Текст книги "Тайна «Утеса»"
Автор книги: Дороти Макардл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Глава II
КАПИТАН
Капитан был дома. Горничная, которая понесла ему мою визитную карточку, тут же вернулась и провела нас в заднюю комнату. Капитан ждал нас стоя – седовласый, седобородый, с блестящими голубыми глазами. С виду ему было немногим меньше семидесяти. Он стоял, высоко подняв голову, как будто готовился к бою.
– Доброе утро, мистер Фицджералд, – сказал он, отвесил поклон Памеле и жестом предложил нам располагаться в кожаных креслах, а сам сел на вращающийся стул за письменным столом и ждал, когда я заговорю.
Он внимательно вслушивался в мои вопросы и давал на них четкие ответы. Да, если не считать короткого перерыва, в доме долгое время никто не жил, точнее говоря, пятнадцать лет. Да, крыша и наружные строения, несомненно, потребуют ремонта. Однако дом построен на совесть, строил его архитектор и намеревался жить в нем сам.
– Пять поколений моей семьи, – продолжал капитан Брук с каким-то вызовом, – прожили в нем спокойно и в добром здравии. Лет двадцать пять назад на ремонт была израсходована крупная сумма. Дом продается с безусловным правом на всю недвижимость, цена ничтожная, одновременно продается холм, примыкающий к дому с восточной стороны, и часть лиственничной рощи, а также песчаный пляж – когда нет прилива, купаться там безопасно.
– А какая же все-таки цена?
– В его теперешнем состоянии тысяча четыреста.
Я покачал головой. И увидел, что Памела изменилась лице, а старик пристально взглянул на нее из-под нависших бровей. Похоже, он изучал ее.
– Может быть, капитан рассмотрит встречное предложение? – спросила она.
Я предложил тысячу, подчеркнув, что ремонт, вне всяких сомнений, обойдется недешево. Погруженный в свои мысли, капитан не сразу ответил, а потом поднял глаза и сказал:
– Простите?
Я повторил свое предложение, и он нетерпеливо отозвался:
– Да, да, это подойдет…
Однако сказано это было каким-то непонятным тоном, и я подумал: «А что же не подойдет? Памела или, может быть, я?»
– Вы согласны на тысячу? – переспросил я, не будучи уверен, что он понял меня правильно.
Некоторое время капитан сидел неподвижно, а потом, словно решившись броситься в пропасть, ответил:
– Да.
У Памелы недоверчиво расширились глаза, и она вздохнула с облегчением. Я, насколько мне это удавалось, старался сохранять деловитость и не забыл сказать, что хотел бы внимательно осмотреть дом вместе с архитектором и узнать его мнение. Все с тем же отсутствующим видом капитан сообщил, что, насколько ему известно, в Барнстепле есть хороший специалист и, позвонив в тамошний банк, можно узнать его адрес. Если я хочу договориться тотчас, телефон к моим услугам.
– Его заключение нас ни к чему не обязывает, – добавил он, как будто размышлял вслух.
«Конечно, ни к чему, если не считать, что я буду обязан заплатить этому архитектору», – подумал я, но согласился. Капитан вел разговор так неохотно, что я невольно насторожился – хотелось скорей закрепить дом за собой, прежде чем он передумает. Было ясно, что вся эта сделка ему не по душе и что к нашим расспросам он относится как к вмешательству в его дела. Я никак не мог понять, что ему неприятно – сам дом или то, что его приходится продавать.
Я позвонил. Прекрасно! Мистер Ричардс готов сейчас же выехать из Барнстепла, он может быть в «Утесе» в три часа. Нет, он сожалеет, но раньше никак не получится. Я спросил Памелу, не пугает ли ее, что нам придется возвращаться ночью; она ответила, что, наоборот, ей это кажется весьма заманчивым, и встреча с архитектором была назначена.
Повесив трубку, я заметил, что капитан смотрит на меня испытующе. Под взглядом его блестящих голубых глаз я сам себе казался ниже ростом. На его узком, с орлиным носом, властном лице много пережившего человека появилось выражение, которое, как мне подумалось, не было ему свойственно – выражение неуверенности. Может быть, дом имеет какие-то изъяны, и он опасается, что архитектор обнаружит их? Но нет, видно было, что капитан – сама честность, здесь крылось что-то другое. Может быть, он не доверяет нам, не уверен, стоит ли иметь с нами дело? Я ответил ему прямым, но может быть, чуть насмешливым взглядом, и, словно успокоившись, капитан повернулся к Памеле и, отвесив ей галантный поклон, спросил:
– Могу ли я предложить вам стаканчик шерри?
