Текст книги "Гренадилловая шкатулка"

Автор книги: Джанет Глисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– Ты, конечно, жуть что пережил, но сейчас у тебя вид совсем не больной. Уверена, никакого жара у тебя нет. – Она замолчала, с насмешкой во взоре рассматривая мой лоб. – Откуда у тебя шрам?

– Который?

– Ну как же? Я вижу только один. – Она нежно, как я и надеялся, коснулась пальцем моего лба.

– Ах да. Это долгая история. Она тебя утомит…

– Расскажи, иначе, клянусь, я сильно рассержусь!

– Что же, вкратце дело было так. Несколько лет назад я неторопливо ехал в Лондон в дилижансе и вдруг в заднее окно увидел, как из леса выскочили человек десять разбойников и бросились к нам. Они были вооружены до зубов. – Я выдержал паузу, будто актер в театре. Глаза Констанции округлились, как блюдца. – Я не предупредил тебя, что это очень страшная повесть?

– Не томи, Натаниел, рассказывай.

Серьезно глядя в ее горящие нетерпением глаза, я продолжал – поначалу нарочито медленно, постепенно переходя на скороговорку, дабы привести ее в неистовство (во всяком случае, я к этому стремился).

– Возница ничего не замечал, остальные пассажиры спали… Не желая будить их и поднимать тревогу, я прыгнул из окна на лошадь скачущего сзади форейтора… подхлестнул остальных коней и оторвался от бродяг, но один из них все же успел ударить меня рукояткой револьвера.

Я все так же серьезно смотрел ей в глаза и вдруг, не выдержав, широко улыбнулся.

Констанция игриво чмокнула меня в щеку.

– Ох и мастер ты сказки рассказывать, Натаниел Хопсон. Все шутишь со мной. Десять разбойников. Так я тебе и поверила. Выдумки все это.

Я пожал плечами, признавая свое поражение.

– Даже если и выдумки, что с того? Разве я тебя не позабавил?

Она опустила ресницы и стала смотреть на огонь.

– Это ты сейчас меня веселишь, а наступит завтра, и я тебя больше не увижу.

Я услышал в ее тоскливом тоне поощрение и тотчас же бросился в наступление.

– И эта мысль тебя печалит? Иди сюда, я помогу тебе забыть твою грусть.

Я взял ее за талию. Она кокетливо рассмеялась и покачала головой, но не настолько решительно, чтобы положить конец моим ухаживаниям.

– Будто у меня других забот нет, как только горевать о твоем отъезде. Миссис Каммингз говорит, что мы все скоро потеряем работу, – сообщила Констанция, ловко снимая с себя мою блуждающую ладонь и меняя тему разговора.

– С чего вдруг она так решила?

– Услышала кое-что, когда носила закуски в гостиную.

– Так расскажи. Я вижу, тебе не терпится поделиться. Она присела на подлокотник кресла. От нее пахло патокой и розовой водой. Я почувствовал, как во мне растет возбуждение, и осторожно накрыл ее ладонь своей. Этот жест не обеспокоил ее, ибо она беспечно защебетала:

– Поверенный Уоллес сказал, что его вызвали сюда оформить на Фоули большую часть имущества Монтфорта, в уплату за его карточные долги. Уоллес говорит, что лорд Монтфорт, вероятно, покончил с собой от отчаяния, поскольку значительная часть его имущества уже заложена из-за долгов. По словам миссис Каммингз, это означает, что его жене и сыну почти ничего не останется, и им придется продать дом. Ну а нас, скорей всего, уволят.

Хмурясь, я обдумывал слова Конни и спрашивал себя, можно ли теперь поцеловать ее.

– Мне ясны их доводы, но они не видели того, что видел в библиотеке я.

– Ты заблуждаешься, Натаниел. Они видели то же самое.

– Нет, ты не поняла.

– Изъясняйся проще, тогда, может, я пойму. Я ласково потрепал ее по коленке.

– Видеть и замечать – две разные вещи. Сияние луны ярче, чем туман.

– Что это значит?

