Текст книги "Смерть в чужой стране"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Пока Брунетти ждал, чтобы его соединили, в памяти всплыло это молодое лицо, с глазами, широко открытыми в смерти. Оно могло быть любым из тех лиц, которые он видел на снимках, запечатлевших американских солдат на войне в Заливе: свежие, чисто выбритые, простодушные, лучащиеся тем необыкновенным здоровьем, которое так характерно для американцев. Но лицо молодого американца на набережной было странно торжественным, отделенным от его товарищей тайной смерти.

– Брунетти, – сказал он, отвечая на внутренний звонок.

– Их очень трудно найти, этих американцев, – сказал оператор. – В телефонной книге Виченцы нет телефонов ни американской базы, ни НАТО. Но я нашел один номер военной полиции. Подождите минутку, синьор, и я соединю вас.

Странно, подумал Брунетти, что такое мощное военное присутствие никак не обозначено в телефонной книге. До него донеслось обычное пощелкиванье, как бывает при вызове междугородной, поом он услышал, как звонит телефон на другом конце, а потом мужской голос спросил:

– Станция ВП, могу я помочь вам, сэр или мадам?

– Добрый день, – сказал Брунетти по-английски. – Это комиссар Гвидо Брунетти из полиции Венеции. Мне бы хотелось поговорить с вашим начальством.

– Могу я узнать, в связи с чем, сэр?

– Это полицейское дело. Могу я поговорить с начальником?

– Один момент, сэр.

Последовала долгая пауза, звук приглушенных голосов на другом конце, потом новый голос сказал:

– Говорит сержант Фролик. Могу я вам помочь?

– Добрый день, сержант. Это комиссар Брунетти из венецианской полиции. Мне бы хотелось поговорить с вашим старшим офицером или кто там у вас командует.

– Вы можете сказать, с чем это связано, сэр?

– Как я уже объяснил вашему коллеге, – сказал Брунетти, стараясь говорить ровным голосом, – это полицейское дело, и мне хотелось бы поговорить с вашим старшим офицером. – Сколько раз ему придется повторять одну и ту же фразу?

– Прошу прощения, сэр, но сейчас его нет на станции.

– Когда он придет, как вы думаете?

– Не могу сказать, сэр. Вы не могли бы намекнуть, сэр, о чем речь?

– О пропавшем военнослужащем.

– Прошу прощения, сэр?

– Мне бы хотелось узнать, не получали ли вы рапорта об исчезновении военнослужащего.

Внезапно голос стал серьезней.

– Как вы сказали, сэр, с кем я говорю?

– Комиссар Брунетти. Венецианская полиция.

– У вас есть номер, по которому мы могли бы вам позвонить?

– Вы можете позвонить мне в полицейское управление Венеции. Номер 5203222, код Венеции 041, но вам лучше проверить номер по телефонной книге. Буду ждать вашего звонка. Брунетти. – Он повесил трубку в полной уверенности, что они проверят номер и снова позвонят ему. Перемена в голосе сержанта означала интерес, но не тревогу, так что, пожалуй, рапорта об исчезновении военнослужащих не поступало. Пока не поступало.

Примерно через десять минут зазвонил телефон, и оператор сообщил, что вызывает американская база в Виченце.

– Говорит капитан Дункан из военной полиции Виченцы. Можете сказать, что вы хотите узнать?

– Мне бы хотелось узнать, не поступал ли к вам рапорт об исчезновении военнослужащего. Молодого человека, лет двадцати пяти. Светлые волосы, синие глаза. – Он задумался, чтобы перевести размеры из метров в футы и дюймы. – Примерно пять футов и девять дюймов ростом.

– Вы можете сказать, почему венецианская полиция хочет знать об этом? С ним что-нибудь случилось?

– Можно так сказать, капитан. Сегодня утром мы нашли тело молодого человека, которое плыло по каналу. У него был билет из Виченцы до Венеции и обратно, к тому же его одежда, а также пломбы в зубах – американские, вот мы и подумали, что он, может быть, с базы.

– Он утонул?

Брунетти молчал так долго, что его собеседник повторил вопрос:

– Он утонул?

– Нет, капитан, не утонул. Там были следы насилия.

– Что это значит?

