Текст книги "Смерть в чужой стране"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, синьор, – сказал Брунетти после задумчивого молчания. – Мне кажется, людей у нас достаточно. Нужно только выждать, когда он сделает ложный шаг. Это должно случиться довольно скоро.

Патту совершенно не интересовало, чего нужно и чего не нужно выжидать. Он жаждал ареста, возврата картин и поддержки Вискарди, если он, Патта, решит стать членом городского совета.

– Хорошо, сообщите мне, когда у вас что-нибудь появится, – сказал он, если не словами, то интонацией отпуская Брунетти.

Потом он потянулся за второй сигаретой, а Брунетти, не желая снова наблюдать за этой церемонией, извинился и пошел поговорить с Вьянелло.

– Есть новости насчет Руффоло? – спросил Брунетти, входя в его кабинет.

– И да, и нет, – ответил Вьянелло, слегка приподнимаясь на стуле из уважения к старшему по званию, а потом снова опускаясь на него.

– То есть?

– То есть говорят, что он хочет побеседовать.

– Кто это говорит?

– Тот, кто знает кого-то, кто знает его.

– А кто говорил с этим кем-то?

– Я. Это один из тех парней с острова Бурано. Помните, из тех, что украли рыбачью лодку в прошлом году. Хотя мы их и отпустили, я считаю, что парень мне должен, вот я и пошел поговорить с ним вчера. Я вспомнил, что он ходил в одну школу с Руффоло. Он позвонил мне примерно час назад. Никаких вопросов не было задано, он просто сказал, что тот, другой человек разговаривал с кем-то, кто видел Руффоло, и Руффоло хочет поговорить с нами.

– С кем именно?

– Полагаю, что не с вами, синьор. Ведь в конце-то концов, вы дважды упрятали его в тюрьму.

– Вы хотите сделать это, Вьянелло?

Его собеседник пожал плечами:

– Почему бы и нет? Мне только не хочется никаких сложностей. В последние два года ему больше нечего было делать, как только сидеть за решеткой и смотреть американские киношки про полицейских, и он вполне может предложить встретиться в полночь на лодке посреди лагуны.

– Или на рассвете на кладбище, как раз когда вампиры возвращаются в свои гнезда.

– Почему бы ему не предложить просто какой-нибудь бар, где мы могли бы удобно устроиться и выпить по стакану вина?

– Ну, как бы то ни было, идите и встретьтесь с ним.

– Должен я его арестовать, когда он появится?

– Нет, даже и не пытайтесь. Просто спросите у него, что он хочет нам сообщить, и узнайте, на каких условиях.

– Хотите, чтобы я взял с собой кого-то, кто будет следить за ним?

– Нет. Он, возможно, этого ожидает. И испугается, если поймет, что за ним следят. Просто узнайте, чего он хочет. Если заломит не очень много, договоритесь.

– Вы думаете, он расскажет о Вискарди?

– Ведь другого повода для разговора с нами у него нет, так?

– Да, наверное, нет.

Когда Брунетти повернулся к двери, Вьянелло спросил:

– А как насчет сделки, которую я с ним заключу? Мы его не прокатим?

Услышав это, Брунетти обернулся и бросил на Вьянелло долгий взгляд:

– Ни в коем случае. Если преступники не смогут верить в незаконные сделки с полицией, во что им вообще останется верить?

Глава 19

В тот день от Амброджани не поступило никаких новостей, и Вьянелло не удалось войти в контакт с пареньком с Бурано. На следующее утро не было никаких телефонных звонков, не было их и после ланча. Около пяти часов пришел Вьянелло и сказал, что паренек звонил ему и что встреча назначена на субботу, во второй половине дня, на пьяццале Рома. За Вьянелло приедет машина, Вьянелло должен быть одет не в форму, и его отвезут туда, где Руффоло поговорит с ним. Объяснив все это Брунетти, Вьянелло усмехнулся и добавил:

– Прямо Голливуд.