– Кому-то надо, чтобы смерть Монтфорта выглядела как самоубийство, но меня им в том убедить не удалось. Тем не менее, хоть я и не верю, что он покончил с собой, я не нахожу объяснения тому, что произошло на самом деле.

Она заерзала на подлокотнике и сбросила мою руку с колена. Мое терпение истощалось. Если мне не удастся тотчас же укротить ее, шанс будет упущен.

– С чего ты взял, что ты более наблюдателен, чем другие?

– Я же отметил твое несравненное очарование. А они, готов поспорить, едва ли глянули в твою сторону. Разве одно это не доказывает, что я, в отличие от них, обучен наблюдательности?

Ее щечки порозовели, из чего я заключил, что она растаяла от моего комплимента. И все же мои рассуждения не убедили ее.

– Ты – краснодеревщик, Натаниел. Это ремесло требует умелых рук, а не наблюдательности.

Я поднес палец к губам Констанции, нежно коснулся их, увещевая ее.

– Однажды в детстве я ходил с отцом – он у меня плотник – в дом к одному местному джентльмену.

– Какое отношение это имеет к смерти Монтфорта? – Она досадливо тряхнула головой, но не запретила мне гладить ее щеку.

– Джентльмену требовался новый секретер для гостиной. Отцу было поручено смастерить его. Он взял меня с собой.

Конни шлепнула меня по руке и поджала губы.

– Говори яснее, не то я уйду.

– Нас провели в гостиную, где должен был стоять секретер. Пока отец обсуждал заказ, я разглядывал помещение. Более роскошной комнаты мне еще видеть не доводилось: зеркала, диваны, комоды, все сияет, блестит.

После, когда мы вернулись домой, отец спросил, как мне показался дом. «Очень богатый», – ответил я.

«Тогда скажи, – не унимался он, – какая вещь особенно тебя поразила?»

Я упомянул крытый черным лаком буфет с китайским орнаментом, который привлек мое внимание. Отец потребовал, чтобы я описал запечатленную на нем сцену. Я не смог. Тогда он попросил назвать еще три вещи из комнатной обстановки, которые мне понравились. Гостиная, казалось, была такая необыкновенная, но детали интерьера напрочь исчезли из моей памяти.

– И какой же ты извлек урок? – спросила Конни. Я пристально посмотрел ей в глаза.

– Зрение – инструмент, и, как и всякий инструмент, его надобно оттачивать.

Она поняла мою аналогию.

– Значит, твое острое зрение позволило тебе увидеть нечто такое, чего остальные не заметили. Говори же, что это было?

– Не хочу тебя расстраивать.

Словно не в силах сердиться, она игриво толкнула меня в плечо.

– Натаниел, ты опять меня дразнишь. Ну, скажи же, прошу тебя.

– Я не дразню, – возразил я, тараща глаза. – Я и сам точно не знаю. – Я помолчал, вспоминая. – Следы должны бы быть не такие; кровь на подоконнике, на обоих рукавах. – Я привлек Конни к себе, намереваясь поцеловать ее в нежную щечку и тем самым уйти от ответа. Она не сопротивлялась, но закрепить свой успех мне все равно не удалось. Едва я попытался завладеть ее бедром, она вывернулась из моих объятий, уже и думать забыв про Монтфорта. Миссис Каммингз она была нужнее, чем мне.

Сэр Джеймс Уэстли, местный судья, жил всего лишь в пяти милях от Хорсхит-Холла, но прибыл он только через два часа, в полночь. Дверь ему открыл я. Поскольку я первым обнаружил труп, ожидалось, что он захочет побеседовать со мной, поэтому я продолжал бодрствовать, что позволило миссис Каммингз, Констанции и лакею удалиться на покой. Смеясь, я попросил Констанцию погреть для меня местечко в своей постели. Она очаровательно послала мне воздушный поцелуй, сказав, что в ее кровати лишнего места нет и что для шастающих по ночам незваных гостей с необъяснимыми шрамами на лбах дверь ее комнаты всегда заперта.

