Текст книги "Путь Никколо"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

Глава 23

Некоторое время спустя Клаас вдруг сообразил, что безупречный эскорт, присланный за ними с Феликсом, внезапно свернул с дороги, ведущей в Генаппу. Теперь они ехали прямиком через поля и вскоре оказались в роще, и откуда-то издалека донеслись звуки голосов, стук копыт и лай возбужденных собак. Проблеял рожок.

Феликс в своей шляпе-башне обернулся к Клаасу, сияя от удовольствия.

– Егеря милорда дофина! Наверняка, больше никто не имеет права охотиться здесь. Вот теперь увидишь! Черные как смоль лошади: других он не признает… и гончие. У него есть новая пара…

– Месье совершенно прав, – отозвался капитан эскорта. За весь предыдущий час он не произнес ни единого слова, и теперь Клаас в изумлении уставился на него. Капитан продолжил, обращаясь к Феликсу.

– Именно поэтому милорд дофин попросил, чтобы вас направили этой дорогой. Вы не возражаете против того, чтобы поохотиться?

Клаас покосился на лиловые оборки, на камзол, отделанный куньим мехом, на увитую лентами шляпу Феликса, которая едва не задевала за ветви деревьев.

– Дорогой капитан, я польщен! – воскликнул тот.

Капитан улыбнулся. С рыси он внезапно перевел лошадь в галоп. Феликс последовал его примеру. Его примеру последовали и все остальные, кроме Клааса, который свалился с седла. К тому времени Феликс и капитан уже перебрались вброд через ручей и взбирались на холм, не заметив неладного. Прочие всадники, несомненно это заметившие, также продолжили путь как ни в чем не бывало. Причем последний, которому пришлось объехать Клааса, нагнулся в седле, подхватил его лошадь под уздцы и увлек ее за собой.

Клаас, сидевший на траве, закричал ему вслед. Но всадник, уводивший его лошадь, не обратил на это ни малейшего внимания и, двигаясь в сторону, противоположную остальным, начал подниматься на холм. Клаас обхватил руками колени, вздохнул задумчиво и весело заулюлюкал ему вслед. Всадник принялся спускаться с другой стороны холма. Последнее, что видел Клаас, это уши его лошади, выделяющиеся на фоне горизонта.

Седло, упавшее вместе с ним, лежало, перевернутое, в нескольких шагах. А рядом торчала воткнутая в землю лопата, на которую, склонившись под каким-то неестественным углом, опирался человек. У него на ногах были разношенные залатанные сапоги, на голове – фетровая шапочка, а одет он был как обычный селянин, в короткую куртку и рубаху с закатанными рукавами. Когда он обернулся, Клаас увидел перед собой странное бугристое лицо, и рот без единого зуба.

– Ну-ка, посмотрим. Новый ястреб принес седло. – Он оторвал подбородок от сцепленных рук и медленно подался назад, подняв к небесам слезящиеся глаза.

Клаас продолжал сидеть на месте.

– В другой раз может принести и лошадь, – заметил он.

– Мне лучше быть поосторожнее.

Лопата вздрогнула. Пожевав беззубыми челюстями, старик раздвинул губы и в воздух устремился поток слюны.

– А может принести и человека, не удивлюсь, – заявил он.

– Так смерть себе поймаешь, сидя на траве. На чужой траве. На прошлой неделе повесили тут одного, вон на том дереве.

Клаас немного поразмыслил.

– А я хотел спросить, что вы тут сажаете.

Еще один плевок, блеснувший в солнечных лучах.

– Так ты голоден? – поинтересовался старик.

Клаас запрокинул голову и рассмеялся. Если кто-то подумает, что от облегчения – пусть. Он и вправду смеялся от облегчения.

– Я всегда голоден.

– Со здоровяками вечно так, – подтвердил старик. – Видал я таких во время урожая. Сколько наработает, столько и слопает за ужином. Вон они там. Я у тебя заберу меч и твой нож.

Клаас широко улыбнулся.

– А где я их потом найду?

Покрытые щетиной щеки задрожали.

– Если вернешься, они будут под лопатой.

– А мое седло?

