Текст книги "Кровавый глаз"

Автор книги: Джайлс Кристиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать первая

– Норвежского пса убить, а девчонку не трогать, – решительно произнес Гунвальд и поднял руку, не позволяя никому говорить. – Тут все ясно.

Уэссексцы стояли на соленом болоте, заросшем травой, за линией высокого прилива, среди шатров, крытых воловьими шкурами, и спорили о том, как понимать приказ Маугера. Мы с Кинетрит, связанные по рукам и ногам, сидели спина к спине на гальке, сквозь которую пробивались редкие кустики чахлой травы. Я проклинал себя за то, что добровольно отдал меч. С безоружным человеком уэссексцы справились без труда, хотя один из них и ощупывал разбитую губу.

– А я согласен с Керлом, – заговорил другой воин. – Маугер имел в виду обоих. – Он повторил зловещий жест здоровяка. – Вот почему Эльдред повернулся к нам спиной, понимаете? Он хочет покончить с этим. Пусть Всевышний выльет на меня свой ночной горшок, если я не прав.

– Если ты так уверен в этом, Херерик, то сам и пронзи Кинетрит мечом, – сказал третий воин, размахивая рукой. – Лично я не хочу, чтобы мне отрезали яйца и запихнули их в глотку за убийство дочери олдермена.

– Послушай его, Херерик, – сказал Гунвальд. – Если ты не прав… – Он помолчал, придавая больше веса своим словам. – То это станет твоей последней ошибкой. – Предводитель повернулся к своим людям: – Послушайте, хватит и того, что мы перережем глотку норвежцу. Тут никаких вопросов. Но Кинетрит нельзя и пальцем тронуть. Господи, ребята, она ведь дочь нашего олдермена!

Остальные с ворчанием закивали. Воины оборачивались, смотрели на корабль, уходящий вдаль, словно надеялись получить от своего господина последнее указание.

Я обратил внимание на круг камней, почерневших от копоти. За шатрами был сложен очаг, и этот факт подтвердил мое предположение. Воины были оставлены здесь, чтобы охранять «Змей». Вероятно, Эльдреду не хватило моряков, чтобы вывести в море два корабля. Он выбрал «Лосиный фьорд», который меньше пострадал от огня.

Я проклял сучек норн. Если бы не эти англичане, то я набрал бы людей, пустился бы на «Змее» в погоню за Эльдредом и настиг бы его в сером море. Там он и встретил бы свою смерть. Я бросил бы его тело на корм рыбам. Но теперь об этом нечего было и думать, ибо Гунвальд и еще трое угрюмых воинов направлялись к нам с мечами в руках.

– Леди Кинетрит, у нас есть приказ. Этого норвежца нельзя оставить в живых.

Гунвальд опустился на корточки перед Кинетрит и начал освобождать ее от пут. Остальные тем временем приготовились расправиться со мной.

– Ты ни в чем не виноват, Гунвальд, – сказала Кинетрит, поднимаясь на ноги и растирая красные, распухшие запястья. – Хотя нет ничего удивительного в том, что мой отец не взял тебя с собой. Ему нужны люди, способные мыслить самостоятельно, а не черви, пугающиеся собственной тени.

Гунвальд никак не отреагировал на оскорбление, хотя оно, конечно же, больно задело его гордость.

– Возвращайся в отцовский дом, девочка, – сказал он без должного почтения. – Будь рада тому, что я пошлю с тобой одного из своих людей. Ступай. Хотя, если хочешь, можешь остаться и посмотреть, как мы вспорем брюхо этому псу, – продолжал Гунвальд, поворачиваясь ко мне.

Я стал вырываться, пытался освободиться от веревок, стянувших мои запястья. Сердце стиснул леденящий ужас. Мне предстояло умереть бесчестной смертью, безоружным, не замеченным черными девами Одина.

Я испугался так, как никогда в жизни, попытался скрыть свой страх и стал выкрикивать оскорбления тем, кто собрался меня убить:

– Дети валлийских шлюх! Свиные рыла! Псы и ублюдки!

Я уже собрался умереть, но тут Кинетрит с криком бросилась Гунвальду на шею. Он не отпихнул ее, потому что почувствовал под кадыком лезвие маленького острого ножа, которым девушка пользовалась при еде.

