355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Донна Леон » Смерть в чужой стране » Текст книги (страница 8)
Смерть в чужой стране
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:19

Текст книги "Смерть в чужой стране"


Автор книги: Донна Леон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Он уселся на роскошную бархатную софу и стал издали разглядывать игроков в зале, время от времени делая глоток из стакана, который держал в руке. Потом закрыл глаза и позволил себе подремать несколько минут, прислонившись головой к спинке. Почувствовав, что софа шевельнулась рядом с ним, не открывая глаз и не отрывая головы от спинки софы, Брунетти понял, что это Паола. Она взяла у него стакан, отпила немного, потом вернула.

– Устал? – спросила она.

Он кивнул, внезапно ощутив такую усталость, что даже языком трудно было пошевелить.

– Ну ладно. Пойдем со мной, сыграем еще раз в рулетку, а потом домой.

Он повернул голову, открыл глаза и улыбнулся.

– Я люблю тебя, Паола, – сказал он, потом наклонил голову и выпил граппы. Сколько лет прошло с тех пор, как он впервые произнес эти слова? Он взглянул на нее чуть ли не робко. Она усмехнулась, наклонилась и поцеловала его в губы.

– Пойдем, – сказала она, вставая и протягивая ему руку. – Давай потратим эти деньги, а потом двинем домой.

В руке у нее были пять фишек, каждая стоимостью в пятьдесят тысяч лир. Это означало, что она выиграла. Она протянула ему две фишки, остальные оставила себе.

Когда они вернулись в главный игорный зал, им пришлось немного подождать, прежде чем удалось протиснуться к столу с рулеткой, а когда они оказались там, он переждал два захода, пока, по непонятной для него самого причине, не почувствовал, что теперь настал подходящий момент. Положив фишки одну на другую себе на ладонь, он не глядя опустил их на стол, потом посмотрел и увидел, что они легли на цифру 28, – цифра эта не имела для него никакого значения. Паола поставила свои на черное.

Крути, смотри, жди, и как он и ожидал, шарик выкатился прямо на нужное место под цифрой 28, – он выиграл более трех миллионов лир. Почтимесячное жалованье, летний отдых для всех них, компьютер для Кьяры. Он смотрел, как лопаточка крупье подлетела к нему, подталкивая фишки по фетру, пока они не остановились перед ним. Он сгреб их, улыбнулся Паоле и закричал по-английски так громко, как в этом Казино на его памяти никто не кричал: – Hot damn!

Глава 10

На следующее утро он не пошел в квестуру, решив отправиться к поезду на Виченцу прямо из дому. Но майору Амброджани он все-таки позвонил и попросил прислать за ним машину к вокзалу.

Когда поезд пересек дамбу и отъехал от города, он посмотрел вдаль и увидел горы – в последнее время их редко бывало видно, – еще не заснеженные, но ему хотелось надеяться, что скоро они покроются снегом. Уже третий год подряд стояла засуха, весной выпало мало дождей, летом вообще ни одного, а осенью урожай оказался плохим. Фермеры возлагали надежды на зимние снегопады, и Брунетти припомнил поговорку крестьян из Фриули, мрачных, трудолюбивых людей: «Sottolaneve, pane; sottolapioggia, fame».[22]22
  «Где снег, там урожай, где дождь, там недород» (ит.).


[Закрыть]
Да, зимние снега приносят хлеб, потому что медленно превращаются в воду в пору роста растений, а вот дождь, который быстро проходит, приносит голод.

Сегодня он не стал брать с собой портфель, ежедневно находить пакеты с кокаином ему вряд ли грозит, зато он купил газету на вокзале и прочел ее всю, пока поезд вез его по плоской равнине Виченцы. Сегодня никаких упоминаний о погибшем американце, его место заняло преступление, совершенное по страсти в Модене, там дантист удавил женщину, которая отказалась выйти за него замуж, а потом застрелился. Остаток пути он читал политические новости и узнал для себя столько же нового, когда прибыл в Виченцу, сколько знал, когда выезжал из Венеции.

Тот же водитель ждал его у вокзала, но на этот раз он вышел, чтобы открыть Брунетти дверь. У ворот он остановился, не дожидаясь, пока его попросят об этом, и подождал, пока карабинер выпишет пропуск Брунетти.

