Текст книги "Тайна «Утеса»"

Автор книги: Дороти Макардл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава XVIII

МЕРИ

Лицо Ингрема разом изменилось, оно стало твердым, сосредоточенным, веселыми оставались только глаза. «Вот как должен выглядеть настоящий судья», – мелькнуло у меня в мозгу. Он сидел слева от меня, спиной к двери, держа в правой руке карандаш, а рядом на стуле лежал блокнот для записей. Тремя пальцами левой руки он придерживал дно стакана и касался пальцев Памелы с одной стороны, а моих – с другой. Я нарочно выбрал себе место напротив Памелы, чтобы иметь возможность наблюдать за ней. Чувствовалось, что ее нервы напряжены. Макс же был настроен добродушно, и когда стакан задвигался, метнул на меня довольный взгляд.

Ингрем осторожно спросил:

– Как ваше имя?

Стакан сразу же передвинулся к букве «М», потом после некоторого колебания заскользил к букве «Е», постоял возле нее, быстро указал на буквы «Р» и «И» и остановился.

Памела, Макс и я взволнованно переглянулись. Ингрем продолжал спрашивать:

– Вы умерли в «Утесе»?

Стакан двинулся с места так быстро, что мои пальцы соскользнули с него. Он остановился у слова «ДА».

– Вы умерли естественной смертью?

На этот раз стакан быстро переместился к слову «НЕТ».

– Смерть была насильственной?

– ДА.

– Это был несчастный случай?

После короткой заминки стакан скользнул к слову «НЕТ».

– Вы кого-нибудь вините в своей смерти?

Я думал, стакан направится к слову «ДА», но он проскользнул мимо и, указав сначала на букву «К», быстро написал имя «КАРМЕЛ».

Памела резко втянула в себя воздух, а Ингрем снял пальцы со стакана. Мы решили отдохнуть.

– Эти имена что-то говорят вам? – спросил меня Ингрем.

Я ответил, что даже очень. Он, однако, не выказал того удовлетворения, которого я ожидал.

– Хотите, теперь вы будете задавать вопросы? – спросил он.

Я согласился, но выяснилось, что я не представляю, о чем спрашивать. Слишком много всего хотелось выяснить. Мысль о том, что рядом с нами находится Мери Мередит, что она действует сознательно и разумно, меня парализовала. Я кивнул Памеле.

– Попробуй сначала ты.

– Кармел вас ударила? – спросила Памела.

– ДА.

– Вы знаете, что Кармел умерла?

– ДА.

– Вы хотите ее наказать?

Стакан плавно заскользил к слову «НЕТ», потом, сделав круг, остановился у буквы «П», я сразу догадался, что за этим последует. Стакан вывел слово «ПРОСТИТЬ».

– Как характерно! – сказал я, но Ингрем взглянул на меня скептически.

– Старайтесь не предвосхищать ответы, – предупредил он. – Ваши мысли передаются кончикам пальцев.

– Да нет, стакан, наоборот, тянет мои пальцы за собой, – возразил я, и Памела меня поддержала:

– Он рвется из пальцев!

Теперь решился задать вопрос и я:

– Вы остались в «Утесе» специально?

– ДА.

– Вы можете сказать нам зачем?

Я начал чувствовать невероятную усталость, сказывалось напряжение. Не верилось, что я получу ответ на свой вопрос, но стакан задвигался к букве «Я». Тут возникла какая-то неразбериха. Стакан заколебался между буквами «П» и «О», потом между «Ф» и «X», но дальше быстро указал «Р», «А», «Н», «Я» и «Ю».

– Я охраняю, – подытожила Памела.

Я был поражен, не ответом, нет, а тем, как гладко все разыгрывалось. Однако губы Ингрема были плотно сжаты, он снова взял инициативу в свои руки и спросил:

– Вы хотите сказать, что охраняете этот дом от опасности?

– ДА.

– Откуда грозит опасность?

– КАРМЕЛ.

Памела быстро спросила:

– Она хочет повредить…

Но Ингрем, бросив на нее укоризненный взгляд, перебил ее своим вопросом:

– Кому она хочет повредить?

И тут произошла первая неожиданность. Стакан чуть не вырвался из-под наших пальцев. Он метнулся к букве «Л», потом к «О», потом снова к «Л». Тут он остановился, раскачиваясь из стороны в сторону.