– Отойдите от него! – крикнула она уэссекским воинам. – Иначе я перережу Гунвальду глотку! Назад!

Все застыли на месте.

– Осторожнее, Кинетрит, – сказал я, увидев кровь на шее Гунвальда. – Не прикончи его до того, как я освобожусь.

– Назад! – снова вскрикнула Кинетрит, и на этот раз воины попятились, поднимая руки. – Гунвальд, брось свой нож Ворону.

– Обезумевшая сучка! – сдавленно прохрипел тот. – Можешь считать себя трупом, подлая шлюха!

– Брось Ворону нож! – крикнула она. – Повторять я не буду!

Гунвальд вынул из ножен длинный нож и швырнул его на гальку. Я неуклюже подполз, перерезал веревки и занял место Кинетрит. Лезвие уткнулось в горло Гунвальда. Другой рукой я обхватил его грудь и даже сквозь кожаные доспехи чувствовал, как он дрожал.

– Забери у него меч, Кинетрит, – сказал я.

Она выполнила мою просьбу. Ей пришлось приложить усилие, чтобы убрать меч Гунвальда в мои ножны, потому что лезвие оказалось чуть шире. Затем Кинетрит подобрала два копья и мой меч, лежавшие на камне у шатров, и встала рядом со мной. Она стиснула оружие с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Ну что, норвежец, ты собираешься стоять так до Судного дня? – насмешливо спросил Херерик.

Уродливое лицо этого типа было изрыто оспой. Мне очень хотелось его убить.

– Не сомневайся, я с удовольствием посмотрю на это, – продолжил он. – Ты устанешь, и мы вывалим твои внутренности на гальку, на корм чайкам. Да и твои тоже, сучка, – добавил Херерик, обращаясь к Кинетрит.

– Но только после того, как затрахаем тебя до смерти! – с детской улыбкой воскликнул еще один воин.

Судя по виду, он был здесь самым молодым. Парень посмотрел на своих товарищей, ожидая одобрения, но те не обратили на него внимания.

– Бросьте свои мечи, – сказал я и приподнял ножом подбородок Гунвальда.

– Не делайте этого, ребята, – сквозь стиснутые зубы пробормотал тот, стараясь совладать с собой, ибо все остальные увидели ужас, проступивший у него на лице.

– Англичанин, ты хочешь, чтобы я перерезал тебе глотку? – прошипел я.

– Ты этого не сделаешь, – ответил за своего предводителя Херерик, качая лысой головой. – Ты сам прекрасно понимаешь, что мы в этом случае сделаем с твоей сучкой. Или же надеешься выстоять один против двенадцати?

Кто-то презрительно рассмеялся, другие разразились угрозами и оскорблениями. У всех чесались руки разрубить меня на кусочки.

Так мы и ждали. Уэссексцы не нападали на меня из страха, что я убью Гунвальда. Однако они понимали, что все равно получат свое. Это был лишь вопрос времени.

«Некоторые получат даже больше, – мысленно пообещал себе я. – Они умрут».

Солнце уже опалило небо оранжево-красным багрянцем. Оно скатывалось к морским волнам, когда уэссексцы наконец начали проявлять беспокойство. Моя рука, державшая нож у горла Гунвальда, горела. Прежде я не видел другого выхода, теперь по лицам некоторых воинов чувствовал, что они теряли терпение и готовы были броситься на меня, несмотря на то что это означало бы смерть Гунвальда. Как-то Бьярни сказал мне, что скука способна убить человека. Я вспомнил его слова и мрачно усмехнулся. Сейчас Гунвальду предстояло погибнуть, стать жертвой скуки.

Кинетрит вонзила мой меч в песок, чтобы можно было быстро его выхватить. Она по-прежнему крепко сжимала копья и настороженно наблюдала за воинами.

«Мой сокол», – подумал я.

Кинетрит не ждала пощады от врагов. Выдержкой она не уступала опытным бойцам. Но сумерки сгущались. Солнце, опустившееся к горизонту, отбрасывало на солончак длинные тени, похожие на тощих великанов. Подобно всем охотникам, уэссексцы видели в приближающейся ночи своего союзника. В глубине души я понимал, что в темноте они набросятся на нас со всех сторон. Мне очень повезет, если я смогу убить еще хоть одного из них, не считая Гунвальда. Он должен был умереть. Что бы нам ни сплели норны, распутать эту нить им было не по силам.

