Текст книги "Стриптизерша (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– К тому же, продолжает Тим, – у тебя сексуальный южный акцент. Ты привлечешь толпы зрителей.

– Так я получаю место? – в моем голосе нет ни восторга, ни азарта. Только отвращение, смешанное с ужасом и облегчением.

– Оно твое.

– Сколько... сколько за это платят?

Тимоти пожимает плечами:

– По-разному. Мне кажется, что у тебя огромный потенциал в плане соблазнительности, что будет тебе на руку. Если будешь исполнять приватные танцы, то сорвешь куш. Клуб не платит напрямую. Тебе платят чаевыми, а ты отдаешь клубу процент. Немного, всего лишь пятнадцать, а это средний показатель в этом бизнесе. Ты должна станцевать под две-три песни. Большинство девочек зарабатывают между 50 и 100 долларами за одно выступление. Такие, как ты, могут исполнять по 3-5 выступлений за вечер. Между выступлениями будешь обслуживать столики, по 10$ за каждый, плюс чаевые от клиентов. Потом, в задней части клуба находятся VIP-комнаты, всего четыре штуки. Большинство девушек получают около 100$ за одно обслуживание в VIP-комнате. Надо работать как минимум по три вечера, но мы открыты семь дней в неделю. По выходным, само собой, прибыль больше всего, – он приподнимает бровь. – Так как ты раньше не танцевала, я скажу тебе кое-что. Большая часть девочек зарабатывают дополнительно на частных вечеринках, мальчишниках и подобном дерьме. Им не приходится отдавать нам процент, вся оплата остается им.

– Что... – мой голос срывается, и приходится начинать снова. – Что вы имеете в виду под частными вечеринками?

Тимоти смеется:

– Это лишь значит, что ты делаешь там то же самое, но на частной вечеринке. Слушай, для вечеринок ты сама устанавливаешь правила. Как минимум, исполняешь приватный танец и все такое, может быть, стриптиз для компании, – он подмигивает. – Я знаю, о чем ты думаешь, и все это на самом деле не так. Только если ты сама того не хочешь, конечно. Все зависит от тебя. Это никак не связано с заведением. Мужчины будут звать тебя на частные вечеринки, и решать тебе, принимать предложения или нет.

Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов:

– Ладно. Ладно, я справлюсь с этим.

Тимоти опять смеется, с низким, удивленным смешком:

– Ты убеждаешь меня или себя?

– Обоих, наверное, – говорю я.

– Приходи завтра вечером часов в семь или восемь, и мы придумаем тебе танец. Моя лучшая танцовщица, Кэнди, будет здесь, и она тебе поможет. Покажет, что надо делать и все такое, – он поднимается, закидывается виски или что там у него, и затем протягивает мне руку для рукопожатия.

– Добро пожаловать в Экзотические Ночи, Грей. О, кстати, тебе понадобится сценическое имя.

Он провожает меня до выхода, и, когда он открывает передо мной дверь, его рука задевает мои ягодицы. Это не случайность, потому что я почувствовала, что его рука намеренно тянулась. Я уворачиваюсь от него и оборачиваюсь, пристально на него посмотрев. Он просто машет мне рукой.

У меня есть официальная работа. Облегчение разбавляется тошнотворным ужасом от того, в чем эта работа заключается. Я еще ничего не делала на ней, что означает, что еще не поздно отказаться. Я могу просто не прийти и надеяться, что найду что-нибудь еще.

Я застегиваю блузку обратно, как только покидаю клуб и иду к остановке. Как только я вхожу в кампус, я отныне в полной мере осознаю, что парни там пялятся на меня, пока я иду к своей комнате. Я не из тех девушек, что ни за что не признают, что они привлекательны. Я привыкла к взглядам, направленным на меня, куда бы я ни пошла; я просто не обращаю на них внимания. Но теперь... вытерпев вожделенное пожирание меня взглядом Тимоти и его самоудовлетворение, я не хочу, чтобы на меня смотрели, казалось бы, все, кто проходит мимо. Мои джинсы кажутся более обтягивающими, чем когда я надевала их этим утром, и внезапно моя блузка обнажает меня сильнее, чем я представляла. Мне бы хотелось, чтобы на мне сейчас были мои спортивные штаны и толстовка.