– И никаких шансов выпить, полагаю, – задумчиво сказал Брунетти. – Жаль, что снесли бар Пулльман, там вы могли бы глотнуть чего-нибудь, перед тем как уйдете.

– Такого везенья не будет, я должен стоять на остановке пятого автобуса. Они подъедут, и я сяду в машину.

– Как они вас узнают?

Неужели Вьянелло покраснел?

– Я должен буду держать в руках букет красных гвоздик.

Услышав это, Брунетти не удержался и расхохотался.

– Красных гвоздик? Вы? Господи, надеюсь, никто из ваших знакомых не увидит вас, когда вы будете торчать на остановке загородного автобуса с букетом красных гвоздик.

– Я рассказал жене. Ей это не понравилось, а особенно то, что мне придется убить субботний вечер. Мы собирались пойти куда-нибудь пообедать, и теперь мне придется выслушивать упреки целый месяц.

– Вьянелло, давайте договоримся. Сделайте это, мы даже вернем вам деньги за гвоздики, только придется предоставить чек, но сделайте это, и я так составлю список дежурств, что вы получите отгул в следующую пятницу и субботу, идет? – Ему казалось, что это самое меньшее, чем он может отплатить человеку, который отдает себя в руки известных преступников и рискует, на что требуется еще больше храбрости, разгневать свою жену.

– Хорошо, синьор, хотя мне это и не нравится.

– Слушайте, Вьянелло, вы не обязаны это делать. Все равно рано или поздно мы его поймаем.

– Да ничего страшного, синьор. Он никогда не был таким уж дураком и раньше никогда не посягал на полицейских. Кроме того, я знаю его по последнему делу.

Брунетти вспомнил, что у Вьянелло двое детей, а третий на подходе.

– Если все получится, это вам зачтут. Я помогу с повышением в чине.

– Ну и прекрасно, но вот как ему-то это понравится? – Вьянелло скосил глаза в направлении кабинета Патты. – Как ему понравится, если мы арестуем его друга, синьора Политически-Важного-Вискарди?

– Да бросьте вы, Вьянелло. Вы прекрасно знаете, что он будет делать. Как только Вискарди окажется за решеткой и обвинение будет выглядеть достаточно убедительно, Патта станет говорить, что он с самого начала подозревал, но держался с Вискарди дружелюбно, чтобы заманить в ловушку, которую он сам придумал.

Оба по опыту знали, что так оно и будет.

Дальнейшие размышления по поводу поведения их начальника были прерваны телефонным звонком. Вьянелло назвал себя, слушал какое-то время, потом протянул трубку Брунетти:

– Это вас, синьор.

– Да, – сказал тот, сердце его заколотилось, потому что он узнал голос Амброджани.

– Он все еще здесь. Один из моих людей проследил его до дому; это в Гризиньяно, примерно в двадцати минутах от базы.

– Там ведь останавливается поезд, да? – спросил Брунетти, уже составляя план действий.

– Только местный. Когда вы хотите с ним встретиться?

– Завтра утром.

– Не кладите трубку, у меня есть расписание. – Пока Брунетти ждал, он услышал, что трубку на миг положили, потом голос Амброджани сказал: – Есть один, он выходит из Виченцы в восемь, в Гризиньяно прибывает в восемь сорок три.

– А пораньше?

– Шесть двадцать четыре.

– Вы можете попросить кого-нибудь подойти к этому поезду?

– Гвидо, – Голос Амброджани звучал почти умоляюще.

– Я хочу поговорить с ним у него дома, и я не хочу, чтобы он ушел до того, как я сумею с ним поговорить.

– Гвидо, нельзя же врываться в дом к людям в половине восьмого утра, даже если это американцы.

– Если вы мне дадите адрес, я, возможно, смогу взять машину до его дома здесь. – Говоря это, он понял, что это невозможно: сообщение об этой просьбе обязательно дойдет до Патты, а это не приведет ни к чему, кроме неприятностей.

