Текст книги "Смерть в чужой стране"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13

Как правило, по субботам Брунетти не ходил в квестуру, но в это утро пошел, больше из любопытства – чтобы посмотреть, кто еще там появился. Спешить на работу было не надо, и он неторопливо прошел по кампо Сан-Лука и выпил каппучино у Розы Сальва, в том баре, где, по утверждению Паолы, варили самый лучший кофе в городе.

Потом направился к квестуре, держась параллельно Сан-Марко, но избегая самой площади. Добравшись до работы, он поднялся на второй этаж, где и нашел Росси, разговаривающего с Риверре, полицейским, который, как полагал Брунетти, был на бюллетене. Когда он вошел, Росси взмахом руки подозвал его к своему столу.

– Хорошо, что вы пришли, синьор. У нас есть кое-что новенькое.

– Что именно?

– Взлом. На Большом Канале. Палаццо, которое только что отреставрировали, рядом с Сан-Стае.

– Которое принадлежит тому миланцу?

– Да, синьор. Он пришел туда вчера вечером и застал на месте двух человек, а может, и трех, он не знает в точности.

– И что дальше?

– Вьянелло сейчас в больнице, беседует с ним. Все, что знаю, я услышал от тех, кто выехал по вызову и отвез его в больницу.

– И что они говорят?

– Миланец попытался убежать, но его схватили и сильно избили. Его пришлось отправить в больницу, но с ним ничего особенного. Просто синяки и ушибы.

– А те трое? Или двое?

– Никаких следов. Люди, которые выехали по вызову, вернулись туда после больницы. А грабители, похоже, сбежали, прихватив парочку картин и кое-что из драгоценностей его жены.

– Описание преступников имеется?

– Хозяин видел их не отчетливо, мало что мог сказать, разве только что один из них был очень высокий, а у другого, как ему показалось, была борода. Но, – добавил Росси, поднимая взгляд и улыбаясь, – на берегу канала сидела парочка юных туристов, и они видели, как из палаццо вышли трое. Один из взломщиков нес чемодан. Эти юнцы были еще там, когда прибыли наши люди, и они дали описание. – Он помолчал и улыбнулся, словно был уверен, что Брунетти страшно понравится то, что он сейчас скажет. – Один из них похож на Руффоло.

Брунетти отреагировал мгновенно:

– Я думал, он в тюрьме.

– Был в тюрьме, синьор, но уже две недели как на воле.

– Вы показали ребятам фотографии?

– Да, синьор. И они считают, что это он. Они заметили большие уши.

– А что хозяин палаццо? Ему вы показывали фото?

– Нет еще, синьор. Я только что вернулся после разговора с этой бельгийской парочкой. Сдается мне, это Руффоло.

– А что двое других? Описания бельгийской парочки похожи на описания хозяина?

– Ну знаете, синьор, было же темно, и они не очень-то обратили внимание.

– Но?

– Но они совершенно уверены, что ни у кого из них не было бороды.

Брунетти немного поразмышлял, а потом спросил Росси:

– Сходите в больницу с фотографиями и спросите, узнает ли он его. Он в состоянии разговаривать, этот миланец?

– О да, синьор, он в порядке. Несколько синяков, подбитый глаз, но все в порядке. В доме все застраховано.

Почему это всегда кажется, что преступление становится не таким серьезным, если все застраховано?

– Если пострадавший опознает Руффоло, сообщите мне, тогда я схожу к его матери и выясню, где он сейчас.

Услышав это, Росси фыркнул.

– Знаю, знаю. Она наврет и самому Папе, если это поможет ее маленькому Пеппино. Но разве можно ее в этом винить? Это ее единственный сын. И потом, мне самому хотелось еще раз взглянуть на эту старую бой-бабу. С тех пор как я последний раз арестовывал его, я видел ее всего раз или два.

– Она ведь попыталась тогда пырнуть вас ножницами, синьор? – спросил Росси.