– ЛОЛ! – воскликнул Ингрем. – Кармел угрожает кому-то по имени Лол.

Кончики пальцев Памелы, касавшиеся стакана, побелели, вид у нее был озябший. Я спросил, не холодно ли ей, в ответ Памела нетерпеливо бросила:

– Неважно.

А стакан снова начал плавно перемещаться и подкатился к букве «С», написав затем имя «СТЕЛЛА».

– Вы хотите сказать, что Кармел может повредить Стелле! – спросил я.

С этого момента все как-то разладилось. Стакан закачался, потом, двигаясь рывками и зигзагами, стал кружить по столу. Он даже упал на бок, а когда его снова поставили, с такой быстротой уткнулся в карточку «ДА», что свалил ее со стола. Настроение мое начало портиться – наблюдать этот оживший стакан было малоприятно, все усиливался страх за Стеллу, угнетал нарастающий холод. Памела закусила губу, зубы у нее стучали. Ингрем что-то записывал. На этот раз вопрос задал Макс, сначала приведя все на столе в порядок:

– Значит, «ЛОЛ» – это ошибка?

Стакан сразу подвинулся к слову «ДА».

– Стелла все еще в опасности?

Стакан снова метнулся к слову «ДА».

Я взял себя в руки. Наступила важная минута. Сейчас надо выяснить то, ради чего мы все затеяли. Я спросил:

– Что мы должны сделать?

Ответ был дан без колебаний:

– ОТПРАВИТЬ ЕЕ.

У Памелы перехватило дыхание, но она спросила:

– Вы хотите сказать, отправить куда-то Стеллу?

– ОТПРАВИТЬ ВОН КАРМЕЛ.

Памела сняла со стакана онемевшие пальцы и протянула к нему левую руку. Она побелела как мел, и Ингрем с тревогой посмотрел на нее. Сквозь его загар тоже проступала бледность. Я как раз собирался задать вопрос об экзорсизме, но он снял пальцы со стакана.

– Не согреться ли нам? – предложил он.

Я попросил:

– Можно еще один вопрос? – И мы снова взялись за стакан, но Памела сразу отдернула руку:

– Боюсь, я слишком устала. Мы перешли к камину.

Огонь почти погас, дрова прогорели, но угли были еще красные. Я попробовал раздуть пламя, но ничего не получилось – замигали только голубые язычки негреющего огня. Пришлось сдаться.

– Может быть, спустимся ненадолго вниз? – предложил Макс, но Памела покачала головой:

– Мне уже лучше, а надо еще задать самый главный вопрос.

Она вернулась к столу и положила пальцы на стакан. Никто не успел к ней присоединиться, а стакан уже задвигался взад-вперед между буквами «Л» и «О».

– Опять «ЛОЛО», – сказал Ингрем.

Стакан продолжал кружить по столу, хотя его касалась одна Памела, он расшвырял все карты, скакнул к краю стола и покатился по полу.

Памелу трясло. Мы вышли из мастерской, и Макс увел ее вниз, в гостиную.

– Жуткий холод, – пожаловался он.

Ингрем улыбнулся:

– Меня этот холод крайне занимает.

Он опять ушел к себе в спальню и вернулся с аккуратной коробкой, в которой лежал термограф. Ингрем положил его на стул посреди мастерской, и мы, слава Богу, покинули эту комнату и поспешили к Максу и Памеле, которые грели над огнем в камине шоколад в кастрюльке.

Макс пришел в себя быстрее всех. Он отправился на кухню, принес поднос с чашками, разлил в них шоколад, а сверху положил взбитые сливки. Ингрем, погруженный в раздумье, рассеянно отхлебывал из своей чашки. Памела, откинувшись в глубоком кресле, постепенно приобретала свой обычный вид. Она была довольна сеансом.

– Мы и ждать не могли таких блестящих результатов, правда? – воскликнула она.

– Да, я никак не ожидал ничего подобного, – с благодарностью обратился к Ингрему и я.

Тот покачал головой:

– Не уверен, что это можно считать удачей.

Лицо Макса разочарованно вытянулось.

– Но ведь все совпадает с тем, что здесь творится, – сказал он.

