Текст книги "Кровавый глаз"

Автор книги: Джайлс Кристиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глум снял с левой руки три браслета и надел их на правую. Готовясь к предстоящей боли, он стиснул зубы так, что на скулах вздулись бугорки мышц. Кормчий «Лосиного фьорда» несколько раз согнул и распрямил пальцы так, словно надеялся сохранить в памяти это ощущение, потом вытянул левую руку и посмотрел на Брама. Тот понял все без слов, кивнул, шагнул к нему и схватил за запястье. Тогда Сигурд, сын Гаральда Твердого, обнажил свой здоровенный меч. Луч лунного света упал на лезвие, открывая дымчатый переплетающийся узор, придающий оружию красоту и силу. Зловещая голодная сталь жаждала крови.

Сигурд колебался. Огромный меч на мгновение завис в темноте, затем блеснул молнией, опустился на левую руку Глума и с влажным чавкающим звуком отсек ее у локтя. В лицо Браму брызнула кровь. Он заморгал, сжимая отрубленную руку и глядя на серебряный перстень, который Глум забыл снять с пальца. Ноги кормчего подогнулись, но ему каким-то образом удалось собрать силы и удержаться. Он дрожал от боли, дыхание вырывалось судорожным хрипом. Тут вперед шагнул Флоки Черный и ткнул пылающим факелом в рассеченную плоть, останавливая кровотечение. Глум уже не смог сдержать крик боли, пропитавший весь лес. Флоки подержал огонь у раны, и я ощутил запах паленого мяса.

– Я оставляю тебе правую руку, чтобы сжимать меч и руль, – начал Сигурд, глядя на почерневший обрубок. – Ты по-прежнему сможешь держать щит в том, что осталось от левой руки.

Брам стащил перстень с мертвого пальца и протянул Глуму. Тот таращился на Сигурда. Лицо его было искажено от боли, ненависти и изумления.

Затем ярл повернулся ко мне. Должен признаться, я поежился, заглянув в эти глаза, твердые как сталь.

– Ты убил одного из моих людей, Ворон. Возможно, настанет день и сородичи Эйнара потребуют вернуть долг крови. Это их право. Я сам мог бы так поступить.

– Да, господин, – сказал я, склоняя голову.

– Но ты отомстил за убийство своего сородича. Я перестал бы тебя уважать, если бы ты этого не сделал. – С этими словами Сигурд развернулся и направился к отсвету лагерных костров.

Друзья Эйнара Страшилища достали длинные ножи и стали рыть яму, чтобы закопать труп. Уэссекские ополченцы могли увидеть зарево погребального костра на ночном небе, а рисковать было нельзя. После битвы в зале Эльдреда норвежцы прониклись неожиданным уважением к английским воинам. У них не было никакого желания снова сразиться с ними. Кое у кого до сих пор не зажили раны. За этими людьми ухаживали Асгот и Улаф, имевшие большой опыт лечения боевых ранений и знавшие целебные травы. Торгильс и Торлейк помогли Глуму возвратиться в лагерь, где дали ему эль, чтобы облегчить страдания.

Свейн Рыжий положил руку на мои ноющие плечи, устало улыбнулся и тихо сказал:

– Пошли, Ворон. В эту ночь мы достаточно позабавили богов. Пора ложиться спать.

– Нет, Свейн, – ответил я, высвободился из его объятий, подошел к древнему дубу и прижал ладонь к стволу.

Он оказался твердым, прочным и выносливым. Мне захотелось узнать, какое колдовство произошло здесь сегодня ночью.

– Останусь спать здесь, – сказал я и уселся под изуродованным телом немого старика.

Слезы ярости сдавили мне горло. Я должен был его защищать, но не сделал этого, и вот теперь мастера больше не было в живых. Если Свейн и видел мои слезы, то ничего не сказал. Впрочем, мне было все равно. Меня переполняло отвращение к самому себе. Я отплатил пренебрежением и предательством за доброту старика и со страхом думал, каким человеком это меня сделает.

Наконец мертвый сон увлек меня в черную пустоту. Свейн остался со мной.