– Какой вы упрямый малый, а? – произнес Амброджани, но в голосе его было больше уважения, чем недовольства. – Ладно, я подойду к поезду. Я приеду на своей машине, мы сможем припарковаться у его дома, и всей округе не придется удивляться, что мы там делаем.

– Спасибо, Джианкарло. Буду весьма признателен.

– Надеюсь, что так. Семь тридцать, в субботу утром, – сказал Амброджани с недоверием в голосе и положил трубку прежде, чем Брунетти успел что-нибудь добавить. Ладно, по крайней мере ему-то не нужно будет держать в руке дюжину красных гвоздик.

На следующее утро Брунетти удалось вовремя добраться до вокзала, так что он успел даже выпить кофе до отхода поезда, а потому был довольно любезен с Амброджани, когда тот встретил его на маленьком вокзале Гризиньяно. Майор выглядел на удивление свежим и бодрым, словно он давно уже встал, и Брунетти, в его теперешнем настроении, это показалось слегка раздражающим. Они зашли в бар напротив вокзала, каждый взял по чашке кофе и булочке, майор легким кивком дал понять бармену, что хочет добавить в кофе глоток граппы.

– Это недалеко отсюда, – сказал Амброджани. – Пара километров. Они живут в особняке на две семьи. Во второй половине живет владелец дома с семьей. – Заметив вопросительный взгляд Брунетти, он пояснил: – Я велел одному человеку походить и поспрашивать. Особенно сказать нечего. Трое детей. Они живут здесь больше трех лет, всегда вовремя вносят квартплату, ладят с хозяином. Жена у него итальянка, так что это помогает отношениям с соседями.

– А мальчик?

– Он здесь, вернулся из больницы в Германии.

– И как он?

– Пошел в школу в сентябре. Он, кажется, здоров, но один из соседей сказал, что на руке у него отвратительный шрам. Как будто от ожога.

Брунетти допил кофе, поставил чашку на стойку и произнес:

– Поедем к ним, и я расскажу вам, что мне известно.

Пока они ехали по спящим аллеям и улицам с трехрядным движением, Брунетти рассказал Амброджани о том, что он узнал из прочитанных книг, о ксерокопии истории болезни сына Кеймана и о статье в медицинском журнале.

– Сдается мне, что она или Фостер сложили все это вместе. Но это еще не объясняет, почему их обоих убили.

– Вы тоже думаете, что их обоих убили? – спросил Брунетти.

Амброджани отвернулся от дороги и посмотрел на него.

– Я никогда не верил, что Фостера убили при ограблении, и я не верю в передозировку. Не важно, что все это было так хорошо инсценировано.

Амброджани свернул на еще более узкую дорогу и через сто метров остановился перед белым бетонным домом, стоящим в стороне от дороги и окруженным металлической изгородью. Двустворчатые входные двери этого дома на две семьи открывались на крыльцо, расположенное над воротами двух сблокированных гаражей. На подъездной дорожке лежали два велосипеда, один рядом с другим, совершенно забытые, как бывает только с велосипедами.

– Расскажите мне еще об этих химических веществах, – попросил Амброджани, выключая двигатель. – Я пытался что-нибудь узнать о них вчера вечером, но, кажется, никто из тех, кого я расспрашивал, не имеет о них ни малейшего представления, кроме того, что они опасны.

– Мне известно только то, что я вычитал в этих книгах, – признался Брунетти. – Они очень разнообразны, настоящий смертоносный коктейль. Производить их легко, и большинство заводов не может без них работать, а часто и получает их в качестве побочного продукта своего производства. Проблема одна – как от них избавляться. Раньше их просто куда-то выбрасывали, но теперь это стало труднее. Слишком многие стали жаловаться, обнаруживая все это у себя на задворках.