– Да, это я вижу, – ответил Ингрем. Он повернулся к Памеле. – По-моему, вы могли предугадать едва ли не каждое слово призрака, не правда ли? – Голос его звучал сухо, почти саркастически. Памела ответила ему недоуменным взглядом:

– Но ведь все прошло хорошо, почему вы недовольны?

– Слишком хорошо.

Умерив наши восторги, мы ждали, что нам объяснит Ингрем.

– Скажите, – продолжал он, – вы много говорили и думали об этих женщинах, о Мери и Кармел?

Я сознался, что уже давно только о них и думаем.

– И вы настроены против Кармел?

– Да, пожалуй, – ответил я, но, к моему удивлению, Памела заявила:

– А я нет. Одно время была предубеждена, а теперь думаю по-другому.

– С каких это пор? Почему? – строго спросил я.

Она вздохнула:

– В том-то и дело, что непонятно почему. Вся беда в этом. Меня раздирают самые противоречивые чувства, я не могу в них разобраться.

Ингрем вручил мне свои записи.

– Просмотрите, пожалуйста! И скажите, есть ли здесь хоть одно слово, хоть одна буква, которые явились бы для вас неожиданностью?

Меня раздражал его скепсис, хотя в принципе я одобрял такой подход.

– Разумеется, – ответил я, не задумываясь. – Что это за «ЛОЛО»? Мне это совершенно непонятно.

– Да, это, по-видимому, единственное исключение. Но имя «Стелла» вам, очевидно, что-то говорит?

Говорит ли мне что-нибудь это имя! Вопрос застиг меня врасплох. Он поразил меня в самое сердце. Я чуть не свалял дурака, но вовремя опомнился и холодно согласился:

– Да, конечно. Стелла, как мне представляется, та, из-за кого идет сражение.

– Вот именно. Ну а еще чего вы не ожидали?

Я чувствовал себя так, будто нахожусь в суде и меня уличают в подлоге.

– Слова «охраняю», я ждал слова «защищаю».

– А ведь стакан остановился возле буквы «О» какого слова вы могли ждать, вернее, ждали?

Тут вмешался Макс:

– Мне показалось, что дальше последует слово «объясняю».

– Нет, – признался я. – Я ждал «охраняю».

– И я тоже, – присоединилась ко мне Памела.

Кивнув, словно следователь, удовлетворенный результатами допроса, Ингрем сказал мне:

– Вот видите!

– Неужели это значит, что ничему из полученных на сеансе сведений верить нельзя?

Памела сокрушенно вздохнула:

– Не может быть!

– Нет, нет! – сочувственно ответил Ингрем, снова обретая свой обычный облик простого смертного. – Я хотел только подчеркнуть, что эти слова нельзя слепо принимать на веру и рассматривать как свидетельства.

– А холод вас тоже ни в чем не убедил?

– Только в одном – в мастерской обитают призраки.

– Ах так! А уверенности, что с одним из них мы разговаривали, у вас нет?

– В этом как раз я уверен. С моей точки зрения, самым интересным в нашем сеансе было повторение слова «ЛОЛО», а также то, что творилось со стаканом, когда карты разлетелись во все стороны Вот в этом случае, как мне кажется, призрак и проявил себя.

– А все остальное, по-вашему, было результатом самовнушения? – Я не мог скрыть разочарования.

Ингрему, видимо, было неприятно огорчать нас.

– Да нет, я этого не утверждаю. Я только прошу вас учитывать такую возможность.

Я вспомнил, что мы дважды брались за стакан в отсутствие Памелы, и оба раза он не двигался, но стоило ей приложить к нему пальцы, как он начинал бушевать.

– Это ты во всем виновата, – сказал я сестре. – Ставлю тебе на вид – твое подсознание плутует.

– Или восприимчивость обострена, – поправил меня Ингрем.

Памела оставалась серьезной:

– Боюсь, что так и есть. Я склонна «выдумывать», как выражается Лиззи. Наверно, лучше вам попробовать без меня. Только я бы хотела понаблюдать.

Ингрем поколебался, но потом нерешительно сказал:

– Телепатия обладает такими могучими возможностями…

– Понятно, – улыбнулась Памела. – Ну хорошо, я останусь здесь и допью шоколад, но вы уж, пожалуйста, недолго.

– Какая победа чревоугодия над любознательностью! – воскликнул я.

Ингрем улыбнулся, улыбка у него была славная – дружеская и ироничная.

