Текст книги "Тихоня (СИ)"
Автор книги: Дж. Бэк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Глава 34
БЕЛ
Все, что я могу делать, это стоять здесь, как гребаное садовое украшение, и предлагать людям напитки. Интересно, был ли он помолвлен все это время, пока… ну… трахал меня? Внутри все становится склизким. Чувствую себя больной и обманутой. Он был прав, когда сказал, что мы никогда не давали никаких обещаний. Он выдвигал требования, а я их выполняла. Он ничего мне не должен, и я ему ничего не должна. Если это правда, то почему такое чувство, будто в груди дыра? Как будто он засунул свою огромную ногу внутрь и растоптал мое проклятое сердце?
Я обхожу группу людей, не сводя глаз с подноса. Отсчитываю секунды до того момента, когда закончатся напитки и смогу убежать в безопасное место. Мне отчаянно хочется вырваться из-под пристального внимания и осуждения всех этих поганых людей. Или, что еще хуже, их чертового безразличия. Они думают, что я этого не вижу, но я вижу. Как они задирают носы, когда прохожу мимо. Для этих гребаных людей я не более чем ходячий раздатчик напитков. Держусь подальше от Спенсер и сверкающего символа моей глупости на ее пальце.
Не может быть, чтобы он, по крайней мере, не трахал ее и меня одновременно. Боже, пожалуйста, объясните мне, как я могла это упустить. Как я могла быть такой глупой? Помолвки требуют времени. Обязательств. Всего, чего он не хотел давать мне, очевидно, потому, что я была не более чем тайным перепиханом.
Идеально подходящей для того, чтобы трахаться в пыльной библиотеке, но не для визитов домой к папочке. Сердце бешено колотится в груди, и да, знаю, что должна была этого ожидать, ведь именно из-за таких вещей я отказывалась встречаться или вообще что-либо делать с мужчинами, но я подумала… Подумала, что не безразлична Дрю хотя бы немного. Он говорил людям, что я его девушка. Да, это было только для того, чтобы держать их на расстоянии, но это должно было хоть что-то значить.
Когда с моего подноса забирают последний бокал, пробираюсь сквозь толпу, чтобы сбежать. Я стою в самом центре вечеринки, все хотят поздравить пару, так что приходится немного побороться, используя поднос, чтобы практически растолкать людей с дороги. Перед глазами все расплывается, легкие болят, когда я задерживаю дыхание, а в груди поднимается паника. У меня уже давно не было приступов паники, но это чувство не спутаю ни с чем. Нужно убираться отсюда, подальше от него, от этих людей, от этого проклятого места.
Когда, наконец, добираюсь до конца зала, становится немного легче дышать, но весь воздух вырывается из легких, когда из ниоткуда появляется рука и хватает меня. Я в нескольких секундах от того, чтобы ударить человека по лицу, когда понимаю, что мне ничего не угрожает.
Это всего лишь Джеки. Тихая гавань в бушующем море. Она даже не представляет, как сильно сейчас мне нужна. Все осколки, которые я держала в себе последние несколько минут, рассыпаются, и я тут же срываюсь, издавая ужасные рыдания в ее плечо. Она ничего не говорит. Впрочем, ей и не нужно этого делать. Прижав меня крепко к своей груди, она поворачивает нас так, чтобы я оказалась спиной к залу, и позволяет выплеснуть все слезы, которые я сдерживала.
Вся боль, печаль и страдания выплескиваются на пол, словно меня разрезали. Через несколько минут она, наконец, говорит.
– Все в порядке, Бел. Все нормально. Выплесни все наружу, а потом возвращайся в зал с гордо поднятой головой. Не позволяй ему видеть, как ты сломалась. Именно этого он и хочет.
Я знаю это, но видеть, как человек, которому, как ты думала, не наплевать на тебя, держится за руки и танцует с другой девушкой, с которой, как ты только что узнала, он уже давно вместе, поскольку теперь они помолвлены, сложнее, чем кажется.
– Просто не понимаю, как я это упустила. Очевидно, они уже давно вместе… и если это так, то… – слова едва успевают сорваться с губ, как я снова всхлипываю. Не знаю, чему верить. Все слухи были о том, что он ни с кем не встречается. Даже сам Дрю признавал, что не годится в бойфренды, но вот он здесь, обнимает свою будущую жену. Все это было притворством.