Старик толкнул лопату на землю. Теперь, когда он повернулся, то на бедре у него обнаружился охотничий кинжал. Обоюдоострое лезвие выглядело совсем как новое. Он стряхнул грязь с ладоней, вытер их об рубаху и подождал, пока Клаас поднимется на ноги.

– Прежде седла тебе понадобится лошадь. К тому же там подпруга порвалась.

Подпруга, как он уже успел заметить, была перерезана. Но Клаас не стал спорить, расстегнул свой меч и вместе с ножом положил под лопату. Слезящиеся глаза смотрели на него в упор; от старика пахло потом и нестиранным бельем; такой же запах бывает в ломбарде, где хранят заложенную одежду.

– Иди по ручью до деревьев, – велел старик. – Ешь как следует. Ешь как следует, мой мальчик. Ты наверняка голоден.

* * *

Людовик, дофин Франции, обедал al fresco. Среди деревьев, к которым вел ручей, была возведена небольшая охотничья хижина с двумя крохотными комнатами. Небольшое общество расположилось на траве перед домом, в окружении плетеных корзин и фляг с вином Чуть подальше звон упряжи выдавал, где привязаны пасущиеся лошади.

Все они были одеты очень просто, хотя качество тканей и поясов, сапог и шпор сразу выдавали в них людей состоятельных. Удивительно, что они не взяли никого из челядинцев прислуживать за обедом.

Нет. Одному человеку, сидевшему ближе всех к хижине, всячески угождали остальные, поднося яства и всякий раз при этом опускаясь на одно колено.

Человек этот не обернулся при приближении Клааса. Только единственный сотрапезник показал, что заметил его, поднялся и двинулся навстречу. Все эти люди были Клаасу незнакомы, но он не сомневался, что мужчина у хижины – это сам дофин, а прочие – его приближенные. Стало быть, Арманьякский Бастард; и де Монтобан. Возможно, Жан д'Эстюэр, владетель ла Барды; Жан Бурре, секретарь, и еще телохранитель, также знатного происхождения… Вероятнее всего, тот самый человек, что сейчас направлялся к нему, при близком рассмотрении оказавшийся удивительно похожим на путешественника, встреченного в снегах Савойи.

– Месье Раймонд дю Лион? – обратился к нему Клаас. – Рад познакомиться с вами.

– Ляс вами, месье Николас, – отозвался тот. Волосы, видневшиеся из-под шляпы, были темными, как у Гастона, а плечи – крепкие, как у турнирного бойца. Раскованная широкая улыбка показывала три сломанных зуба. – Надеюсь, вы не пострадали от того способа, каким мы отделили вас от остальных? Мы не сумели придумать ничего помягче.

– Этот способ мне вполне привычен, – отозвался Клаас. – Несомненно, ваш брат это подтвердит.

Раймонд дю Лион вновь улыбнулся, но не стал продолжать эту тему. Вместо того он заметил:

– Милорд дофин желает поговорить с вами. Пойдемте. Принц, восседавший на подушке, вытянув перед собой широко расставленные ноги, как нельзя лучше подходил к тому описанию, которое давали сплетники. Из-под приплюснутой шляпы с узкими полями виднелся тонкий висячий нос, полные губы, маленький подбородок. Самый подозрительный человек на свете – так кто-то называл его. Очаровательная Маргарита Шотландская, которая вышла за него в одиннадцать лет, была избалована отцом дофина и в двадцать лет умерла, бунтующая, вызывающе бездетная, на диете из зеленых яблок и уксуса. Уродливая Шарлотта Савойская, которая вышла за него в двенадцать, к двадцати годам была уже дважды беременна, и не имела никакой надежды на то, что отец Людовика когда-нибудь вздумает баловать ее. В последний раз дофин виделся с отцом тринадцать лет назад. С тех пор он успел сбежать в Бургундию, и отец произнес свою знаменитую фразу: «Герцог Бургундский впустил к себе лису, которая сожрет его цыплят».

Он их ел и сейчас, разложив на коленях салфетку. Клаас приблизился и, вспомнив, что нельзя опозорить Феликса, опустился на колени положенные три раза, в то время как дофин отставил еду, вытер рот и руки. Клаас поцеловал его пальцы, от которых разом пахло и лисой, и цыплятами. Его усадили на траву, вручили хлеба и куриную ножку, облитую соусом. Появилась также деревянная кружка, до краев полная бордо.

