Текст книги "Роковухи"

Автор книги: Дороти Кэннелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Дороти Кэннелл
Роковухи

Глава первая

Рыцарь без страха и упрека. Смуглый и яростный. Казанова наших дней с глазами цвета чистейших изумрудов, достойных императорской короны. Улыбка его сияла обещанием неземных наслаждений. И одному Создателю ведомо, сколько разбитых дамских сердец устилало его путь.

Путь ко мне.

Промозглым январским вечером, под аккомпанемент бравурного Рахманинова, он возник на пороге моей лондонской квартиры с откровенно хамским приветствием – и навеки взял в плен девичью душу.

– Мисс Элли Саймонс? Авто у порога. Предупреждаю сразу – стоянки и любые угощения в дороге за ваш счет!

Намерения? У него их не было – ни честных, ни каких-то иных. Бесчестных в том числе. Да плевать мне на намерения. Жизнь обремененного пышными телесами и необремененного тугим кошельком декоратора по имени Элли Саймонс с той благословенной минуты изменилась в корне.

Будь этот тип просто хорош собой, клянусь, я бы устояла. Но если бы! Сардонический изгиб густой темной брови значился последним в списке его несомненных, а с моей точки зрения, и неотразимых достоинств. Главное же место прочно занял кулинарный талант зеленоглазого принца. И речь, заметьте, не о примитивных тостах и яичнице с беконом. Бентли Т. Хаскелл оказался первоклассным поваром.

Отдав дань лучшим традициям дешевых романов, путь от ненависти до любви мы не прошли, а проскакали галопом. Два года новоявленную миссис Хаскелл на пару с супругом кружили безумные водовороты, несли вдаль волшебные кони, ангелы осыпали фейерверками звезд. От наших любовных игр, случалось, перегорали пробки. От ссор дрожали стены и в предсмертных муках дребезжала посуда. Сладости примирений завидовали небеса.

Чего еще может желать женщина?!

Но однажды…

Однажды ясным апрельским утром, открыв глаза в нашей спальне в Мерлин-корте, я с тоской и ужасом осознала, что медовый месяц приказал долго жить. Элли Хаскелл, сирена-соблазнительница? Да кого я решила одурачить? Разве что саму себя? Действительность жестока, но ее нужно принимать с достоинством. Я всего лишь тридцатилетняя матрона весом под… словом, приличные женщины стольконе весят. За то время, что прошло после рождения наших близнецов, мне не удалось сбросить ни фунта. Но самое ужасное – вечный, казалось бы, праздник семейной жизни незаметно обернулся серыми буднями.

В былые времена Бену стоило лишь открыть дверь спальни, как ночную рубашку уносило с меня шквалом страсти. Теперь же интим сменили ночные кормления и опрелости, не желавшие поддаваться действию крема «Чудо-Бэби».

– Доброе утро, солнышко! – В своем черном шелковом халате Бен был, как всегда, дьявольски привлекателен. Остановившись у края шикарного, с пологом, супружеского ложа, он запустил в воздух монетку, поймал и звонко пришлепнул другой ладонью. – Разыграем сегодняшний ужин? Решка – твой черед готовить. Я вернусь пораньше. Нас ждут у викария, вечером заседание «Домашнего Очага», не забыла? Кстати, председательствует твой покорный слуга. Тема встречи – «Каждодневные заботы и радости отца»! – Прищур на монетку – и мой ненаглядный изобразил на физиономии вселенскую скорбь: – Проиграла, милая.

Где он, я вас спрашиваю?! Где человек, некогда запрещавший мне приближаться к плите, дабы я, не приведи господи, не надорвала пупок, роняя на сковородку ломтики бекона?

А ведь как виртуозно маскируется. С виду-то все тот же неподражаемый тип с глазами-изумрудами, белозубой улыбкой, способной передавать что угодно – от пуританства до хулиганства, – и откровенно бандитской щетиной.

– Заботы,говоришь? Каждодневные? – желчно прокаркала я.

– Не мелочись, Элли. Я мыслю глобально. – Сверкнув серебристым боком, монетка вновь взлетела в воздух и вновь исчезла, на сей раз в кармане халата. – Отцовские обязанности у меня на первом месте. Ну а работа… – Бен ухмыльнулся, – это лишь предлог смыться от горы грязных пеленок.