– Куда бы вам хотелось поехать, синьор?

– Где находится санитарная инспекция? – спросил Брунетти.

– В больнице.

– Значит, едем туда.

Водитель повез его по длинной главной улице базы, и Брунетти опять показалось, что он попал в другую страну. По обеим сторонам улицы росли сосны. Машина проезжала мимо мужчин и женщин в шортах, которые либо катили на велосипедах, либо толкали перед собой тележки с младенцами. Неуклюже подпрыгивали любители бега трусцой; за окном машины промелькнул даже плавательный бассейн, полный воды, но пустой, без купальщиков.

Водитель остановился перед очередным безликим бетонным зданием.

«Полевой госпиталь Виченцы», – прочел Брунетти.

– Вам сюда, синьор, – сказал водитель, въезжая на стоянку, снабженную знаком «для инвалидов», и выключая двигатель.

Войдя в здание, Брунетти оказался перед низким, изогнутым дугой столом регистратуры. Молодая женщина посмотрела на него, улыбнулась и спросила:

– Да, сэр, могу я вам помочь?

– Я ищу отдел санитарной инспекции.

– Идите по коридору, вот он – за моей спиной, сверните направо, третья дверь налево, – сказала она, потом повернулась к беременной женщине в армейской форме, которая вошла и стала рядом с Брунетти.

Брунетти отошел от стола и зашагал в указанном направлении и не обернулся – подумал он с гордостью, – не обернулся, чтобы взглянуть на женщину в армейской форме, беременную женщину в мундире.

Он остановился перед третьей дверью с четкой табличкой «Отдел санинспекции» и постучал. Никто не ответил, он постучал еще раз. По-прежнему никто не ответил, тогда он нажал на круглую ручку, отметив про себя, что ручка круглая, а не удлиненная, открыл дверь и вошел. В маленькой комнате стояло три металлических стола, каждый с задвинутым под столешницу стулом, и два шкафа с папками, поверх которых свисали длинные стебли изможденного растения, сильно нуждавшегося в том, чтобы его полили и отерли от пыли. На стене висела – чего и следовало ожидать – доска объявлений, на этот раз покрытая объявлениями и диаграммами. Два стола со следами обычной канцелярской работы: бумаги, бланки, папки, ручки, карандаши. На третьем помещались монитор и клавиатура, но вокруг них было подозрительно пустынно. Брунетти уселся на стул, явно предназначенный для посетителей. Один из телефонов – на каждом столе стояло по одному – зазвонил и, прозвонив семь раз, смолк. Брунетти прождал несколько минут, потом подошел к двери и выглянул в коридор. Мимо шла медсестра, и Брунетти спросил у нее, не знает ли она, где служащие из этого отдела.

– Сейчас придут, сэр, – ответила та, как и положено по международному кодексу, по которому сослуживцы покрывают друг друга перед незнакомыми людьми. Ведь эти люди, возможно, посланы к ним выяснить, кто занят работой, а кто нет.

Брунетти, вернувшись в кабинет, притворил дверь.

Как и во всяком кабинете, здесь были обычные карикатуры, почтовые открытки и написанные от руки записки вперемешку с официальными уведомлениями. На всех карикатурах были нарисованы военные или врачи, а на большинстве открыток были изображены либо минареты, либо археологические раскопки. Он отколол первую и прочел, что Боб шлет привет с Блю-Моск. Вторая сообщала, что Бобу понравился Колизей. Но третья, на которой был изображен верблюд перед пирамидами, сообщала гораздо более интересные сведения – что М. и Т. закончили инспекцию кухонь и возвращаются во вторник. Он приколол третью открытку на место и отошел от доски.

– Могу я вам помочь? – сказал голос у него за спиной.

Он узнал ее голос, повернулся, и тут она узнала его.

– Мистер Брунетти, что вы здесь делаете? – Похоже, она была очень удивлена.