– Его закололи.

– Ограбили?

– Кажется, так, капитан.

– Вы говорите так, словно сомневаетесь в этом.

– Это похоже на ограбление. У него не было бумажника, и все его документы исчезли. – Брунетти вернулся к своему первоначальному вопросу. – Вы можете сказать, не получили ли вы рапорт о том, что кто-то пропал, кто-то не вышел на работу?

Последовала долгая пауза, прежде чем капитан ответил:

– Могу я перезвонить вам через час?

– Конечно.

– Нам придется связаться с каждым дежурным постом и узнать, не отсутствует ли кто на работе или в казармах. Повторите, пожалуйста, описание.

– Человеку, которого мы нашли, около двадцати пяти лет, синие глаза, светлые волосы, рост примерно пять футов девять дюймов.

– Благодарю вас, комиссар. Я сейчас же велю моим людям приняться за дело, и как только мы что-нибудь выясним, мы вам позвоним.

– Спасибо, капитан, – сказал Брунетти и положил трубку.

Если этот молодой человек действительно окажется американским солдатом, Патта никому не даст покоя, пока не будет найден убийца. Брунетти знал, что Патта не сможет взглянуть на это дело как на обычное убийство. Он непременно расценит его как удар по туризму и станет с остервенением защищать это благо цивилизации.

Брунетти вышел из-за стола и спустился по лестнице, которая вела в более просторные кабинеты, где работали полицейские. Войдя, он увидел, что Лучани на месте и что после своего утреннего купания он выглядит ничуть не хуже. При мысли о том, чтобы самому погрузиться в воду канала, Брунетти передернуло, но не потому, что вода там холодная, а потому, что она грязная. Он часто шутил, что падение в канал – это опыт, без которого вполне можно бы обойтись. Но мальчиком он купался в Большом Канале, а люди постарше, которых он знал, говорили, что во времена своей бедной молодости были вынуждены брать соленую воду из каналов и лагуны, чтобы готовить пищу: то были времена, когда соль стоила дорого и облагалась высокими налогами, а венецианцы жили в бедности, не ведая о туризме.

Когда Брунетти вошел в кабинет, Лучани разговаривал по телефону и жестом предложил ему сесть за его стол.

– Да, дядя, я это знаю, – сказал он. – Но как насчет его сына? Нет, не того, у которого были неприятности в Местрино в прошлом году.

Слушая ответ дяди, он кивнул Брунетти и показал жестом, что ему следует подождать до конца разговора.

– Когда он работал в последний раз? У Бреды? Да ладно тебе, дядя, ты же знаешь, что он не может долго оставаться на одной работе. – Лучани замолчал и долго слушал, а потом сказал: – Нет, нет, если ты услышишь что-нибудь о нем, – может, что у него вдруг завелись деньги, – дай мне знать. Да, да, дядя, и поцелуй за меня тетю Луизу. – Потом последовала долгая серия двусложных «чао», без которых венецианцы, кажется, не могут закончить разговор.

Повесив трубку, Лучани повернулся к Брунетти и сказал:

– Это мой дядя Карло. Он живет рядом с Фондаменте-Нуове, немного позади Санти-Джованни-э-Паоло. Я расспрашивал его об их округе – кто продает наркотики, кто употребляет. Единственный, о ком он знает, – Витторио Арженти. – Брунетти кивнул, это имя ему было знакомо. – Мы вызывали его раз десять. Но дядя сказал, что он нашел работу у Бреды примерно шесть месяцев тому назад, и теперь я припоминаю, что приблизительно столько времени мы его здесь и не видели. Я могу посмотреть в записях, но думаю, я бы помнил, если бы его вызывали за что-нибудь. Мой дядя знает эту семью: они все уверены, что Витторио стал другим. – Лучани зажег сигарету и задул спичку. – Судя по тому, как говорил дядя, он тоже в этом уверен.

– А кроме Арженти там нет никого?

– Он, кажется, был главным. В этой части города никогда не было большого движения наркотиков. Я знаю мусорщика Ноэ, так вот он никогда не жаловался, что по утрам на улице валяется много шприцев, не то что в Сан-Маурицио, – сказал он, называя часть города, известную употреблением наркотиков.

– А как Росси? Он что-нибудь нашел?