Как я могла быть такой глупой? Такое чувство, будто мой мозг взбили в блендере. Слезы не перестают литься. Не знаю, как долго стою и плачу. Сколько времени прошло, прежде чем мои глаза высохли. Это жалко, я знаю.
– Шшш, все хорошо. – Успокаивающий голос Джеки помогает мне вернуться в настоящее. Даже несмотря на тяжесть боли, давящей на грудь, знаю, что не могу позволить ему победить. Не могу уйти с вечеринки и позволить ему увидеть, как мне больно от того, что он с другой. Именно этого он и хочет. Мне нужно быть сильной и преодолеть боль.
Как только получается набрать в легкие побольше воздуха, не издавая сдавленных рыданий, я отстраняюсь.
– Спасибо тебе, Джек.
– Конечно, для этого и нужны друзья. А теперь расскажи мне, что, черт возьми, там произошло? Я думала, у вас с Дрю что-то вроде отношений? Он так тебя опекал. А теперь, похоже, он помолвлен, а я даже не знала, что этот парень с кем-то встречается.
Я фыркаю и вытираю мокрые щеки. Могу только представить, насколько ужасно сейчас выгляжу.
– Ну, очевидно, его чувства ко мне сильно отличаются от чувств к ней.
– Знаю, это больно, но ты справишься. – Она поднимает мой поднос, и я крепко прижимаю его к груди, словно щит, который может спасти меня от этого кошмарного вечера. – Посмотри на меня. Почему ты здесь? Зачем ты это делаешь?
– Чтобы работать.
– Нет. Неправильно. Ты здесь ради своей матери, помни об этом. Это работа, и ты здесь, чтобы зарабатывать деньги, оплачивать ее лечение и еду на столе. Ты здесь не ради него. Дело не в нем.
С моих губ срывается еще один вздох, и плечи, кажется, расслабляются от напоминания о том, почему я здесь и зачем вообще это делаю.
– Ты права. Я здесь ради мамы. Чтобы помочь ей.
– Вот именно, и если вернешься туда и устроишь какую-нибудь сцену, они вышвырнут тебя отсюда, и весь этот вечер будет потрачен впустую. Мы собрали больше тысячи долларов чаевых. Мне бы не хотелось, чтобы ты потеряла все это из-за одного глупого парня.
Как обычно, она права. Она всегда права. Я снова быстро обнимаю ее одной рукой, зажав поднос между нами.
– Я возьму себя в руки. Всегда могу сорваться позже.
Она отстраняется и подмигивает.
– А я украду одну из этих дорогих бутылок шампанского, чтобы помочь справиться с нервным срывом. Эмоциональные кризисы всегда проходят легче с хорошим алкоголем.
У меня вырывается смешок, и я поворачиваюсь лицом к бару. Еще выпивка, еще несколько бесконечных кругов. Еще пара часов, и смогу пойти домой. Все, что мне нужно сделать, это продержаться остаток ночи, и я никогда больше его не увижу. Когда ухожу, Джеки сильно шлепает меня по заднице, и я оборачиваюсь, чтобы игриво взглянув на нее через плечо
– Иди, подавай напитки, – поет она, и я качаю головой.
Бармен и его помощник нагружают мой поднос, и я продолжаю обход. Отвожу взгляд, напоминая себе, что я здесь для того, чтобы заработать деньги, но тут краем глаза замечаю Себастьяна. Такое чувство, что он постоянно маячит за моей спиной, но он не делает ничего плохого, поэтому не пытаюсь с ним спорить. Замечаю, что он прижимает телефон к уху, и на его лице застывает странное выражение. Никогда раньше не видела на его лице такого выражения. Это не… грусть, а что-то более глубокое. Обычно он показывает миру лишь фальшивую маску, но что бы ни происходило на другом конце провода, это, должно быть, настолько выбило его из колеи, что он забыл надеть ее. Почувствовав на себе его взгляд, отвожу глаза и продолжаю разносить напитки. Не хочу привлекать к себе еще больше внимания.