– Доброе утро, доктор Питерc. Я говорил вам, что приеду посмотреть, нельзя ли что-нибудь выяснить о сержанте Фостере. Мне сказали, что это отдел санитарной инспекции, поэтому я и пришел сюда, надеясь встретиться с кем-нибудь, кто с ним работал. Но как видите, – сказал он, обводя рукой пустую комнату и делая два шага от стены, – здесь никого нет.

– Все на совещании, – объяснила она. – Пытаются разобраться, как разделить между собой работу, пока не найдется замена Майку.

– А вы почему не на совещании? – спросил он. В ответ она вынула из нагрудного кармана своего белого халата стетоскоп и сказала:

– Как вы помните, я педиатр.

– Понятно.

– Они должны вернуться очень скоро, – сказала она, не дожидаясь вопроса. – С кем бы вам хотелось поговорить?

– Не знаю. Кто был наиболее близок Фостеру по работе?

– Я уже вам сказала, что Майк по большей части сам вел дела отдела.

– Значит, бесполезно с кем-то разговаривать?

– Я не могу ответить, мистер Брунетти, поскольку не представляю, что вы хотите узнать.

Брунетти допускал, что ее раздражение было результатом нервозности, поэтому оставил эту тему и вместо этого спросил:

– Вы не знаете, сержант Фостер пил?

– Пил?

– Спиртное.

– Очень мало.

– А наркотики употреблял?

– Какие наркотики?

– Незаконные наркотики.

– Нет. – Голос ее звучал твердо, с железной убежденностью.

– Вы говорите очень уверенно.

– Я говорю уверенно, потому что я знала его, уверена еще и потому, что я – его командир и видела его медицинскую карту.

– А разве такие вещи обычно пишут в медицинской карте? – спросил Брунетти.

Она кивнула:

– Любого из нас могут протестировать на наркотики в любой момент – любого, кто служит в армии… Почти все здесь сдают анализ мочи раз в году.

– Даже офицеры?

– Даже офицеры.

– Даже доктора?

– Даже доктора.

– И вы видели его анализы?

– Да.

– Когда был сделан последний?

– Не помню. Этим летом, кажется. – Она переложила папки из одной руки в другую. – Не понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Майк никогда не употреблял наркотики. Как раз наоборот. Он был резко против них. Мы всегда с ним спорили об этом.

– Почему?

– Я не вижу здесь проблем. Сама я ими не интересуюсь, но если кто-то хочет их употреблять, то ему нужно это разрешить, я так считаю. – Поскольку Брунетти ничего не сказал, она продолжала: – Понимаете, моя работа – лечить маленьких детей, но здесь у нас штат врачей очень небольшой, так что мне приходится иметь дело и с их матерями, и многие из них просят меня выписать им рецепты на валиум и либриум. Это транквилизаторы. Если решу, что они ими злоупотребляют, и откажу, они переждут день-другой, придут сюда и договорятся с другим врачом, и рано или поздно кто-нибудь даст им то, что они хотят. Многие из них чувствовали бы себя лучше, если бы время от времени могли выкурить сигарету с марихуаной.

Интересно, подумал Брунетти, как относится к этому мнению медицинское и военное начальство, но оставил этот вопрос при себе. В конце концов, его интересует не мнение доктора Питерc о наркотиках, а употреблял ли их сержант Фостер. И еще то, почему она солгала насчет совместной с ним поездки.

Открылась дверь, и вошел плотный мужчина в зеленой форме. Кажется, присутствие Брунетти в кабинете удивило его, но доктора он явно узнал.

– Что, Рон, совещание кончилось? – спросила она.

– Да, – сказал он, помолчал, посмотрел на Брунетти и, не зная, кто это, добавил: – Мэм. Доктор Питерc повернулась к Брунетти.

– Это старший сержант Вулф, – сказала она. – Сержант, это комиссар Брунетти из венецианской полиции. Он приехал, чтобы задать несколько вопросов о Майке.

После того как мужчины обменялись рукопожатиями и приветствиями, доктор Питерс сказала:

– Мистер Брунетти, вероятно, сержант Вулф сможет дать вам более ясное представление о том, что входило в обязанности сержанта Фостера. Он отвечает за все почтовые контакты госпиталя. – Она повернулась к двери. – Я оставлю вас с ним и вернусь к своим пациентам.