* * *

Когда на следующий день мы тронулись в путь, настроение у всех было подавленное. Норвежцы переживали по поводу того, что Эйнара Страшилище пришлось похоронить в земле. Они считали, что настоящий воин не должен гнить среди червей. Бушующее пламя вознесло бы душу Эйнара в Валгаллу быстрее, чем орел поднимается к облакам. Все же воины не сомневались в том, что девы Одина найдут их товарища и заберут с собой, чтобы он сразился за богов в последней битве. Ведь Эйнар умер с мечом в руке.

Отец Эгфрит говорил, что мы уже в Мерсии. Моросил нудный дождь. Капли, падающие с деревьев, быстро промочили насквозь нашу одежду. Эльхстан погиб, и мне было страшно. Старик оставался последней ниточкой, связывающей меня с той жизнью, которую я знал до прихода норвежцев. Его присутствие было шепотом совести, едва слышным в новом мире. Теперь эта ниточка разорвалась, и обратной дороги больше не было.

Я стиснул амулет Одина, висящий на шее, и гадал, как Отец всех отнесся к жертве, полученной им вчера ночью. Может ли христианин, даже тот, которого принес в жертву годи, рассчитывать на место в Валгалле?

«Эльхстан не был воином, но Сигурд сказал мне, что Один, помимо всего прочего, – повелитель слов, красоты и знаний. Возможно, старый столяр ему пригодится», – размышлял я.

Тут моя рука упала на круглый наконечник рукоятки меча, висевшего на поясе, того самого оружия, что отомстило за Эльхстана кровью Эйнара Страшилища. Кожа, которой была обтянута рукоятка, вытерлась до блеска, но серебряная проволока, извивающаяся вокруг нее, не позволяла мечу выскользнуть из вспотевшей ладони. Мое оружие было простым, красивым и смертоносным.

Норны продолжали плести судьбы людей, в том числе и мою. Ведь я теперь был норвежцем.

Глава девятая

Через два дня на рассвете отец Эгфрит предупредил Сигурда о том, что мы находимся совсем рядом с твердыней короля Кенвульфа. Похоже, монах начисто забыл ужас, испытанный им после жертвоприношения, и теперь откровенно наслаждался тем, что называл чудесами творения божьих рук. Его восторг был таким неподдельным, что он забыл ненависть к нам. С маленького лица, похожего на мордочку хорька, не сходила улыбка.

– В отличие от некоторых моих братьев, боящихся окружающего мира, я путешествую не только в духовном, но и в буквальном смысле, – не переставал тараторить служитель божий. – Лично я считаю, что это долг каждого человека…

Наконец Сигурд не выдержал, ткнул его в плечо древком копья и заставил ненадолго умолкнуть.

Вскоре после этого Улаф выкрикнул предостережение.

– Держите глаза открытыми, ребята, – сказал он, надел шлем и превратился в сплошную серую сталь и бурую бороду. – Вскоре нам предстоит бой, если только мои порубанные кости не лгут.

Норвежцы принялись поспешно надевать шлемы, которые несли за плечом на копье, затягивать шнурки, ремни и пояса. Существовала вероятность того, что мерсийцы приготовили нам теплый прием.

– Этот Кенвульф – склочный тип, Сигурд, – сказал Маугер. – Он наверняка отправил вдоль границ своих владений всадников в поисках уэссексцев, которые забрели слишком далеко от своих очагов. Заключенный договор положил конец войне, но тот, кто забудет про осторожность, запросто сможет получить копьем в грудь. Вот только ублюдки не ждут в гости скандинавов. Они наделают от страха в штаны, наткнувшись на сорок вонючих язычников в кольчугах!

Маугер улыбнулся собственной шутке, а мне захотелось узнать, был ли он когда-нибудь ребенком или же появился на свет бородатым злобным воином, покрытым шрамами.

Ясень и дуб начали уступать место молодым елям и березам, предупреждая нас о том, что эту землю обрабатывают люди. Мерсийцы давно вырубили древние леса и посадили на их месте деревья, вырастающие за жизнь одного поколения. Вскоре чащоба начала редеть, превратилась в пустошь, поросшую вереском, а затем сменилась бескрайними лугами и пастбищами. Мы поняли, что нам недолго удастся оставаться незамеченными.