Я нацепила подобающую шутке улыбку, откинула одеяло и поднялась с кровати навстречу новому дню. Из детской вот-вот должен был грянуть призывный клич. Обвиняющий перст солнца исподтишка ткнул в крышку старинного комода. Вездесущая пыль затуманила поверхность красного дерева, зато отделанный медью камин горделиво сиял «Бристольским блеском». Ах, Мерлин-корт, Мерлин-корт! Милый моему сердцу, как и в тот день, когда я упитанным колобком вкатилась на его порог, приветственно помахивая чипсом размером со скрижали, добытые Моисеем на горе Синай. Благословенные времена… Тренькнуть колокольчиком, созывая домочадцев к чаю, – вот и все, что требовалось от меня в Мерлин-корте.

– Что с тобой, Элли?

– Да так… Мечтать, говорят, не вредно, друг мой. – Полупируэт – и я оказалась лицом к Бену. Элегантно-воздушный пеньюар, пожалуй, скрасил бы мою грацию дрессированного медведя, но добротная фланель, черт бы ее побрал, даже не соизволила взметнуться по-человечески.

Огонек надежды вспыхнул в глубине изумрудных омутов. Уж сколько дней, а то и недель мы с Беном не… ну, вы понимаете.

– Извини, дорогой, по утрам на меня впору навешивать табличку «Вход воспрещен». Цейтнот, сам знаешь. Малышей поднять, искупать, накормить, а уж потом и перекур… на починку стиральной машины.

– За машину не беспокойся. Я вызвал мастера.

Типично мужской подход к делу. Подсуетился – и умыл руки.

– Благодарствую. Мало мне забот, так еще и отплясывай вокруг мистера Чини-Ломай!

– Отплясывать вокруг него ни к чему. Чаю предложишь – и довольно. Только без пирога, Элли, умоляю, без пирога. Не дай бог, обвинит тебя в сексуальном домогательстве – в два счета загремишь за решетку.

– Утешил, радость моя.

– Тысяча извинений за то, что дезертирую на работу.

Мы уставились друг на друга: Бен – утопив ладони в черном шелку карманов, я же сама – утонув в унынии. Вот вам и любовный менуэт. Семеним на цыпочках, затаив дыхание, в страхе оскорбить чувства друг друга. Бочком двинувшись к двери, Бен взялся за ручку.

– Кофе готов. Малыши…

– Знаю.

Полчаса назад я слышала, как он возился в детской – менял детям пеленки. Не муж, а чистое золото. Обо всем подумает, обо всем позаботится. И что получает взамен? Жалкое подобие любви. Разве гурману предлагают суп из кубиков и концентратов вместо экзотического ужина при свечах?

– Против замороженной пиццы не возражаешь, дорогой? – на всякий случай поинтересовалась я, но Бен уже нырнул в ванную.

Что ж. Пора и хозяйке дома приниматься за дело. Кто рано встает, тому бог дает. Несколько месяцев материнства доказали правоту народной мудрости. Я приоткрыла дверцу шкафа, чтобы достать халат, – и, вскинув руки в глухой защите, отшатнулась от зеркала, точно вампир от солнечного света. Вампиры куда счастливее: отражение в зеркале им не грозит. Боже! Неужто это чучело в мятой фланели, с мятой физиономией и впрямь Элли Хаскелл? Неужто юность подло сбежала, прихватив с собой стройность девичьего стана и персиковую нежность щек?

Бедные мои волосы, что с ними стряслось! После рождения близнецов они лезли клоками. Экономная хозяйка набила бы парочку диванных подушек тем, что я за это время сняла с расчески. Заплетая в жидкую косицу то, что еще чудом держалось на голове, я с тоской разглядывала мешки под глазами, кусала дрожащие губы и уговаривала себя, что убиваться не из-за чего. В конце концов, есть на свете вещи и похуже, – к примеру, ноги колесом или, скажем, острые коленки…

Ох, не нужно было этого делать! Не нужно было опускать глаза на своиколенки. Вслед за взглядом вниз ухнуло и сердце. Тяжелый случай. Немедленно! Сегодня же сажусь на диету! Никаких перекусов, никаких поблажек аппетиту. А нос?! Как я с таким носом покажусь на глаза нашему симпатичному викарию Роуленду Фоксворту? Зеркало притягивало мой потухший взор с безжалостностью Золушкиной мачехи.

