Текст книги "Смерть в чужой стране"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Что такое, Dottore? – спросил Брунетти.

– Она думала, что я из Милана.

– Не понял. Что вы хотите сказать?

– Когда она сказала, что убьет меня, она назвала меня «milanese traditore»,[34]34
  Миланским предателем (ит.).


[Закрыть] но она только ударила меня. Она все время кричала, что убьет меня, и все время называла «milanese traditore». Мне кажется, в этом нет никакого смысла.

Внезапно Брунетти понял, какой в этом смысл.

– Вьянелло, ваша моторка здесь?

– Да, синьор, у больницы.

– Мьотти, позвоните в квестуру, пусть они вышлют мобильный отряд, прямо сейчас, к палаццо Вискарди. Пошли, Вьянелло.

Полицейский катер был привязан слева от больницы, моторы работали. Брунетти спрыгнул на палубу, Вьянелло сразу же за ним.

– Бонсуан, – сказал Брунетти, радуясь, что тот у руля, – едем к Сан-Стае, к реставрированному палаццо рядом с палаццо Дуодо.

Бонсуану не к чему было задавать какие-то вопросы: страх Брунетти заразил и его. Он включил сирену двойной громкости, толкнул реверс и вывел катер в канал. В конце канала он свернул в Рио-Сан-Джованни-Кризостомо и рванулся к Большому Каналу. Через несколько минут катер вылетел на просторные воды Большого Канала, едва не столкнулся с такси, оставляя за кормою бешеную раздвоенную волну, которая билась о борта лодок и стены зданий. Они пролетели мимо трамвайчика, который как раз швартовался у Сан-Стае. Поднятая ими волна швырнула его к причалу, заставив пошатнуться не одного туриста, потерявшего на мгновенье опору.

У палаццо Дуодо Бонсуан направил катер к берегу, и Брунетти с Вьянелло спрыгнули, не дожидаясь, пока он причалит. Брунетти бросился по узкому переулку, задержался на мгновение, чтобы сориентироваться, поскольку впервые прибыл на это место со стороны канала, а потом свернул налево к палаццо.

Увидев, что тяжелая деревянная дверь во двор распахнута, он понял, что уже поздно: слишком поздно для Вискарди и слишком поздно для синьоры Кончетты. Он нашел ее там, у подножия лестницы, которая вела со двора наверх, двое гостей, завтракавших у Вискарди, заломили ей руки за спину, и у одного из них, как заметил Брунетти, салфетка была все еще заткнута за воротник рубашки.

Оба они были очень крупными мужчинами, эти гости синьора Вискарди, и Брунетти показалось, что вовсе не обязательно держать таким образом руки синьоры Кончетты, так грубо заломив их ей за спину. С одной стороны, было уже поздно, а с другой – она не оказывала сопротивления, она была довольна, можно было сказать – почти счастлива видеть то, что лежало во дворе у ее ног. Вискарди упал лицом вниз, так что зияющего отверстия, которое выстрел из револьвера проделал в его груди, не было видно, хотя кровь текла и текла по гранитным плитам. Рядом с телом, но ближе к синьоре Кончетте, там, где она его бросила, лежал револьвер. «Lupara» ее покойного мужа выполнила свое предназначение, восстановив честь семьи.

Брунетти подошел к женщине. Она посмотрела на него, узнала. Но не улыбнулась. Лицо ее словно было выковано из стали. Брунетти заговорил с мужчинами:

– Отпустите ее.

Они не пошевелились, поэтому он повторил:

– Отпустите ее.

На сей раз они послушались и оба поспешно отступили в сторону.

– Синьора Кончетта, – сказал Брунетти, – как вы узнали?

Спрашивать, зачем она это сделала, не было необходимости.

Неловко, словно ей было больно шевелить ими, она распрямила руки и затем скрестила их на груди:

– Мой Пеппино все мне рассказал,

– Что же он рассказал вам, синьора?

– Что на этот раз он получит столько денег, что нам хватит вернуться домой. Вернуться домой. Я так давно не была дома.

– Что еще он вам рассказал, синьора? Он рассказал вам о картинах?

Мужчина с салфеткой за воротником прервал его, заговорив высоким напористым голосом:

– Кто бы вы ни были, я предупреждаю вас, я – адвокат синьора Вискарди. И предупреждаю, что вы передаете информацию этой женщине. Я свидетель этого преступления, и ей не положено говорить, пока не явится полиция.

Брунетти коротко посмотрел на него, а потом на Вискарди.

– Адвокат ему больше не нужен. – Потом опять обратился к синьоре Кончетте: – Что вам сказал Пеппино, синьора?

Она попыталась говорить ясно, стараясь избегать диалектных слов. В конце концов, это ведь полиция.

– Я знала все. Про картины. Все. Я знала, что мой Пеппино хочет встретиться с вами. Он был очень напуган, мой Пеппино. Он боялся этого человека, – сказала она, указывая на Вискарди. – Он нашел что-то, что заставило его сильно бояться. – Она отвела взгляд от Вискарди и посмотрела на Брунетти. – Можно мне теперь уйти отсюда, Dottore? Мое дело сделано.

Снова заговорил человек с салфеткой:

– Вы задаете этой женщине наводящие вопросы, я свидетель.

Брунетти взял синьору Кончетту под руку.

– Пойдемте со мной, синьора. – Он кивнул Вьянелло, который тут же оказался позади него. – Ступайте с этим человеком, синьора. У него лодка, и он отвезет вас в квестуру.

– Только не на лодке, – сказала она. – Я боюсь воды.

– Это очень надежная лодка, синьора, – сказал Вьянелло.

