Текст книги "Кровавый глаз"

Автор книги: Джайлс Кристиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

На красном фоне щита Бьярни извивался зеленый дракон с оскаленной пастью. Это свирепое чудовище было не единственным. Наши щиты украшали и другие подобные страшилища.

Сигурд сказал, что в бою я проявил себя неплохо, и даже признательно похлопал меня по спине. Он вспомнил, как я протрубил в боевой рог, убеждая Эльдреда в том, что это пришел со своими людьми Глум, готовый сеять смерть среди англичан. Ярл сказал, что в качестве награды я могу оставить себе оружие Ньяла, а также заявил, что я показал себя достойным того меча, который он вручил мне на берегу. Ни один воин не оспорил этот дар. Я с восхищением ощупал рукоятку меча, обтянутую кожей, и гладкий железный шар на ее конце, с трудом веря, что отныне мне принадлежит такое сокровище.

– Этот меч не такой красивый, как некоторые другие, но главное – качество лезвия и рука, которая его держит, – сказал Сигурд, увидел мою гордость по поводу оружия и удовлетворенно кивнул. – Меч подобен женщине, Ворон. Если ты о нем заботишься, то он будет отвечать тебе тем же. Со временем ты даже перестанешь обращать внимание на его внешний вид, однако ценность клинка останется прежней.

– Благодарю вас, господин, – торжественно промолвил я, и Сигурд кивнул.

Затем он обратился к своим людям, подбодрил их, похвалил за храбрость. Я смотрел на волчью стаю Сигурда, и у меня по спине бежала дрожь. Пусть мы расстались со своими кораблями, оказались на вражеской земле, но от нашего устрашающего вида стынет кровь. Нас больше сорока. Воины вооружены до зубов, одеты в кольчуги. Мы подобны смерти, ищущей, кого бы сожрать.

К нам семенящей походкой приблизился монах Эгфрит, потирая лысину и морщась.

– В ходе нашего предприятия предоставьте мне вести все разговоры, – сказал он, то и дело украдкой посматривая на мой кровавый глаз. – Ибо в данном деле мое вдохновение исходит от власти, которая выше королевской.

Свейн Рыжий громко рыгнул и весело посмотрел на монаха. Тот ткнул в великана пальцем, и я решил, что отец Эгфрит храбрее, чем выглядит, или же безмозглый дурак.

– Если в ваших перекошенных сердцах осталась хоть капля чести, то вы сдержите клятву, данную олдермену Эльдреду, – предостерег он. – Не должны пострадать ни один мужчина, женщина или ребенок Уэссекса.

Свейн изобразил ужас, насмешливо перекрестился и ушел, сотрясаясь от хохота.

– Святой отец, ты видишь этого человека? – спросил я, указывая на Асгота, сидевшего в стороне и бросавшего камни, на которых были начертаны руны. – Я видел, как он вырвал легкие у англичанина, раненного в бою. Тот был еще жив, когда жрец разложил их у него на спине.

По-моему, отец Эгфрит мне не поверил.

– Какое чудовище способно на подобные злодеяния? – спросил он, шмыгнув носом. – Зачем это нужно?

– Норвежцы поступили так, проявив уважение к мужеству воина и желая почтить Одина, – пожал я плечами и улыбнулся.

Отец Эгфрит осенил удаляющегося Асгота крестным знамением.

– На твоем месте, святой отец, я больше беспокоился бы о том, сдержит ли Эльдред свое слово и вернет ли Сигурду корабли, когда мы возвратимся, – продолжал я. – В противном случае весь Уэссекс узнает, что такое ужас.

Отец Эгфрит задумался, поморгал раскосыми глазами, потом сказал:

– Никаких грабежей и, сохрани небо, никакого насилия.

– Никто и не посмеет, святой отец. Особенно если ты будешь рядом.

Эгфрит понял, что я издевался над ним, и нахмурился. Ульф, проходивший мимо, вдруг гавкнул монаху прямо в ухо, и тот подскочил от неожиданности, словно рыбина, попавшая на крючок. Скандинав рассмеялся, а монах побагровел от злости.

– Оставь его в покое, норвежец! – послышался чей-то крик.

Я обернулся и увидел Маугера, спускающегося по тропе.

