Текст книги "Женщина без мужчины"
Автор книги: Джастин Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
28
Беседа с аспирантами, старающимися изо всех сил показать свою осведомленность в американских реалиях и знание американского сленга, последовавшая затем обильная закуска – все прошло для Натали словно в тумане. Ее проводили как почетную гостью, посадили в служебный автомобиль, помахали на прощание. Машина влилась в поток транспорта. Наступил час, когда ленинградцы возвращаются с работы. Тротуары были заполнены прохожими. Сквозь стеклянные витрины магазинов были видны огромные очереди у касс и прилавков.
За несколько дней, проведенных в России, Натали уже приучила себя к мысли о постоянной слежке. Она почувствовала, что есть шанс оторваться от «хвоста». На самом оживленном перекрестке она внезапно приказала водителю притормозить и, поспешно поблагодарив его, выскочила из машины почти на ходу. Реакция водителя на такой поступок сумасбродной иностранки осталась для нее неизвестной, но густая толпа моментально заслонила ее, увлекая за собой в распахнутый зев метро. Она поменяла несколько маршрутов, прокладывая себе путь в давке подземных переходов, и после получаса скитаний вновь очутилась возле особняка института.
В окнах кабинета Старкова еще горел свет. Вахтерша, старорежимная старушка с вязанием в руках, после долгих уговоров согласилась вызвать Старкова в вестибюль. Он спустился по мраморным ступеням и при виде Натали не выказал ни удивления, ни радости.
– Вам не кажется, что мы с вами не закончили разговор? – спросила Натали по-английски.
– Я придерживаюсь противоположного мнения.
– Если вы мне не поможете, я обращусь к другим людям.
– Поступайте как знаете.
– Я могу обратиться к Кириченко.
Старков еле заметно вздрогнул.
– Впервые слышу эту фамилию.
– Он занимает важный пост в КГБ.
– Тогда держитесь от него подальше.
– Я выложу ему всю правду.
– О чем?
– О том, что происходит. Все без утайки. Я скажу, что мой покойный супруг организовал сеть осведомителей в СССР, что он раскрыл группу заговорщиков против генсека под кодовой кличкой Миллионеры. Я сообщу, что мой муж считал маршала Лапшина и его сына Александра вдохновителями заговора. И еще скажу, что чем дальше я продвигаюсь в расследовании обстоятельств убийства своего мужа, тем сильнее на меня оказывается давление со стороны крупнейшего американского финансиста по имени Джефферсон Джервис. Пусть КГБ узнает, что мой муж заполучил магнитофонную запись, с помощью которой намеревался шантажом заставить заговорщиков отказаться от их замыслов. Переворот назначен на Валентинов день, то есть на ближайшую субботу. Да, господин Старков, именно на эту субботу, когда генсек должен отправиться в Америку. Вот и вся моя правда. По-моему, я ничего не опустила, разве только мелкие детали…
– Глупая женщина! – вздохнул Старков, но его лицо было белым как мел.
– Ваше лицо – открытая книга, – съязвила Натали. – Я прочла на нем все, что мне надо.
– Глупая женщина, – повторил Старков. – Вы хотите пустить под откос все, что с таким трудом и риском для собственной жизни наладил ваш муж, взорвать к черту всю Россию.
– Туда ей и дорога, – в ярости произнесла Натали.
Монолог Натали привел Старкова в замешательство. Он лишился прежней самоуверенности.
– Вы погубите все его дело…
– А кто погубил его самого? Кто предал Уоллеса?
– Я не знаю.
– Я вам не верю.
– Можете мне не верить, но это так.
– Вы взяли на себя его сеть? У вас в руках теперь все нити.
Старков хотел что-то возразить, но Натали резко оборвала его:
– Выбирайте. Или вы мне поможете, или я заговорю!
– Нам лучше продолжить беседу не здесь… Разрешите проводить вас, миссис Невски, в мой кабинет… – громко, уже по-русски произнес Старков специально для вахтерши.
В кабинете Старков накинул пальто, нахлобучил шляпу и, оставив свет включенным, вывел Натали через боковую дверь на черный ход.