Громко заржала лошадь. Я посмотрел туда, где уэссексцы привязали своих коней к кольям, воткнутым в землю, чтобы те могли щипать воловик и кривоцветы. Сейчас благородные животные почему-то забыли о траве. Они раздували ноздри и беспокойно били копытами по гальке, громыхая камешками. Еще одно пронзительное ржание разорвало равномерный гул прибоя.

Уэссексцы беспокойно переглянулись.

– Взгляни, что их спугнуло, – бросил Херерик воину, стоявшему рядом с ним.

Тот кивнул и направился к лошадям.

– Виберт, иди с ним, – велел лысый.

Внезапно Гунвальд резко дернулся. Я еще крепче прижал нож ему к горлу, и он сдавленно вскрикнул.

– Не проверяй мое терпение, Гунвальд, – прошипел я.

Затекшие мышцы правой руки дрожали, по ним бегали мурашки, но Гунвальд понял, что упустил последний шанс освободиться.

– Во имя бороды святого Айдана, куда они запропастились? – вдруг сказал Херерик, наблюдая за мной глазами, полными ненависти.

Я успел забыть о тех двоих, что ушли проведать лошадей. На солончак опустилась темнота. Лишь галька у кромки прибоя была тронута светом звезд. Лошади теперь стояли тихо.

Один уэссексец махнул в сторону коновязи, спрашивая разрешения Херерика. Как только урод кивнул, несколько воинов подхватили щиты и побежали вверх по склону. Остальные продолжали стоять. Они глядели на нас и ожидали, когда Гунвальд или Херерик скажут им, что делать.

– Ярл Сигурд?.. – тихо спросила Кинетрит.

Но я не ответил, полностью сосредоточившись на том, чтобы держать лезвие у горла Гунвальда и обхватывать его за грудь другой рукой.

– Херерик, здесь никого нет! – донесся сверху голос воина.

– Что ты хочешь сказать, приятель? – крикнул лысый, в голосе которого прозвучала тень страха.

Вдруг рядом с уэссексцами с глухим стуком упал камень. Они обернулись на звук, и тут в спину Херерика вонзилось копье. Он вскрикнул, повалился на колени, а затем рухнул на живот, продолжая вопить. Англичане, снявшие щиты, присели на корточки и обменивались встревоженными восклицаниями. Умирающий Херерик валялся на гальке и кричал от боли. Я подумал, какие же они глупцы. Этим людям, объятым паникой, и в голову не пришло выстроить стену щитов. Они испуганно сидели на корточках на земле, сжимая оружие в трясущихся руках. Тут в темноте раздался еще один крик, пронизанный болью. Испуганные взоры обратились на Гунвальда, но предводитель ничем не мог помочь своим людям. Я с такой силой надавил ему на гортань, что он едва дышал.

– Пошли, Гротгар, – сказал какой-то англичанин и оскалился.

Двое мужчин поднялись с земли и направились ко мне. Я понял, что они собрались нас прикончить. Но тут Гротгар вдруг крутанулся и упал, зажимая руками лицо. Из его щеки торчала костяная рукоятка ножа. Раненый завопил, захлебываясь кровью. Его товарищ низко пригнулся и поспешил отступить в тень.

– Ворон, кто все это делает? – пробормотала Кинетрит, схватила копье и шагнула к кричащему уэссексцу.

– Оставь его, – сказал я.

Его вопли, а также стоны Херерика пугали англичан. Пока головы этих людей будут заполнены страхом, в них не останется места для здравого смысла. Такой ужас был объясним. На солончак пришла смерть, бесшумная, но беспощадная.

Однако теперь к нам возвращались те воины, которые ушли проведать лошадей. Они шли сомкнутым строем, выставив перед собой щиты. Те трое, что сидели на корточках на земле, увидели живую стену и медленно поднялись на ноги, переглядываясь между собой, стараясь подбодрить друг друга.

– Кинетрит, нам нужно двигаться, – сказал я и попятился назад, увлекая за собой Гунвальда.

