Текст книги "Стриптизерша (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Он теряет свой ритм, его движения становятся непредсказуемыми. Он держит мое бедро одной рукой, и грубо дергает меня к себе. Мне нравится грубость. Я люблю это. Это чувственная вещь, обратно-интуитивная. Грубость его пыла, именно тогда я больше всего люблю секс с ним, когда он теряет контроль. Другая его рука держит одну раскачивающуюся грудь и сжимает, мнет, удерживает, дразнит пальцами сосок и зажимает его, и он теряется в этом – его глаза закрываются и пот бисерится на лбу, а он двигается быстрее и быстрее.

Сейчас. Сейчас моя очередь.

Я приподнимаюсь на пальчиках, сжимаю своими стенками, и врезаюсь в него. Он стонет, и я делаю так снова. Я начинаю двигаться под ним, в его толчках. Раньше я двигалась с ним, подстраивалась под него, теперь я встречаю его толчки самостоятельно, сильнее и сильнее.

– Трогай себя, – приказывает он, затаив дыхание.

Он наблюдает. Я упираюсь головой в предплечье на капоте «бугатти», поднятая на носочки. Обе его руки двигаются к моим бедрам, и он поднимает меня, так что я вообще не касаюсь пола ногами, голова и грудь на капоте, и он вбивается в меня, когда я скольжу пальцами к моей гладкой плоти.

Я начинаю кончать, и он двигается жестче, растягивая меня своими толчками, и я кричу, вою, бесконтрольно, и затем чувствую, что он начал дрожать, и я возвращаю свое дыхание, помня что он сказал мне насчет того, чтобы я командовала им.

– Говори мое имя, когда кончаешь, – сказала я ему. Также я знаю, ему нравится, когда я ругаюсь, что я делаю не часто, так что сейчас я даю ему и это. – Выкрикивай мое имя, когда трахаешь меня.

Он ревет, рев грубой чувственности, и глубоко толкается в меня.

– Грей ! О ... Боже ... Грей, любимая. – Затем он кончает, ни ритма, ни структуры, просто движение и отчаяние. – Я люблю тебя, еб*ть, я так сильно тебя люблю.

Он наполняет меня. Я чувствую освобождение, чувствую, как внутри меня бьет струей влажность и тепло. Он продолжает трахать меня. Бесконтрольно и сильно, и я встречаю его собственным ритмом, выдаивая его освобождение, и я кончаю снова, чувствуя еще один его спазм, когда я опадаю на машину и толкаюсь в него бедрами, наши тела замедляются и смягчаются, и снова становятся чуткими.

Я прихрамываю напротив зеркального серебра «бугатти», благословенная прохлада рядом с моей сексуально-разгоряченной плотью. Его мужественность смягчает внутри меня, толчки раскачивают нас обоих, сквозь меня проходит дрожь, его спазматические дрожащие толчки, которые делают отголосок во мне сильнее.

Он задыхается, пыхтит, но выходит из меня, поднимает и прижимает меня к своей груди, и целует в висок, покусывает мочку уха, затем вниз к моей челюсти и плечу. Наша кожа гладкая, горячая и потная, и мы оба тяжело дышим, и я никогда в своей жизни не была счастливее, чем в данный момент. Я чувствую, как меня уносит настоящая радость, проникающая глубоко с кости. Он дарит ее мне, это радость, со своей любовью. Я опускаю голову на его плечо, и он разворачивает нас, чтобы поцеловать мои губы, оставив нас еще более задыхающимися, чем когда-либо.

Он поднимает меня в своих руках, без усилий, и несет в дом, оставив свой телефон, музыкальный проигрыватель, и дверь в гараж открытой. В гостиной он нежно кладет меня на диван, открывает крышку пуфика и достает толстое, мягкое одеяло. Он скользит на диване позади меня, его позвоночник напротив спинки дивана. Мы потные и липкие, и я люблю его. Его мягкая мужественность рядом с моей задницей, и мы дремлем так, мысль о том, чтобы он взял там пролетает в моей голове.

Я хочу этого.

Я позволяю грязной мысли плавать в моей голове: я хочу его член в своей заднице.

Я почти хихикаю в слух от грязной, пошлой, чувственной мысли, но она слишком эротична, чтобы смеяться над ней, и я почти засыпаю, дрейфуя и дремля с его рукой, рассеянно поддерживающей одну мою грудь, другая вклинивается между нами и диваном.