– Преимущество старых домов – из них можно улизнуть незамеченным. Через черный ход проходила прислуга, а иногда и улепетывали от городовых революционеры.
Старков постепенно обрел присутствие духа и даже способность шутить.
– Сделайте одолжение, возьмите меня под руку. Давно я уже не прогуливался по Невскому в обществе столь приятной молодой дамы.
Прежде чем выйти из особняка, Старков из темного подъезда обшарил взглядом пустынный двор. С такой же целью он задержался в подворотне, оглядывая переулок перед особняком. Жестом он дал понять Натали, что путь свободен. Пройдя несколько шагов, они влились в общий поток пешеходов на Невском проспекте.
– Почему вы стали сотрудничать с Уоллесом? – спросила Натали.
– Я слишком много времени потратил на изучение Запада, чтобы не понять, что постепенно мы, даже против нашей воли, сближаемся. Василий убедил меня, что это сближение можно ускорить, что я могу помочь избежать некоторых подводных камней, предотвратить нежелательное вмешательство…
– Чье?
– Назовем их авантюристами…
– Миллионеры?
– Не только.
– Вы сказали, что не знаете Кириченко.
– Боже мой! Конечно, я его знаю. Это злобный цепной пес. Если хозяин прикажет, он растерзает собственную мать.
– Кто его любовница?
– Не думаю, что хоть какая-нибудь девица отважилась ею стать.
– У него есть некая Дина. Она же связана с младшим Лапшиным.
– Вот уж не думал, что у них есть общие интересы… хотя бы в области секса.
– Мне кажется, она вытягивает у Кириченко информацию и передает ее Миллионерам.
– Для новичка вы продвинулись достаточно далеко! – усмехнулся Старков.
– Она убила Уоллеса, чтобы помешать ему использовать магнитофонную запись. Кто же сообщил ей о записи? Кто его предал?
Старков не ответил. Он погрузился в глубокое раздумье. Она почувствовала, что этот пожилой человек, шагающий с нею рядом по проспекту, придавлен не только тяжестью прожитых нелегких лет, но и страхом и сомнениями. Наконец он вскинул голову, словно нашел решение какой-то задачи.
– В Кремле вам очень понравились пейзажи фламандских художников?
– За кем вы там следили? За маршалом Лапшиным или за мной?
Старков проигнорировал ее вопрос.
– В Эрмитаже собрана отличная коллекция пейзажистов. Музей открывается в десять утра. Загляните туда. Вы не пожалеете. Вы можете встретить там одного из друзей Дины и даже завязать беседу с ним, если покажете ему ваши замечательные жемчуга.
– С меня довольно «плащей и кинжалов»!
– Как вам угодно!
– Вы отказываете мне помочь?
– Я не отказываюсь. Я не имею возможности. Если бы я знал больше того, что знаю, меня, вероятно, уже не было бы в живых.
– Я уже слышала сегодня похожие слова.
– Вы говорили с умным человеком. Уоллес держал своих помощников в неведении относительно целого – каждый нес ему в клюве свои крохи информации, а он уже сам, один, складывал мозаику.
– Он больше всех рисковал?
– Конечно!
– Ростов один из нас?
– Нас? К кому вы причисляете себя?
– Я вдова Уоллеса! Я должна знать, кто был в числе его друзей.
– Ростов ценен как информатор, как человек, вхожий в правительственные кабинеты, но он не был агентом Василия в прямом смысле. Он делец, бизнесмен, «свой в доску» парень в должности министра.
– А Кириченко?
– Вы сошли с ума! Кириченко служит только режиму, который у власти. Перестройка – он за перестройку. Диктатура – он будет грызть горло за диктатора. Уоллес так глубоко проник в среду Миллионеров, что Кириченко по ошибке решил, что мы их поддерживаем. Вот это и страшно.
– Но если раскрыть ему глаза?
– Тогда начнется террор. Этого Василий и стремился избежать.
– Кого же мне следует опасаться?
– Всех.
– Вы опять пугаете меня?
