в горло скандинава, и выпустил старика столяра.

«Что ты наделал? – воскликнул мой рассудок. – Пошел против священника! Теперь люди, которых ты знал, умирают. Их кровь будет на твоих руках».

Я бросился в дом Эльхстана за охотничьим луком, моля Бога о том, чтобы успеть пронзить стрелой черное сердце хоть одного язычника до того, как все будет кончено. Я настежь распахнул дверь, в кромешной темноте больно налетел грудью на стол, на ощупь нашел все, что нужно, и побежал обратно, на звуки битвы, сжимая лук, тетиву и колчан со стрелами. Многие селяне уже лежали на земле. Их влажные внутренности, вывалившиеся из распоротых животов, блестели в тусклых предрассветных сумерках, но остальные продолжали сражаться. Они ругались, когда им приходилось наступать на убитых товарищей.

Гриффина сразил сам Сигурд. Увидев, как из рассеченной головы несчастного потекла струя яркой крови, я поразился, насколько легко скандинавы в кольчугах-бриньях расправлялись с противниками, не имевшими доспехов.

Эльхстан указал в сторону охотника и что-то промычал, сжимая мне плечо.

Я лихорадочно натянул тетиву и прошептал:

– Знаю, старик.

У меня в душе все болело, потому что Гриффин был мне другом. Я положил стрелу на тетиву, натянул ее, задержал дыхание, потом медленно выпустил из себя воздух.

– Умри, ублюдок язычник!

Какой-то скандинав судорожно дернулся, получив стрелу в плечо. Я достал из колчана новую, заметив, как кузнец Сивард пошатнулся и с криком упал лицом вперед, сжимая копье, торчащее из живота. Я выпустил вторую стрелу, но она пролетела мимо. Когда я снова натянул лук, тетива лопнула и больно хлестнула меня по лбу.

Скандинав, которого я поразил, двинулся на меня, не обращая внимания на кровь, вытекающую сквозь звенья кольчуги. Я шагнул ему навстречу и попытался ударить луком в лицо, но он перехватил эту изогнутую палку, вырвал ее у меня из рук и врезал мне кулаком в подбородок. Я упал лицом в зловонную грязь, но успел увидеть, как скандинав повалил старика Эльхстана и с размаха пнул его ногой.

Вскоре все было кончено. Лишь один норвежец был убит, но все те шестнадцать селян, что им противостояли, лежали на земле в лужах собственной крови. Скандинавы быстро прикончили раненых, оставив в живых только Гриффина. Его волоком протащили по грязи к воину с проницательным взглядом и застежкой в виде волчьей головы. Да, именно к Сигурду.

– Ты умрешь, но прежде увидишь, как твою деревню поглотит огонь, – прорычал ярл, указывая на дома, над соломенными крышами которых поднимался дым очагов, словно начинался еще один совершенно обыкновенный день. – Даже в загробной жизни ты будешь помнить о том, что навлек смерть на своих людей.

– Пусть дьявол помочится тебе в череп, – с трудом выдавил Гриффин.

Кожа, содранная вместе с волосами, лоскутом свисала с его головы. Под ней виднелись проломленные кости черепа. Струйки крови нитями паутины стекали по лицу раненого и срывались каплями с короткой бородки. Однако тело бывшего воина упрямо отказывалось умирать.

– Придет Судный день, и ты станешь молить Христа о прощении, – хрипло пригрозил он. – Клянусь, что так будет! – Доблестный Гриффин улыбнулся, произнося эти слова.

Сигурд рассмеялся и ответил:

– Ваш Белый Христос слаб. Это бог женщин. Говорят, он благоволит трусам и шлюхам.

Остальные язычники закивали. Некоторые из них вытирали лезвия своих мечей о трупы.

– Тебя нельзя назвать слабым, англичанин, – продолжал Сигурд. – Сегодня ты убил великого воина.

Ярл нахмурился и бросил взгляд на мертвого скандинава, который без кольчуги выглядел ничуть не более свирепым, чем обычный молодой парень из Эбботсенда, если не считать многочисленных шрамов, покрывавших его белую кожу.

