Текст книги "Кто-то мне должен деньги"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, Честер? Может быть, ты теперь хотел бы что-нибудь сказать?

Я подумывал об этом, я колебался, я уже почти готов был рассказать ему все, но все-таки я этого не сделал. Во-первых, после того как вы достаточно долго повторяли одну и ту же ложь, вам уже как-то неудобно говорить правду. Во-вторых, правда в данном случае была слишком сложна, а голова у меня просто раскалывалась от боли, и я сомневался, что смогу хорошенько все объяснить. И в-третьих, я вообще не хотел ни с кем говорить, не посоветовавшись предварительно с Эбби, это было бы нечестно по отношению к ней.

Я думаю, что «в-третьих» было всего лишь поводом, но, когда вам нужно оправдаться перед самим собой, любой повод хорош. И я ответил:

– Ничего. Совсем ничего.

– Очень хорошо, Честер,– сказал он.– Наверное, я тебя еще увижу.

– Наверное, увидите,– мрачно согласился я, и он ушел.

20

Я дремал, не доиграв сам с собой в солитер, когда позвонили в дверь. Это разбудило меня настолько, что я пошевелился и сбросил половину колоды с постели на пол, после чего проснулся окончательно. Первой моей мыслью было – что во рту у меня какой-то отвратительный привкус, вероятно более подходящий для мусорного бака позади китайского ресторана, а второй – что кто-то позвонил в дверь.

Вставать я не собирался. Если это Эбби – она в конце концов войдет сама. Если это не Эбби – я не хочу иметь никакого дела с теми, кто пришел. Поэтому я сидел на месте, водя языком по налету на зубах и думая только о том, что у меня болит спина и кружится голова; но, когда я услышал, как открылась дверь холла, к моему удивлению, оказалось, что я боюсь. Замерев, я смотрел на дверь.

К счастью, это была Эбби. Она вошла с мороза, вся розовая и сверкающая, и оранжевая шубка делала ее похожей на соблазнительный, нарядно завернутый подарок, присланный, чтобы вознаградить меня за все, что мне пришлось вытерпеть.

– Привет,– сказала она.– Ты выглядишь так, будто смерть немного смягчилась.

– Спасибо,– сказал я.– Ты выглядишь великолепно.

– Спасибо. Где наш веселый друг?

– Он дождался звонка и ушел,– объяснил я.– Наполи убедился в моей невиновности.

Она скинула шубу и бросила ее на стул.

– Ты хочешь есть?

– Нет, до тех пор, пока не почищу зубы. Потом я умру с голоду.

Я откинул одеяло.

– Была Луиза на похоронах?

– Конечно нет. Только я, несколько старых клиентов Томми, один или двое деловых знакомых и какие-то старые дамы. Тебе помочь дойти?

– Все, что мне нужно, это халат.

– Сейчас.

Она подошла к чулану, достала старый коричневый халат Томми и принесла его мне.

– Тяжелый,– сказала она, нахмурившись, и подняла халат, чтобы ощупать его карманы.

В одном из них оказался крутого вида пистолет.

– Ради всего святого,– растерянно проговорила Эбби.– Это оружие Томми? Ну и место он нашел.

Засмеявшись, я объяснил:

– Нет, это Ральфа. Он, наверное, его забыл. Я сам о нем совсем забыл.

– Ральфа? Ральф надевал этот халат?

– Дай мне сначала почистить зубы,– попросил я.– Потом я тебе все расскажу.

– Я умираю от нетерпения.

С ее помощью я выбрался из постели, надел халат и обнаружил, что чувствую себя лишь немного слабее обычного, да еще чуть-чуть кружится голова. Конечно, я все еще слегка задыхался и не совсем твердо держался на ногах, но по сравнению со вчерашним я показался себе просто крепышом.

Выйдя из ванной, я чувствовал себя еще лучше. Я прошел через холл на кухню. Эбби сидела за столом и готовила сандвичи с ливерной колбасой. Я уселся напротив нее и сказал:

– Заходил полицейский. Детектив по фамилии Голдерман. Вот Ральф и спрятался в чулан. Можно мне выпить кофе, или я все еще должен обходиться чаем?

Она посмотрела на меня.