Брунетти кивнул в ее сторону, но она уже повернулась к ним спиной и быстро вышла.

– Что вы хотите узнать, комиссар? – спросил сержант Вулф, а потом добавил уже не так официально: – Хотите, пойдем в мой кабинет?

– А разве вы работаете не здесь?

– Нет. Мы – часть административного штата госпиталя. Наши кабинеты на другом конце здания.

– Тогда кто же еще работает здесь? – спросил Брунетти, указывая на три стола.

– Это стол Майка. Был, – поправился он. – Другой – сержанта Дости, но он сейчас в Варшаве. Компьютер у них был общий.

Как широко этот американский орел распростер свои крылья.

– Когда он вернется? – спросил Брунетти.

– На следующей неделе, наверное, – ответил Вулф.

– А сколько времени он отсутствует? – Брунетти показалось, что это будет не так прямолинейно, как если бы он спросил, когда тот уехал.

– Еще до того, как это случилось, – ответил Вулф, фактически отвечая на вопрос Брунетти и отметая сержанта Дости как подозреваемого. – Так вы хотите пройти в мой кабинет?

Брунетти вышел за ним из комнаты и направился по госпитальным холлам, пытаясь запомнить дорогу. Они прошли через двустворчатую дверь-вертушку, по безукоризненно чистому коридору, еще через одну вертушку, и тут Вулф остановился перед открытой дверью.

– Не ахти что, но я называю это своим домом, – сказал он с неожиданной теплотой. Он отступил, чтобы пропустить Брунетти первым, потом вошел и закрыл за собой дверь. – Не хочу, чтобы нам помешали, – сказал он и улыбнулся. Обойдя свой стол, он сел на вращающийся стул, обитый искусственной кожей. Большая часть стола была покрыта огромным календарем, на нем теснились папки, корзина для входящих и исходящих бумаг и телефон. Справа, в медной рамке, стояло фото какой-то восточной женщины и трех маленьких детей, очевидно, плодов этого смешанного брака.

– Ваша жена? – спросил Брунетти, присаживаясь к столу.

– Да. Красивая, правда?

– Очень, – ответил Брунетти.

– А это трое наших детей. Джошуа десять лет, Мелиссе шесть, а Джессике всего год.

– Очень красивая семья, – заметил Брунетти.

– Да, красивая. Не знаю, что я стал бы делать, если бы их у меня не было. Я часто говорил Майку, что ему нужно именно это – жениться и остепениться.

– А ему нужно было остепениться? – спросил Брунетти, заинтересовавшись тем, что женатые мужчины с энным количеством детей всегда желают того же холостякам.

– Ну, не знаю, – сказал Вулф, наклоняясь вперед и облокачиваясь о стол. – Ведь ему уже было двадцать пять. Пора обзавестись семьей.

– А у него была постоянная девушка? – мягко спросил Брунетти.

Вулф посмотрел на него, потом на стол.

– Насколько мне известно, не было.

– Он любил женщин? – Если Вулф и понял, что неизбежен следующий вопрос: любил ли он мужчин, то виду не подал.

– Наверное. На самом деле я не знал его так близко. Только по работе.

– А здесь у него не было близкого друга? – И когда Вулф отрицательно покачал головой, Брунетти добавил: – Доктор Питерc была очень расстроена, когда увидела тело.

– Ну, они работали вместе полгода или около того. Вам не кажется, что это нормально – расстроиться, увидев мертвого коллегу?

– Да, наверное, – согласился Брунетти, решив не спорить. – А еще кто-нибудь?

– Нет, никто в голову не приходит.

– Пожалуй, я спрошу у мистера Дости, когда он вернется.

– Сержанта Дости, – машинально поправил Вулф.

– Он тесно общался с сержантом Фостером?

– Я на самом деле не знаю, комиссар.

Брунетти показалось, что его собеседник вообще ничего не знает, не говоря уже о человеке, который проработал рядом с ним…

– Сколько времени работал с вами сержант Фостер? – спросил он.

Вулф откинулся на спинку стула, посмотрел на фотографию, словно его жена могла бы подсказать ему, а потом ответил:

– Три года.

– Понятно. А как долго находится здесь сержант Дости?

– Около четырех лет.

