Текст книги "Путь Никколо"

Автор книги: Дороти Даннет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)

В шестнадцати милях к югу от Брюсселя, этот небольшой замок до недавних времен был излюбленным местом охоты герцога Бургундского, – пока дофин Людовик, наследник французского престола, не попросил убежища у своего дражайшего дяди, и его дражайший дядя герцог не предложил ему расположиться в Генаппе так надолго, как он пожелает.

Клаас предлагал навестить французского дофина Ее слуга Клаас. Этот великолепный, слегка пьяный, полностью владеющий собой Николас, который так часто чувствовал себя счастливым.

Он явно не усматривал в этом ничего странного, и она отозвалась:

– Ну что ж, в таком случае тебе стоит позаботиться о том, чтобы твой синий дублет был в полном порядке.

Он с восхищением уставился на нее; широкий рот разошелся в довольной понимающей улыбке.

– Тогда уж нужно нашить обратно все колокольчики, верно?

Глава 22

Пасха в тот год пришлась на середину апреля. Поездка в Генаппу, решил Клаас, должна состояться как раз перед этим; и он занялся делами, торопясь успеть как можно больше до намеченного дня. К середине марта Марианна де Шаретти неожиданно для себя самой оказалась владелицей трех складов рядом с ее собственным, винной таверны у рыбного рынка и, – по цене, которая привела ее в ужас, – особняка на Спаньертс-стрете. Спаньертс, или улица Испанцев, находилась в самом сердце торгового квартала Брюгге, рядом с мостом святого Иоанна, по другую сторону от английских и шотландских торговых факторий, в трех минутах от таможни, биржи, консульств Флоренции, Венеции и Генуи, а также ложи братьев Белого Медведя. Кроме того, дом оказался по соседству с особняком Ансельма Адорне.

Феликсу поручили переустройство винной таверны. Как ни удивительно, он взялся за это дело весьма рьяно, ввел ряд превосходных новшеств и внушал опасения лишь своей чрезмерной жесткостью с подчиненными и клиентами. Одного из Меттенеев, которого случайно стошнило прямо на стол, к его вящему изумлению, вышвырнули прямо на улицу и велели не возвращаться, пока он не научится пить как мужчина. Матушке Феликса, к которой тут же поспешила явиться мать Меттенея, пришлось долго извиняться.

Деньги для всего этого были частью взяты в долг, а частью происходили от вложений, которые сделал Клаас в Милане у Медичи.

Томас, прибывший в конце февраля с сотней пеших и конных солдат, обнаружил, что жилье, пиво, еда и овес уже ждут его, а также целый караван мулов и подводы с доспехами. Томас, отпрыск трех поколений безземельных наемников, застрявший во Франции в результате ряда вполне простительных поражений английских войск, последовавших за целым рядом непростительных английских перемирий, начал понемногу смягчаться в отношении всех этих чужеземцев, которые, в общем-то не так уж и плохи, если только вовремя пинать ублюдков в самые чувствительные места.

После целой недели ада кромешного Томас наконец отбыл вместе со своей маленькой армией, чтобы забрать в Милане мастера Тобиаса и проследовать на юг в Неаполь к Асторре. Вместе с ним отбыл дородный священник по имени Годскалк из северной Германии и венгр-арбалетчик Абрами, – их обоих нанял Клаас. Священник, как он объяснил, должен будет помогать Юлиусу со всей бумажной работой, а также не позволять Тоби совать свой нос в эти дела, и напоминать наемникам, что невыполнение приказов Асторре означает немедленную гибель и адский огонь. В задачу Абрами входило помогать Томасу делать вид, будто он способен совладать в одиночку со всем на свете, одновременно исполняя те обязанности, управиться с которыми Томас не мог.

Марианна де Шаретти слушала, задавала вопросы, возражала, спорила, и порой даже умудрялась настоять на своем.

Насос во дворе был приведен в порядок, и из Алоста доставили человека, у которого не было других дел, кроме как присматривать за оборудованием, дружески болтать с Липпином и выполнять приказы Хеннинка. Хеннинк был доволен, а сам алостец, обо всем докладывавший вдове напрямую и часто получавший от нее прямо противоположные приказания, оказался человеком скромным и весьма способным. Какие новые знакомства Клааса породили это чудо, оставалось пока неочевидным. Что касается Годскалка, то, насколько было известно Марианне, он приходился братом капеллану цеха художников: она подозревала, что его предоставил Колард Мансион. Венгр, как ни удивительно, был в родстве с женой одного из Слёйсских моряков. Новый заместитель Хеннинка, родом фламандец, откликался, однако, на имя Беллобра, что всякий раз вызывало у Феликса приступы бурного веселья.