– Вроде бы пару лет назад в газетах было что-то насчет одного судна, кажется «Карен Б», которое дошло до самой Африки и было возвращено обратно, в Геную?

Когда Амброджани заговорил об этом, Брунетти вспомнил это дело, вспомнил газетные заголовки о «Корабле с ядами», который пытался выгрузиться в каком-то африканском порту, но ему не дали разрешение подойти к причалам. Оно плавало по Средиземному морю несколько недель, и пресса занималась им так же, как теми сумасшедшими дельфинами, которые пытаются каждые два года подняться вверх по Тибру. В конце концов судно пришло в Геную и тем положило всему этому конец. «Корабль с ядами» пропал со страниц газет и с экранов итальянского телевидения, словно канул в глубины Средиземного моря. А его смертоносный груз исчез так же бесследно, и никто не знал и не спрашивал как. И где.

– Да. Но я не помню, какие там были отходы, – сказал Брунетти.

– Мы здесь никогда не сталкивались с этим, – сказал Амброджани, понимая, что ни к чему пояснять, что «мы» – это карабинеры, а «это» – несанкционированная свалка. – Я даже не знаю, входит ли в наши обязанности следить за этим или арестовывать за это.

Никому не хотелось первому прерывать молчание, которое было вызвано размышлениями на эту тему. Наконец Брунетти спросил:

– Интересно, не правда ли?

– Что никто не отвечает за соблюдение закона? Если вообще есть такие законы? – спросил Амброджани.

– Да.

Прежде чем они успели продолжить, дверь с левой стороны дома, за которым они наблюдали, отворилась и на крыльцо вышел мужчина. Он спустился по ступенькам, открыл дверь гаража, потом наклонился, чтобы передвинуть оба велосипеда с подъездной дорожки на траву. Когда он исчез в гараже, Брунетти и Амброджани вышли из машины и приблизились к дому.

Когда они подходили к воротам, машина задним ходом выезжала из гаража. Она доехала так до ворот, и мужчина, не выключая мотора, вылез из нее, чтобы открыть ворота. Он либо не видел двух человек у ворот, либо не обратил на них внимания. Он отпер ворота, распахнул их и направился обратно к машине.

– Сержант Кейман? – окликнул его Брунетти, стараясь перекричать шум двигателя.

Услышав свое имя, человек обернулся и посмотрел на них. Оба полицейских подошли ближе, но остановились у ворот, чтобы не ступить без приглашения в частные владение. Увидев это, тот жестом пригласил их войти и наклонился в машину, чтобы выключить мотор.

Это был высокий белокурый человек; легкая сутулость, которая, вероятно, когда-то призвана была скрывать его рост, теперь стала привычной. Он двигался свободно и даже развязно, как присуще американцам, но развязность эта к лицу, когда человек одет по-обыденному небрежно, и совершенно не к лицу, когда он в форме. Мужчина направился к ним, у него было открытое и недоуменное лицо, не улыбающееся, но явно не настороженное.

– Да? – спросил он по-английски. – Вы меня ищете, ребята?

– Сержант Эдвард Кейман? – спросил Амброджани.

– Да. Чем могу быть полезен? Как-то рановато, а?

Брунетти шагнул вперед и протянул руку:

– Доброе утро, сержант. Я – Гвидо Брунетти, из венецианской полиции.

Американец пожал руку Брунетти, рукопожатие у него было сильное и твердое.

– Далеко заехали от дома, да, мистер Брунетти? – спросил он, произнося две последние согласные как двойное «д».

Это следовало расценивать как любезность, и Брунетти улыбнулся:

– Вроде далеко. Но мне нужно узнать у вас кое-что, сержант.

Амброджани улыбнулся и кивнул, но не сделал попытки назвать себя, предоставив Брунетти вести разговор.

– Давайте, спрашивайте, – сказал американец, а потом добавил: – Простите, джентльмены, что не могу пригласить вас в дом выпить кофе, но жена еще спит, и она убьет меня, если я разбужу детей. По субботам она спит вволю.