Я вхожу в комнату и забираюсь на кровать, прежде чем расплакаться. Слезы приходят в горячем потоке вместе со смущением, виной, ужасом, тошнотой и сомнением. Папочка был прав. Он говорил, что меня затянет развратная жизнь, и так оно и вышло. Я только что устроилась стриптизершей. Я не собираюсь прославлять это словами «экзотическая танцовщица».

Я даже не хочу знать, что бы на это сказала мамочка.

Но, правда, я не собираюсь отступать. Я не вернусь в Макон, в Джорджию. Я не вернусь. Я собираюсь получить диплом.

Я работала не покладая рук, чтобы поступить в интернатуру в «Fourth Dimension Films», и я отредактировала видео с мамой и показал его миссис Адамс, моему научному руководителю. Она увидела потенциал в моей работе, а «Четвертое измерение» – одна из крупнейших частных киностудий в Лос-Анджелесе. Получить интернатуру там стало бы огромным шагом в карьере. Но для этого я не могу жить улице. Мне нужно оставаться в университете и где-то жить. Мне нужен профессиональный гардероб.

Короче говоря, мне нужна работа, и это – единственная возможность, которая выпала мне за месяцы поисков.

И все же я плачу засыпая. Лиззи не возвращается до трех ночи и приводит с собой парня. Они заваливаются на ее ярус, и я часами не могу уснуть, слушая их стоны, хрюканье и хихиканье.

∙ Глава 6 ∙

Я крепко закрываю глаза и молюсь, хотя мне стыдно за это; Господь бы не одобрил то, чем я собираюсь заниматься, я чертовски уверена. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы остановить дрожь, но они трясутся, как листья на деревьях во время грозы в Джорджии.

– Грейси, ты следующая, – Тимоти просовывает голову в дверной проем гримерки, и я определенно не скучала по тому, как жадно он обстреливает меня своими маленькими глазками.

По спине пробегают мурашки, и я хочу послать его подальше, но не могу. В конце концов, минут через пять меня будет рассматривать еще пристальнее целая толпа людей. Я едва одета, по крайней мере, в сравнении с тем, к чему я привыкла. Я с детства носила платья в пол и юбки со свободными футболками. Никаких вырезов, ничего выше колена. Ничего откровенного и вызывающего. Ничего сексуального и чувственного. Ничего непочтительного и неугодного Богу.

Прямо сейчас на мне пара обрезанных джинсовых шорт, с кромкой, изношенной до ниточек. В Маконе такие шорты назвали бы «Daisy Dukes²», так как они обрезаны так коротко, что видна нижняя часть моих ягодиц. К тому же, они обтягивающие и сжимают мои плотные бедра танцовщицы, как спандекс. На мне фланелевая рубашка, но и ей далеко до скромности. Она расстегнута до самого декольте, которое ничем не поддерживается. Застегнуты всего четыре нижние пуговицы, и тяжесть моей груди скоро их разорвет. В конце концов, в этом и весь смысл. Пуговицы и должны оторваться. В углу примерочной целая вешалка с подобными рубашками, так как часть выступления состоит в том, чтобы разорвать рубашку на груди.

Это должно быть сексуально, по словам Тимоти:

– Это сведет их с ума.

Он эксперт в этом, видимо. Остатки фланелевой рубашки завязаны прямо под моей грудью, так что вся моя грудная клетка оголена. Последняя часть комплекта – костюма – широкий кожаный пояс с большой блестящей пряжкой и пара сапог до колен. Сапоги специально для стриптиза, как я понимаю. Кажется, так оно и есть, папа упоминал что-то подобное, когда говорил о том, как я стану шлюхой. Они замшевые, с бахромой, на тонких и высоких стальных каблуках, и в них мой рост достигает 1,83 метра, когда во мне метр семьдесят пять.

Мои светлые волосы зачесаны до такого блеска, что Кэнди спросила, не надела ли я парик. Мое лицо наштукатурено кричащим макияжем. Окрас блудниц, как сказал бы дедушка. Я всегда наносила, как максимум, чуть-чуть блеска на губы и немного теней, поэтому теперь основа, помада и тушь по ощущениям похожи на маску. Что, кстати, неплохо, в какой-то степени эта маска спрячет меня.