– Нет, напротив, это – свидетельство подлинной научной объективности, – поправил он меня.

В мастерской стало гораздо холоднее, кривая температуры резко пошла вниз. Огонь в камине догорел. Мы с трудом заставили себя просидеть за столом пять минут, которые тянулись, как нам показалось, по меньшей мере полчаса. Но стакан и не думал шевелиться.

Макс сказал:

– Похоже, без Памелы не обойтись. И мы убрали пальцы.

– Да, – согласился Ингрем, вид у него стал озабоченный. – Хотя я подозреваю, – медленно продолжал он, когда мы спускались с лестницы, – что сегодня ей вообще больше не следует участвовать в сеансе.

– Вы считаете, что на движение стакана влияет ее подсознание? И боитесь этого вмешательства?

– Нет, – ответил он. – Скорей наоборот, я боюсь, как воспримет ваша сестра, если стакан не будет двигаться, то есть ее вмешательство не проявится.

Когда мы рассказали Памеле, что потерпели неудачу, она тут же выразила готовность продолжить сеанс.

– Мы же еще не задали самый важный вопрос, – объявила она.

Да, теперь, когда мы могли снестись с Мери, нам надо было узнать, разрешит ли она применить в «Утесе» экзорсизм? Она может подать нам знак. А узнав об ее решении, и Стелла согласится.

Однако Ингрему не хотелось снова браться за дело.

– Будет лучше, если мы все отдохнем, – сказал он.

Меня не покидало предчувствие, что эта ночь не пройдет спокойно, призрак непременно появится на лестнице. Я даже надеялся на это. Время от времени я выходил из комнаты проверить, все ли спокойно, и нарочно не зажигал на лестнице свет. По дому медленно распространялся холод.

Ингрем стал переписывать свои заметки на чистые листы нашего дневника. В сам дневник он еще не заглядывал.

– Если можно, я возьму его к себе и прочту утром, – попросил он.

Максу не давало покоя, что «ЛОЛО» – это имя «Лола», он утверждал, что наверняка здесь – ключ к разгадке.

Я напомнил им, что в этом доме в свое время скончалось немало людей, и спросил Ингрема, не думает ли он, что к нам пытается пробиться дух кого-то, кто умер очень давно. Он кивнул:

– Вполне возможно.

Памелу клонило в сон, глаза у нее слипались. Однако она подняла веки и пробормотала:

– А почему вообще вы решили, что «ЛОЛО» – это имя? А вдруг какой-то другой призрак не сумел донести до нас слово полностью? И это всего первые буквы?

Я только собрался сказать, что не знаю слова, которое начиналось бы с этих букв, как громкий вздох, прозвучавший совсем близко, заставил нас затаить дыхание. Вздох был долгий и горький. Он раздался снова, будто кто-то, безутешный, находился бок о бок с нами. Макс взглянул на меня, потом на Памелу. Мы молчали, нам хотелось посмотреть, что будет делать Ингрем. Он внимательно вслушивался, – потом, изрядно взволнованный, объявил:

– По-моему, это не ветер.

– Нет, – подтвердил я. – Такие вздохи мы слышим чуть ли не каждую ночь.

Ингрем вскочил. Я провел его по всему дому, мы заглянули в каждую комнату. Вздохи не повторялись. В мастерской царила такая пронизанная холодом тишина, что мы поскорей спустились вниз и сели поближе к огню. Начав сравнивать, что слышал каждый из нас, мы убедились, что слышали одно и то же – всем нам показалось, что вздыхали близко и что вздыхал человек. Ингрем допытывался, как часто мы слышим эти вздохи, но попросил не сообщать ему наших теорий относительно их происхождения. Он был крайне заинтересован.

– Видите ли, часто звуки рыданий можно услышать в помещениях, где никаких других признаков существования привидений нет, – объяснил он. – Я сам наблюдал такое явление в одном доме в Эдинбурге, но те рыдания звучали совсем по-другому – как в страшном сне.

– Мы слышим и такие, они действительно не похожи на то, что прозвучало сейчас, – сказал я.

Ингрем пришел в восторг, возможность услышать рыдания разных видов в одном месте казалась ему чрезвычайно заманчивой.

Было уже два часа ночи.

– Нужно попробовать еще раз, – настаивала Памела.