– Детектив?

– Детектив Голдерман. Можно мне кофе?

– Как ты себя чувствуешь?

– Здоров как бык.

Она усмехнулась.

– О'кей. Кофе. Но расскажи мне толком про Ральфа и детектива.

И я рассказал, а пока я рассказывал, она приготовила кофе. Она нашла некоторые эпизоды моего рассказа смешными, как, впрочем, и я – теперь, когда все осталось позади. В пересказе все выглядело гораздо смешнее, чем было на самом деле. Когда я закончил, она сказала:

– Пожалуй, я хотела бы познакомиться с этим детективом Голдерманом. Судя по всему, он интересный человек.

– Скучный он человек,– возразил я.– И с бородавками. К тому же, по-моему, он женат.

Она покосилась на меня.

– Ты ревнуешь, а я его даже никогда не видела.

– Нет, но ты этого хочешь.

– По-моему, ты выздоравливаешь слишком уж быстро,– заметила она.

– Пуф,– ответил я ей.

21

Выходные прошли тихо. Я много спал, по восемь-девять часов ночью, да еще несколько раз засыпал в течение дня. Каждый раз, когда я просыпался, я чувствовал себя еще чуточку лучше, а Эбби говорила мне, что мои щеки приобретают все более здоровый цвет.

В пятницу она сделала мне повязку поменьше, в субботу – еще меньше, а в воскресенье, промыв рану, решила не накладывать повязку вообще.

– Дадим ей проветриться,– сказала она.

Голова моя выглядела странно. Не жутко, как я раньше думал, а просто странно. Сбоку над левым ухом оказалась полоска шириной примерно в полдюйма, на которой не было волос, просто розовая кожа, а посередине – темно-красный шрам. Он был все еще очень чувствителен, но не саднил, как порез, а отзывался тупой тяжелой болью, от которой гудела вся голова, если я нечаянно прикасался к этому месту. Мне приходилось стискивать зубы и крепко держаться за край раковины, когда Эбби промывала рану, и каждый раз после этого у меня по полчаса болела голова.

Большую часть выходных мы провели с картами в руках. Мы играли в кункен, а когда нашли доску для крибиджа, стали играть в крибидж. Разумеется, игра шла на деньги, но это было как качели: никто из нас не вырвался вперед больше чем на несколько баксов.

Еще Эбби научила меня нескольким своим фокусам. Какое-то время я потратил на то, чтобы привыкнуть держать колоду профессионально, снизу левой рукой, так, чтобы пальцы правой могли в нее зарыться и никто ничего не заметил. Мне бы потребовались годы, чтобы научиться обращаться с колодой так же ловко, как Эбби, но для начала у меня получалось неплохо, и к вечеру воскресенья мне даже время от времени удавалось ее провести.

Наша спальная договоренность была расторгнута. Эбби настояла, чтобы я по-прежнему спал на кровати а сама перешла на кушетку в гостиной. Я сказал, что не вижу причин менять порядок, который мы установили в четверг ночью, а она ответила, что если я не вижу причин, то она их видит вдвое больше.

– Тогда ты мне доверяла,– проворчал я.

А она ответила:

– Тогда ты был слабее.

Что ж, это было верно. К полудню в воскресенье я почти вернулся к моему нормальному состоянию и уже начинал скучать. Я находился здесь с вечера среды, я и впрямь был сыт по горло этой квартирой. С другой стороны, я понимал, что внешний мир полон людей, которые вовсе не желают мне добра, и не слишком-то рвался туда. В перерывах между картами я смотрел телевизор, или что-то жевал, или просто сидел и скучал.

Или спал. На этом настаивала Эбби, и, я думаю, ее главной заботой было вовсе не мое здоровье. Она просто хотела, чтобы я не все время путался у нее под ногами. Однако каждый раз, когда она прогоняла меня в спальню, чтобы я вздремнул, я действительно засыпал на час или два.