Дофин заговорил по-французски. Некий недостаток неба, зубов или даже языка приводил к тому, что слова он произносил не слишком разборчиво, но это не мешало ему говорить помногу и быстро.

– У меня тут есть одна проблема, которая требует юного ума, мой славный Николас. Дайте-ка его сюда.

Один из вельмож безмолвно поднялся, открыл свой кошель и протянул дофину бумагу. Нет, пергамент, покрытый какими-то диаграммами. Дофин протянул его Клаасу.

– Разумеется, ты был в Лувене с твоим юным хозяином Феликсом. Я видел вас обоих, когда занятия вел славный тамошний ректор, месье Спиринкт. Он составил для меня этот чертеж, но порой, когда мой бедный разум изнемогает под бременем дел и забот, я не могу вспомнить ключ. Переведи это для меня.

Перед ним оказалась астрологическая проекция, подписанная по-латыни и по-гречески. Все знали, что дофин держит собственных астрологов. Один из них наверняка находился сейчас здесь.

Клаас или Николас?

Николас с серьезным видом уставился на дофина.

– Да, сударь, я разгадал шифр Медичи.

Какое-то движение за спиной. Острый взгляд, напомнивший охотничий нож старика.

– Ну что ж, – отозвался дофин. – Ты сделал ход конем, но ты тащишь меня за собой слишком быстро. Будем двигаться по шагу за раз. Можешь ли ты перевести это для меня?

– Простите, сударь, – Клаас взял пергамент, пробежался по нему глазами и спустя некоторое время заявил: – Вот до этого места я могу прочитать. После этого мне придется делать исправления по ходу дела Переписчик допустил ошибку.

Один из спутников дофина встал у Клааса за плечом.

Людовик обратился к нему:

– Вы слышали, сударь? Мой переписчик допустил ошибку. Покажи ему, Николас.

Это также было предсказуемо. Не переставая говорить, Клаас подвел итог последним вычислениям. Проверил их, затем поднял пергамент, используя куриную кость как указку.

– Вот эти цифры неправильные. Вместо них должно быть что-то вроде…

На середине его перебил стоящий рядом человек:

– Остановись! – вид у него был смущенный. – Сударь, он прав.

Наступило недолгое молчание.

Дофин явно был удивлен.

– Тогда дайте мальчику еще вина. И другую тарелку! Неужто он должен держать обглоданную кость, чтобы напомнить нам о долге гостеприимства? Мой друг Николас, я рад познакомиться с тобой. Мы на одной шахматной доске. Единственный вопрос в том, на одной ли мы стороне?

– Сударь, – отозвался Клаас. – Месье Гастон скажет вам: я нахожусь на службе у одной из негоцианток Брюгге. Ее воинский отряд был нанят герцогом Миланским для помощи Неапольскому королю Ферранте. Моими курьерскими услугами пользовался герцог, банк Медичи, а также и вы сами, чтобы передавать депеши и письма. Я доставил вам послание от месье Гастона и герцога Миланского. И через мессера Арнольфини нам хорошо за это заплатили.

– И это, – с улыбкой подтвердил дофин, – есть первый признак наших дружеских чувств, ибо подобные отношения должны основываться на доверии, не так ли? К примеру, было бы весьма неприятно, если бы письма, адресованные мне месье Гастоном или герцогом, попали в чужие руки. Однако же, как мы недавно узнали, мой венценосный отец вполне осведомлен о том, что месье Гастон оставался в Милане и даже о том, что, по моему поручению, он наведывался в Савойю. – Дофин взмахнул рукой, словно для того, чтобы отмести все тревоги. – Впрочем, разумеется, моему отцу много кто мог об этом сообщить. Наше семейство дважды связано с Савойей; так что сплетни и домыслы вполне естественны. – Рука, совершив внезапный бросок, поймала запястье Клааса, точно падающая камнем охотничья птица. – Полагаю, что ты, мой мальчик, понимаешь, о чем я говорю. Как мне сообщили, Тибо и Жаак де Флёри из Женевы доводятся тебе родней.