– Почему ты идешь за вашим Белым Христом, англичанин? – спросил он.

Отяжелевшие веки Гриффина опустились. Мне хотелось верить, что он лишился чувств.

Предводитель скандинавов пожал плечами и заявил:

– Я отдаю тебя Одину, чтобы после смерти ты увидел истинного бога, который заставляет врагов в разгар битвы бросать оружие и с позором бежать к своим женщинам.

После этого Сигурд приказал своим людям обыскать дома и забрать все, что только можно. Ярл напомнил, что ценности могут быть припрятаны в пепле, в горшках и даже в соломе. Язычники действовали расторопно, опасаясь прибытия местного магистрата. Они начали таскать мешочки с монетами, инструменты, ткани, оружие, копченую свинину и ягнятину через холмы к своим кораблям.

Крики слышались очень редко. Почти все женщины скрылись в лесу и еще не знали о гибели мужчин. Я видел, как был убит отец Алвунны, но знал, что и у нее самой, и у ее матери хватило ума бежать из деревни. Бедная девчонка!.. Но я никогда не был в нее влюблен, как, впрочем, и она в меня.

Я опустился на корточки рядом с Эльхстаном и ждал, когда же язычники обратят на нас внимание. Тогда они убьют меня и старика вместе с Гриффином. Я провел рукой по рассеченной губе, увидел алую кровь и понял, что больше не дрожу. Беспощадная бойня, свидетелем которой я стал, излечила меня от страха. Я стиснул зубы. Пусть Гриффин презирает меня за трусливый поступок, но он все-таки не увидит, как я молю о пощаде.

Скандинавы собрали сухие дрова и сложили погребальный костер, на который поместили тело воина, убитого Гриффином. Один из них взял меч и начертил на земле круг, затем схватил охотника за окровавленные волосы и втащил туда. В раненом едва теплилась жизнь. Первая соломенная крыша вспыхнула трескучими языками пламени, погребальный костер тоже занялся огнем. Старый седобородый воин, в косы которого были вплетены кости, начал громким голосом призывать богов.

На старом ясене закаркал ворон, жадно дергая головой, наблюдая за деяниями людей. Я понял, что это та самая птица, которая встретилась мне вчера на рассвете у сторожевой башни на берегу. Ворон разинул здоровенный клюв и встопорщил перья на шее, ощетинившиеся острыми иглами. Я оглянулся на Гриффина, и желудок выдавил мне в горло теплую рвоту.

Эльхстан застонал, пытаясь подняться на ноги, но я удержал его на земле и прошептал:

– Не шевелись, старик.

Половина его лица заплыла, превратилась в сплошной темно-лиловый кровоподтек.

Эльхстан принюхался, и я подтвердил:

– Да, деревня горит.

Мой взгляд был прикован к тем истязаниям, которым скандинавы собирались подвергнуть Гриффина. Я не обращал внимание на пламя, разгоравшееся с сердитым треском.

– Язычники хотят что-то сделать с Гриффином. Это работа дьявола, Эльхстан.

Охотник застонал, и мое сердце заныло от жалости. Его угасающая жизнь вспыхнула снова от невыносимой боли. Эльхстан схватил меня за плечо, потом раскинул руки в стороны.

– Это «орел», – догадался я.

Слезящиеся старческие глаза вспыхнули безумным огнем, широко раскрылись и воскликнули: «Не смотри, глупец! Храни нас Христос, не смотри!»

Но я не мог отвести взор и видел, как старый годи вонзал топорик в спину Гриффина. Он снова и снова вырывал ребро за ребром. Весь мой мир заполнился пронзительными криками гордого воина. Двое скандинавов, прижимавших к земле охотника, извивающегося в мучениях, были забрызганы его кровью. Наконец языческий жрец вырвал последнее ребро, открыл плоть, спрятанную под ними, запустил руки в кровавое месиво, вытащил легкие Гриффина и положил их на его изувеченную спину, по одному с каждой стороны, словно блестящие красные крылья.