Когда мы проснемся, я заставляю его взять меня таким способом.

Или, может быть, так как его день рождения на следующей неделе, я подожду его дня рождения, и устрою для этого специальное событие.

Он ворочается во сне, двигаясь рядом с моей задницей, и я гадаю, пока сон уносит меня, как это будет ощущаться. Как и все, что он делает, потрясающе, я уверена.

Я собираюсь стать его женой.

∙ Глава 16 ∙

Сейчас вторник, четыре часа дня. Доусон читает сценарий; он достиг уровня, когда ему едва нужно прослушивание, но, видимо, у людей с кастинга и у директора на уме еще несколько актеров со знаменитыми именами на эту роль, и им нужно увидеть, кто им подходит. Я на Родео Драйв, занимаюсь шопингом для его сюрприза на день рождения завтра вечером. Конечно, будет большая вечеринка, большая, шикарная, организованная его менеджером, Одри. Это важно, с тех пор как сливки общества, присутствующие в списке приглашенных, как будто из журнала «ОК».

Это должно быть весело, своего рода играть роль. Я еще несколько раз появлялась с Доусоном, – не на таком большом или драматическом событии как Оскар, очевидно, – и каждый раз я чувствовала, что должна быть гламурной, уверенной версией меня, молодой привлекательной спутницей, забавной. Я должна носить дорогие наряды и ювелирные изделия, и пожимать руки с такими людьми, как Кэмерон Кроу и Адам Каролла, Дженнифер Лоуренс. Да, это волнительно, но действует на нервы. Особенно с тех пор, как я в бизнесе, как маленькая-крошечная рыбка в огромном, опасном океане. И эти платья? Я трачу время, беспокоясь о том, что платье, возможно, порвется или я оставлю на нем пятно, а оно стоит столько же, сколько стоят дома большинства людей.

Я уже сделала маникюр и педикюр, и после того, как я закончу с покупками, придет Луиза и займется моей прической и макияжем. Это – иметь личного стилиста – моя любимая часть быть с кем-то столь богатым, как Доусон. Это мелко и ужасно, я знаю, но это чистая правда. Девочка во мне любит, что есть кто-то, кто прихорашивает и укладывает мои волосы, пока они не становятся идеальными, и делают мне макияж так, как я бы никогда не смогла. У Луизы такая техника, что она делает мои глаза достаточно дымчатыми, чтобы я была сексуальной, но не слишком сильно, чтобы я не выглядела как Шлюха из Джерси, а так бы все и закончилось, если бы я делала это сама. Луиза пыталась показать мне, но у меня никогда не получалось.

Маникюр и педикюр каждую неделю, это тоже здорово.

Я даже не хочу упоминать личного массажиста. Это был бы грубо.

Я делаю шаг в магазин нижнего белья «Agent Provocateur», и мое сердце поднимается к горлу. Я всегда покупала нижнее белье в «Kohl’s», или, если получала дополнительные деньги, в «Victoria’s Secret». И всегда только обычные трусики и бюстгальтеры. Я никогда даже не пробовала настоящее белье. Самое смелое нижнее белье, что у меня есть, это лифчик без спинки и без бретелек, который я купила для первой большой ночи с Доусоном, где я знала, нас будут фотографировать.

Женщина, которая встречает меня, отполированная и утонченная, картинка совершенства Родео Драйв. Она высокая, стройная, и платиновая блондинка. Она представляется как Вайолет, и это самое уместное, что я могу себе представить.

– Я могу вам помочь что-то найти? – ее голос как шелк.

– Я, – ну… мое горло пересохло, и я понятия не имею, что спросить. Я даже не знаю, с чего начать. Я решаю быть честной; в ином случае я опозорюсь. Вероятно, я больше никогда снова не смогу зайти в этот магазин. – Я никогда не покупала… белье. Это для моего пар… моего жениха. Завтра его день рождения, и я хочу надеть что-то, чтобы удивить его.

Она беспристрастно кивает, ее выражение лица не меняется, хотя я почти чувствую исходящее от нее презрение.

– Вижу. Покупаете что-то особенное, чтобы он мог развернуть, хм?

