Текст книги "Гренадилловая шкатулка"

Автор книги: Джанет Глисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Полагаю, документы в порядке?

– В полном порядке, лорд Монтфорт, – ответил Уоллес, дрожащей рукой поливая картошку растопленным сливочным маслом. – Обрели силу закона с момента подписания, в присутствии свидетелей, как оговорено условиями…

– Значит, они имеют обязательную силу? И изменить их никак нельзя? Да или нет?

Хлопая жабьими глазами, Уоллес выронил ложку в соусник, и она потонула в густой жиже.

– Все документы подписаны и имеют юридическую силу.

– И если мне случится умереть сегодня, это так и останется?

Уоллес сдавленно сглотнул.

– Искренне надеюсь, что ничто подобное не постигнет вашу светлость сегодня, но вы совершенно правы: момент вашей смерти значения не имеет. В указанном вами случае документ был бы действителен. Вот если бы вы были нездоровы физически… например, как мы обсуждали ранее… или, например, если бы вам пришлось…

Монтфорт глянул в сторону и вскинул ладонь, приказывая ему замолчать. Он заметил, что сестра пристально наблюдает за ним. Мисс Аллен смутилась, догадавшись, что брат решил, будто она подслушивает его разговор с поверенным. Я мог ей только посочувствовать: испугалась она не зря. Лицо Монтфорта из красного стало багровым. Он неуклюже поднялся на ноги. Мисс Аллен была рослой женщиной, на несколько дюймов выше брата, и все же сейчас, когда его бочкообразное пузо, словно таран, почти уперлось ей в лоб, она пришла в крайнюю растерянность.

– Черт побери, Маргарет! Ты подслушиваешь мой конфиденциальный разговор? Разве такое поведение простительно? Ты столь же невыносима, как и все остальные в этой комнате, даже если предмет беседы вне твоего разумения. – От возмущения он глотал слова.

Мисс Аллен втянула голову в костлявые плечи и нервно затеребила салфетку, не смея встретить его осуждающий взгляд. Было видно, как на ее шее пульсирует жилка.

– Генри, я вовсе не подслушивала. Просто я – как и все остальные – тревожусь за твое здоровье.

Ее попытка оправдаться только подлила масла в огонь.

– Не смей обращаться со мной, как с полоумным! Не для того я даю тебе кров и пищу все эти годы. Без меня ты подохла бы с голоду. И подохнешь, если я выгоню тебя из дома.

– Но, Генри, – заикаясь, отвечала она, – я всегда помню про твою доброту. Ты – мой благодетель. О таком великодушном брате, как ты, можно только мечтать. Я вовсе не хотела тебя расстраивать. Если я что и услышала, то совершенно случайно… Для меня это пустой звук. Как ты верно заметил, я ничего не поняла…

Монтфорт навис над ней. Он молчал, но вид у него был угрожающий. Его глаза словно раздулись от гнева, во взгляде сквозила неистовость. Неужели я различил в нем искру безумия? Наконец он заговорил, но только для того, чтобы напоследок еще раз излить свое возмущение.

– Твое безобразное поведение недостойно моего внимания. Чего еще от тебя можно ожидать? Еще немного, и ты сведешь меня с ума. Поэтому я ухожу, и запомните, все запомните, я категорически запрещаю вам меня беспокоить.

Под взглядами гостей и домочадцев он решительным шагом вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Даже после того как стихло эхо шагов Монтфорта, его раздражение по-прежнему висело в комнате, словно ядовитый смрад, который не смог бы развеять и свежий весенний ветер. Лакей и я стояли в смятении по обеим сторонам стола. Гости и домочадцы смотрели в свои тарелки, на которых стыла еда. Наконец мисс Аллен взяла себя в руки и подала знак Джону. Тот кивнул мне, и мы стали убирать со стола. Роберт тем временем, как мог, постарался загладить неловкость.

– Дамы и господа, – неуверенно начал он. – Прошу извинить моего отца. Как видите, он немного не в себе. Последние дни ему нездоровится. Надеюсь, его дурное настроение не помешает вам насладиться вечером.