– Язычники вскрыли спину Гриффина, – прошептал я старику столяру, который отвернулся, не в силах вынести это жуткое зрелище.

Я нагнулся, содрогаясь в рвотных позывах, но мой желудок был пуст. Я ощутил лишь сухую боль.

– «Кровавый орел», – пробормотал я, потрясенный тем, о чем до сих пор знал только по рассказам стариков.

Эльхстан перекрестился и издал гортанный стон. Крики Гриффина стали невыносимыми. Жидкое бульканье затерялось среди треска пылающего дерева и рева пламени.

Годи поднялся на ноги, воздел руки к небу.

– Один, Отец всех! – воскликнул он, тряхнув головой так, что застучали кости, вплетенные в его волосы. – Прими этого воина, убитого твоими волками! Пусть он пьет хмельной мед за твоим столом, чтобы Белый Христос не смог сделать из него раба! Один, Бесстрашный скиталец! Этот «орел» – подарок ярла Сигурда, который бросает вызов волнам и стремится прославить твое имя!

Тут предводитель норвежцев пристально посмотрел на меня, на мой кровавый глаз и стиснул маленький деревянный амулет, висящий на шее. Это было человеческое лицо, у которого недоставало одного глаза.

– Убейте старика, – махнув рукой, приказал он. – Мальчишку оставьте в живых. Отведите его на борт «Змея».

– Мой господин, он умелый столяр! – воскликнул я на языке чужестранцев. – Не убивайте его!

Бородатый скандинав, которого я впервые увидел на носу дракара, оттолкнул меня и занес меч, чтобы поразить Эльхстана.

– Он мастер своего дела! – не сдавался я. – Посмотрите, мой господин!

Я выхватил из-за пояса нож, которым пользовался во время еды, и протянул его Сигурду. Воин, застывший надо мной, отнял у меня эту вещицу, небрежно взглянул на нее, швырнул Сигурду под ноги, снова повернулся к Эльхстану и оскалился.

– Подожди, Улаф! – остановил его Сигурд, изучая нож.

Лезвие было короткое и простое, как у того языческого ножа, что мастер возвратил мне сегодня ночью, однако рукоятка была вырезана в форме дельфина. Сам я никогда их не видел, но Эльхстан в детстве нашел одного мертвого дельфина, выброшенного на гальку. Эту рукоятку он вырезал по памяти.

– Это кость благородного оленя, мой господин, – продолжал я.

Сигурд провел по белой фигурке морского существа большим пальцем, и я воспринял это как признание мастерства работника. По правде сказать, я видел, как Эльхстан вырезал гораздо более красивые рукоятки для тех, кто мог заплатить за них. Однако этот нож был мне очень дорог как подарок. Лишь сейчас до меня дошло, что Эльхстан дал мне его взамен того, языческого, который он обнаружил у меня на шее. Быть может, тем самым старик хотел помочь мне начать новую жизнь вместе с ним.

– Работа хорошая, – признал Сигурд, почесывая бороду.

Воин по имени Улаф, которого скандинавы называли Дядей, открыл было рот, собираясь возразить, но Сигурд поднял руку, останавливая его.

– Одна скамья освободилась, – сказал он, оглянувшись на бледное тело мертвого воина, к которому подбирались жадные языки пламени.

Сухие дрова разгорелись. Волосы убитого норвежца отвратительно затрещали и ярко вспыхнули, наполняя воздух зловонным дымом.

– Отведите на корабли обоих, – приказал Сигурд и повернулся ко мне спиной.

Нас оттащили к морю, к дракарам, глубоко осевшим в воду под тяжестью добычи, награбленной у жителей Эбботсенда. Скандинавы заняли свои места и дружно налегли на весла, прогоняя воду вдоль вытянутых корпусов. Скоро гребцы вошли в ровный ритм. Я смотрел на удаляющийся берег и вдыхал желтоватый дым горящей деревни.