– Что-то вроде этого. У него уже почти все есть, так что единственное, что я могу дать ему из того, что он чертовски хочет, это… ну, я, – я краснею, когда говорю это, но это правда.

Я замечаю, что ее выражение слегка меняется, и понимаю, что она узнала меня, но не может узнать, откуда. Это странно, когда тебя узнают.

– А, я вижу, – говорит она, осматривая меня сверху вниз, оценивая. – Вы очень высокая, даже без каблуков. Также очень… щедро одарены. У вас, вероятно, размер D, но в окружности не больше 32-34. – Она обходит меня, чтобы рассмотреть мою попу. Это странно, когда женщина так тщательно тебя рассматривает. – Четвертый размер, скорее всего, – произносит она почти неодобрительно.

Я понимаю, несколько запоздало, что она привыкла видеть миниатюрных женщин определенного размера и форм, которые приходят сюда, и я не такая. В ее голосе нет никакой очевидной снисходительности – она слишком профессиональна для этого – но осуждение очевидно. Я притворяюсь, что не заметила. Она измеряет меня, а потом показывает различные виды белья, некоторые из них костюмы для всего тела, которые оставляют меня почти голой, другие нечто большее, чем сложные и кружевные комплекты бюстгальтеров и трусиков. Что привлекает мой интерес, это корсеты. В этом отделе есть все виды интересных и сексуальных комбинаций, бюстье, баска и корсеты, некоторые из них прозрачные, некоторые непрозрачные, все подтягивают и поддерживают фигуру. Не то, что мне нужно подтягивать и поддерживать. В этом смысл белья, не так ли? Чтобы подчеркнуть и пустить в ход то, что у тебя уже есть?

Я понимаю, когда просматриваю, что здесь странные размеры. В их белье у меня 4 размер, когда обычно, в любом магазине, где я когда-либо делала покупки, у меня 8 или 10. Я примеряю несколько различных вариантов, и останавливаюсь на комплекте, который Вайолет называет «Корсет Лии». Он телесного цвета, складки мягкой ткани обхватывают тело и завязываются на спине, поднимая и сжимая и все вокруг, обеспечивая достаточной физической привлекательности, что даже я могу сказать, что выгляжу хорошо. Доусон воспламенится.

После того, как Вайолет все туго натянула и завязала, я осмотрела себя в зеркале, и представила его реакцию. Он… о, мой бог. У него в глазах будет этот взгляд, туманный, опасный, расширенные зрачки и хищный блеск грубой похоти и кости пожирающей любви.

– Я возьму этот, – говорю я Вайолет.

Я одеваюсь и жду у стойки, пока она упаковывает белье для меня и пробивает ее. Я не смотрела на ценник, так что мое горло закрывается, когда я вижу цифры на экране: 1,709.25 долларов. Я должна была напоминать себе дышать, говорить себе, что это нормально. Я могу себе это позволить.

Я протянула ей банковскую карточку «Чейз банка», которую Доусон открыл для меня. Она на мое имя, снимает с его аккаунта. Прямо здесь любовь и доверие. Давать девушке кредитную карточку с доступом к миллионам долларов? Хорошо для него, я не материальная девушка. Я не пойду и не потрачу кучу денег на бриллианты, одежду и обувь. У меня есть то, что мне нужно, и если и есть то, чего я хочу, намного веселее сказать об этом Доусону и позволить ему купить это для меня. Не поймите меня неправильно – мне нравится шоппинг также, как и любой девушке, но я наслаждаюсь, получая подарки от моего любимого больше, чем покупая их для себя. Это более полезно. Плюс, тогда я поблагодарю его так, что мы оба будем наслаждаться.

Вот почему это белье я покупаю действительно для нас обоих. Я бы никогда не надела корсет для себя. Он жесткий, неудобный, ограничивающий. В нем я чувствую себя сексуальной, как грех, но это для него. Он для того, чтобы он жаждал моего тела больше, чем уже есть, что физически невозможно. И это для меня, с тех пор как он насытиться, он снимет его с меня и заставит меня кричать, пока соседи не подумают, что меня убили.

Я дрожу лишь думая о том, что собираюсь попросить его сделать со мной.

Я потеряна в мыслях о его прикосновениях и поцелуях, когда покидаю магазин, и не замечаю папарацци, пока оказывается не слишком поздно.

– Грей, Грей, сюда, Грей! Что ты приобрела в «Agent Provocateur», можешь показать нам?