Уэстли показался мне бодрым общительным человеком; от него разило луком и портером. Со сноровкой заправского лакея я проводил его в гостиную и встал у двери, ожидая дальнейших указаний. Судья был старым знакомым мисс Аллен. Заметив, как она бледна, и сообразив, что его вызвали в связи с каким-то несчастьем, он энергично пожал ей руку и спросил:

– Сударыня, скажите же, чем вы так расстроены? Надеюсь, ваш дом не постигла беда?

Фоули поспешил избавить мисс Аллен от объяснений, которые стали бы для нее тяжелым испытанием.

– Пройдемте сюда, сэр Джеймс. Полагаю, мисс Аллен уже хотела бы отдохнуть. – Потом, словно одумавшись, кивнул мне. – Натаниел, я попросил бы вас составить нам компанию, поскольку именно вы обнаружили труп.

Фоули повел Уэстли в библиотеку, где Монтфорт лежал в той же позе, в какой мы нашли его – разбросав руки и ноги.

Уэстли пристально посмотрел на труп и уселся в кресло. Я с удивлением увидел, что пес Монтфорта по-прежнему спит на полу у стола. Уэстли, казалось, не заметил его. Он обратил выжидательный взор на Фоули. Тот прокашлялся.

– Уоллес, поверенный Монтфорта, – серьезно начал он, – гость этого дома лорд Брадфилд, а также Роберт, несчастный сын лорда Монтфорта, считают, что Генри Монтфорт застрелился от отчаяния, поскольку крупно проигрался. Срок уплаты по его карточным долгам наступает через неделю. Я был его главным кредитором, и сегодня он вызвал Уоллеса, чтобы оформить документы в мою пользу. Однако этот молодой человек, Хопсон, по-видимому, имеет другую точку зрения. Он сказал мне, что уверен, будто бы смерть наступила не в результате самоубийства.

– А вы, лорд Фоули? Вы были его другом и соседом. Вы вторым увидели его труп. Что вы думаете? – спросил Уэстли.

– Я еще не определился. Мне любопытно послушать Хопсона, – ответил Фоули.

Дружелюбным тоном Уэстли решительно потребовал от меня объяснений.

– Я убежден, вернее, мне кажется, – неуверенно заговорил я, покраснев до корней волос, – из того, что я увидел в этой комнате, не может следовать, что смерть лорда Монтфорта является самоубийством.

Уэстли глянул на распростертое тело и нахмурился.

– Выражайтесь яснее, Хопсон. Что конкретно вы заметили, на чем основан ваш вывод?

Я покраснел сильнее, начал мямлить, чувствуя, как под его пристальным взглядом во мне растет смущение. Стиснув кулаки, я подошел к трупу, заставляя себя говорить ясно и четко.

– Во-первых, револьвер. Полагаю, я наступил на него, оттого и упал. Но прежде меня понесло вперед, я хорошо помню это ощущение. Скользил я, наверно, фута три, и все то время револьвер был у меня под ногой. Таким образом, хоть мы и нашли оружие у правой руки лорда Монтфорта, думаю, нас это ввело в заблуждение. Револьвер лежал далеко от тела.

– Но оружие могло отлететь в сторону после того, как он выстрелил в себя, – заметил Фоули, в нетерпении отбивая туфлей дробь по полу. – Это ничего не доказывает, Хопсон.

Стараясь подавить в себе чувство унижения, я продолжал:

– Во-вторых, взгляните на тело, сэр. – Фоули с Уэстли проследили глазами за направлением моей руки, показывающей на голову Монтфорта.

– Вы видите кровь не только на правом виске, куда был произведен выстрел, но также несколько пятен здесь. – С этими словами я обошел труп и показал на отчетливые следы крови на его левой руке. – Для меня это загадка. Конечно, слева крови меньше, чем справа, но дело в том, что ее там вообще не должно быть. – Я замолчал, глядя на Фоули с Уэстли. Я ждал от них ответа, надеясь, что они придут к такому же заключению, что и я.

– А как вы сами это объясняете, Хопсон? – спросил Уэстли с нотками раздражения в голосе.