Глава третья

Я был противен самому себе, онемел от стыда. Мы с Эльхстаном приютились на корме, рядом со стоящим у румпеля скандинавом, который хищно скалился каждый раз, когда встречался со мной взглядом. Он словно злорадствовал по поводу того, что я предал своих. Пусть жители Эбботсенда меня ненавидели и деревня никогда не была мне домом, но я чувствовал себя так, словно проклял свою душу, обрек ее навеки парить в воздухе вместе с черным дымом от сожженных домов. Эльхстан упорно не желал даже смотреть в мою сторону, и от этого в моей груди все ныло. Старик столяр поддержал меня в противостоянии с Вульфвердом, но теперь винил в случившемся.

Я в этом не сомневался, чувствовал, как между нами черным пятном разливается мрачное настроение, поднял взгляд к небу и заметил, каким же бескрайним оно выглядело с моря. Рассеяв утреннюю дымку, поднялось солнце, повелитель и судия людей. Мне трудно было поверить, что за то время, которое потребовалось ему, чтобы взойти на свой трон, целая деревня была стерта с лица земли.

Я вдыхал терпкий запах вяленой рыбы, сосновых досок и дегтя. Язычники гребли, смеялись и шутили, словно не произошло ничего необычного. Воины сидели лицом к нам, каждый устроился на сундуке со своими пожитками. Одни таращились на меня так, словно недоумевали, что я такое, другие избегали встречаться взглядами.

«Озрик, ты жив, потому что эти люди тебя боятся, – сказал я себе. – Они страшатся твоего дьявольского глаза, а ведь это настоящие мужчины, разве не так?»

Поэтому я закрыл здоровый глаз, уставился на скандинавов другим, налитым кровью, и они начали отводить взоры. Я попытался внушить им, что способен видеть их насквозь и читать мысли. Похоже, кое-кто в это поверил.

Дракар рассекал волны, ритмично поскрипывая снастями и досками обшивки. В моих внутренностях что-то зрело, бурлило, отзываясь на качку. Вскоре меня вывернуло наизнанку зеленой жижей, и я испугался, что желудок сейчас порвется. Тошнота и головокружение еще больше углубили отчаяние.

Хорошо, что мы ни на минуту не теряли из вида землю. Это служило для меня хоть каким-то утешением. Мы удалялись в открытое море, чтобы обойти отмели и скалы, затем снова возвращались к берегу.

– Мы плывем на запад, Эльхстан, – заметил я в конце дня, чувствуя на лице тепло заходящего солнца. – Это означает, что скандинавы еще не направляются домой. Они пришли из страны, которая находится далеко на севере.

Старик пробормотал что-то. Я разобрал слова «ублюдки», «грабители» и «вонючие свиньи-язычники». Как и Эльхстан, я понимал, что впереди новая кровь.

Затем, когда скандинавы стали делить награбленную добычу, я увидел сокровища, которые хранились на дне корабля под промасленными шкурами. Здесь было много того, что норвежцы продали в Эбботсенде, а после схватки опять забрали себе: желтовато-розовые моржовые бивни, рога северного оленя, бурые меха, сундуки, доверху набитые бронзовыми украшениями, желтый янтарь, точильные камни и серебряные монеты. Я увидел и ожерелье, которое Гриффин купил для своей жены.

– А они богатые люди, Эльхстан, эти язычники, – сказал я, отчаянно желая привлечь внимание старика.

Он упорно не хотел смотреть мне в лицо. Я гадал, не объясняется ли хотя бы отчасти его пустой, отрешенный взгляд полученными побоями. Стыдно признаться, но мне хотелось надеяться, что дело именно в этом. Мое сердце разрывалось при мысли о том, что Эльхстан ненавидит меня за предательство. Опухоль у него на лице раздулась и пожелтела.

– Одни моржовые бивни, наверное, стоят целое состояние.

Старик щелкнул пальцами и промычал что-то невнятное.

– Ты думаешь, все это добро награблено, так? – спросил я. – В других деревнях, давно превратившихся в угли и пепел?

Не глядя на меня, Эльхстан стиснул кулак, уставился в море и покачал головой. Я понял, о чем он думает. Такие люди за горсть серебра поплывут хоть на край земли.

– Как твоя голова, старик?