– Грей, что ты чувствуешь по поводу предложения Доусона?

– Что ты купила Доусону в подарок на день рождения? Оно в этой сумке?

– В вашем будущем с Доусоном есть дети?

Я моргала от вспышек, пытаясь дышать и сохранять спокойствие, и игнорировать шквал вопросов. И тогда прозвучал вопрос, который заставляет меня паниковать.

Он исходит от мужчины лет 30, у него длинные грязно-светлые волосы и высокий, покрытый прыщами лоб, жестокие карие глаза, и висящий пивной живот.

– Грей, это правда, что ты была стриптизершей?

Я не могу не реагировать. Я знаю, что не должна, что реакция придает правдоподобность вопросу, но я не Доусон. Мои глаза тянутся к репортеру, задающему вопрос.

– Нет ... без комментариев. – У меня слабая паника. Теперь все выйдет наружу, и это разрушит карьеру Доусона. И мою.

– Давай же, Грей, мы оба знаем правду. У нас есть общий друг, видишь. Некий мистер Тимоти Ван Даттон. Он сказал, ты была его лучшей танцовщицей.

– Без комментариев. – Я попыталась протолкнуться мимо, но они не позволяли мне пройти.

Его улыбка похотливая, ликующая.

– Как насчет этого, если это правда, скажи «без комментариев» снова. Я имею в виду, нет смысла это отрицать. Он все мне о тебе рассказал. Ты не ходишь топлес, кроме как на сцене. – Он облизывает губы, и его глаза наполнены очевидным вожделением к моему декольте. – Жаль, что я никогда не видел, как ты танцуешь.

Я не отвечаю. Выхожу на улицу, едва избежав столкновения с серебристым «мерседесом». Они следуют за мной, бомбардируя меня вопросами.

– Грей! Это правда? Ты была стриптизершей?

– Грей, вернись! Где ты танцевала? Как получила работу?

– Можешь показать нам пример своего танца?

– Посмотри на меня, Грей! Как долго ты была стриптизершей? Ты когда-нибудь оказывала сексуальные услуги?

Я еще не плачу, но почти. Я убегаю, и знаю, это равносильно подтверждению, но ничего не могу поделать. Наконец я в своем «ровере», почти в квартале от магазина, и они толпятся вокруг меня, повторяя вопросы, сверкают камеры, поднимают руки, чтобы сделать снимок, микрофоны и диктофоны, флип-камеры снимают мое покрасневшее лицо, мокрые глаза и дрожащие руки.

Я знаю, хоть одна камера но засняла одну слезу, которая скатилась из моего глаза, когда я заводила «ровер». И в следующую секунду я дала задний ход, не обращая внимание на тех, кого могла задавить. Впервые, я поняла гнев, на который отвечают знаменитости, оказываясь в таких ситуациях. Я задыхаюсь, каждый вдох хриплый и быстрый. У меня кружится голова, но я не собираюсь останавливаться. Гудки говорят мне, что я веду беспорядочно, и я слышу визг шин и тормозов, но продолжаю движение, позволяя автопилоту отвезти меня домой.

Доусона нет дома. Я хотела, чтобы он был. Он нужен мне.

Я оказываюсь в спортзале, сидя посреди танцпола, рыдая. Я слышу, что в какой-то момент открывается входная дверь, и жесткость мышц говорит мне, что я уже много времени провела на полу, плача.

– Малыш? Что случилось? – Он поднимает меня и садится со мной у него на коленях.

Я зарываюсь лицом в его грудь и пытаюсь дышать. Я снова начинаю плакать.

– Они… они узнали, узнали правду.

– Кто? О чем?

– Репортеры. Папарацци. Они узнала… что я была стриптизершей, – я давлюсь на этом слове.

– Кто узнал? – Я описала репортера, который задал вопрос, и что он сказал. Доусон смачно выругался. – Чертов Ларри Томински. Этот парень чертова пи*да.

– Я старалась придерживаться «без комментариев», как ты говорил мне, но… я была так расстроена.

– Ты подтвердила это словами? – его голос мягкий, но резкий.

Я в отрицании мотаю головой.

– Нет, конечно нет. Но суть в том, что я была так расстроена… я бежала, и плакала. Это такое же подтверждение, если бы я сказала «да».