– Элли… – Позади возникло отражение Бена, до чертиков красивого и при полном параде.

– Боже, боже, мой нос… – простонала я. – Ты только посмотри на него. Он же свернут на сторону.

– Дурочка ты моя прелестная!

Час от часу не легче. Выходит, у меня и с головой не все в порядке? Бен тем временем оскалил зубы – не иначе как проверял, что белее: его клыки или рубашка… Напрасная тревога, между прочим. Мог бы и не трудиться.

Убедившись, что рубашке по части белизны далеко до зубов, ненаглядный подарил мне поцелуй, который, увы, назвать поцелуем можно было лишь с большой натяжкой. Слились наши губы, но не сердца. Бен мысленно был уже в «Абигайль» и колдовал над своим фирменным соусом карри – убийственным средством от насморка. Меня же все глубже засасывала трясина горестных раздумий.

Черт! Как ни крути, а перекос в устройстве этого мира налицо. Меня беременность превратила в уродину. На Бена рождение двойни подействовало далеко не так разрушительно. Я бы даже сказала – благотворно подействовало. Он прямо-таки расцвел. Раздался в плечах и, готова поклясться, подрос на дюйм-другой.

Внутренний голос вопил об опасности. Осторожнее, мол, дорогуша. Закон подлости пока никто не отменял. Теряют только выигрышные лотерейные билеты. Не успеешь ты и глазом моргнуть, как потеряешь Бена. Проснешься как-нибудь – и обнаружишь на камине аккуратненькую записочку с лаконичным «Прощай», начертанным до боли родным почерком.

Веселая перспектива. Следующие три десятка лет пройдут в пересылке писем по новому адресу бывшего супруга и долгих беседах с близнецами на тему «Почему папочка не живет с нами».

– Ваш папочка вырос, ребятки, ему стало тесно в гнездышке, вот он и отправился в свободный полет.

Боже милостивый, нужно что-то предпринимать! Может, полежать недельку в ванне с кипятком? Идея сама по себе неплоха, но время, черт бы его побрал, время! Да если б я могла выкроить свободную недельку, то придумала бы что-нибудь и поэффективнее кипятка.

Какой-то посторонний звук оборвал поток тягостных мыслей. Бена в спальне не было. С лестницы похоронным маршем донеслось эхо его шагов, грохот входной двери поставил точку в смертном приговоре.

– Удачи тебе, любимый!

Ну не идиотка ли? Торчу столбом в спальне, нашептываю себе под нос и надеюсь, что мой шепот поскачет вдогонку за Беном. Будь я достойна высокого звания супруги, мигом сорвалась бы с места и на крыльях любви выпорхнула из дому. Утренний ветерок теребил бы подол моей рубашки, заигрывал с разметавшимися по плечам волосами; в глазах плескался бы безбрежный океан чувств… и Бен унес… точнее, увез бы с собой мой дивный образ. Вот это я понимаю – воспоминания! Не чета лепесточкам розы, трогательно засушенным между страницами древнего фолианта. По большому счету, счастливый брак и складывается из череды таких воспоминаний…

Поразмышлять над тем, спятила ли я окончательно, или какая-то надежда еще теплится, мне было не суждено. Из детской донеслись звуки, которые начисто лишают меня рассудка, превращая из более-менее разумного существа в нечто кудахтающее и суматошно хлопающее крыльями. Ринувшись из спальни, я чуть не расквасила нос об открытую дверцу шкафа.

– Иду, мои куколки, иду-у-у!

Удивительно, что члены Общества защиты детей до сих пор не устроили демонстрацию протеста во дворе Мерлин-корта. Всем известно, что младенцам положено плакать, когда им хочется есть, пить или нужно переменить пеленки. Мне же вечно чудятся всякие ужасы. Путаясь в подоле длинной рубахи, я ввалилась в детскую, эту усладу для материнского сердца и воплощение самых красочных фантазий Матушки Гусыни. Ей-богу, я даже слегка опешила, не обнаружив ни в одном из углов жутковатого дядьки в маске и с мешком через плечо.