Кое-кто из норвежцев до сих пор смотрел на меня с недоверием. Я не раз чувствовал, как проклятия, произнесенные теми, кто винил меня в случившемся с Глумом, кололи мою кожу не хуже крошечных стрел, выпущенных эльфами. Скандинавы признавали право ярла покарать виновного, но в их глазах Глум, Эйнар и Асгот, охваченные теми же самыми страхами, действовали ради всеобщего блага. Северные воины находились на враждебной земле, которой правил чужой бог. Как не понять их стремление ощутить присутствие Отца всех? Если этого можно было добиться, умертвив одного старика, к тому же христианина, то пусть будет так. Все же я находил некоторое утешение в том, что никто не держал на меня зла за смерть Эйнара. Месть – священное право воина, и норвежцы относились к нему трепетно. Эти честолюбивые воины переживали гибель уродливого товарища, но знали, что идут за сильным и отважным ярлом к богатству и славе.

Наверное, в тот день норвежцы были готовы шагать за Сигурдом куда угодно, ибо мы теперь находились в самом сердце королевства Кенвульфа, на огромном удалении от наших кораблей. Пусть кое-кто перешептывался, мол, мы забрели слишком далеко от своих богов, но я, конечно же, не был одинок в мысли о том, что Один и Тор должны находиться где-нибудь неподалеку от Сигурда, куда бы он ни пошел.

Вечером мы разбили лагерь в долине между двумя отлогими склонами. Восточный зарос невысокими дубами, березами и папоротником, а западный оказался размыт до глины и голых скал, лишь кое-где покрытых клочками жидкой травы. В этом месте заливные луга сузились, а река, когда-то протекавшая здесь, высохла до тоненького ручейка, берега которого заросли мхом и густым папоротником, кишащим змеями.

В воздухе чувствовалась прохлада, однако костры в эту ночь мы решили не разжигать. Ведь Маугер и отец Эгфрит сошлись в том, что до крепости короля Кенвульфа остался всего один день пути. Уэссекский воин предложил как можно дольше укрываться в том, что осталось от леса, и выйти на открытое место лишь в самый последний момент. Существовала вероятность того, что нас уже обнаружили. Поэтому Улаф считал, что нам следует как можно быстрее напасть на крепость, пока здешние жители еще не успели приготовиться. Но Сигурд согласился с Маугером в том, что нам нужно напоследок отдохнуть, набраться сил и достойно встретить испытания грядущего дня.

– Он размышляет, парень, – сказал Брам и кивнул в сторону ярла. – Я уже видел у него такое лицо, похожее на физиономию Локи. Мы ляжем спать, а Сигурд будет думать.

Ночью, когда почти все воины уже спали, закутавшись в плащи, у Сигурда действительно родился план. Первым о нем проведал отец Эгфрит.

Монах поежился, шмыгнув носом, и дернул ярла за рукав, когда тот пил воду из бурдюка.

– Сигурд, что ты намереваешься делать, когда мы подойдем к твердыне короля Кенвульфа? – спросил он, поглядывая одним глазом на Флоки Черного.

Тот набрал со дна ручья песок, разложил на камне бринью и начищал стальные кольца.

– Мы споем Кенвульфу колыбельную, да, Дядя? – ответил Сигурд. – За это он с улыбкой отдаст нам книгу, вместе с блюдом овсяных булок с медом и двумя-тремя молоденькими девушками с мягкими бедрами и тугими сиськами.

Улаф хмыкнул, почесал густую бороду, нахмурился и сказал:

– Этот коротышка в чем-то прав, Сигурд. Прежде чем все это кончится, прольются реки крови.

– Возможно, – поджав губы, согласился Сигурд. – А может быть, и нет. Я говорил с Маугером об этих мерсийцах. Похоже, у Кенвульфа забот по горло. Он разбирается с королем Нортумбрии Эрдвульфом, люди которого терзают северные границы Мерсии, как стая мух, слетевшихся на требуху. Есть еще валлийцы, беспокоящие Кенвульфа на западе. – Сигурд чуть согнулся, потом запрокинул голову, перехватил свои длинные золотистые волосы и завязал их шнурком. – Чтобы быть королем такой богатой земли, как Мерсия, нужно держать большое войско, так, Маугер? По-моему, гораздо проще добиваться славы на море.