– Версий много.

– Назовите их.

– Почти сразу же на ум приходит следующее: кто-то пытался застрелить его, а он обеими руками старался отвести от себя дуло. В этом случае кровь осталась бы на обоих рукавах.

Фоули посмотрел на меня в изумлении.

– Вы хотите сказать, Хопсон, что кто-то вошел в библиотеку, приставил револьвер к голове Монтфорта и застрелил его, пока мы ужинали?

– Об этом свидетельствуют вещественные доказательства, сэр, – ответил я. – Более того, в пользу этой версии говорят также пиявки и следы ног на полу.

– Следы ног? – повторил Фоули, из чего я заключил, что он даже не заметил их.

– Пиявки? – переспросил Уэстли.

– На его шее было несколько пиявок, – раздраженно объяснил Фоули. – Хопсон собрал их в банку. Но о каких следах вы ведете речь, Хопсон?

Я сначала стал отвечать Уэстли:

– Лорд Фоули уже задавал этот вопрос: зачем человеку, вознамерившемуся покончить с собой, потребовалась пустить себе кровь? Ответ, как мне кажется, прост. Он не стал бы этого делать. Пиявки – еще один верный признак того, что Монтфорт не застрелился. – Я обратился к Фоули: – Далее, нельзя не принимать во внимание следы. Их трудно разглядеть, но они есть.

Я показал на неясные отпечатки, которые ранее заметил на полу. Они высохли и теперь были почти невидимы на лакированных половицах.

– Как вы их объясняете, Хопсон? – спросил Фоули.

– Это, безусловно, кровь. Но следы не принадлежат Монтфорту. На его обуви нет крови. Значит, можно предположить, что это отпечатки ног убийцы, наступившего в кровь жертвы.

– Говорите, следы убийцы? – Уэстли потер подбородок. – Вы выдвигаете серьезные обвинения. – Он озадаченно глянул на сафьяновые туфли на ногах Монтфорта, на которых не было ни пятнышка крови.

– Я не бросаюсь бездоказательными обвинениями, к тому же это только гипотеза, – поспешил оправдаться я, опасаясь, что он выбранит меня за слишком смелые заявления, идущие вразрез с господствующим мнением. – Но версия о самоубийстве не объясняет того, что мы видим здесь. Хотя даже моя теория не дает ответов на все вопросы.

– Что вы имеете в виду? – спросил Фоули.

– Я не могу понять, как появилась лужа крови на подоконнике, и не возьму в толк, почему следы на земле так сильно отличаются от тех, что мы видим здесь.

– Что-о?! – воскликнул Уэстли, грузно поднимаясь с кресла и быстрым шагом направляясь к окну. – Еще кровь, еще следы? – Осмотрев пятна на подоконнике, он поднял раму и выглянул на улицу. Фоули остановился за ним. – Почему вы решили, что они разные?

– Обратите внимание на форму следов и расстояние между ними, – сказал я. – Следы в комнате оставлены узкими туфлями с квадратными носами, – модельная обувь, я бы сказал. Такую обувь носят светские джентльмены. Следы расположены необычайно близко, не дальше фута друг от друга. А те, что на улице, оставлены тяжелыми башмаками, и у их владельца широкий шаг.

– И что же это значит? – спросил Уэстли.

– Что они оставлены разными людьми или, что менее вероятно, одним и тем же человеком в разной обуви. Возможно, у убийцы Монтфорта был сообщник, или же он поменял обувь, хотя я не берусь сообразить, зачем бы он стал это делать. И, кроме того, это не объясняет, почему так много крови натекло с подоконника, если Монтфорт был убит здесь. Непонятно также, почему следы исчезают, не доходя до окна, где как раз больше всего крови.

В эту минуту в библиотеку ворвался Роберт Монтфорт. Это был стройный молодой человек, белокурый, с волевым подбородком и правильными, как у отца, чертами лица, только еще не обрюзгшими, не изуродованными излишествами разгульного образа жизни. Правда, сейчас его лицо было багрово, глаза навыкате, что невольно напомнило мне предыдущий день, когда я впервые повстречал лорда Монтфорта в этой же самой комнате.