– Месье Гастон знает все обо мне, – заметил на это Клаас. – Я незаконнорожденный внучатый племянник. Я им ничем не обязан, и они предпочитают забыть о моем существовании. У них есть законная наследница. Я ничего не выиграю и не потеряю, если вы вознамеритесь иметь с ними дело.

– Разумеется, я верю тебе, – подтвердил дофин. – Хотя какой-нибудь недоброжелатель мог бы заявить, что если я пожелаю подкупить месье Жаака де Флёри, то по меньшей мере часть этих денег может попасть к тебе в карман. Но даже принимая взятки, семейство это настолько бесчестно, что втайне продолжит служить моему отцу. Впрочем…

Он помолчал, и Клаас опустил глаза.

– Впрочем, месье Гастон сообщает мне, что месье Тибо и Жаак отказались отступиться от своей преданности герцогу Савойскому и моему отцу. Он предлагал им неплохие деньги. Как я уже сказал, мой отец знает о визите к ним моего камергера. Знает он об этом, вероятно, потому что ему обо всем рассказал твой двоюродный дед и его семейство. Но ты утверждаешь, будто не имеешь с ними ничего общего.

– Сударь, – промолвил Клаас. – Вы связаны родственными узами с анжуйцами.

И вновь слабый шорох у него за спиной. И вновь сумрачный взгляд поверх длинного острого носа. Затем дофин, подняв руку, хлопнул Клааса по плечу и убрал ее.

– Мы вновь играем в шахматы, – заметил он. – Как же мы прямолинейны. Но неужели ты не нашел лучшего способа убедить меня в своей преданности? А вдруг ты хочешь попытаться вызнать наши секреты, выманить у нас столько денег, сколько получится, а затем бросить свою славную хозяйку? Переметнуться в Венецию, к примеру. Из достойных доверия источников мне известно, что у тебя уже имеется небольшое припрятанное состояние и, разумеется, симпатии семейства Аччайоли. Как я могу быть уверен в том, что тайны моих депеш будут надежно сохранены в руках человека, способного разгадывать шифры?

Дофин переплел пальцы. Взгляд его оставался спокоен. Клаас задумался. Все прочие уже покончили с едой. Перешептываясь негромко, они как будто не обращали на этот разговор ни малейшего внимания. Астролог, имени которого Клаас по-прежнему не знал, присоединился к ним. Из-за деревьев, где были привязаны лошади, появился еще какой-то человек, огляделся по сторонам и вновь скрылся, но не прежде, чем Клаас успел его заметить.

– Да, сударь, – подтвердил он. – В этом вся проблема с гонцами: никогда нельзя сказать наверняка. Вы можете вознаграждать их так щедро, что они будут отдавать предпочтение вам перед всеми прочими; но вы не можете знать, не пытаются ли прочие сделать то же самое. Вы можете угрожать, и если гонец допустит ошибку, то, конечно, лишится головы. Но единственный надежный путь – это не нанимать его. Сударь, моей госпоже щедро платит герцог и Медичи. Вам нет никакой нужды пользоваться моими услугами.

Сорвав травинку, дофин разглядывал ее на расстоянии вытянутой руки. Затем согнул локоть и принялся вертеть ее перед глазами.

– Ты совершенно прав. На какие преимущества я могу рассчитывать, чтобы они перевесили такую опасность?

Клаас покосился на мрачное лицо принца.

– Вы можете передавать со мной лишь самые безличные бумаги, а все прочие доверять более надежным посланцам, если у вас таковые имеются.

Травинка продолжала крутиться в пальцах.

– Какой прискорбный недостаток честолюбия! Мальчишка, способный перехитрить астролога, но не способный увидеть, как обратить свои таланты в деньги! – Дофин поднял глаза. – Жан, брат мой, что тебе известно о шифрах?

Бурре, его секретарь, до этого сидевший чуть поодаль. Он поднялся, подошел чуть ближе и опустился на колени.

– Слишком мало, монсеньер.