Телохранитель олдермена оторвал ото рта бурдюк с элем.

– Они дерутся, как собаки, Сигурд, – подтвердил он и снова поднял кожаный мешок, не обращая внимания на капли, падающие с бороды.

Сигурд кивнул и посмотрел на Улафа, словно оценивая решимость своего товарища. Ведь тот уже потерял сына, а наше предприятие, безусловно, было связано с огромным риском.

– Маугер и Ворон отправятся к Кенвульфу и скажут ему, что воины Эрдвульфа вторглись в его владения на севере, – заявил ярл. – Не одинокие волки, а целый отряд.

– Ворон, скажи ему, что король Эрдвульф и сам старательно вспахивает мерсийских девушек, – ухмыльнулся Флоки Черный, продолжая начищать кольчугу.

– Да, Сигурд! – подхватил отец Эгфрит. – Я напишу Кенвульфу письмо, подтверждая сообщение о набегах. В конце концов, он христианский монарх и поверит слову слуги Господа. – Монах шумно шмыгнул носом и быстро зашевелил пальцами. – Да, я с наслаждением напишу ему! Никто во всем Уэссексе не может похвалиться таким красивым почерком. Да поразит меня Господь и да заведутся у меня во рту черви, если я лгу!

Монах осенил себя крестным знамением, обратил испуганный взор к небу, затем успокоился и улыбнулся Улафу так снисходительно, словно сам придумал план, предложенный Сигурдом. Маугер угрюмо посмотрел на него.

– Но это ведь действительно так, – оправдываясь, произнес отец Эгфрит, поднял правую руку и показал пальцы, испачканные чернилами. – Кто здесь еще владеет грамотой? – Он испустил сдавленный смешок. – Никто, зловонные невежи. Да хранит вас Бог. Но я в грамоте силен.

– Кенвульф поверит слову христианского монаха?

Сигурд изумленно покачал головой. Он никак не мог взять в толк, как воин может поверить человеку, который не имеет меча и похваляется своим умением царапать каракули на высушенной ягнячьей коже.

– Да, он мне поверит, – подтвердил Эгфрит и зловеще усмехнулся.

– А этот Кенвульф уже начал было мне нравиться, – разочарованно промолвил Сигурд, проводя гребнем по золотистой бороде. – Маугер говорил мне, что этот человек получает самое большое удовольствие, когда отправляет своих кричащих врагов в загробный мир. – Он снова повернулся к Улафу: – Пусть король уведет своих воинов на север. Тогда мы сожжем его крепость и заберем книгу, если, конечно, он не захватит ее с собой. Кто может сказать наперед, как поступит христианин? – спросил ярл, глядя на отца Эгфрита.

Улаф улыбнулся, достал из мешочка, привязанного на поясе, маленький точильный брусок и провел по нему ножом.

– Ты бы сразу сказал, что уже все продумал, – заявил он и подул на лезвие. – Когда дело доходит до подготовки к битве, я хочу знать все подробности.

– Беспокоиться надо только о том, как наполнить свое брюхо после целого дня работы мечом, – ответил Сигурд и похлопал Улафа по спине. – А теперь ложись спать, мой старый друг. Да и ты тоже, Ворон, – добавил он, пристально глядя на меня. – Завтра нам предстоит разбудить богов.

* * *

На следующее утро я отправился вместе с Маугером, оставив Сигурда и его волчью стаю заканчивать приготовления, молиться богам войны, просить у них великой победы или достойной смерти. Нам предстояло пройти вдоль берега полноводной реки под названием Северн, обогнуть крепость короля Кенвульфа и приблизиться к ней с севера, что должно было придать убедительности нашему рассказу о набеге нортумбрийцев.