– Я хочу спасти вас. Ни вы, ни я не знаем, кто нанесет удар… Простите, но наша беседа слишком затянулась. «Астория» перед вами. Нежелательно, чтобы нас видели вместе возле отеля.
– Одна последняя просьба. Назовите фамилию Дины.
– Дина Федоровна Головкина, – продиктовала Натали, соединившись по телефону со служебным кабинетом Финни в американском посольстве.
– Дочь маршала, – без всяких эмоций сделал свое заключение Финни.
– Вот как!
– Маршал Головкин – бывший начальник противовоздушной обороны СССР. Погиб в результате поломки вертолета.
– Несчастный случай?
– Разумеется. Белый дом затребовал об этом инциденте всю информацию.
– Вы ее получили?
– Из официальных источников – да. Ирония судьбы – Головкин возглавлял делегацию на переговорах по сокращению стратегических вооружений. Инцидент произошел накануне его вылета в Вашингтон. Переговоры отложили на неопределенное время.
– Печально.
– Очень печально, миссис Невски.
Напряженный утомительный день подходил к концу. Окна гостиничного номера затянуло изморозью, за которой проглядывала тревожная чернота. Натали заказала ужин в номер и встала под горячий душ. Усталость и нервный озноб постепенно отступали. Она была довольна результатами прошедшего дня: и переговорами с Ростовым, и тем, что удалось выудить у Старкова.
Не имея в руках магнитофонной записи, трудно было добраться до сути, но оставалась надежда на встречу в Эрмитаже с приятелем Дины. Вполне вероятно, что Дина была дочерью истинного главы заговорщиков. С его смертью, как утверждали Джервис и Грег, заговор развалился. Но зачем же тогда цепь убийств, покушений на Натали, слежка, погони? Вероятно, магнитофонная запись не потеряла своей актуальности и представляет угрозу для кого-то, кто пока Натали неизвестен.
Откинув клеенчатую занавеску ванны, она потянулась за полотенцем и застыла в ужасе. На запотевшем зеркале кто-то пальцем начертил короткий столбик цифр.
В панике, накинув на мокрое тело купальный халат, она выскочила из ванной. Ни в гостиной, ни в спальне никого не было. Вспомнив, что она оставила распахнутой дверь ванны, Натали вернулась туда. Пар уже заволакивал цифры на зеркале. Они исчезали на глазах. Натали поспешно обвела их губной помадой, потом схватила книгу «Жемчужины»… Страница 149, строка 7, слово 1 – «Я». 241, 16, 7 – «хочу»…
– Тебя! – раздался за спиной голос Грега. Резные дверцы платяного шкафа отворились, и появился Грег собственной персоной с улыбкой до ушей. – Умоляю, не падай в обморок, дорогая!
– Как видишь, я стою на ногах.
– Московские приключения закалили тебя. Ты мне не рада?
– Я счастлива.
Он шагнул к ней и обнял.
– Теперь давай пошепчемся! – Он обвел пальцем комнату, намекая на возможные микрофоны. – У тебя ко мне куча вопросов, дорогая, не правда ли?
Его губы прижались к ее уху. Это был и шепот, и одновременно ласка. Натали согласилась принять участие в такой игре. Несмотря ни на что, ее тянуло к Грегу.
– Откуда ты узнал шифр?
– Под обложкой детектива Ладлэма я обнаружил «Жемчужины». Твое протестантское воспитание и целомудренное поведение в спальном купе «Стрелы» вряд ли совместимы с чтением порнографии на сон грядущий. Отсюда напрашивается вывод…
– Зачем ты здесь?
– Ты пропадала целый день. Учитывая твою страсть навлекать на себя неприятности и влезать в чужие дела…
– Не лезь в мои дела, Грег!
– Я заказал два билета на рейс «Эр Франс» на утро… Неплохая идея – пару дней погулять по Парижу, отведать французской кухни и получше узнать друг друга. Если же погода в Париже тебя не устроит, можно махнуть ночным поездом в Марсель… Повторить наш железнодорожный незабываемый вояж. У французов не такие узкие полки…
– Я не могу бросить…
– Что?