У меня начинают болеть ноги, и эта боль повторяет ту, что в груди, но уйти не вариант. Не для меня. Делаю еще один круг по залу и, когда собираюсь повернуться и направиться обратно к бару, меня останавливает еще один из друзей Дрю. Его массивная фигура преграждает мне путь. Я поднимаю на него взгляд, готовая сказать, чтобы он отвалил, но слова застревают в горле. Вижу в его глазах глубокую печаль и боль. Фальшивая улыбка, которая была на моем лице весь вечер, сползает.
– Пожалуйста, отойди. Мне нужно подать напитки.
– Я сделаю это через минуту, но я хочу, чтобы ты знала, что это не более чем притворство. Способ его отца наладить связи. Ему плевать на эту девушку. Ты – единственное, что имеет для него значение.
Жалость в голосе Ли только еще больше злит меня. Мне не нужна его жалость. Мне ничего не нужно от этих придурков, кроме зарплаты.
– Мне насрать. Если бы я была единственным, что имеет значение, он бы предупредил меня заранее. Теперь это не важно. Он все равно мудак. Он всегда был мудаком, и теперь я понимаю, что была глупа и слепа, когда сближалась с ним, но не беспокойся. Теперь я знаю свое место. Но, чтобы было интереснее, скажи ему, что, если он хочет продолжить занятия, я удваиваю плату. Давай назовем это "мудацкой инфляцией".
Я пихаю последний напиток с подносе ему в грудь и проскальзываю мимо, уходя с высоко поднятой головой. Теперь, когда выступления закончились, некоторые посетители вечеринки начинают расходиться, и народу в зале становится все меньше. Так и подмывает сбежать пораньше, но не могу рисковать, когда на кону столько денег. Что паршиво, ведь все, чего я хочу – это сбежать. Трудно игнорировать его существование, когда он стоит в другом конце зала и следит за каждым моим движением.
В мозгу мелькает желание схватить кого-нибудь из его друзей, оттащить в угол и поцеловать, но я игнорирую это. Незачем затевать драку, по крайней мере, пока не получу свои чаевые. Время тянется медленно, но я не останавливаюсь. Слежу за Дрю, его друзьями, отцом и сохраняю дистанцию любой ценой. В любую минуту я смогу уйти отсюда и никогда больше не вспоминать об этой ужасной ночи.
В последний раз направляясь к бару, замечаю отца Дрю, стоящего у задней двери, ведущей в служебный зал. Что-то не так. Чувствую это. Дрю неторопливо подходит к нему сзади, и я отвожу от них взгляд. Это не мое дело. Он не мое дело. Он ясно дал это понять. Тогда какого черта меня это волнует? Почему меня интересует, все ли с ним в порядке? Происходит ли что-то такое?
Несмотря на то, что изо всех сил стараюсь не оглядываться на эту дверь, все равно оглядываюсь. Не могу избавиться от плохого предчувствия, усиливающегося в моем животе с каждой секундой. Мельком замечаю, как отец Дрю обнимает его сзади за шею, притягивая к себе. Боль искажает черты Дрю.
Что, черт возьми, происходит?
Мой взгляд устремляется на его отца, и я замираю между несколькими гостями. Этот взгляд я узнаю достаточно легко. Много раз видела его на лице Дрю. Это ярость. Он зол на Дрю. Дерьмо. Что он собирается делать? Мне должно быть наплевать. Что бы с ним ни случилось, он сам в этом виноват, но я не такая.
Обхожу толпу и медленно направляюсь в их сторону, не привлекая к себе внимания. Каждый мускул моего тела напряжен и готов к схватке.
Себастьян и Ли стоят у бара, не обращая внимания ни на меня, ни на Дрю с отцом. Когда они исчезают за дверью, я отворачиваюсь и смотрю в другой конец зала. Черт. Единственный способ попасть в этот зал незамеченной – это пройти по другой стороне, длинным путем, и даже тогда освещение может выдать меня.
Но кто из этих придурков вообще обращает внимание на прислугу?
Я ныряю в дверь и прижимаюсь к стене в самом дальнем конце. Слышу, как по длинному коридору разносятся голоса. Выглянув из-за угла, мельком замечаю отца Дрю, который хватает его за горло и кричит, брызжа слюной.