– Ты вернулся! – воскликнул Эгфрит, раскинув руки и бросив на меня торжествующий взгляд. – Клянусь Христом, Маугер, в сравнении с этими животными твой нрав совсем кроткий, достойный самого святого Кутберта.

– Держись, святой отец, и не говори, что ты уже наделал в свои юбки, – сказал великан, стискивая тощее плечо монаха.

– Разумеется, нет! – воскликнул отец Эгфрит, раздувая грудь на манер снегиря. – Я просто удивился, увидев тебя, только и всего. Эльдред нечасто спускает с привязи своего телохранителя. Я полагал, он бросит меня одного с язычниками, агнца среди волков, – добавил монах, беспокойно оглядываясь на деловитую суету, царящую вокруг. – К тому же нельзя забывать о валлийцах.

– Они к книге даже близко не подойдут, святой отец, – проворчал Маугер.

– Молю Бога, чтобы ты оказался прав, – сказал Эгфрит и распрямил плечи. – Конечно, божественная правота наших поисков поднимает мой дух и укрепляет волю, но в остальном я склонен видеть во всем этом искупление грехов. Их хватает даже у таких людей, как я. Время от времени душу необходимо очищать. – Монах поморщился от боли и попытался стряхнуть с себя руку Маугера. – Скажу, что я рад видеть рядом с собой еще одного христианина.

Миндалевидные глазки служителя божьего пытливо всмотрелись в лицо великана, который должен был подтвердить свою преданность святой вере.

– Я не агнец, святой отец, – сказал Маугер и повернул толстый серебряный браслет так, чтобы показать украшающую его резьбу.

Здоровенные руки телохранителя, покрытые татуировкой и густой сетью белых шрамов, были унизаны двенадцатью такими браслетами. Маугер явно гордился ими.

– Ты пойдешь вместе с нами? – с тревогой спросил отец Эгфрит, и гигант молча кивнул. – Ты никогда не задумывался об искуплении грехов? Такой человек, как ты… Наверное, тебя гнетет тяжесть собственных грехов.

Маугер пожал плечами и пробормотал:

– Милорд Эльдред проявил милосердие и велел мне отправляться вместе с вами, но искупление грехов ты можешь оставить себе. Я здесь только для того, чтобы не дать тебе призвать гнев Господа на головы язычников до тех пор, пока они не сделают свое дело.

– Разумеется!.. – Монах поспешно кивнул. – Это тоже неплохо, Маугер, даже очень. Божья кара налетает очистительным шквалом. Тот человек, который может ее вызывать, должен обладать изрядной долей мудрости.

– Вздор! – бросил Маугер с усмешкой, обнажившей черные зубы.

Он стиснул плечо отца Эгфрита, посмотрел на меня и продолжил:

– Нам с тобой прекрасно известно, что я здесь для того, чтобы вытирать тебе задницу и не позволить этим дьяволам под покровом ночи перерезать тебе глотку.

Эгфрит услышал это и побелел как полотно.

– Не беспокойся, монах! – сказал Маугер и подмигнул мне.

Я как раз держал бурдюк, в который Свейн Рыжий наливал воду из бочонка.

– Я не позволю варварам прикасаться к твоей заднице, белой как творог.

Отец Эгфрит развернулся и высокомерно взглянул на Свейна Рыжего. Маугер выглядел внушительно, и монах, конечно же, был уверен в его силе. В это время Свейн внимательно следил за тем, чтобы не расплескать воду, и даже не оторвался от своего занятия.

Солнце едва поднялось на трон, когда мы бросили последний взгляд на «Змея» и «Лосиный фьорд», величественно застывшие на морской глади. Наступил отлив. Якорные канаты натянулись так туго, что на один из них уселась чайка и принялась чистить перья. Я глядел на маленькие волны, ласково набегающие на берег, и думал о том, что эти корабли, гордые стройные драконы, рвались на свободу. Они жаждали выйти в открытое море, убраться подальше от чужого берега и его обитателей, угрожавших огнем их деревянным корпусам.

– Мой отец помочился бы на собственный погребальный костер, если бы увидел, как я повернулся спиной к своим кораблям, – пробормотал Кон, закидывая круглый щит на спину.