Натали собралась было сообщить Грегу, что в четверг прибывает вызванный по пожарной тревоге ударный десант «Котильона», но тут же вспомнила, что Грег работает на Джервиса. Не лучше ли пока держать его в неведении?
– Может быть, то, что ты скоро увидишь, заставит тебя бежать отсюда без оглядки. Одевайся, у нас мало времени.
– Куда ты меня тащишь? – удивилась Натали.
– На митинг «Памяти». Предупреждаю, это не театр, это сама жизнь.
Площадь позади Русского музея была расчищена от снега бульдозерами. По всему ее периметру высились громадные сугробы. На них взбирались люди, чтобы лучше видеть и слышать. На самой площади яблоку негде было упасть. Темная масса народа стояла плотной стеной. Пар от дыхания заволакивал толпу густой пеленой. Лучи прожекторов слепили сменяющих друг друга ораторов на кузове грузовика с откинутыми бортами. Рядом расположился фургон телевидения. На крыше его установили аппаратуру с большим экраном.
По совету Грега Натали закуталась в шаль, почти скрывающую ее роскошный жакет. Они вскарабкались на вершину сугроба, спотыкаясь о вмерзшие куски льда. С трудом они нашли место за спинами людей, где можно было стоять, хоть как-то удерживая равновесие. Но сзади подходили еще люди, и они оказались зажатыми в толпе.
Первые ряды митингующих составляли мужчины в одинаковых черных полушубках. Над их головами вздымались освещенные прожекторами плакаты «Россия для русских!», «Горбачев! За сколько ты продал нас?» Многочисленная милиция, окружавшая площадь, свободно пропускала всех желающих попасть на митинг и никак не реагировала на громогласные и грубые выпады против власти.
– Гласность в действии, – шепнул Грег на ухо Натали. – Матушка Россия гуляет!
Через микрофоны гремели истерические выкрики. Ораторы вспоминали «Протоколы сионских мудрецов», говорили о всемирном заговоре жидомасонов против России, о том, что Горбачев и его клика «продали с потрохами» Россию западным еврейским банкирам, о том, что русским уже нет места на родной земле, что русская нация вымирает. Доселе мертво поблескивающий экран вдруг ожил. Сквозь падающие в лучах света снежинки еще страшнее выглядели кадры заброшенных русских деревень, заколоченные окна изб, нищие старухи и спившиеся старики. Лица убого одетых детей взывали о помощи. Толпа реагировала на увиденное нарастающим гневным гулом. Экран показал крупным планом лицо человека, шагающего по заснеженным полям в распахнутой военной шинели. Генеральскую каракулевую шапку он, несмотря на вьюгу, снял и держал в руке. Казалось, он обнажил голову в знак скорби по гибнущей России.
Натали сразу узнала его, но не узнала его голос. С экрана говорил не подвыпивший вояка-хвастунишка, а пророк, вождь, повелевающий массами. Каждая фраза падала на возбужденных слушателей тяжелым камнем. Мысль была предельно ясна, логика речи – неумолима. «Солдаты – сыны России! Враг не только перед вами. Главный враг у вас за спиной. Солдаты всегда спасали Россию! Спасите ее и сейчас! Спасите своих отцов, матерей, сестер! Спасите своих будущих детей!» Лапшин был молод, строен, высок. Его военной выправкой можно было любоваться. И в то же время он напоминал Натали совсем другого человека – иной внешности, иного возраста. Эта распахнутая шинель, эта манера ронять через паузы отчеканенные фразы, эта убийственная логика… Лапшин беззастенчиво копировал своего знаменитого предшественника. Грег, вероятно, подумал о том же самом.
– Трубка ему не пойдет! – усмехнулся он. – Надо искать что-то новенькое…
Стоящий рядом мужчина, услышав иностранную речь, обернулся и посмотрел на Грега так подозрительно и враждебно, в его взгляде было столько злобы, что Натали похолодела. Что будет, если этот сгусток ненависти, пока притаившийся в глубине человеческих душ, вырвется наружу?