– Скажите, сержант Вулф, что это был за человек? – спросил Брунетти, снова возвращаясь к убитому.

На этот раз Вулф, прежде чем ответить, справился у своих детей.

– Он был отличным командиром. Его досье скажет об этом. Он предпочитал держать дистанцию, но объяснить это можно тем, что он учился, а к учебе он относился очень серьезно. – Вулф замолчал, словно размышлял, что бы еще такого серьезного сказать. – Он был очень располагающим.

– Прошу прощения? – переспросил Брунетти. Располагающим? Чем таким располагал Фостер? – Боюсь, я вас не понял.

Вулф объяснил с удовольствием:

– Знаете, это то, что вы, итальянцы, называете «simpatico».

– А, – пробормотал Брунетти. На каком странном языке говорят эти люди. И спросил уже более прямо: – Он вам нравился?

Военный был явно удивлен этим вопросом.

– Ну да, наверное. Ну, то есть мы не были друзьями или приятелями, но это был славный парень.

– В чем состояли его непосредственные обязанности? – спросил Брунетти, вынимая из кармана записную книжку.

– Ну, – начал сержант Вулф, сплетя руки за головой и усаживаясь поудобнее на своем стуле, – он должен был следить за квартирами, чтобы их хозяева придерживались принятых стандартов. Ну там, нормальное снабжение горячей водой, нормальное отопление зимой. И еще он должен был следить за тем, чтобы наши, живя на съемных квартирах, не портили эти квартиры или дома. Если хозяин жилья звонит и говорит, что его съемщик нарушает санитарные правила, мы едем туда и проверяем.

– Какого рода бывают эти нарушения? – спросил Брунетти, искренне заинтересованный.

– А, много всякого. Не выносят мусор или оставляют мусор рядом с домом. Или не убирают за своими животными. Много всякого.

– И что вы тогда делаете?

– У нас есть разрешение, то есть нет, право входить в их дома.

– Даже если они возражают?

– Особенно если они возражают, – сказал Вулф, рассмеявшись. – Это обычно верный признак, что там что-то не так.

– И что же?

– Мы осматриваем дом, чтобы выяснить, действительно ли нарушены санитарные правила.

– И часто это происходит?

Вулф хотел было ответить, но потом осекся, и Брунетти понял, что он обдумывает, сколько можно рассказать итальянцу, какой ответ можно дать, когда речь идет об американцах.

– Бывает, – нейтрально ответил он, – случается.

– А потом?

– Мы приказываем навести порядок и докладываем их командиру. Им дается на это определенное время.

– А если они ничего не делают?

– Получают пятнадцатую статью.

Брунетти опять улыбнулся своей вкрадчивой улыбкой:

– Пятнадцатую статью?

– Это такое официальное замечание. Его заносят в личное дело, и это может доставить много неприятностей.

– Например?

– Уменьшат жалованье, или понизят в должности, или даже уволят из армии.

– За грязь в доме? – спросил Брунетти с удивлением.

– Мистер Брунетти, если бы вы видели такие дома, вам бы захотелось выкинуть этих людей из страны. – Он немного помолчал, а потом снова заговорил: – Кроме того, в его обязанности входило инспектирование кухонь в посольствах, особенно, если там кто-то заболевал или, не дай бог, если заболевали многие. В прошлом году в Белграде был гепатит, и ему пришлось отправиться туда и разбираться на месте.

– Что-нибудь еще? – спросил Брунетти.

– Не припоминаю, ничего важного.

Брунетти улыбнулся:

– Я пока не совсем понимаю, сержант Вулф, что считать важным и что – неважным, но мне хотелось бы иметь полное представление о его обязанностях.

Сержант Вулф улыбнулся в ответ на его улыбку:

– Конечно. Я понимаю. Еще он должен был следить, чтобы всем детям, посещающим школу, были сделаны необходимые прививки. Ну знаете, против кори и ветрянки. И следить за тем, чтобы отработанные радиоактивные материалы были утилизированы. И еще он отвечал за статистику и информацию по всему, что связано с санитарией. – Он поднял глаза и закончил: – Это вроде бы все.

– Радиоактивные материалы? – спросил Брунетти.