– Но чем вызвано его дурное настроение? – спросила Элизабет с тревогой в голосе и озабоченностью в лице. – Ужин устроен по его желанию. Библиотека готова, как он и просил. Он хотел показать ее гостям, но сегодня вдруг приказал не зажигать в комнате свечи и не разводить камин. Что изменилось? Неужели он тронулся рассудком?

– Я задаю себе тот же вопрос, сестра, – согласилась с ней мисс Аллен. С ее худого лица еще не стерлись следы обиды на брата, несправедливо выбранившего ее. – Признаюсь, я в таком же недоумении.

Фоули с Брадфилдом заговорщицки переглянулись и кивнули. Фоули прокашлялся и сказал:

– Возможно, лорд Монтфорт расстроился из-за меня. Мисс Аллен обратила к нему озадаченный взор. Элизабет широко раскрыла глаза.

– Что же произошло, сэр? – почти в один голос воскликнули обе женщины.

– Дамы, я не могу – не должен – портить столь радостный праздник подобными разговорами. К тому же это касается только меня и лорда Монтфорта.

– Не томите, лорд Фоули, – вскричала Элизабет. – Все уже давно увидели, что обстановка здесь далеко не праздничная. И, похоже, только Маргарет, Роберт и я – самые близкие ему люди – пребываем в неведении относительно причин его расстройства.

Собирался Фоули внять ее мольбе или нет, Элизабет не суждено было узнать, ибо в это самое мгновение, словно в некой театральной мелодраме, дверь со стороны кухни со скрипом отворилась, и в столовую вошла миссис Каммингз, неся поднос со сливками, взбитыми с вином и сахаром. За ней с таким же десертом шествовали Конни и судомойка. Лорд Фоули умолк на полуслове, мисс Аллен сказала, что ей нужно сходить на кухню, и, встав из-за стола, удалилась.

Спустя пятнадцать минут миссис Каммингз с помощницами сервировали стол чистыми приборами и чашами для ополаскивания пальцев, подали торт с корицей и мускатным орехом, компот, фруктовые пирожные и желе, мерцавшее, словно фанат, в стеклянных вазочках. Но даже эти лакомства не улучшили настроение участникам праздничного ужина, пребывавшим в подавленном состоянии. Я стоял возле них с тяжелым сердцем, у меня ныли конечности. Мне не терпелось сорвать с себя парик, скинуть башмаки и сесть с кружкой эля у очага, задрав ноги на стул. Я представлял, как буду развлекать Конни подробностями удручающего разговора, свидетелем которого я только что стал. Да, признаюсь, в ту минуту унылая атмосфера застолья казалась мне столь же странной, сколь и забавной.

Надо ли говорить, что миссис Каммингз даже не думала отпускать меня. Да и не могла она меня отпустить. Она сбивается с ног, жаловалась домоправительница, ради всего святого, «останьтесь, пока не подадут портвейн». Скоро уже, всего несколько минут.

В эти минуты все и произошло.

Пока разносили десерт, Брадфилд, воспользовавшись суматохой, поднялся из-за стола, чтобы облегчиться – он мочился громко – за ширмой в ночной горшок, который он после любезно убрал в стенной шкаф (чтобы я или слуга – кому из нас вздумается – потом вынесли его). Застегнув штаны, он вернулся на свое место. За столом остались только трое – Уоллес, леди Брадфилд и леди Фоули. Женщины, избегая неудобной темы – дурного настроения Монтфорта, – обсуждали тонкости шитья в сборку и вышивания шерстью по ткани. Чем лучше украсить коробочку для швейных принадлежностей? Уоллес сидел в угрюмом молчании на дальнем конце стола; перед ним стоял пустой бокал из-под вина.

– Куда все подевались? – осведомился Брадфилд, придвигая свое кресло к столу. Он один не поддался всеобщему унынию и пожирал глазами соблазнительные лакомства.

– Мисс Аллеи пошла на кухню, – ответил Уоллес.

– А Фоули, Роберт, Элизабет? Что с ними? Они тоже испарились?

– Фоули в гостиной, любуется картиной – каким-то видом Рима, который ему очень нравится. Роберт последовал за ним, сказав, что должен непременно выяснить, чем расстроен отец. Леди Элизабет – она так страдает, бедняжка, – отправилась с ним.