Он сжимает меня.

– Ты отлично справилась, малыш. Они стервятники. По-другому ты бы ничего не смогла сделать. Все будет хорошо.

– Нет, Доусон. Не хорошо. – Я встала, и он придвинул меня в свои объятия, его губы на моей челюсти. – Все узнают. Они поверят в это, и никто не будет нанимать меня. Они будут судачить обо мне, о тебе. О нас. Это отразится на твоей карьере. И моей.

Он вздыхает.

– Грей, пожалуйста, послушай меня. Я знал с самого начала, что они узнают. Это было неизбежно. В этом бизнесе нет никаких секретов, ни для кого.

– Ты знал, что они узнают?

Он кивает.

– Конечно. Ты думала, никто никогда не узнает? Ты думаешь, Каз не знает, что ты делала на стороне? – Он звучит почти весело. – Каз знал, детка. Ты никогда об этом не упоминала, так что и он тоже воздерживался от этой темы. И также я. И для наших карьер… это не имеет значение. Ты думаешь, ты единственная, кто занимался стриптизом в колледже? Это ничего. Не в этом дело. Это даже не будет помехой, если ты протрахала себе путь. Девушки трахают свой путь к вершине все время. Так делают и парни. Никто не невинен. Не в жизни, и, конечно, не в Голливуде. Мы будем игнорировать статьи и слухи, и в конечном итоге это затихнет. Не отвечай на любые вопросы, и ты будешь в порядке.

Я ослабеваю около него.

– Я не хочу, чтобы они знали. Мне стыдно. Я не… я хочу претворяться, что этого никогда не было.

Он крепко удерживает меня, поддерживает своими руками за талию.

– Но они знают, детка. – Он касается моего подбородка, и я смотрю на него. – Не стыдись себя, Грей. Ты выживала. Ты заботилась о себе. Я горжусь тобой.

– Я чувствую такое… отвращение. Когда я думаю об этом, я хочу бросить все снова и снова. Я ненавижу знать, что я это делала. Что я была ... что я позволила мужчинам…

– Сейчас все закончилось. Тебе никогда не придется делать это снова. – Его слова – дыхание в моем ухе. – Я всегда позабочусь о тебе. И я никогда не позволю кому-то плохо говорить о тебе, или заставлять тебя плохо себя чувствовать. Ты моя леди, Грей. Моя. И это означает, никто снова не будет говорить и тебе дерьмо, или заставлять тебя чувствовать дерьмом. Никто, никогда. Включая тебя.

– Мне жаль, Доусон, я просто…

– Тебе не о чем сожалеть.

– Но это твой день рождения, и я развалина.

Он смеется, смахивая волосы с моей щеки.

– Мне не важно, детка. Вечеринка не начнется еще несколько часов, и даже если у нас дом полный народа, мне плевать на это. Ты мой приоритет. Если ты расстроена, к черту всех остальных – я снова сделаю тебя счастливой.

– Ты делаешь меня счастливой.

– Тогда улыбнись и поцелуй меня. В таком порядке.

Я пытаюсь улыбаться, и почти удачно. Воспоминания по-прежнему проносятся в моей голове. Глаза на мне, огни омывают каждый дюйм моего тела, на заднем плане пульсирует музыка, руки тянутся ко мне. Пальцы набивают сальные доллары в лямки моих стрингов.

– Эй, малыш. Я дам тебе сто баксов, если ты отсосешь мой член.

– Я дам тебе тысячу баксов, если ты поедешь со мной домой.

Не-столь-тонкий шепот приятелей.

– Эй, Майк, зацени задницу этой чики. Я могу бороздить это дерьмо часами, бро.

И это абсолютно нормально, ожидаемо. У меня нет права жаловаться. Я просила этого, с тех пор как предоставила им свое тело.

– Ты больше не там. – Голос Доусона возвращает меня обратно в настоящее. – Ты больше не там. Теперь ты моя. Только моя.

– Только твоя. – Правда, это как волна света, уничтожающая свет. Я еще не совсем могу улыбаться, но могу смотреть на него, отвечать на его мягкий ореховый взгляд. – Обещаешь?

– Ты носишь мое кольцо? – спрашивает он, вместо ответа. Я расправляю ладонь на его груди и смотрю на кольцо. Оно поглощает свет и преломляет его, как сверкающее белое солнце. – Вот оно где. Но мне все еще нужно увидеть твою улыбку.