– Все то же, синьор. Это спокойный квартал. Иногда там случаются ограбления или взломы, но наркотиками там никогда особенно не баловались, и не было никакого насилия, – сказал он, а потом добавил: – До этого.

– А что насчет жильцов? Они что-нибудь слышали или видели?

– Нет, синьор. Мы поговорили со всеми, кто был на кампо в это утро, но никто не видел и не слышал ничего подозрительного. И то же самое с жильцами. – Он знал, о чем сейчас спросит Брунетти. – Пуччетти говорит то же самое, синьор.

– Где Росси?

– Он вышел выпить кофе. Должен вернуться через несколько минут.

– А что водолазы?

– Пробыли там больше часа. Но не достали ничего, что могло бы послужить оружием. Обычная чепуха: бутылки, чашки, даже холодильник и отвертка, но ничего подходящего.

– Кто-нибудь говорил с Бонсуаном о течениях?

– Нет еще. И у нас пока нет сведений о времени смерти.

– Около полуночи, – предположил Брунетти.

Лучани щелчком раскрыл регистрационный журнал, лежащий на столе, и провел толстым пальцем по колонке имен.

– Сейчас он на катере. Везет двух заключенных к миланскому поезду. Хотите, чтобы я отправил его в ваш кабинет, когда он вернется?

Брунетти кивнул, и тут вошел Росси. Он рассказал то же самое, что и Лучани: никто ни на кампо, ни в домах, выходящих на него, не видел и не слышал в то утро ничего необычного.

В любом другом городе Италии это было бы обычным проявлением недоверия населения к полиции и нежелания ей помогать. Однако здесь люди законопослушны, а сами полицейские – в основном венецианцы, это означало, что люди действительно ничего не видели и не слышали. Если в квартале бывают серьезные дела с наркотиками, раньше или позже полицейские об этом узнают. У кого-то родственник, или дружок, или свекровь, которая позвонит другу, у которого есть родственник, или дружок, или свекровь, которые работают на полицию, и в конце концов сообщение придет к ним. Пока же придется принять к сведению, что в этой части города нет большого движения наркотиков и на улице просто так травку не купишь, в особенности если ты иностранец. Все это вроде бы исключает связь наркотиков с этим преступлением.

– Пожалуйста, пришлите ко мне Бонсуана, когда он вернется, – сказал Брунетти и пошел в свой кабинет по другой лестнице, чтобы не оказаться рядом с кабинетом Патты. Чем дольше он сможет избегать разговора с начальством, тем спокойней будет.

У себя в кабинете он наконец-то вспомнил, что нужно позвонить Паоле. Он забыл сказать ей, что не вернется домой к ланчу. Уже много лет как ее это перестало удивлять или беспокоить. Если за ланчем не было детей, разговор ей заменяла книга. Честно говоря, он уже начал подозревать, что ей доставляли удовольствие ее спокойные ланчи наедине с писателями, которых она изучала в университете, потому что она никогда не возражала, если он задерживался или не мог прийти.

Она ответила после третьего звонка:

– Pronto.[10]10
  Слушаю (ит.).


[Закрыть]

– Чао, Паола. Это я.

– Так я и подумала. Как дела? – Она никогда не задавала прямых вопросов о его работе или о том, почему он не пришел поесть. Не потому, что ей было неинтересно, просто она считала, что будет лучше, если он сам об этом расскажет. Рано или поздно все равно она все узнает.

– Прости, что не пришел к ланчу, пришлось посидеть на телефоне.

– Ничего страшного. Я позавтракала в обществе Уильяма Фолкнера. Очень интересный человек.

С годами семья привыкла относиться к ее сотрапезникам как к реальным гостям, подхватывать ее шутки о том, как держится за столом доктор Джонсон (шокирующе), как ведет беседу Мелвилл (непристойно), как пьет Джейн Остин (сногсшибательно).

– Но к обеду я приду. Мне осталось только поговорить кое с кем и дождаться звонка из Виченцы, – когда она ничего не сказала, он добавил: – С тамошней американской военной базы.