Я глубоко вдыхаю и заставляю себя встать со стула, покачиваясь на непривычных мне каблуках. Тимоти распахивает дверь и придерживает ее, но не из джентльменских побуждений. Он стоит на пороге так, что мне приходится протиснуться рядом с ним. Я сдерживаю порыв ударить его, когда он «нечаянно» задевает мою задницу.

– Не делай этого, Тим, – говорю я, гордая твердостью и спокойствием в своем голосе. Это не первый раз, когда я прошу его не трогать меня.

– Чего не делать?

Я стреляю в него взглядом, которому научилась у отца, тем самым, который вызывает у мудичья дрожь в коленках.

– Если я здесь работаю, это не значит, что можно лапать меня, когда тебе захочется, Тимоти ван Даттон. Убери от меня свои грязные лапы, – мне не нравится мой гнусавый выговор, но я нервничаю и расстроена, и он – часть моей новой личности, «Грейси».

Тимоти хитро смотрит на меня:

– Послушай, Грейси. Ты звучишь прямо как южная красавица. Мне нравится это. Продолжай так себя держать, неплохо смотрится. Теперь проваливай и делай то, за что я тебе плачу.

– Платишь мне не ты, а клиенты, – резко отвечаю я.

Его взгляд становится жестким, а голос низким:

– Еще раз скажешь мне подобное – и ты уволена, – он ударяет по моей заднице так, что на глаза наворачиваются слезы, но я не даю ему удовольствие получить ответ. Может, это считается сексуальным домогательством, но мне слишком нужна эта работа, чтобы спорить.

Он проходит мимо меня, оставляя меня собраться с мыслями и мужеством. Когда он пропадает из поля зрения, я потираю ягодицы там, куда пришелся удар, с испугом сообразив, что он может легко уволить меня, если захочет. И я окажусь за бортом без спасательного круга.

Я пробираюсь за кулисы, поднимаюсь по трем ступенькам на сцену и встаю за занавесом. Сердце колотится как молот, в горле такой комок, что я едва дышу, и я вот-вот заплачу. Я не хочу туда идти.

Моя репетиция с Кэнди была неловкой и отвратительной. Крутиться на шесте гораздо сложнее, чем кажется. Я несколько раз упала, прежде чем у меня получилось обернуть ногу вокруг холодного металла и покрутиться на нем. Кроме Кэнди, никто на меня не смотрел, и я все равно расплакалась, когда впервые сняла рубашку. Кэнди видела мои слезы, но ничего не сказала. Она просто сделала замечание, что я слишком напыщенно иду от шеста за кулисы.

В любом случае, у меня нет выбора. Его нет, если я хочу получить степень и воплотить свою мечту стать продюсером. Я поступила в интернатуру, и занятия начинаются на следующей неделе, но мне нужна хорошая одежда.

Поп-музыка в колонках стихает вместе с гудением разговоров. Толпе мужчин за занавесом наверняка слышно мое сердцебиение.

– Вы готовы, господа? – голос Тима отдается эхом в колонках, пронзительный, хриплый и внушающий. – Сегодня у нас очень, очень особенное угощение для вас. Совершенно новое выступление. Она прибыла прямо из Макона, Джорджия, выращенная на кукурузе южная девушка, и, парни, она... горяча.

Свист и перешептывания становятся оглушительными, пока Тим не унимает их.

– Позвольте представить вам... Грейси!

По крайней мере, Тим заставил меня придумать сценическое имя. Девушка спиной к стриптизерскому шесту, с выставленным в сторону бедром, держащаяся руками за холодный металл высоко у себя над головой... это Грейси, исполнительница стриптиза.

Она – не я.

Меня зовут Грей Амундсен. Но Грей нет здесь, в этой грязной, прокуренной, пронизанной похотью дыре. Здесь я – Грейси.

Занавес раскрывается, и прожекторы ослепляют меня белым, красным и фиолетовым светом, и под ними так жарко, что меня тут же бросает в пот. Сначала я не двигаюсь с места. Даю им разглядеть себя. Собственно, поэтому они и здесь. Чтобы посмотреть на меня. Чтобы разглядывать меня... хотеть меня.