Мы поднимались по каменистому склону, уходя все дальше от берега.

– Да, Кон, он так и поступил бы, – подхватил Улаф. – Но кто и когда слышал хоть что-то о твоем отце, а, парень? Его имя никогда не доходило до моего слуха. Человек не останется в памяти потомков, если всегда будет выбирать самый безопасный путь. Он просто состарится.

Улаф взбирался по крутой тропе, хватался за пучки жесткой травы и кряхтел. Я поднимался впереди Эльхстана и старался по возможности помогать ему.

– Ты должен постараться, Кон, – продолжал Улаф. – Сигурд сделает из тебя человека.

– Или труп, – добавил Бьорн с кривой усмешкой.

Всего нас было сорок семь человек, включая Эгфрита и Маугера. Мы напоминали стаю волков, идущих по следу добычи. Звенели кольчуги, щиты ударялись о рукоятки топоров, ноги стучали по камням. Бедный старый Эльхстан вынужден был поспевать за остальными. Англичане, стоявшие вдоль гребня, расступились шагов на сто, чтобы мы прошли без риска взаимных оскорблений, которые могли бы перерасти в новую стычку. Но от меня не укрылось, что они провожали нас взглядами, полными ненависти, и крепко сжимали оружие.

Мы направились на север, к лесистой долине, обходя с запада ближайшее поселение. Маугер заверил Сигурда, что деревья надежно укроют нас. При удачном стечении обстоятельств жители деревни не узнают о нашем появлении. Он сказал, что лорд Эльдред не потерпит смерти нескольких отважных глупцов, родственники которых потом спросят своего олдермена, почему тот позволил неверным чужестранцам свободно разгуливать по своим землям.

– Их здесь не так уж и много, – заметил Свейн, сплюнув в сторону английских воинов, стоявших в отдалении. – Нам следовало бы омочить мечи в крови.

– Вчера ночью их было гораздо больше, безмозглый ты баран, – ответил Флоки Черный, поудобнее перехватывая копье.

Он не отличался внушительными размерами, но был жилистым и прочным. В его движениях присутствовала какая-то особая уверенность, отчего Флоки казался еще более свирепым.

– На рассвете Эльдред и его дружинники умчались на восток, – продолжал Черный. – Похоже, какой-то англичанин наделал в штаны, увидев дракар у берега в том месте, которое называется Селси. Бьюсь об заклад, это датчане. – Он указал на Улафа, шедшего впереди вместе с Маугером и отцом Эгфритом. – Наш старый Дядя слышал, как телохранитель олдермена говорил об этом монаху.

– Флоки, я заметил, что вы с кормчим снюхались с христианами, – ухмыльнулся Свейн. – Малыш, ты скучаешь по своей женщине?

– Даже этот лысый ублюдок, любящий Христа, красивее тебя, рыжеволосый мешок с дерьмом, – прорычал Флоки. – Кроме того, должен же кто-то за ними приглядывать. Я скорее поверю датчанину. У христиан нет чести.

– Англичане считают вас датчанами, – сказал я. – Они думают, что все язычники приходят из этой страны.

Это была правда. В Эбботсенде говорили о том, что датчане совершают набеги на восточное побережье, но о норвежцах никто не слышал.

– Ублюдки англичане! – Флоки презрительно сплюнул.

Лица остальных воинов тоже выглядели угрюмыми. Они понимали, что товарищ беспокоится не зря, и боялись, что им больше никогда не придется увидеть свои корабли.

Из всех скандинавов Сигурд был единственным, кто не оглянулся последний раз на звук прибоя, теперь приглушенный гребнем, заросшим травой. Ярл распрямил плечи, высоко поднял голову и задавал шаг. Будущее манило его обещанием славы. Мы следовали за ним, черпая силы в решимости нашего предводителя и в размеренном постукивании оружия.

Ньял был одного роста со мной, но мне пришлось надеть меховой жилет под его кольчугу длиной до колена, чтобы заполнить пустоту, которую прежде занимали крепкие мышцы воина. Мне было жарко. В воздухе бешено жужжали первые летние насекомые, мелькавшие так быстро, что глаз не успевал их разглядеть. Солнце уже начинало намекать на тот зной, которым ему предстояло вскоре окутать эту землю, освободившуюся от оков зимы. Я взмок, словно вол в упряжи.