– А здесь у нас большой знаток. – Травинка указала в сторону Клааса. – Друг мой, – обратился к Клаасу дофин. – Твое искусство стоит денег. Разве ты этого не понимаешь? Больших денег. Но лишь в том случае, если оно пойдет на пользу нам одним. Мессер Козимо и мессер Чикко – мои очень добрые друзья, но их шифры и без того лучшие в мире. Это мы, безнадежно отставшие, нуждаемся в твоих талантах.

Клаас перевел взгляд с принца на секретаря и скромно отозвался:

– Разумеется, монсеньер. Почту за честь. Конечно же, слуга может чего-то достичь лишь в меру своих способностей, и могут быть некоторые материи, где мое вмешательство способно лишь навредить. Монсеньер понимает.

– Естественно, – подтвердил дофин.

Он с улыбкой посмотрел на де ла Барда.

– И еще… – с почтением начал Клаас.

– Да? – на сей раз дофин был уже не столь терпелив.

– Прошу прощения, монсеньер, но чем больше времени я стану проводить над этими вопросами, тем меньше внимания смогу уделять делам компании Шаретти. Месье Феликс, как вам известно, способный юноша, и однажды стянет достойным главой семейства, но в настоящее время его слишком отвлекают иные удовольствия. Дофин вскинул руки.

– Вы слышали, друзья мои! Меня укоряют за излишнее гостеприимство! Неужто ты лишишь меня общества этого очаровательного юноши? Льщу себя мыслью, что он также будет весьма огорчен. Как наслаждался он, посещая наши псарни, катаясь на наших лошадях, изучая боевые искусства!

Клаас молчал. Дофин опустил руки.

– Впрочем, ты прав. Голос долга сильнее. Семья нуждается в нем Я больше не стану соблазнять его прочь от красильных чанов. Но что мне сказать ему?

– Знаю, он будет вне себя от горя, – подтвердил Клаас. – Возможно, я осмелюсь предложить, чтобы милорд послал ему последнее приглашение на какой-либо особый праздник, когда присутствие месье Феликса в Генаппе не будет для него слишком обременительным? Скажем, второе воскресенье после Пасхи?

Их взгляды встретились. Затем дофин повернулся к секретарю.

– Ну, разумеется! Да будет так. Мой друг месье Бурре запишет это для себя. Юный месье Феликс получит приглашение. И мы проследим, чтобы он не смог отказаться. Ты ведь этого хотел?

– Именно так, – подтвердил Клаас. – Сударь, такие вещи принесут пользу нам обоим. Я благодарен.

– Ну что ж! – воскликнул дофин. Он наконец отбросил прочь травинку. Затем поднялся на ноги, опираясь о плечо секретаря. Над отворотами сапог колени оказались заметно обращены друг к другу. Над ними тонкие мускулистые бедра исчезали под короткими охотничьими юбками. Глаза из-под подола приплюснутой шляпы оглядели всех собравшихся, которые также торопливо поднимались с места и принимались укладывать остатки трапезы в корзины. Из-за деревьев донеслось всхрапывание лошадей. Дофин устремил взор на Клааса, который также поднялся и быстро преклонил колено.

– Мы понимаем друг друга, – заявил ему Людовик. – Ты славный мальчик и неплохо послужишь мне. Месье Бурре пришлет за тобой, или месье Арнольфэн, с которым ты уже знаком. Надеюсь, тебе уже возместили все деньги за те доспехи?

– До последнего гроша по закладному билету, – с благодарностью подтвердил Клаас.

Дофин нахмурился.

– Этого слишком мало. Месье де ла Бард! Вперед выступил вельможа, одетый лучше других.

– Я лично прослежу за этим, монсеньер.

Дофин вновь улыбнулся Клаасу.

– Ты ведь все понимаешь, мой мальчик. Эту хижину нельзя покинуть разодетым в золото, с перстнями на пальцах, или даже с золотыми монетами в кошеле. Но после сегодняшнего дня ты не станешь беднее. Разумеется, единственно при том условии, что ты сохранишь нам верность. О другом невыносимо даже помыслить. А теперь ступай, и да хранит тебя Бог.

Поцеловав жесткие пальцы, Клаас поднялся, попятился и натолкнулся на Раймонда дю Лиона, который развернул его за локоть и повел прочь с поляны. Там его уже ожидала лошадь, в полном порядке и оседланная.