Брадфилд покачал головой, словно недоумевая по поводу исчезновения участников застолья и вспыльчивости хозяина дома.

– Уоллес, вы случайно не знаете, отчего Монтфорт так разволновался?

Поверенный покрутил в руке бокал.

– Возможно, это связано с моим пребыванием здесь. Лорд Монтфорт вызвал меня сегодня утром для оформления кое-каких документов. К сожалению, профессиональная этика не позволяет мне сказать больше. Надеюсь, вы меня простите.

– Разумеется, я ни в коей мере не хотел бы компрометировать вас, – отвечал Брадфилд с нотками негодования в голосе. – В общем-то, у меня есть свои предположения на этот счет – полагаю, довольно верные. Я лишь искал у вас подтверждения.

Уоллес облизнул губы, но промолчал. В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь бульканьем вина, которое мужчины доливали в свои бокалы из графина, потрескиванием огня в камине и жалобным урчанием, доносившимся из живота Брадфилда.

– Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме еды? – сердито укорила его жена. Ее упрек подстегнул меня, и, чтобы разрядить атмосферу, я схватился за блюдо с апельсинами. Я был на полпути к столу, когда прогремел оглушительный выстрел.

Я полетел на пол вместе с блюдом, апельсины рассыпались по ковру. Обругав себя, я нырнул под стол и принялся собирать их. В эту самую минуту поднялась всеобщая суматоха.

Со своего места под столом я увидел, как в столовую вбежали ноги Фоули и Роберта в чулках и туфлях с пряжками. Следом вплыл подол алой нижней юбки леди Монтфорт. Через несколько секунд, когда я уже возвращался к буфету, дверь, ведущая в кухню, отворилась, и в нее, словно гонимый ветром лист, влетела мисс Аллен.

– Господи, что это было? Вы слышали? – визгливо вскричала она.

– Мы слышали, но знаем столько же, сколько, очевидно, и вы, сударыня, – хладнокровно ответил Фоули, мельком глянув на дрожавшую Элизабет, которая уже сидела за столом. Было ясно, что она не в состоянии исполнять роль хозяйки. Роберт тоже пребывал в оцепенении. – Желательно, чтобы слуги проверили комнаты верхнего и нижнего этажей и установили местонахождение вашего брата. Он отсутствует уже полчаса.

Обрадовавшись указанию Фоули, выраженному столь уверенным, властным тоном, мисс Аллен поспешила из столовой тем же путем, которым пришла. Лакей последовал за ней. Я в нерешительности топтался на месте, не зная, остаться мне или уйти. Разве я слуга? Нет. Свой человек в этом доме? Тоже нет. Фоули тем временем в задумчивости вышагивал по комнате, пока не заметил меня. Его глаза наткнулись на мою фигуру и приковались к ней. Сверля меня сердитым взглядом, он недовольно хмыкнул, будто ожидая, когда я заговорю. Наконец, сообразив, что я не намерен открывать рот, он кашлянул и произнес надменно:

– Эй, ты.

– Да, милорд?

– Ты что, заснул или бездельничаешь? – осведомился он, гораздо громче, чем в том была нужда, поскольку мы стояли в шаге друг от друга.

– Простите, милорд?

– Почему ты не выполняешь мое распоряжение, ведь ты слышал, что я посоветовал мисс Аллен разослать всех слуг по дому, дабы выяснить, кто и где стрелял?

Я смешался и покраснел, поскольку не привык держать ответ перед столь знатными особами, и был встревожен тем, что меня заподозрили в лености.

– Прошу прощения, милорд, просто я не был уверен, следует ли мне удалиться. Может, здесь от меня потребовалась бы еще какая-то помощь.

– Что ж, теперь ты уверен. Задание ты получил. От меня. Выполняй. – Последнее слово Фоули рявкнул, так что мне показалось, будто я ощутил на своем лице его дыхание. Почтительным кивком – во всяком случае, я надеялся, что выказал ему уважение, – выразив свое согласие, я стремительно развернулся и через дверь для слуг выскочил в коридор.