И вот, когда я в очередной раз заснул (это было в воскресенье, в конце дня), они и явились. Меня разбудил крик. Мгновенно проснувшись, я сел и увидел Фрэнка Тарбока, того, с синеватой челюстью, который допрашивал меня в гараже. Он стоял на пороге, в том же пальто с бархатным воротником, и глядел на меня. Голос, который разбудил меня, все еще отдавался эхом у меня в ушах. Постепенно до меня дошло, что голос принадлежал Эбби, но к этому моменту я уже снова упал на кровать и натянул одеяло на голову, и только потом осознал, что это был не просто крик, лишенный всякого смысла, это было какое-то слово. Какое-то имя. Эбби выкрикнула имя.

Почему Эбби крикнула «Луиза»?

22

Мне показалось, что миновала целая вечность. Ничего не происходило. Тогда я выглянул из-под одеяла, моргая и щурясь, боясь, что увижу, летящую в меня пулю.

В комнате никого не было.

Что? Я стянул одеяло с лица и осмотрелся. В дверном проеме тоже никого не было. Никого нигде не было. Ни Фрэнка Тарбока, ни Луизы Маккей, ни кого-то другого.

Может, это был сон? Крик настоящий, а все остальное – сон? Или крик тоже прозвучал во сне? Сонный крик. Может, я рехнулся?

Я сел, обвел глазами комнату, снова посмотрел на пустой дверной проем. И тут я услышал голоса, доносившиеся из гостиной. Они казались настоящими. Мужской и женские.

Я встал с постели. Рубашка и брюки – только что из прачечной – аккуратно висели на стуле, а туфли стояли рядом с кроватью. Я поспешно оделся, вышел из спальни и направился в гостиную, где и нашел их всех. Фрэнк Тарбок стоял и говорил. Луиза Маккей стояла и говорила. Эбби стояла и говорила.

Может, я еще спал? Может, мне все это снилось? Я сказал: «Эй!» – и еще другие слова, пытаясь привлечь их внимание, и потом заметил, что стою и говорю, так же как и все остальные. Тогда я сказал: «Ну вас к черту»,– и ушел. Если им всем вдруг захотелось сойти с ума, то я еще успею к ним присоединиться. А пока я пошел на кухню, сделал себе бутерброд с ливерной колбасой и подогрел кофе. Кофейник постоянно стоял на плите, потому что мы с Эбби пили ужас сколько кофе.

Голоса в гостиной стихли, но я решил не обращать на это никакого внимания. Я пять дней умирал от страха, что придет Фрэнк Тарбок или кто-нибудь из его головорезов и пристрелит меня, а когда Фрэнк Тарбок действительно пришел, он меня даже не заметил. Скользнул взглядом, и все. А эта Луиза Маккей? Ее муж был убит неделю назад, а сама она исчезла без следа, а теперь стоит себе как ни в чем не бывало в гостиной и говорит вместе со всеми. Все это смахивало на какое-то безумие. Особенно для человека, который только что проснулся от крика.

Я сидел за кухонным столом, ел бутерброд с ливерной колбасой, пил кофе и читал «Ньюс», когда они пришли за мной. Эбби вошла первой, а те двое – следом за ней.

– Чет? – удивилась она.– Ты в своем уме?

– Мурмф,– ответил я с набитым ртом и кивнул головой, что означало «да».

– Ты что, не видишь; кто здесь? – спросила она, указывая на Фрэнка Тарбока, как будто она действительно думала, что я могу его не увидеть.

Я снова кивнул, указал на свой рот и сделал жест, выражавший просьбу, чтобы мне дали возможность прожевать. Наконец, проглотив колбасу, я запил ее глотком кофе, икнул и проговорил:

– Да. Я вижу его. И ее тоже.

– И ты сидишь себе спокойно на кухне?…

– Когда твой крик меня разбудил,– попытался объяснить я,– и я увидел в дверях Тарбока, я невольно изобразил классическую сцену безумного испуга, как в немом фильме. А он что сделал? Развернулся и ушел. Я встал, оделся, прошел в гостиную – узнать в чем дело, а на меня никто не обратил никакого внимания. Все вы одновременно говорили, и никто никого не слушал, как будто я попал на какой-то пикник на пляже в Джонс-Бич. Я решил послать вас всех к черту, пришел сюда и сделал себе бутерброд. Если вы наконец готовы обратить на меня внимание, я могу упасть на пол, кричать, умолять о пощаде, лепетать объяснения или делать еще что-нибудь столь же подходящее для такой ситуации. Но я категорически отказываюсь заниматься этим без зрителей.