– Ну, на самом деле она не очень-то старалась, и там был Пеппино, который ее остановил. – Брунетти, не скрываясь, усмехнулся, вспомнив об этом, явно самом нелепом случае за время его службы. – К тому же это были всего лишь фестонные ножницы.

– Она крепкий орешек, эта синьора Кончетта.

– Воистину, – согласился Брунетти. – И пусть кто-нибудь следит за этой его подружкой. Как ее зовут?

– Ивана вроде.

– Да, да.

– Хотите, чтобы мы с ней поговорили, синьор?

– Нет, она скажет только, что не видела его. Поговорите с теми, кто живет под ней. Это они сдали Руффоло в последний раз. Может, они позволят нам поместить кого-нибудь к себе в квартиру, пока он не появится. Попросите их.

– Хорошо, синьор.

– Что-нибудь еще?

– Нет. Ничего.

– Я пробуду у себя час или около того. Доложите мне о том, что узнаете в больнице, Руффоло ли это. – Он пошел к двери, но Росси окликнул его:

– Еще одно, синьор. Вчера вечером вам звонили.

– Кто звонил?

– Не знаю, сэр. Оператор сказал, что звонок был сделан примерно в одиннадцать часов. Звонила женщина. Она назвала вас по имени, но по-итальянски она не говорила, или почти не говорила. Оператор еще что-то сказал, но я не помню, что именно.

– Я зайду и поговорю с ним, – сказал Брунетти и вышел.

Он не стал подниматься по лестнице, а задержался в конце коридора и заглянул в комнатку, где сидел телефонный оператор. Это был молодой полицейский-новичок, со свежим лицом, на вид лет восемнадцати. Имени его Брунетти не помнил.

Увидев комиссара, юноша вскочил, потянув за собой провод, который связывал его наушники с коммутатором.

– Доброе утро, синьор.

– Доброе утро. Сядьте, пожалуйста. Молодой человек подчинился, нервно присев на краешек стула.

– Росси сказал мне, что вчера вечером мне кто-то звонил.

– Да, синьор, – сказал новичок, с трудом удерживаясь от желания встать, разговаривая со старшим по званию.

– Это вы приняли звонок?

– Да, синьор. – И, предупреждая вопрос Брунетти, почему он все еще находится здесь спустя двенадцать часов, молодой человек пояснил: – Я замещаю Монико, синьор. Он болен.

Брунетти, не интересуясь этими подробностями, спросил:

– Что она сказала?

– Она назвала вас по имени, синьор. Но она говорила по-итальянски совсем плохо.

– Вы помните, что именно она сказала?

– Да, синьор, – ответил оператор, перебирая какие-то бумаги, лежавшие перед ним на коммутаторе. – Я записал вот здесь. – Он извлек из вороха листков один и по нему прочел: – Она спрашивала вас, но не оставила ни своего имени, ни чего бы то ни было. Я спросил, как ее имя, но она не ответила или не поняла. Я сказал, что вас сейчас нет, но тогда она снова попросила позвать вас.

– Она говорила по-английски?

– Наверное, синьор, но она произнесла только несколько слов, и я ее не понял. Я попросил ее говорить по-итальянски.

– Что еще она сказала?

– Она сказала что-то вроде «basta», или это могло быть «pasta» или «posta».

– Что-нибудь еще?

– Нет, сэр. Только это. А потом она повесила трубку.

– Как звучал ее голос?

Юноша задумался и потом ответил:

– Да обычно, синьор. Я бы сказал, она просто огорчилась, что вас нет.

– Хорошо. Если она еще раз позвонит, соедините ее со мной или с Росси. Он говорит по-английски.

– Слушаю, синьор, – сказал молодой человек. И когда Брунетти повернулся к двери, он не устоял перед искушением вскочить на ноги, чтобы отдать честь удаляющейся спине комиссара.

Женщина, по-итальянски почти не говорит. «Molto poco», – вспомнил он слова доктора. «Очень мало». И еще он вспомнил одну вещь, которую его отец сказал про рыбалку, когда еще в лагуне можно было рыбачить, – что нехорошо дергать наживку, так только рыбу распугаешь. Она во всяком случае пробудет здесь еще шесть месяцев, а он никуда не денется. Если она не позвонит еще раз, в понедельник он позвонит в госпиталь и попросит ее к телефону.