Я выдавила улыбку, и Доусон закатил глаза. Я ударила его ладонью по груди.

– Не то, чтобы я могла просто быть счастливой. Это тяжело. Это расстраивает. Это воспоминания, и они всегда у меня будут, останутся в памяти, даже если я этого не хочу.

Он просто моргает, затем наклоняется и касается небольшим поцелуем уголка моего рта.

– Тогда мне придется найти способ, чтобы порадовать тебя. Заставить тебя забыть.

– Ты слишком далеко. Чуть левее, – выдыхаю я. Он улыбается у моей щеки и целует мою верхнюю губу, всасывая ее в рот. – Ближе. Ниже. Он скользит ртом по вершине выреза моей рубашки, целуя и целуя. – Это далеко. Но ... может сработать. Продолжай.

– Вверх? Или вниз?

– Не важно, это сработает. Он снимает мою рубашку и целует живот прямо под лифчиком.

Он дергает чашечку лифчика вниз, когда дверь в зал открывается и Луиза просовывает голову внутрь.

– О, извините, извините. Я… я ухожу. Сожалею.

Доусон опускает голову к моей груди.

– Остановлены стилистом. – Он поправляет и тянет мою рубашку вниз. – Ты должна идти, приводить себя в порядок, а?

Я качаю головой.

– Нет, я… я нуждаюсь в тебе. – Я обрушиваю свой рот на его, беру его руку в свою, и веду ее вниз.

Он собирает ткань моей свободной хлопковой юбки в руках и прикасается руками к моей интимной части.

Я не хочу говорить это, но он знает. Он всегда пытается заставить меня грязно выражаться, но этого не происходит, пока меня не захватывает жар момента. Хотя, я могу показать ему. Я соединила наши пальцы и подтолкнула их под резинку нижнего белья, и затем его пальцы внутри меня, и мой лоб прижат к его груди, я тяжело дышу. Он спускает мою юбку, стягивает нижнее белье, и я выхожу из него. Пока он касается меня, подводя меня ближе и ближе к оргазму, я дергаю его ремень и пуговицу, освобождая эрекцию и скользя руками вокруг нее, пока его колени не подкашиваются, и он твердый, огромный и пропускает жидкость на кончике. Я научилась говорить, когда он близко, и я ласкаю его длину медленно и осторожно. Как правило, он поднимает меня, пронзает и уже заставляет кончить, но он придерживается того, что я делаю на этот раз. Когда он у края, я прижимаю губы к его уху и говорю сквозь чувство стыда.

– Сейчас. Возьми меня сейчас.

– Ох, спасибо, мать его, – рычит он.

Он убирает руки из местечка между моими бедрами и поднимает меня за задницу. Я оборачиваю ноги вокруг его талии и целую в висок, когда он делает длинные шаги к стене. Моя спина ударяется о стену, и он внутри меня. Он все это время держал меня на краю оргазма, так что я в отчаянии. И цепляюсь за его плечо и поднимаюсь, опускаюсь, поднимаюсь, опускаюсь, объезжая его твердость, задыхаясь, когда каждый его толчок возносил нас на небеса.

Затем его средний палец путешествует между моими ягодицами, находит горячий, узкий центр, и надавливает. Я кусаю его за плечо и стону, поднимаясь с его длины и затем опускаясь вниз. Его палец медленно скользит в меня, и я такая узкая, что чувствую выпуклость его первой фаланги, когда она входит в меня, и сейчас я рычу, низкие звуки в глубине моего горла, ошеломляюще дикие шумы.

– Я хочу тебя сюда, – шепчет он. – Когда-нибудь скоро, малыш.

Я улыбаюсь тайной улыбкой в его плечо. Он понятия не имеет, как скоро.

Мысли невозможны, когда мы оба достигаем точки не возврата, и, крича, падаем за край. Он взрывается во мне, стреляя толстой, влажной волной внутри меня, и я сжимаюсь вокруг него каждым мускулом, двигаясь вместе с ним.

Когда мы оба восстановили дыхание, он отстраняется и смотрит на меня. Я улыбаюсь от уха до уха, яркая улыбка насыщенного счастья.

– Вот и улыбка, которую я ищу. И каким способом нужно было добиться ее. – Он целует приподнятые уголки моего рта, и улыбка, которую он посылает мне, такая яркая и красивая, что я задыхаюсь, напоминая, как мне повезло иметь такого мужчину, владеть любовью этого мужчины.

Он спускает меня, и мы оба стонем, когда он выскальзывает из меня. Я сжимаю в руке свое нижнее белье и тянусь за длинным, медленным поцелуем. – Спасибо, – говорю я.

– За что?

– Что любишь меня. Восхищаешь меня. Что ты мой. Что ты тот, кто ты есть.

– Я должен быть тем, кто благодарит тебя.

– Я опередила тебя в этом, – произнесла я, затем развернулась и покинула зал, заставляя свои бедра покачиваться немного сильнее, для его выгоды. Я чувствую, как его взгляд приклеивается к моей заднице, когда я иду. Все негативные мысли изгнаны силой любви Доусона.

Я принимаю быстрый душ и пишу Луизе, чтобы она встретилась со мной в ванне. Да, теперь у меня есть телефон. Это было своего рода обязательно для Доусона. Луиза не хотела встречаться со мной глазами, пока занималась моими волосами и макияжем.

Вечеринка долгая, и интенсивная. Армандо здесь, очаровательный, как и всегда, и Каз. Я замечаю Каза около полуночи.

– Ты знал? – Это вылетает тупо, почти сердито.

Он улыбается и делает глоток скотча.

– Конечно, Грей. Это мое дело, знать о своих стажерах и потенциальных сотрудниках.

– Но Нина, ты уволил ее…

– Я уволил ее, потому что она была проституткой и лгала об этом. Она не была стриптизершей, Грей. Она была эскортом. – Он снова делает глоток скотча, и вытаскивает длинную, толстую сигару из внутреннего кармана своей куртки, отрезает кончик, зажигает ее в толстых клубах едкого дыма, и затем смотрит на меня сквозь туман. – Ты делала то, что должна была, чтобы остаться на плову. Ты сдержанно молчала об этом. Нина? Она выпендривалась тем, что делала. Я узнал, что она использовала мою клиентскую базу данных, чтобы связаться с мужчинами. Я узнал об этом, потому что один из них позвонил в мой офис и снова просил воспользоваться ее услугами. Когда я спросил ее об этом, она все отрицала. Я бы оставил все как есть, если бы она не афишировала это, но я не терпел и не буду терпеть лжецов.

Он берет бокал белого вина с подноса, проходящего мимо официанта и протягивает его мне. Я аккуратно потягиваю его, медленно, я до сих пор редко пью, и не достаточно, чтобы напиться.

– Я беспокоилась, что ты уволишь меня, если узнаешь. Я никогда не говорила тебе, и боялась, что ты все выяснишь, или уволишь за то, что я не рассказала тебе.

Каз смеется, подбавленным смехом.

– Ох, Грей, такая наивная. – Он обнимает рукой меня за плечо, его сигара дымится у моего лица, заставляя мои глаза увлажниться, а в горле щекотать. – Я бы не уволил тебя. Я должен сказать, я рад, что ты больше этим не занимаешься. Это тебе не подходит. Ты слишком хороша для этой жизни.

Каза украл нервно-выглядящий молодой сценарист, который работал над «Унесенными ветром», вероятно надеясь продвинуть идею. Я ходила от одной кучки гостей к другой, болтая, улыбаясь, и стараясь вести себя так, будто я знаю, как быть хозяйкой. Иногда я чувствовала себя самозванкой. Будто кто-то сможет увидеть сквозь мою маскировку, указать на меня и смеяться, и говорить: «Ей здесь не место! Она просто простушка их Джорджии!»

Этого никогда не случается, конечно, потому что все это в моей голове.

Я на своем третьем бокале вина, самое большее, что я когда-либо пила… пью? В одно время за всю жизнь. У меня немного кружится голова, немного расслаблена. У меня потрясающие беседы с самыми популярными людьми в мире. Здесь Шакил О'Нил, по какой-то причине, которую я не могу понять. Он милый. Джек Николсон намного симпатичнее, чем я думала, он будет, основываясь на всех ролях, которые он играл.