Отец Эгфрит держался рядом с Маугером и будто стал чуточку выше. Обнаженные руки верзилы были покрыты черной татуировкой, изображающей оскаленные лица, и серебряными браслетами, которые весело подмигивали в лучах солнца. Монах даже начал было распевать псалом на удивление сильным голосом. Флоки Черный достал длинный нож и жестом пригрозил отрезать ему язык и съесть его. Отец Эгфрит схватился за Маугера, ища у него защиты, но великан англичанин стряхнул с себя его руку и предупредил, что сам лишит его языка, если тот не замолчит.

– Святой отец, ты поешь, как сучка, которую пнули ногой, – сказал Маугер.

Эгфрит глубоко обиделся на это оскорбление и погрузился в угрюмое молчание. Все мы были очень признательны ему за это.

* * *

Норвежцам было нелегко оставить позади бескрайнюю манящую свободу океана и все то, что она обещала. Для этих северных воинов море было дорогой, ведущей туда, куда они пожелают. Оно не имело уз и границ, казалось им бесконечным, но вот теперь осталось позади, сохранялось только в воспоминаниях.

Мы уходили все дальше от берега и вскоре оказались среди первых деревьев, на опушке леса. Я вдруг ощутил, как меня захлестывало странное чувство умиротворения. Чем глубже в лес мы заходили, тем сильнее оно становилось. Дубы и вязы, буки, грабы, боярышник и ясень не пропускали солнечный свет к сырой земле, покрытой мхом. Корявые ветви древних деревьев встречались над нашими головами. Они словно обменивались новостями об окружающем мире. Зрительные образы, запахи и пронзительные голоса зябликов вернули меня в то время, когда я целые дни напролет проводил в полном одиночестве вот в таком же лесу, заготавливая древесину для старика Эльхстана до тех пор, пока моя спина не наполнялась теплой болью, а ладони не покрывались сплошными мозолями. Я шел, копался в тех немногих воспоминаниях, которые оставались в моем сознании, и напоминал сам себе корень, жаждущий влаги. Пусть я находил в них странное утешение, но воспоминания о том безмятежном одиночестве причиняли мне боль. Прошлое умерло, когда я узнал восторг моря, шум битвы и счастье братства воинов.

– Ворон, здесь обитают духи, – сказал Бьярни, поднимая взгляд к зеленому пологу. – Ты их чувствуешь?

Мы вышли на поляну. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву, расцветили всех нас золотистыми пятнами.

– Да, Бьярни, – подтвердил я. – Мы все их чувствуем.

– Эти духи наблюдают за нами, братишка, но стараются не показываться, – сказал Бьорн, поглаживая темно-зеленый мох, довольно высоко взобравшийся по стволу старого мертвого дерева. – В лесу им безопасно. Здесь они могут не бояться христиан, прогнавших их в какое-то мрачное, зловещее, вонючее место. – Он указал на отца Эгфрита, идущего впереди. – Пусть тебя не вводит в заблуждение его тщедушное тело. – Бьорн поморщился. – Такие мозгляки, как он, способны убивать духов.

– В кои-то веки юноша изрек мудрость, – вставил Асгот.

Эти сухие и колючие слова были первыми, произнесенными им за последние несколько часов.

– Эта земля больна смертельным недугом. Последователи Христа отвернулись от старых порядков, и духи ненавидят их за это. – Жрец рассек рукой воздух и предостерег: – Нам нужно быть осторожными. Здешние тени не должны ошибиться и принять нас за христиан.

– Как же нам объяснить им, кто мы такие, старик? – спросил Бьорн. – Может быть, стоит затянуть нашу старую песнь?

– Этого недостаточно, Бьорн, – пробормотал Асгот.

– Нужно принести жертву, – промолвил Флоки Черный, и его верхняя губа скривилась в гневе. – Нам следует послать к богам монаха.

Я оглянулся на старика Асгота, который сиял, словно ребенок.

– Нет нужды тупить мечи, Флоки, – сказал я, надеясь, что глаза не выдадут того страха, который перевернул у меня все внутри при воспоминании о жуткой гибели Гриффина. – Духи не слепые. Они очень древние и мудрые.