Ингрем согласился, но сказал:

– Если в мастерской все такой же холод, надо расположиться где-нибудь в другом месте Сейчас я схожу наверх, взгляну, какая там температура. – Выходя, он вынул из кармана маленький электрический фонарик.

– Раз уж мы боимся спугнуть привидение я не буду зажигать свет. По сути дела мы его просто приманиваем.

Макс улыбнулся.

– Конечно, Ингрем добросовестно выполняет свои обязанности, но сам-то просто сгорает от любопытства.

– Он считает, что я плохо забочусь о Памеле, – сказал я.

– Бедная я, бедная, – засмеялась Памела.

Ингрем возвратился через минуту и объявил:

– В мастерской леденящий холод, как в кельтском варианте ада. Лично я предпочитаю пылающие сковородки. В мастерской находиться невозможно.

Памела вскочила:

– Родди, пошли скорей наверх!

Дрожа от холода, мы пробежали мимо мастерской и столпились у лестничного окна. Ингрем сказал:

– Пожалуй, я попробую войти туда.

– Не надо, – ответила Памела. – Вы можете спугнуть привидение. Сидите и ждите. – Она накинула пальто, которое прихватила из гостиной. – Хотя от этого холода ничто не поможет, – пробормотала она.

Так оно и было. Сколько ни кутайся, никакая одежда не спасала. Из нас словно незаметно высасывали все присущее живому существу тепло. Сидя на подоконнике, я чувствовал, что коченею. Памела и Макс расположились на диване. Ингрем ходил взад и вперед, поглядывая в холл через перила. Неужели он так поднаторел в подобных делах, что сверхъестественные силы на него не действуют? Или, наоборот, он кажется невосприимчивым, потому что впервые сталкивается с подобным? От гнетущей тишины я уже внутренне весь сжался, мне было слышно, как бьется мое сердце, – медленно и затрудненно.

– Тс-с-с, – шепнул Ингрем. Он перегнулся через перила и глядел вниз; не желая признаваться в слабости, я заставил себя подтащиться к нему. Я ожидал снова услышать стоны, но различил ласковый тихий шепот. Он доносился из детской, из-под ее двери проступал слабый мерцающий свет. Такой же свет я заметил в детской в ту ночь, когда в ней ночевала Стелла, и слышал такой же шепот, но тогда я подумал, что это Стелла разговаривает во сне.

– Господи Боже! – прошептал рядом со мной Макс. – Кто же там может быть?

Памела не шевелилась, она умоляюще сказала:

– Только не спускайтесь.

Но Ингрем сбежал вниз. Через секунду свет исчез в шепот затих. Едва волоча ноги, Ингрем поднялся обратно. Когда он подошел к нам, мы увидели, что он побледнел, лицо покрылось потом.

– На лестнице чувствуешь себя как-то странно, – сказал он.

– Я знаю, – отозвался я.

– Но я ничего не видел, – тихо добавил он. – Надо пройти туда и продолжить сеанс там.

– Подождите, – шепотом воскликнул Макс. – Посмотрите на дверь мастерской.

Мне хотелось взять Памелу за плечо, но рука моя так тряслась, что я ее убрал. Колени тоже дрожали Я от души надеялся, что не увижу сейчас злобное, мрачное лицо Кармел, это было бы невыносимо. Да и чего ради я должен на него смотреть? Впрочем, где-то в глубине души, я сознавал, что лицо увидеть нужно, – это важно для Стеллы. А почему, вспомнить не мог.

На этот раз привидение не выросло, извиваясь, как змея, сквозь пол площадки, а просочилось через закрытую дверь мастерской. Фосфоресцирующая, похожая на мумию, фигура, словно плоский барельеф проявилась на двери. Очертания становились все более отчетливыми, барельеф медленно округлялся, увеличиваясь в объеме. И вот уже фигура отделилась от Двери. Призрак утвердился на площадке, становясь все выше и выше. Памелу била дрожь. Макс крепко сжав ее руку, стоял как вкопанный, глаза у него расширились. Ингрем, повернувшийся спиной к окну громко и тяжело дышал. Снизу опять донеслись горькие. Рыдания Ингрем очень медленно повернул голову и посмотрел на меня. Я понял, что он тоже их услышал потом он снова впился глазами в светящуюся фигуру.

Я, хоть и предпочел бы на несколько минут ослепнуть, тоже не мог оторвать от нее взгляда.