Она повернулась к Брунетти:

– Вы поедете с нами, Dottore?

– Нет, синьора, я должен остаться здесь.

Она указала на Вьянелло, обращаясь к Брунетти:

– Ему можно доверять?

– Да, синьора, вы можете ему доверять.

– Вы клянетесь?

– Да, синьора. Клянусь.

– Vabene,[35]35
  Хорошо (ит.).


[Закрыть] мы поедем в лодке.

Она двинулась с места в сопровождении Вьянелло, которому пришлось наклониться, чтобы поддерживать ее под локоть. Она сделала два шага, остановилась и снова повернулась к Брунетти:

– Dottore?

– Да, синьора Кончетта?

– Картины у меня дома.

И она повернулась и направилась к дверям вместе с Вьянелло.

Позже Брунетти узнал, что, прожив двадцать лет в Венеции, она ни разу не села в лодку: как и многие сицилийские горцы, она смертельно боялась воды и за двадцать лет так и не преодолела этого страха. Но еще раньше он узнал, что она сделала с картинами. Когда полиция пришла к ней в дом, они нашли три картины – Моне, Гоген и Гварди были разрезаны на куски теми же самыми ножницами, которыми она пыталась атаковать Брунетти несколько лет назад. На этот раз Пеппино не было, и он не мог остановить ее, и в порыве горя она уничтожила их, оставив только рваные клочья полотна и красок. Брунетти не удивился, узнав, что многие сочли это верным доказательством ее безумия: убить человека может всякий, уничтожить картину Гварди может только безумец.

Спустя два дня в квартире Брунетти после обеда зазвонил телефон, и Паола взяла трубку. По теплу в ее голосе и частому смеху, которым она встречала то, что ей говорили, Брунетти понял, что это ее родители. Спустя долгое время, почти через полчаса, она вышла на террасу и сказала:

– Гвидо, отец хочет поговорить с тобой минутку.

Он вернулся в гостиную и взял трубку.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Добрый вечер, Гвидо, – сказал граф. – У меня для тебя новости.

– Насчет свалки?

– Свалки? – переспросил граф, удачно изображая недоумение.

– Свалки у озера Барчис.

– А, ты имеешь в виду строительную площадку. В начале этой недели там был частный транспортный подрядчик. Вся площадка очищена, все вывезено, земля выровнена бульдозером.

– Строительная площадка?

– Да, армия решила проводить на этой территории испытания излучения радона. Поэтому они собираются сделать эту территорию закрытой и построить там нечто вроде испытательной установки. Автоматической, разумеется.

– Чья армия, наша или их?

– Ну конечно наша.

– Куда убрали отходы со свалки?

– Кажется, грузовики направились в Геную. Но друг, который рассказал мне об этом, выражался не точно.

– Вы ведь знали, что Вискарди участвует в этом?

– Гвидо, мне не нравится твой обвинительный тон, – резко сказал граф. Брунетти не извинился, и граф продолжал: – Я много знал о синьоре Вискарди, Гвидо, но он был для меня недосягаем.

– Теперь он для всех недосягаем, – сказал Брунетти, но никакого удовлетворения от возможности произнести эти слова не почувствовал.

– Я пытался тебе намекнуть.

– Я не представлял, что он был настолько могуществен.

– Да, был. А его дядя, – граф назвал министра кабинета, – остается еще более могущественным. Ты понял?

Он понял больше, чем ему хотелось бы.

– Я прошу еще об одном одолжении.

– На этой неделе я очень много сделал для тебя, Брунетти. Много такого, что шло вразрез с моими кровными интересами.

– Это не для меня.

– Гвидо, благодеяния всегда делают для себя. В особенности когда мы просим за других.

Брунетти молчал так долго, что граф спросил в конце концов:

– Что случилось?

– Есть один офицер-карабинер, Амброджани. Он только что получил назначение на Сицилию. Вы можете сделать так, чтобы с ним ничего не случилось, пока он там?

– Амброджани? – спросил граф, словно его интересовало только имя.

– Да.

– Я посмотрю, что здесь можно сделать, Гвидо.

– Буду очень признателен.

– Полагаю, как и майор Амброджани.

– Благодарю вас.

– Не за что, Брунетти. Мы возвращаемся на следующей неделе.

– Хорошо. Отдыхайте как следует.

– Да, непременно. Доброй ночи, Гвидо.

– Доброй ночи.

Едва Брунетти положил трубку, некая деталь их разговора мелькнула у него в голове. Он замер на месте, похолодев, глядя на свою руку, все еще сжимавшую трубки. Граф знает, в каком чине Амброджани. Он, Брунетти, назвал его только офицером, а граф назвал майором Амброджани. Граф знал о Гамберетто. У него были дела с Вискарди. А теперь он знает чин Амброджани. Что он еще знает? И в какие еще дела вовлечен?

Паола сменила его на террасе. Он открыл дверь, вышел и стал рядом с ней, положив ей руку на плечо. Небо на западе посылало последние лучи света, скоро стемнеет.

– Дни стали короче, да? – спросила она. Он крепче сжал ее плечо и кивнул.

Так они и стояли рядом. Зазвонили колокола, сначала легкие колокола Сан-Поло, а потом они услышали повелительный гул Сан-Марко, разносившийся над всем городом, каналами, столетиями.

– Гвидо, мне кажется, Раффи влюблен, – сказала она, полагая, что сейчас подходящий момент.

Брунетти стоял рядом с матерью своего единственного сына, думая о родителях и о том, каким образом они проявляют любовь к своим детям. Он так долго не произносил ни слова, что она повернулась и посмотрела на него:

– Гвидо, почему ты плачешь?