– Ты был оглушен падением, и о тебе позаботился лесничий, – было сказано ему на прощание. – Охотники не так уж далеко. Помнишь, где осталось твое оружие?

– Под лопатой, – отозвался Клаас. – Если только никто не украл лопату. Уже довольно поздно, чтобы пускаться в путь.

Раймонд дю Лион показал три сломанных зуба.

– Твой юный месье Феликс уже получил послание от управляющего дофина, где тот высказывает свои сожаления, что его господин изменил свои планы, и встреча их не состоится. Но для вас обоих заказаны комнаты на обратном пути в Вавре. Платить ничего не нужно.

– Это понравится месье Феликсу, – кивнул Клаас. Вскоре он отыскал свой нож и меч, затем, распрощавшись с братом Гастона, поехал прочь.

Странное чувство: ему как будто не хватало дыхания, как тогда, в феврале, когда он выбирался из ледяной воды. В душе его радость и удовольствие боролись со вполне объяснимым страхом. Пока неясно было, что победит.

Глава 24

В парадном платье, включая островерхий эннен, Кателина ван Борселен ехала по улицам Гента вместе с родителями и нарядной свитой, под стягом Вейре. При ней было дозволение ее сюзерена, герцога Филиппа, посетить Бретань и там занять пост почетной фрейлины при вдовствующей герцогине. Завтра она направится в Зеландию, но сегодня у них были заказаны комнаты на одном из лучших постоялых дворов Гента. Они как раз поворачивали во двор, когда ее отец вновь остановился, чтобы поприветствовать кого-то из знакомых, и его супруга, дочь и свита также покорно замерли на месте.

Только сейчас Кателина обнаружила, что здоровался ее отец ни с кем иным, как с сыном Марианны де Шаретти, а за спиной у того маячили двое лакеев и Клаас. Клаас, с которым она не виделась с самого Карнавала. Клаас, который так любезно взял то, что она предложила ему, а затем взял это вновь, уже для собственного наслаждения, – и ей приятно было думать об этом. Если только он не оказался еще умнее, чем она полагала.

И не было ни единого мига, ни на следующее утро, ни позже, когда она ощутила бы угрызения совести за случившееся. Она сделала хороший выбор. С нею обошлись очень бережно, куда более бережно, чем она могла бы ожидать после свадьбы с де Куртрэ или даже с Гёйдольфом де Грутхусе, не говоря уж о Джордане де Рибейраке и его отвратительном сыне. Она была благодарна Клаасу, хотя он и допустил одну ошибку. Как он сам сказал, он пробудил ее слишком сильно.

Можно было бы подумать, что после этого она впервые за все время с жаром возьмется изучать списки возможных женихов, молодых и старых, которых пыталась навязать ей мать, что она, ощущая это странное томление, которое порой отныне посещало ее, будет искать общества молодых людей, приходящих к ним в дом, сопровождающих ее повсюду и всеми силами старающихся ей угодить. Поразительно, но все обстояло совсем наоборот. Говорят, будто утенок, вылупившийся вдали от матери, будет следовать повсюду за тем, на кого первым падет его взгляд. Упаси ее Небо, чтобы она остаток жизни провела в поисках человека, который будет говорить, как… выглядеть, как… обращаться с ней, как Клаас.

Особенно часто она думала об их следующей встрече. Несмотря на всю разницу в положении, они с Клаасом непременно должны были рано или поздно столкнуться. Разумеется, она не сомневалась, что он не будет слишком фамильярен. Однако обстоятельства требовали какого-то признания… Изменения в отношениях. Дружелюбия. Даже прилюдно. Ей еще предстояло справиться с этим, и ему тоже.

В любом случае, ей было любопытно узнать, что сталось с ним дальше. Она обнаружила, что теперь как курьера его ценили более высоко; что его хозяйка понемногу посвящает бывшего подмастерья в свои дела. Теперь Клаасу дозволялось сопровождать Марианну де Шаретти на деловые встречи, и там к нему обращались не как к обычному слуге, но даже усаживали где-нибудь сзади, и он там делал записи, словно подражая мейстеру Юлиусу. Разумеется, почтенной женщине прилично было иметь при себе и слугу, и телохранителя. И все же, вспоминая о Клаасе, люди по-прежнему смеялись.