– А, вот оно как, да? – сказала Паола, сообщив таким вопросом, что она уже знает о преступлении и о том, кем может быть жертва. Бармен рассказал почтальону, который рассказал женщине со второго этажа, которая позвонила своей сестре, и вот уже все в городе знают о том, что случилось, задолго до того, как сообщение появилось в газетах или в вечерних новостях.

– Да, вроде бы так, – согласился он.

– Как ты думаешь, когда вернешься?

– Не позже семи.

– Хорошо. А теперь я кладу трубку, вдруг тебе позвонят. – Он любил Паолу по многим причинам, одной из них была та, что он знал: она кладет трубку на самом деле из-за этого. В том, что она говорила, не было никаких таинственных намеков, никаких шпилек; она просто хотела освободить линию, чтобы облегчить ему работу и чтобы он поскорее вернулся домой.

– Спасибо, Паола. Увидимся часов в семь.

– Чао, Гвидо. – И она исчезла, вернулась к Уильяму Фолкнеру, дав мужу возможность работать и не чувствовать себя виноватым из-за требований, предъявляемых ему этой работой.

Было уже почти пять, а американцы все еще не позвонили. Ему даже захотелось позвонить самому, но он сразу же пресек этот порыв. Если пропал их военнослужащий, им придется связаться с ним. Грубо говоря, тело-то находится в его руках.

Он порылся в личных досье, которые все еще лежали перед ним, нашел донесения Лучани и Росси. Он добавил, что оба полицейских совершили поступки, значительно выходящие за рамки их обязанностей, поскольку оба вошли в канал, чтобы вытащить тело. Они могли бы подождать лодки или использовать шесты, но они сделали то, на что у него самого вряд ли бы хватило духу – вошли в воду и вытащили тело на берег.

Зазвонил телефон.

– Брунетти.

– Это капитан Дункан. Мы проверили все посты и выяснили, что один человек не вышел сегодня на работу. Он соответствует вашему описанию. Я послал проверить его квартиру, но там не оказалось никаких признаков его присутствия, так что мне хотелось бы прислать кого-то посмотреть на тело.

– Когда, капитан?

– Сегодня вечером, если можно.

– Конечно. Как вы его пришлете?

– Простите?

– Мне бы хотелось знать, как вы его пришлете – на поезде или на машине, чтобы встретить его.

– А, понятно, – ответил Дункан. – На машине.

– Тогда я пошлю кого-нибудь на пьяццале Рома. Там есть пост карабинеров,[11]11
  Карабинеры – итальянская жандармерия (ит.).


[Закрыть] справа, как выйдете на площадь.

– Хорошо, cюда машина прибудет минут через пятнадцать, так что у вас они будут примерно без четверти семь.

– Вашего человека будет ждать катер. Ему придется пойти на кладбище, чтобы опознать тело. Это будет кто-то, кто знает этого человека, капитан? – По долгому опыту Брунетти знал, как трудно опознать человека по фото.

– Да, это его старший офицер в госпитале.

– В госпитале?

– Пропавший человек – это наш санитарный инспектор, сержант Фостер.

– Вы можете назвать имя того, кто приедет?

– Капитан Питерс. Терри Питерс. И еще, комиссар, – добавил Дункан, – этот капитан – женщина. – А когда он еще добавил: – Она не только капитан, но также доктор Питерс, – в его голосе прозвучало нечто больше, чем легкое самодовольство.

Интересно, что он должен сделать, подумал Брунетти, упасть на колени оттого, что американцы разрешают женщинам служить в армии? Или оттого, что они разрешают им иметь докторскую степень? Вместо этого он решил переиродить Ирода и стать классическим итальянцем, который не может устоять ни перед каким соблазном в юбке, даже если это военная форменная юбка.

– Очень хорошо, капитан. В таком случае я сам встречу капитана Питерс. Доктора Питерс.

Дункан ответил не сразу, но сказал только:

– Вы очень внимательны, мистер Брунетти. Я передам капитану, чтобы она спросила именно вас.