Все то время, что она не тревожилась по поводу чрезмерных займов, вдова тоже постоянно боролась с желанием улыбнуться. Никогда прежде она не испытывала столь шумного подъема: ни в девические годы, ни при жизни Корнелиса. Она искренне завидовала Клаасу: даже в самые трудные ученические годы он всегда оставался живым и шаловливым. Теперь же, сделавшись кем-то вроде ее личного помощника, он превзошел самого себя. Всякое утро Марианна де Шаретти просыпалась в напряженном ожидании, гадая, какие поразительные сражения ей придется сегодня выдержать, какие новые приобретения, новый опыт, новые приключения вместит в себя этот день. Она не оставалась разочарована. Она никогда еще не встречала человека, который мог бы столь успешно трудиться в самых разных областях. Все прошлые выходки теперь воспринимались лишь как выплески этой жизненной силы, и следовало быть благодарным, что их не оказалось куда больше. Разумеется, ему следовало торопиться, ведь он должен был вернуться в Милан по делам посыльной службы. Здесь также дело двигалось полным ходом. Она просила, чтобы ее держали в курсе, и он соблюдал их уговор неукоснительно. В основном, это касалось найма гонцов, осмотра лошадей, сбора сведений о местах ночевок, дорожных сборов и деятельности конкурентов. Местные отделения нескольких банков, включая Медичи, сообщили о своей готовности по контракту доверить часть депеш посыльным Шаретти. Один из новых курьеров уже направился на юг под большой охраной.

Но такие управляющие, как Анджело Тани, желали быть обслужены лично, и Клаас был готов пойти им навстречу. Он сам отвезет письма. В любом случае, ему необходимо явиться в Милан и устроить все с той стороны. Тани желал, чтобы Клаас отбыл, как только придут последние вести из Лондона и Томмазо получит известия насчет страуса был ли тот погружен компанией Строцци на борт каталонского судна на Майорке?

Фландрские галеры, задержавшиеся в этом году непривычно надолго, наконец набрались смелости и взяли курс на Лондон, чтобы принять на борт английские товары и начать долгий путь домой в Венецию. Вопрос был в том, не вздумает ли английский король Генрих, ввиду гражданской войны, реквизировать галеры для собственных нужд? Торговцы в Брюгге, Лондоне и Саутгемптоне со страхом ожидали дальнейших событий.

Епископ Коннини, исполняя свою благородную миротворческую миссию, двинулся вдоль берега, чтобы посетить захваченный англичанами Кале и встретиться там с английскими повстанцами – Грефом Уорвиком и Эдуардом, сыном Йоркистского претендента на трон. Поговаривали, что в Кале находятся также немало шотландцев. Поговаривали, что сам король Шотландии теперь ведет тайные переговоры с обеими сторонами, а не только с правящим Ланкастером, и даже обратился к герцогу Бургундскому с просьбой прислать ему еще пушек.

Поговаривали, будто шотландский король посылает гонцов в Брюссель под видом торговцев, и одним из них может оказаться Саймон Килмиррен. Помните того Саймона, который поднял такой шум из-за своей собаки, когда обнаружил юного Клааса в подвале с девчонкой? Того самого, что встал на сторону Лионетто в Слёйсе против Асторре и всех Шаретти? Кто чуть не прикончил юного Клааса портняжными ножницами? Или, может, все было наоборот…

Эти сплетни дошли и до вдовы. Она была в зале собраний торговцев шелком и бархатом, стараясь заключить контракт на крашение пряжи, – это она по-прежнему единолично держала в своих руках. Затем последовали три встречи в самых разных местах, куда ее сопровождал Клаас, и у них не было возможности поговорить наедине. По пути домой с третьей из них, он наконец выслушал ее, но, похоже, не слишком встревожился.

– Милорд Саймон? Но ведь он не имеет ничего против вас лично, а я вскоре исчезну отсюда. Скорее, у него будет по горло проблем с собственным отцом. В особенности, если он плетет интриги от имени короля Джеймса или епископа Кеннеди. Сегодня я слышал кое-какие добрые вести.