А теперь вот Руффоло на свободе и снова занялся своим делом. Мелкий воришка и взломщик, Руффоло за последние годы то попадал в тюрьму, то выходил на свободу, и дважды его сажал Брунетти. Родители Руффоло много лет назад приехали сюда из Неаполя, привезя с собой это преступное дитя. Его отец упился до смерти, но прежде успел-таки вложить в своего единственного сына принципы, согласно которым семейство Руффоло не создано для такой заурядной вещи, как работа, или торговля, или даже учеба. Истинный плод своего папаши, Джузеппе никогда не работал, единственная торговля, которой он когда-либо занимался, была продажа краденых вещей, а единственное, чему он когда-либо обучался, это как лучше открыть замок или ворваться в дом. Если он вернулся к своим занятиям так скоро после выхода из тюрьмы, значит, два года отсидки не прошли для него впустую.

Но при этом Брунетти не мог не испытывать симпатии и к матери, и к сыну. Пеппино, кажется, не считал, что Брунетти виноват в том, что его арестовали, а синьора Кончетта, когда со временем забылся случай с фестонными ножницами, была благодарна за показания, которые дал Брунетти на судебном процессе Руффоло, – что тот не прибегал к силе и не угрожал насилием, совершая свои преступления. Возможно, именно эти показания помогли ограничить приговор за ограбление всего двумя годами.

Брунетти не нужно было посылать за досье Руффоло в регистратуру. Рано или поздно Руффоло появится в доме своей матери или у Иваны и снова попадет за решетку, чтобы усовершенствовать свои преступные дарования и еще дальше продвинуться по этой дорожке.

Придя в свой кабинет, он поискал донесение Риццарди о вскрытии американца. Когда они разговаривали, патологоанатом ничего не сказал о наличии наркотиков в крови, и Брунетти не заострял на этом внимания на том этапе следствия. Он нашел донесение у себя на столе, открыл его и начал пролистывать. Как и грозился Риццарди, язык донесения был совершенно неудобоварим. На второй странице Брунетти нашел то, что могло быть ответом, хотя и трудно было разобраться в длинных латинских терминах и головоломном синтаксисе. Он прочел донесение три раза и полностью убедился, что в крови не найдено никаких следов наркотиков. Он был бы удивлен, если бы вскрытие показало что-то иное.

Зазвучал звонок служебного телефона. Он быстро ответил:

– Слушаю, синьор.

Патта не стал интересоваться, откуда Брунетти знает, кто звонит, – верный признак, что звонок срочный.

– Мне бы хотелось поговорить с вами, комиссар. – Употребление звания вместо имени подчеркивало важность звонка.

Брунетти сказал, что сию минуту спустится в кабинет вице-квесторе. Набор настроений у Патты был ограничен, каждое было легко понять, и нынешнее настроение было из тех, к которым следует отнестись со всем вниманием.

Он нашел своего начальника сидящим за пустым столом со сложенными перед собой руками. Обычно Патта пытался создать видимость напряженной работы, даже если перед ним лежала всего лишь пустая папка. Сегодня перед ним не лежало ничего, в наличии было только серьезное, можно даже сказать, торжественное лицо и пара сложенных рук. Пряный запах какого-то семейного одеколона исходил от Патты, чье лицо в это утро, казалось, было скорее смазано маслом, чем выбрито. Брунетти подошел к столу и стал перед ним, размышляя, сколько времени Патта будет молчать, – средство, к которому вице-квесторе нередко прибегал, когда хотел подчеркнуть важность того, что намеревался сказать.

Прошла по меньшей мере минута, прежде чем Патта произнес:

– Садитесь, комиссар. – Повторное употребление звания дало понять Брунетти, что он сейчас услышит нечто для себя неприятное.