– Какого черта, по-твоему, ты делал, слоняясь рядом с этой обслугой. Она – мусор, отброс общества, грязь под твоими ногами. Этого ты для себя хочешь? На кону наше семейное наследие и фамилия, а ты можешь думать только о какой-то белой шлюшке из отбросов общества? Для тебя хоть что-то имеет значение, черт возьми?!!!
Я закрываю рот рукой, чтобы не отреагировать. Слова его отца ранят, словно он влепил мне пощечину. Когда решила поступить в Оукмаунт, я знала, что буду учиться в университете для богатых и избранных, но также знала, что, независимо от того, что и где буду изучать, я никогда не впишусь в общество. Наверное, я не ожидала, что мое финансовое положение станет настолько важным фактором в жизни.
Дрю издает тихий звук и бормочет что-то, чего я не могу разобрать. Мои эмоции колеблются, и глубоко внутри зарождается конфликт. Что, черт возьми, мне делать? Набираю в легкие побольше воздуха и пытаюсь напомнить себе, что это не моя проблема. Как много раз говорил мне Дрю, я не должна лезть в чужие дела.
Качаю головой, сердце сильно сжимается в груди. Это не мое дело. На самом деле, в мои обязанности не входит защищать его от семьи или чего-то еще, поскольку сейчас как никогда ясно, что я всегда была для него никем.
– Я не могу тебе верить! Ты чуть не разрушил все, абсолютно все, черт возьми, над чем я работал, и знаешь что? Думаю, тебе пришло время заплатить за это. Я предупреждал тебя. Я говорил тебе, что случится, если ослушаешься, но ты думаешь, что умнее меня, не так ли?
От яда в тоне его отца меня бросает в дрожь, но я напоминаю себе, что Дрю – чертов квотербек, что он задира, сметающий всех на своем пути. Он может позаботиться о своем отце, если понадобится, верно?
Кроме того, что я смогу сделать, оказавшись в центре всего этого? Ничего. Вот что, и все же мое сердце отказывается позволить мне уйти, даже зная, что он женится на другой и что он, вероятно, спал с нами обеими все это время. Кого волнует, что он и его друзья утверждают, что это притворство? Для меня все это не было притворством.
Продолжаю выглядывать из-за угла. Мой телефон вибрирует от сообщения, и меня осеняет. Что, если я запишу это? Богатого засранца, фальшиво улыбающегося всему миру. Что произойдет, если все узнают, что это ложь? Я вытаскиваю телефон из-за фартука и заглядываю за угол, направляя при этом камеру в коридор. Нажимаю "запись" и внимательно смотрю на экран. Да, я хочу избить Дрю до посинения, но его отец… его отец не должен хотеть причинить ему боль.
В коридоре раздается полной боли стон, и я отрываю взгляд от экрана, чтобы увидеть, как Дрю сползает по твердой бетонной стене и падает на пол. Я должна помочь ему. Делаю шаг вперед, почти выдавая себя, но замираю. Чем я могу помочь? Я ведь никто. Это не то же самое, когда я защитила того парня в библиотеке от Дрю. Это другое. Чувствую это где-то в глубине живота. Я не могу помочь ему так же, как помогла тому парню, поэтому, даже если захочу подбежать к нему, я не смогу. Мне нужно остаться здесь, спрятаться.
Его отец подходит ближе, отводит ногу назад и наносит резкий удар в живот. Из моего горла вот-вот вырвется крик, но я прижимаю ладонь к губам, чтобы сдержать его. На глаза наворачиваются слезы. Как. Что…
Все старые обиды, да и новые тоже, кажутся бессмысленными на фоне этого насилия. Никто не должен терпеть подобные издевательства от собственных родителей. Даже придурок, который заставил меня сожалеть о большинстве своих решений за последние пару месяцев.
Я должна что-то сделать. Отступаю назад и поворачиваюсь, чтобы заглянуть в дверь, ведущую в зал для вечеринок. Там стоит Ли, как ни в чем не бывало, как будто ничего не знает о том, что происходит по ту сторону этой двери.
Как они могут называться друзьями? Нет, я ничем не могу помочь, но они могли бы. Они богаты и влиятельны. За деньги можно купить все, что угодно, верно? Ярость подталкивает меня вперед, и я иду прямо на него. Отбрасываю все страхи в сторону и вдавливаю палец в дорогой пиджак Ли.