Утром она бы заставила его говорить о Саймоне Килмиррене, но теперь чувствовала себя слишком усталой и позволила ему сменить тему. Хорошие новости означали, что у них прибавится работы. Так что ей следовало поберечь силы. Никто не желает вести переговоров с подчиненным. Куда бы ни направлялся Клаас, она должна была идти с ним, пока Феликс не будет готов занять ее место. Так сказал Клаас. И несомненно, он был прав. Феликс, преуспевший в деле содержания винных таверн, еще должен был овладеть и менее увлекательными сторонами деловой жизни, а это могло занять немало времени. А пока в тайне ото всех ее сын оттачивал турнирные приемы. Так что на слова Клааса она отозвалась довольно равнодушно:

– Да? Какие хорошие вести?

Теперь он куда лучше держался на лошади. Не без изящества повернувшись в седле, он широко улыбнулся.

– Еще четыре встречи. Нет, серьезно. Капитан Лионетто, который сейчас объединился с кондотьером Пиччинино перевел все свои сбережения в банк Тибо и Жаака де Флёри, наших добрых друзей из Женевы. По-моему, они друг друга стоят.

– Я сегодня настроена не так милосердно, – отозвалась его хозяйка. – Ты говоришь, что Пиччинино нанял Лионетто? Значит, он, как и мы, будет сражаться на стороне короля Ферранте. Значит, он тоже берет золото у герцога Миланского и папы. Когда война закончится, то, кто бы ни победил, Жаак де Флёри еще больше обогатится, а Лионетто сколотит себе состояние. Ведь это главное, не так ли? Неважно, кто победит, наемники все равно получают деньги. Именно поэтому ты и убедил меня послать еще людей Асторре.

– Да, вы тоже заработаете целое состояние, – радостно подтвердил Клаас. – Но все равно это хорошие новости. Что вы собираетесь делать завтра?

– Ничего, – с чувством ответила Марианна де Шаретти.

– Вот и славно, – сказал Клаас. – Я как раз подумал, что пора мне отправляться в Лувен. Феликс может тоже поехать, облеченный властью, при необходимости, уволить нового управляющего. А потом мы двинемся в Генаппу.

Она невольно натянула поводья, но тут же поспешила дать лошади шпоры, прежде чем лакеи смогут их нагнать. Она держалась в седле куда лучше, чем он. Ее плащ был тщательно выглажен, а капюшон надежно закреплен булавками поверх накидки и чепца, так что ни один волосок не выбивался наружу. Чепрак у лошади был традиционного синего цвета Шаретти с алой полосой по краю, а уздечка отделана серебром.

– Феликс не поедет в Генаппу, если ты будешь с ним, – заявила она. – И кто сказал хоть слово насчет увольнения Оливье? Ты ведь даже с ним еще не встречался.

– А при чем тут я? У меня нет никаких предубеждений. Но Феликс может попробовать разобраться во всем и вынести решение. Вкус плетей и виселицы, власть хозяина…

– А Генаппа? – уточнила мать Феликса.

Клаас улыбнулся.

– Я поеду туда. А Феликс не решится отпустить меня одного.

* * *

Четыре дня спустя Оливье, управляющий делами Шаретти в Лувене, оказался уволен. Разбирательства накануне продлились большую часть дня, и об увольнении с апломбом заявил jonkheere Феликс де Шаретти. Мастер Оливье, до которого уже докатились слухи из Брюгге, начал заранее укладывать вещи, и ему позволили спокойно покончить с этим, после того как он подписал некоторые бумаги. К вечеру он уже отбыл прочь.

Молодой оценщик, которого Клаас вроде как случайно захватил с собой, чтобы помочь с проверкой счетов, как оказалось, готов был временно занять место управляющего, и это значительно упростило ситуацию. Феликс доверил Клаасу посвятить того во все тонкости, а сам отправился к университетским приятелям пожаловаться на то, как сложна жизнь делового человека. Когда он вернулся домой под светлеющим небом, в кабинете управляющего по-прежнему горели свечи, что являлось злостной тратой воска. Но ему слишком хотелось спать, чтобы сейчас идти туда и возмущаться.

Поднявшись на следующее утро, он обнаружил, что дом пуст, а на столе стоит холодный завтрак. Однако выглянув во двор, он обнаружил там небольшую толпу, которая слушала Клааса, восседавшего на какой-то тачке; и молодой рыжеволосый оценщик, с которым они когда-то играли в кегли, тоже стоял рядом и внимательно прислушивался. Наконец разговоры подошли к концу. Люди разошлись, а Клаас с оценщиком вместе направились к закладной лавке и хранилищу. Феликс спустился к ним.

– А, вот и ты, – поприветствовал его Клаас. – Если ты уже позавтракал, то нам пора в путь. Люди, живущие в замках, не любят, когда их заставляют ждать. Старая персидская пословица Нам кто-нибудь нужен с собой? Мы можем отправиться в Генаппу сами по себе, только подсади меня на лошадь, а за это я обеспечу тебе обед.

Битва за Генаппу вновь возобновилась. Первый выстрел в Брюгге был сделан матерью Феликса Феликс должен поехать в Лувен и там вместе с Клаасом изучить, как новый управляющий ведет дела Затем вместе с Клаасом ему надлежит наведаться в Генаппу, и наконец вернуться домой. Феликс отказался наотрез, и был изгнан матерью из комнаты.

Второй залп со стороны Хеннинка. Кого из слуг Феликс возьмет в Лувен и Генаппу? Он не едет. Хеннинк удивленно поднимает брови. Тогда, вероятно, ему придется спросить насчет челяди у Клааса. Но он-то думал, что у вдовы хватит здравого смысла, – да простит его jonkheere Феликс, – не посылать простого слугу по таким делам. Клаас в Генаппе! Милорд дофин решит, что в Брюгге люди сошли с ума.

Назад, к матери. Разумеется, если Феликс не желает представлять семью, то Клаасу придется поехать в Лувен одному. Она не может сейчас оставить Брюгге. А вопрос с Оливье нужно решать срочно. Что же касается Генаппы, то на этот счет Клаасу известно куда больше, чем ей самой.

Так, где Клаас? Он отыскал Клааса. После чего Феликс заявил тому, что прекрасно понимает, зачем им ехать в Лувен, ведь нужно проверить этого нового управляющего. Но что это за история насчет визита к дофину?

Дофин? Генаппа? Это слово можно рявкнуть, и Феликс рявкнул.

А, Генаппа. Да, верно. Клаас хотел навестить знакомого в Генаппе, но, разумеется, это не сам дофин, а просто один из его челядинцев. Раймонд дю Лион, так его зовут. Это ненадолго. Просто вырваться после обеда из Лувена и вернуться обратно вечером, ведь иначе у него не будет другой возможности повидаться с Раймондом. Если Феликсу неинтересно, ему ездить необязательно.

Феликс (по словам Феликса) не имел ни малейшего желания ехать в Лувен, а уж тем более участвовать в посиделках слуг в Генаппе. Но Лувен – это действительно важно. Он не может позволить, чтобы какой-то подмастерье представлял семейство Шаретти. Он поедет.

Феликс поменял свои планы, перенес встречи и выехал из Брюгге вместе с Клаасом и небольшой свитой в отвратительном расположении духа, которое продлилось все два или три дня путешествия. Затем Клаас подыскал ему неплохой бордель в Брюсселе и постоялый двор, где отменно готовили, а жена хозяина непременно хотела узнать, каково это – управлять лучшей таверной в Брюгге. К тому времени, как они добрались до Лувена, Феликс уже был настроен вполне по-деловому. Но теперь в программе опять возникла Генаппа.

– Ты никогда не думаешь о своей хозяйке, – заявил Феликс. – Зря тратишь ее время. Берешь ее лошадей для своей личной прогулки, когда здесь, в Лувене, такая неразбериха, а она об этом даже не знает. Я отправляюсь прямиком в Брюгге, чтобы обо всем доложить матери, и ты едешь со мной. И это приказ.

– Ладно, – мирным тоном отозвался Клаас. Апрельское солнце позолотило его кожу, а в ямочках на щеках отражался синий цвет камзола. – Вот только мне придется отослать кого-нибудь с письмом к дофину, чтобы извиниться. Он ждет нас сегодня вечером.

– Что?

– Ты спал, – пояснил Клаас. – Мой друг Раймонд утром прислал письмо. Милорд дофин желал бы увидеть нас обоих. Это большая честь для человека вроде меня.