– Куда пошел? – крикнул он мне в спину.

– В библиотеку, – отозвался я, не сбавляя шаг.

– Почему именно туда, да еще так решительно?

Я остановился как вкопанный и повернулся к нему. Лорд Фоули едва не налетел на меня. Будучи несколькими дюймами выше, чем он, я сконфуженно уставился на макушку его тщательно завитого белого парика.

– Ведь выстрел донесся именно оттуда, – объяснил я.

Не дожидаясь от него дальнейших расспросов или очередного выговора за дерзость, я поспешил к библиотеке и попытался проникнуть внутрь. Медная ручка повернулась в моей ладони, но дверь не поддалась.

– Заперто изнутри, – объявил я, распахивая соседнюю дверь, которая вела в прихожую. Я стремительно шагнул в холл, даже не осознав, что Фоули, шедший следом, по моей вине едва не получил дверью по лбу.

Из холла открывался доступ в четыре главные приемные нижнего этажа и на большую витую лестницу, ведущую наверх. Библиотека располагалась напротив салона, примыкавшего к столовой. За ней находились гостиная и коридор с другими комнатами и кухнями. Я подошел к библиотеке, решительно взялся за ручку и рванул на себя дверь.

На меня обрушился шквал ледяного холода, ноздри обжег характерный запах пороха, но и в двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Мои глаза уперлись в стену мрака, казавшегося непроницаемо черным после ослепительного блеска остальных комнат. Как сказала Элизабет, лорд Монтфорт распорядился, чтобы в этот вечер в библиотеке не разводили камин и не зажигали свечи. Я заморгал и остановился в ожидании. Глаза постепенно привыкли к темноте, я различил окна в противоположной стене; на одном, словно обвисшие паруса, колыхались занавеси. Но если и было в этой комнате что-то жуткое, в темноте я ничего не видел. Я отступил в холл, ища свечу. Его помещение озаряли большой медный светильник, настенные канделябры под цвет панельной обшивки и пара подсвечников на пристенном столике. Лорд Фоули, появившийся из коридора, увидел, как я схватил одну свечу, и метнулся к двери за моей спиной. Полный решимости не отставать от меня ни на шаг, он взял второй подсвечник и пошел следом. И так, почти не мучимые дурным предчувствием, держа над головами свечи, мы вдвоем ступили в библиотеку.

Глава 4

Я был настолько поражен, когда обнаружил труп Монтфорта, что даже не задался вопросом, чем могла быть вызвана его смерть. Он полусидел в позе мученика, молящего о спасении, – руки, ладонями вверх, раскинуты в стороны. У его правой руки лежал карманный револьвер, маленький, не более шести дюймов в длину, украшенный орнаментом из виноградных лоз. На рукавах и манжетах сюртука чернели пятна крови, левая ладонь Сжимала маленькую шкатулку размером с гусиное яйцо. Правда, я едва обратил внимание на эту последнюю деталь, поскольку в ту же минуту заметил пиявки, и мое потрясение переросло в тошноту, с которой я не сумел совладать. В результате, лишь вернувшись от окна, я поднес свечу к шкатулке и высвободил ее из пальцев Монтфорта.

Шкатулка имела форму античного храма с колоннами; внутри что-то гремело. Помнится, я, держа вещицу в руках, несмотря на окружавший меня кошмар, невольно любовался ее гладкой поверхностью, изящной резьбой, причудливыми завитками и плотной текстурой древесины. Я восхищался искусной работой, оценить сложность которой по-настоящему был способен только собрат по ремеслу. В мерцающем полумраке я не мог определить породу дерева, но различил его характерную окраску. Не мог я ознакомиться и с содержимым шкатулки, ибо, хоть на коньке крыши и виднелись петли, защелку мне найти не удавалось.

Я все еще вертел шкатулку в руках в поисках отпирающего механизма, когда возле меня присел на корточки Фоули.

– Не может быть, чтобы это произошло из-за меня, – вновь забормотал он. – Я тут ни при чем. – Он повторил это несколько раз, глядя на мертвеца. Потом вдруг, собравшись с мыслями, заметил, что я занят шкатулкой.