Однако, хотя Кателина много слышала о нем, они так и не повстречались лично. После Карнавала она видела его лишь однажды, на следующее утро, когда все домочадцы были привлечены к окнам неожиданным перезвоном колокольчиков. Заразившись их весельем, Кателина также подошла и обнаружила проходящего мимо Клааса в измятом синем одеянии, унизанном колокольцами, который вел за собой целое стадо коз. Он стремглав оборачивался на каждый задорный оклик, с улыбкой отвечал оскорблением на оскорбление, но глаза тревожно обшаривали окна. В своей улыбке она попыталась поделиться с ним той свободой и счастьем, что ощущала в то утро. И сделала жест рукой, означавший: «Все в порядке». И вот они встретились вновь. Он выглядел старше. За какие-то шесть или семь недель это казалось невозможным. Но иная работа по-иному метит лицо человека Прежде от постоянного пребывания в подвалах и красильне, среди жары и пара, он выглядел каким-то более округлым и мягким. Сейчас его глаза выражали одновременно дружелюбие, смущение и немного – испуг.

Виноватым, как она полагала, он казался потому, что не предвидел эту их встречу. Но особой беды здесь не было. Она собиралась в Бретань. А он, вероятно, скоро отправится в Милан.

Воспаленный рваный шрам больше не заставлял его жмурить глаз: теперь это была лишь розовая полоса, словно по щеке мазнули краской. На нем был тот же дублет с жилетом, которые она сушила перед очагом. Дыра аккуратно зашита, одежда выглажена и ухожена.

А вот Феликс, с другой стороны, выглядел так, словно с ним случилось что-то неладное. Половина оборок лилового жилета были оторваны, а шляпа странным образом не подходила к остальному одеянию. Отец Кателины, похоже, как раз расспрашивал его об этом. Из-за спины Феликса Клаас вежливо поклонился, в ответ на улыбку ее матери. Затем он перевел взгляд на Кателину и широко улыбнулся, пристально глядя на островерхий эннен.

Ее матушка благоволила к Клаасу, который так любезно сопровождал Гелис в карнавальную ночь. Лакей, получивший хорошую мзду, отвел тогда девочку домой, как ни в чем ни бывало. С привратниками в отчем доме оказалось еще проще. Никто и не думал их подкупать. Они видели, как Кателина удалилась в сопровождении человека в маске, а затем вернулась с ним в дом. Они не видели, как он уходил, ибо, по словам Кателины, ушел он почти сразу же через заднюю калитку. Мать была недовольна, что ее дочь отвергла Гёйдольфа де Грутхусе. Кателина, однако, не стала уточнять, отвергла ли она его в самом начале или в конце вечера. Навряд ли сам Гёйдольф станет болтать об этом. И наконец, никому из родителей она ни слова не сказала о Джордане де Рибейраке. Виконт де Рибейрак покинул Брюгге на следующий же день. Она выяснила это сама, приложив некоторые усилия. Позднее она узнала, что и Клаас также осведомлялся на его счет. Кателина при этом известии почувствовала облегчение: кто-то заботился о ней. Впрочем, глупости. Если хоть в чем-то и можно было быть уверенным, так лишь в скорейшей гибели Клааса, если де Рибейрак узнает, что между ними произошло. Клаас сам понимал, что необходимо принять меры предосторожности.

Кроме того, родители могли защитить ее. Вот только родители вновь принялись перебирать женихов. На сей раз возможностей для бегства не осталось. Теперь-то уж точно Кателина не желала отправляться в монастырь. Она выбрала Бретань. Если уж жизнь не желает сама распахнуть перед ней врата, то она выломает их силой.

Впрочем, нет. Она уже сделала это.