– Была бы большая честь, если бы ты поехал, – отрезал Феликс. – Я поеду сам. Я скажу им, что ты заболел.

Клаас не спорил. Феликсу это не нравилось.

– Тогда, вероятно, тебе следует сказать им это прямо сейчас, – тем же умиротворяющим тоном заявил он. – Там, снаружи, нас ожидает эскорт, дабы препроводить в Генаппу. Боюсь, что я уже виделся с ними, но они вполне могут поверить, что я заболел. К примеру, я мог упасть.

И он оценивающим взглядом окинул двор, а затем покачнулся назад, упираясь руками в бедра и изображая полную готовность.

Все это было ужасно глупо, внезапно осознал Феликс И забавно. Он наконец перестал дуться. Застонал, – и Клаас тут же поднял на него глаза, широко улыбаясь:

– Неужто ты и впрямь думал, что кто-нибудь поверит, будто этот глупый шлем одолжил тебе Гёйдольф де Грутхусе? Да и будь он его, ты бы давно сгорел от зависти. Ладно, выхода нет. Ты никогда не умел врать.

– А матушка знает?.. – начал Феликс.

– Разумеется, твоя мать знает, что ты что-то задумал, – подтвердил Клаас. – И еще половина Брюгге. Предполагают, что дофин выехал на охоту, и ты встретился с ним, поговорил о собаках, и он отнесся к тебе с симпатией. А поскольку ты был в Генаппе, то он попросил одного из своих учителей фехтования немного позаниматься с тобой. Затем кто-то одолжил тебе доспехи, которые ему самому не подходили. Но с какой стати ты молчал?

– Доспехи – это был подарок, – пояснил Феликс. – Я знал, что она не позволит мне их оставить. Могли пойти слухи. Клиенты решат, будто Шаретти интригуют с дофином. Впрочем, они и без того говорят об этом. Знаешь, любая страна, которая ненавидит Францию, посылает людей в Генаппу, чтобы интриговать с дофином. Чтобы он мог отвоевать все свои земли у отца, чтобы он после его смерти стал королем Франции и осыпал их милостями.

– Ты хочешь сказать, что не интригуешь с дофином? – уточнил Клаас. – Какое разочарование. Я думал, что смогу присоединиться к тебе и тоже получить снаряжение для турнира.

Феликс расхохотался.

– Это вряд ли. Но, знаешь, я кое о чем подумал.

– О чем же?

– Со следующей сделки отдай прибыль мне, а не матушке, и я сам куплю доспехи. Тогда я не буду никому ничего должен.

– Вот это правильно, – подтвердил Клаас. – А потом твоя матушка сможет продать эти доспехи и вернуть себе прибыль.

– Сомневаюсь.

– Тогда придумаем что-нибудь еще, – весело объявил Клаас. – Попозже. Ну, вперед. Нам пора отправляться в Генаппу.

* * *

Куда лучше, чем продуваемые всеми ветрами равнины вокруг Брюгге, пологие зеленые холмы Лувена были известны Феликсу и его слуге.

Сейчас, по весне, каждый поворот дороги дарил наслаждение взору, а Феликсу, к тому же, – еще и новые обещания. Он больше не злился, что пришлось взять с собой Клааса Феликс чувствовал себя значительным человеком, которого приглашают к себе сильные мира сего.

Клаас, давно изучивший Феликса, следил, как тот завязывает беседу с одним из людей дофина, который вежливо отвечает ему.

Никто из их эскорта не мог сравниться с наследником Шаретти в дороговизне и модности одеяния. Клаас изо всех сил старался не рассматривать его наряд в подробностях и запомнил лишь меховую оторочку и лиловые ленты. И у Феликса уж точно была очень высокая шляпа.

Клаас от души надеялся, что путешествие доставит Феликсу удовольствие, поскольку сам он отнюдь не был уверен в том, какой прием ожидал их обоих в Генаппе. До сих пор дофин использовал Арнольфини как посредника.

Подобная встреча, – если только она состоится, – создаст прямую связь между Генаппой и Миланом. Если она состоится, то какой она будет?