Девушка кивнула. Тут я увидел тень. Она пролетела мимо какого-то уэссексца, и тот без звука повалился на землю.

– Флоки, – прошептал я, не в силах сдержать улыбку даже перед лицом надвигающихся англичан, а потом спросил: – Гунвальд, ты готов преклонить колени перед своим богом?

Затем я полоснул его ножом по шее, отшвырнул труп, шагнул к девушке, поднял меч и крикнул:

– Кинетрит!

Она кинула мне копье. Я метнул его в одного из англичан, но тот увернулся, и оно пролетело мимо.

Тут рядом со мной появился Флоки Черный, без щита, перепачканный кровью. Он был босиком. Наверное, именно благодаря этому норвежцу удавалось передвигаться среди англичан бесшумно, как дуновение ветра, и разить их наповал.

– Где Сигурд? – спросил Флоки, бросая свирепый взгляд на англичан, приближающихся к нам.

– Был бой. Больше я ничего не знаю.

Флоки посмотрел на меня. Сквозь черную бороду проступили острые линии скул и подбородка.

– Спасибо, Флоки, – продолжил я, и он склонил голову. – Ты мог бы остаться невидимым духом, охранять серебро ярла Сигурда…

– И смотреть со стороны, как эти ублюдки расправляются с членом братства? – спросил Флоки, сверкнув зубами в отраженном свете звезд.

Я поморщился и взял Кинетрит за руку.

– Есть какие-нибудь мысли, брат?

Флоки сплюнул в сторону уэссексцев, которые воспрянули духом, увидев наконец своего врага.

– Спроси у девчонки, умеет ли она плавать.

Я обернулся и посмотрел в сторону моря.

Кинетрит, должно быть, все поняла, пожала мне руку и сказала:

– Я готова.

Уэссексцы были уже в двадцати шагах от нас.

– Пошли! – крикнул я.

Мы развернулись, побежали в набегающий прибой, вошли в воду по грудь и двигались дальше, пока мои ноги не потеряли песчаное дно. Еще немного, и кольчуги утянут нас вниз. Мы утонем. Я попытался объяснить это Флоки, но мне в рот плеснула соленая вода. Я поперхнулся, и тут рядом с нами в воду плюхнулось копье. Флоки схватил меня за волосы и указал на одинокую скалу, торчащую из воды, будто зуб.

– Кинетрит, сможешь доплыть вон туда? – спросил я, не зная, смогу ли сам это сделать.

Девушка молча кивнула. Ее мокрые волосы прилипли к голове, белки глаз блестели.

– Будем надеяться, Ран спит, – пробулькал я.

Кинетрит помогала мне больше, чем я ей, но крохотный островок медленно приближался.

Мы вскарабкались по камням, скользким от водорослей, и без сил распластались на скале. Прибой размеренно накатывался на островок и отступал назад. Руки и ноги Кинетрит, ободранные об острые ракушки, были покрыты водой, смешанной с кровью. Я посмотрел в сторону берега, на белую неровную полосу прибоя. Земля была окутана покрывалом темноты.

– Теперь выродки нас не видят, – сказал я и снова взял Кинетрит за руку.

Над водой летели крики уэссексцев. Они доносились до нас, однако громче не становились. Это означало, что наши враги оставались на месте.

– Если эти свиньи приплывут сюда с луками, то нам придется придумывать что-то другое, – пробормотал Флоки.

Шлем он оставил на берегу и сейчас спокойно расплетал косы, выжимая воду из черных прядей. Мы с Кинетрит дрожали в темноте.

– Флоки, после всего того, что ты с ними сделал, они не будут торопиться нас преследовать, – сказал я, надеясь, что это правда.

– А я был хорош, да? – впервые на моей памяти по-мальчишески улыбнулся скандинав.

– Ты заставил их изрядно наделать в штаны. – Я похлопал товарища по плечу, скрытому мокрой кольчугой.

Кинетрит трясло от холода.

– Ты же замерзла, – сказал я и положил руку ей на спину. – Можно?

Девушка кивнула. Я принялся с силой растирать ей спину, а затем руки, пытаясь вернуть хоть какое-то тепло в тело.

– Нам нужно вернуться на сухое место, причем до восхода солнца, – сказал Флоки.

Он был прав. При свете дня уэссексцы обязательно нас увидят и приплывут на лодках. К тому же существовала опасность, что в полный прилив островок погрузится под воду. Тогда мы просто утонем.

Поэтому нам пришлось снова собираться с силами. Мы настроились, соскользнули со скалы обратно в холодное море и какое-то время то ли плыли, то ли брели к берегу. Нам пришлось следить за тем, чтобы шум прибоя оставался справа, и брести вдоль тени береговой линии. В конце концов мы завернули за маленький скалистый мысок, за которым уже не слышались голоса уэссексцев и не виднелись их факелы. Только тогда мы выбрались из пены на гальку и направились через солончаковое болото на высокое сухое место, надеясь найти там укрытие.

– Может быть, здесь? – предложила Кинетрит, указывая на дюну, заросшую песчаным тростником, напомнившим мне волосы Пенды, торчащие дыбом.

– Довольно неплохо, – согласился Флоки.

Мы взобрались на дюну, выбрали самую тихую сторону и вырыли яму. Полностью укрыться от ветра мы не смогли, но это было и к лучшему, потому что он должен был высушить нашу одежду. Мы ждали в темноте, холодные и промокшие, голодные и измученные, но живые.

– Он тоже сушится, – сказал Флоки и указал на баклана, сидевшего на песке совсем рядом с нашим убежищем.

Огромная черная птица, до которой можно было достать копьем, наблюдала за нами из зарослей тростника. Я даже не заметил ее.

– Мы останемся здесь, попробуем выспаться и посмотрим, что принесет нам завтрашний день. – С этими словами Флоки встал и вынул меч из ножен, чтобы его высушил морской ветер. – Ворон, я разбужу тебя через несколько часов, – добавил он, выбираясь из укрытия.

– Ты куда? – спросил я, тоже вынул меч и положил его на траву рядом с собой.

– Буду присматривать за этим английским навозом, – ответил Флоки.

«И за сокровищем Сигурда», – подумал я.

* * *

Когда взошло солнце, моя одежда все еще была мокрой. Ведь я спал в кольчуге на тот случай, если англичане нас обнаружат. Голова Кинетрит лежала у меня на бедре. Я обрадовался, когда девушка зашевелилась просыпаясь, потому что мышцы на ноге затекли и стали твердыми как камень.

– Где твой приятель? – спросила она, села и стала осматривать свои исцарапанные ноги.

– Не знаю, – сказал я и поднялся.

Флоки Черный не разбудил меня, чтобы я сменил его на ночном дежурстве. Я поднялся на вершину дюны и посмотрел на восток, туда, где был лагерь уэссексцев. Однако солончаковое болото у берега было скрыто грядой невысоких холмов.

Я сбежал вниз, схватил меч, взял Кинетрит за руку, вывел ее из укрытия и сказал:

– Пошли!

Англичан нигде не было. Их шатры оставались на месте, но лошади исчезли. Трупы тоже куда-то пропали.

«Змей» по-прежнему стоял на якоре.

– Слава Одину, они не спалили корабль! – воскликнул я, глубоко дыша и упиваясь видом дракара, покачивающегося на волнах.

– Но это, скорее всего, означает, что воины вернутся, – заметила Кинетрит. – Вероятно, они ушли в крепость Эльдреда, чтобы собрать ополченцев.

Она была права. Англичане понимали, что два человека не смогут управиться со «Змеем». Они вернутся с оружием, чтобы прикончить нас.

– Ворон! – окликнул меня чей-то голос. – Какое чудесное утро, ты не находишь?

Я посмотрел вниз и увидел Флоки. Он тащил по гальке какой-то сундук, окованный железом, направляясь к «Змею».

– Ты мне поможешь или как?

– Серебро ярла Сигурда? – спросил я, спускаясь вниз. – Но мы же не сможем вывести «Змей» в море вдвоем.

– Посмотри на запад, красноглазый! – крикнул Флоки, выпрямился и подбоченился.

Я так и сделал, но ничего не увидел, поэтому поднялся выше, взглянул снова и тогда заметил воинов в шлемах, со щитами за спиной. На древке копья развевалось красное знамя.