– Понятно, – сказал Брунетти. – У меня дома то же самое. Я сам сегодня вынужден был уходить на цыпочках, как грабитель. – Оба усмехнулись по адресу этой необъяснимой тирании спящих женщин, и Брунетти начал: – Мне бы хотелось расспросить вас о вашем сыне.

– Дэниеле? – спросил американец.

– Да.

– Так я и подумал.

– Кажется, вас это не удивляет, – заметил Брунетти.

Прежде чем ответить, военный прислонился к машине, перенеся на нее всю тяжесть тела. Брунетти воспользовался этой возможностью, чтобы повернуться к Амброджани и спросить его по-итальянски:

– Вам понятно, о чем мы говорим?

Карабинер кивнул.

Американец скрестил ноги и вынул из кармана рубашки пачку сигарет. Он протянул пачку итальянцам, но оба покачали головами. Он прикурил от зажигалки, стараясь держать пламя между ладонями, защищая его от несуществующего ветерка, потом снова сунул в карман и пачку, и зажигалку.

– Это насчет дела с тем врачом, да? – спросил он, откидывая голову назад и выпуская в воздух струю дыма.

– Почему вы так думаете, сержант?

– Да ведь тут и думать особенно-то нечего, верно? Она лечила Дэнни и чертовски огорчалась, что с рукой у него так плохо. Все спрашивала у него, что случилось, а потом этот ее дружок, ну, которого убили в Венеции, он тоже стал доставать меня вопросами.

– Вы знали, что он ее дружок? – спросил Брунетти, искренне удивленный.

– Ну, пока его не убили, никто вроде ничего такого не говорил, но я думаю, что многие знали это и раньше. Я-то сам не знал, но ведь я с ними не работал. Да ведь нас, черт побери, всего-то пара тысяч, все живем и работаем бок о бок. Никто ничего не может утаить, по крайней мере надолго.

– Какие вопросы он вам задавал?

– Насчет того, где в тот день гулял Дэнни. И что еще он там видел. И все такое.

– Что вы ему сказали?

– Сказал, что не знаю.

– Вы не знаете?

– Ну, не точно. В тот день мы ездили к Авиано, рядом с озером Барчис, но по дороге обратно остановились в другом месте, в горах; вот там мы устроили пикник. Дэнни на какое-то время ушел в лес один, но потом не мог вспомнить, где именно он упал. В котором месте. В разговоре с Фостером я пытался описать, где это случилось, но тоже не мог вспомнить точно, где мы в тот раз останавливались. С тремя детьми и собакой, и за всеми нужен глаз да глаз, не очень-то обращаешь внимание на такие вещи.

– И что Фостер сделал, когда вы сказали, что не помните?

– Да он, черт побери, захотел, чтобы я съездил туда с ним как-нибудь в субботу, проехал с ним всю дорогу и поискал это место – а вдруг я вспомню, где мы ставили машину.

– И вы с ним ездили?

– Еще чего. У меня трое детей, жена, и если повезет – один выходной в неделю. И я не стану тратить целый выходной, бегая по горам и ища место, где я когда-то устроил пикник. И потом, как раз тогда Дэнни был в госпитале, и я не мог оставить жену на целый день одну ради того, чтобы гоняться за призраками.

– Как он себя повел, когда вы сказали ему это?

– Ну, ясно дело, он здорово разозлился, но я объяснил, почему не могу сделать это, и он вроде бы успокоился. Перестал просить меня поехать с ним, однако думаю, сам-то он туда ездил искать, а может, и с доктором Питерс.

– Почему вы так думаете?

– Ну, он ходил разговаривать с одним моим дружком, тот работает в зубной клинике – делает рентген. И он сказал мне, что как-то в пятницу к вечеру Фостер вошел в лабораторию и попросил его одолжить ему на выходной его таб.