Я снова впился зубами в бутерброд.

Эбби таращилась на меня, открыв рот. Потом заговорил Тарбок.

– Конвей,– мрачно произнес он,– для человека, который ни в чем не замешан и ничего не знает, ты слишком часто оказываешься в центре событий.

Засунув кусок колбасы за щеку, я ответил:

– До сих пор я считал убийцей тебя или кого-то из тех, кто работает на тебя. Но вот ты пришел сюда и ничего не делаешь, поэтому я снова ничего не знаю. Хотя, может быть, со среды твои планы изменились?

– Со среды? – Его квадратная физиономия была слишком тупой, чтобы выражать какие-нибудь эмоции, но все же ему удалось изобразить удивление.– Что значит – со среды?

Я ткнул в его сторону бутербродом.

– Стрелял ли ты,– спросил я,– или какой-нибудь другой головорез Уолтера Дробла, или твой друг, или друг Уолтера Дробла, или нанятый вами убийца в меня в среду вечером?

Он заморгал, как будто между нами внезапно возникла дымовая завеса.

– Что делал?

– Стрелял,– повторил я.– Пиф-паф.– И указал свободной рукой на свежий шрам возле моего уха.

Склонив голову набок, он изучающе посмотрел на шрам.

– Это все? Тебя царапнули?

– Меня царапнули. Твоя работа?

На его каменном лице показалась неуклюжая улыбка.

– Конвей,– сказал он,– если бы в тебя стрелял я, я бы попал немного правее.

– Значит, это были не твои люди и не люди Уолтера Дробла?

Он покачал головой.

– Мы не стреляем по живой мишени для тренировки. Чтобы вынудить нас сделать что-нибудь подобное, человеку надо как следует постараться.

– Ладно,– сказал я.– Это был не Наполи и не…

Он склонился ко мне, будто плохо расслышал, и вкрадчиво переспросил:

– Соломон Наполи?

– Разумеется.

– И он сказал тебе, что это был не он? Он сам, лично, тебе это сказал?

– Да. В спальне. В четверг вечером.

– С чего бы это он стал с тобой говорить?

– Это долгая история,– ответил я,– Мне не хочется вдаваться в подробности.

– Я тебе скажу, почему я тебя об этом спрашиваю,– пояснил он.– Когда мы беседовали с тобой прошлый раз, ты сказал, что не знаешь Сола Наполи. И я тебе поверил. А теперь ты утверждаешь, что несколько дней назад он сам явился к тебе и лично сообщил, что не приказывал в тебя стрелять.

– Я тогда видел его в первый раз,– сказал я.– Кажется, я становлюсь похожим на Ниро Вульфа[1]1
  Сыщик, герой романов Р. Стаута, который расследует преступления, не выходя из дома (здесь и далее прим. пер.).


[Закрыть]: мне можно никуда не выходить из квартиры, рано или поздно все, кто замешан в этой истории, сами приходят ко мне.

– Значит, ты в первый раз видел Сола Наполи? – продолжал допытываться Тарбок. Мою шутку он, очевидно, пропустил мимо ушей.– И он специально пришел сюда, чтобы сообщить о том…

– Господи, Фрэнк! – внезапно сказала Луиза Маккей полным презрения голосом.– Чем ты занимаешься? Хватит. Оставь этих людей в покое.

Он тут же повернулся к ней.

– Я уже говорил тебе, Луиза. Ты ошибаешься. А теперь заткнись.

– Так вот почему ты меня не выпускал? Потому, что я ошибаюсь? Поэтому я целую неделю сидела взаперти, словно в тюрьме, и не смогла даже пойти на похороны Томми, не смогла…

– Да,– оборвал он ее причитания.– Да, поэтому. Потому, что ты ошибаешься. Из-за таких, как ты, немало ребят загремело в Синг-Синг. Ты начнешь болтать всякую ерунду полицейским, а им только этого и надо. Никаких вопросов-допросов: они тут же наметят, на кого повесить убийство, закроют дело и станут похлопывать друг дружку по спине, поздравляя с успехом. Ни забот, ни хлопот.

– А ты, значит, ни в чем не виновен? – спросила она.