– Да, рентгеновские трубки из зубной клиники и даже отсюда, из госпиталя. Их необходимо утилизировать особым способом. Не выбросишь же их в мусорку.

– И как это делается?

– Да мы заключили договор с итальянским откатчиком, который приезжает раз в месяц и увозит их отсюда. Майк должен был контролировать это, следить, чтобы все контейнеры были погружены. – Вулф улыбнулся. – Вот и все.

Брунетти тоже улыбнулся и встал:

– Благодарю вас, сержант Вулф. Вы очень помогли.

– Ну, надеюсь, вам что-то пригодится. Мы все любили Майка, и всем нам, ясное дело, хочется, чтобы вы нашли того, кто его убил.

– Да. Конечно, – сказал Брунетти, протягивая руку. – Не стану больше отвлекать вас от работы, сержант.

Американец тоже встал и пожал руку Брунетти. Рукопожатие его было крепким, уверенным.

– Рад быть полезным, сэр. Будут еще вопросы, пожалуйста, приходите, спрашивайте.

– Спасибо, сержант. Может быть.

Он вышел в коридор и вернулся обратно в отдел санинспекции, где снова постучал в дверь. Он подождал немного и, ничего не услышав, вошел. Как он и ожидал, Блю-Моск и Колизей были на месте. Пирамиды исчезли.

Глава 11

Вернувшись в холл, он спросил у проходящей мимо молодой чернокожей женщины-медсестры, где ему найти доктора Питерc. Та сказала, что идет в отделение Б, где работает доктор Питерc, и проводит его туда. На этот раз они пошли в противоположном направлении, через очередную двустворчатую дверь-вертушку, но теперь навстречу попадались люди, все больше одетые в белую униформу или светло-зеленые халаты младшего медперсонала, в отличие от более темно-зеленой военной формы. Они прошли мимо комнаты, на которой было написано, что это послеоперационная палата, потом справа от себя Брунетти услышал громкий детский плач. Он посмотрел на медсестру, которая улыбнулась и покачала головой:

– Трое, все родились на этой неделе.

Брунетти подумалось, что детям вовсе ни к чему рождаться в таком месте, на военном объекте, среди орудий убийства, мундиров и смертоносных проектов. Но потом он вспомнил, что видел здесь, на этом же военном объекте, и библиотеку, и церковку, и плавательный бассейн, и баскин-роббинсовское кафе-мороженое, так что вполне возможно, есть какой-то смысл и в том, что здесь на свет рождаются дети. Потому что все, что он видел здесь, почти не имеет отношения к войне или армии. Понимают ли американцы, подумал он, на что расходуются их деньги? Понимают ли они расточительность, с которой эти средства тратятся? Будучи итальянцем, он допускал, что его правительство серьезно заботится только о том, чтобы швырять деньги на ветер, в основном в сторону друзей членов кабинета, но ему никогда не приходило в голову, что американское правительство занимается тем же самым.

– Вот кабинет доктора Питерc, сэр. Наверное, сейчас она у пациента, но она скоро вернется. – Медсестра улыбнулась и оставила его, так и не поинтересовавшись, кто он такой и что ему нужно.

Кабинет был похож на все врачебные кабинеты, в которых ему приходилось бывать. Одну стену закрывали ряды внушительных книг с еще более внушительными названиями; в углу стояли медицинские весы с подвижной металлической шкалой. Брунетти стал на весы и начал водить указателем взад-вперед по поперечине, пока она не щелкнула на 193. Он произвел в голове подсчет, разделив 193 на 2,2, и вздохнул, получив результат. Он измерил свой рост – 5 футов 10 дюймов, но ему никогда не удавалось пересчитать эту цифру без бумаги и карандаша. Кроме того, он полагал, что рост вряд ли подведет его, в отличие от веса.

На стене висело несколько постеров: один – неизбежное фото карнавала; репродукция мозаик из Сан-Витале в Равенне; увеличенный снимок гор, которые походили на Доломитовые Альпы с их выщербленными зубцами. Правая стена, как во многих врачебных кабинетах, была увешана дипломами в рамочках, словно врачи полагают, что никто не поверит им, если доказательства их обучения не будут выставлены на стенах для всеобщего обозрения. «Университет Эмори». Для него это пустой звук. Так же как и «Phi Beta Kappa». «Summa Cum Laude» – вот это другое дело.