Меня заверили, что никто не будет меня трогать, но это не ахти какое утешение.

Меня никто никогда не хотел, никто. Папа всегда хотел, чтобы у него родился сын, и я бы играла в футбол и училась в семинарии, как папа. Если бы я была мальчиком, я могла бы возглавить кафедру Современной Баптисткой Церкви Макона. Но я родилась девочкой, поэтому не могла заниматься ничем подобным – единственная из всех детей. Мне говорили, что я должна быть на виду, но меня не должно быть слышно, сидеть правильно и вести себя сдержанно. Быть леди, быть приличной. Сидеть прямо, следить за манерами и слушаться старших. Никакой рок-музыки, никакого макияжа, никаких мальчиков. На последнее он особенно обращал внимание.

Я ни разу не ходила на свидание, никогда не целовалась (кроме Крейга, да и тот не считается).

Но, по какой-то причине, Тимоти ван Даттон решил, что я обладаю некой «врожденной чувственностью», которая сведет всех мужчин с ума, и нанял меня. Может, он просто почувствовал мое отчаяние.

Публика тем временем справилась с шоком и начала свистеть и завывать.

– Раздевайся! – кричит мужчина за столиком у сцены.

Я обхожу шест, держась за него одной рукой, долгими шагами. Такими, какие делаю танцоры на Бродвее и модели на подиуме. Так я демонстрирую им свои ноги, даю им увидеть мой стиль. Я не собираюсь просто сорвать с себя одежду и крутиться вокруг шеста. Нет, если уж я собираюсь это делать, то придам своему выступлению стиль.

Кэнди помогла мне с хореографией. Кэнди – стройная брюнетка на несколько лет старше меня, но у нее жесткость девчонки с улиц, какой у меня никогда не было. Она не то чтобы красивая, даже не близко, но с подходящим макияжем и с таким телом ее можно назвать таковой. К тому же, она делает такие движения с шестом, что мужчины сходят с ума. Я видела. Я не осмеливаюсь пытаться делать то, что делает она, сложные кружения и перевороты назад. Кэнди сухо и по-деловому показала мне, как двигаться и покачиваться, крутиться вокруг шеста и скользить по нему вниз. Они с Тимом смотрели, как у меня выходит, до сегодняшнего выступления. Свидетельством моего успеха был бугор на его ширинке.

Я подпрыгиваю и кручусь вокруг шеста, цепляясь за него правым коленом, наклоняя голову назад так, что мои белокурые волосы свисают за моей спиной. Мое сердце бешено колотится, пока я несколько раз кручусь вокруг шеста, и затем приземляюсь на одну ногу, а другая до сих обхватывает шест. Я чувствую, как мое тело трясется и подпрыгивает в этом скудном наряде. Я борюсь со слезами вины, стыда и смущения, но мне нужно не только не дать им пролиться, но и нацепить фальшивую улыбку. С каждым движением рвотные позывы все ближе.

Я придумала этот танец так, чтобы оставаться в одежде как можно дольше, но момент в итоге приходит слишком быстро. Я вертелась, свисала вниз головой, я скользила вниз спиной к шесту, широко расставив колени до боли в промежности.

А сейчас...

Сейчас я должна начать настоящий стриптиз. Я с трудом сглатываю, делаю незапланированный круг вокруг шеста, чтобы скрыть, что я нервничаю, и встаю так, как стояла перед открытием занавеса: спиной к шесту, ноги на ширине плеч, руки за головой. Дрожащими руками я проталкиваю верхнюю пуговицу в разрез и шагаю на середину сцены, развязывая узел внизу. Теперь рубашка свободно висит, как и мое декольте. Затем, просто чтобы подразнить, я застегиваю верхние пуговицы. Мужчины охают и подаются вперед, и я вижу голод и вожделение в их глазах.

Наконец, как только клубная музыка достигает кульминации, я хватаю отвороты рубашки и разрываю ее, эффектно отрывая пуговицы. Моя грудь оголена, и я раздетая стою перед полутора сотней мужчин.