Где конец материнским тревогам? Когда Эбби и Тэму стукнет по полсотни, сумею ли я со спокойным сердцем отпустить их в большой мир, полный неведомых опасностей? Позволю хоть когда-нибудь выйти без присмотра из детской, а тем более – кошмар! – за порог дома?

При виде заспанных мордашек, прижатых к прутьям кроватей, душа моя взмыла под небеса. Деревянное гнездышко Эбби примостилось у восточного окна, под нарисованным солнышком с улыбкой во всю физиономию и облаками-барашками. Тэм обосновался у окна напротив; на его половине развеселая корова, нацепив венок из лютиков, скакала через рогатый месяц.

Крошки мои! Схватить бы обоих в охапку, да руки коротки. В небесном КБ могли бы пораскинуть мозгами и придумать что-нибудь для тех счастливчиков, кому досталась двойня. Проблему решил рев Тэма, заглушив пружинистый скрип второй кроватки, где Эбби виртуозно исполняла отжимания.

– Ладно, сегодня на приличия наплюем и пропустим джентльмена вперед! – Избегая укоризненного взгляда дочери, я шагнула к сыну, на ходу зацепившись за ящик для игрушек. Хотя ящиком шедевр старика Джонаса, ловко маскирующийся под башмак Старой Леди из небезызвестного стишка, назвать как-то язык не поворачивается.

Так я и знала, что рано или поздно не удержусь и упомяну имя этого предателя. Джонас, узурпировавший в Мерлин-корте титул садовника, на прошлой неделе отчалил вместе с Доркас, нашей домоправительницей. В чем-то греховном этих двоих заподозрить трудно, ибо Джонасу далеко за шестьдесят, а Доркас зареклась иметь дело с мужчинами во веки веков. Официальная версия звучала более чем пристойно – Доркас якобы должна присмотреть за подругой, у которой неожиданно скрутило спину.

Доркас я еще поверить могу, она гений взбивания подушек, встряхивания термометра и прочих манипуляций, что так обожает болезная публика. Но Джонас?! Кто, скажите на милость, купится на сказку о желании помочь несчастной миссис Как-бишь-там привести в порядок запущенный сад? Я-то прекрасно заметила бегающий взгляд Джонаса и на один-единственный, но убийственный для моей гордости миг заподозрила его в малодушном бегстве из Мерлин-корта. Джонас наплел кучу небылиц о миссис Вуд, горничной викария, строившей ему не только глазки, но уже и брачные планы на совместную жизнь. Чушь несусветная, однако иного-то объяснения нет! В Мерлин-корте наш Джонас вел жизнь наследного принца. Я холила и лелеяла его наравне с собственными детьми и ни разу не позволила себе воспользоваться его слабостью к моим близняшкам. Джонас порывался сменить им пеленки – я настаивала, что ему лучше бы отдохнуть за чашечкой своей любимой шоколадно-молочной бурды. Ему приходило в голову выгулять Тэма и Эбби – я бросала все дела и летела следом, убедиться, что его не сдуло с холма в море вместе с коляской. Джонас не имеет права рисковать собой. Он должен жить вечно. Мысль о Мерлин-корте без Джонаса просто невыносима.

– Правда, Тэм?

Сынуля очутился в моих объятиях прежде, чем я успела протянуть руки. И немедленно ухватился за нос – переживал, видно, всю ночь, что накануне не успел свернуть его на сторону до конца.

– А палец не подойдет?

Предложенный палец был принят с восторгом неофита, и я двинулась за вторым чадом. Вертлявые как угри, близнецы к тому же с каждым днем становились все неподъемнее, но, вдохнув их молочно-медовый младенческий аромат, я в который раз убедилась, что на свете нет женщины счастливее!