– Нет, черт тебя возьми! Хватит, Луиза, ты сама это знаешь. У меня немало грехов перед законом, и стоит только легавым взять меня за то, чего я не делал, как мне крышка.

– Ты убил моего мужа,– с горечью сказала Луиза.

Мы с Эбби переглянулись.

– Нет,– повторил он, и тяжелый звук его голоса, казалось, повис в воздухе.– И в этого придурка не стрелял.

– Ты убил его.

Эбби повернулась к гангстеру.

– Может, действительно убил?

Он посмотрел на нее удивленно, как лев, которого ткнули палкой сквозь прутья решетки: неужели люди не видят, какие у него огромные зубы и что он вообще царь зверей?

– Что еще? – спросил он.

– Я сестра Томми,– объяснила она.– Я должна знать, кто его убил.

– Вот он перед тобой, дорогая,– сказала Луиза Маккей.– Посмотри на него хорошенько.

Тарбок погрозил ей кулаком.

– Еще одно слово,– пригрозил он,– и ты получишь. _

– Конечно,– согласилась она.– Почему бы тебе вообще не убить меня? Почему бы не убить меня, как гы убил Томми?

Тарбок даже приподнялся на носки, пытаясь справиться с охватившей его яростью. Казалось, он действительно может убить ее или, по крайней мере, стукнуть хорошенько, если немедленно не разрядить обстановку. Поэтому я сказал как можно спокойнее и небрежнее:

– Женщины все одинаковы, Фрэнк. Вот Эбби тоже считала меня убийцей.

Похоже, он немного остыл, во всяком случае опустился на пятки и разжал кулак. Повернувшись ко мне с изяществом Берта Ланкастера, он спросил:

– Она так считала? А почему?

– Все так считали,– пояснил я.– Ты думал, что это я сделал, Наполи так думал, Эбби так думала. И теперь мне кажется, что полицейские тоже так считают.

Тарбок наклонился, оперевшись рукой на стол.

– С чего бы это, Конвей? – поинтересовался он.– Почему это все думают, что ты пришил Маккея?

– У каждого свои причины,– объяснил я.– Эбби, например, полагала, что у меня роман с миссис Маккей и я убил Томми, чтобы ничто не мешало мне быть с ней вместе.

– Именно так и поступил этот подлец,– закричала Луиза Маккей, глядя на нас с Эбби так, будто хотела, чтобы мы начали ее расспрашивать.

Повернувшись, Тарбок тяжелым взглядом уставился на нее.

– Заткнись, милая,– произнес он медленно и отчетливо.– Я разговариваю с этим придурком.

– Я не придурок,– возразил я.

Он посмотрел на меня с жалостью.

– Видишь, как люди могут ошибаться? А почему Сол Наполи думал, что это сделал ты?

– Он решил так: ваши люди узнали, что Томми Маккей тайно перешел на его сторону, и ты нанял меня, чтобы убить Томми.

Тарбок смотрел на меня в звенящей тишине. Затем он проговорил:

– Что сделал Томми?

– Томми тайно работал на Наполи. Наполи сказал мне…

– Это ложь!

Я взглянул на Луизу Маккей.

– Извините, миссис Маккей. Я повторяю то, что мне сказали.– И снова повернулся к Тарбоку.– Если это неправда, зачем бы Наполи стал вмешиваться?

– Никому никуда не уходить,– бросил нам Тарбок.

Оттолкнув женщин, словно помешавших ему пассажиров в переполненном вагоне метро, он выскочил из кухни.

Мы все смотрели друг на друга. Я заговорил первым, обращаясь к миссис Маккей.

– Знаете, теперь Эбби думает, что это сделали вы.

Она презрительно покосилась на меня, как на какого-то докучливого попрошайку, назойливо добивающегося ее внимания.

– Что?

– Чет, перестань,– смущенно произнесла Эбби.

Но я продолжал:

– Миссис Маккей, сестра вашего мужа считает, что вы убили Томми.

Это была жутко раздражительная женщина. Она угрожающе нахмурила брови и посмотрела на нас обоих.

– Что, черт возьми, это значит?

– Чет, я уже так не думаю,– сказала мне Эбби.