Один водянистый глаз Эльхстана почти полностью заплыл. Мастер махнул рукой, показывая, что ему приходилось терпеть и кое-что похуже.

– Я знаю. Будь ты помоложе, обязательно разрубил бы напополам одного-двух из этих сукиных сынов, – криво усмехнулся я. – Расколол бы, как дубовое полено.

Эльхстан ответил на мои слова угрюмой гримасой. А я уставился на волны, но видел только лица зверски убитых жителей Эбботсенда. Я потер подбородок и ощупал распухшую губу.

– Нас подвел лук, – сказал я. – Тетива оказалась гнилой.

Старик обернулся, и наши взгляды встретились.

«Нам до ужаса повезло, – красноречиво говорили глаза Эльхстана. – Теперь мы сидим здесь, жуем свою собственную блевотину».

Затем он усмехнулся щербатым ртом, а я украдкой посмотрел на норвежца, у которого в плече до сих пор торчал обломок моей стрелы. Тот греб как ни в чем не бывало, но все же время от времени я ловил у него на лице гримасы боли.

«Пусть они ублюдки и язычники, но гордости им не занимать», – подумал я.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда со второго корабля донесся сильный и отчетливый предупредительный окрик. Звуки до странности хорошо распространяются над водой. Голос человека, до которого с трудом долетит стрела, выпущенная из лука, слышится так, словно он находится совсем рядом.

Сигурд пробрался на нос, где уже стоял кормчий Улаф, и посмотрел в сторону берега, прикрывая ладонью глаза от солнца. На вершине высокой скалы стоял отряд всадников, ощетинившихся копьями. Все они вглядывались в сторону моря. Судя по всему, магистрат Эдгар узнал о судьбе жителей Эбботсенда и выслал людей, чтобы с берега следить за продвижением язычников. Всадники могли без труда перемещаться по проторенным тропам, в то время как нам приходилось плыть практически в полный штиль. Разумеется, когда мы обогнули большой меловой утес, разведчики появились на западном склоне, и Сигурд выругался. Это означало, что скандинавы не смогут устроиться на ночь в какой-нибудь укромной бухте, не говоря уж о том, что им придется на время оставить мысли о новых грабежах.

Эльхстан презрительно фыркнул в сторону норвежцев, словно считал их подлыми свиньями, у которых не хватит мужества вступить в честный бой.

«Поверь мне на слово, – красноречиво говорил его поднятый палец. – Эти язычники, наполненные дерьмом, выпускают из себя больше горячего воздуха, чем довольная корова».

Старик повернулся к рулевому, попробовал плюнуть, но у него получился лишь сухой хлопок. Норвежец усмехнулся в ответ и отправил за борт сочную харкотину. Эльхстан промычал еще одно ругательство, откинулся назад, укутался в коричневый плащ и потер пустой живот.

– Я тоже проголодался, – простонал я, почесывая ребра. – Утром мне пришлось изрыгнуть все содержимое желудка. Сейчас у меня такое ощущение, будто внутренности гложут мыши.

Однако вместо сочувствия я увидел во взгляде старика осуждение. Он винил меня в том, что вместо корзины с макрелью я приволок к нему ораву кровожадных язычников.

«Да хранит Господь твою заблудшую душу», – говорили его глаза.

Я пожалел о том, что у него нет языка. Мне приходилось самому подбирать за него нужные слова. В молодости Эльхстан согласился подтвердить клятвой невиновность человека, подозреваемого в воровстве. Обвинителем был один богач, и как-то ночью трое головорезов вырвали Эльхстану язык. Поскольку поручиться за невинного человека теперь никто не мог, он был осужден, попал в рабство к тому богачу и вскоре умер. А Эльхстан онемел. Теперь за него говорили лишь слезящиеся глаза и мое чувство вины.

Мастер закрыл глаза, покачал головой и пробормотал что-то себе под нос. Я посмотрел на этого тощего, как щепка, столяра, на его распухшее лицо и жидкие седые волосы, растрепанные ветром. Мне стало стыдно за то, что я боюсь, в то время как этот немой старик проявляет такое мужество.