Ваша жизнь – сущая сказка, миссис Хаскелл, свинья вы неблагодарная. Ни за что ни про что получили замок, точно сошедший с красочных страниц книжки братьев Гримм. Ну ощущаете вы себя порой принцессой, вновь превратившейся в лягушку, что с того? Зарядка (изредка), смена шампуня, исключение из рациона всего съедобного и… вот перед вами Само Совершенство. Так-так. Откуда это, интересно? Должно быть, из рекламы пены для ванн…

Повиснув у меня на ушах, как пассажиры в переполненном трамвае, близнецы лопотали друг другу новости. Признаться, в их обществе я нередко чувствую себя пресловутым пятым колесом в телеге. Но скажу без лишней скромности – малыши у нас чудо как хороши! Глазки сияют голубизной, точь-в-точь барвинки в саду; золотистый пух на головенках густеет с каждым днем. Правда, как говорится, ни в мать, ни в отца… однако мне и в голову не приходила мысль, будто наших родных крошек утащили эльфы, подбросив нам своих чад. Эбби и Тэм появились на свет в жуткую ночь, когда за стенами Мерлин-корта бушевала вьюга. В такую погоду добрый хозяин и собаку из дому не выгонит. Маловероятно, чтобы лесной народец выбрал ту ночь для своих пакостей. К тому же Бен не отходил от меня ни на шаг, напоминая, что пришло время схватки. И упаси боже было пропустить хоть одну из этих маленьких радостей жизни!

Кстати, о Бене… Папуля наш, должно быть, уже мечется среди надраенных медных кастрюль в «Абигайль»… И думать небось забыл о сексапильной неполноценности своей половины. Сгибаясь под тяжестью стыда и своих драгоценных крошек, я прошаркала к окну, плюхнулась на подоконник и приступила к ежедневному уроку истории, географии и прочих общеобразовательных наук.

– Видите садик с деревьями? За железными воротами садика проходит Скалистая дорога. А внизу о скалы бьется море. Море бывает разным. Оно то рычит, как страшный тигр, то урчит, совсем как наш Тобиас после блюдца свежей сметаны, то хнычет, как мои голодные детки. А сегодня… сегодня оно спит! Ш-ш-ш… Будем вести себя тихо-тихо, точно мышки, чтобы не разбудить море.

Бурные аплодисменты.

– Ой! – Я отлепила ладошки Эбби от своего лица, пока оно не превратилось в отбивную. – В четверти мили от Мерлин-корта живет наш ближайший сосед, преподобный Фоксворт, очень милый джентльмен. Он викарий в церкви Святого Ансельма, что построена еще в норманнские времена. Запомните, куколки, – норманны не имеют никакого отношения к Норману-Дорману из детской телепередачи.

Для тех, кто впервые слышит имя этого любимца публики в штанишках на лямках, сделаю отступление. В игрушечном магазине Кукольного Города служит привратником тихий и незаметный мистер Норман-Дорман. Но это днем. В час, когда вечерняя мгла накрывает город и на двери магазина появляется табличка «Закрыто», он становится Норманом – Защитником Обиженных Игрушек. В гигантском шлеме по самые уши и с ног до головы в водонепроницаемом плаще (не красоты ради, а из предосторожности: выбить его из колеи могут лишь мыло и вода), бесстрашный Норман ночи напролет скачет по крышам, съезжает по водосточным трубам, но справляется со своей благородной миссией. И это несмотря на происки гоблинов, которые гоняются за ним – как вы догадались? – с водяными пистолетами. Держу пари, не только мои глаза застилают слезы умиления, когда приходит время в очередной раз услышать знаменитое:

 
Страхи прочь, тревоги прочь,
Норман-Дорман мчится в ночь!
 

Вчера мне, к слову сказать, здорово не повезло. Не довелось на полную катушку насладиться счастливым спасением Красотки Долли, поскольку меня сдернули с кресла в самый драматический момент битвы Нормана-Дормана. Мисс Шип, органистка церкви Св. Ансельма, заявилась якобы для сбора средств на новое покрывало для алтаря (вовек не запомню, как эта парчовая тряпица именуется по-научному). Так я ей и поверила! Головой ручаюсь, к порогу Мерлин-корта мисс Шип привело острое любопытство, слегка приправленное недостойным истинной христианки злорадством. Ну еще бы. Виданное ли дело – пропускать воскресную службу три… или даже… неужели?!.. четыре недели подряд. Сомневаюсь, правда, чтобы мое безобразное поведение заметил хоть кто-нибудь, кроме мисс Шип. У этой дамочки определенно глаза на затылке.

Перво-наперво она принялась расписывать недавнюю проповедь преподобного Фоксворта, да с таким энтузиазмом, что я диву далась. Круглые стеклышки очков запотели, птичий подбородок трясся, острое личико цвета древнего пергамента пошло пятнами, – надо думать, то была краска благоговейного восторга.