– А теперь вспомни, Натали, что завтра нас ждет Париж. – Грег обнял ее за плечи, прижал к себе. Его пальцы проворно развязывали шаль, окутывающую ее. Таксист с любопытством глянул на них в зеркальце. Его поразило преображение закутанной в старушечий платок пассажирки в роскошную молодую женщину.
– Не настаивай, Грег. Это бесполезно.
– Я не уговариваю тебя спать со мной. Я тебя спасаю…
– Ты не можешь меня спасти… от меня самой. Лети один. Встретимся в Нью-Йорке.
– Когда же ты собираешься уносить ноги?
– В пятницу. Накануне Валентинова дня.
Наступила среда. До пятницы оставалось еще двое суток. Сотни продрогших школьников-экскурсантов и иностранных туристов заполнили Дворцовую площадь перед зданием Эрмитажа. У Натали уже вошло в привычку проверять, нет ли за ней слежки. Покинув «Асторию», она пару часов колесила по городу, поменяла несколько линий метро, потом затесалась в группу туристов на Дворцовой площади и выстояла очередь в гардероб. Очередная старушка с недовольством приняла у нее жакет, недовольно ворча на отсутствие вешалки.
Эрмитаж сам по себе представлял целый город, наполненный сокровищами, но шарканье бесчисленных ног и трескотня экскурсоводов убивали всякое желание погрузиться в мир высокого искусства.
Натали показалось, что она преодолела несколько километров, прежде чем добралась до зала фламандских пейзажистов. Кроме зоркой старушки, следящей со своего стула в углу за порядком, в зале никого не было. Чтобы не привлекать ее внимания, Натали совершила путешествие до анфилады соседних залов, потом вернулась, сталкиваясь со встречными потоками детей, солдат и интуристов. Теперь в зал набилась многочисленная экскурсия. Натали выслушала короткую лекцию о достоинствах живописцев и о том, что изображено на картинах, хотя это и так было видно. Когда толпа проследовала дальше, она обнаружила, что нужный ей человек появился.
Подобострастно поздоровавшись с «ангелом-хранителем» фламандского зала, он установил мольберт в скудном свете, падающем из окон, и начал карандашом набрасывать на картонке первые штрихи. Натали на мгновение заслонила от него картину, с которой он делал копию, извинилась и как бы невзначай поправила жемчужные серьги в ушах. Художник прервал работу и стал затачивать свой карандаш. На вид ему было лет тридцать. Его одежда выдавала крайнюю степень бедности и в то же время желание эпатировать общепринятые нормы. Длинные волосы он заплел в косицу, а в одно ухо вдел серьгу с крохотной жемчужинкой.
– Я могу поглядеть, как вы работате?
– Это только упражнения – для руки и глаза…
– Смотрительница музея вас не гонит?
– Я вызываю у нее жалость. – Он улыбнулся и вдруг заговорил по-английски: – Величайшая империя в мире дошла до того, что ею управляют старушки и старики-вахтеры. Они торчат на каждом углу, спрашивают пропуска, дают указания и наводят страх. Семьдесят лет варварства довели нас до того, что мы подчиняемся любой старушке, если она нацепит на руку повязку.
Натали прервала его горячий сбивчивый монолог:
– Меня интересует Дина.
Парень мгновенно сник. Хотя Старков заранее предупредил его о встрече в музее, разговор о Дине был ему не по душе.
– Я так и думал… – вздохнул он. – Ничего хорошего от нашей беседы я не жду…
– Зато я жду от вас помощи. Вас предупредили?
– Мне приказали. Дали понять, что мне придется плохо, если я откажусь говорить с вами. А если кто настучит на нас? Мне будет еще хуже. И так, и так – все плохо… для простого человека.
У него были печальные глаза. Он словно просил пощадить его, выпустить из ловушки, в которую неизвестно по какой причине угодил. Но эта явная беззащитность, слабость только рассердила Натали. Этот гоголевский персонаж – жалкий петербургский неудачник – был связан с убийцей Уоллеса.
– Если вы откажетесь отвечать на мои вопросы, я буду вынуждена применить меры.