– Его – что?

– Его таб. Ну, он так это называет. Знаете, такая маленькая карточка, которую должны носить все, работающие с рентгеновскими лучами. Если вы облучаетесь сильно, у нее меняется цвет. Не знаю, как у вас это называется. – Брунетти кивнул, поняв, о чем речь. – Ну и этот парень одолжил ему таб на выходные, а утром в понедельник он его вернул, к началу работы. Как и обещал.

– И что цвет?

– Совсем не изменился. Такой же, какой был раньше.

– Как вы думаете, зачем он брал таб?

– Вы его ведь не знали, да? – спросил сержант у Брунетти, который покачал головой. – Забавный был малый. Очень серьезный. Очень серьезно относился к своей работе, ну да и вообще ко всему. Наверное, он еще был и верующий, но не такой, как эти психованные «утвердившиеся в вере». Если он решит, что что-то правильно, его не остановить – все равно сделает. И он вбил себе в голову, что… – Здесь сержант замолчал. – Не знаю точно, что он в нее вбил, но он хотел узнать, где это Дэнни прикоснулся к той штуке, на которую у него аллергия.

– Так вот что это было? Аллергия?

– Так они мне сказали, когда он вернулся из Германии. С его рукой много было возни, но доктора там сказали, что все прекрасно заживет. Через год или вроде того, шрам исчезнет или почти исчезнет.

Впервые заговорил Амброджани:

– А они вам сказали, что у него вызывает аллергию?

– Нет, они не смогли выяснить. Сказали, что это, может, сок какого-то дерева, которое растет в тех горах. Они провели много всяких тестов. – Здесь лицо его смягчилось, а глаза посветлели от настоящей гордости. – Мальчишка никогда не жаловался, ни разу. Будет настоящим мужчиной. Я здорово им горжусь.

– Но они вам не сказали, что вызывает у него аллергию? – повторил карабинер.

– Не-а. А потом пришли эти чертовы дураки и потеряли историю болезни Дэнни, по крайне мере то, что было записано там в Германии.

Услышав это, Брунетти и Амброджани переглянулись, и Брунетти спросил:

– Вы не знаете, нашел Фостер то место?

– Не могу сказать. Его убили через две недели после того, как он позаимствовал этот датчик, и у меня больше не было случая поговорить с ним. Поэтому я ничего не знаю. Жаль, что с ним так получилось. Он был парень что надо, и жаль, что эта докторша, его подружка, приняла все так близко к сердцу. Я не знал, что они были так… – Здесь он замялся, чтобы найти нужное слово, и замолчал.

– А на базе верят, что доктор Питерс вколола себе сверхдозу из-за Фостера?

На сей раз настала очередь удивляться сержанту:

– А как же может быть иначе? Она же врач, верно? Если кому и знать, сколько ввести в себя этой штуки, так только ей.

– Да, наверное, – сказал Брунетти, чувствуя себя предателем.

– А вот что занятно, – начал американец, – Если бы я не волновался из-за Дэнни и не возился бы с ним столько, я, может, и вспомнил бы, что сказать Фостеру. Может, это помогло бы ему найти то место.

– Что такое? – спросил Брунетти, стараясь говорить небрежно.

– Когда мы были наверху в тот день, я видел два грузовика, которые подъехали, видел, как они свернули на проселочную дорогу вниз по склону. Я просто не вспомнил об этом, когда Фостер спрашивал меня. А жаль. Мог бы избавить его от кучи хлопот. Ему нужно было бы только узнать у мистера Гамберетто, куда в тот день ездили его грузовики, и он нашел бы то место.

– У мистера Гамберетто? – вежливо переспросил Брунетти.