Он позвонил, велел подать шерри и после минутного колебания сказал, чтобы горничная пригласила мисс Мередит. Выходя из комнаты, горничная не сводила с нас любопытного взора – вероятно, по утрам гости появлялись в Уилмкоте нечасто.
Пока мы ждали, капитан заговорил об автомобилях и признался, что так и не научился получать удовольствие от автомобильной езды. То ли дело экипажи его молодости! Памела весело поддерживала разговор, а я смог оглядеть комнату. Ничего интересного я не увидел. Шкафы и полки были заставлены старыми книгами, ни цветов, ни фотографий, если не считать снимков кораблей, в комнате не было, огонь в камине не горел. Кроме «Таймс» и нескольких морских журналов, никаких современных изданий я не заметил. Что касается произведений искусства, то над камином висел большой, написанный маслом портрет, и написан он был неважно. Однако, присмотревшись, я понял, что картина заслуживает внимания, – она запоминается. Это был портрет девушки. Художник не слишком трудился над ее руками, прической и белым муслиновым платьем, но лицо получилось, как живое.
Девушка была очень красива – с белой кожей, светлыми волосами и большими светло-голубыми, точно лед, глазами. Волосы были высоко взбиты над благородным лбом, нежный рот строго сжат. Руки она, как монахиня, скрестила на груди. Ничего не стоило представить ее себе в той же позе, но на витраже, с нимбом вокруг головы.
Капитан, проследивший за моим взглядом, промолчал. Я колебался, спросить про портрет или нет. Возникла неловкая пауза. Я почувствовал облегчение, когда в комнату, неся поднос со стаканами и графином, вошла та самая девушка, которая встретила нас утром с тюрбаном на голове.
Старик познакомил нас:
– Это моя внучка, мисс Мередит. Мисс Памела Фицджералд. Мистер Родерик Фицджералд. Они подумывают, не купить ли «Утес». Дом, – объяснил он нам, – фактически принадлежит ей.
Спокойное лицо девушки вспыхнуло от волнения, но она сдержанно кивнула нам и поставила поднос на стол. Когда она передавала нам стаканы, ее рука слегка дрожала.
– Надеюсь, вы будете счастливы в «Утесе», – сказала она.
Какое странное, благонравное дитя! Хотя нет, не такое уж дитя! Сейчас, когда на ней было коричневое платье с кремовым воротником и кремовыми манжетами, а упрямые кудри приглажены, разделены на пробор и укрощены гребнями, она выглядела на все свои семнадцать лет. А держалась, как и утром, словно ей уже минуло тридцать, правда иногда она давала себе волю. Она открыто и испытующе взглянула на Памелу, потом на меня и улыбнулась.
– Желаю вам счастья! – воскликнула она и слегка приподняла стакан в нашу честь, прежде чем поднести его ко рту.
Мы рассказали ей, как нас очаровал дом, солнечные комнаты и вид из окон. Она жадно слушала.
– Наверно, там сказочно хорошо, – вздохнула она.
Капитан повернулся к ней.
– Как у нас с провиантом, Стелла? Не можем ли мы доставить себе удовольствие и пригласить наших новых знакомых к завтраку?
– Да! Да, – радостно подхватила Стелла. – Нам будет очень приятно, – спохватилась она под строгим взглядом своего опекуна. – Если только вы простите нас за скромное угощение.
Мы приняли приглашение, и Памелу проводили в комнату Стеллы.
Капитан предложил мне сигарету. Он хотел поговорить со мной наедине, это было совершенно ясно Начал он как-то издалека:
– Мисс Фицджералд такая хрупкая. Здешний воздух пойдет ей на пользу.
Я признался, что это – одна из причин, почему мы хотим покинуть Лондон.
– Да, – задумчиво продолжал он. – Хрупкая и очень чувствительная.
– Чувствительная вряд ли, – запротестовал я.
– Прошу прощения. – Он извинялся искренне и меньше всего напоминал человека, желающего сказать бестактность, в этом я был уверен.
– Там, где расположен «Утес», воздух, должно быть, замечательный, – сказал я.
Капитан о чем-то задумался и не ответил на мой вопрос.
– Ветер ее не раздражает? – спросил он.
– Не слишком, мы оба скорее даже любим штормы.
– Шум ветра над вересковыми пустошами может наводить тоску, – проговорил он тихо.
– Нас это не будет беспокоить.
– Место, конечно, уединенное.
– Писателю пристало жить в одиночестве, а Памела заведет друзей…
Я замолчал. На что намекает старик? Я решил дать ему возможность высказаться до конца и стал ждать. Разрезательным ножом из слоновой кости он постукивал по столу, застеленному бумагой, словно отдавал себе какой-то приказ. Потом резко сказал:
– Долг обязывает меня…
– Да?
– Я говорил вам, что шесть лет тому назад мы на несколько месяцев сдали дом в аренду. Должен поставить вас в известность, что люди, снявшие его, не смогли в нем жить. Они испытывали неудобства. Их что-то беспокоило.
– Беспокоило? – я улыбнулся. Любой другой на его месте сказал бы «они что-то вообразили» или вообще не счел бы необходимым посвящать меня в такие подробности.
– Лишь бы только не крысы, – беззаботно пошутил я.
– Нет, о крысах речи не было.
Я ждал. Скажет ли он что-нибудь еще? По-видимому, нет. Рот у него был плотно сжат; глядя в окно, он рассматривал кошку, взобравшуюся на забор.
– Я чувствовал себя обязанным сказать об этом, – добавил он.
Итак, мне надлежало принять его слова к сведению или оставить их без внимания.
– Такое положение дел только привлечет мою сестру, – заметил я.
– Вот как?
Он повернулся к столу и написал адрес поверенного в Лондоне, занимавшегося всем, что касалось продажи дома. Я видел, что ему не терпится скорее с этим покончить, и еще сильней восхитился его честностью – ведь он вовсе не обязан был предупреждать меня насчет «беспокойств», а какую деликатность он проявил, когда, не желая касаться этой щекотливой темы. При Памеле, решил, чтобы остаться со мной наедине, пригласить нас к завтраку, хотя ему это совсем не улыбалось. Сложный характер – трудный для него самого. «Интересно, – подумал я, – каково с ним внучке?»
Беседовать в таком настроении было затруднительно и, когда Стелла пришла звать нас к столу, я вскочил чересчур поспешно.
Еда была отменная: за цыпленком со спаржей и картофельными крокетами последовали бисквит с еще не остывшим заварным кремом, щедро усыпанный миндальным печеньем. Капитан налил всем превосходный рейнвейн.
За столом он старался быть любезным и развлекал нас рассказами об обычаях и особенностях характера жителей Девоншира. Несмотря на его подтрунивания, иногда даже ядовитый тон, чувствовалось, что он относится к своим землякам с глубокой симпатией. Памела, которая была в прекрасном настроении, расспрашивала его с живым интересом.
– А как в Северном Девоншире дает себя знать кельтское влияние? – спросила она. – Ведь здесь, между Корнуэллом и Уэлсом, оно должно быть, не правда ли?
– Нет! – ответил капитан довольно резко. – Валлийцы – совсем другая раса. – И в тоне его прозвучало: «И с девонширцами в сравнение не идут!»
Стелла, которая сидела справа от меня, уставилась в тарелку и явно задумалась о чем-то своем. Сдержана она или, наоборот, слишком непосредственна? Этого я не мог решить. Ее хрупкое, но твердо очерченное лицо с широким гладким лбом и чуть впалыми висками казалось замкнутым, и все же легкая игра теней и живая мимика выдавали то, что скрывали глаза и сомкнутые губы. В честь нашего появления она сменила гребень в волосах на бархатную ленту, а на шею надела медальон на тонкой золотой цепочке. Наш визит был для Стеллы волнующим событием, а продажа принадлежавшего ей дома – событием чрезвычайным. Если бы ей позволяло воспитание, она забросала бы нас вопросами. Но вместо этого Стелла прикрыла глаза, словно старалась поймать какое-то ускользавшее от нее воспоминание. И вдруг широко открыла их, воскликнув:
– Памела Фицджералд!
– Стелла! – В голосе старика прозвучало изумление.
Под пристальным холодным взглядом капитана девушка побелела, глаза ее наполнились слезами, дыхание перехватило, она не могла выдавить из себя ни слова. Памела улыбнулась.
– Капитан не знает о моей знаменитой прародительнице, – сказала она и повернулась к хозяину дома. – Говорят, она была дочерью герцога Орлеанского, – стала объяснять Памела. – И настоящей красоткой. Она вышла замуж за лорда Эдварда Фицджералда, который в девяносто восьмом году возглавил ирландское восстание. Подозреваю, что на самом деле она вовсе не была мне родственницей, но рада, что меня назвали в ее честь. Ее жизнь полна героизма и так романтична!
– Боюсь, – сухо ответил капитан, – я не слишком хорошо знаком с историей ирландских мятежей.
Но Памелу, если уж она оседлала своего ирландского конька, не так-то легко унять. Пока я старался развлечь нашего хозяина всякими журналистскими баснями, она стала рассказывать Стелле, как совсем недавно призрак той Памелы видели среди бела дня в ее старом доме близ Дублина – во время какого-то приема в саду.
Стелла не сводила с моей сестры завороженных глаз.
– И меня это ничуть не удивляет, – продолжала Памела, – я уверена, что если привидения и правда появляются, то, скорее всего, в местах, которые они любили. Вот почему мне кажется, что бояться их глупо.
Она произнесла эти слова совершенно беззаботно, но действие их было неожиданным – Стелла бросила есть, и, словно с плеч ее свалилась какая-то тяжесть, обратила к ней лицо, горящее восхищением:
– Вы действительно так думаете? – выдохнула она. – Вы и правда верите…
Ее дед взглянул на Памелу так возмущенно, что от негодования меня бросило в жар.
– Ну, нельзя же, – сказал он, и в голосе его послышалось презрение, – нельзя же всерьез придерживаться таких взглядов! С какой, право, безответственностью, с каким безрассудным легкомыслием некоторые люди позволяют себе говорить о подобных вещах!
Памела посмотрела на него. Уж не собирается ли она ответить ему какой-нибудь колкостью? Но нет. Она сказала медленно и задумчиво:
– Вы совершенно правы. И меня такие люди поражают.
Наступило молчание. Я чувствовал, что Памела и впрямь не слишком удачно выбирала предмет разговора; валлийцы, привидения и мятежи, видимо, не относились к числу излюбленных тем старого капитана. Стелла нервно теребила носовой платок; он источал крепкий аромат цветочных духов; капитан это заметил и нахмурился, ноздри у него сжались. В смятении Стелла поспешно спрятала платок.
– Прости, дед. Я совсем забыла, что ты не любишь мои духи.
– Вижу, что забыла, – пробурчал он. Девушка встала из-за стола, слегка поклонилась Памеле и, сказав «простите», вышла из комнаты.
Никто не бросился спасать положение, все молчали до тех пор, пока Стелла не вернулась. Мы попытались вовлечь ее в разговор, спросили о соседях, о том, как здесь развлекаются, устраивают ли танцы, дают ли любительские спектакли, где можно послушать музыку. Есть теннисный клуб, отвечала она, и кино – «довольно забавное», – но никаких концертов, никаких спектаклей.
– Моя внучка, – сообщил нам капитан, – недавно вернулась из Брюсселя, она кончала там школу. Школа необычная, ученицы посещают музыкальные вечера и картинные галереи. Не думаю, что после этого ее заинтересует местное хоровое общество.
Стелла поняла намек и принялась послушно рассказывать о прелестях жизни в Брюсселе. Подали кофе, потом для нас пришло время возвращаться в «Утес». Когда мы собрались уходить, по лицу Стеллы было видно, как ей хочется присоединиться, хотя она всячески старалась это скрыть. Я улучил момент и спросил, не может ли она поехать с нами. Она печально улыбнулась и покачала головой.
– Попросите вы, – шепнула она.
Я сделал знак Памеле, но та уже и сама догадалась и, обратившись к старому капитану, непринужденно предложила:
– А вы не поедете с нами? Вместе с внучкой.
– Благодарю вас, – ответил он. – Но я не поклонник автомобилей, а чтобы дойти туда пешком потребуется час.
– Тогда, может быть, одна хозяйка дома?
Хотя капитан и не смотрел в сторону внучки, он, конечно, не мог не почувствовать на себе ее взгляда, в котором ясно читалась мольба.
– Сожалею, но сегодня я никак не могу отпустить Стеллу.
Он достал большую связку старых ключей. Нам дали понять, что, когда мы заедем вернуть их, он и его внучка будут заняты Оба вежливо распрощались с нами.
Стелла не выказала признаков разочарования, но лицо у нее сделалось смиренным и печальным, такое же выражение было у девушки на портрете, и мне это не понравилось. Несмотря на все возбуждение, связанное с нашим отчаянным предприятием, я не мог избавиться от этого недовольства.
В машине Памела весело звякала ключами и читала прикрепленные к ним бирки: «конюшня», «мастерская», «сарай» и так далее.
– Я уже чувствую себя землевладелицей, – призналась она.
– Мы поступаем несколько опрометчиво, – предостерег я ее. – Мы ведь не потопали как следует по полу, не посмотрели шкафы, не проверили, в каком состоянии деревянная обшивка. А вдруг там все давно истлело!
– Истлело! – возмутилась Памела, как будто я выругался. – Вот у этого капитана действительно последний разум истлел!
– Это ты тонко подметила, – одобрил я – Не в бровь, а в глаз!
– Старый сквалыга!
– Чудак какой-то! Никак не понять, хочет он чтобы мы купили дом, или нет.
– Ему поперек горла, что приходится его продавать, вот он и злится.
– Похоже.
– Так ему и надо!
– Ловко ты его отбрила, когда он начал крыть тех, кто верит в привидения! Обратила его же слова против него самого!
– Ну что ж! Наверно, никто не пытался сказать ему хоть словечко против за всю его жизнь. А я просто не могла вынести, как он унижает это очаровательное дитя.
– Дитя! – передразнил я ее. – Да на много ли ты старше? Лет на пять?
– Около того, ей восемнадцать.
– На восемнадцать она не выглядит.
– Ей же не разрешают взрослеть.
– Это она так сказала?
– Господи! Конечно, нет. Она этого еще не понимает. Вот произойдет что-нибудь, тогда поймет.
– По-моему, дом этот ее страшно занимает.
– Да. Она уехала из него, когда ей и трех лет не исполнилось, и с тех пор ни разу в нем не была.
– Странно. Интересно почему.
– Там умерла ее мать.
– Это не причина.
– Знаю. Оказывается, это ее мать изображена на портрете, и похоже, она была так же добра, как и красива. Портрет написан отцом Стеллы – Левелином Мередитом. Тебе что-нибудь говорит это имя?
– Ничего. Хотя постой, он – валлиец!
– А это – совсем другая раса, – ядовито передразнила Памела старика.
– Не поддавайся предубеждениям, – посоветовал я.
Мы въехали в подъездную аллею.
– Родди, ты только представь себе все эти рододендроны в цвету!
– Да. Но ты понимаешь, настоящий сад тут не разбить, здесь ведь почти нет земли.
– А я голову даю на отсечение, что какой-то сад да получится.
– Смотри, дом как будто прячется.
Я остановил машину возле конюшни, и, обойдя группку деревьев, мы пошли к дому. Дом был великолепен; на фоне вольного моря и вересковых зарослей он выглядел строгим и надежным.
– Ты уверена, – спросил я Памелу, – что тебе понравится жить здесь, на краю света?
– Понравится?! – Памела только рассмеялась. Любовь с первого взгляда лишила ее дара речи.
– А теперь спустись на землю, – взмолился я, когда мы вошли внутрь.
– Шкафы! – отозвалась она, направляясь к нише под лестницей. – Ура, Родди! Здесь как раз поместится телефон.
За нишей я обнаружил небольшую гардеробную. Напротив была комната для служанки, и я снова заглянул туда. Кусты закрывали окна, заслоняя свет, их придется подрезать, тогда откроется вид на запад. Рядом была старая ванная с безобразной ржавой ванной на железных ножках.
– Подумай; мы не заметили еще одну комнату!
Памела стояла возле двери между гостиной и ванной, пробуя один ключ за другим. Она открыла ее ключом, на котором не было бирки. Сквозь стекла эркера вливался солнечный свет, в окне мы увидели скрюченное дерево.
Это была необычная прелестная маленькая комната. Одну ее стену занимало окно-фонарь, и, остановившись возле него, Памела оказалась в потоке света. Справа в довольно просторном алькове легко могла поместиться тахта. Напротив был камин, украшенный желтыми изразцами. На выцветших от солнца обоях еще и сейчас можно было разглядеть едва заметные гирлянды желтых цветов.
– Прямо подарок, – воскликнула очарованная Памела. – Как ты думаешь, что здесь было?
– Курительная, комната для шитья, кладовка, – высказывал я одну догадку за другой, но Памела меня не слушала, она рассматривала дверь в сад, верхняя половина которой была из стекла. Сестра потянула за Ручку, стеклянные створки открылись внутрь, а половина двери осталась запертой.
– Здесь снаружи лестница! – воскликнула Памела. – Ступени закрыты досками. Это пандус. А! Это пандус для детской коляски! Здесь была детская комната – комната Стеллы!
Я видел, что она права. Снаружи была ограда из толстой и прочной проволочной сетки. Наверно, обычно ее держали запертой, но петля щеколды проржавела и отвалилась, так что под напором сорняков калитка широко распахнулась. Да, конечно, это была комната Стеллы.
– Самая милая комната в доме! Как она будет рада провести здесь ночь!
– Опомнись! Ты опережаешь события!
Я открыл задвижку, распахнул нижнюю половинку двери, вышел на лужайку и остановился возле дерева, глядя вниз на яркую полоску песка, имевшую форму полумесяца. Владеть «Утесом» – значит владеть океаном. Кожу покалывало от желания окунуться, и немедленно. Оказаться в море – такое счастье, даже если знаешь, что через час тебя повесят! Я засмеялся, вдруг представив себе посреди всего этого Лоретту Через неделю она взбесилась бы от тоски. Ничего, морской ветер развеет даже память о ней. А именно это мне и нужно!
– Родди! – окликнула меня Памела. – Ты только подумай! Эта земля и сосны, и деревья, и пляж – все будет принадлежать нам!
– Я как раз и думаю об этом! Пошли посмотрим гараж.
В конюшне могло поместиться две машины. А клетушки, с окнами и без окон, выходившие во двор, сулили бесчисленные возможности. Когда строили «Утес», рассчитывали на большую семью, камень и рабочая сила были тогда дешевы. «От этой семьи осталась одна Стелла», – подумал я.
Мы вернулись в детскую.
– Нам не удастся приехать еще раз, – сказал я Памеле. – Давай-ка кое-что измерим, на случай, если У тебя есть записная книжка?
– Эта комната должна быть желтая, – ответила она. – Крашеная мебель, желтые нарциссы в кувшине и, может быть, зеленый коврик возле кровати.
Я орудовал своей красивой стальной рулеткой, которая то сматывалась в катушку, то вытягивалась вверх, подобно веревке индийского факира. Наш разговор не отличался последовательностью.
– Альков, шесть футов на шесть. Ты записываешь?
– Записываю. У «Либерти» есть ткань на занавески, желтая с зеленым.
– Окно, шесть на десять… Пошли в гостиную, это важнее.
Мой ковер был слишком мал для пола в гостиной, это я увидел сразу, да паркет и не требовал ковра.
– Окна, – диктовал я, – девять футов на четыре с половиной, подойдут старые бархатные шторы. По замыслу архитектора… между прочим, мне кажется, я все-таки слышал фамилию этого художника – Левелин Мередит. Если он чего-то стоит, о нем должен знать Макс.
– Думаешь, он был членом Королевской Академии искусств? – откликнулась Памела. – Ламбрекены в виде арок, как по-твоему? К сожалению, Стелла – брюнетка, в отца, и наверно, это не перестает печалить старика. Он считает, что она унаследовала отцовскую безответственность.
– Откуда ты все это выкопала? – изумился я.
– Психологическая дедукция!.. Дорожки для лестницы будут недешевы.
– Обойдешься без дорожек.
– Скрести лестницу тоже тоскливо.
– Но линолеум мы стелить не будем.
– Ой, нет! На такую лестницу!
– Все, что мы купим, – заявил я, – должно служить нам вечно, чтобы мы могли прожить с этим всю жизнь. Мы не можем позволить себе временные вещи.
– Согласна, – отозвалась Памела.
– Правда, мы еще не купили сам дом.
– Конечно. – Она улыбнулась. – Старик воображает, что строгая дисциплина удержит внучку на стезе добродетели. Но он любит ее и по-своему добр к ней.
– Двадцать две ступеньки.
– Только иногда в ней просыпается ее отец, и тогда капитан кидается на нее, как ястреб. Хотелось бы мне знать, откуда у нее эти духи с запахом мимозы? Он сам не понимает, что он мешает ей развиваться лишает ее непосредственности.
– Черт бы побрал этого архитектора. Ведь нам еще ехать двести миль!
– Черт бы побрал капитана… Он разрушает ее нервную систему… Если он не поостережется, у нее разовьется какой-нибудь комплекс.
– Послушай, сестра! – я выпрямился и посмотрел на Памелу. Не помню случая, чтобы она так безудержно болтала. – Когда она успела тебе все это рассказать?
– Рассказать мне? – засмеялась Памела. – Такая сдержанная молодая особа? Родди, очнись!
– Значит, ты просто все придумываешь?
– И держу пари, что все так и есть!
– Ты опасна для общества.
Воздух «Утеса» оказался целителен для Памелы Слава Богу! Она снова стала сама собой.