– Да. Передайте, – сказал Брунетти и повесил трубку, не дожидаясь, пока собеседник простится. Переборщил, подумал он без всякого сожаления; такое с ним часто случалось – он позволял гневу взять над собой верх из-за того, что, ему казалось, он слышит между строк. И на семинарах в Интерполе, куда ходили и американцы, и за три месяца стажировки в Вашингтоне он часто восставал против национального чувства морального превосходства, столь распространенного среди американцев, будто они призваны служить моральным светочем в темном заблудшем мире. Может, он неверно истолковал тон Дункана и капитан имел в виду всего лишь помощь Брунетти. Если так, то реакция Брунетти наверняка подтвердила распространенное мнение насчет вспыльчивых итальянцев.

Недовольно покачав головой, он набрал внешнюю линию и потом свой домашний номер.

– Слушаю, – ответила Паола через три звонка.

– На этот раз звоню я, – сказал он без всяких вступлений.

– И это означает, что ты задержишься.

– Мне нужно съездить на пьяццале Рома встретить американского капитана, который приедет из Виченцы, чтобы опознать тело. Она, вероятно, будет около семи.

– Она?

– Да, она, – сказал Брунетти. – Я отреагировал точно так же. И еще она – доктор.

– Мы живем в мире чудес, – сказала Паола. – И капитан, и доктор. Хорошо бы она оказалась на высоте в обоих качествах, потому что из-за нее ты пропустишь поленту и печенку. – Это были его любимые блюда, и, наверное, Паола приготовила их потому, что он пропустил ланч.

– Я все съем, когда приду.

– Ладно, я покормлю детей и подожду тебя.

– Спасибо, Паола. Я не поздно.

– Я подожду, – сказала она и повесила трубку. Как только линия освободилась, он позвонил на второй этаж и спросил, пришел ли Бонсуан. Тот как раз входил в дверь, и Брунетти попросил его зайти к нему в кабинет.

Спустя несколько минут Данило Бонсуан вошел в кабинет Брунетти. Грубо вытесанный, дюжий, он походил на человека, который живет на воде, но который ни за что не станет пить эту дрянь. Брунетти указал на стул перед письменным столом. Бонсуан сел; суставы у него стали негибкими после десятилетий, проведенных на борту или рядом с лодками. Брунетти прекрасно знал – не стоит ждать, что Бонсуан сам начнет что-то рассказывать, просто потому, что у того нет привычки говорить, если нет какой-то практической цели.

– Данило, женщина увидела тело примерно в половине шестого, во время отлива. Доктор Риццарди сказал, что покойник пробыл в воде примерно пять-шесть часов. – Брунетти замолчал, давая собеседнику время мысленно просмотреть водные пути рядом с больницей. – В канале, где мы его нашли, не оказалось никакого оружия.

Бонсуан не стал затруднять себя комментариями. Никто не стал бы бросать в воду хороший нож, тем более там, где им только что сам убил кого-то.

Брунетти принял его молчаливое мнение так, словно оно было высказано вслух, и добавил:

– Значит, его убили где-то в другом месте.

– Возможно, – сказал Бонсуан.

– Где?

– Пять-шесть часов?

Когда Брунетти кивнул, лоцман откинул голову и закрыл глаза. Брунетти почти увидел карту течений лагуны, которую тот изучал. Так Бонсуан оставался в течение нескольких минут. Один раз он покачал головой, коротко отметая что-то, чего Брунетти не суждено будет никогда знать. Наконец, он открыл глаза и сказал:

– Есть два места, где это могло произойти. Позади Санта-Марина. Вы знаете этот узкий тупик, что ведет к Рио-Санта-Марина, за новой гостиницей?

Брунетти кивнул. Это было спокойное место.

– Другое – калле Кокко. – Поскольку вид у Брунетти стал озадаченным, Бонсуан объяснил: – Это один из двух тупиков, что ведут из калле Лунга, где она выходит из кампо Санта-Мария-Формоза. Упирается прямо в воду.

Хотя описание Бонсуана и помогло ему понять, где находится эта улочка, и даже вспомнить ее начало – он проходил мимо сотни раз, – но по самой улочке он не ходил ни разу. Да никто по ней и не станет ходить, разве только тот, кто на ней живет, поскольку это тупик, который ведет к воде и там кончается.

– И там, и там такое вполне могло произойти, – сказал Бонсуан. – Никто туда не заглядывает в такой поздний час.

– А прилив и отлив?

– Вчера ночью приливная волна была невысокой. Течения почти не было. А тело ведь то здесь застрянет, то там, движется еще медленнее. Это могло случиться в любом из этих двух мест.