– Клянусь Всевышним, миссис Хаскелл, на меня снизошла благодать! Его преподобие читал отрывок из послания Павла к Коринфянам… ну, вы знаете, тот, знаменитый, где говорится о вере, надежде и, главное, о любви! Я вся аж мурашками покрылась, даже на… сзади. Верите ли, дорогая миссис Хаскелл, едва на стуле усидела! – Мисс Шип сконфуженно хихикнула. – Так и хотелось вскочить, вытянуться во весь рост и крикнуть: «Вперед, викарий! Только вперед!»

Для церкви клич, пожалуй, нетрадиционный. Я поспешно заверила мисс Шип, что непременно зарезервирую в своем графике часок для посещения Божьего храма. Но остановить поток христианского красноречия не удалось.

– Ах, миссис Хаскелл! Что за возвышенное ощущение! – Глаза мисс Шип за стекляшками очков увеличились до размеров шляпок породистых шампиньонов. – На несколько минут я превратилась в Еву после грехопадения! Сбросила с себя фиговые листочки и прижала Адама к своей обнаженной груди! Впервые в жизни в душе моей родилось сомнение – а не ошибалась ли я, отвергая брак?! Все мы, конечно, стараемся приносить радость ближним… по мере наших слабых сил… – Мисс Шип скромно потупилась. Я склонила голову. Минута молчания в память о тех, кто пал к ногам органистки, исполняя свое доблестное предназначение на грешной земле. Убейте – никак в толк не возьму, в чем секрет этой дамы. От ее уродства скулы сводит, и вместе с тем даже Джонас как-то признался, что заметно тяжелеет ниже пояса, услышав воркующий смешок этой каракатицы. – Поймите меня правильно, дорогая миссис Хаскелл. Ребенку простительно думать и любить по-детски. Но я-то уже взрослая женщина, а значит, пора выбросить игрушки!

Полагаю, это она о чужих мужьях. Ради чего, спрашивается, было пропускать шоу Нормана-Дормана?!

– А все вы виноваты, миссис Хаскелл!

– Я?!!

– Да-да. – Румянец смущения окрасил пепельные щеки мисс Шип. Такой очаровательный оттенок бывает у недозрелого грейпфрута. – В церкви, во время венчания, вы прямо светились от счастья! Вот тогда-то я и поняла, что пришел мой черед затоптать угли былых страстей и развести новый костер! – Желтые ладошки с жаром накрыли грудь, – во всяком случае, я подозреваю, что на том месте действительно находилась грудь, хотя мисс Шип довела искусство камуфляжа этой части тела до совершенства. – Ах, дорогая миссис Хаскелл! Надеюсь, вы с вашим страстным Хитклиффом [1]1
  Герой романа Эмилии Бронте «Грозовой перевал». – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]по-прежнему без ума друг от друга?

Ответ застрял у меня в глотке вместе с вполне естественным вопросом о личности счастливчика, осужденного на пожиз… прошу прощения – на вечное блаженство с мисс Шип.

Органистку я с грехом пополам выпроводила, но ее слова до сих пор зудели в голове заезженной пластинкой, унылым гимном моего сексуального провала. Таких, как Бен, – раз два и обчелся. Во что бы то ни стало нужно отыскать обратную дорогу к храму, то бишь к супружеской страсти, когда-то безраздельно нами владевшей… Но не сию же секунду. Даже Хитклиффу придется посторониться, пропустив вперед малышей.

Спуск по лестнице с двумя младенцами в охапке – не для дамы моих пропорций. Этот акробатический этюд разве что Карлсону по плечу. Пробежка вниз-вверх-вниз подогрела бы, конечно, пыл мамочки-физкультурницы, но, боюсь, ребеночку не понравилось бы таращиться сквозь прутья кроватки на пустую комнату. Необходимость, говорят, вторая мать науки, а мамаши всегда найдут общий язык. Словом, приспособилась я таскать своих крошек в двойном «кенгуренке» – замысловатой штуковине с двумя карманами-сиденьями, преподнесенной мне в дар кузеном Фредди.