– Я здесь. Я явился по приказу. Вместо того чтобы заниматься своим делом, я валяю тут дурака…
– Чем скорее мы закончим наш разговор, тем будет лучше для нас обоих.
– Что вам от меня надо?
– Все, что вы знаете о Дине Головкиной.
– Дочь маршала. Этим, пожалуй, все сказано.
– А точнее?
– Она могла все себе позволить – ездить с делегациями в Париж и Рим, пьянствовать с актерами и позировать нищим художникам. Так мы познакомились…
– Вы дружны с ней?
– Называйте это дружбой, если хотите, – горько усмехнулся художник. – Ее кидало из стороны в сторону. Прибило к моему берегу как щепку, а потом унесло… С тех пор, как ее отца убили, она совсем взбесилась.
– Его убили?
– Вертолеты маршалов сами по себе не падают, – вновь усмехнулся парень.
– Вы больше не встречаетесь?
– Она теперь встречается с другими…
– С кем?
– С одним генералом. Да мало ли с кем! – взорвался вдруг парень. – В Москве ее видели с американцем…
– Вы уверены? Кто вам сказал об этом американце?
– Я сам видел ее, – признался художник. – Я поехал на открытие выставки в Москву, надеялся увидеть ее… хотя бы издали. Ну и увидел.
– Кто этот американец?
– Он мне не представился.
– Высокий, остроносый, худой? В летах? – Натали набросала словесный портрет Джервиса.
– Нет… По-моему, он средних лет. Типичный иностранец с «зелеными» в кармане.
– Не у всех американцев тугой кошелек.
– К нам ездят только такие.
– По вашему мнению, он кто? Случайный знакомый или…
– Любовник? Вас это интересует?
– Меня интересует этот американец – его имя, профессия?
– Не знаю. Дина может встречаться с кем захочет.
– Дина работает на КГБ?
Художник пожал плечами, потом ответил мрачно:
– По-моему, вся страна работает на КГБ.
– И вы?
– Я работаю на себя. Поэтому мне хватает только на еду… Я не строчу доносов, потому что мне не на кого доносить.
– А на меня? А на того человека, который приказал вам встретиться со мной?
– Зачем? Я ничего не выиграю, зато потеряю…
– Что?
– Себя… Отпустите меня, пожалуйста… В моей мастерской очень маленькое окошко, и свет попадает туда только до часу дня. Если я задержусь, то пропал весь день.
– Пригласите меня к себе!
Он молча удивленно уставился на Натали.
– Мне бы хотелось увидеть ваши работы.
Художник, ничего на сказав, быстро собрал свои пожитки и устремился к выходу. Натали поспешила за ним. В молчании они миновали несколько залов.
– Меня предупреждали, что вы настойчивы, – сказал он.
– Я такая же, как мой покойный муж. Вы знали его?
– Знал, – после паузы признался художник. – Он умел хорошо говорить.
– Он не только говорил. Он занимался делом.
– Может быть. – Художник не расположен был продолжать разговор.
– Вы не рисовали его?
– Нет, я не пишу портретов. Я пишу картины.
– Какие?
– Смешные.
– Карикатуры?
Художник задержал шаг. Натали от неожиданности чуть не наткнулась на него. Он впервые взглянул на нее свысока и даже с некоторой снисходительностью.
– Наши карикатуры не смешны. Они глупы и злобны. Смешна наша жизнь!
Художника звали Левой. Его комната в коммуналке была одновременно и мастерской. За окном возвышалась грязно-желтого цвета закопченная стена какого-то производственного здания. Грохот товарных составов и пронзительные свистки пролетающих мимо электричек напоминали о близости железнодорожной магистрали. Это был район, обитатели которого привыкли к вечному шуму, к отсутствию света и зелени. Уже с середины дня в комнате Левы наступали сумерки.
Множество холстов было повернуто лицом к стене, один холст был натянут на подрамник, загрунтован и подготовлен к работе, но кисть художника еще не касалась его. Четыре среднего размера картины висели на стене против окна. Между третьей и четвертой было пустое пространство. На каждой из картин были изображены одни и те же двое парней, только в разной обстановке. Может быть, из духа противоречия, сражаясь против унылых сумерек и серой жизни, Лева использовал яркие, бьющие в глаза цвета. Его полотна будто светились в полутьме мастерской.