На столе лежал закрытый журнал. «Family Practice Journal».[23]23
  «Журнал домашнего врача» (англ.).


[Закрыть]
Он взял его и пролистал, потом остановился на статье, иллюстрированной цветными фотографиями того, что смахивало на человеческие ступни, но ступни деформированные до неузнаваемости, с пальцами, которые загибались то вверх, к вершине ступни, то вниз, к подошве. Некоторое время он смотрел на них, потом, едва начав читать статью, почувствовал за спиной какое-то движение. Подняв голову, он увидел доктора Питерc, стоявшую в дверях. Без лишних слов она выдернула журнал у него из рук, захлопнула его и положила на другую сторону стола, подальше от Брунетти.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, не пытаясь скрыть ни удивления, ни злости.

Он встал:

– Прошу прощения, что прикоснулся к вашим вещам, доктор. Я пришел поговорить с вами, если у вас найдется время. Увидел журнал и решил взглянуть, пока ждал вас. Надеюсь, вы ничего не имеете против.

Очевидно, она поняла, что ее реакция была чересчур резкой. Он смотрел на нее, а она старалась взять себя в руки. Наконец она села за стол и сказала, попытавшись улыбнуться:

– Ну что ж, уж лучше это, чем моя почта. – При этих словах улыбка ее стала искренней. Она указала на закрытый журнал. – Такое бывает со стариками. Им очень трудно нагибаться, чтобы обрезать ногти на ногах, а ногти растут, и стопа, как вы видели, деформируется самым ужасным образом.

– Лучше уж заниматься педиатрией, – проговорил он.

Она снова улыбнулась:

– Да, гораздо лучше. Я считаю, что лучше тратить время на детей. – Она положила стетоскоп поверх журнала и продолжила: – Не думаю, что вы пришли сюда обсуждать мой выбор специальности, комиссар. Что бы вам хотелось узнать?

– Мне бы хотелось узнать, почему вы солгали насчет вашей поездки в Каир с сержантом Фостером.

Он заметил, что она не удивилась, скорее всего даже ожидала этого вопроса. Она скрестила ноги, колени ее немного виднелись из-под форменной юбки под белым халатиком.

– Значит, вы все же читали мою почту? – спросила она. И когда он не ответил, продолжала: – Мне бы не хотелось, чтобы здесь кто-то знал, что произошло.

– Доктор, вы прислали сюда открытку, на которой стояли оба ваших имени, ну – инициалы. Вряд ли это могло быть секретом для кого-то, что вы ездили в Каир вместе.

– Прошу вас, вы понимаете, что я имею в виду. Мне бы не хотелось, чтобы здесь кто-то знал, что произошло, – повторила она. – Вы же были там, когда я увидела его тело. Так что вы понимаете.

– Почему вы не хотите, чтобы здесь кто-нибудь узнал? Вы замужем?

– Нет, – ответила она, устало покачав головой. – Если бы только это, все было бы не так уж плохо. Но я офицер, а Майк – военнослужащий сержантского состава. – Она заметила, что Брунетти удивлен. – Это называется «неформальные отношения с подчиненными», одна из тех вещей, которые запрещены. – Последовала долгая пауза. – Одна из многих вещей.

– Что случилось бы с вами, если бы они об этом узнали? – спросил он, не считая нужным уточнять, кто эти «они».

Она пожала плечами:

– Понятия не имею. Один из нас получил бы выговор, может быть, и дисциплинарное взыскание. Вероятно, был бы переведен в другое место. Но теперь это вряд ли важно, так ведь? – спросила она, прямо глядя на него.

– Да, пожалуй, что так. Это еще может повлиять на вашу карьеру? – спросил он.