– Мне бы хотелось поговорить с вами об этом ограблении, – сказал Патта без всяких вступлений, как только Брунетти сел.

Брунетти подозревал, что речь идет не о последнем ограблении на Большом Канале, хотя жертвой был промышленник из Милана. Нападения на особу такой значимости обычно было достаточно, чтобы довести Патту до крайней степени кажущейся занятости.

– Да, синьор, – сказал Брунетти.

– Я узнал, что вы еще раз ездили в Виченцу.

– Да, синьор.

– Почему? У вас не хватает дел здесь, в Венеции?

Брунетти собрался с силами, зная, что, несмотря на их предыдущий разговор, придется объяснять все заново.

– Мне хотелось поговорить с кем-то из тех, кто с ним работал, синьор.

– А вы не сделали этого во время первой поездки?

– Нет, синьор, на это не хватило времени.

– Вы ничего об этом не сказали, когда вернулись. – Брунетти промолчал, и Патта спросил: – Почему вы не сделали этого в первый же день?

– Не хватило времени, синьор.

– Вы вернулись в шесть часов. Вы могли спокойно задержаться там и закончить все в тот же день.

Брунетти с трудом подавил желание поинтересоваться, как это Патта ухитрился запомнить такую подробность, как время его возвращения в Beнецию. Ведь это человек, который не помнит имен двух-трех собственных полицейских.

– Я не успел, синьор.

– Что произошло, когда вы еще раз поехали туда?

– Я разговаривал с командиром Фостера и одним из его сослуживцев.

– И что вы узнали?

– Ничего существенного, синьор.

Патта сердито посмотрел на него из-за стола:

– Что это значит?

– Я не узнал ничего об убийце.

Патта вскинул руки и громко вздохнул в раздражении:

– В том-то все и дело, Брунетти. Нет никаких причин для его убийства, вот почему вы и не нашли ничего. И не найдете, должен добавить. Потому что причина не там. Его убили из-за денег, и доказательством служит то, что при нем не был найден бумажник.

При нем не нашли также и одного ботинка. Означает ли это, что его убили ради Рибока номер одиннадцать?

Патта открыл верхний ящик и вынул несколько листов бумаги.

– Я считаю, Брунетти, что вы потратили более чем достаточно времени на расследование в Виченце. Мне не нравится, что вы беспокоите ради этого американцев. Преступление совершено здесь, и убийца будет найден здесь. – Последними словами Патта твердо дал понять, что разговор закончен. Потом взял один из листов и посмотрел на него. – Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем вы находили вашему времени лучшее применение.

– А как я могу это сделать, синьор?

Патта всмотрелся в него, потом снова занялся бумагой.

– Я поручаю вам расследование этого взлома на Большом Канале.

Брунетти был уверен, что ограбление роскошного палаццо представляется Патте преступлением куда более серьезным, чем заурядное убийство, тем более что убитый даже не был офицером.

– А как быть с американцем, синьор?

– Мы будем придерживаться обычной процедуры. Посмотрим, вдруг кто-то из наших нехороших мальчиков заговорит о нем или у кого-то окажется больше денег, чем обычно.

– А если нет?

– Американцы тоже ведут расследование, – сказал Патта, словно закрывая тему.

– Прошу прощения, синьор. Как могут американцы расследовать то, что произошло в Венеции?

Патта сузил глаза:

– У них есть свои возможности, Брунетти. Свои возможности.

В этом-то Брунетти как раз не сомневался, но как эти возможности будут использованы для поимки убийцы?

– Я бы предпочел продолжать это расследование, синьор. Я не верю, что это уличный грабеж.

– Я решил, что это уличный грабеж, комиссар, и мы будем считать это именно уличным грабежом.

– Что это значит, синьор?

Патта попытался изобразить удивление.

– Это значит, комиссар, – и я хочу, чтобы вы обратили на это внимание, – это значит именно то, что я сказал: мы намереваемся считать это убийством, которое произошло при попытке ограбления.

– Официально?

– Официально, – повторил Патта, а потом добавил с ударением: – И неофициально.

Не к чему было спрашивать, что это значит.

Одержав победу, Патта стал снисходительным и сказал:

– Разумеется, интерес и энтузиазм, проявленные вами в этом деле, будут оценены американцами.

Брунетти подумал, что лучше бы они оценили успех, но это мнение не стоило высказывать теперь.

– Знаете, синьор, я все еще не совсем уверен, – начал Брунетти, позволив ноткам сомнения и раздумчивости бороться в своем голосе. – Однако полагаю, это вполне возможно. Я действительно не узнал о нем ничего, что подтверждало бы мои подозрения. – То есть если не учитывать такой мелочи, как пара упаковок кокаина на несколько сотен миллионов лир.

– Хорошо, что вы так все воспринимаете, Брунетти. Полагаю, это говорит о реалистичности вашего взгляда. – Патта посмотрел на лежащие на столе бумаги. – Они взяли одного Гварди.

Комиссару, который не мог уследить за мыслями своего шефа, прыгающими с предмета на предмет, оставалось только одно – переспорить:

– Кого взяли?

– Гварди, комиссар, Франческо Гварди. Я думал, вы по крайней мере знаете это имя: это один из наших самых известных венецианских художников.

– Ах, простите, синьор. Я думал, это что-то из немецкого телевидения.

Патта твердо и неодобрительно проговорил «нет», а потом снова опустил глаза на бумаги:

– Все, что у меня есть, это список от синьора Вискарди. Один Гварди, один Моне и один Гоген.

– А он все еще в больнице, этот синьор Вискарди? – спросил Брунетти.

– Да, полагаю. А что?

– Очень уж он уверен насчет картин, которые они взяли, хотя и не видел грабителей.

– Ваша версия?

– У меня нет версии, синьор, – ответил Брунетти. – Может, у него и было всего три картины. – «Но если бы у него действительно только и было, что три картины, это дело не оказалось бы так быстро главным в списке Патты», – подумал он. – Могу я спросить, чем занимается в Милане этот синьор Вискарди?

– Он управляет несколькими фабриками.

– Управляет или владеет и управляет?

Патта даже не пытался скрыть раздражение.

– Он уважаемый человек, и он потратил огромную сумму денег на реставрацию этого палаццо. Этот человек – достояние нашего города, и полагаю, мы обязаны проследить, чтобы, пока синьор Вискарди находится здесь, ему была обеспечена безопасность.

– Ему и его собственности, – добавил Брунетти.

– Да, и его собственности, – повторил Патта его слова, но совсем другим тоном. – Я бы хотел, комиссар, чтобы вы занялись расследованием, и надеюсь, что с синьором Вискарди будут обращаться с надлежащим уважением.

– Разумеется, синьор. – Брунетти встал, собираясь уходить. – Вы знаете, какими именно фабриками он управляет, синьор?

– Кажется, там производят оружие.

– Благодарю вас, синьор.

– И я хочу, чтобы вы больше не беспокоили американцев, Брунетти. Ясно?

– Да, синьор.

Конечно, ясно, но неясно, почему?

– Хорошо, тогда приступайте. Я хочу, чтобы с этим разобрались как можно быстрее.

Брунетти улыбнулся и вышел из кабинета Патты, размышляя о том, за какие нити здесь потянули и кто потянул. Насчет Вискарди выяснить все очень просто: оружие, достаточно денег, чтобы купить и реставрировать палаццо на Большом Канале, – смешанным запахом денег и власти несло от каждой фразы Патты. Что же до американцев, здесь труднее понять, откуда исходят запахи, однако это не делало их менее ощутимыми. Но было ясно, Патте сообщили: смерть американца следует рассматривать как неудачное ограбление, и точка. Но кто грабитель?

Вместо того чтобы пойти в свой кабинет, он спустился вниз и вошел в главный офис. Вьянелло вернулся из больницы и сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, прижав к уху телефонную трубку. Увидев входящего Брунетти, он прервал разговор.

– Да, синьор? – спросил он.