Подул сильный северный ветер, и Сигурд отдал приказ поднять большой парус, сработанный из шерстяной ткани. Это дало возможность гребцам убрать весла и отдохнуть. Выцветшее красное полотнище наполнилось воздухом, скандинавы расслабились и принялись растирать ноющие руки. Кое-кто достал из сундуков игральные кости или недоделанные резные деревянные фигуры. Другие стали точить мечи или свернулись клубком, собираясь заснуть. Двое воинов раздали всем, в том числе мне и старику, вяленую рыбу и куски сыра. Некоторые скандинавы стали брюзжать. Мол, они все равно пристанут к берегу, разведут костер и полакомятся свежим мясом, даже если ради этого придется сразиться с англичанами.

Наконец солнце опустилось в море. Я сидел на корме, обхватив колени, жутко ослабленный морской болезнью, и гадал, когда же наконец язычники набросятся на нас с обнаженными мечами, желая довести до конца то, что было начато в Эбботсенде.

Я провел мозолистой рукой по дубовому шпангоуту судна. Пальцы скользили по древесным волокнам до того места, где эта деталь встречалась с доской обшивки так плавно, словно два гладких куска дерева были частями одного целого.

– Прекрасная работа, Эльхстан. Ты не сможешь это отрицать, – сказал я.

Старик тяжело запыхтел, затем нахмурился и неохотно кивнул.

– Такие корабли раньше называли морскими драконами. Во всяком случае, так мне когда-то говорил Гриффин.

Эльхстан снова кивнул.

– Морские драконы, – восхищенно прошептал я.

В тот день я спросил охотника, почему кораблям дали такое название. Он рассмеялся и ответил, что люди любят себя пугать. Именно так, мол, и происходит в половине случаев. Бывалый воин покачал головой и сказал, что эти корабли – всего лишь хорошие дуб и сосна, обработанные людьми, которые знают, как приложить руки к дереву, и понимают море.

– Эльхстан, а тебе раньше приходилось видеть морские драконы? – спросил я.

Старик покачал головой и поднял брови, показывая, что он никак не мог предположить, что ему когда-нибудь придется плавать на таком судне. Дракары уже приходили из-за моря, когда Гриффин был совсем мальчишкой. Люди говорили, что именно в те времена скандинавы впервые добрались до Англии. По крайней мере, именно тогда священники начали рассказывать всякие жуткие истории, наполняя сердца людей страхом, а головы – кошмарами. Приспешники дьявола появились, чтобы разорить дома Господа и осквернить святые реликвии. Да, так нам говорили. Мужчины точили мечи и делали щиты из липовых досок, но язычники больше не появлялись, во всяком случае в Эбботсенде.

– Вот они и здесь, – сказал я, глядя на скандинавов и гадая, какое ужасное отмщение готовит для них Христос за гибель Своих детей в нашей деревне.

Волна перехлестнула через борт и окатила нас с ног до головы. Эльхстан закашлял, а я вытер глаза и снова провел пальцами по гладким дубовым доскам. Гриффин ошибался. Этот морской дракон оказался чем-то гораздо большим, чем просто дуб и сосна. Он плыл по морю так, словно волны подчинялись ему, и был прекрасен.

Мысленно я вернулся в те времена, когда целые дни проводил в лесу с дубами и непременно выискивал самые длинные изогнутые ветви, хотя в нашем ремесле от них не было никакого толка. Сколько таких ветвей нужно было срубить и обработать, чтобы построить корабль ярла Сигурда? Сколько человек трудились, валя деревья, распиливая доски, сверля отверстия и смазывая места соединений?

Я обратил внимание на капельку дегтя, повисшую под темным кружком сучка, видневшимся в доске обшивки рядом с моим плечом. Она напоминала слезинку под глазом. Я подцепил ее ногтем и поднес к носу. От нее исходил восхитительный запах.

– Парень, подойди сюда! – окликнул меня Сигурд.

Он стоял на брусе, державшем мачту, обхватив одной рукой толстый деревянный столб. Ветер, наполнивший парус, разметал по его лицу соломенно-желтые волосы. Я не двинулся с места.