– Это же Сигурд! – воскликнул я. – Флоки, хитрый ты пес, это же наш ярл!

– Разумеется, он! – ответил норвежец, и даже на таком расстоянии я разглядел у него на лице улыбку. – Сиськи Фрейи, парень, а кто еще это может быть?

Я подбежал к Кинетрит, заключил ее в объятия и закружил в воздухе, вопя от радости. Наконец-то пришел мой ярл.

* * *

– Я же велел тебе уходить домой и воспитывать детей! – прогремел Сигурд, спускаясь по склону дюны, заросшей травой, к солончаковому болоту.

За ним шли скандинавские воины с горящими глазами, жадно вдыхавшие соленый морской воздух.

– Оставь парня в покое, Сигурд, – заметил Улаф, и широкая улыбка рассекла его косматую бороду. – У него будет для этого много времени, когда мы станем богатыми. – Кормчий обхватил меня за голову, привлек к себе и поцеловал в лоб. – Ты молодец, Ворон. Спасибо за то, что присмотрел за «Змеем», – добавил он и провел по моей голове костяшками пальцев.

– За это нужно благодарить Флоки Черного, Дядя, – рассмеялся я. – У меня хватило забот присматривать за самим собой!

– Смех – бальзам для души, – вылетел из кучки воинов чей-то знакомый голос.

– Отец Эгфрит? – спросил я, понимая, что этого не может быть, поскольку монах был убит.

Тут норвежцы расступились. Они словно спешили отойти от мокрой собаки, которая собиралась встряхнуться. Я увидел перед собой Эгфрита, опирающегося на сломанное древко копья. Голова монаха была обмотана окровавленными тряпками.

– Но я же видел, как Глум тебя убил! – воскликнул я, не в силах оправиться от потрясения.

Некоторые воины схватились за амулеты и рукоятки мечей, отгоняя зло. Кинетрит подбежала к нам и заключила коротышку монаха в объятия.

– Ну же, успокойся, девочка моя, – сказал Эгфрит, поморщился от боли, громко шмыгнул носом и повернулся ко мне: – Милостивый Господь сохранил мою жизнь, Ворон, несмотря на старания этого ублю… – Монах осенил себя крестным знамением и поправился: – Несмотря на старания этого животного Глума. – Эгфрит отстранил от себя Кинетрит и повторил: – Ну же, дитя мое, все в порядке. Господь с нами. Все будет хорошо.

– Ты видел, как монах умер? – спросил Бьярни, уставившись на служителя божьего и почесывая белокурую голову.

– Выглядел он мертвым, – пожал я плечами. – Крови было много.

Бьярни отмахнулся от этих слов, словно кровь не имела никакого значения. Я понял, что его мысли были такими же, как и всех прочих норвежцев. Они считали, что монах обладал чудодейственной силой. Или же она была подвластна его богу.

– Мертвый или нет, но вот он, перед вами, – вставил Бьорн. – Хотя его голова и похожа на раздавленную брюкву.

Мне казалось, что отец Эгфрит наслаждался всеобщим вниманием. Он осенил крестным знамением грудь Кинетрит, закрыл глаза и начал бормотать молитву.

– Должно быть, Глум раскрошил ему все мозги, – заметил Арнвид, указывая копьем на монаха. – Этот коротышка стал таким же безумным, как и старик Асгот.

– Следи за своим языком, Арнвид, а то я отрежу его, когда ты будешь спать, и скормлю улиткам! – бросил старый годи, направляясь по гальке к «Змею».

– Монах, ты ведь должен был умереть! – воскликнул я, изумленно таращась на Эгфрита. – Я сам видел, как меч Глума раскроил тебе череп.

Монах перестал бормотать, обернулся ко мне, осторожно потрогал окровавленные тряпки и спросил:

– Должен был? Ты так думаешь? А не является ли это красноречивым свидетельством того, что Всевышний избрал меня своим орудием? Я раскрою этим язычникам тайны истинной веры. – Его маленькие глазки метались, словно головастики. – Я даже представить себе не мог, что такое возможно, однако это так. Быть может, для вас, жалких созданий, все-таки еще есть надежда. – Монах пожал плечами. – Наверное, мне нужно было пройти через такое суровое испытание, чтобы это понять.