– Через шесть месяцев я увольняюсь, мистер Брунетти. Сейчас они не стали бы этим заниматься, а если бы и стали, вряд ли бы я особенно волновалась. Я не стремлюсь делать военную карьеру, новсе же мне не хочется, чтобы они узнали. Я просто хочу уволиться и вернуться к своей жизни. – Она немного помолчала, бросила на него взгляд диагноста, а потом продолжала: – Армия направила меня в медицинское училище. У меня самой никогда не хватило бы на это средств, и у нашей семьи тоже. А они дали мне возможность шесть лет проучиться в училище, и теперь я вернула им четыре года службы. Это десять лет, мистер Брунетти, десять лет. Так что скорее всего даже не стоит говорить, что я хочу вернуться к своей жизни. Нет. Я хочу начать жить заново.

– Что вы собираетесь делать? Я имею в виду – с этой жизнью.

Она поджала губу и подняла брови:

– Не знаю. Я подавала заявления в некоторые больницы. Всегда есть частная практика. Или я могу вернуться в училище. Я не особенно думала об этом.

– Это из-за смерти сержанта Фостера?

Она ткнула пальцем в стетоскоп, посмотрела на него, потом опустила глаза на свою руку.

– Доктор Питерc, – начал он, чувствуя неловкость оттого, что по-английски это походит на начало официальной речи, – я не знаю точно, что происходит здесь, но знаю, что сержант Фостер не был убит при неумелой попытке ограбления. Это было преднамеренное убийство, и тот, кто убил его, имеет какое-то отношение к американской армии или к итальянской полиции. И я полагаю, что вы знаете кое-что о том, что привело к этому убийству. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о том, о чем знаете или догадываетесь. Или о том, чего боитесь. – Эти слова прозвучали тяжело и искусственно.

Когда он выговорил их, она посмотрела на него, и он увидел, как в глазах ее промелькнула та же тень, что он заметил в тот вечер на острове Сан-Микеле. Она попыталась заговорить, но замолчала и опустила глаза на стетоскоп. Спустя долгое время она покачала головой и произнесла:

– Полагаю, вы неверно истолковываете мою реакцию, мистер Брунетти. Я не понимаю, о чем вы говорите, когда утверждаете, что я чего-то боюсь. – А потом добавила, чтобы убедить и себя, и его: – Я ничего не знаю о том, почему могли убить Майка, или о том, кому понадобилось его убивать.

Он посмотрел на ее руку и увидел, что она согнула черную резиновую трубку, которая вела к плоскому диску на конце стетоскопа, так что резина от напряжения посерела. Женщина перехватила его взгляд, посмотрела на свою руку и медленно разжала трубку. Трубка распрямилась, и резина вновь стала черной.

– А теперь прошу прощения, мне нужно навестить еще одного пациента.

– Ну конечно, доктор, – сказал он, поняв, что проиграл. – Если вам придет в голову что-нибудь, о чем вы захотите сообщить мне или о чем вам захочется поговорить со мной, меня можно найти в квестуре Венеции.

– Спасибо, – сказала она, встала и двинулась к двери. – Вы хотите дочитать статью?

– Нет, – сказал он, поднимаясь. Потом протянул ей руку. – Если вам что-нибудь придет в голову, доктор…

Она взяла протянутую руку, улыбнулась, но ничего не сказала. Он смотрел ей вслед, когда она шла по коридору и затем вошла в соседнюю комнату, откуда доносился грудной напевный женский голос – кто-то, похоже, разговаривал с больным ребенком.

У госпиталя его ждал водитель, погруженный в чтение журнала. Когда Брунетти открыл заднюю дверцу, он поднял голову:

– Куда ехать, синьор?

– А та столовая сегодня открыта? – Он сильно проголодался и только сейчас сообразил, что уже второй час.

– Да, синьор. Забастовка прекратилась.

– А кто участвовал в забастовке?

– CGL, – объяснил водитель, назвав самый крупный из коммунистических профсоюзов.

– CGL? – изумленно повторил Брунетти. – На американской военной базе?

– Да, синьор, – сказал водитель и рассмеялся. – После войны сюда нанимали людей, которые хоть немного говорили по-английски, и разрешали организовывать профсоюзы, не обращая на них никакого внимания. Но когда они поняли, что CGL – это коммунисты, стали отказывать в приеме на работу тем, кто был его членом. Но избавиться от тех, кто еще работает здесь, они не могут. А многие из CGL работают как раз в столовой. Кормят там вполне прилично.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю