Текст книги "Император гнева (ЛП)"
Автор книги: Джаггер Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Сота также не терпит этого занятия и запрещает его в своей организации сверху донизу на протяжении десятилетий. Но есть несколько семей, которым удалось выжить. Аки-кай – одна из них.
Организация Мацуи была одной из тех, кто отделился и стал самостоятельной мини-империей, когда мой отец ушёл и империя Мори-кай распалась. Какое-то время он устанавливал свои собственные правила, занимался тем, чем хотел, и ни перед кем не отчитывался. Когда другие, более крупные семьи начали посягать на его маленькую империю, Мацуи был вынужден объединиться с Сотой и присягнуть ему на верность. В таком случае было сложнее заставить его принять правила ведения бизнеса Соты. Вот почему Мацуи продолжает управлять девушками и борделями.
Теперь этому конец. Я этого не потерплю. Проблема в том, что Мацуи зарабатывает много денег на своих девушках, поэтому он намеренно тянет время, чтобы дать мне ответ на указ.
– Ах да! Конечно, конечно, – Мацуи улыбается мне, как старому другу.
– Итак, Мацуи.
– Да, скоро.
Я сжимаю челюсти.
– Не думаю, что ты меня услышал. Мне нужно, чтобы ты пообещал, что прекратишь это.
– Знаешь, моя бедная Ниши была так расстроена, когда узнала, что ты помолвлен.
Чёрт возьми, Мацуи. Каждый раз с этим ублюдком один и тот же сценарий.
– Мацуи…
– Я должен пойти поздравить Соту, – он улыбается мне, отстраняясь. – Почему бы вам с Ниши не поговорить?
Ниши соблазнительно улыбается мне, пока её отец растворяется в толпе. Она придвигается ближе, облизывает губы и хлопает ресницами, проводя алым ноготком по моей руке.
– Мне было так грустно, Кензо.
– Ниши, без обид, но не думаю, что у нас с тобой что-то получилось бы. Но я уверен, что где-то есть молодой человек, который отдал бы левую руку, чтобы ты была рядом с ним.
Я хмурюсь, когда она игнорирует меня и прижимается ещё ближе, проводя пальцем по моей груди. Затем замечаю, что за нами наблюдают.
Анника.
Она не столько «наблюдает», сколько «сверлит взглядом». Её брови глубоко нахмурены, голубые глаза сверкают чем-то злым и свирепым, а губы поджаты, когда она опасно смотрит на Ниши, прижимающуюся ко мне.
Интересно.
В ней есть ревнивая жилка, такая же зеленая, как и ее платье, которая иногда вылезает наружу. Даже если она ненавидит меня и эту ситуацию, кажется, Аннике не нравится, когда с ней шутят.
Возможно, она очень хочет, чтобы пианино провалилось сквозь потолок и раздавило меня этим вечером. Но ей не нравится, когда кто-то пренебрегает ею. И это касается Ниши, которая пытается дышать мне в затылок и водить пальцем по моему гребаному соску через костюм на моем собственном ужине по случаю помолвки.
– Знаешь, Кензо… – мурлычет Ниши мне на ухо. – Может, ты и женишься, но мы из одного мира. Я знаю, мы понимаем, что на самом деле представляет собой этот брак.
– Мне не нужно, чтобы ты это объясняла, Ниши, – рычу я, кладя ладони ей на плечи, чтобы мягко оттолкнуть от себя.
Она не двигается с места.
– Я могу предложить тебе… другой вариант, знаешь ли.
– Убери от меня свои руки, Ниши, – бормочу я.
– Мой отец просто хочет, чтобы я была счастлива, Кензо. Когда я счастлива, он счастлив. А когда он счастлив, он делает всё, о чём ты его просишь. Так что, возможно, тебе придётся жениться на холодной гайдзин, которая выглядит так, будто хочет, чтобы ты упал с лестницы…
Пугающе точно.
– Но я могла бы согреть твою постель, – шепчет Ниши, наклоняясь ближе. – Ты мог бы наслаждаться мной так, как тебе захочется. Делай всё, что…
Она задыхается, когда я отталкиваю её от себя.
– Мой тебе совет, Ниши, – шиплю я, – найди в себе немного самоуважения. И пока ты этим занимаешься, держись от меня подальше. Все ясно?
Её лицо вспыхивает, а губы поджимаются. Она быстро кивает, и духота рассеивается, когда она разворачивается и исчезает в толпе.
Господи, мне нужно выпить.
Я поворачиваюсь, чтобы зайти в бар, и сталкиваюсь лицом к лицу с цунами из имбиря и зелени. Я резко останавливаюсь, выгибая бровь, когда Анника бросает на меня холодный взгляд.
– Наслаждаешься вечеринкой? – шипит она.
Я ухмыляюсь.
– Шпионишь за мной, принцесса?
– Не нужно быть Джеймсом Бондом, чтобы понять, что ты почти трахаешь эту женщину посреди собственной помолвки – помолвки со мной, смею добавить.
Я усмехаюсь.
– Ревнуешь?
– Раздражаюсь, – возражает она. – Я бы хотела, чтобы ты перестал вести себя так, будто это только тебя касается.
– Почти уверен, что проблема в том, что при таком раскладе я не буду трахаться. – Я приподнимаю бровь. – Если только…?
Анника густо краснеет.
– Если только ты не пойдёшь на хрен. Привыкай.
– Значит, ты не хочешь трахнуть меня…
– Ни за что на свете, – мило говорит она.
– Но мысль о том, что Ниши трахнет меня…
– Это ты проявляешь неуважение ко мне посреди вечеринки, – огрызается она. – Мы не обязаны нравиться друг другу, но элементарного уважения было бы достаточно.
– Странный способ сказать: «Кензо, я ревную из-за того, что ты разговариваешь с этой девушкой».
– Боже мой, ты просто гребаный ребенок. – Она сердито смотрит на меня. – Я не ревную.
Я пожимаю плечами.
– Если ты так говоришь.
Она закатывает глаза и разворачивается, чтобы уйти.
– Чего бы это ни стоило, принцесса, – рычу я, останавливая её. – В конце концов, её предложение было деловым. Её отец подчиняется мне, но он тянет время, отказываясь соглашаться на новые условия для нашей организации.
– Что, чёрт возьми, она предлагала? – возмущённо восклицает Анника. – Ты позволишь ей сделать тебе минет, а её отец подпишет твои королевские указы?
– Я имею в виду… – с ухмылкой пожимаю плечами. – По сути.
– Ты гребаная свинья!
Я вздыхаю.
– Я не соглашался на это.
– Как благородно! – восклицает она с театральным надрывом. – Хочешь медаль?
– Твоего рта было бы достаточно.
Её глаза расширяются, но затем, так же быстро, как она начинает волноваться, она успокаивается, и на её лице появляется спокойное, неприступное выражение.
– Вот в чём дело, Кензо, – говорит она с искусственной улыбкой, подходя ближе и наклоняясь ко мне. – Меня не так-то легко напугать. Я не одна из твоих заискивающих фанаток якудзы. Не девушка из кабаре, которая тешит твоё самолюбие и подливает тебе выпивку за доллар. Хорошо? – Её губы сжимаются в тонкую линию. – Я привязана к тебе, но и ты привязан ко мне в равной степени. – Она наклоняется ещё ближе. – Я могу стать твоим самым страшным гребаным кошмаром.
Анника снова улыбается, отстраняясь, её рука покровительственно похлопывает меня по груди, прежде чем опуститься.
– Хорошо?
Я слегка улыбаюсь.
– Послушай, принцесса. Мы…
– Кензо!
Ублюдок.
Как раз в тот момент, когда я всерьёз подумываю утащить Аннику куда-нибудь, чтобы напомнить ей о её месте, отшлёпав по голой заднице, Мацуи снова вторгается в моё личное пространство.
– Кензо, что ты сказал моей Ниши? – рычит он, и на его лице написана нелепая ярость.
– Мацуи, предлагаю тебе уйти, – рычу я. – Возможно, мы сможем поговорить в другой раз…
– Я не позволю оскорблять мою дочь! – выплёвывает он. – Что, чёрт возьми, произошло…
– Произошло то, – шипит Анника, резко перебивая его, – что твоя дочь…
– Прошу прощения, – огрызается он. – Мы с Кензо…
– Мацуи, – тихо бормочу я сквозь стиснутые зубы. – Позвольте представить вам мою невесту, Аннику.
Его лицо стремительно бледнеет, а глаза расширяются, когда он переводит взгляд на Аннику. Это поистине восхитительное зрелище.
– О да, – запинаясь, произносит он. – Да, я, конечно, не хотел проявить неуважение, мисс Бранкович.
– Конечно, – повторяет она в ответ скучающим тоном. – Мистер Аки, позвольте мне объяснить вам, что такое неуважение. Когда ваша дочь подходит к моему жениху на вечеринке по случаю нашей помолвки и предлагает стать его шлюхой…
– Прошу прощения? – возмущенно восклицает Мацуи. – Как ты смеешь…
– Не перебивай меня больше, – холодно отрезает Анника.
Я удивленно выгибаю бровь.
Что ж, это интересно и неожиданно.
– Когда ваша дочь подходит к моему будущему мужу и предлагает ему сексуальные услуги в обмен на согласие с его деловыми предложениями, я считаю это крайне неуважительным. Не только по отношению ко мне, но и к моему жениху. И уж точно по отношению к Соте-сан… Вы не согласны?
Мацуи хмурится, и можно почти услышать, как в его голове роятся мысли, пока он пытается найти ответ. Однако прежде чем он успевает ответить, Анника внезапно улыбается ему со странным выражением лица.
– Мистер Аки, вам нравится Париж?
Он хмурится, переводя взгляд с меня на Аннику, а затем снова на меня. – Простите?
– Париж, мистер Аки. Город. Вам нравится его посещать?
Он откашливается, нервно оглядываясь по сторонам.
– Я, э-э, боюсь, никогда там не был.
– Да ладно вам! – широко улыбается она, пристально глядя на него. – Это совсем не так! – смеётся Анника.
Мацуи неловко откашливается. – Мисс Бранкович, уверяю вас, я никогда…
– Вы не любите этот город? В частности, улицу Верон?
Краска отливает от лица Мацуи так быстро, словно кто-то открыл слив в ванне. Его глаза расширяются, рот открывается от ужаса, написанного на его лице.
А Анника просто улыбается.
– Что ж… Может быть, я ошибаюсь, – говорит она, небрежно пожимая плечами. Она смотрит Мацуи прямо в глаза и делает шаг вперёд. – В любом случае, я думаю, вам стоит прямо сейчас согласиться с новыми условиями моего жениха. Вы согласны?
Мацуи молчит, его челюсть всё ещё отвисла. Он поворачивается ко мне, смертельно бледный, и наконец-то берёт себя в руки, с трудом сглатывая.
– Да, я думаю… – он снова сглатывает, глядя на меня. – Я считаю, это мудрое решение для всех.
– Полностью согласна! – радостно восклицает Анника.
Мацуи поворачивается ко мне, неловко откашливается и, избегая моего взгляда, чопорно кланяется.
– Я согласен на все новые условия, выдвинутые вами, Кензо-сан. И немедленно прекращу руководить своими девочками.
– Благодарю вас, Мацуи, – рычу я. – Я с нетерпением ожидаю продолжения наших плодотворных деловых отношений.
– Конечно, Кензо-сан, – бормочет он, снова низко кланяясь, прежде чем боязливо взглянуть на Аннику и скрыться в толпе.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Аннику.
– Что это, черт возьми, было?
– Спасибо, Анника! – напевает она. – Ты так хороша в своём деле, Анника. Не думаю, что смог бы сделать это без тебя, Анника!
Я пристально смотрю на неё.
– Ты закончила?
Она ухмыляется, хлопает меня по груди и поворачивается, чтобы уйти.
– Придерживайся меня, Кензо, – бросает она через плечо. – Может быть, чему-нибудь научишься.
8
АННИКА
Заткнись, Кензо.
В фильме «Хранители» есть знаменитая сцена, где одного из персонажей, линчевателя по имени Роршах, сажают в тюрьму. Сначала другие заключённые думают, что он лёгкая мишень, ведь он одиночка и к тому же невысокого роста. Но затем он избивает до полусмерти огромного заключённого.
После этого Роршах поворачивается к другим заключённым и говорит им, что он не с ними. Они привязаны к нему.
Вот как я думаю о своей предстоящей свадьбе с Кензо. Возможно, нас заставят быть вместе. Но это не я окажусь в ловушке с ним. Это он будет в ловушке со мной.
И поверь мне, он ещё пожалеет, что позволил этому зайти так далеко.
Я потягиваю шампанское, довольная тем, что одновременно и отшила Кензо, и сделала для него кое-что с точки зрения бизнеса, чего он сам не смог бы добиться.
Когда я увидела Мацуи здесь, сразу поняла, что где-то видела его. Просто мне потребовалась минута, чтобы вспомнить, где и когда. Примерно год назад я искала компромат на генерального директора компании, которую Кир… агрессивно преследовал. Это часть моей работы: если переговоры заходят в тупик или срываются, я нахожу другие, «творческие» способы мотивировать кого-то продать или согласиться на условия.
То есть шантажировать.
Я проследила за этим конкретным генеральным директором до Парижа, а затем до его шикарного старинного дома на улице Верон, в районе Пигаль, недалеко от Монмартра.
Генеральный директор был женат на женщине и очень моногамен. И всё же дом, который он посещал, был чем-то вроде элитного борделя, специализирующегося на очень молодых и красивых мужчинах.
Излишне говорить, что после того, как увидела, что он посетил это место четыре раза за пять дней, я получила именно то, что хотела, в результате переговоров. Но у меня также довольно хорошая память. И в течение этой пятидневной слежки в тот дом заходили ещё несколько исключительно важных на вид мужчин.
Одним из них был Мацуи Аки.
Я только что одержала победу над Кензо, но она далась мне нелегко. Вот в чём дело.
Я стояла, опираясь на барную стойку, и чувствовала удовлетворение от своей победы, как вдруг земля ушла у меня из-под ног.
Двух слов, произнесённых его ужасным, леденящим кровь голосом, было достаточно, чтобы кожа онемела, а внутри всё померкло. Он снова погрузил меня в ту глубокую тёмную яму, в которой держал столько лет.
– Привет, марионетка.
Мир замер. Оцепенение и безумное желание убежать, кричать и спрятаться заполнили каждую клеточку моего существа. Но я не могла бежать. Не могла кричать. Не могла дышать.
Не могла сбежать.
Я медленно повернулась. Сердце бешено колотилось, и дрожь пробегала по спине, когда встретилась взглядом с Валоном.
Мгновение – и я снова погрузилась во тьму.
Мне было двадцать два года, когда Валон Лека впервые появился на моём пути. Я только что познакомилась с Фрейей, и мы ещё не научились зарабатывать деньги или хотя бы выживать. Перебивались с одной работы на другую, в основном воруя еду и ночуя в чужих домах.
Именно тогда мы познакомились с Валоном, главой «Братства», албанского преступного синдиката с культовыми наклонностями. Он нанял нас на работу – самую крупную на тот момент. Когда мы справились с заданием, он осыпал нас – в основном меня – похвалами и даже позволил оставить себе половину украденного вместо оговоренных десяти процентов.
Мы выполнили ещё одну работу, и всё повторилось. В третий раз он позволил нам оставить почти всю выручку себе и осыпал нас ещё большими похвалами. Затем последовали подарки и услуги: одежда, изысканные ужины и крутые тачки.
Оглядываясь назад, понимаю, что это называлось «приручение». Мне было двадцать два, у меня не было ни семьи, ни дома, и я много лет занималась бегством.
Валону было сорок пять. Он был обаятельным, красивым, сильным и обещал заботиться обо мне. Когда тебе долгие годы приходится заботиться о себе самой, очень трудно отказать кому-то другому в том, чтобы взять бразды правления в свои руки.
Поэтому я не сказала «нет». Не из-за подарков или одолжений, не из-за того, что Валон пригласил меня на ужин, или на балет, или в модные клубы, куда мы ходили только вдвоём. Я не сказала «нет», когда он привёл меня к себе домой, а потом в свою спальню.
На самом деле вообще ничего не сказала. Он сделал то, что хотел, не обращая внимания на мои мысли по этому поводу.
И я позволила всему этому произойти, даже когда ненавидела его до глубины души и едва сдерживала слезы, потому что чувствовала, что это лучшее, что могу сделать. У меня ничего не было, а Валон дал мне что-то. Я много раз пыталась убедить себя, что это была любовь, но в моем разбитом, наспех склеенном состоянии я понимала, что то, что он давал мне, было как можно ближе к романтической любви, насколько я когда-либо могла достичь.
Я оставалась с ним три холодных, убогих, темных года. Годы, которые не помню, потому что заблокировала их из своей памяти. Годы, когда Фрейя и я не могли говорить. Годы, когда я была жива, но не совсем.
И он называл меня своей марионеткой.
Предполагаю, что это должно было быть имя глупого животного, но для меня это было напоминанием о том, что кто-то ещё дергал меня за ниточки и заставлял делать то, чего я не хотела.
Однажды Валону пришлось покинуть свою базу в Милане и провести несколько недель в Стамбуле, так как его империя расширялась. Тогда, хотя и была в основном в неведении, я знала, что Братство уже не было низкоуровневой мафиозной организацией, которая сдавалась в азартных играх, контрабанде и некоторых подделках. Они были полномасштабной организацией, сотрудничающей с сицилийской и турецкой мафией в торговле кокаином, метамфетамином, героином и другими запрещенными веществами.
Валон уехал на две недели. Это был самый длинный период, когда я когда-либо была «без» него. На самом деле, я никогда не думала об уходе. Не потому, что любила или не любил его, а потому, что я боялась его и возвращения к той жизни, когда приходилось воровать еду и не знать, где буду спать в тот вечер.
Я никогда не забуду тот вечер, когда Фрея зашла в мою комнату с двумя упакованными мешками и приставила пистолет к своему виску. Она сказала, что мы уезжаем, сейчас, и никогда не вернемся. Если нет, она нажмет на курок, потому что не может больше и минуты стоять и смотреть, как я живу этой ужасной жизнью.
Это было восемь лет назад, и я избегала моего бывшего тюремщика до сих пор.
До сегодняшнего вечера.
Валон теперь стар, и борозды на его лице стали глубже. Но он всё ещё слегка обаятельный, слегка безумный, с мрачным взглядом в глазах, когда он небрежно потягивает напиток и позволяет своему взгляду поглощать меня.
– Слышал, ты выходишь замуж, куколка, – мурлычет Валон, мрачно ухмыляясь на меня. – Как мило.
Мои внутренности превращаются в пепел, взгляд упирается в пол между ног, а я обнимаю себя и мечтаю оказаться где угодно, только не здесь.
– А вот что не очень приятно, – бормочет он тихо, – брать вещи, которые не принадлежат вам.
По моему телу пробегает дрожь, а вслед за ней пробирается холодный ужас.
Он говорит о «Ламборгини», который я угнала для Улкана, – о том, который мы с Фрейей бросили у туннеля Линкольна, осознав, что он полон наркотиков и денег Валона.
– Ты не согласна? – весело спрашивает Валон. – После всего, что я для вас сделал, после всего, что я вам дал… Сначала вы сбегаете, даже не поблагодарив, а потом крадете у меня?
– Я… – это слово застревает у меня в горле, словно измельченная кость и пыль. – И не подозревала…
– Полагаю, Улькан был не очень доволен предоставленными услугами, не так ли?
Ледяной коготь царапает мне спину.
– Знаешь, до того, как полиция обнаружила машину, кто-то другой сделал это и опустошил багажник.
Я содрогнулась.
– Я не знала, что это твоя…
– Мне всё равно.
Его слова звучат резко. Холодно. Безжалостно. Так было всегда. Сначала всё было мило и успокаивающе. Потом следовала пощёчина или эмоциональное отчуждение. Он меня обманывал. Обманывал меня. Говорил, что я ему не нравлюсь, или называл шлюхой. Потом он менялся, и мы снова улыбались, дарили друг другу подарки и делали друг другу одолжения.
Я снова вздрагиваю, по-прежнему не в силах встретиться с ним взглядом.
Боже, ненавижу власть, которую этот монстр имеет надо мной. Даже сейчас.
– Я… – Я качаю головой. – Сожалею.
Валон тихо усмехается.
– Что ж, это так. – Он откашливается. – Знаешь, я не из тех, кто не прощает, марионетка.
Да, это так.
– Так, может быть, я мог бы не обращать на это внимания?
Вздрагиваю, когда в поле моего зрения появляется его рука, держащая черную пластиковую карточку-ключ от гостиничного номера.
– Почему бы тебе не зайти ко мне выпить позже? Мы можем найти способ, которым ты сможешь сделать меня, – он деликатно покашливает, – снова счастливым. Как в старые добрые времена.
Мне требуется все, что у меня есть, чтобы сдержать рвоту, которая подступает к горлу, обжигая, как кислота. Кровь стынет в жилах, когда он прикасается к моим волосам. Я вздрагиваю, взмокнув и дрожа, когда он заправляет их мне за ухо и наклоняется.
– Ещё раз поздравляю с помолвкой, марионетка. – Он вставляет ключ-карту между двумя моими онемевшими пальцами. – Если ты будешь умницей, я скоро с тобой увижусь… моя маленькая шлюшка.
Он уходит, и мое тело охватывает дрожь. Сердце громко стучит, а по коже пробегают мурашки. Задыхаясь, я поворачиваюсь, и мир вокруг словно расплывается. Пошатываясь, возвращаюсь к бару.
– Шот, – шепчу я бармену, отбросив карточку в сторону.
Он морщит лоб:
– Что за?..
– Буквально что угодно. Сейчас, пожалуйста.
Это оказывается водка.
С шипением ставлю рюмку обратно, стуча ей по барной стойке.
– Ещё одну, – хриплю я. – На этот раз двойную.
– Мисс…
– Пожалуйста, и спасибо вам, – выпаливаю я, уставившись на него измученным взглядом.
Парень кивает с озабоченным видом и наливает в стакан большую порцию водки. Я поднимаю его, киваю ему и залпом опрокидываю содержимое в себя. Мой мозг всё ещё кричит, а по коже бегут мурашки.
В животе всё горит, когда ставлю стакан обратно на барную стойку и резко оборачиваюсь. Взгляд падает на спину и плечи Валона, когда он уходит сквозь толпу к двери.
Затем мой взгляд устремляется на буфет…
И на официанта, который нарезает стейк вагю на маленькие кусочки острым как бритва поварским ножом.
Перевожу взгляд на Валона.
Я собираюсь убить его.
Я должна.
К чёрту последствия.
Успеваю сделать всего один шаг к фуршетному столу, прежде чем сильная рука внезапно хватает меня за запястье. Я задыхаюсь, когда Кензо заводит мою руку за спину, прижимает меня к своей твёрдой, неподатливой груди и злобно смотрит в глаза. Его чёрные волосы свисают веером вокруг лица, словно он тёмный ангел смерти.
Или принц Ада.
– Что, черт возьми, это было? – холодно рычит он.
Я открываю рот, но не издаю ни звука.
– Отвечай мне, – злобно рявкает он. – Кто, черт возьми, это был?
Комната начинает вращаться.
– Я… никто, – бормочу я.
Губы Кензо искривляются, когда он наклоняется ближе.
– Мне безразлично, насколько сильно ты это ненавидишь, Анника, – рычит он. – Мне всё равно, ненавидишь ли ты меня. Но мы собираемся пожениться, и как моя жена ты будешь играть свою роль.
Он придвигается ближе.
– Это означает, что ни один другой мужчина не разговаривает с тобой подобным образом, не прикасается к тебе и не приближается к тебе так, как только что сделал этот ублюдок. – Его рычащий тон настолько серьезен и горяч, что это пугает меня. – Это. Это. Блядь. Ясно.
Я могла бы ответить рационально. Или даже просто кивнуть. Но стены, которые с таким трудом воздвигала, чтобы отгородиться от определенных частей себя, начинают рушиться. Воспоминания, которые отчаянно пыталась стереть из своей памяти, всплывают, злые и мстительные из-за того, что их так долго заставляли молчать.
И я делаю то, что делаю всегда, когда чувствую себя загнанной в угол или уязвимой: набрасываюсь на него.
– Твоя ревность жалкая, – выплевываю в его адрес.
В тот же миг его рука сжимается на моем запястье, прижимая его к пояснице. Холодная дрожь пробегает по спине, когда он другой рукой властно хватает меня за шею, поворачивая лицо к своему.
– Это политика, Анника, – рычит он. – Это нужно продать. И это не продаётся, если ты любезничаешь с каким-то другим чёртовым парнем, позволяешь ему прикасаться к тебе, сближаешься с ним…
Я схожу с ума. Боль и стыд тех лет разбиваются о стены и барьеры внутри меня. Крики, которые сдерживала, и ужасы, которые моё тело и душа пережили в дрожащей тишине, начинают вырываться наружу, когда комната кружится, а перед глазами темнеет.
Такое чувство, что вот-вот утону под тяжестью и болью всего этого. И я тянусь к единственному камню, за который могу ухватиться.
Я делаю единственное, что в моих силах, чтобы заглушить агонию и ужасные воспоминания о чудовище, растущем внутри.
Одним движением хватаю Кензо за галстук, притягиваю его к себе и прижимаюсь губами к его губам, целуя его.
И весь этот чертов мир замирает.
Это быстро обостряется. В одну секунду я держу его за галстук и прижимаюсь губами к его губам. В следующую Кензо словно оживает. Его рука сжимается на моём запястье, сильно притягивая меня к себе. Его рот приоткрывается, язык танцует по моим губам, а затем проникает между ними.
Его мрачные, мужественные стоны отдаются эхом в моём теле и превращают естество в расплавленную лаву, когда его пряный чистый аромат поглощает меня.
Рука скользит вверх по моей шее, пальцы зарываются в волосы и властно сжимают их, пока он целует меня. Вокруг нас гости начинают смеяться и улыбаться, хлопать в ладоши и фотографировать, а я таю в объятиях Кензо в самом мощном, переворачивающем всё с ног на голову поцелуе в моей жизни.
Впервые за всё время, что себя помню, в моей голове воцарилась полная тишина.
Не знаю, сколько времени это продолжалось. Но когда он наконец отстранился, прикусывая мою нижнюю губу, ноги задрожали, и я словно перенеслась в другую реальность.
С припухших губ сорвалось прерывистое дыхание, когда я посмотрела на него. Уголки моих губ слегка приподнялись, пульс участился, когда Кензо встретился со мной взглядом.
Он повернулся, чтобы улыбнуться толпе, а я стояла и смотрела на него как завороженная.
Кензо медленно повернулся ко мне. Но в его глазах не было ни замешательства, ни даже счастья. Ни очаровательной улыбки, ни нетерпеливых губ.
Только гнев и злоба скрывались под поверхностью, когда он наклонился, коснувшись губами моего уха так, чтобы слышала только я.
– Даже не думай, что я не знаю, что ты только что сделала, – тихо прошипел он.
Его рука скользнула обратно к моему затылку, крепко сжимая его, заставляя вздрогнуть.
– Никогда, черт возьми, больше не держи меня за дурака, Анника, – прорычал он. – И не принимай меня за человека, который будет подбирать чужие объедки. Когда я сделаю больше, чем просто поцелую тебя, принцесса – а я сделаю, – ты будешь думать только обо мне. Это чертовски ясно?
Я дрожала, но быстро кивнула, сглатывая комок в горле.
– Да.
– Хорошая девочка, – прорычал он, убирая от меня руки.
– А теперь давай подпишем этот чёртов контракт и покончим с этим.
Он повернулся и ушёл.