– Что ты знаешь о тенях, мальчишка? – спросил Асгот.

Этот человек люто ненавидел меня.

– Я знаю, что Флоки скорее примут за мартовского ягненка, чем за христианина, – сказал я.

Черный воин усмехнулся, остальные согласно закивали. Мне хотелось надеяться, что все их мысли о кровавом жертвоприношении рассеял ветерок, наполненный запахом мха.

В глубине леса мы натыкались на звериные следы. Раскисшую скользкую землю основательно истоптали барсуки, лисы, ласки и зайцы, хотя нам ни разу не удалось увидеть самих животных. Я надеялся, что кто-нибудь из норвежцев подстрелит из лука оленя, но это выглядело глупо. Нас было сорок семь человек. Продираясь через дремучее спокойствие, мы, наверное, грохотали раскатами грома. Единственными живыми созданиями, которые нам встречались, были птицы и насекомые, хотя всегда существовала вероятность того, что из кустов выскочит вепрь и раздробит кому-нибудь кости ног. Этот зверь иной раз чрезмерно увлекается своей трапезой. Мне были известны случаи, когда вепрь, застигнутый врасплох одним охотником, бросался бежать куда глаза глядят и напарывался на копье другого.

Мы все еще находились в сердце леса, когда в воздухе похолодало. Сгущающиеся сумерки сделали дальнейшее продвижение опасным. Старик Эльхстан устал, тяжело дышал, его лицо стало пепельно-серым. Я увидел, как он потирал бедро, частенько болевшее и прежде, нашел прямую ясеневую ветку и подал ему, чтобы он на нее опирался.

Сигурд не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей подвернул ногу, споткнувшись о корень, торчащий из земли, или поранил голову о низко свисающую ветку. Поэтому он объявил, что мы переночуем на берегах быстрого ручейка, покрытых мхом. Для кусающей мошкары, которая летом собирается в здешних болотистых лесах бурыми тучами, было еще слишком рано, поэтому место для отдыха ярл выбрал как нельзя лучше.

Не мы одни так думали. Судя по всему, дикие животные приходили к ручью на водопой. Олени обглодали кору с окрестных деревьев, которые теперь белели в темноте голыми гладкими стволами. Огромный упавший ясень лежал на земле спящим гигантом. Вокруг него уже поднимались молодые деревца, тянущиеся к свету, который открылся благодаря гибели старого монстра. Здоровенные корни ясеня, вырванные из земли, поднимались над нами футов на двадцать, напоминая растрепанные волосы великана. Ствол должен был предоставить нам укрытие. Большому валуну, лежащему в десяти шагах от меня, предстояло стать естественным очагом, отражать на нас тепло костра, пока мы будем спать.

Когда огонь уже сердито трещал и шипел, Асгот начал срезать с упавшего ясеня полосу коры шириной в руку. Я наблюдал за годи. Эльхстан увидел, что именно привлекло мое внимание, и хлопнул меня по лицу, выводя из оцепенения.

– Да мне просто любопытно, старик, – ответил я, потирая щеку.

Но мастер изобразил крестное знамение, указал на скандинавский меч, лежащий рядом со мной, и покачал головой, растрепав на ветру остатки седых волос.

– Мужчина должен уметь обращаться с мечом, – сказал я. – Только так он может защитить тех, кого любит.

Я вспомнил пухленькую розовощекую Алвунну из Эбботсенда и задумался, любил ли ее. Наверное, нет. Затем я снова посмотрел на Асгота, но Эльхстан дернул меня за плечо, указал на мое лицо, поднял взгляд на зеленый свод над головой и сделал вид, будто плюет. Я понял его. Старик хотел сказать, что, перенимая обычаи норвежцев, я плевал в лицо Христу.

– Не хочу всю жизнь вырезать чаши и миски, старик! – раздраженно произнес я и тотчас же пожалел об этих словах, хотя они были правдой.

Эльхстан указал на мои руки и презрительно фыркнул, словно показывая, что у меня все равно нет способностей к столярному ремеслу. Затем он повернулся ко мне спиной и улегся на землю. Мы молчали до тех пор, пока тишина не стала слишком гнетущей. Тогда я оставил тепло костра и отправился взглянуть, чем занимается жрец.