– А еще?

– Есть еще одна улочка, ведущая к каналу Санта-Марина, но если он плыл только пять или шесть часов, то первые две подходят больше всего. – Тут Бонсуан добавил: – Разве только он воспользовался лодкой. – Брунетти догадался, что имелся в виду убийца.

– Такое вероятно, – согласился Брунетти, хотя и считал, что это маловероятно. Лодка – значит, мотор. А поздно ночью это привлечет внимание людей, которые высунутся из окон посмотреть, кто там шумит. – Спасибо, Данило. Скажите, пожалуйста, водолазам, чтобы они отправились в оба эти места – можно подождать до утра – и посмотрели. И попросите Вьянелло послать своих людей проверить эти места и посмотреть, не произошло ли это там.

Бонсуан рывком встал со стула, коленки у него громко хрустнули. Он кивнул.

– Есть кто-нибудь внизу, кто мог бы отвезти меня на пьяццале Рома, а потом на кладбище?

– Монетти, – ответил Бонсуан, назвав одного из лоцманов.

– Вы не могли бы сказать ему, что я хочу выехать минут через десять?

Кивнув и пробормотав «Да, синьор», Бонсуан вышел.

Внезапно Брунетти понял, как он проголодался. С утра он съел только три сэндвича, даже меньше, поскольку один из них достался Орсо. Он выдвинул нижний ящик стола, надеясь найти там что-нибудь, коробку buranei, печений в виде буквы s, которые очень любил и из-за которых всегда воевал с детьми, или завалявшуюся сладкую плитку, или хоть что-нибудь, но в ящике было так же пусто, как и в последний раз, когда он туда заглядывал.

Можно было бы выпить кофе, но для этого Монетти придется где-нибудь пришвартовывать катер. Раздражение, которое он почувствовал из-за этой пустяковой проблемы, само по себе говорило, насколько он голоден. Но тут он вспомнил о женщинах внизу, в иностранном отделе; у них всегда найдется, чем его угостить, если он попросит.

Он вышел из кабинета и спустился вниз по лестнице, через большую двустворчатую дверь вошел в кабинет. Сильвия, маленькая, чернявая, и Анита, высокая, белокурая и сногсшибательная, сидели за своими столами друг против друга и перелистывали бумаги, которые, кажется, никогда не исчезали с их столов.

– Виопа sera,[12] 12
  Добрый вечер (ит.).


[Закрыть]– сказали они, когда он вошел, а потом снова склонились над разложенными перед ними зелеными папками.

– У вас нет чего-нибудь поесть? – спросил он скорее с голодным, чем любезным видом.

Сильвия улыбнулась и молча покачала головой. Он заходил к ним только попросить поесть или сообщить, что кто-то из ждущих разрешения на работу или вида на жительство арестован и его можно изъять из их списков и папок.

– Вас что, дома не кормят? – спросила Анита, в то же время выдвигая ящик своего стола. Оттуда она извлекла коричневую бумажную сумку. Раскрыв ее, она достала одну, потом две, потом три спелые груши и разложила их на своем столе.

Три года назад некий алжирец, которому отказали в разрешении на проживание, пришел в бешенство, когда ему сообщили эту новость; он схватил Аниту за плечи и потянул ее на себя через стол. Так он держал ее, истерично крича ей в лицо что-то на арабском языке, когда вошел Брунетти попросить какую-то папку. Он тут же обхватил араба рукой за шею и душил его до тех пор, пока тот не отпустил Аниту и она не упала на стол, испуганная и рыдающая. С тех пор никто не упоминал об этом случае, но Брунетти знал, что в ее столе для него всегда найдется какая-нибудь еда.

– Спасибо, Анита, – сказал он и взял одну грушу.

Отломил хвостик и откусил кусочек груши, спелой и великолепной. Он разделался с ней, откусив пять раз, и протянул руку за второй. Немного не такая спелая, она тоже была сладкой и мягкой. Удерживая в левой руке оба влажных огрызка, он взял третью грушу, еще раз поблагодарил Аниту и вышел, подкрепившись перед поездкой на пьяццале Рома и встречей с доктором Питерс. Капитаном Питерс.