Но ее сообщник в том приключении сейчас старательно закрывал ворота вновь. Да, jonkheere Феликс также собирается провести ночь в Генте. Нет, очень жаль, но Клаас уже договорился о ночлеге для них с jonkheere Феликсом на другом постоялом дворе. Он не сказал об этом jonkheere Феликсу? Должно быть, позабыл. Ее отец, человек мягкосердечный, не стал настаивать, чтобы юноши поменяли свои планы. Как-никак, этот постоялый двор был весьма недешевым. Однако он пригласил сына своего старого друга Корнелиса присоединиться к ним с семьей за ужином. И, разумеется, он мог привести с собой Клааса, который был так любезен с их малышкой Гелис. Воистину, подумала Кателина, это дань тому, как в Брюгге изменилось отношение к Клаасу. Феликс с радостью принял приглашение, и, побежденный, его квартирьер не сказал больше ни слова.

Ее отец называл его Клаасом. Под этим именем его знал весь Брюгге: возможно, они никогда не станут именовать его иначе. Точно так же она и сама с большой решимостью называла его про себя с той ночи. Она не забыла его слова, ведь он говорил правду.

Они расстались ненадолго: Феликс де Шаретти со свитой отбыл, чтобы оставить лошадей и пожитки на другом постоялом дворе, название которого Клаас никак не мог припомнить. Затем они вернулись в качестве гостей, чтобы разделить ужин с Флоренсом ван Борселеном.

Ее отец заказал для своего семейства отдельный зал и пригласил других гостей: всех членов городского совета, которые явились с женами, а один даже с дочерью. Также здесь был его секретарь, которого усадили рядом с Клаасом. Комната оказалась небольшой, с чистым, выложенным плиткой полом и длинным столом, покрытым тонкой льняной скатертью с вышитыми узорами.

Все, рассевшись, принялись за угощение, ведя благочинные беседы, в то время как отлично вышколенные отцовские слуги ухаживали за гостями. Кателина заметила, как одна из девушек подмигнула Клаасу, а затем еще и еще раз. Он вроде бы ничего и не заметил, но она была совершенно уверена, что это не так. У них с отцовским секретарем, похоже, нашлось немало общих тем для разговора.

Мать Кателины, как и следовало ожидать, говорила о Брюсселе. Юный Феликс также внес свой вклад в беседу, но вскоре сменил тему и пустился в подробный и весьма умиляющий отчет об охоте с гончими дофина. Когда рассказ подошел к концу, ее отец заговорил о прелестях Лувена, о тамошних университетских профессорах, а также о тех делах, что там вели Шаретти, полагая, что на эту тему Клаас и Феликс будут рады поговорить.

– Ты забыл, отец, – поправила его Кателина. – Клаас оставил все это, чтобы заняться перевозкой депеш.

Ее мать похлопала супруга по руке.

– Ну вот, мейстер Флоренс, вы все напутали. А это чудное яблочко, что Гелис получила из Милана!.. Прекрасный город, как я слышала. Но капеллан принцессы был шокирован тем, как тамошние дамы белят себе лица. Он человек широких взглядов, но эта краска поразила даже его. Он сам рассказывал нам…

Отец Кателины редко прислушивался к словам жены, что, вероятно, способствовало его благодушному нраву. Сейчас он переспросил:

– Депеши? Тогда, должно быть, тебе приходится посещать разные интересные места Дофин также пользуется твоими услугами?

Две обманчивых ямочки показались на щеках Клака. Девица – кто она такая? Кателина позабыла, как представил ее отец, – не сводила взгляда с Клааса.

Тот ответил:

– Я знаю, что jonkheere Феликс охотится с гончими дофина, но есть пределы тому возвышенному обществу, куда нас могут допустить. Однако я перевожу письма Анджело Тани, а также банка Строцци и Дориа.

– Ну, а я встречался с дофином, даже если тебе не так повезло, – возразил Феликс. Локоны его, в кои-то веки завитые надежно и крепко, подпрыгнули, когда он повернулся к хозяевам стола. – Восхитительный замок – Генаппа. Полагаю, вы там бывали?

Поскольку оказалось, что им не довелось там побывать, он пустился в обстоятельный рассказ. Однако Кателина усомнилась, так ли много он мог увидеть на самом деле, и бывал ли там так уж часто. Впрочем, подумала она, это, возможно, и к лучшему. Говорят, что любая интрига начинается в Генаппе. Дела Шаретти могут пострадать, если они окажутся слишком завязаны с тамошними делами.