– Сейчас, куколки мои, сейчас. Мамочка мигом! – Рассовав близнецов по разным углам одной из кроваток, я выудила кенгуриные доспехи из-под груды пеленок и в два счета напялила через голову. Опля! Военно-воздушный десант готов к прыжку во славу королевы и отечества! Далее все четко по инструкции. Глубокий вдох, и Тэм оказывается в переднем «кармане». Так, сдвинуть сыночка на спину, будет моим горбом. Теперь Эбби, глубокий вдох…

Уф-ф-ф. Есть же на свете идиоты, тягающие всякие железяки. Лучше бы своих отпрысков таскали. Этим бугаям полезно, детям приятно, а мамашам облегчение.

Ну все. В путь. Только сначала завязать тесемочки там, где когда-то была талия, поправить Тэма, убедиться, что рубашка не волочится по полу, улыбнуться Эбби, которая выдула сногсшибательный пузырь, и… На старт. Внимание. Марш!

По обшитому дубовыми панелями коридору луноход двинулся к лестничной площадке, освещенной не столько мозаичным окном, сколько фотографией с ясным ликом моей свекрови, Магдалины Хаскелл, преклонившей колена пред алтарем. Гм… Это воображение разыгралось или сегодня утром Мамуля и впрямь сверлит меня укоризненным – хотя нет, пардон, смиренным– взглядом упорнее, чем обычно? Сделав первый шаг вниз по лестнице, я вспомнила… Черт побери!!! Дважды черт побери. Трижды побери. Письмо, которое я написала Мамуле и Папуле неделю назад, все еще дожидается, когда к нему приложит руку их сыночек. Будь проклята моя дурацкая щепетильность. Сыновьи поцелуи Бена нужно было послать к дьяволу, а письмо – родителям. Поздно. Полтора часа каторжного труда и полдюжины почтовых листков коту под хвост. Все мои новости безнадежно устарели: кашель у Бена прошел, близнецы и не думают спать всю ночь напролет, как я хвасталась, а поездка в Питерборо отложена на неопределенное время.

Любому дураку понятно, что предаваться раздумьям можно где угодно, только не на старинной лестнице с высокими ступеньками. Середина пути была уже преодолена, когда Эбби вдруг вцепилась в воротник моей рубашки, а Тэм запустил обе пятерни мне в волосы и с силой дернул. С моих губ сорвался вопль, близнецы ответили радостным ревом. Я покачнулась, взмахнула фланелевыми крыльями и только чудом успела ухватиться за перила.

Говорят, в самые страшные мгновения перед мысленным взором человека успевает промелькнуть вся его жизнь. Вранье. Передо мной действительно кое-что промелькнуло, однако к беззаботному детству, скучной юности и счастливому браку это кино отношения не имело. Даже в пароксизме страха мои несчастные мозги продолжали прокручивать насущные проблемы. Грядущая кормежка, экскурсия за свежими овощами (я так долго откладывала ее, что над Мерлин-кортом навис зловещий призрак цинги), стирка вещичек, которые уже потеряли надежду на очередную встречу с близнецами…

Я не просто припала к перилам – я с ними слилась: ни дать ни взять пассажирка тонущего «Титаника». Уж и не знаю, сколько длились наши любовные объятия, но в конце концов мне удалось унять дрожь в коленях и разогнать туман в голове. И что же предстало моему просветленному взору?

В прихожей, у самой двери, где тень погуще, зловеще маячила фигура. Не в моих привычках делать из мухи слона. Неизвестный, да благословит его Господь во веки веков, не подпирал потолок бычьей головой, не раздвигал стены плечами шириной с гладильную доску и не поигрывал кольтом сорок пятого калибра. Мне достался злодей в миниатюре – коротышка с усиками а-ля Чарли Чаплин и с гаечным ключом, больше смахивающим на кочергу.

– Доброго вам утречка, хозяйка.

Голос липкий и жирный, как печная сажа. Правый глаз выпучен, левый коварно поблескивает из-под набрякшего багрового века. Червячок сомнения заполз в мою целомудренную душу. Вряд ли этого джентльмена дома ждут жена, ребятишки мал мала меньше и старенький дедуля в кресле-коляске. Со вздохом, едва не сорвавшим настенные гобелены, я осторожненько опустила руку на увесистую бронзовую вазу, так удачно примостившуюся в лестничной нише. Весь фокус в том, чтобы голос твой звучал твердо, как у надзирательницы из ближайшей тюрьмы.