– Мне очень нравится, – искренне сказала Натали.
Лева просиял от удовольствия.
– Эту серию картин я назвал «Мои мужики».
Он, разволновавшись, стал мерять шагами комнатушку из угла в угол, на ходу давая пояснения:
– «Мои мужики в очереди за картошкой!»
Длинная очередь выстроилась вдоль тротуара. В основном это были пожилые усталые женщины. «Мужики «красовались на первом плане, прижав к сердцу сетчатые «авоськи». Вожделенный вход в овощной магазин был уже рядом. Витрина его заманивала диковинными тропическими фруктами, а также арбузами, дынями и сочными гроздьями винограда. Над головами «мужиков», выражая их мечтания, в воздухе парила, как «летающая тарелка», сковорода, полная аппетитной жареной картошки.
Вторая картина называлась «Мои мужики ждут трамвай».
Опять очередь, уходящая в бесконечность за край картины. Навевающая тоску пустота улицы. «Мужики» вытянули шеи и глядели вдаль, а над ними, опять как волшебное видение, порхал в небе веселенький яркий трамвайчик с крылышками, как у бабочки.
Третье полотно было удивительно радостным. Лева назвал его «Мои мужики выстояли очередь за водкой». Комната, подобная Левиной мастерской, была озарена золотистым сиянием. Сияли и лица «мужиков», удобно расположившихся вокруг столика, на котором светилась, словно драгоценный алмаз, бутылка с водочной этикеткой. Такие же бутылки в окружении бликов, искр исполняли под потолком фантастический танец.
Четвертая картина, названная Левой «Мои мужики в очереди за пропуском в рай», изображала «мужиков» заглядывающими сквозь решетку во двор иностранного посольства. По краям картины виднелись могучие плечи охраняющих посольство милиционеров. За спиной у «мужиков» выстроилась нескончаемая очередь. Каждый сжимал в руках пачку бумаг. Вьюга кружила над людьми, вырывала из их рук бумаги, кто-то пытался поймать их на лету, а во дворе посольства распускались роскошные цветы и стоял пустой письменный стол, над которым висела в воздухе волшебная печать с замысловатым гербом неизвестного государства.
– Смешно и грустно… – произнесла Натали. – А у «мужиков» есть имена? Это ваши друзья?
– Неважно.
– Они такие живые…
– Иван и Абрам – вас это устроит?
– Серия еще не закончена? – спросила Натали, указывая на пустое пространство между картинами.
– Закончена, – мрачно сказал художник. – Я продал эту картину.
– И как она называлась? За чем «мужики» встали в очередь?
– Там не было очереди. Там были «мужики» и девушка. «Мужики» смотрели вслед девушке, уходящей от них… навсегда.
– Кто же ее купил?
Лев отвернулся к окну и долго молчал.
– Американец, – наконец сказал он.
– Тот самый?
– Да, приятель Дины. Это Дина уговорила меня продать картину… Я сидел без гроша. Мне не на что было купить краски.
– Значит, вы не все мне рассказали о Дине?
– А вам хочется знать все? Что ж, знайте! Она бросила меня, потому что поняла, что я тряпка. Я не умею и не хочу драться за карьеру, за место наверху. Она толкала меня, пока ей не надоело. Она устала от меня, а я от нее. Ей нужен мужчина с амбициями, чтобы стать царицей, ей нужен по крайней мере царь.
Остаток дня Натали провела в обществе Ростова и его помощников. Обговорили условия проживания сотрудников «Котильона» в Ленинграде: как их встретят, где разместят. На каждом шагу возникали все новые сложности. Но самым большим камнем преткновения, как и ожидалось, стал финансовый вопрос. Натали требовала деньги сейчас, немедленно. Ей нужно было закупать меха на этом аукционе, а не ждать осени. Она также настаивала, чтобы сообщение для прессы о заключенном договоре было сделано утром в пятницу, до отлета генсека в США. Ростова от такой оперативности кидало в дрожь. Он мямлил, тянул время. Под конец, когда он пригласил ее на ужин, она отказалась:
– Придется вам поужинать в одиночестве. Вы сами виноваты, что так измотали меня. Боюсь, что я испорчу вам вечер. Отдохните от меня, а я от вас.