Клаасу пока что не доводилось иметь дела с принцами. Граф Урбино прошлой зимой был самым высокопоставленным вельможей, с кем ему доводилось встречаться, и их встречи были краткими, на военном плацу: едва ли это можно было назвать столкновением умов. Если не считать простых ремесленников, Феликса и его приятелей, то больше всего Клаас привык общаться с такими людьми, как Юлиус и вдова. Ансельм Адорне уже требовал осторожности, и также греки: Аччайоли и та женщина, Лаудомия. Герцогский медик поначалу показался неожиданностью, но лишь ненадолго: его мозг работал по привычным схемам. В меньшей степени это относилось к Тоби.

Вельможи…

Проблема с ними была лишь в разнице привычек и обычаев, которая поначалу помогала им скрыть, каким образом они намереваются за тебя взяться. Более всего это относилось к Джордану де Рибейраку, который, кстати говоря, как это ни забавно, был вторым после Урбино самым знатным человеком из окружения Клааса.

А теперь вот сын короля. Сын короля, который, по словам Марианны де Шаретти, намеренно старался казаться небрежным, дружелюбным, порой даже вульгарным, а также нарочито религиозным.

Но он в двадцать один год уже вел в бой войска; правил в Дофинэ; завоевывал земли в Италии; и пошел против воли своего отца-короля, женившись на некрасивой двенадцатилетней савойской наследнице, ради того чтобы использовать владения ее отца как плацдарм для своих войск.

Отцу он бросал вызов столь часто, что в конце концов король Франции угрозами заставил герцога Савойского не признавать Людовика своим зятем, во всем повинуясь королю Франции как своему сюзерену.

Вот почему дофин Людовик сбежал в Бургундию. В Генаппу, где он интриговал заодно с Миланом и графом Уорвиком против короля, и, разумеется, меньше всего желал, чтобы весть об этом разнесли по свету тупоумные курьеры.

Клаас постарался узнать о дофине как можно больше из самых разных источников, но в конце концов именно вдова помогла ему больше всех. Это было в тот раз, когда она загнала его в угол своими вопросами, и он наконец признался ей, в чем истинная цель этой поездки.

– Гонцы всегда представляют опасность. Мы слишком много знаем. А тут, внезапно, не только собственный придворный дофина, Гастон дю Лион, но также Медичи и Сфорца пользуются моими услугами. Простой здравый смысл велит ему разобраться, в чем дело. С кем я встречаюсь, и о чем мне известно.

Для нее это было ударом. Спустя мгновение он осознал почему и поспешил добавить:

– Феликс, разумеется, понятия не имеет, что выдает больше, чем следовало бы. Я уверен. Но если мы его предупредим и не отпустим в Генаппу, то они точно решат, будто нам есть что скрывать.

– Так зачем же тогда ты сам едешь туда?

– Не потому что он в опасности. Просто показать, что я знаю о происходящем. Я не просил о встрече с дофином. Мы просто едем с Феликсом навестить Раймонда, брата камергера. Этого достаточно. Если дофин пожелает встретиться с нами, он сам скажет об этом.

– А если он захочет увидеть тебя, Николас? – спросила вдова. – Как-то раз я уже спрашивала тебя о нем. Ты заявил, что считаешь, будто он слишком хитер, и никогда не осмелишься обмануть его.

Когда она называла его Николасом, было ясно, что она либо сердится, либо напугана. Он вспомнил, при каких обстоятельствах отвечал ей на этот вопрос в прошлый раз. Тогда ею владели оба этих чувства, и им тоже. Погрузившись в воспоминания, он позабыл ответить.

– Так что же? – настаивала она. – Тебе ведь придется решать, не так ли? Клаас или Николас? Которого из них ты покажешь дофину?

Но поскольку он был всего одним человеком, а не карнавальным уродцем, то начал смеяться. В любом случае, не было никаких сомнений: что бы ни случилось, там он подвергнется самой тщательной проверке, и совсем на новом уровне. Поначалу он чувствовал себя польщенным, пока не осознал, что это было главным доказательством его неопытности. А вот теперь Генаппа приближалась.

Теперь он прислушался к словам Феликса, который раз за разом повторял ему по пути:

– И ты преклонишь колено трижды. Когда входишь, когда выходишь. Ради Бога, не забудь и не выстави меня болваном.

Он вновь начал смеяться, потому что скорее всего не вспомнит об этом. Бедняга Феликс! Бедняга Клаас! Удачи, Николас!