Брунетти прислонился к краю стола.

– Этот Вискарди, как он вам показался, когда вы с ним разговаривали?

– Расстроенным. Он всю ночь пробыл в общей палате, ему удалось добиться, чтобы его перевели в одноместную…

– Как ему это удалось? – прервал Брунетти.

Вьянелло пожал плечами. Казино – не единственное общественное учреждение в городе, над дверями которого было написано: «NonNobis». Надпись на больнице, хотя и видимая только богатым, была не менее реальна.

– Наверное, он кого-то там знает или знает, кому позвонить. Люди вроде него всегда это знают. – Судя по тону Вьянелло, не похоже было, чтобы Вискарди вызвал у него симпатию.

– Что он за человек? – спросил Брунетти.

Вьянелло улыбнулся, потом скривился:

– Ну как вам сказать, типичный миланец. Не выговорил бы букву «р», даже если бы у него рот был ими набит, – сказал он, опуская все «р» в своем предложении, в точности имитируя аффектированную речь миланцев, столь популярную среди большинства политиков-arrivisto[25]25
  Карьеристов (ит.).


[Закрыть] и комических актеров, обожающих их передразнивать. – Он начал с объяснения того, какую ценность представляют эти картины, чем он, по-моему, хотел показать, какую ценность представляет он сам. Потом пожаловался на то, что провел ночь в общей палате. Наверное, опасался, как бы ему не подхватить какую-нибудь болезнь низших классов.

– Он дал вам описания грабителей?

– Он сказал, что один из них был очень высокий, выше, чем я. – Вьянелло отличался очень большим ростом. – А у другого была борода.

– Так сколько же их было, двое или трое?

– Он не уверен. Они его схватили, когда он вошел в дом, и он так удивился, что не заметил или не запомнил.

– Сильно он избит?

– Не настолько, чтобы требовать отдельной палаты, – ответил Вьянелло, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение.

– А нельзя ли поточнее? – с улыбкой спросил Брунетти.

Вьянелло не обиделся и ответил:

– У него подбит глаз. Кто-то действительно звезданул ему в это самое место. У него разбита губа, синяки на руках.

– И все?

– Да, синьор.

– Согласен с вами; вряд ли такие ранения требуют отдельной палаты. И вообще больницы.

Вьянелло мгновенно прореагировал на интонацию Брунетти:

– Я верно угадываю вашу мысль, синьор?

– Вице-квесторе Патта знает, что представляют собой три пропавшие картины. Когда был сделан вызов?

– Сразу же после полуночи, синьор. Брунетти посмотрел на часы:

– Двенадцать часов. Картины принадлежат кисти Гварди, Моне и Гогена.

– Простите, синьор, в таких вещах я не разбираюсь. Что, эти имена означают деньги?

Брунетти кивнул особенно утвердительно.

– Росси сказал, что дом был застрахован. Откуда он это узнал?

– Агент позвонил нам примерно в десять и спросил, можно ли пойти осмотреть палаццо.

Вьянелло вынул из стола пачку сигарет и закурил.

– Росси сказал, что эта бельгийская парочка уверена, что там был Руффоло. – Брунетти кивнул. – Руффоло ведь совсем коротышка, да, синьор? Он совсем не высокий. – Он выпустил тонкую струю дыма, потом отогнал ее рукой.

– И уж разумеется, он не отрастил бороду, когда сидел в тюрьме, – заметил Брунетти.

– Значит, ни один из тех, кого якобы видел Вискарди, не мог быть Руффоло, да, синьор?

– Вот в этом-то и дело, – сказал Брунетти. – Я попросил Росси пойти в больницу и спросить у Вискарди, опознает ли он Руффоло по фотографии.

– Наверное, нет, – лаконично заметил Вьянелло.

Брунетти оттолкнулся от стола:

– Пожалуй, пойду и сделаю несколько звонков. Прошу прощения.

– Ну что вы, синьор, – сказал Вьянелло, а потом добавил: – Ноль два. – Это был код Милана.