– Как ты можешь считать себя его другом, когда знаешь, что за этой дверью ему надирают задницу, а ты ни черта с этим не делаешь?
Взгляд, которым он одаривает меня в этот момент, должен был бы заставить поджать хвост и бежать куда глаза глядят, но, если я чему-то и научилась, так это тому, что молчание не всегда приносит желаемое. Иногда нужно быть громкой, нужно шуметь.
– Не смотри на меня так. Я задала тебе чертов вопрос. – Я толкаю его, и выражение его лица мгновенно меняется.
Он сбрасывает с себя обаяние красавчика, и на его место приходит смертоносная акула, готовая напасть в любой момент. Жемчужно-белые зубы сверкают на свету, когда он огрызается.
– Вот тебе новость, Дрю мог быть с тобой любезен, но я не буду. Не говори о дерьме, в котором ничего не смыслишь. Он не хочет, чтобы мы вмешивались, поэтому мы помогаем, как можем, а потом собираем осколки. Это все, что мы можем сделать.
Я яростно качаю головой.
– Это гребаная чушь, и ты это знаешь.
Возможно, при других обстоятельствах я бы его испугалась, но не сегодня.
– Если бы он хотел, чтобы мы помогли, он бы сказал. А теперь беги, потому что, какой бы умной ни казалась, ты точно не знаешь, когда нужно остановиться.
Глубоко в груди разгорается пламя ярости. Я крепко сжимаю кулак, желая наброситься на этого идиота и ударить его. Он не друг. Он – ничто. Несмотря на то, что меня одолевает желание стереть с его лица раздраженное выражение, я понимаю, что он того не стоит. Ни капельки.
– Ум не имеет ничего общего с тем, чтобы быть другом. Надеюсь, чувство вины из-за того, что ты ничего не сделал, сожрет тебя заживо. Может, ты и можешь смириться с этим, но я не могу. Если ты ничего не сделаешь, то это, черт возьми, сделаю я. Где Себастьян? Может, он прислушается к голосу разума.
– Не твое дело. У тебя должна быть совесть, чтобы чувствовать хоть какую-то вину, милая. Дрю терпит это дерьмо гораздо дольше, чем ты. – В его мрачном тоне звучит предупреждение. – Не думай, что мне наплевать на своего друга. Это может привести тебя к большим неприятностям.
– Пошел ты, – рычу я и, развернувшись на каблуках, иду к другому входу.
Больше не собираюсь тратить время на перепалку с этим придурком. Как только пересекаю коридор, замечаю, что он пуст. Пульс учащается, и я едва успеваю заметить, как распахивается кухонная дверь.
Дерьмо.
Спешу по тускло освещенному коридору, не заботясь о том, чтобы сохранять тишину. Почти ничего не слышу, кроме тяжелого биения собственного сердца и прерывистого дыхания, вырывающегося из легких. Адреналин зашкаливает, когда добираюсь до конца коридора, и медленно выглядываю из-за угла на кухню. Вижу, как отец Дрю держит его за шею и прижимает к столу. В комнате пусто, но могу предположить, что кто-то может охранять дверь на противоположной стороне.
Конечно, такой богатый человек, как он, не захочет, чтобы кто-то узнал правду, увидел настоящего монстра под идеально слепленной маской. Его отец наклоняется и что-то шепчет ему на ухо. Дрю замирает, словно статуя, отлитая из боли и гнева. Что бы ни сказал отец, это ранило его гораздо сильнее, чем все удары.
Хорошо, что мне наплевать на все дерьмо этих богатеев…
Глава 35
ДРЮ
Меня пронизывает мучительный холод, онемение, если можно так выразиться. Хотя уже ощущаю, как на щеке появляется синяк от удара о стену. Подо мной стол, но я его не чувствую. Все, что я слышу – это его слова, звучащие в моих ушах.
– Ты хорошо рассмотрел эту девушку, Дрю? Она похожа на кого-то из твоих знакомых, не так ли? Конечно, она похожа на свою мать-шлюху, но, возможно, ты узнал в ней кого-то еще. Я узнал, понял это, когда увидел ее в том коридоре.