Она постаралась смягчить отказ шуткой. Ростов это оценил и не настаивал более. Они расстались у входа в «Асторию». Администратор вместе с ключом от номера протянул ей запечатанный конверт. У Натали перехватило дыхание. Неужели опять шифрованное послание, вновь цифры, «перлы», «плащи и кинжалы»? Запершись в ванной, она дрожащими пальцами распечатала письмо. В конверт были вложены театральный билет и записка.
«Уважаемая госпожа Невски! Извините, что не ответила на ваш звонок. Если сможете, зайдите сегодня после спектакля за кулисы. Я всем сказала, что вы ищете модель для фоторекламы, а я хочу немного подработать. Вера».
Юный красавец Стефан, его возлюбленная Вера – события последних дней начисто стерли их имена в памяти Натали. А ведь она обещала найти Веру и как-то помочь ей.
Спектакль – водевиль из советской курортной жизни – был настолько глуп, что после первых же сцен перестал занимать внимание Натали. Единственным ярким моментом во всей этой пошлой и бессмысленной суете было появление на сцене Веры. Она не играла роли, она жила и действовала сама по себе, красивая, молодая, благоухающая… Когда артисты раскланивались после спектакля, самые бурные аплодисменты предназначались ей. Вера обрадовалась, увидев отражение Натали в зеркале у себя в гримерной.
– Простите, что вам пришлось потратить на меня столько времени…
– Я получила удовольствие.
– Никогда не поверю…
– Ваша роль мне понравилась. Вы можете гордиться…
– Я горжусь только тем, что сама ее сочинила. У автора было всего четыре реплики. Вы не возражаете, если я переоденусь при вас?
На лице, в голосе и поведении Веры не осталось и следа той живости, которая переполняла ее на сцене. Это был усталый, но полный чувства собственного достоинства человек, только что закончивший утомительную повседневную работу.
– Я рада, что мы познакомились, Вера, – сказала Натали.
– Я тоже. Как там Стефан? – В ее тоне не ощущалось трепета влюбленной девочки. Вопрос прозвучал буднично.
– Он переживает за вас и ждет не дождется встречи…
– Я усиленно учу английский, готовлюсь стать официанткой. В Америке не так сложно устроиться на эту работу? Не правда ли?
– Думаю, что да.
– Здесь я актриса – там буду подавальщицей. Вы видели меня на сцене. Как вы считаете, смогу я сыграть официантку в какой-нибудь забегаловке?
– Зачем видеть все в таком мрачном свете?
– Я стараюсь не обольщаться иллюзиями. Здесь я добилась хоть какой-то известности, там придется начинать с нуля.
– Стефан замечательный мальчик.
– Вера не очень-то без ума от мальчиков!
Она почему-то заговорила о себе в третьем лице.
– Вы обсуждали эту проблему с Уоллесом?
– Он меня понял. Он вообще понимал людей…
Вера сказала последнюю фразу с такой искренней печалью, что Натали кольнула ревность. Вера актриса. Диана тоже актриса. Мужчине всегда льстит внимание женщины, выступающей перед публикой.
– Я два слова должна сказать режиссеру, а потом буду свободна. Может быть, мы вместе где-нибудь перекусим? Я с удовольствием съела бы порцию черной икры, если это, конечно, вас не разорит.
– Я подожду вас у служебного входа.
Натали вышла на пустынную улицу. За углом прогремел по рельсам трамвай, увозивший домой последних зрителей. Праздник окончен. Ночь вступает в свои права. С утра начнется новый трудовой день.
Каблучки Веры дробно простучали по ступенькам.
– Видите, я вас не заставила долго ждать!
Она взяла Натали под руку, и вдруг… слезы брызнули у нее из глаз.
– Боже мой! На вас Любина шубка!