– Что ты намереваешься с этим делать, Асгот? – спросил я.

Годи поднес толстый кусок коры к самому лицу, обнюхал его, затем потер пальцем.

– Асгот?.. – повторил я, чувствуя себя неуютно в такой близости от жреца, но жаждая узнать, что он делает.

Тот не отрывал взгляда от полосы коры и сказал:

– Это дерево прожило тысячи лет, мальчик. Быть может, оно росло здесь с основания мира и еще не умерло. По крайней мере, не полностью. Ему требуется много человеческих жизней, чтобы вырасти. Такой же большой срок нужен, чтобы оно умерло. – Он поднял кусок коры на ладони так, словно это был ценный слиток серебра. – Дерево повидало многое. У него есть свои тайны, Ворон. – Жрец с явной насмешкой сделал ударение на моем имени. – Оно шепотом поделится ими с теми, кто готов слушать.

Асгот отвернулся, поэтому я схватил его за плечо, и он вздрогнул от моего прикосновения.

– Ты мне покажешь, как это делается? – зачарованно спросил я.

Я был наслышан о мудрости древних рун, но кому из нас приходилось видеть такое? Серые глаза Асгота подозрительно прищурились. Он поморщился так, словно от меня воняло. Затем годи посмотрел на Сигурда. В этот момент тот громко хохотал, потому что пламя опалило бороду Флоки Черному.

– Наш ярл любит тебя, Ворон, – пробормотал Асгот. – У него есть свои изъяны, в том числе самоуверенность и безрассудство, но он прозорлив. Я не буду этого отрицать. Сигурд почитает богов. – Годи нахмурился и добавил: – Почти всегда. – Его серые глаза сверкнули, а рот, обрамленный седой бородой, скривился в усмешке. – Да, покажу. Скоро.

* * *

Мы день за днем шли на север, углубляясь в Уэссекс и редко встречая живую душу. В груди у норвежцев набухало чувство беспокойства, и я постепенно понял, в чем дело. Северные воины уходили все глубже в чуждую страну. Ее жители поклонялись Христу и ненавидели скандинавов, которые больше не чувствовали запах моря.

– Плохо уходить так далеко от своих кораблей, – сказал Страшилище Эйнар.

Этот воин отличался расплющенным носом и рассеченной губой. Каждый раз, когда он на меня смотрел, я чувствовал, что Эйнар мысленно видел мою смерть под его широким мечом.

– Мы идем все дальше, – простонал Глум и поднял взгляд на зеленый полог, почти полностью скрывающий голубое небо. – Ничего хорошего из этого не выйдет, Эйнар. Лишь глупец искушает терпение норн. Клянусь, я слышу, как их пальцы сплетают для нас кровавый узор.

Я знал, что по крайней мере двое-трое норвежцев из команды «Лосиного фьорда» согласны со своим кормчим.

Эйнар Страшилище громко рыгнул, через плечо ткнул в мою сторону большим пальцем и пробормотал:

– Ворон и старый немой глупец принесли нам несчастье.

– Эйнар, чего ты так боишься? – с вызовом спросил Бьярни. – Оглянись вокруг, приятель. Это хорошая страна, причем большая. Настанет день, и мы пошлем сюда наших сыновей, так, Бьорн? – Он хлопнул брата по плечу. – Они вспашут землю и разжиреют на свинине и меде.

– Да, брат! Они отнимут пастбища у англичан и заживут как короли, – ответил Бьорн и сбил шляпку с высокого белого гриба. – А все потому, что мы забрали английское серебро и пропитали землю кровью здешних жителей.

– Вы слишком глупы и не видите, что ваше везение иссякло, – угрюмо возразил Эйнар, переворачивая воображаемый кубок. – Люди будут сражаться за такую землю всегда, даже после того как ее у них отнимут. Сами англичане тоже, конечно, когда-то завоевали ее. Крестьянин недолго владеет плодородной землей, если не умеет обращаться с мечом так же хорошо, как и с плугом. Помни это, Бьорн. Мечи твоих детей никогда не заржавеют.