Оставив ее слова без внимания, я продолжал, обращаясь к миссис Маккей:

– Томми написал ей, что у вас роман с кем-то, и поэтому…

– Ничего он не писал!

– Он написал, Луиза,– тихо сказала Эбби.– Я сохранила его письмо. Могу его тебе показать. Я говорила о нем полицейским, но их это не заинтересовало.

Возмущение миссис Маккей увяло на глазах. Она попыталась оживить его, хмурясь все сильнее, однако тут ее подбородок задрожал, и на этом все закончилось. На лице Эбби появилось сочувственное выражение, и она протянула Луизе руку. Но та плюхнулась на стул, стоявший по другую сторону стола, уронила голову на руки и принялась выплакивать все, что скопилось у нее на душе за целую неделю. Эбби стояла рядом с ней, положив ей руку на плечо, и глядела на меня с выражением, которое означало: что нам теперь делать? Я молча покачал головой. Единственное, что мы могли сделать,– это подождать, пока она успокоится.

Тут в кухню ворвался Тарбок, крича на ходу:

– Что, черт побери, случилось с телефоном в спальне?

– Один из людей Наполи вырвал шнур из розетки, когда я пытался позвонить в полицию.

Он посмотрел на меня и нахмурился, потом посмотрел на миссис Маккей и нахмурился еще больше, а затем снова выскочил в коридор.

Далее последовали тридцать секунд тишины, нарушаемой только приглушенными рыданиями миссис Маккей.

Затем кто-то заколотил во входную дверь.

– Я открою,– сказал я.

– Осторожнее,– попросила Эбби.

– Естественно.

Выйдя из кухни, я подошел к входной двери, заглянул в глазок и увидел Ральфа, стоящего с недовольным и нетерпеливым видом.

Ох! Я открыл дверь. Он молча оттолкнул меня и направился по коридору в спальню. Я закрыл дверь и вернулся на кухню. Увидев поднятую бровь Эбби, я объяснил:

– Это Ральф. Он вернулся за своим пистолетом.

Обойдя стол, я уселся на прежнее место.

– Кстати, раз уж мы об этом заговорили, что ты сделал с моим пистолетом? – спросила Эбби.

– Он в кармане моего пальто,– ответил я.– Знаешь, я совсем о нем забыл.

– Нет,– сказала она.

– Что – нет?

– Его нет в кармане твоего пальто. Я проверила.

– Ну, по крайней мере, я оставил его там,– упорствовал я, и тут в дверях появился Ральф.

– Где он?

– О, извини,– сказал я.– Он на комоде.

– На комоде?

– Да,– подтвердил я.– На комоде.

Он снова ушел, а Эбби продолжала:

– Поверь мне, Чет, я просмотрела всю твою одежду и не нашла пистолета. А ведь он бы мог нам пригодиться.

– Значит, кто-то его свистнул,– предположил я.

– Чудесно. Выходит, я тебе одолжила его на время, а ты его потерял.

– Во-первых…– начал я, но в этот момент вошел Фрэнк Тарбок.– Потом,– сказал я Эбби и посмотрел на Тарбока.

– Сюда приедет Уолт Дробл,– объявил он.

– Я действительно Ниро Вульф,– сказал я.

– А? – не понял он, и тут за его спиной в дверях появился Ральф. Он помахал пистолетом, чтобы мы его увидели.

– Я нашел его,– сообщил он.

Тарбок, который еще не знал, что в квартире находится Ральф, резко повернулся. Он увидел пистолет, увидел лицо Ральфа, завопил и бросился на землю, то есть на линолеум. Потом попытался залезть под стол, но запутался в ножках моего стула. Я наклонился к нему и успокаивающе сказал:

– Все в порядке. Он ни в кого не собирается стрелять. Все нормально.

Ральф внезапно насторожился и спросил:

– Это Фрэнк Тарбок?

– Подожди здесь,– попросил я Тарбока и встал со стула. А Ральфу я сказал: – Хватит уже. Не будем все усложнять.

– Это Фрэнк Тарбок?

– Да,– ответил я.– Это Фрэнк Тарбок.

Ральф ткнул пистолетом в мою сторону.

– К стенке, сволочь,– приказал он.