Я поймал себя на том, что скорчил гримасу.

– Известно ли тебе, что по всему Уэссексу сейчас бурлит радостный праздник? – продолжал Эгфрит. – Стар и млад благодарят Господа и зажигают на вершинах холмов сигнальные костры. «Язычники ушли, – говорят люди. – Они уплыли обратно за море. Вернулись в глубины ада, чтобы прислуживать ангелу тьмы». Но я-то знаю, Ворон, что это не так. Мне известно, что вы еще не ушли. – Он погрозил пальцем. – Я не сомневался в том, что найду вас здесь, на берегу, ощутил лицом дыхание Господа и понял, что успею прийти вовремя.

Норвежцы не понимали его слов, а потому быстро потеряли к нему интерес и разошлись. Они продолжали готовиться к отплытию. Кинетрит с признательностью прикоснулась к плечу Эгфрита, развернулась и спустилась к морю.

– Ворон, он опутывает тебя своими чарами? – спросил Сигурд, подошел ко мне и воткнул в гальку древко копья.

Его губы изогнулись в легкой усмешке, но прищуренные глаза, скрытые золотистыми волосами, трепещущими на ветру, подозрительно разглядывали монаха.

– Если он только попробует учинить что-либо скользкое, то я доведу до конца дело, начатое Глумом, – произнес я по-английски, чтобы Эгфрит понял.

– Не сомневаюсь в этом, – усмехнулся Сигурд, блеснув зубами.

– Я окрещу тебя, ярл Сигурд, и ты соединишься с истинной верой, – твердо заявил Эгфрит. – Ты, Ворон, станешь следующим, – добавил он, ткнув в меня пальцем.

– Святой отец, ты собираешься остаться с нами? – спросил я, оглянувшись на Сигурда.

– Милорд Эльдред сошел с ума. Да смилостивится Господь над его душой, – ответил Эгфрит. – У него помутился рассудок. – Монах поднял взгляд, снова ткнул в меня пальцем, но на этот раз его жест был полон обвинения. – Евангелия, переписанные святым Иеронимом, должны находиться здесь, в Англии, в нашем молитвенном доме! – гневно бросил он. – Это не какая-то безделушка! Такое сокровище нельзя продать, словно свинью на рынке. Даже если покупатель – сам Карл Великий, да оценит Господь его ненависть к неверным.

Эгфрит поднял руки, закрыл глаза и перекрестился. Я кое о чем догадался. Монах запоздало сообразил, что сказал слишком много. Если он собирался возвратить книгу Христа, то ему меньше всего было нужно, чтобы мы, язычники, знали ее цену в серебре.

– Я открою Сигурду священный свет, Ворон. Он согреет его заледенелую душу, источенную червями. – Эгфрит мельком взглянул на ярла, но тот, похоже, нисколько не обиделся на его слова. – Нас всех ждет награда, вечная жизнь на небесах, если такова будет воля всемилостивейшего Господа. Быть может, Ворон, и для тебя еще не все потеряно, – добавил монах таким тоном, словно предлагал мне весь мир.

– Нет, монах, на меня даже не надейся. Но я обязательно будут рядом, когда ты окрестишь старика Асгота. – Я покачал головой, обернулся и увидел, что годи брел к «Змею», воздев руки к голубому небу. – Этого зрелища я не пропущу, даже если мне предложат столько серебра, сколько весит верзила Свейн.

Похоже, наша перепалка развеселила Сигурда.

– Неужели ты позволишь ему плыть на «Змее» вместе с нами? – спросил я, не в силах поверить, что ярл возьмет на борт дракара этого раба Христа, от которого нет никакого толка. – Ярл, это правда? – Я не мог скрыть ужаса.

Сигурд поджал губы и кивнул. Я прикусил язык. Эгфрит бросил на меня торжествующий взгляд. Я покачал головой и направился к берегу. Кинетрит стояла, устремив взор в море, и заплетала волосы в толстую косу. При виде нее у меня в груди затянулся тугой узел боли. Я понял, что скоро мне предстоит покинуть Англию, пересечь серое море вместе с братством. Я больше никогда не увижу эту девушку.