– Эйнар, ты уродливая скулящая старуха, – сказал Бьярни.

Тот поморщился, и его рассеченная губа побелела под плоским носом.

– Говори что хочешь, но ты станешь следующим, будешь лежать такой же окоченевший и обескровленный, как наши товарищи, к примеру молодой Эрик. Твоя задница будет утыкана английскими стрелами. – Эйнар быстро оглянулся на Улафа, убедился в том, что тот ничего не слышит, и успокоился. – Клянусь яйцами Тора, Бьярни, этот вот английский щенок всадил в тебя стрелу, а ты оставил его жить!

Я неловко пожал плечами, а Бьярни поднял брови, словно сам удивлялся тому, что пощадил меня.

– Что же касается этого старого ублюдка с пересохшей глоткой, то он тащится за нами, словно бродячая собака, выпрашивая объедки, – продолжал Эйнар, указывая на Эльхстана.

– В этом мальчишке больше норвежского, чем в тебе, – сказал ему Бьярни и хитро подмигнул мне.

Лицо Страшилища вспыхнуло яростью.

– Пусть Эйнар урод и сукин сын, но он прав, – добавил Глум. – Нам следовало бы заниматься тем, что у нас хорошо получается, и оставить милосердие последователям Белого Христа. Вы знаете, что их учат любить своих врагов? – Он стиснул рукоятку меча так, словно сам испугался собственных слов. – Милосердие – это то же самое, что и слабость. Один, Отец всех, презирает ее.

– Да, как и трусов, а еще тех, кто не чтит своего ярла, – проворчал Свейн Рыжий.

Намек был очевиден. Эйнар с Глумом благоразумно умолкли, ибо Свейн скорее сразился бы голыми руками с десятком врагов, чем нарушил бы клятву верности. Он, как и все воины нашего братства, принес ее Сигурду.

После того как мы устроились на ночлег, я достал нож, который Эльхстан нашел у меня на шее, и покрутил его в руках. Я часто делал так в надежде на то, что прикосновение к нему высечет у меня в сознании какую-то искру, разжигающую воспоминания. Но две извивающиеся змеи, вырезанные в белой кости ручки, молчали, охраняли свою тайну так же надежно, как дракон, сторожащий сокровища.

– Людям не полагается думать так много, Ворон, – сказал Бьорн, приглашая меня подняться на ноги.

В руках он держал два учебных меча, вырезанных из ясеня. Не успел я встать, как норвежец бросил мне один из них и широко улыбнулся.

– Давай лучше проведем время с пользой, – предложил он.

Так продолжились мои занятия. Бьярни и Бьорн стали учить меня убивать мечом и копьем. В следующий вечер они показали мне, как пользоваться круглым щитом, затем объяснили, что он нужен не только для защиты, но может служить и наступательным оружием, с помощью которого воин способен превратить лицо врага в кровавое месиво. Братья занимались со мной усердно, заставляли повторять каждое движение, постоянно показывали новые приемы, вынуждавшие меня работать на пределе сил.

Со временем я обнаружил, что чем больше синяков и порезов мне достается, тем лучше у меня получается избегать их в следующий раз. Приемы, сперва неуклюжие, после долгих занятий выполнялись уже на подсознательном уровне. Движения перетекали одно в другое, ноги работали в гармонии с туловищем, перемещаясь по прошлогодним листьям и молодой траве. Я искал бреши в защите братьев, отчаянно стремился нанести ответные удары и расплатиться за свою боль.

Сначала мы упражнялись своими мечами, обмотанными тряпками, но даже так оставался риск сломать кости и сами лезвия. Поэтому Бьярни попросил Эльхстана вырезать учебное оружие из ясеня. Оно получилось слишком легким, и я одолжил у Свейна Рыжего тяжелые серебряные браслеты, чтобы усилить выпады мечом и блоки щитом. Должен признаться, во время занятий я давал волю воображению. В мечтах эти браслеты становились моими собственными.

Постепенно, когда я освоил основные приемы, у остальных норвежцев тоже проснулся интерес к занятиям. Мне каждый вечер приходилось сражаться со всеми желающими, которые меня нещадно били.

В те дни я еще не одержал ни одной победы.