– Ага, у этого парня контракт с нашим гарнизоном на перевозки. Его грузовики приезжают сюда два раза в неделю и увозят спецгруз. Ну знаете, медицинские отходы из госпиталя и из зубной клиники. Наверное, еще отходы из гаража. Отработанное масло. На грузовиках не написано его имя, но сбоку у них есть красная полоса, и такие грузовики я видел в тот день у озера Барчис. – Кейман замолчал и задумался. – Не знаю, почему я не подумал об этом в тот день, когда Фостер расспрашивал меня. Но Дэнни только что увезли в Германию, и, наверное, я не очень-то думал об этом.

– Вы работаете в договорном отделе, да, сержант? – спросил Амброджани.

Если американец и нашел странным, что Амброджани это известно, виду он не подал.

– Да.

– Вы когда-нибудь встречаетесь с этим мистером Гамберетто?

– Не-а. Я знаю его имя только потому, что видел его в договоре.

– Разве он не приходит, чтобы продлить контракт? – спросил Амброджани.

– Нет, кто-то из служащих ходит в его офис. Я думаю, он там получает бесплатный ланч, а потом возвращается с подписанным договором, и мы с ним работаем.

Брунетти не нужно было смотреть на Амброджани, чтобы понять, что тот подумал: этот служащий получает от мистера Гамберетто нечто посущественней бесплатного завтрака.

– Это единственный договор, который есть у мистера Гамберетто с вами?

– Нет, сэр. У нас заключен с ним договор на строительство нового госпиталя. Подписан он был давно, но потом началась война в Заливе, и все строительные проекты были заморожены. Но кажется, дело начинает подвигаться, и вроде бы работа начнется весной, как только можно будет копать землю.

– Это контракт на большую сумму? – спросил Брунетти. – Должно быть, так – ведь это целый госпиталь.

– Точных цифр я не помню, ведь мы подписывали договор давно, но думаю, что-то близко к десяти миллионам долларов. Только это было три года назад. Наверное, с тех пор сумма сильно выросла.

– Да, я в этом уверен, – сказал Брунетти.

Вдруг все обернулись на громкий лай, раздавшийся в доме. Потом увидели, как входная дверь открылась со скрипом и большая черная собака вылетела оттуда и бросилась вниз по ступенькам. Лая как сумасшедшая, она побежала прямо к Кейману и, подпрыгнув, лизнула в лицо. Потом повернулась к чужим, оглядела их. После чего отбежала в сторону, присела на траве, сделала делишки. И снова подбежала к Кейману, подскочила, стараясь ткнуться носом ему в нос.

– Сидеть, Китти-Кэт, – сказал сержант без всякой твердости в голосе.

Она снова прыгнула и ткнулась в него.

– Сидеть, девочка. Перестань.

Она не обратила на это внимания, разбежалась перед следующим прыжком и снова бросилась на него.

– Плохая псина, – произнес Кейман голосом, выражавшим совершенно противоположное. Схватив собаку обеими руками, он погрузил их в мех и с силой принялся трепать ее загривок. – Извиняюсь. Я думал улизнуть незаметно. Когда она видит, что я сажусь в машину, то просто сходит с ума, если не может отправиться со мной. Любит машины.

– Не буду больше вас задерживать, сержант. Вы очень помогли нам, – сказал Брунетти, протягивая руку.

Собака проследила взглядом за его рукой, морда с высунутым языком выглядела добродушно. Кейман высвободил одну руку и протянул ее Брунетти, но вышло это неловко, поскольку он все еще стоял, наклонившись над собакой. Потом обменялся рукопожатиями с Амброджани, а когда полицейские повернулись и пошли к воротам, открыл дверцу машины и позволил собаке туда запрыгнуть.

Машина подалась к ним задним ходом. Брунетти стоял у металлических ворот. Он помахал сержанту Кейману, давая знать, что закроет ворота сам. Американец выждал, пока ворота будут закрыты, включил зажигание и медленно тронулся. Последнее, что они видели, была собачья голова, выглядывающая из заднего окна, ее нос, нюхающий ветер.