Я обнаружила себя на заднем дворе, у бассейна, окруженная толпой молодых продюсеров и парнями из звукозаписи, и она говорят о каком-то проекте, над которым все вместе работают, и я в состоянии выяснить, какой фильм на основе контекста, что заставляет меня чувствовать себя довольно умной. Я слушаю и учусь, из-за вина. Мне нравится это ощущение, медленное, легкое, свободное жужжание в голове. Разговор идет легко, и ребята вокруг меня слушают, когда я говорю, и отвечают на мои вопросы без снисхождения. Я чувствую, что я часть бизнеса. Я внутри него, и это ощущается потрясающе.

Рука забирает пустой бокал вина и дает круглый стакан, полный сверкающих квадратных кубиков льда и янтарной жидкости в моей руке. Я беру бокал и смотрю на него, не понимая. Зачем мне это пить? Я не пью спиртное. Я едва пью вино. Я поднимаю голову и смотрю на человека, который дал его мне. Он высокий и стройный, выглядит хорошо, как хипстер. На нем узкие черные джинсы и белая не заправленная рубашка под безрукавкой в ромбик. Развязанный галстук завершает образ. Его волосы длинные и неопрятные, а глаза остекленели, но направлены на меня. Я думаю, он может быть агентом, или, может быть, техник. Я где-то видела его раньше, но не знаю, где. Это беспокоит меня.

Я протягиваю бокал ему.

– Я бы хотела вино, спасибо.

Он толкает его обратно ко мне.

– Это «Блю Лейбл», детка, это одно из лучших виски здесь. Просто попробуй.

Эти два слова – «Блю Лейбл» – возвращают запутанное воспоминание, которое я отгоняю прочь.

– Нет, правда. Мне такое не нравится. – Но зачем-то я все равно делаю глоток, по какой-то причине. Я кашляю, но то, как после оно жжет, когда я проглатываю его, это не неприятное чувство. Я делаю еще один глоток.

Хипстер счастливо улыбается.

– Видишь? Не так плохо. Я Павел, кстати.

Я пожимаю его руку, и он не дает мне сразу отстраниться.

– Привет, Павел. Я…

– О, я знаю, кто ты, Грейси. – Он удерживает мою руку, не обращая внимания на мои попытки вытянуть ее. Его улыбка меняется. Становится темнее.

Мой кайф умирает. Мне нужно выбраться из этого разговора, сейчас. Но он по-прежнему держит меня за руку. Я тяну, но он не отпускает. Я смотрю вокруг, но группа, с которой я разговаривала, рассеялась, и мы с Павлом одни у бассейна. На другой стороне есть люди, возле дома, но мы на противоположной стороне, скрыты от вида дома огромной стеной пальм.

– Не знаю, что ты думаешь, ты слышал, но мое имя Грей. Я невеста Доусона.

Он отпускает мою руку, но его ладонь оборачивается вокруг моей спины и он прижимает меня к себе. Я сопротивляюсь, он и смеется.

– О, давай же. МЫ оба знаем, кто ты на самом деле. Я видел тебя, ты знаешь. В «Экзотических ночах». Я был постоянным клиентом. Я любил наблюдать, как ты танцуешь. Затем ты исчезла и клуб закрылся, но вот ты где. Станцуй для меня, Грейси.

Я подняла колено и ударила так сильно, как могла в его пах, и он отступил назад, кашляя. Павел уронил бокал, который держал, и он разбился о землю, виски обрызгали мои сандалии.

Он пошатывается, спотыкается, смотрит на меня с ненавистью в глазах.

– Ты сука! Ты стриптизерша. Это все, кто ты есть. Чертово роскошное платье не может это скрыть. – Он делает шаг ко мне.

Я роняю бокал, когда уклоняюсь от него, и он тоже разбивается, и затем огромные руки оборачиваются вокруг моих плеч, отстраняя меня. Я сопротивляюсь, и затем застываю, когда понимаю, что огромные лапы принадлежат Грегу. Вспышка движения, и затем Павел летит. Он врезается в дерево, и потом Доусон поднимает его с земли рукой вокруг его горла. Павел задыхается, издавая сдавленные звуки. Его ноги в трех дюймах от земли, и Доусон держит его в воздухе одной рукой.

– Доусон, – произносит Каз спокойно, шагая со скотчем и сигарой в одной руке. Он опускает свободную руку на плечо Доусона. – Не надо. Грег выведет его, и я занесу его в черный список. С ним покончено.