– Дай сюда, – вскричал он и выхватил вещицу из моих рук, тем самым лишив меня возможности продолжить ее изучение.

Я выпрямился и потянулся. Голова шла кругом, тело начинала бить безудержная дрожь – от потрясения или просто от холода, теперь уже не помню. Точно знаю одно: я был не в силах оторвать взгляд от жуткого зрелища, но не потому, что оно зачаровало меня. Я высматривал, даже в тот момент, какие-нибудь частности, детали, способствовавшие разгадке этого происшествия.

За годы освоения ремесла краснодеревщика я подавил в себе склонность к разрушению – столь необычное и удручающее пристрастие, – но окончательно от нее не избавился. Просто теперь я разбирал конструкции мысленно. Я воспитал в себе наблюдательность, научился в воображении расчленять любой предмет. Поэтому вполне естественно (во всяком случае, так мне казалось), что тот же метод исследования я применил и в отношении картины, явившейся моему взору в библиотеке. От трупа к окну вилась цепочка нечетких следов, заходивших один за другой. Вокруг них валялись бумаги – листов тридцать, а то и больше. Это были – теперь я заметил – эскизы из знаменитого альбома образцов мебели Чиппендейла, который недавно принес ему громкую славу.

Признаюсь, увидев их здесь, я был глубоко потрясен. Мне было известно, что Чиппендейл очень дорожил своими эскизами и, до того как издал свой альбом, часто показывал их избранным клиентам, дабы сподвигнуть их заказать нечто более грандиозное, чем они намеревались поначалу. Меня вдруг осенило, что именно эти эскизы грозился задержать у себя Монтфорт минувшим днем. Но я никак не мог уразуметь, почему Чиппендейл отдал ему то, что для него самого имело столь высокую ценность.

Я принялся собирать листы – эскизы жирандолей, кушеток, шифоньерок и карточных столиков, – намереваясь сложить их стопкой на столе. Внезапно среди них я обнаружил подшивку чертежей, сделанных рукой моего друга Партриджа. Их присутствие среди эскизов Чиппендейла для меня тоже было загадкой. При мысли о Партридже я остро осознал, сколь далеко я нахожусь от привычного окружения и как необычно мое нынешнее положение. Что подумал бы Партридж, увидев меня здесь с пачкой его эскизов в руках? Я шагнул к столу, положил на него собранные листы и замер на месте от неожиданности. В глубокой тени за креслом, свернувшись клубочком, лежал грозный пес Монтфорта. Явно не ведая о том, какое несчастье постигло его хозяина, он спал крепким сном, так что даже выстрел не разбудил его. Сейчас он казался безобидным, но я все равно был настороже и даже представить боялся, как животное поведет себя, когда, проснувшись, поймет, что его хозяин мертв. Я на цыпочках обошел пса и пошел вдоль следов, тянувшихся от тела Монтфорта. На середине комнаты кровавые отпечатки перестали быть видимыми, но я к этому времени уже предположил, что они, по всей вероятности, ведут к окну, которое ближе других находилось к тому месту, где лежал Монтфорт.

Между рамой и подоконником зияла небольшая щель, что меня не удивило, поскольку чуть раньше я оставил окно приоткрытым, дабы высох последний слой лака. Я поднял раму выше и выглянул на улицу, ища внизу продолжение следов. Нижний этаж Хорсхита находился на высоте шести футов от земли, но даже с этого расстояния я различал на замерзшей земле рельефные отпечатки, ведущие в направлении итальянского сада. Высунувшись из окна, чтобы лучше разглядеть их, я оперся ладонью о подоконник… и тут же отскочил назад. Моя рука угодила в какую-то вязкую жидкость. Я поднес свечу к подоконнику и увидел густую лужицу – шире, чем мой кулак, – полузасохшей крови. Ее было так много, что она стекла по стене, оставив – теперь я это увидел – темные полосы на дамастной обивке. Я положил руку на край лужицы и в результате замарал всю ладонь. Отвращение и тошнота вновь подступили к горлу. Вытянув вперед окровавленную руку, будто изувеченный, я заковылял к Фоули.

Он все еще колдовал над шкатулкой – крутил ее, вертел, встряхивал, пытался вскрыть ножом для бумаги. Внутри что-то издевательски гремело, но незримая защелка не отпиралась. При виде моей окровавленной ладони он положил шкатулку на стол и спросил:

– Что с тобой? Порезался?

– Это не моя кровь… Я оперся о подоконник. Там кровь… посмотрите сами, – с запинкой выпалил я.

Фоули вскинул брови, изумляясь моему возбуждению.

– Успокойся, Хопсон. Вот, возьми. Оботрись. – Он дал мне свой шелковый носовой платок и зашагал к окну. Я обернул ладонь платком, даже не задумавшись о том, что порчу дорогую красивую вещь, – так сильно я разнервничался. Через пару минут лорд Фоули решительно опустил раму и повернулся ко мне. Лицо его было бесстрастно, и, когда он заговорил, голос его был спокоен:

– Хопсон. Иди и тотчас же приведи сюда хозяев и гостей. Не сообщай им о нашей находке. Попроси только прийти сюда немедленно.

Хладнокровие, с которым были отданы эти распоряжения, быстро привело меня в чувство. Я сунул носовой платок Фоули глубоко в карман – мне уже стало стыдно за то, что я испачкал столь изысканную вещь, но как мог я вернуть ее владельцу в таком безобразном виде? – и отправился исполнять поручение.

Когда я вернулся в столовую, там царила мертвая тишина. Шестеро оставшихся участников пиршества сидели в неловких позах вокруг стола, избегая смотреть друг на друга. Только Роберт – новоявленный лорд Монтфорт – стоял, напружинившись, перед угасающим камином и немигающим взглядом смотрел на Элизабет. Ее лицо было обращено к окну, взор устремлен на невидимый пейзаж за стеклом.

Праздничный стол, который готовили с такой тщательностью, теперь представлял собой жалкое зрелище. Мне это странным образом напомнило сцену оргии, запечатленную на полотне одного итальянского художника (не помню фамилию), которое я видел однажды в лондонском особняке лорда Чандоса. На нем были изображены Вакх и его свита – нимфы и сатиры, – застывшие вокруг остатков своего ужина. Только в данном случае вместо обглоданных гроздьев винограда и недоеденного меда вид стола портили вазочки с оседающим кремом и тающими сливками, ореховая скорлупа и вянущая кожура фруктов, громоздившиеся горками тут и там, словно мусор, вынесенный приливом.

Едва я вошел, шесть голов повернулись ко мне с немым вопросом на лицах.

– Дамы и господа, – провозгласил я. – Лорд Фоули находится в библиотеке и просит вас немедленно присоединиться к нему. – Как и наказал мне Фоули, я ни намеком не обмолвился о том, что их там ожидает, хотя конечно же мой бледный вид и дрожащий голос свидетельствовали о случившемся несчастье. Однако ни один из них не подумал спросить, зачем они понадобились в библиотеке или почему их оставили здесь томиться ожиданием. Ни один не пожелал узнать, что происходит. Покорные, словно сонные дети, они безропотно поднялись из-за стола и последовали за мной через холл в библиотеку.

Леди Монтфорт возглавляла бредущую вразброд группу, и когда я открыл дверь, она первой увидела тело мужа. Признаюсь, ее реакция крайне удивила меня. Я ожидал потока слез, истеричных криков, неистового выплеска отчаяния. Ничего подобного я не увидел. Она не выказала ни испуга, ни потрясения. Не дрожала, не ежилась, как раньше. Она вообще не проявляла никаких чувств. Просто смотрела и смотрела на труп. И только через полминуты, когда остальные столпились за ней, охая в изумлении и смятении, до ее сознания дошел весь ужас случившегося. Ее ноги внезапно подкосились, она склонилась вперед и, наверно, упала бы, не подхвати ее вовремя лорд Брадфилд.

Поведение мисс Аллен стало полной противоположностью безмолвию невестки. Она протиснулась мимо Элизабет и, увидев мертвого брата, пронзительно взвизгнула, а потом, как безумная, стала теребить в костлявых пальцах бахрому своей шали. Поверенный Уоллес – он стоял, вытянувшись в струнку, и хмурился – в знак утешения одной рукой обнял ее за плечи. Через несколько секунд он что-то тихо пробормотал себе под нос.

– Что вы сказали? – раздраженно вскричал Фоули. – Говорите громче!

– Только то, что я должен предать огласке некоторые сведения, которые, возможно, имеют отношение к данной трагедии, хоть произошла она и не по моей вине.

Странно, что и Фоули, и Уоллес почему-то считают себя отчасти повинными в смерти Монтфорта, невольно отметил я. Конечно же это исключено. А может, они в сговоре? Прежде чем Уоллес успел пролить свет на эту загадочную смерть, вперед протолкался Роберт Монтфорт. Впервые увидев бездыханное тело отца, он кинулся к нему, упал на колени и, вытащив из рукава льняной носовой платок, промокнул им рану на голове покойного. Потом так же неожиданно выронил платок на пол, взял левую руку отца и прижал ее к своим губам.

– Не могу поверить, что он покончил с собой. Зачем он не поделился со мной своей печалью? – воскликнул Роберт, неловко поднимаясь с колен. – Это вы виноваты, Фоули. Мы все ждем от вас объяснений.

Фоули открыто встретил его укоризненный взгляд. Сейчас ничто в его лице не выдавало угрызений совести, которые он озвучивал раньше. Напротив, в его чертах читалось торжество, хотя, возможно, мне это только показалось.

– Покончил с собой? Что ты имеешь в виду? – вмешалась мисс Аллен.

– Посудите сами. Револьвер выпал из его руки. Разве одно это не есть свидетельство самоубийства? А если еще учесть, что у него случилась беда, и его странное расположение духа в этот вечер? – объяснил Роберт.

– Не думаю, что ваш отец покончил с собой, – сказал я, сообразив, куда клонит Роберт Монтфорт. Я хотел утешить его.

Он резко развернулся и впился в меня злобным взглядом.

– Хопсон-плотник, не так ли? Ты берешься утверждать, будто что-то в этом понимаешь? – презрительно произнес Роберт.

– Я… я… простите, сэр, я ничего не утверждаю, – пролепетал я, ошеломленный его тоном. – Просто, когда я вошел сюда, я споткнулся и, полагаю…

– Это семейная трагедия, Хопсон, и тебя ни в коей мере не касается, – грубо оборвал он меня. – Буду очень признателен, если ты оставишь свое мнение при себе. Лучше собери пиявки с тела моего отца. А потом немедленно покинь эту комнату. Фоули, я жду объяснений.

Должно быть, его приказ поверг меня в шок, ибо я стоял не шелохнувшись, пока мисс Аллен не сунула мне в руки маленькую керамическую баночку с крышкой, в которой были проделаны отверстия.

– Складывай их сюда, – шепнула она, дружелюбно потрепав меня по плечу.

Сжимая в ладонях холодную банку, чтобы подавить отвращение, я опустился на корточки возле трупа. По одной я стал снимать этих мерзких тварей – они были мягкие, как перезрелые ягоды, – с шеи Монтфорта, трясущейся рукой бросая их в сосуд.

Время от времени я поглядывал на Фоули, – наверно, чтобы отвлечься от своего жуткого занятия. Но не только. Хоть смерть Монтфорта меня и не касалась, я был заинтригован и хотел знать, что скажет Фоули. Выражение его лица удивило меня. Казалось бы, человек, только что потерявший близкого друга, должен чувствовать скорбь, но в его чертах не было и тени горя; не мелькало в них и торжество, которое мне почудилось чуть раньше. Взгляд его был пустой и холодный.

– Полагаю, дурное настроение вашего отца было вызвано крупным проигрышем, – начал он, обращаясь к Роберту. – Вы, должно быть, знали про его страсть к картам. На протяжении многих лет мы – Брадфилд, ваш отец и я – проводили вечера за игрой в клубе Уайта. От случая к случаю всем нам не везло, но в последний раз – две недели назад – не повезло особенно. – Фоули помедлил. Я тем временем, кусая щеку, чтобы сдержать тошноту, поймал последнюю пиявку, бросил ее на кишащую груду в банке и плотно закрыл крышку.