Единственная слезинка катится по лицу, смешавшись с потом на моей верхней губе.

Теперь я официально стриптизерша.

∙ Глава 7 ∙

Я одета в узкую темно-синюю юбку-карандаш, простую, застегнутую на все пуговицы блузку цвета слоновой кости и пару туфель на высоких каблуках, подходящих к блузке. Мои волосы связаны в пучок, и на мне минимум макияжа. Я никогда сильно не красилась, но с тех пор, как я начала танцевать в клубе, я крашусь еще меньше.

Танцевать.

Да, я начала воспринимать это именно так. Я проработала здесь три месяца, и за это время стала самой популярной танцовщицей. Меня постоянно требуют для сеансов в VIP-комнатах. За вечер я танцую три сета, и за каждый я получаю, по меньшей мере, по сто долларов. Я беру двадцать за танец на столе, пять за приватный, а за танец в VIP-комнате цена начинается от 150.

Меня до сих пор тошнит перед каждым выступлением, и я все еще засыпаю в слезах каждую ночь. Я ненавижу быть стриптизершей. «Экзотической танцовщицей». Это не танцы, это – непристойный эпатаж. Это шоу с целью заставить мужчин хотеть меня. Меня лапали так часто, что я сбилась со счета, а гнусных предложений было еще больше. Мне предлагали тысячу долларов, чтобы «развлечь» какую-то знаменитость на час в приватной обстановке. Я отказалась.

Теперь меня берут в интернатуру в «Fourth Dimension». Я хорошо там ориентируюсь, разбираюсь в документах, стенографирую, работаю на настоящих продюсеров. Я надрывала задницу, чтобы стать интерном, и работала еще усерднее в качестве ассистента в «Fourth Dimension» в надежде, что меня заметят и разрешат работать над настоящим проектом. По-видимому, у меня все получилось.

Джон Казанцидис – важный продюсер, известный тем, что у него глаз наметан на сильные, интересные сценарии. За последние десять лет он работал над несколькими популярными фильмами, включая последний блокбастер по книге «И восходит солнце³». Он всегда был вежлив со мной, и, кажется, всерьез воспринимает меня в качестве студента киношколы. Он партнер студии, поэтому работать с ним напрямую очень выгодно. Мои однокурсники сходят с ума от зависти.

Я жду за дверьми его офиса, пока Лесли, его секретарь, не получает ответ по внутренней связи и приглашает меня войти. Мистер Казанцидис, или Каз, как он сам просит себя называть, высокий и коренастый с густыми черными волосами и темно-карими глазами. Он так и источает властность, могущество и богатство, при этом не выставляя это напоказ. Для мужчины в возрасте он очень привлекательный и обаятельный.

Он показывает на большое кожаное кресло перед своим рабочим столом, прижимая телефон к уху. Он слушает еще несколько секунд, после чего прерывает разговор на греческом и кладет трубку.

– Прошу прощения, Грэй. Я разговаривал с матерью, – он улыбается мне, демонстрируя белые зубы.

– Нет проблем, сэр. Я думаю, это прекрасно, что вы разговариваете со своей мамой.

Он кивает:

– Матери очень важны. Ты вообще видишься с семьей?

Я пожимаю плечами. Я старалась избегать разговоров о себе или о семье.

– Не особо. Моя мама умерла, а мы с отцом... ну, мы не в хороших отношениях, к несчастью.

Каз хмурится:

– Мне жаль твою мать. Как она умерла?

– Опухоль мозга, – я вытаскиваю мой новый, подаренный фирмой айпад из сумки и открываю новый документ в готовности делать заметки. – Какое у меня задание, сэр?

Каз откидывается и вертит ручку в руках.

– Можешь убрать его, – он показывает на планшет. – Оно очень простое. Ты будешь прямым посредником между «Fourth Dimension» и главным актером в нашем новом фильме. Мы партнеры в ремейке «Унесенных ветром», и я знаю, тебе не нужно объяснять, насколько важен этот проект. Оригинальный фильм – культовый элемент американской культуры.

– Да, сэр, – я засовываю айпад обратно в сумку и скрещиваю ноги, внимательно слушая.

– Я выслал тебе все нужные файлы, касающиеся фильма, включая описание твоего задания. Прежде чем прийти завтра, изучи все аспекты проекта. Съемки начнутся в следующем месяце, так что пока не нужно делать ничего особенного, но твое задание начинается прямо сейчас, – Каз наклоняется вперед и откладывает ручку. – Грэй, ты показала, что многое можешь. Ты мне нравишься. Если справишься с этим заданием, то я возьму тебя в штат, когда ты выпустишься. До этого ты будешь получать обычную зарплату.

Я стараюсь не закричать. До этого за интернатуру мне ничего не платили. Если мне начнут выдавать зарплату, я смогу бросить стриптиз.

– Благодарю, сэр! Я не подведу Вас, я обещаю, – я не могу стереть улыбку с лица.

– Знаю, что не подведешь, Грэй, – он откидывается и достает телефон из кармана пиджака, набирая сообщение. – Уверен, у Лесли есть для тебя документы для работы, а после можешь быть свободна.

Бумажная работа занимает несколько минут, что неплохо, так как мне нужно вернуться в кампус, закончить домашнее задание по литературе, а потом переодеться для работы. Интернатура – настоящая удача, но она отнимает очень много времени. Я работаю четыре вечера в неделю и тридцать часов в неделю интерном. Я почти не ем, почти не сплю и у меня неделями нет времени, чтобы потанцевать для себя.

Все это стоило того, если меня возьмут на работу в студию.

Я возвращаюсь в свою комнату и заканчиваю домашнюю работу как можно быстрее. Начинаю просматривать файлы, отправленные мне Казом. Над проектом работает в основном «Fourth Dimension» вместе со студиями «Orbit Sky Films» и «Long Acre Productions». Режиссер – Джереми Аллан, заметки Каза о структуре работы мистера Эрскина и его идеях для проекта. Он известен благодаря «Красному небу», постапокалиптической драме, получившей шесть оскаров, включая награду за лучший фильм. Он работал с «Fourth Dimension» и моим начальником, Казом, над картиной «И восходит солнце», так что для него это не первая экранизация. Цель этого ремейка – согласно наброскам мистера Эрскина в этих файлах – не искажать сути романа и отдать дань уважения фильму 1939 года, сделав его современнее посредством нынешней эстетики.

Каз рассматривает меня не только как помощника, потому что я знаю, что для молодого интерна-ассистента ненормально руководить проект с таким ведущим актером. Он искренне понимает мою страсть к кинематографу и, я надеюсь, готовит меня к работе с ним над будущими проектами.

И все же он вынужден учитывать то, что я интерн, что означает, что я должна сперва окончить учебу.

У меня не хватило времени, чтобы добраться до актерского состава. Я высвобождаюсь из юбки с блузкой, надеваю леггинсы и футболку и выхожу на улицу, садясь на автобус до клуба. Уже там я переодеваюсь в сценический костюм, обтягивающие шортики и фланелевую рубашку. Я наношу макияж и укладываю волосы блестящими волнами медового цвета, и наконец смотрюсь в зеркало.

Как всегда, я с трудом себя узнаю. Прическа огромна, свисает до лопаток, с максимальным начесом. Макияж делает мои серые глаза мрачными, и, вынуждена признать, гипнотизирующими. Яркая красная помада, румяна, плотная основа, тушь...

Я ожидала, что похудею, учитывая, как редко я ем и как часто бегаю по делам, но я не изменилась. Мои бедра и бюст до сих пор внушительного размера. Теперь я воспринимаю свое тело по-другому. Я не просто разодетая женщина. Я вижу под одеждой тело, на которое раньше не обращала внимание. Я не просто человек, как и все вокруг. Я объект, вещь, которую вожделеют. Я знаю, какой эффект моя грудь и попа производят на мужчин.

Я вздыхаю, немного ослабив узел на рубашке, чтобы поправить грудь, и перевязываю его, чтобы сделать больший акцент на декольте. Я наношу немного основы на бедро на то место, которым ударилась о стол в своей комнате. Мужчины не желают видеть синяки.

Я тяну время. Я всегда откладываю выступление. Никогда не хочу выходить на сцену. Я думала, что привыкну, но так и не смогла. Сердце до сих пор колотится, и мне все еще стыдно, и до сих пор тошнит. Когда наступает момент снимать блузку и оголять грудь, мне всегда хочется спрятаться в нору и закопаться поглубже. Я ненавижу вожделеющие взгляды, загребущие руки, свисты и грязные предложения.

Я собираюсь открыть дверь раздевалки, как врывается Тимоти:

– Грэй, как хорошо, что ты рано пришла, – его глаза светятся от возбуждения, и мне это не нравится. – Сегодня у тебя удачный вечер. Какой-то актер, важная шишка, арендовал целый клуб! И угадай, что? Он заказывает приватный танец в VIP-комнате с тобой. Я сказал, что ты не оказываешь дополнительные услуги, так что не беспокойся. Но это деньги, Грэй. Большие, большие деньги.

Я киваю и стараюсь успокоиться. Это всего лишь еще один вечер. Я уже танцевала для знаменитостей в VIP-комнатах. Мы лишь крохотный клуб, и нам далеко до престижных заведений, и большую часть нашей клиентуры составляют рабочие среднего класса, и изредка к нам заходят работники из Голливуда. Но время от времени объявляются актеры или звезды спорта в надежде укрыться от папарацци. Насчет одной вещи Тимоти непоколебим – никаких фотографов и никаких журналистов, без исключений.

Я немного поправляю макияж и узел на рубашке, и убеждаюсь, что декольте смотрится как надо, и наконец, выхожу. В данный момент на сцене Лидия, танцующая под песню Лудакриса. Она миниатюрная, пышногрудая девушка, учащаяся в школе медсестер. Она милая, и отличная танцовщица, и, как и я, отказывается от частных вечеринок вне клуба, и никогда не оказывает никаких дополнительных услуг. Я выхожу на сцену и оцениваю клиентов. Все они из Голливуда, холеные и привлекательные, безупречные и источающие фальшивое очарование. Большинство уже пьяны, и я исполняю шесть приватных танцев, еще не пройдя и половины клуба. Я еще не видела актера, арендовавшего клуб, но он в VIP-комнате. Это все лишь сброд, подхалимы и ассистенты. Я танцую еще на нескольких столиках и возвращаюсь на сцену. Моя приманка в том, что я раздеваюсь только во время танца. На столиках я танцую в одежде. Мужчинам это нравится, наверное. Их привлекает таинственность. Конечно, рубашка на мне достаточно раскрыта, и я, фактически, топлесс, поэтому клиенты сходят с ума.

Я исполняю свой обычный танец, кружась вокруг шеста, дразня мужчин, расстегивая рубашку, но не показывая им ничего, затем застегивая ее обратно. Я почти смирилась с той частью, когда приходится снимать одежду. Почти. Я имею в виду, я не начинаю плакать, пока я не вынуждена снимать шорты. Так как они довольно узкие, непросто снять их изящно.

Затем я танцую совершенно обнаженная, не считая узких стрингов. Все это время я готова расплакаться. Они видят мою задницу, всю целиком. Стринги – это не более чем крошечный треугольник, прикрывающий мои гениталии, да и то с трудом. Когда я танцую и двигаюсь по сцене, им видно все.

Я заканчиваю сет и возвращаюсь за сцену, чтобы собраться. Клиенты сегодня состоятельные и дают чаевые только так. За первый сет я получаю 150 долларов, и еще 80 за приватные танцы и на столах. И это я еще не была в VIP-комнатах. Но выступление на сцене... боже. Свисты и предложения были непристойнее, чем когда-либо. Тянущиеся ко мне руки, что, технически, противоречит правилам клуба, но с этим приходится бороться самим танцовщицам... они хватали меня, трогали и пытались сорвать стринги. Они предлагали поехать к ним домой. Они в мерзких деталях выкрикивали, что сделают со мной. Я краснею, когда мне кричат такие вещи. Не могу сдержаться. Не думаю, что из-под макияжа им виден румянец, но он там. Я краснею, сжимаюсь и уворачиваюсь от рук игриво, но твердо, и избегаю смотреть им в глаза.

Когда я за сценой и к выступлению готовится Инез, я чувствую, как сжимается мой живот. Я бегу в гримерку и едва успеваю добраться до туалета, где опустошаю желудок. Слезы текут вместе с потом по моему лицу. Когда меня заканчивает тошнить, я падаю на холодный пол и прижимаю лицо к прохладному фарфору и даю себе выплакаться. Я позволяю себе мечтать о том, чтобы попасть обратно домой, в Макон. Я не могу сдержаться и представляю лицо мамочки, увидевшей, чем я занимаюсь для того, чтобы выжить.

В дверь стучат, и она открывается.

– Грэй, черт тебя дери, нет времени для этого! – Тимоти вытаскивает меня из уборной и вытирает мой рот полотенцем. – Они хотят, чтобы ты пошла в VIP-комнату. Прямо сейчас. Комната номер три. Почисти зубы и иди! – он просто толкает меня к раковине и, как только я заканчиваю чистить зубы, выводит меня из гримерной к VIP-комнатам.

Я успокаиваю дыхание и прогоняю Тимоти.

Мое сердце бьется, по коже пробегают мурашки. Я стою рядом с третьей комнатой, держась за ручку двери, но я не решаюсь. Что-то во мне протестует, говорит мне сбежать. Но я не могу. Я потеряю работу, а место в «Fourth Dimension» мне еще не гарантировано.

Я поворачиваю ручку и открываю дверь. Ярко-красный кожаный диван огибает комнату полукругом, освещенную парой настольных ламп такого же цвета. На столе стоит бутылка «Johnny Walker», окруженная другими бутылками с «Coors» и «Bud Light», некоторые из которых пустые. Комната наполнена сигаретным дымом, в котором ощущается налет марихуаны. На другом столике лежит горстка и несколько дорожек белого порошка.

В комнате четыре человека. Трое из них поразительно красивы. А четвертый?

Он – бог киноиндустрии.

Трое сидят на одной стороне дивана, поближе к горсти кокаина. Я узнаю их всех. Одного зовут Арман Ларошелль, он получил награду как лучший актер за роль в «Небесном имени». Арман высокий и стройный, со светлыми волосами до плеч и чертами Аполлона. Второй – Адам Трентон, играющий эксцентричных людей и второстепенных персонажей в боевиках. Недавно он снялся в приключенческом фантастическом фильме в главной роли. Третьего зовут Нейт Брекнер, больше известный за свои роли в романтических комедиях, но в последнее время он старается выйти из своего образа.

Четвертый – это Доусон Келлор. Мое сердце замирает, я не могу дышать. Я смотрела фильмы с ним, видела его последние работы. Но ни один из них не отдает ему должное. Даже близко нет. На экране он потрясающий. Отточенные черты лица, проникновенные светло-карие глаза, темные волоса цвета где-то между черным и коричневым. Высокий и до смешного мускулистый, с накаченными руками и широкой грудью. Он и Брэд Питт, и Генри Кавилл, и Джош Дюамель, и нечто большее, чем все они вместе взятые. Таким он кажется на экране.

Вживую он... верх совершенства. Я не могу оторвать от него взгляд, но его вид обжигает глаза, будто я смотрю на солнце.

А теперь он в моем клубе и выжидательно разглядывает меня, а я не могу пошевелиться. Его глаза как ртуть, переливающегося орехового цвета. Он слишком красивый, чтобы можно было его описать, и я не уверена, что мне делать. Мое тело перестает меня слушаться.

Музыка стучит в колонках, играет Jay-Z. Арман смотрит на меня, держа в руках трубочку и качая головой в такт музыке. Двое других уставились в экраны телефонов. Похоже, они пьяны. Они посмотрели на меня и тут же отвели взгляд.

– Ты собираешься танцевать или что? – спрашивает Доусон. Его голос – сама мгла, глубокий и обволакивающий.

Песня заканчивается, и начинается трек техно. Я не могу оторвать взгляд от Доусона, но заставляю бедра двигаться. Я позволяю музыке увлечь меня, пропуская ее через себя. Я теряюсь в его глазах, которые, кажется, становятся темнее, когда я приближаюсь к нему. Я знаю, что в комнате есть и другие мужчины, но единственный, кого я вижу, – Доусон Келлор.