Сигурд рассказал мне о сражении в лесу с людьми Эльдреда. Натиск норвежцев, стремительный и такой же свирепый, как зимний шторм на море, застал англичан врасплох, и они дрогнули. Клин северных воинов расщепил их не хуже топора, раскалывающего дубовое полено вдоль волокон.

– Этот сукин сын Маугер не стал ждать конца. Он не умеет вести за собой людей. – Сигурд выплюнул эти слова, будто они были отравлены. – Бьярни видел, как он вскочил на коня и помчался так, словно его задница была объята огнем. Англичане сражались храбро, но они остались без предводителя. Ворон, мы рубили их до тех пор, пока они не усеяли землю сплошным покрывалом своих тел. – Ярл стиснул рукоятку меча, висящего на поясе. – Боги наблюдали за нами. Я это чувствовал.

Волчья стая вышла из сражения потрепанная и окровавленная, но с победой. Семеро норвежцев и все, кроме одного, уэссексцы, сражавшиеся в тот день плечом к плечу с ними, пали в бою. Многие получили тяжелые ранения, которые пришлось лечить старику Асготу.

– Многие достойные воины сидят теперь за пиршественным столом в зале Отца всех, Ворон, – закончил Сигурд, и в его суровых голубых глазах проступили слезы.

– Они стряхнут пыль со старых стен, ярл. Один будет гордиться тем, что такие люди пришли к нему. – Я не знал, что еще сказать.

Братство снова собралось вместе – тридцать один норвежский воин, принесший клятву верности ярлу Сигурду. Утро выдалось ясным и солнечным. Скандинавы быстро проверили корпус «Змея», весла и парус.

– Я рад, что твой друг решил присоединиться к нам, – улыбнулся Сигурд, показывая на Пенду, который стоял чуть поодаль и обрабатывал точильным камнем зазубренное лезвие своего меча. – По-моему, он любит серебро не меньше кровавого побоища. – Ярл покачал головой. – Странный он, этот англичанин. Дерется, словно демон. Быть может, его отец был норвежец, а?

– Да, господин, это тот еще свирепый ублюдок, – с улыбкой подтвердил я.

– Пожалуй, то же самое можно сказать про всех нас. – Сигурд провел рукой по золотистым волосам, хитро изогнул брови и похлопал по моей черной пряди, той самой, в которую все еще было вплетено вороново крыло. – Сиськи Фрейи, парень! – усмехнулся ярл. – Ты выглядишь совсем как Флоки Черный, даже еще страшнее.

Я оглянулся на Флоки, который как раз ругался со Свейном Рыжим, расправил затекшие плечи и сказал:

– Нет, с ним никто не сравнится. Ярл, я сожалею о том, что не снес Эльдреду голову с плеч. – Я устремил взор в морскую даль. – Он забрал книгу Христа. Она сделает его богатым.

– А еще он получил «Лосиный фьорд», – угрюмо проворчал Сигурд и стиснул мне плечо.

Мы проводили взглядом Свейна Рыжего. Он поднимался по сходням на борт «Змея», неся на каждом плече по мешку муки. Несколько таких кулей мы нашли в шатрах, брошенных англичанами на берегу. Я задумался, сказать ли Сигурду о том, что Эльдред установил крест на носу «Лосиного фьорда», но все же решил промолчать.

– Ворон, пора снова прокатиться на дочерях Ран, – произнес Сигурд, и его глаза зажглись голодным огнем. – Ты возьмешь с собой девчонку?

Я даже не смел надеяться на то, что Сигурд допустит на борт «Змея» женщину, но, с другой стороны, он ведь собирался взять с собой монаха. Что я мог ответить?

– Да, господин, – ответил я, чувствуя, как надежда расправляла крылья в груди. – Если она согласится.

Кинетрит сидела на скале на расстоянии броска камнем от «Змея». Она уставилась на сверкающую водную гладь и не двигалась уже несколько часов, словно ожидала там что-то увидеть.

Порыв ветра швырнул в лицо Сигурду золотистую прядь.

– Она согласится, парень, – грустно усмехнулся ярл.

Я долго стоял, уставившись на юг, в сторону моря.

Ветер дул с севера, срывал с дочерей Ран белые волосы и обещал наполнить большой прямоугольный парус «Змея».

Норны продолжали плести судьбы людей.