Мы шли вдвоем, поэтому я надеялся, что никто не станет останавливать нас и выяснять, кто мы такие и куда идем. Но у меня не было никаких сомнений в том, что путников в доспехах и с большими круглыми щитами кто-нибудь обязательно заметит. Маугер снял почти все свои серебряные браслеты. Подобные знаки отличия выдавали в нем великого воина, и мерсийцы стали бы гадать, почему они его не знают. Но даже без браслетов он выглядел свирепым.

Сперва мы почти не разговаривали друге другом, быстро идя вдоль берега реки, через густые заросли мха, папоротника и печеночника, кишащие крысами и мышами-полевками. У самой воды росли влаголюбивые ива и ольха, в ветвях которых сновали пестрые зимородки. Эти птицы молниями бросались к водной глади, где скользили тени рыб, поднявшихся к поверхности, чтобы схватить насекомых.

Если Маугер начинал говорить, то это, как правило, был вопрос о норвежцах.

– Ну так что ты почувствовал в ту ночь? – спросил он, вытирая бисеринки пота, которые собирались на раскрасневшемся лице и стекали на бороду. – Когда убил того уродливого ублюдка язычника?

– Получил удовольствие, – честно признался я. – Убил бы и Глума, если бы меня не остановил ярл Сигурд.

Хотя тут я погорячился. Глум прикончил бы меня так быстро, что я вряд ли нанес бы ему хоть одну царапину.

– Ты восхищаешься этим сукиным сыном, правда? – спросил Маугер, имея в виду Сигурда. – Ублюдок забрал тебя из дома. Отпираться бесполезно, парень! Он сжег его дотла, затем распорол твоему старому дружку брюхо и закинул его внутренности на дерево, а ты по-прежнему готов за него умереть. Какой же ты непроходимый глупец!

– Сигурд не убивал Эльхстана, – возразил я.

– Можно считать, что убил. Все они одинаковые. Язычники и ублюдки!

Я покачал головой и возразил:

– Ты не прав. Сигурд видит нечто такое, о чем я прежде не мог и мечтать. Он сам плетет свою судьбу, и мне назначено стать ее частью.

– Ты хочешь иметь вот такую штуку, парень? – спросил Маугер и погладил серебряный браслет, опоясывающий вздутый бицепс.

Его глаза зажглись гордостью.

Я бросил на браслет жадный взгляд и ответил:

– Я хочу того же, чего желают все норвежцы, в том числе и Сигурд.

Что-то прошелестело в густой траве и плюхнулось в воду. В этом месте река делала изгиб, замедляя течение. Лягушки и ужи ловили тут добычу.

– Я пойду следом за Сигурдом, и он даст мне славу, – добавил я, смущаясь собственного признания.

– Ха! Ее никто не дает, парень, – презрительно поморщился Маугер и сплюнул. – Ее нужно взять самому на конце окровавленного меча. При этом тебя запросто может убить другой воин, гоняющийся за той же самой гребаной мечтой. Остаться в живых – вот единственное, на что надо настроить свое сердце. Не стоит надеяться на большее.

– Маугер, но нас ведь помнят за наши поступки. За великие подвиги, – возразил я, гадая, скольких людей он убил. – Улаф говорит, что скальды в северных залах уже поют песни о Сигурде. Это имя известно людям. Его боятся, и даже суровое море не может обуздать славу ярла. – Я ускорил шаг, вынуждая Маугера последовать моему примеру. – Наши имена будут звучать под сводами чертогов королей. Они впитаются в память, как копоть в прочные дубовые балки. Их будут помнить наши сыновья и внуки. Так говорит Сигурд. Один пошлет за нами дев смерти лишь тогда, когда придет наш срок.

– Ты тоже веришь в их богов? – недовольно спросил Маугер.

– Я видел волчью стаю в бою, Маугер, как и ты сам, на деле знаю, что норвежцы убивают с такой же легкостью, с какой дышат. Их боги любят сражения, ведущие к славе. Теперь они и мои боги. Быть может, так было всегда, – осмелился предположить я, надеясь, что христианский бог меня не слышит.

Я снова двинулся вперед, чтобы Маугер больше не тратил сил на разговоры. В те дни я был честолюбив, уверен в себе и опьянен скандинавами. Я верил, что норны плетут наше будущее, но наивно полагал, что человек может направлять их руку. В этом была огромная глупость.