– Одно движение, – пискнула я, – и вы покойник!

– К чему такие строгости, хозяйка? Я ж вытер ноги!

– Обратитесь в Лигу Домохозяек за медалью. – Он еще смеет изображать оскорбленную невинность! Я стиснула горлышко вазы и слегка попятилась. Совсем чуть-чуть, на одну ступеньку, не больше. – Какого черта вам здесь нужно? За кого вы себя принимаете?

– Я Джок Бладжетт.

– Уверены? А не Джек-потрошитель, случаем?

– Э-э-э? – Здоровый глаз едва не вылез из орбиты, точно его хозяин наткнулся на говорящего кенгуру.

Засучив лапками, детеныш в переднем «кармане» привел кенгуру в чувство. Нападение – далеко не лучшая защита для дамы в неважной физической форме. И вообще, о какой честной схватке может идти речь, когда один ребенок присосался к пуговице на воротничке твоей рубашки и вот-вот заработает несварение желудка, а другой задался целью с корнем вырвать жалкие остатки твоих волос?!

Однако не все потеряно. Уверена, Господь Бог предвидел то незавидное положение, в котором однажды окажется хозяйка Мерлин-корта, мать двоих детей. Разве не для того он с лихвой компенсировал Еве недостаток физической силы? Коварство – вот оружие женщины! Приглашу-ка я этого типа испить чайку, заварю покрепче, улучу минутку, когда он отвернется, да и выверну в чашку весь домашний запас зубного эликсира. Помнится, фирма-изготовитель сулила магическое превращение кислой мины в ослепительную улыбку. Вот пусть теперь и отдувается, иначе подам в суд и разорю к чертям… если переживу сегодняшнюю встречу. Жаль, мышьяка нет. Средство не нами проверенное, надежное. Но на нет и суда нет; придется довольствоваться тем, что под рукой.

– Время – деньги, хозяйка. – Пальцы-сардельки безостановочно разминали гаечный ключ; продлись наша беседа часика два, и ворюга, держу пари, слепил бы из своего нелепого орудия вполне приличный стилет. – После вас меня еще работенка ждет – будь здоров.

– Да вы, мистер Блад… вжик,работаете не покладая рук, как я погляжу.

– Бладжетт.

– Тысяча извинений. – Я пристроила вазу под мышкой и двинулась вниз. Ступенька – молитва. Еще ступенька – две молитвы. Одно из двух: либо выдохнусь к концу лестницы, либо приму постриг и всю жизнь так и буду что-нибудь клянчить у Всевышнего.

Близнецы, похоже, задремали; подол рубашки благоразумно не опускался ниже щиколоток, так что спуск был более-менее безопасен. Совершенно неожиданно мне открылся комизм ситуации. Миссис Бентли Хаскелл из Мерлин-корта принимает гостей в ночном одеянии! Что скажут соседи?! Сдавленное бульканье, поднимаясь откуда-то из желудка, грозило в любой момент обернуться гомерическим хохотом.

Все. Неизбежное случилось. Даже уши заложило. Но странное дело… Громоподобный трезвон исходил не от меня, а от трехногого столика, занимавшего каменный помост в дальнем углу холла. Телефон! Телефон?.. Близок локоток, да не укусишь.

– Это мой муж! Если я не сниму трубку, он…

Ваза вырвалась из-под руки, весело поскакала по ступеням, с металлическим лязгом брякнулась на каменные плиты и, набирая скорость, словно шар в боулинге, рванула к кеглям… точнее, к ногам мистера Грабителя. Лови момент, Элли! Твоя безотказная неуклюжесть в кои-то веки сослужила верную службу.

Не надо оваций. Победа была жестоко вырвана из моих гостеприимных объятий. Подпрыгнув, негодяй избежал встречи с вазой (та тоскливо пристроилась под столом) и направился к телефону.

– Ошибаетесь, хозяйка. Звонят мне.

– Нет!

– Этотзвонок я и на том свете узнаю. – Жуткая физиономия смягчилась до неузнаваемости. Чарли-чаплиновские усы дрогнули в трепетно-нежной улыбочке. Мерзавец сунул свое орудие, с позволения сказать, труда в задний карман, поддернул штаны, пригладил волосенки и только после этого церемонно приложил трубку к уху.