– Это возмутительно, – гневно вскричал он. – Слову жалкого ремесленника больше веры, чем свидетельствам высоких особ, которые гораздо более сведущи в данном деле.

Я попятился к двери. Уэстли изящно потирал пальцы, обдумывая мои аргументы. Заметив, что я ухожу, он сделал мне знак остаться.

– Сэр, Хопсон находится здесь по настоянию лорда Фоули и как один из первых свидетелей места прискорбного происшествия. Я вовсе не считаю, что ему должно больше верить, чем всем остальным, хотя сдается мне, человек он весьма наблюдательный, несмотря на свое низкое происхождение. Вероятно, мне также следует напомнить вам, что я – судья этого округа, и если меня в этом качестве вызывает заинтересованная сторона – в данном случае ваша тетя, мисс Аллен, и лорд Фоули, – я обязан расследовать обстоятельства внезапной и загадочной смерти, такой, что постигла вашего отца. Мой долг – установить, было ли совершено преступление, и, если таковое имело место, определить, кто выступит с обвинением и кто понесет наказание. Присутствующий здесь Хопсон тоже исполняет свой долг – оказывает мне содействие.

– Какое, к черту, преступление! – запротестовал Роберт. – Не спорю, отец умер внезапно, но ничего таинственного в его смерти нет, и никакого расследования не требуется. Только сегодня вечером отец говорил Уоллесу о самоубийстве. Вчера доктор лечил его от меланхолии. Какие еще доказательства вам требуются? На каком основании Хопсон делает столь чудовищное заявление?

Уэстли повторил, что его долг – провести расследование, а я только исполняю приказ. Потом, видя мое смущение, изложил за меня мои доводы. Роберт Монтфорт выслушал его скептически.

– Местонахождение револьвера ничего не значит. Было темно; Хопсон лишь предполагает, что наступил на него, когда тот якобы лежал на некотором удалении от трупа. Следы тоже легко объяснить. Мы только от него знаем, что они были, когда он обнаружил труп, – и он мог ошибиться. Все видели, как я в горе взял носовой платок и отер лоб отца. Потом, должно быть, я прошел к окну. Наверняка. Разве исключено, что я при этом мог невольно наследить?

– А как же кровь на другой руке? – заметил Уэстли. – А кровь на подоконнике и следы за окном? Все эти следы тоже неумышленно оставили вы?

Роберт оскорбительно фыркнул.

– Этому тоже найдется правдоподобное объяснение, если вы потрудитесь поискать его. Мне странно, что вы прислушиваетесь к бредовым выдумкам какого-то Хопсона. Например, вполне вероятно, что отец мог стрелять в себя обеими руками.

Такого я уже вынести не мог. Я нервно открыл рот, собираясь сказать, что никому не навязываю свое мнение, но Уэстли опередил меня:

– Прежде чем мы продолжим, позвольте взглянуть на подошвы ваших туфель, сэр. Если вы ступили в свежую кровь, она должна остаться на них. Если кровь к тому времени уже высохла, пятен не будет.

Словно ища, что возразить, Роберт помедлил несколько секунд, потом, насупившись, плюхнулся в кресло, стоявшее напротив судьи, задрал ноги на столик и протянул Уэстли под нос свои ступни в узких черных туфлях из телячьей кожи с пряжками, украшенными алмазами. Пряжки заискрились в сиянии свечи.

– Ну и что вы там видите? – надменно осведомился он.

– Ничего, – ответил Уэстли.

– А ничто ничего и не доказывает. – С торжествующим видом он спустил ноги на пол. – Потому что, если на моих туфлях и была кровь два часа назад, с тех пор я вытер ее о ковры.

Уэстли вскинул ладони, словно признавая свое поражение.

Я не верил своим глазам.

– Сэр Джеймс, – залепетал я, – а как же кровь на окне и шкатулка, что лорд Монтфорт держал в руке?

– Какая шкатулка? – спросил Уэстли.