– Наверное, вот оно, – сказал я через какое-то время, указывая на восток, где можно было различить струйки серого дыма, загрязнявшие небо.

Одинокая тучка внезапно заслонила водянистое солнце, погрузила в тень желтые кусты дрока и жесткую траву, оборвала пение птиц. Я посчитал это за доброе предзнаменование, говорившее о том, что великий воин, король Мерсии, не раскроет наш обман. Щит уже начинал натирать мне спину, и я с нетерпением ждал возможности его снять.

– Да, ты прав, оно самое, – подтвердил Маугер, почесывая густую бороду. – Мы доберемся вон до того далекого холма, затем повернем на восток и выйдем с севера. Ты не забыл нашу сказочку? – Он вытер пот со лба.

Я долго смотрел на дым, поднимающийся к небу, и гадал, что же ждет нас в твердыне короля Кенвульфа, затем прикоснулся к рукоятке меча, того самого, которым убил человека.

– Не забыл.

Я пощупал амулет Одина, засунутый глубоко под одежду, затем оглядел кольчугу, ножны и шлем на тот случай, если на них были какие-нибудь языческие узоры, которые сразу не попались мне на глаза. С нами приветливо поздоровался подросток, пасший свиней. Маугер в ответ поднял руку. Мы опустили головы и пошли по дороге, покрытой подсыхающей грязью, к селению, обнесенному стеной. В мой нос, распухший после драки с Аслаком, ударил запах дыма и домашних животных. Я поежился при мысли о том, какая опасность нам угрожала. Ведь обман уже начался. Мы несли плохие новости королю Кенвульфу.

– Ров не составит проблем для твоих дружков, но стены выглядят достаточно прочными, – пробормотал Маугер. – Яйца и задница! – завопил он, случайно вляпавшись в свежую коровью лепешку. – Без приглашения вы внутрь не попадете, – добавил телохранитель олдермена, вытирая сапог о клочок травы, торчавший рядом с тропой.

– Стены сгорят, – сказал я, вспоминая Эбботсенд, угодивший в объятия желтого пламени.

Через пару минут, которых не хватило бы на то, чтобы оперить стрелу, мы уже стояли у ворот крепости короля Кенвульфа. Я даже не успел подумать, а не повернуть ли обратно. Моя спина между лопатками покрылась холодным потом. Маугер вдруг показался мне чужим и зловещим.

– У нас важные известия для короля, – сказал он старшему из двух стражников, торчавших по обе стороны распахнутых ворот.

Эти люди, одетые в кожаные доспехи и сжимающие в руках длинные копья, оглядели нас с головы до ног. Похоже, наши кольчуги и оружие не произвели на них никакого впечатления.

– Какие еще известия? – спросил стражник, направляя на Маугера острие копья. – Какое у вас дело к нашему королю?

Его молодой напарник таращился на мой глаз, налитый кровью. Поэтому я нарочно повернулся к нему, и он поспешно отвел взгляд.

– Известия, которые я принес, предназначаются для слуха моего короля Кенвульфа Сильного, – надменно заявил Маугер. – Я не намерен тратить время на какого-то мелкого бездельника, которому нужно объяснять, что он не достоин слушать то, что предназначается для повелителя Мерсии, победителя валлийцев и будущего короля Уэссекса. Да отвалится твой гнилой язык, недостойный ты лист лопуха, которым вытерли задницу!

Стражник побледнел и стиснул копье. На мгновение я испугался, что он попытается поднять оружие на Маугера и за это умрет. Стражник, вероятно, тоже все понял.

Он неуклюже вытянул шею, повернулся к своему молодому напарнику и приказал:

– Стой здесь, Кинегильс. Внутрь никого не пускать, это понятно, парень? Даже самого долбаного епископа Вустерского с целым ящиком индульгенций. – Стражник снова осмотрел нас с головы до ног и пожал плечами. – Ладно, пошли.

Он развернулся и с копьем в руке направился внутрь твердыни короля Кенвульфа. Мы последовали за ним.