Призрак плавно проплыл вперед. Белый клубящийся саван теперь превратился в платье, и я разглядел руки, они покоились на перилах. Мне стала видна высокая шея и голова – с головы волной падали на плечи волосы. Туман словно затвердел, очертания фигуры постепенно определились, а черты лица наконец стали четкими, как будто вылитыми из алебастра, они источали бледное сияние.

Моим глазам представился классической формы лоб, строгие, красиво вырезанные губы, гладкие веки, скрывающие глаза. Она смотрела вниз, эта мраморная статуя Победы, готовая, как ястреб, ринуться на свою жертву. Склонив голову, она вслушивалась в доносящиеся снизу жалобные стоны, сердце мое сжалось от страха. То лицо, которое я так боялся увидеть, было бы менее устрашающим. Казалось, мы все перестали дышать.

Послушав, фигура медленно подняла голову, ее веки все еще были опущены, но губы раздвинулись в улыбке – улыбке горделивой и торжествующей. И тут мы увидели ее глаза – большие, голубые, как лед, и горящие такой целеустремленностью, такой неистовой жаждой власти, что мои глаза закрылись от ужаса.

Когда я их открыл, привидение плыло по лестнице вниз. По дому прошелестел плач, настолько тихий, что я усомнился, слышал ли я его на самом деле, а потом наступила давящая, мертвенная, бесконечная тишина.

Ингрем нашел в себе силы сделать то, чего я никак не мог, – он сдвинулся с места, ступая, как автомат, прошагал вперед, а затем начал спускаться в холл. С величайшим трудом я заставил себя последовать его примеру, и выдохнул только: «Макс, окно!», едва волоча ноги, добрался до своей спальни. Здесь я выглянул в окно, плохо себе представляя, что рассчитываю увидеть. Дерево на краю обрыва плясало под ударами истязающего его ветра, как беснующийся черный демон. Больше ничего нельзя было разглядеть.

Макс смотрел в окно, стоя рядом со мной, но ничего нового мы не увидели. Когда мы вернулись к Памеле, она вышла нам навстречу из ванной и, улыбаясь дрожащими губами, проговорила:

– Должна довести до вашего сведения, что меня вырвало.

Из холла возвратился Ингрем, лицо у него было серое, но глаза сияли.

– Там больше ничего нет, – сказал он, слегка постукивая зубами, – но как блестяще прошла материализация! Ничего подобного мне еще не доводилось видеть. Потрясающее зрелище! Ни за что на свете не согласился бы пропустить такое.

Он перевел взгляд на Памелу. Мы все стояли в дверях моей комнаты.

– А теперь пора бы посоветоваться с подушкой, – серьезно произнес он.

Памела кивнула:

– Я как раз думаю лечь.

Я проводил мужчин вниз, угостил их виски и выпил сам. Потом захватил бутылку к Памеле. Сестра уже свернулась калачиком под одеялом, выглядела она довольно скверно.

– Опять выписываем восьмерки, – пожаловалась она слабым голосом. – Ну, хоть мистер Ингрем развлекся. Не сиди долго, Родди, ладно? Ну, спокойной ночи.

Мы тоже решили укладываться. В моем кабинете уже была приготовлена кровать для Макса, принесенная из детской.

– Боюсь, не была бы она маловата, – усомнился я. Макс не ответил. Глубоко уйдя в свои мысли он заводил часы.

– Какой кошмар для вас с Памелой, Родерик! – проговорил он. – Не знаю, как вы выдержали до сих пор. Жаль, что вы мне ничего не сообщили.

– Мне все казалось, что мы скоро с этим покончим, – ответил я.

Потом я прошел в соседнюю комнату – посмотреть, как устроился Ингрем.

Наш дневник лежал на столике рядом с его кроватью. Я показал ему в окно на дерево, стоявшее на краю обрыва, и сказал, что оно играет известную роль в истории, которую ему предстоит прочесть.

Он сидел на кровати, и временами его все еще слегка передергивало, но глаза горели от восторга и возбуждения.

– В первый раз видел настоящее, ярко выраженное привидение!

Я спросил его:

– А что, собственно, вы видели?

– Ну как же! Женщину, прекрасную и грозную, как карающий ангел. Здесь про нее будет? Кто она?

– Да, вы прочтете про нее. Это Мери, – ответил я.