– Не повезло вам всем, лорд Фоули? – прошептала Элизабет. Она уже несколько оправилась от потрясения и теперь внимала Фоули с живым интересом.

– Главным образом вашему мужу, сударыня. Мы были там, должен добавить, не одни. Играли в «фараона». Я метал банк. Кроме нас, за столом сидели еще человек пять, и они подтвердят мои слова. В тот вечер мы с Брадфилдом, предвидя дальнейший поворот событий, настоятельно просили его играть осторожней, не догадываясь, что своими советами лишь разжигаем в нем азарт. – Фоули замолчал, видимо, не желая продолжать; его темные глаза горели.

– Сколько он проиграл, лорд Фоули? – спросила Элизабет.

– Много, сударыня. Более десяти тысяч фунтов. По векселям, которые он выдал мне, должно быть уплачено в недельный срок. Думаю, за тем он и пригласил сегодня Уоллеса.

При этом сообщении поверенный покраснел, но, прежде чем он успел ответить, Элизабет покачнулась, и все заботливо столпились вокруг нее. Мисс Аллен достала свои соли и провела флакончиком у нее под носом. Воспользовавшись заминкой, я поставил банку с пиявками на стол и двинулся из комнаты. Когда я закрывал за собой дверь, меня нагнал Фоули. Поймав меня под локоть, он шагнул вместе со мной в холл, чтобы удалиться от чужих ушей, и сказал тихо:

– Я хотел бы знать, почему вы считаете, что смерть Монтфорта не является самоубийством. – И уже более громко распорядился, чтобы я послал кого-нибудь к местному судье, сэру Джеймсу Уэстли, с просьбой немедленно прибыть в Хорсхит-Холл.

Исполнив его указание, я умылся в буфетной и, желая поскорее уединиться, вернулся под благодатную сень людской, где, к моей великой радости, никого не оказалось – остальные слуги были заняты на кухне. Я раздул угли в очаге, и, когда огонь уверенно запылал, сел в кресло с высокой спинкой и закрыл глаза, размышляя над необычными событиями, свидетелем которых я только что стал.

Почему я так уверен, что Монтфорт не покончил с собой? Почему Фоули считает, что вина за эту смерть отчасти лежит на нем? Абсолютно ясно, что сам он не стрелял в Монтфорта; и все же самоубийство, вызванное расстройством из-за крупного проигрыша, не объясняет того, что я увидел в библиотеке. Интересно, что собирался огласить Уоллес, когда Роберт прервал его? Кстати, и вел он себя отнюдь не как любящий сын. Его обуревал скорее гнев, чем горе. Итак, если Роберт и все остальные, похоже, склонны думать, что Монтфорт совершил самоубийство, я абсолютно убежден в обратном.

Я все еще рассуждал сам с собой, когда, спустя несколько минут, в людскую пришла Констанция с пинтой портера и куском мясного пирога, которые прислала миссис Каммингз, дабы приободрить меня. Работники кухни были поражены известием о смерти хозяина, но плакать о нем не стали: он не пользовался любовью у слуг. Я тоже не испытывал сожаления. Хотел только поскорее прийти в себя после пережитого и забыть ужасный труп. При виде милого личика Конни и легкой закуски, что она мне принесла, я улыбнулся.

– Констанция… мой добрый ангел… какой приятный сюрприз, – с искренней радостью воскликнул я.

Она отвечала на мой комплимент улыбкой – более лучезарной, чем обычно.

– Что-то не так? – спросил я.

– Опять влетело от миссис Каммингз. После событий сегодняшнего вечера она как с цепи сорвалась. Обвиняет меня в том, что я разбила хрустальную солонку и не признаюсь в этом.

– Ничего, скоро сменит гнев на милость. У нее доброе сердце.

– По мне, так она настоящая мегера. Хорошо хоть я не видела того, что пришлось наблюдать тебе, Натаниел.

– Да уж. Труп – зрелище не из приятных. Меня оно потрясло до глубины души. Ужасы той комнаты, кровь, пиявки… этот кошмар я никогда не забуду. Потрогай мой лоб. По-моему, у меня жар.

Констанция со смехом поставила поднос на стол.