Там царил громкий шум. Скрипело колесо водяной мельницы, стонал огромный железный жернов. Кудахтали куры, бегая по земле, превращенной в чавкающую грязь бесчисленным количеством ног. Хрюкали свиньи, мычали коровы, блеяли козы, жующие кустики молодой травы. В кузнице размеренно стучали два молота, мужчины и женщины окликали друг друга, ржали лошади, играли дети, плакали грудные младенцы. Мне показалось, что я тону в море звуков.

– Подождите здесь, – велел нам стражник и направился к двум воинам в кожаных доспехах, охранявшим дверь, за которой находился королевский зал.

Один из них скрылся внутри. Старая охотничья собака подбежала к Маугеру и принялась его обнюхивать, но тот отшвырнул ее ногой. Она жалобно посмотрела на меня, словно недоумевая, как я мог такое допустить, после чего вернулась обратно и улеглась у входа в зал.

Наконец стражник вернулся и сказал нам:

– Король Кенвульф, повелитель Мерсии, покоритель валлийцев и защитник истинной веры, дарует вам аудиенцию. Перед тем как войти в тронный зал, вы должны оставить здесь все оружие.

Мы отдали часовым мечи и ножи, вошли внутрь и тотчас же закашлялись, так как под толстыми старыми балками перекрытий висел густой дым. В дальнем конце зала на троне, украшенном затейливой резьбой, восседал сам король. У него за спиной висел гобелен с изображением крылатого воина, держащего в руках большой огненный меч. Вышивка была довольно посредственной, но образ тем не менее получился очень выразительным. Какая-то женщина помешивала варево в большом котле, висящем над очагом, расположенным между нами и королем. Две девочки сидели в углу и вышивали при тусклом свете огарка.

Кенвульф кивком пригласил нас подойти ближе. По бокам от него стояли два огромных воина, оба в кольчугах и стальных шлемах. Они сжимали в руках копья с древками из ясеня.

Маугер кашлянул и начал:

– Милостивый король, для нас большая честь…

Кенвульф поморщился и оборвал его взмахом руки, унизанной перстнями. В наступившей тишине король поудобнее уселся на троне и согнул палец, предлагая Маугеру продолжать.

– Мы пришли из Эофервика, что на севере королевства, ваше величество, – снова заговорил Маугер, переходя прямо к делу. – И принесли известие о том, что король Эрдвульф вторгся в ваши владения. Этот сукин сын спалил дотла наше селение и перебил множество славных воинов. Мы покинули поле боя только тогда, когда все уже было кончено.

Король недовольно нахмурился.

– Ваше величество, это далось нам нелегко, но мы понимали, что наш долг известить вас о вероломстве Эрдвульфа, – поспешил добавить Маугер. – Я могу лишь молить Христа простить нас за то, что мы не отдали свои жизни, отмщая за гибель невинных.

– Эрдвульф нарушил договор? – спросил Кенвульф.

Он подался вперед и пристально посмотрел в лицо Маугера черными проницательными глазами. У него было телосложение воина. Лицо короля покрывали шрамы. Один из факелов, закрепленных на стене, затрещал, погас и на мгновение отвлек внимание короля.

– Почему ни один соглядатай не известил меня об этом предательстве? – спросил Кенвульф, проводя зубами по нижней губе. – Впрочем, проклятый пес наверняка раскрыл их и перерезал им горло.

– Значит, как я и опасался, мы первыми принесли вам это известие, – сказал Маугер и угрюмо посмотрел на меня.

Затем он медленно покачал головой, и меня поразило его коварство. До сих пор я считал Маугера лишь грубым, прямолинейным воином, но теперь понял, что за обманчивой внешностью скрывалось нечто большее.

– Боюсь, все наши родичи отдали жизни за ваше величество и сейчас лежат мертвые в поле.

Маугер осенил себя крестным знамением. Я уставился на Кенвульфа, не смея посмотреть на своего напарника, боясь выдернуть нить из лжи, сотканной им. Король откинулся на спинку трона и молча почесал черную бороду.

– В Эофервике мы держали мечи наточенными, мой король, и постоянно следили за нашими вероломными северными соседями, – продолжал Маугер. – Но большинство наших людей – крестьяне, а не воины. Мы не смогли отразить вторжение. – Он уронил свои широкие плечи, демонстрируя внезапную и бесконечную усталость.