На что он, черт возьми, намекает? Пытаюсь вырваться из его хватки, но она железная.
– О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь мать Бел?
И тут до меня доходит… как будто на грудь наваливается двадцатифунтовая наковальня. Болезнь, с которой она боролась всю свою сознательную жизнь, судя по медицинским записям, которые я мельком видел в ноутбуке Бел. Та же болезнь, что и у моей матери. Врачи всегда диагностировали это как рак или что-то похожее на него.
Наклонившись к моему лицу, он смотрит на меня тошнотворным взглядом, и когда произносит свои слова, они разрушают мое существование, существование, которое он пытался разрушить годами.
– Она твоя сводная сестра.
Нет. Этого не может быть. Нет. Это еще одна из его погнанных игр. Должно быть так и есть. Желудок скручивается в тугой узел. Только вот ее глаза. Ее сверкающие зеленые глаза, которые она прячет за милыми маленькими очками. У нас обоих зеленые глаза; у моего отца зеленые глаза. Пытаюсь подавить ужас и боль, грозящие поглотить меня, но не могу. Я тону в них.
Нет. НЕТ. Нет.
Я отползаю к краю стола, и к горлу подкатывает желчь. Это не может быть правдой. Этого не может быть… прежде чем успеваю что-либо предпринять, меня рвет прямо на стойку. Весь виски, который я выпил ранее, чтобы держать себя в руках и облегчить вечер, разливается по блестящему полу. Только по милости Божьей я остаюсь на ногах, а рука отца все еще крепко сжимает меня.
Когда блевотина забрызгивает его ботинки, он с проклятием отпускает меня. Я врезаюсь в стену, едва удерживаясь на ногах.
– Возьми себя в руки, сын. Это отвратительно, знаю, но, к счастью для тебя, я спас тебя от глупого поступка. Например, от беременности этой шлюхи.
– Не говори о ней так, – рычу я, чувствуя, как во рту появляется медный привкус крови.
Знаю, что реагировать на это – все равно что подливать масла в огонь, но я всю свою жизнь терпел его дерьмо. Мне невыносимо стоять здесь и слушать, как он так плохо отзывается о ком-то, кого даже не знает. Мир погружается в тишину, и я не могу пошевелиться или попытаться отразить его атаку, поэтому позволяю ударить себя снова, его кулак врезается в без того болезненные и опухшие ребра. Боль напоминает тупую ноющую ломоту. Я как будто едва чувствую ее, погружаясь в себя и забываясь, уплывая прочь, стараясь ни на чем не зацикливаться, пока все не закончится.
После того как ущерб будет нанесен, почувствую это, но я понял, что если забраться поглубже в тайное место своего сознания и просто терпеть, то станет легче. Образ отца расплывается, и я чувствую, как его пальцы впиваются в мою шею. Он тащит меня к стойке и прижимает лицом к холодному мрамору. Щека пульсирует, а огненная боль переходит от виска к виску. В мозгу срабатывает предупреждающий сигнал, но я игнорирую его.
– Я должен был заставить твою мать сделать аборт. Клянусь, ты был позорным пятном на нашей семье с самого своего рождения, но ты мой единственный наследник, который хоть чего-то стоит. – Он впивается пальцами в мою шею, сжимая, а затем повторяет то, что делал несколько мгновений назад. Может, на этом все и заканчивается? Слышу, как в ушах отдается биение сердца. Тук. Тук. Тук.
Мир вокруг замирает, и мой рот наполняется кровью. Этот вкус все, что я чувствую. Начинаю двигаться без предупреждения, лечу по воздуху, когда отец швыряет меня через всю кухню, как тряпичную куклу. Смотрю вниз затуманенным зрением и понимаю, что теперь лежу на полу, едва не наткнувшись на лужу рвоты.
Хочу заползти глубоко в свой разум и спрятаться там. Дождаться, когда все это закончится. Никто не сможет спасти меня. Спаси себя сам. Эхом раздается голос в моей голове. Защити их. Борись за них. Бел, свою маму. Защити их. Этот голос дает мне достаточно надежды, достаточно сил, чтобы выбраться из этого темного места в своем сознании, и даже когда мое тело протестует, я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги, гнев берет верх над самовнушенным спокойствием.
Глаза почти заплыли, голова раскалывается, волна головокружения грозит свалить меня на пол, но я сжимаю кулаки и выпрямляю спину.
– Не могу поверить, что у тебя хватает наглости называть себя отцом. Ты никто ни для меня, ни для нее. Интересно, что подумают все твои друзья, если узнают, кто на самом деле скрывается под этой маской? Если они узнают, что ты продал меня тому, кто больше всех заплатил, продал для дочери своей клиентки только потому, что она избалованная девчонка, никогда в жизни не слышавшая слова "нет".
Пока стою тут, меня охватывает новый приступ ужасного страха. Что он сделает, если получит Бел в свои руки? Девушку, которой можно было бы швыряться и продать своим друзьям, чтобы ее использовали, поиздевались и выбросили. Ему всегда было наплевать на меня, а он меня вырастил, но не ее… он сказал ей всего пять слов. Если он так обращается с тем, кого якобы любит, могу только представить, что он сделает с ней. Я должен разобраться в ситуации. Раскрутить ее. Пусть он сосредоточится на мне, а не на ней. Точно так же, как в случае с мамой.
Отец усмехается, и я ненавижу видеть себя в каждой черте его лица. Неужели однажды я стану таким же? Вымещающим свою боль на остальном мире? Причиняющим боль тем, кого люблю, черт возьми? Боже, надеюсь, что нет.
– Твоя единственная чертова работа – слушать и повиноваться мне!! А теперь, мать твою, слушай! – он молниеносно пересекает комнату, его рука обхватывает мое горло, длинные пальцы впиваются в плоть. Для старика он чертовски силен. – И ПОВИНУЙСЯ! – выкрикивает он эти слова мне в лицо. Я даже глазом не виду от ярости, которую он выплескивает.
– Чего ты хочешь? – выдавливаю я, едва в состоянии набрать в легкие воздуха, чтобы заговорить. Я должен сделать все возможное, чтобы обезопасить их, пока не придумаю другой план, что-то получше. Способ, чтобы избавиться от него.
– Я только что сказал тебе. – Он снова толкает меня, и я врезаюсь в плиту, едва удерживаясь на ногах. Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что ситуация будет становиться только хуже, если не подчинюсь ему. Нельзя сказать, что он не удержит меня здесь и не пошлет одного из своих тупых головорезов напасть на Бел, и тогда нам всем будет хреново. Я буду вынужден наблюдать за происходящим, чувствуя вину за то, что привел ее в свою жизнь.
– Хорошо, но не вмешивай ее в это. Если хочешь причинить кому-то боль, я здесь. Сделай больно мне.
Отец одергивает манжеты и поправляет галстук-бабочку.
– Как поэтично, что даже когда правда решает твою судьбу, ты все равно хочешь защитить ее. – Он качает головой. – Позволь мне помочь тебе кое-что уяснить. То, что я делаю с ней или не делаю – не твое гребаное дело. Я не отчитываюсь перед тобой, это ты отчитываешься передо мной. Думал, ты начинаешь это понимать, но, оказывается, ошибался. Я позабочусь об этом.
В глубине моего сознания зарождаются вопросы, и я хочу знать, кто снабжает его этой информацией. Вспоминаю, как Себастьян кричал по телефону на французском. Это единственный язык, помимо английского, который знает мой отец. Неужели Себастьян шпионил за мной для моего отца, чтобы защитить? На мгновение мое тело вспыхивает, когда вспоминаю, как Себастьян крутился вокруг нее после объявления. И как наседал на меня в последнее время. Он всегда считал, что возглавить Милл должен был он. А не я. Неужели это расплата за годы, прошедшие с тех пор, как мы были детьми?
Мы дружим с детства, и я ненавижу себя за то, что на самом деле рассматриваю тот факт, что он предал меня ради отца. Я полагал, что все мои друзья ненавидят его. Недоверчиво качаю головой. Нет. Нет. Он бы так со мной не поступил. Не после всего, через что мы прошли за все эти годы. Ли никогда бы не сказал ни слова против меня, как и Ариес. Единственный, кто изменился за последнее время – это Себастьян.
– Кто тебе рассказал о ней? – выдавливаю из себя слова.
– Любопытство сгубило кошку, Дрю. Я бы тебе сказал, но это, в общем-то, не твое дело. Просто считай, что я все знаю, и действуй исходя из этого. Тебе следовало быть осторожнее. Ты не смог бы скрыть это от меня, даже если бы захотел, и то, как ты трахал ее по всему кампусу, был собственником и все такое, говорит о том, что ты действительно этого не хотел.
Дерьмо. Как я могу уберечь ее от него, если он следит за нами? У меня нет других вариантов, нет другого способа это исправить, чтобы все не закончилось страданиями. От одной только мысли об этом сводит живот. Мне хочется выблевать все на этот гребаный пол. Снова.
Отец опирается на край стойки, как бы наклоняясь.
– Послушай, Дрю. Ты мой сын. Мой единственный сын. Единственный ребенок, который продолжит мое наследие.
Я не доверяю новому мягкому тону или пониженной громкости. Это никогда не сулит ничего хорошего. Это больше похоже на затишье перед бурей.
– Посмотри на этот брак как на деловую сделку. Слияние, контракт, например. На самом деле это ничего не значит. Это скорее красивое событие и юридически обязывающий контракт, который набьет наши карманы и обеспечит нас необходимыми связями. В этом контракте ничего не говорится о том, что ты должен хранить верность. Я не прошу тебя быть любящим мужем. Женись на этой соплячке, подпиши контракт и можешь идти искать другую кучу трейлерного мусора, которая согреет твою постель, пока она тебе не надоест. Я, знаешь ли, тоже прошел через такой этап, но довольно быстро перерос его.
Я моргаю, переваривая услышанное. Как он смеет? Как он, черт возьми, смеет так говорить о моей матери. Не о том, что касается белых отбросов – она всегда была богатой – а о том, что он никогда не был ей верен. У меня в голове много всякой херни, но измена – это, по-моему, самое худшее, что может быть. На самом деле это не должно удивлять, он всегда вел себя с ней как мудак, а ее болезнь только усилила это мудачество. Ее болезнь.
– Не впутывай ее в это.
– Твою маленькую библиотекаршу? Хорошо, если ты будешь делать то, что тебе говорят.
Я качаю головой.
– Нет. Маму. Не впутывай ее в это дерьмо между нами. Не наказывай ее за мои проступки.
Он закатывает глаза и сцепляет пальцы на колене.
– Мне насрать на твою мать. Я держу ее рядом, чтобы контролировать тебя. Удивительно, что тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это. Небольшой совет: никогда не показывай свои слабости, сынок, потому что они всегда будут использованы против тебя.
Внезапно угроза насилия, гребаных пыток, не идет ни в какое сравнение с пылающим внутри адом ярости. Я столько лет терпел его дерьмо. Терпел его побои и ругательства. Оставался в строю и был его грушей для битья. С меня хватит. Я бросаюсь на него, повалив на пол. Обеими руками хватаю его за голову и прижимаю к кафельному полу, затем сжимаю кулак и бью по лицу.
Успеваю нанести только один хороший удар, прежде чем крепкие руки обхватывают меня за талию и оттаскивают в сторону. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто меня схватил. Я и так знаю. Головорезы отца. Сегодня их двое. Роско крепко прижимает меня к груди, так чтобы я не мог пошевелиться, пока Бакстер помогает отцу подняться на ноги.
Поднявшись, он проводит по лицу тыльной стороной ладони и сплевывает кровь на пол, после чего смотрит на меня. Так чертовски приятно видеть, как его зубы окрашиваются в красный, а из носа по губе стекает струйка крови. Похоже, я сломал ему нос, но мне плевать. Я бы убил его, если бы мог.
Я, черт возьми, схожу с ума. Из меня вырывается приступ безумного смеха, а Бакстер, повинуясь взмаху руки отца, делает шаг вперед и сильно бьет меня в живот, заставляя согнуться пополам, насколько это возможно, все еще находясь в железной хватке Роско. И все же это лучший момент за последнее время. И если он отправит меня в больницу, значит, будет чем насладиться во сне. По крайней мере, я знаю, что он меня не убьет. Я нужен ему гораздо больше, чем он мне.