– Я не видел никакой шкатулки, – заявил Роберт.

– Ну как же, шкатулка в форме храма, которую он сжимал в кулаке, – отважно настаивал я, хотя внутри у меня все дрожало от страха. – Я пытался открыть ее, но она не поддалась. Лорд Фоули забрал ее у меня и положил на стол.

Все трое джентльменов посмотрели на стол, где должна была стоять шкатулка. Не найдя ее там, они вновь повернулись ко мне с выражением укоризны на лицах.

– Может, лорд Фоули убрал шкатулку в другое место после того как я вышел? Спросите у него. Он наверняка все объяснит.

Уэстли выжидательно посмотрел на Фоули. Тот наморщил лоб, будто роясь в памяти.

– Я был в смятении, – признался он, неопределенно качая головой. – Действительно, припоминаю, что я забрал шкатулку у Хопсона. Да, потом я ее куда-то положил, но вот куда – запамятовал. Понятия не имею, где она может быть.

Под пристальными взглядами всех, кто был в комнате, он вытащил из кармана сюртука большую золотую табакерку и неторопливо втянул носом щепотку табака. Наконец он убрал табакерку в тот же карман и вновь посмотрел на нас, будто только что заметил наше присутствие.

– Может, миссис Каммингз или мисс Аллен куда-нибудь ее убрали? Только они, наверно, уже спят. Что ж, спросим у них завтра, – сказал он.

– А может, это Хопсон ее украл, – предположил Роберт. Заикаясь, я стал неуверенно доказывать свою невиновность, но Фоули перебил меня:

– Могу поручиться, что нет. Я абсолютно точно помню, что видел ее здесь после того, как Хопсон покинул библиотеку. Как бы то ни было, вряд ли он стал бы упоминать о шкатулке, если бы собирался ее похитить.

Роберта его слова не убедили. Уэстли вздохнул. Я разделял его чувства. Разумеется, я был благодарен Фоули за заступничество, но его безалаберность меня возмущала. Как мог он забыть про такую важную деталь? И конечно же я негодовал на Роберта. Бессовестный, непорядочный человек. Его заявление о том, что это он оставил следы, когда был обнаружен труп, столь же нелепо, как и версия о том, что его отец стрелял в себя обеими руками.

И лишь гораздо позже я додумался спросить себя, а зачем Роберт Монтфорт доказывал, что его отец покончил с собой, когда самоубийство считается преступлением против Бога и чревато конфискацией всего имущества Генри Монтфорта в пользу короля. Но сейчас у меня слипались глаза, мне хотелось остаться одному и лечь спать. Было видно, что Уэстли тоже устал.

– Я должен поговорить с остальными членами семьи, – сказал он, зевая. – Но это можно сделать завтра. Хопсон, вызовите мой экипаж.

Я поклонился и поспешил прочь, радуясь, что мне не придется присутствовать завтра на допросах. Я должен был покинуть Хорсхит в шесть часов утра и с нетерпением ждал минуты отъезда. Я стремился покинуть этот дом не только потому, что здесь мне впервые довелось увидеть убитого, – ибо я ни секунды не сомневался в том, что Монтфорта убили. И не из-за Роберта Монтфорта, высмеявшего мои доводы, и не из-за Уэстли и Фоули, не придавших должного значения уликам. Сколь скрупулезно Уэстли исполнял свой долг, как воспринял мою помощь Фоули или как он отнесся к нелепым замечаниям Роберта Монтфорта – все это меня не касалось. Меня гнало в дорогу гнетущее беспокойство, от которого я никак не мог отделаться. Сам того не желая, я стал невольным участником этой трагедии. Меня вынудили высказать мнение, которое я предпочел бы оставить при себе. Если Монтфорта убили, значит, убийца, скорей всего, находится в этом самом доме. Все слышали или скоро услышат, как я доказывал, что смерть Монтфорта не могла быть самоубийством. В том числе и убийца. Из чего неизбежно напрашивался резонный вопрос: возможно ли, что своей откровенностью я поставил под угрозу собственную жизнь?