– Вторжение в Мерсию? – Глаза Кенвульфа на мгновение вспыхнули. – У вас есть доказательства этого?

Служанка сняла со стены погасший факел и держала его в пламени очага до тех пор, пока он снова не ожил.

– Доказательства, ваше величество? Только кровь на моем мече, еще не успевшая высохнуть, – мрачно ответил Маугер, пожал плечами и шагнул вперед. – Да, и еще письмо, мой король. Каракули одного монаха, хотя, бьюсь об заклад, он подобрал полы своей рясы и пустился наутек, едва учуяв беду.

– Придержи язык! – воскликнул король Кенвульф, наполняя зычным голосом полумрак тронного зала. – Не смей высказываться пренебрежительно о слове служителя Господа! Вера является нашим величайшим оружием в борьбе с язычниками и дьяволами, кишащими во мраке за границами наших владений. Помни об этом. А теперь дай мне это письмо.

– Прошу прощения, ваше величество, – смиренно пробормотал Маугер и отвесил низкий поклон.

Один телохранитель короля шагнул вперед и взял протянутый пергамент. Я не умел читать, но отец Эгфрит заверил нас, что неровные черные строки были умышленно начертаны так, чтобы проницательный человек увидел в них ужас. Как будто рукой, держащей перо, водило сердце, дрожащее от страха. Я не мог поверить, что эти маленькие причудливые значки способны передать далекий человеческий голос, просящий короля Мерсии спасти своих чад от нортумбрийцев. Кенвульф схватил пергамент отца Эгфрита, и я заметил, что его руки дрожали. Он приказал слуге позвать аббата, затем заорал на девушку-рабыню, поскольку факел снова погас. В уголках его губ выступила белая пена. Король закрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно пытаясь обуздать ярость.

Вскоре появился краснолицый и запыхавшийся священник. Он торопливо приблизился к Кенвульфу, взял у него свиток и начал читать про себя, щурясь в полумраке. Закончив, аббат склонился к королю и что-то прошептал ему на ухо. Глаза Кенвульфа широко раскрылись, будто он видел не нас, стоящих перед ним, а самого короля Эрдвульфа, скачущего по земле Мерсии с пылающим факелом в одной руке и мечом в другой. Я стиснул зубы, сдерживая улыбку, ибо взгляд его величества зажегся воинственным огнем.

Когда ближе к вечеру Кенвульф во главе своего войска выступил в поход, его лицо было мрачным и сосредоточенным. Следом за ним ехала дружина с лучшим оружием. На руках воинов блестели браслеты. Дальше шли пешие ополченцы, одетые в те кожаные или железные доспехи, которые у них были. Эти люди несли с собой копья, косы и охотничьи луки.

Король ожидал, что мы выступим на север вместе с войском, но Маугер пожаловался на усталость и упросил его величество позволить нам сначала насытить свои животы. Кенвульф презрительно сплюнул и холодно махнул рукой, разрешая нам остаться. По-моему, просьба Маугера подтвердила подозрение короля в том, что мы законченные трусы. В этот момент я проникся уважением к властителю Мерсии. Он произвел на меня впечатление человека, который скорее захочет иметь под своим началом крестьянина, вооруженного вилами, но твердого сердцем, чем человека в кольчуге, душа которого уходит в пятки при одной мысли о предстоящей битве.

Мы стояли у ворот крепости и провожали взглядом войско, исчезающее в пелене белесой дымки, которая повисла в воздухе, заслонив солнце. Я снова подивился волшебству слова, написанного на бумаге. Оно способно побудить сердце к действию так же безотказно, как и боевой клич. В глубине моей души зашевелился страх перед той книгой, которую нам было поручено разыскать. В ней, похоже, действительно заключалась великая сила.

Затем мы направились на юг за Сигурдом и его норвежцами. Мы с Маугером от всей души надеялись на то, что книга, которую так отчаянно жаждал получить в свои руки король Уэссекса Эгберт, сейчас не удалялась на север вместе с мерсийским войском.